— Бомбят в первую очередь то, что горит, — испуганно нашептывала Хетти Мириам, сидя в переполненном общественном бомбоубежище. Руки ее дрожали со страху, и вязальные спицы бряцали, то и дело задевая одна за другую. — Проклятый выродок Гитлер, чтоб он сдох от рака мозга!
Мейвис тоже ежедневно рисковала здоровьем и жизнью, доставляя курьерскую почту в опасные районы и привозя оттуда ответы. Билли был в восторге от своей героической мамы и жутко ей завидовал.
Ночью третьего ноября немцы не совершили ни одного авиарейда на Лондон, впервые после страшной бомбежки седьмого сентября.
— Мне в это все еще не верится! — призналась Кейт женщина средних лет, работавшая в той же столовой, что и она. — Я спала всю ночь как убитая и чувствую себя так, словно мне снова шестнадцать лет.
Кейт, однако, не могла похвастаться отменным самочувствием. Хотя она и радовалась, что ночь прошла спокойно, после многих часов беспрерывной раздачи беженцам бульона и чая у нее распухали ноги. Она была уже на шестом месяце, и не только физические страдания подтачивали ее дух и волю.
В столовой ее знали поначалу только по имени, и в отличие от соседей в Блэкхите здесь, в Детфорде, никто даже не догадывался, что ее отец — немец. Длинную льняную косу она прятала под платком.
Но как только появились признаки беременности, по столовой поползли грязные слухи. Доктор Робертс и Эллен предупреждали ее, какого рода замечаний по своему адресу ей следует ожидать. Но Кейт все равно оказалась не готова к обидным и грубым словам, которые она ежедневно слышала от окружающих. Когда же стало известно, что у нее немецкая фамилия, нормально общаться с ней продолжали только две женщины.
— Отоваривай свои карточки у кого-нибудь другого! — бесцеремонно сказал мистер Ниббс, когда Кейт, отстояв длинную очередь, наконец подошла к прилавку.
Такого ультиматума она давно уже ожидала. К магазинчику Ниббса ее прикрепили еще до того, как интернировали отца. Получать продукты в другом месте по своему усмотрению она не могла и вынуждена была мириться с этой ситуацией. Кейт поджала губы и решительно заявила:
— Мистер Ниббс, вы обязаны отпустить мне нормированные товары! Пожалуйста, пачку чая, а также мою недельную норму сахара и маргарина!
Бакалейщик хлопнул книжкой с талонами о прилавок.
— Ни черта ты здесь не получишь! Твои немецкие дружки сровняли с землей Ковентри! Погибли тысячи англичан! Ступай поищи себе чаю, сахара и маргарина в другом месте.
Кейт побледнела и закусила нижнюю губу, но не дрогнула и не тронулась с места, чувствуя свою правоту.
Мистер Ниббс злобно таращил на нее глаза и раздувал ноздри.
На мгновение в лавке повисла тягостная тишина, очередь замерла.
— Немецкая подстилка! — прошипела женщина у Кейт за спиной. — Глядите, она же беременна! А кольца на пальце нет…
— Она сама немка, — сказал кто-то другой. — Ее отца упекли в лагерь для интернированных. Странно, что она еще здесь.
Зная, что спорить с Ниббсом бессмысленно, и опасаясь, что от словесных оскорблений толпа вот-вот перейдет к физическим, Кейт забрала с прилавка карточки и дрожащими губами прошептала:
— У меня нет друзей среди немцев. И я такая же патриотка, как и все вы.
— Позорная шлюха! Все немки — распутницы, чему же здесь удивляться? — неслось ей вслед, пока она выходила из лавки.
Первой, кого Кейт увидела, очутившись на улице, была Керри: она гуляла с дочкой. Кейт обрадовалась, что наконец ей удастся излить близкому человеку накопившуюся в душе обиду. Но стоило ей только взглянуть на бледное, безжизненное лицо подруги, как в душе ее зародилось сомнение.
