Несокрушимый Арчи

Пелам Гренвилл Вудхаус

Несокрушимый Арчи

Посвящение Б.У. КИНГ-ХОЛЛУ

Мой милый Бадди!

Мы друзья уже восемнадцать лет. Немало моих книг было написано под твоим гостеприимным кровом. И до сих пор я ни одной не посвятил тебе. Какой приговор вынесет этому Потомство? Беда в том, что посвящения начали внушать мне суеверный страх. Едва снабдишь книгу надписью

МОЕМУ

ЛУЧШЕМУ ДРУГУ

ИКСУ,

как Икс поворачивается к тебе спиной на Пиккадилли или ты вчиняешь ему иск. В этом есть что-то роковое. Однако я не в силах вообразить, чтобы кто-нибудь оказался способен поссориться с тобой, ну а я становлюсь все более и более привлекательным, так что рискнем.

Всегда твой

П.Г. Вудхаус

Глава 1

Тягостная сцена в отеле

– Вот что, малышок, – сказал Арчи.

– Сэр? – бдяще откликнулся регистратор.

Все служащие отеля «Космополис» всегда бдели. На этом в числе многого другого настаивал мистер Дэниел Брустер, его владелец. А поскольку мистер Брустер все время рыскал по вестибюлю и примыкающим окрестностям, лично наблюдая за происходящим, расслабиться хотя бы на секунду было опасно.

– Мне нужен управляющий.

– Не могу ли я помочь, сэр?

Арчи поглядел на него с сомнением.

– Ну, собственно говоря, мой милый старый регистратор, – ответил он, – я намерен закатитъ громовый скандал, и было бы некорректно втянуть в него и вас. С какой, собственно, стати вас, хочу я сказать. Субчик, чью голову я хочу затребовать на подносе, – это именно чертов управляющий.

В этот момент к их разговору присоединился корпулентный седой мужчина, стоявший поблизости и озиравший вестибюль со сдержанной суровостью, словно приглашая его позволить себе что-нибудь эдакое.

– Я управляющий, – сказал он.

Взгляд его был холоден и враждебен. Другим, говорил этот взгляд, Арчи Моффам, возможно, и нравится, но только не ему. Дэниел Брустер весь ощерился, готовый к бою. То, что он услышал, потрясло его до самых недр души. Отель «Космополис», его частная личная собственность, был ему дороже всего на свете, исключая его дочь Люсиль. Он гордился тем, что этот отель в корне отличался от прочих нью-йоркских отелей, управляемых безликими компаниями, или акционерами, или советами директоров, а потому лишенных той отеческой заботы, которая превратила «Космополис» в то, чем он был. В других отелях случались разные неполадки, и клиенты жаловались. В «Космополисе» никаких неполадок никогда не случалось, потому что Дэниел Брустер всегда был на месте, чтобы предотвращать таковые, и клиенты никогда не жаловались. И вот этот долговязый, тощий бобовый стебель, выдающий себя за англичанина, прямо перед его глазами выражает неудовольствие и, видимо, предъявляет претензии.

– На что вы жалуетесь? – спросил он леденящим тоном.

Арчи тут же уцепился за верхнюю пуговицу сюртука мистера Брустера, но был немедленно выбит с этой позиции нетерпеливым рывком дородного торса этого последнего.

– Послушайте, старичок! Я приехал в эту страну поразнюхать насчет работы, поскольку, как вы могли бы сказать, в Англии не наблюдается ажиотажного спроса на мои услуги. Не успел я демобилизоваться, как родственнички забубнили про Край Золотых Возможностей и тут же швырнули меня на лайнер. С идеей, что в Америке я, возможно, ухвачу что-нибудь…

Он ухватил сюртучную пуговицу мистера Брустера, который тут же вновь его стряхнул.

– Между нами говоря, в Англии я не особенно утруждал себя, и родственничкам это слегка поднадоело. Во всяком случае, они отправили меня сюда…

Мистер Брустер высвободился в третий раз.

– Я предпочел бы отложить историю вашей жизни, – сказал он холодно, – и услышать, в чем конкретно состоит ваша жалоба на отель «Космополис».

– Ну да, конечно. Чудненький старый отельчик. Я как раз дошел до этого пункта. Ну, дело обстояло так. Типус на пароходе сказал мне, что лучше этого отеля в Нью-Йорке нет…

– Он был абсолютно прав.

– Ах, прав, черт дери! Ну, в таком случае могу сказать только, что остальные отели в Нью-Йорке сильно подплесневели, раз этот самый лучший! Я снял здесь номер вчера вечером, – продолжал Арчи, содрогаясь от жалости к себе, – и какой-то омерзительный кран где-то снаружи кап-кап-капал всю ночь и не давал мне заснуть.

Досада мистера Брустера усугубилась. Он почувствовал, что в его броне образовалась щелочка. Даже самый отечески бдительный владелец отеля не в состоянии бдительно приглядывать за каждым краном в своем детище.

– Кап-кап-кап, – неумолимо повторил Арчи. – А перед тем как лечь, я выставил свои штиблеты за дверь, а утром к ним никто даже пальцем не притронулся. Даю вам честное благородное слово – не притронулся.

– Естественно, – сказал мистер Брустер. – Все мои служащие честные люди.

– Но я хотел, чтобы их почистили, черт возьми!

– В подвале есть салон чистки обуви. В «Космополисе» обувь, выставленная за дверь, не чистится.

– В таком случае «Космополис», по-моему, чертовски скверный отель.

Плотная фигура мистера Брустера желейно задрожала. Ему было нанесено непростительное оскорбление. Намекните на незаконнорожденность мистера Брустера, сбейте мистера Брустера с ног и пройдитесь по его лицу бутсами с шипами, и вы не перекроете все пути к полюбовному соглашению. Но отпустите подобное замечание по адресу его отеля, и война уже объявлена.