Керри притворилась поначалу, что не замечает ее, глядя в сторону пустыми, заплаканными глазами.
За маму ответила Роза. Сегодня на девочке было синее пальто с бархатным воротничком, а уши ей прикрывал теплый берет толстой домашней вязки. Малышка быстро росла и уже могла самостоятельно ходить; правда, мать придерживала ее на всякий случай за ремни, закрепленные в виде шлейки у нее на груди.
— Мой папа стал военнопленным, а маме это не нравится, — простодушно пропищала она.
— О Боже! — всплеснула руками Кейт, позабыв о нанесенных ей в лавке Ниббса обидах. — Итальянцы взяли Дэнни в плен?
— Да, — кивнула Керри и достала из кармана пальто скомканную телеграмму. — Мы получили это час назад.
Кейт расправила бланк и пробежала текст. В телеграмме сообщалось, что сержант Дэниел Коллинз находится в плену у противника; подробности выясняются через Красный Крест и будут позже сообщены его супруге письмом.
— Проклятые итальяшки! — глухо воскликнула Керри, давясь слезами. — Он ведь был в Египте! Будут ли они держать его там или отправят на корабле в Италию? Что с ним станет?
Ответа на этот вопрос Кейт не знала, поэтому попыталась успокоить подругу.
— В телеграмме упоминается Красный Крест, Керри! С военнопленными положено хорошо обращаться, это предусмотрено Женевской конвенцией. Итальянцам придется соблюдать ее требования. Как только Красный Крест найдет Дэнни, ты сможешь посылать ему письма и продуктовые посылки.
Керри высвободилась из объятий Кейт. Голос ее доносился словно издалека.
— Возможно. Вот только ни Красный Крест, ни Женевская конвенция не помешали Гитлеру сгонять в гетто и уничтожать евреев в Польше, Чехословакии, Бельгии и Голландии. Немцы и итальянцы — союзники и думают одинаково. Если фрицам наплевать на международные организации и соглашения, вряд ли макаронники лучше.
В ее зеленых глазах сквозили враждебность и отчужденность.
Глава 13
Кейт проводила удаляющихся Керри и Розу потрясенным взглядом, не в силах пошевелиться от ужаса, парализовавшего ее. Даже Керри от нее отвернулась! Семена отчуждения, посеянные жуткими рассказами Кристины о страданиях евреев в концентрационных лагерях, проросли ростками ненависти после известия о том, что Дэнни взят итальянцами в плен. Следом за Ниббсом, мисс Хеллиуэлл, Хетти, Мириам, Лией и многими другими соседями Керри тоже стала считать ее чужой. Отныне все станут ее сторониться, потому что она связана с Германией кровными узами, а все немцы приносят людям другой национальности одни страдания.
— Керри! — сдавленно окликнула она подругу. — Керри!
Но обернулась только Роза. На ее личике под натянутым на уши беретом читалось смятение. Малышка явно была смущена непонятными происшествиями этого дня — громким стуком в дверь чужого дяди в униформе, отдавшего дедушке листок бумаги со странным названием «телеграмма», и пугающей напряженностью в отношениях мамы и Кейт.
Керри медленно удалялась, Роза семенила рядом с ней. У Кейт возникло острое желание догнать подругу и втолковать ей, что их размолвка бессмысленна и нелепа. Но спина Керри казалась такой враждебной, что Кейт не посмела тронуться с места, опасаясь услышать слова, после которых жить станет совсем тошно.
Кейт оцепенела, мучительно соображая, не почудилось ли ей все это, не снится ли ей кошмар. Пока она пребывала в этом состоянии, из паба «Три бочонка» вывалился Чарли Робсон. Заметив Кейт, он помахал ей рукой.
— Смотри не простудись! На таком ветру легко замерзнуть до смерти.
Сбежавшая по ступенькам Куини при виде старой знакомой рванулась с места и, едва не сбив Кейт с ног, принялась выказывать ей свой восторг, и дружеское расположение. Кейт запустила руку в собачий мех, судорожно пытаясь проглотить подступивший к горлу ком и с трудом сдерживая слезы.
Чарли, никогда не отличавшийся наблюдательностью, поинтересовался самым будничным тоном:
— Ты пойдешь через пустошь? Если да, то я составлю тебе компанию. В последнее время мне не с кем и словом перемолвиться. Гарриетта носится по городу в старой колымаге, которую она величает каретой «скорой помощи», и мы с ней редко встречаемся. Одному Богу известно, что думают о ней раненые, когда она оказывает им первую помощь, одетая в твидовый костюм и при жемчугах. Наверное, принимают ее за королеву Елизавету, решившую внести свою лепту в общее дело.
Куини уткнулась холодным носом в ладонь Кейт, и они направились к пустоши. Керри и Роза скрылись из виду, пошел снег.
— Хорошо бы он продержался до Рождества, — сказал Чарли, слегка покачиваясь на ходу, когда они поднимались в гору. На фоне запорошенной пустоши аккуратная церковь Всех Святых смотрелась как подарочная коробка шоколадных конфет. — Мне нравится, когда под праздники выпадает снег. Это поднимает настроение.
— Вряд ли у кого-то будет хорошее настроение в этом году, Чарли, — заметила Кейт, не желая даже думать, как она встретит Рождество. — Добрая половина жителей Ист-Энда осталась без крыши над головой, остальные сидят без воды, газа и электричества. И как же им приготовить рождественский ужин?
— А как сделать рождественский пудинг, когда с продуктами так туго, а сушеных фруктов просто не достать? — вздохнул Чарли. — Гарриетта говорит, что лорд Вултон советует домохозяйкам заменить их морковью. — Он негодующе фыркнул. — Кому захочется вместо сушеных фруктов добавлять в пудинг морковь?
— Может быть, это не так уж плохо, Чарли, — неуверенно возразила Кейт, наслышанная о многочисленных полезных советах находчивого министра. — Его картофельная запеканка вполне съедобна — разумеется, для тех, кому нравится вареная картошка.
— Терпеть ее не могу, — поморщился Чарли и, подняв с земли ветку, кинул ее на забаву Куини. — Во всяком случае, без приправы и чего-то мясного. Мне больше по вкусу пирожки с рубленым мясом и почками, обжаренными на сале, яичница с беконом, паштет из печени. А рождественский пудинг, по мне, должен быть с изюмом, смородиной, бренди и цукатами.
Чарли проглотил слюнки, а Кейт жестко сказала:
— Значит, в этом году тебе не повезет. Все, на что ты можешь рассчитывать, — это клецки.
Она озабоченно огляделась по сторонам, надеясь увидеть Керри и Розу, но они словно сквозь землю провалились.
Она уныло пошла рядом с Чарли в направлении площади. Возле ее калитки Чарли остановился.
— Не обижайся, малышка, но уж больно кислый у тебя сегодня вид. На твоем месте я бы махнул рюмку бренди для бодрости. У тебя найдется спиртное? Если нет, могу угостить. У меня всегда есть в буфете бутылочка-другая про запас.
Нисколько не удивившись, что у Чарли имеются запасы горячительных напитков, Кейт покачала головой:
— Спасибо за совет и предложение, Чарли, но я воздержусь.
— Тогда завари крепкого чаю, — с облегчением улыбнулся Чарли. — Гарриетта говорит, что он тоже хорошо взбадривает.
Кейт пообещала, что так и поступит, и ушла в дом. Ей навстречу с радостным лаем кинулся Гектор. Настроение у Кейт тотчас же поднялось: в компании с добродушным псом ей не было так мучительно одиноко в опустевшем без отца доме.
— Ты скучал без меня? — Она присела на корточки перед Гектором и почесала ему за ухом. Пес от восторга лизнул ей лицо.