– В таком случае, – сказал он, выпрямляясь, – я должен попросить вас сдать ваш номер.

– И сдам! Я и минуты лишней не останусь в этой чертовой дыре.

Мистер Брустер удалился, и Арчи бросился к кассе расплатиться по счету. Собственно говоря, с самого начала его намерением (хотя из стратегических соображений он скрыл таковое от своего противника) было покинуть отель именно в утренний час. Одно из захваченных из Англии рекомендательных писем принесло приглашение некой миссис ван Тайл погостить у нее в Майами, и он решил отправиться туда незамедлительно.

«Ну, – задумчиво предположил Арчи по дороге на вокзал, – одно, во всяком случае, ясно наперед. Нога моя больше никогда не ступит в это чертово место!»

Однако ничто в этом мире не бывает ясно наперед.

Глава 2

Мистер Брустер потрясен

Мистер Брустер сидел в своих роскошных апартаментах в «Космополисе», курил одну из своих восхитительных сигар и беседовал о том о сем со своим старым другом профессором Бинстедом. Сторонний наблюдатель, который видел мистера Брустера только в вестибюле его отеля, удивился бы обстановке его гостиной, так как она была начисто лишена той суровой простоты, которая отличала внешность ее владельца. Дэниел Брустер был человеком, одержимым одной страстью. Он был, по французскому выражению Паркера, его камердинера, конусером. Изысканный художественный вкус мистера Брустера весьма содействовал исключительности «Космополиса» и его превосходству над другими нью-йоркскими отелями. Он самолично подобрал гобелены в обеденном зале ресторана и всевозможные картины по всему зданию. А в частной жизни он увлеченно собирал предметы, которые профессор Бинстед, разделявший его склонности, тотчас украл бы без малейших зазрений совести, представься ему такая возможность.

Профессор, пожилой щуплый коротышка, алчно порхал по комнате, озирая ее сокровища жадным оком сквозь очки в черепаховой оправе.

– Брустер, – сказал профессор Бинстед, задержавшись у каминной полки.

Мистер Брустер благодушно обернулся к нему. Нынче он пребывал в мирном настроении. Миновало более двух недель после его знакомства с Арчи, описанного в предыдущей главе, и он наконец смог выбросить этот неприятный инцидент из своей памяти. С того дня все дела Дэниела Брустера шли как по маслу наивысшего сорта, ибо он только что удовлетворил свое честолюбивейшее на данный момент желание, завершив переговоры: о приобретении участка ближе к центру города, где намеревался воздвигнуть новый отель. Ему нравилось строить отели. Кроме «Космополиса», его первенца, он владел летним отелем в горах и поигрывал с идеей заглянуть в Англию, чтобы обзавестись еще одним в Лондоне. С этим, однако, приходилось подождать. А пока он сосредоточится на будущем отеле, что ближе к центру города. Приобретение участка стоило ему многих хлопот и тревог, но теперь все эти заботы остались позади.

– Да? – откликнулся он.

Профессор Бинстед держал в руке фарфоровую статуэтку тончайшей работы. Она изображала воина домундирной эпохи с копьем в руке, нацеленным на противника, который, судя по победному выражению на лице воина, был куда плюгавей его.

– Откуда она у вас?

– Эта? Мосан, мой агент, нашел ее в лавочке в Ист-Сайде.

– А где другая? Должна быть и другая. Эти штучки всегда парные. И поодиночке никакой цены не имеют.

Чело мистера Брустера омрачилось.

– Я знаю, – сказал он коротко. – Мосан ищет вторую повсюду. Если вы на нее наткнетесь, даю вам карт-бланш приобрести ее для меня.

– Должна же она быть где-то.

– Да. Если найдете ее, о цене не беспокойтесь. Я уплачу любую.

– Учту, – сказал профессор Бинстед. – Она может обойтись в немалую сумму, полагаю, вы это знаете.

– Я же сказал вам, цена мне безразлична.

– Приятно быть миллионером, – вздохнул профессор Бинстед.

– Второй завтрак подан, сэр, – доложил Паркер.

Он уже встал в монументальной позе за стулом мистера Брустера, но тут в дверь постучали. Паркер прошествовал к двери и вернулся с телеграммой.

– Вам телеграмма, сэр.

Мистер Брустер беззаботно кивнул. Содержимое блюда под крышкой оправдало возвещавший о нем аромат, и он не собирался отвлекаться по пустякам.

– Положите ее, Паркер. И можете идти.

– Слушаю, сэр.

Камердинер удалился, и мистер Брустер вновь приступил к трапезе.

– Вы не хотите ее прочесть? – спросил профессор Бинстед, для которого телеграмма была телеграммой.

– Подождет. Я получаю их с утра до вечера. Наверное, от Люсиль. Сообщает, каким поездом вернется.

– Она приезжает сегодня?

– Да. Была в Майами. – И мистер Брустер, уже воздав должное содержимому блюда под крышкой, поправил очки и взял конверт. – Я рад… Боже мой!

Он уставился на телеграмму, разинув рот. Его друг участливо осведомился:

– Надеюсь, никаких неприятных известий?

Мистер Брустер странновато побулькал.

– Неприятных известий. Неприятных… Вот, прочтите сами.

Профессор Бинстед, входивший в троицу самых любопытных людей Нью-Йорка, взял листок с искренней благодарностью.

– «Возвращаюсь Нью-Йорк сегодня с милым Арчи. С горячей любовью от нас обоих. Люсиль», – прочел он вслух и выпучил глаза на своего гостеприимного хозяина. – Кто такой Арчи?

– Кто такой Арчи? – скорбным эхом отозвался мистер Брустер. – Кто такой… Именно это я и хотел бы знать.

– «Милый Арчи», – повторил профессор, размышляя над телеграммой. – «Возвращаюсь сегодня с милым Арчи». Странно!

Мистер Брустер продолжал смотреть прямо перед собой. Когда посылаешь единственную дочь погостить в Майами свободной, как ветер, а она в телеграмме упоминает, что обзавелась каким-то милым Арчи, вас это, естественно, ошеломляет. Он одним прыжком вскочил из-за стола. Ему пришло в голову, что всю последнюю неделю он крайне небрежно проглядывал почту (дурная привычка, когда он бывал особенно занят) и утратил связь с текущими событиями. Теперь ему вспомнилось, что несколько дней назад от Люсиль пришло письмо, а он отложил его, чтобы прочесть на досуге. Люсиль была чудеснейшей девочкой, чувствовал он всем сердцем, но ее письма с курортов редко содержали новости, которые требовали безотлагательного с ними ознакомления.

Он кинулся к своему бюро, порылся в бумагах и нашел то, что искал.

Письмо оказалось длинным, и несколько минут, пока он переваривал его содержание, в комнате царила полная тишина. Затем, тяжело дыша, он обернулся к профессору:

– Боже великий!

– Что? – быстро спросил профессор Бинстед. – Что случилось?

– Святые небеса!

– Ну?

– О Господи!

– В чем дело? – вопросил профессор в смертной муке.

Мистер Брустер снова сел, загремев стулом.

– Она вышла замуж!

– Замуж!

– Замуж! За англичанина!

– Только подумать!

– Она говорит, – продолжал мистер Брустер, сверяясь с письмом, – что они так друг друга полюбили, что просто не могли не пожениться в ту же секунду, и она надеется, что я не рассержусь. Рассержусь! – охнул мистер Брустер, очумело глядя на своего друга.

– Внушает тревогу.

– Внушает! Да еще какую! Я ничего не знаю про этого субъекта. Никогда в жизни о нем не слышал. Она говорит, что он предпочел скромную церемонию, потому что, по его мнению, типус, сочетаясь браком, всегда выглядит таким ослом! И я должен полюбить его, потому что он готов горячо полюбить меня.

– Невероятно!

Мистер Брустер положил письмо.

– Англичанин!

– Мне доводилось встречать очень приятных англичан, – сказал профессор Бинстед.

– Я не терплю англичан, – проскрипел мистер Брустер. – Паркер – англичанин.

– Ваш камердинер?

– Да. Подозреваю, он тайком носит мои рубашки, – угрюмо объяснил мистер Брустер. – Если я его изловлю… Что бы вы сделали на моем месте, Бинстед?

– Сделал? – Профессор взвесил вопрос. – Право же, Брустер, не вижу, что вы вообще могли бы сделать. Вам просто надо подождать, пока вы с ним не познакомитесь. А вдруг он окажется чудесным зятем?

– Хм! – Мистер Брустер отверг такую оптимистическую перспективу. – Но англичанин, Бинстед! – сказал он с мукой. – Всего неделю-другую назад в отеле было остановился англичанин, который так его чернил, что вы изумились бы! Сказал, что это чертова дыра! Мой отель!

Профессор Бинстед соболезнующе прищелкнул языком. Он понимал чувства своего друга.

Глава 3

Мистер Брустер выносит приговор

Примерно в ту минуту, когда профессор Бинстед прищелкивал языком в гостиной мистера Брустера, Арчи Моффам сидел, созерцая свою молодую жену, в салоне экспресса из Майами. Он думал, что это слишком уж прекрасно, чтобы быть правдой. Последние несколько дней его мозг сильно завихрился, но вот эта мысль вырывалась из смерча четкой и ясной.

Миссис Арчи Моффам, урожденная Люсиль Брустер, была миниатюрной и стройной. Ее жизнерадостное личико обрамляли облака темных волос. И все вместе являло такое совершенство, что Арчи часто вынимал из внутреннего кармана брачное свидетельство и исподтишка его перечитывал в очередной попытке убедить себя, что это чудо из чудес действительно произошло с ним.

— Нет, честно, старая курица… то есть милая старушенция, то есть любимая, – сказал Арчи, – я не могу этому поверить.

– Чему?

– То есть я не могу понять, почему ты вышла за такого типчика, как я.

Глаза Люсиль широко раскрылись. Она погладила его руку.

– Но, дусик, замечательнее тебя нет ничего на свете. Разве ты не знаешь?

– Как-то ускользнуло от моего внимания. Ты уверена?

– Конечно, уверена! Ты – чудо-мальчик! Увидеть тебя и не полюбить просто свыше сил человеческих.

Арчи испустил экстатический вздох. И тут ему в голову пришла мысль. Эта мысль часто возникала там и омрачала его счастье.

– Только вот не знаю, подумает ли так же и твой папаша.

– Конечно, подумает!

– Мы ведь вроде как опрокинули это на старикана, – сказал Арчи с сомнением. – А вообще, что он за человек, твой папаша?

– Папа тоже дусик.

– Странновато, что он владелец этого отеля, – сказал Арчи. – У меня вышел жуткий скандал с тамошним мерзавцем-управляющим как раз перед тем, как я уехал в Майами. Твоему папаше следует уволить этого субчика. Он портит весь ландшафт!

В поезде Люсиль решила, что не следует сразу обрушивать Арчи на его тестя. Иными словами, счастливая парочка, вместо того чтобы блаженно впорхнуть к мистеру Брустеру, должна разлучиться на полчаса или около того. Арчи будет томиться поблизости, а Люсиль встретится с отцом и поведает ему всю историю, а вернее, те ее главы, которые вынуждена была опустить в письме из-за недостатка места. Затем, окончательно внушив мистеру Брустеру, какое счастье ему просияло, раз он приобрел в зятья Арчи, она проводит отца туда, где его будет ждать воплощение этого счастья.