Эллен предупреждала, что она рискует поймать от Гектора заразу, если будет позволять ему таким образом выражать свои чувства. Но Кейт не вняла ее совету. Сейчас, потеряв лучшую подругу, она менее всего думала о микробах. Ей нужна была чья-то искренняя любовь, и Гектор демонстрировал ее так, как умел.
— Пошли, я угощу тебя рубцом, — вставая, позвала она собаку. — Мне удалось выпросить немного у мясника.
Гектор обогнал ее и, радостно виляя хвостом, побежал к своей миске. Глядя на него, Кейт с грустью подумала, что у нее, кроме преданного пса и Чарли с Куини, почти не осталось друзей. Разве что Мейвис, Эллен Пирс и Гарриетта Годфри.
Она принялась шинковать рубец. Эллен доживала четвертый десяток, ее трудно было назвать иначе чем женщиной средних лет. Возраст же Гарриетты Годфри знал, пожалуй, один Господь. Она давно вышла на пенсию, так что, по самым грубым расчетам, ей перевалило за шестьдесят. И в этом-то возрасте она добровольно вызвалась водить карету «скорой помощи»! Чудеса!
Кейт покрошила рубец и ссыпала его в собачью миску. С Керри их связывала многолетняя дружба, они была знакомы едва ли не с пеленок, и вот сегодня Керри разорвала их тесные, почти сестринские отношения. От жгучей обиды на глаза Кейт навернулись слезы.
За окном кухни повалил крупный снег, и она рассеянно прошла в гостиную, размышляя, позволяет ли скудный запас угля погреться сегодня у камина.
С фотографии ей улыбался Тоби. Кейт долго выбирала серебряную рамку для этого снимка, сделанного за несколько недель до его гибели. На снимке Тоби стоял засунув руки в карманы и беспечно прислонившись к крылу «харрикейна». На Тоби была форменная кожаная куртка, отороченная овчиной; вихор густых светлых волос падал на лоб. Его взгляд был направлен в объектив камеры, в глазах искрились смешинки, а от милой знакомой улыбки у Кейт на миг сжалось сердце: ей померещилось, что Тоби тоже находится в комнате.
Но его не было рядом и больше никогда не будет, подсказал ей холодный рассудок. Кейт стало нестерпимо больно и грустно. За окнами сгущались сумерки, небо затянулось снежной пеленой. Слезы хлынули по щекам Кейт ручьями, тоска теснила грудь, сердце готово было разорваться. Она обхватила плечи руками и разрыдалась, не в силах терпеть душевную боль.
Холодный ноябрь сменился студеным декабрем, но Керри так и не постучалась в дверь дома Фойтов, тем самым подтвердив на деле то, что не сказала словами: их многолетней дружбе пришел конец.
Иногда Кейт видела ее издалека, то вместе с Розой, то выгуливающей Бонзо. Рядом с Керри неизменно находилась ее новая подруга Кристина Франк.
По мере приближения Рождества затихнувшие было налеты германских бомбардировщиков не только возобновились, но и стали чаще. Изменилась их тактика: теперь на Лондон сбрасывалось значительно больше зажигательных бомб, порой до трех тысяч за рейд. Город превратился в незатухающий пожар. Временами у Кейт возникало ощущение, что она всегда дышала воздухом, пропитанным гарью.
Гарриетта Годфри без устали носилась в карете «скорой помощи» по городу, и ни битое стекло, ни камни, ни «зажигалки», ни горы мусора не были ей помехой. Такая работа ей пришлась по душе. Незадолго до праздников она сообщила Кейт:
— Я буду дежурить на Рождество. У многих моих коллег семьи, и мы, одинокие водители, обязаны выручить их в такой день.
Кейт завидовала ей и даже пыталась тоже стать водителем кареты «скорой помощи» или пожарной машины. Но ее не взяли по причине большого срока беременности. В диспетчерской районного центра ПВО ей тоже отказали — из-за немецкой фамилии.
— И Эллен не придет к нам на Рождество, Гектор, — пожаловалась псу Кейт, рассматривая искусственную елку, извлеченную из груды хлама и чемоданов в пустующей спальне. — Ей нельзя оставить без присмотра животных, которых она приютила. Бедняжки так напуганы бомбежкой и утратой хозяев, что непременно поднимут жуткий вой.
Она достала из старинной картонки, в которой отец хранил елочные украшения, игрушку и начала разворачивать обертку — Карл непременно оборачивал бумагой каждую безделушку.
— Выходит, Рождество мы будем отмечать вдвоем, Гектор!
Хотя врожденная сила духа и бесстрашие помогли Кейт перенести потерю дружеских и добрососедских отношений, перспектива остаться одной на Рождество ее угнетала. Отец сейчас был в лагере на острове Уайт, другой ее любимый человек ушел из жизни. Будь Тоби жив, они уже давно бы поженились. И куда бы ни забросили его потом обстоятельства, Кейт знала бы, что душой он с ней.
Кейт повесила игрушку на елку и положила руки на заметно округлившийся живот. Так она поступала всегда, когда тоска и скорбь по Тоби становились невыносимыми. Скоро у нее родится ребенок. Как сказал доктор Робертс, это произойдет в конце февраля или в начале марта.
— К счастью, первый ребенок всегда настойчиво предупреждает о своем намерении появиться на свет, — успокоил ее врач. — Иначе ведут себя дети матерей, перенесших несколько родов. На прошлой неделе меня вызвали к одной молодой мамаше, рожавшей в третий раз. Я пробирался к ней, рискуя жизнью, и что же обнаружил, прибыв на место? К моему приходу малыш был уже запеленат и с вполне довольным видом лежал у мамочки на руках!
Разворачивая следующую игрушку, Кейт попыталась представить, при каких обстоятельствах будет рожать она сама. Если воздушная тревога не заставала ее в столовой, она пережидала налет в убежище вместе с Гектором. Именно в эти томительные часы ей становилось особенно одиноко и страшно.
Даже мисс Хеллиуэлл было веселее в ее домашнем укрытии в обществе сестры-инвалида. В семейном бомбоубежище Дженнингсов было тесновато, но уж точно не скучно: там собиралась компания из Лии Зингер, Кристины Франк, Билли, Берил и Бонзо. Хетти начала в последнее время бегать вместе с Мириам в общественное убежище, оборудованное у подножия холма, в конце улицы Магнолия-Хилл. Всем спустившимся туда были гарантированы давка и свежайшие сплетни на протяжении мучительного ожидания сигнала отбоя воздушной тревоги. Чарли Робсон время самых тяжелых бомбардировок предпочитал проводить в постели.
— Там у меня не меньше шансов остаться в живых, чем где-либо еще, мой бутончик! — с убежденностью фаталиста заявил он. — Если бомба предназначена именно мне, она найдет меня повсюду. А я предпочитаю встретить судьбу в своей постели, а не в промозглой одинокой норе или в переполненном общественном укрытии, бок о бок с Мириам и Хетти, которые того и гляди выколют тебе глаз вязальными спицами.
Работая в столовой, Кейт спускалась во время бомбежек вместе с другими добровольцами в общее убежище. Но теперь Кейт уже не совершала утомительных путешествий в Детфорд.
Как только ее фамилия стала известна товаркам, они дали ей понять, что она среди них лишняя. Да и пробираться по разбомбленным улочкам к месту работы становилось все опаснее: ведь ей приходилось думать не только о себе, но и о малыше! А на скользкой и захламленной мостовой ничего не стоило упасть, и тогда мог случиться выкидыш.
Кейт окинула оценивающим взглядом украшенную елку и невольно задалась вопросом: не лучше ли перестать валять дурака и начать ходить в общее убежище, вместо того чтобы часами сидеть одной в собственном саду?