Первая часть программы сработала самым восхитительным образом. Когда отец и дочь вышли из кабинета мистера Брустера к Арчи, мистер Брустер в целом усвоил, что Фортуна улыбнулась ему самым невероятным образом, наделив его зятем, который почти в равных частях объединял в себе лучшие качества Аполлона, сэра Галахеда и Марка Аврелия. Правда, в процессе беседы он уловил, что у милого Арчи нет ни профессии, ни состояния, но мистер Брустер почувствовал, что человек со столь великой душой, как у Арчи, в них не нуждается. Нельзя требовать всего. Арчи же, по словам Люсиль, был практически стопроцентным идеалом мужчины душой, внешностью, манерами, солнечностью характера и породистостью. Мистер Брустер вышел в вестибюль, сияя оптимизмом и благожелательностью.

В результате, узрев Арчи, он был несколько ошарашен.

— Приветик-ветик-ветик, – сказал Арчи, радостно шагнув вперед.

– Арчи, милый, это папа, – сказала Люсиль.

– Господи! – сказал Арчи.

Наступила тишина, именуемая зловещей. Мистер Брустер смотрел на Арчи, Арчи взирал на мистера Брустера. Люсиль заметила, хотя и не поняв причины, что грандиозная сцена первого знакомства ушибла большой палец на ноге о какой-то непредвиденный булыжник, и в тревоге ждала объяснения. Тем временем Арчи не спускал глаз с мистера Брустера, а мистер Брустер продолжал впивать Арчи.

После неловкой паузы примерно в три с половиной минуты мистер Брустер сглотнул раз-другой и наконец заговорил:

– Лу!

– Что, папа?

– Это правда?

Серые глаза Люсиль затуманились от недоумения и дурных предчувствий.

– Правда?

– Ты действительно подсунула мне это… вот это… в качестве зятя? – Мистер Брустер сглотнул еще несколько раз. Арчи тем временем в окаменелом изумлении следил за быстрым подрагиванием кадыка своего нового родственника. – Уйди! Я хочу поговорить наедине с этим… этим… как бишь вас там? – осведомился он тоном мученика, в первый раз обратившись к Арчи.

– Я же сказала тебе, папа. Его фамилия Мум.

– Мум?

– Она пишется М-оф-фам, но произносится Мум.

– Рифмуется, – услужливо вставил Арчи, – с Блаффингем.

– Лу, – сказал мистер Брустер, – пойди погуляй. Я хочу поговорить с… с… с…

– Раньше вы называли меня «это», – сказал Арчи.

– Ты же не сердишься, милый папочка? – сказала Люсиль.

– О нет! О нет! Я просто в восторге.

Когда его дочь удалилась, мистер Брустер перевел дух.

– Ну так, – сказал он.

– Немножко неловко получилось, э? – сказал Арчи словоохотливо. – То есть что мы познакомились раньше при не очень счастливых обстоятельствах, и все такое прочее. Бывают же совпадения и так далее! Как насчет того, чтобы закопать старый добрый томагавк, начать новую жизнь, простить и забыть, возлюбить друг друга и прочая чушь? Я готов, если вы готовы. Ну так как же? По рукам?

Мистера Брустера этот благородный призыв к его лучшим чувствам не смягчил ни на йоту.

– С какой, к черту, стати вы женились на моей дочери?

Арчи поразмыслил.

– Ну, как-то само собой вышло! Вы же знаете, как это бывает! Сами когда-то были молоды, и все такое прочее. Я влюбился до жути, и Лу вроде бы думала, что это совсем даже неплохая идейка, то да се, и вот – пожалуйста, знаете ли.

– Полагаю, вы думаете, что устроились лучше некуда?

– Абсолютно! Что до меня, то все тип-топ! Никогда в жизни я так не балдел от счастья.

– Да, – сказал мистер Брустер с горечью. – Полагаю, с вашей точки зрения, тип-топее некуда. У вас нет ни цента за душой, и вы сумели одурачить дочь богатого человека настолько, что она вышла за вас. Надо думать, вы разузнали обо мне кое-что из справочников, прежде чем сделать решающий шаг?

Этот аспект его брака прежде в голову Арчи не приходил.

– Послушайте! – охнул он смущенно. – Я прежде так на это не смотрел. Я понимаю, что, с вашей точки зрения, это может выглядеть не так чтобы очень.

– В любом случае как вы намерены обеспечивать Люсиль?

Арчи провел пальцем между шеей и воротничком. Он был смущен. Его тесть открывал перед ним совсем новые направления для раздумий.

– Ну, вот тут, старый стручок, – откровенно признал он, – вы меня подловили! – Некоторое время он пережевывал этот вопрос. – Я вроде бы как представлял себе, что возьмусь за работу.

– Какую работу?

– И опять вы вроде как ставите меня в тупик. Идея была, что я поосмотрюсь, знаете ли, и поразнюхаю, и буду рыскать туда-сюда, пока что-нибудь не подвернется. Таким в общих чертах был план!

– А как, вы полагали, будет существовать моя дочь, пока вы будете всем этим заниматься?

– Ну, я думаю, – сказал Арчи, – я думаю, мы вроде бы как ожидали, что вы на время сомкнетесь вокруг для некоторой поддержки.

– Ах так! Вы собрались жить на мой счет.

– Ну, вы выразили это немножко в лоб, но – насколько я вообще заглядывал вперед – именно таким выглядел, как вы могли бы выразиться, генеральный план. Вам он не очень импонирует, э? Да? Нет?

Мистер Брустер взорвался:

– Нет! Он мне не очень импонирует! Боже великий! Вы уходите из моего отеля – моего отеля, обзывая его гнусными словами, черня его чернее сажи…

– Немножечко импульсивно! – виновато пробормотал Арчи. – Говорил, не подумав. Чертов кран кап-кап-кап-капал всю ночь… не давал мне спать… не успел позавтракать… кто старое помянет…

– Не перебивайте! Я говорю, вы вышли из моего отеля, разнося его, как никто себе не позволял с той поры, как он был построен. И тут же подкрадываетесь к моей дочери и женитесь на ней у меня за спиной.

– Я хотел испросить благословения по телеграфу. Как-то вылетело из головы. Вы же знаете, до чего иногда бываешь забывчив!