Ей показалось, что серебристый шарик, который она повесила слева, не на месте, и она перевесила его в центр. В общем бомбоубежище ей наверняка пришлось бы снова пережить унижение, уже выпадавшее на ее долю. К примеру, в лавке мистера Ниббса. Вряд ли Мириам и Хетти ей обрадуются, так что лучше уж быть совсем одной, чем ощущать вокруг себя враждебно настроенных людей.
— Будем по-прежнему отсиживаться в своей норе, Гектор, — сказала она, украшая елку мишурой. — Дай Бог, чтобы мой малыш не захотел родиться во время налета.
В канун Рождества, возвращаясь домой из новой бакалейной лавки в Льюишеме, Кейт увидела, что впереди нее идут Керри и Кристина. Они увлеченно разговаривали, и временами до Кейт доносились обрывки фраз и знакомый заразительный смех.
Обида и зависть пронзили Кейт словно острый нож. Керри, конечно, все еще беспокоилась о Дэнни, но у нее были родственники и друзья, способные утешить и составить компанию, что пусть и на короткое время, но отвлекало от тягостных мыслей.
Кейт замедлила шаг: она очень устала, простояв за недельным пайком в двух очередях — в бакалейной и мясной лавках. У нее болела спина, а ребенок в чреве казался тяжелее свинца. Холод сковывал ее с головы до ног, проникая под расстегнутое старенькое пальтишко. Купонов на покупку зимнего пальто ей не хватило, и пришлось пойти на хитрость — расстегивать пуговицы на животе, чтобы влезать в то, которое она носила. В первые месяцы беременности этот фокус еще проходил, но теперь застегнуть пальто уже не удавалось. Толстый вязаный шарф тоже не спасал от холода.
Расстояние между нею и девушками увеличилось. Подружки свернули с Главной улицы на Магнолия-Хилл, и Кейт почувствовала, что выбивается из сил. Она не только едва передвигала ноги от усталости, но и насквозь продрогла. Вот такой ей выдался сочельник! По сравнению с ним прошлогоднее Рождество могло показаться райским, хотя оно и совпало с началом войны. По крайней мере отец еще находился дома и Тоби был жив.
Повалил мокрый снег. Кейт вскоре почувствовала, как сырость проникает под шарф. Гектор жалостливо посмотрел на хозяйку, не понимая, почему она не спешит укрыться от непогоды. По его разумению, им следовало мчаться домой.
— Извини, Гектор, — угадала его мысли Кейт и переложила корзинку в другую руку. — Но мне не догнать Керри и Кристину. Я устала, у меня ноет спина.
Щурясь от пронзительного ветра, немилосердно хлеставшего снежной крупой по лицу, она свернула на Магнолия-Хилл и едва не столкнулась с малознакомой женщиной. Кейт все же успела уступить ей дорогу и, виновато улыбнувшись, сказала:
— Простите, пожалуйста! Скверная, однако, сегодня погодка, не правда ли? Веселого вам Рождества!
Женщина остановилась и, смерив Кейт недобрым взглядом, процедила:
— Я не разговариваю с немцами! И могу пожелать тебе лишь самого убогого Рождества!
От нежданной обиды у Кейт помутилось в глазах. Она родилась на площади Магнолий, все ее предки по материнской линии были уроженцами южной части Лондона. Почему соседи относятся к ней так, словно она германская шпионка? Она даже не была в Германии! И знала по-немецки всего несколько фраз, те, которые слышала от отца.
Женщина пошла своей дорогой к Льюишему, цокая каблуками по мостовой.
Кейт с трудом подавила желание догнать ее и, схватив за грудки, научить уму-разуму. Но опыт подсказывал ей, что это бесполезно, к тому же Гектор скулил, поджав хвост, а малыш напоминал о себе чувствительными толчками.
— Пошли, Гектор! — смирилась Кейт. — Скоро мы будем дома, обсохнем, разожжем в честь праздника камин, а грустные мысли и заботы оставим на другой день.