– А теперь вы возвращаетесь и хладнокровно ждете, что я брошусь вам на шею, расцелую и буду содержать до конца ваших дней?

– Только пока я разнюхиваю и рыскаю туда-сюда.

– Ну, полагаю, содержать мне вас придется. Никуда не денешься. Я скажу вам точно, как я намерен поступить. Вы считаете мой отель скверным? Ну так у вас будет много возможностей судить о нем, потому что жить вы будете тут. Я предоставлю вам апартаменты и бесплатную еду, но сверх – ничего! Ничего! Вы поняли, что я имею в виду?

– Абсолютно. Вы имеете в виду ни фига!

– Вы можете подписывать счета на разумные суммы в моем ресторане, и отель позаботится о вашей стирке. Но от меня вы не получите ни цента. А если захотите почистить обувь, так платите за это сами в подвальном салоне. Если оставите ее перед дверью своего номера, то коридорный по моему указанию выбросит ее в вентиляционную трубу. Вы поняли? Отлично. У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

Арчи улыбнулся миротворческой улыбкой:

– Собственно говоря, я собирался спросить вас, не перекусите ли вы с нами в гриль-баре?

– Нет!

– Я подпишу счет, – улещивал Арчи. – Вы решительно не хотите? Ну, что поделать!

Глава 4

Требуется работа

Когда Арчи к концу первого месяца брачной жизни обозрел свое положение, ему показалось, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Заезжие англичане в своем отношении к Америке почти без исключения выбирают одну из крайностей: либо проникаются омерзением ко всему в ней, либо приходят в неуемный восторг от страны, ее климата и ее институтов. Арчи оказался в числе вторых. Америка ему нравилась, и он с самого начала великолепно ладил с американцами. По натуре он был дружелюбным, чувствовал себя непринужденно в любом обществе, и в Нью-Йорке, этом городе непринужденности, чувствовал себя как дома. Атмосфера доброжелательности и сердечного радушия, которую он встречал повсюду, очень ему нравилась. Порой Арчи казалось, будто Нью-Йорк просто дожидался его приезда, чтобы подать сигнал к началу нескончаемых празднеств.

Разумеется, ничто в этом мире не совершенно, и как бы розовы ни были очки, сквозь которые Арчи обозревал все вокруг, ему ничего не оставалось, как признать наличие одного изъяна, одной мухи в молоке, одной индивидуальной гусеницы в салате. Мистер Дэниел Брустер, его тесть, оставался несгибаемо недружелюбным. Более того, его манера держаться с новоиспеченным родственником с каждым днем обретала такие формы, что неминуемо вызвала бы сплетни на плантации, если бы Саймон Легри начал обращаться с дядей Томом таким вот образом. Все это несмотря на то что уже на третье утро своего проживания там Арчи отправился к мистеру Брустеру и самым искренним и благородным образом взял назад свои критические высказывания в адрес отеля «Космополис», а также высказал взвешенное мнение, что отель «Космополис» при ближайшем рассмотрении оказался в самый раз, одним из наилучших и достойных и очень даже ничего себе.

– Делает вам честь, старина, – сказал сердечно Арчи.

– Не называйте меня стариной! – проворчал мистер Брустер.

– Ладненько, старый товарищ, – сказал дружески Арчи.

Арчи, истинный философ, терпел эту враждебность стоически, но Люсиль она очень тревожила.

– Мне так хочется, чтобы папа получше понял тебя, – тоскливо заметила она, когда Арчи пересказал ей их разговор.

– Ты же знаешь, – сказал Арчи, – я открыт для понимания в любое удобное для него время.

– Ты должен постараться, чтобы он тебя полюбил.

– Но как? Я улыбаюсь ему крайне обаятельно, и все такое прочее, но он не поддается.

– Придется что-нибудь придумать. Я хочу, чтобы он понял, какой ты ангел. Ты ведь ангел, знаешь ли.

– Нет, правда?

– Да конечно же.

– Странно, – сказал Арчи, возвращаясь к мысли, которая постоянно ставила его в тупик, – чем дольше я тебя вижу, тем меньше понимаю, как ты могла обзавестись отцом вроде… я хочу сказать, то есть хочу сказать, как жаль, что я не был знаком с твоей матерью, она-то ведь, конечно, была жутко привлекательной.

– Ему бы, я знаю, очень понравилось, если бы ты нашел какую-нибудь работу. Он любит людей, которые работают.

– Да? – сказал Арчи с сомнением. – Ну, знаешь, сегодня утром я слышал, как он беседовал с типчиком за конторкой, который работает, не покладая рук с румяной зари до росистого вечера, на тему об ошибке в его цифрах. И если он питает к нему любовь, то очень ловко это скрыл. Нет, я признаю, что пока еще не принадлежу к труженикам, но чертовски трудно определить, с чего начать. Я разнюхиваю тут и там, но спрос на молодых людей с блестящими задатками, по-видимому, крайне невелик.

– Ну, продолжай искать. Я абсолютно уверена, стоит тебе найти хоть какое-то занятие, не важно какое, и папа переменится.

Вполне возможно, что блистательная перспектива переменить мистера Брустера оказала на Арчи стимулирующее воздействие. Он был неколебимо убежден, что любая перемена в его тесте может быть только к лучшему. Случайная встреча в клубе «Перо и чернила» с Джеймсом Б. Уилером, художником, словно бы открыла путь к достижению заветной цели.