Она повернулась на площадь и тотчас заметила моряка. Вообще-то в появлении военных моряков или матросов торгового флота в этом районе, прилегающем к реке, докам и Гринвичскому военно-морскому училищу, не было ничего необычного. Очень часто, с вещевыми мешками за спиной, они попадались Кейт на глаза то тут, то там. Значительно реже она встречала здесь раненых, а молодой человек, которого она заметила на садовой дорожке Дженнингсов, опирался на костыль. Но самым, пожалуй, удивительным для этих мест было то, что у моряка оказался смуглый цвет кожи.
Кейт молила Бога, чтобы дверь моряку открыла не Керри. Расстояние, отделявшее ее от порога дома Дженнингсов, было слишком мало, чтобы человек, открывший дверь, мог притвориться, что не заметил ее. А получить от Керри плевок в лицо в сочельник Кейт совершенно не хотелось, она бы не перенесла такой обиды.
Когда в дверях возникла грузная фигура Мириам, Кейт облегченно вздохнула. На лице женщины обозначилось удивление, она явно не ожидала такого посетителя.
— Нет, вы ошиблись! — донесся до Кейт негодующий голос. — Не знаю, кто вам дал такие сведения, но вас ввели в заблуждение. Это какое-то недоразумение! Прощайте, молодой человек!
И не успел моряк, обремененный вещевым мешком и костылем, отступить и повернуться, как дверь захлопнулась.
Он вернулся к калитке как раз в тот момент, когда с ней поравнялась Кейт.
— Извините, — сказал он низким мелодичным голосом, — мне сказали, что миссис Дженнингс берет квартирантов. Но оказалось, что это ошибка. Вы не знаете, случайно, кто еще может взять жильца?
В облике моряка ничто не намекало на то, что он удручен. Ни костыль, ни скверная погода, ни отсутствие крыши над головой не лишили его любезных манер и улыбки на открытом лице. Впрочем, озабоченно нахмуренные брови молодого человека свидетельствовали, что сейчас ему не до смеха. И, учитывая приближение вечера, Кейт могла его понять.
Она с сожалением покачала головой:
— Нет. Говорили, что все домовладельцы должны представить в комендатуру сведения о наличии у них свободных комнат — для размещения тех, кто лишился жилья. Но пока дело дальше слухов не пошло. Могу вам только посочувствовать.
Моряк философски пожал плечами:
— Не беда, как-нибудь устроюсь! Жаль, что крупа никак не сменится нормальным снегом! Стало бы уютней.
— Это верно, — согласилась Кейт, несколько повеселев. — Кстати, по-моему, одно время жильцов принимала у себя миссис Коллинз. Они с мужем живут в доме номер тридцать шесть, на другой стороне площади.
Моряк широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами, поправил вещевой мешок и поблагодарил ее:
— Спасибо! Попытаю счастья там. Счастливо!
— Желаю удачи!
Он направился по указанному адресу, а у Кейт на душе стало значительно легче, чем еще пять минут назад. Не перевелись еще добрые люди! Вряд ли этот молодой человек, сумевший своим добродушием поднять ей настроение, обошелся бы с ней иначе, узнав, что ее отец — немец. Он явно был лишен предрассудков.
Моряк замедлил шаг и, слегка повернув голову, крикнул:
— Веселого вам Рождества!
Впервые за долгое время губы Кейт растянулись в искренней улыбке.
— Веселого Рождества! — отозвалась она, позабыв, что озябла и промокла.
Будь сейчас дома отец, подумала она, возобновляя путь, можно было бы пригласить моряка поселиться у них. Но при сложившихся обстоятельствах это исключалось. Чтобы испортить ее репутацию, хватило внебрачной беременности, а если еще пустить в дом темнокожего моряка, на нее вообще станут смотреть как на портовую шлюху.
Кейт перевесила корзинку на другую руку и постаралась плотнее запахнуть пальто. Ее давно перестало волновать, что о ней думают соседи и бывшие подруги, но нужно было учитывать, каково придется ее будущему ребенку. С него и без того хватит обид и оскорблений.