Гостю Нью-Йорка, обладающему способностью привлекать к себе симпатии, прямо-таки мерещится, что благосостояние этого города зиждется на выпуске клубных двухнедельных пригласительных карточек. С момента его приезда Арчи буквально осыпали этими лестными доказательствами его популярности, и к этому времени он стал почетным членом стольких самых разнообразных клубов, что у него не хватало времени посещать их все. Были модные клубы на Пятой авеню, куда Арчи ввел его друг Реджи ван Тайл, сын дамы, у которой он гостил во Флориде. Были клубы деловых людей, где он обрел поддержку более солидных граждан города. А еще – и лучше всех остальных – «Агнцы», «Игроки», «Кофейня», «Перо и чернила» и прочие приюты художников, литераторов, актеров и вообще богемы. Большую часть своего клубного времени Арчи проводил именно в них, где и свел знакомство с Д.Б. Уилером, прославленным иллюстратором.

И мистеру Уилеру за дружеским завтраком Арчи поведал о кое-каких своих честолюбивых помыслах обрести статус молодого человека при деле.

– Тебе нужна работа? – спросил мистер Уилер.

– Мне нужна работа, – сказал Арчи.

Мистер Уилер в стремительной последовательности поглотил восемь жареных картофелин. Он умел наворачивать.

– Ты мне всегда казался одной из наших ведущих полевых лилий, – сказал он. – Откуда такая жажда пахать и прясть?

– Ну, моя жена, знаешь ли, вроде бы думает, что, займись я чем-нибудь, это возвысит меня в глазах милого старикана-папочки.

– А ты не слишком разборчив касательно того, чем заняться, если с виду это смахивает на работу?

– Да чем угодно, малышок, чем угодно.

– В таком случае попозируй мне для картины, которую я пишу, – сказал Д.Б. Уилер. – Для журнальной обложки. Ты именно тот натурщик, который мне требуется, и я буду платить тебе по обычным расценкам. Ну как, договорились?

– Позировать?

– От тебя требуется только стоять смирно и смахивать на чурбан. Тебе ведь это по силам?

– По силам, – сказал Арчи.

– Тогда жду тебя завтра у меня в мастерской.

– Ладненько, – сказал Арчи.

Глава 5

Странные приключения натурщика

– Послушай, старичок!

Тон Арчи был жалобным. Он уже скорбно вспоминал то время, когда верил, будто жребий натурщика – приятное безделье. В первые же пять минут мышцы, о существовании которых он даже не подозревал, принялись ныть, как запущенные зубы. И Арчи проникся глубоким и неколебимым уважением к крепости и стойкости натурщиков, позирующих художникам. Непостижимо, как они умудряются обретать выносливость, чтобы весь день терпеть такое, а затем бодро отправляться на ночные развлечения, излюбленные богемой.

– Не извивайся, черт тебя дери! – буркнул мистер Уилер.

– Да, но, мой милый старый художник, – сказал Арчи, – ты как будто не осознаешь… до тебя как будто не доходит, что мне сводит спину.

– Слабак! Жалкий бесхребетный червяк! Сдвинься хоть на дюйм, и я тебя укокошу и по средам и субботам буду приходить поплясать на твоей могиле. Я только-только что-то ухватил.

– Меня в основном как будто ударяет в позвоночник.

– Будь же мужчиной, слабодушный ты бобовый стебель! – подбодрял Д.Б. Уилер. – Стыдись! Возьми хотя бы девушку, которая позировала мне на той неделе, так она целый час простояла на одной ноге, держа над головой теннисную ракетку, и все время ослепительно улыбалась.

– Женские особи куда каучуковее мужских, – возразил Арчи.

– Ладно, дай мне еще хоть пару-другую минут. Не расслабляйся! Подумай, какая гордость тебя переполнит, когда ты будешь любоваться собой во всех газетных киосках.

Арчи вздохнул и снова собрался с силами. Он очень жалел, что ввязался в эту тягомотину. Не говоря уж о физических страданиях, он ощущал себя жутким идиотом. Обложку мистер Уилер творил для августовского номера журнала-заказчика, и Арчи пришлось облечь свое протестующее тело в раздельный купальник пронзительно-лимонного цвета, поскольку он изображал беззаботного отпрыска наилучших семей, одного из тех, кто ныряет с плотиков на эксклюзивных морских курортах. Д.Б. Уилер, приверженный точности деталей, потребовал, чтобы он снял обувь и носки, но тут Арчи восстал. Ослом он был готов выглядеть, но не дурацким ослом.

– Ну ладно, – сказал Д.Б. Уилер, положив кисть. – На сегодня хватит. Хотя, говоря непредвзято и без малейшего желания задеть, позируй мне натурщик, а не слабый в коленках сын Велиала со студнем взамен позвоночника, я бы закончил чертову обложку за одну сидку вместо двух.

– Не понимаю, почему вы, ребята, называете это «сидкой», – задумчиво произнес Арчи, постигая начатки остеопатии на своей ноющей спине. – Послушай, старичок, я бы подкрепился, если у тебя найдется чем. Но конечно, не найдется, – добавил он, покоряясь судьбе. Хотя Арчи был скорее трезвенником, выпадали минуты, когда Восемнадцатая поправка[1] действовала на него угнетающе.

Д.Б. Уилер покачал головой.

– Ты немного опережаешь события, – сказал он. – Но загляни через день-другой, и, возможно, я смогу что-то для тебя сделать. – Он с предосторожностями завзятого заговорщика прошел в угол комнаты, сдвинул прислоненные к стене холсты, обнажил крепкий бочонок и обозрел его отеческим, благословляющим взглядом. – Не скрою от тебя, что в надлежащий момент он станет источником немалых радостей и света.

– Э… А! – сказал Арчи с интересом. – Домашнее варево, а?

– Сотворенное вот этими руками. Вчера я добавил изюму для ускорения. Изюм – это вещь. И кстати, об ускорении: ради всего святого, постарайся быть пунктуальнее. Сегодня мы потеряли час отличного дневного света.

– Это мне нравится! Я пришел с точностью до минуты. И болтался на лестничной площадке, дожидаясь тебя.

– Ну-ну, не важно, – нетерпеливо сказал Д.Б. Уилер, ибо душу художника всегда раздражают мелочи жизни. – Суть в том, что мы взялись за дело на час позже. Так что завтра, пожалуйста, будь здесь в семь как штык.

Вот почему на следующее утро Арчи поднимался по лестнице виновато и с трепетом: вопреки наилучшим своим намерениям он опоздал на полчаса. И испытал большое облегчение, обнаружив, что его друг также задержался в дороге. Дверь мастерской была открыта, он вошел и увидел даму зрелых лет, которая драила пол шваброй. Арчи скрылся в спальне, где облачился в свой купальный костюм. Когда он покинул спальню, уборщица уже удалилась, но Д.Б. Уилер все еще блистал своим отсутствием. Ничего не имея против такой отсрочки, Арчи уселся коротать время с утренней газетой, поскольку за завтраком успел ознакомиться только со спортивной страницей.

Ничего особенно интересного на других страницах он не обнаружил. Накануне имела место очередная афера с ценными бумагами, полиция, как сообщалось, идет по горячему следу предполагаемого Преступного Ума, вдохновителя этих финансовых операций. Рассыльный по имени Генри Бабкок арестован и с минуты на минуту начнет давать показания. Не слишком увлекательный материал для человека, который, подобно Арчи, никогда не владел ни единой ценной бумагой. С заметно большим интересом он перешел к бодрящей заметке в полстолбца, посвященной джентльмену в Миннесоте, который, по мнению Арчи, вспомнившего мистера Дэниела Брустера, с большой находчивостью и гражданским мужеством тюкнул своего тестя фамильным резаком. И только после того, как он прочел заметку дважды все с тем же тихим одобрением, ему пришло в голову, что Д.Б. Уилер слишком запаздывает. Он поглядел на часы и обнаружил, что провел в студии сорок пять минут.

Арчи потерял терпение. Хотя он и был терпеливейшим типчиком, это, решил Арчи, уже слишком-слишком. Он встал и вышел на площадку лестницы взглянуть, нет ли там каких-либо признаков указанного субчика. Никаких. Ему стало ясно, как все произошло. По той или иной причине чертов художник вообще в мастерскую приходить в этот день не намерен. Вероятно, он позвонил в отель и попросил передать это Арчи, но Арчи уже ушел. Другой подождал бы, чтобы удостовериться, что его весть дошла до адресата, но только не тупица Уилер, самый пустоголовый субъект в Нью-Йорке. В полном расстройстве Арчи повернулся, чтобы возвратиться в студию, переодеться и уйти.

На его пути возникла массивная дубовая преграда. Неведомым образом дверь у него за спиной умудрилась самозапереться.

– Чтоб ей! – сказал Арчи.

Мягкость этого восклицания доказывает, что он не сразу осознал весь ужас своего положения. В первую минуту его ум занимался решением задачи, каким образом дверь заняла такую позицию. Насколько ему помнилось, он ее вообще не закрывал. Разве что бессознательно. Когда он был дитятей, коварные взрослые долбили ему, что маленький джентльмен всегда закрывает за собой дверь, и, по-видимому, его подсознательное «я» прочно усвоило этот урок. И тут он внезапно понял, что этот адский услужливый осел, его подсознательное «я», усадил его в редкостную лужу. Там за дверью, недостижимый, как честолюбивые помыслы юности, покоился благопристойный костюм верескового цвета, а он был здесь, один в суровом мире и в купальнике лимонного цвета.

При любом подобном кризисе человеку открываются две принципиальные возможности: либо остаться там, где он находится, либо отправиться куда-нибудь eщe. Арчи, опираясь на перила, внимательно изучил оба эти пути. Если он останется здесь, ему придется провести ночь на этой чертовой площадке. Если он в таком одеянии возьмет ноги в руки, то будет схвачен полицейскими не дальше чем через сто ярдов. Пессимистом он не был, но волей-неволей ему пришлось признать, что дело дрянь.

И вот, пока он с некоторым напряжением размышлял над этой проблемой, снизу донесся звук поднимающихся шагов. Но надежда на то, что это поднимается Д.Б. Уилер, проклятие рода человеческого, тоскливо угасла в первый же миг. Кто бы ни поднимался по лестнице, поднимался бегом, а Д.Б. Уилер никогда не бегал вверх по лестницам. Он не принадлежал к этим тощим, изможденным одухотворенного вида гениям. Кисть и карандаш обеспечивали ему солидный доход, большую часть которого он тратил на ублаготворение своих материальных потребностей. Нет, этим человеком не мог оказаться Д.Б. Уилер.

И не оказался. Арчи увидел высокого худого мужчину, совершенно ему незнакомого, который, видимо, очень торопился. Он открыл студию этажом ниже и скрылся внутри, даже не потрудившись запереть за собой дверь.

Появился он и исчез практически в рекордное время, но, как бы кратко оно ни было, его оказалось достаточно, чтобы утешить Арчи. Ему внезапно был ниспослан яркий луч надежды, а с ним явился и восхитительный сочный план, как разделаться со всеми неприятностями. Что может быть проще, чем прогуляться вниз на один лестничный марш и с веселой непринужденностью попросить разрешения у типчика воспользоваться его телефоном? И что может быть проще, когда он окажется перед телефоном, связаться с кем-нибудь в «Космополисе», чтобы тот прислал в саквояже пару-другую брюк и все такое прочее? Великолепное решение, думал Арчи, спускаясь по ступенькам. То есть даже смущаться нечего. Этот типчик, раз он живет в таком доме, и глазом не моргнет, увидев типуса, прогуливающегося тут в купальном костюме. Они вместе дружески посмеются над случившимся.

«Послушайте, мне очень неприятно вас беспокоить, отрывать от дел и все такое прочее, но вы не против, чтобы я заскочил на полсекунды и воспользовался вашим телефоном?»

Вот такую речь, чрезвычайно корректную и отточенную речь, приготовился Арчи произнести, едва тот появится перед ним. Не произнес он ее по той причине, что тот не появился. Он постучал – никакого эффекта.