До ее калитки оставалось еще несколько шагов, когда из-за поворота вышли Лия Зингер и мисс Хеллиуэлл. До Кейт донеслись слова гадалки:
— Я заявила ему, что если он ищет жилье на площади Магнолий, то пусть обратится к своему квартирмейстеру и получит у него точный адрес.
Сказано это было с не меньшим негодованием, чем тирада, произнесенная чуть ранее Мириам.
— Честно говоря, я не понимаю, как мог квартирмейстер дать чернокожему направление на нашу площадь! Отправил бы его куда-нибудь поближе к порту и докам — там полно таких, как он.
— Наверняка так и придется сделать, — сказала Лия. — Представляешь, что подумают мужья, сражающиеся на войне, когда узнают, что в их отсутствие в доме поселился негр! Нет уж, пусть поищет дураков в другом месте!
Обе женщины заметили Кейт, но не подали виду.
— А разговаривает он совсем не как негр, — заметила мисс Хеллиуэлл, миновав калитку Кейт. — У него прекрасное произношение. Я бы сказала, он говорит почти как сэр Ричард Гринвилл.
— А кто это такой? — спросила, отворачиваясь от Кейт, Лия.
Кейт, замешкавшаяся возле калитки, вспомнила ту счастливую пору, когда она заходила к Джениингсам как к себе домой и Лия спешила ей навстречу, на ходу отряхивая муку с ладоней и предлагая отведать ее бубликов и блинов.
— Это прославленный капитан судна «Реванш», в одиночку сражавшийся с испанским флотом! — Голос мисс Хеллиуэлл зазвенел от переполняющего ее восторга, как всегда с ней случалось, когда она говорила о милых ее сердцу усопших. — Альфред Теннисон написал о нем чудесное стихотворение. Я вступала с ним недавно в контакт, в надежде получить от него советы для мистера Черчилля.
Кейт не слышала, что ответила Лия: покраснев от унижения, она уже поднималась по ступенькам на крыльцо.
Молодой моряк, о котором они судачили, совсем недавно был ранен в бою. А Лия и мисс Хеллиуэлл говорили о нем так, словно он был чужак, а не защитник Великобритании. Как они посмели утверждать, что никто не сдаст ему комнату на площади Магнолий! Они отнеслись к нему так же, как и к ней.
Возле входной двери Кейт остановилась и обернулась на площадь, не обращая внимания на то, что Гектор рвется домой. Сумерки быстро сгущались, но все же ей удалось разглядеть Лию и мисс Хеллиуэлл, продолжающих оживленно сплетничать, и моряка на костыле. Он возвращался от калитки Хетти, удрученный очередным отказом. Об этом легко было догадаться, глядя на его поникшие плечи. Моряк неуклюже поправил котомку за спиной и, опираясь на костыль, пошел к нижней части площади.
Гектор заскулил и потянул Кейт за полу пальто.
— Минуточку! — Кейт поставила корзину на крыльцо и взглянула на церковь. Оттуда доносились отголоски праздничного песнопения и звон жестяных кружек для пожертвований. Кейт решительно повернулась и, сбежав по ступенькам, подошла к калитке, не обращая внимания на протестующий лай собаки. Взгляд ее устремился на парк, окутанный вечерней мглой. Она лихорадочно думала, что ей предпринять. Молодой моряк в этот сочельник оказался один, вдалеке от дома; он недавно выписался из госпиталя после ранения, полученного в бою. И вот теперь с ним обращаются как с изгоем лишь из-за того, что у него темная кожа.
— Сейчас я впущу тебя в дом, — обернувшись, утешила она скулящего Гектора. — Но придется побыть немного одному. Не волнуйся, я мигом!
Кейт отперла дверь и, впустив пса, который пулей убежал на кухню и устроился там на своем коврике, вошла в прихожую и поставила корзину на пол. Затем она снова вышла из дома, заперла дверь и под отголоски пения церковного хора, затянувшего рождественский гимн, поспешила следом за моряком в сторону Магнолия-Хилл.