– Послушайте!

Тут Арчи заметил, что дверь слегка приоткрыта и что на конверте, прикнопленном к филенке, значится имя «Элмер Л. Лунн». Он приоткрыл дверь чуточку пошире и попробовал еще раз:

– О, мистер Лунн! Мистер Лунн! Вы тут, мистер Лунн?

Арчи жарко покраснел. Его чуткое ухо уловило в этих словах полнейшее сходство с первой строкой рефрена популярных водевильных куплетов. Он решил больше не тратить красноречия на человека с такой неудачной фамилией, пока не встретится с ним лицом к лицу и не получит возможности говорить слегка потише. Чистейший абсурд – стоять перед дверью типчика, распевая водевильные хиты, да еще в купальном костюме лимонного цвета. Он толкнул дверь, вошел, и его подсознательное «я», всегда безупречный джентльмен, тихо затворило ее за собой.

– Вверх! – произнес негромкий, зловещий, грубый, недружелюбный и неприятный голос.

– А? – сказал Арчи, резко поворачиваясь на своей оси.

Он увидел перед собой торопливого джентльмена, который поднялся по лестнице бегом. Спринтер вытащил пистолет и свирепо прицелился в лоб Арчи.

– Руки вверх! – пояснил хозяин.

– Ладненько! Абсолютно! – отозвался Арчи. – Я только хотел сказать…

Тот взирал на него в большом изумлении. Костюм Арчи, казалось, произвел на него неизгладимое впечатление.

– Ты кто, черт подери? – осведомился он.

– Я? Ну, мое имя…

– К черту твое имя. Что ты тут делаешь?

– Собственно говоря, я заскочил спросить, нельзя ли воспользоваться вашим телефоном. Видите ли…

Его собеседник, казалось, испытал некоторое облегчение, и суровость его взгляда словно чуть смягчилась. Арчи как визитер, хотя и нежданный, видимо, оказался приемлемее, чем он предполагал.

– Не знаю, что с тобой делать, – сказал он задумчиво.

– Если вы разрешите мне прыгнуть к телефону…

– Жди! – сказал его гостеприимный хозяин и как будто принял какое-то решение. – Давай туда, в ту комнату.

Он мотнул головой на открытую дверь, видимо, спальни в дальнем конце студии.

– Я понимаю, – непринужденно сказал Арчи, – что все это может вам показаться довольно-таки необычным…

– Вали туда!

– Я только говорю…

– Мне некогда слушать. Туда, и живее!

В спальне царил хаос, перед которыми бледнели все хаосы, какие доводилось видеть Арчи. Видимо, хозяин переезжал. Кровать, вся мебель и пол были усыпаны предметами одежды. Шелковая рубашка обвила щиколотки Арчи, когда он застыл на месте, разинув рот, а дальнейший его путь был усыпан галстуками и воротничками.

– Сядь, – коротко сказал Элмер Л. Лунн.

– Ладненько! И спасибо, – сказал Арчи. – Полагаю, вы не хотите, чтобы я объяснил и все такое прочее, а?

– Нет! – отрезал мистер Лунн. – У меня в отличие от тебя лишнего времени нет. Заложи руки за спинку стула.

Арчи заложил, и они были тотчас связаны. Судя по ощущению – шелковым галстуком. Затем заботливый хозяин таким же манером зафиксировал его лодыжки. Покончив с этим, он словно бы почувствовал, что сделал все, что от него требовалось, и снова принялся паковать большой чемодан у окна.

– Послушайте! – сказал Арчи.

Мистер Лунн с видом человека, припомнившего какое-то свое упущение, засунул в рот гостю носок и вернулся к упаковке. Его можно было бы назвать упаковщиком-импрессионистом. Своей целью он словно бы ставил скорость процесса, но не аккуратность. Он свалил свое имущество в чемодан, набив его доверху, не без труда закрыл крышку и, подойдя к окну, отворил его. Затем вылез на пожарную лестницу, выволок наружу чемодан и был таков.

Арчи, оставшись в одиночестве, занялся освобождением своих плененных конечностей. Задача оказалась много проще, чем он ожидал. Торопыга мистер Лунн потрудился на мгновения, а не на века. Человек практичный, он удовлетворился тем, что опутал своего визитера только на то время, которое позволило ему удалиться без помех. Не прошло и десяти минут, как Арчи, вдоволь поизвивавшись змеей, с удовлетворением обнаружил, что штукенция, связывавшая его запястья, ослабела, и он мог воспользоваться своими руками. Освободившись, он встал.

Теперь Арчи пришел к выводу, что худа без добра не бывает. Его знакомство с неуловимым мистером Лунном было не из самых приятных, но имело то достоинство, что оставило его в самой гуще разнообразной одежды. И мистер Лунн, каковыми бы ни были изъяны в его нравственном облике, обладал одним неоспоримым достоинством – размерами, почти совпадавшими с его собственными. Алчным взором обозрев костюм из твида, лежавший на кровати, Арчи уже собрался натянуть брюки, как вдруг во входную дверь начали стучать громко и властно:

– Эй, открывайте!

Глава 6

Бомба

Арчи бесшумно выскочил из спальни и остановился, напряженно прислушиваясь. Раздражительность была чужда его натуре, но в этот момент он пришел к выводу, что Судьба обходится с ним с незаслуженной суровостью.

– Именем закона!

Бывают моменты, когда даже лучшие из нас теряют голову. Без сомнения, в данной ситуации Арчи следовало бы пойти к входной двери, открыть ее, объяснить свое присутствие тут в нескольких точно выбранных словах и вообще спустить ситуацию на тактичных тормозах. Но мысль о встрече в данном костюме с полицейским отрядом понудила его спешно подыскать себе укрытие.

У дальней стены стояла кушетка с высокой изогнутой спинкой, которую вполне могли поместить тут именно на этот особый случай. Арчи ввинтился за нее как раз в ту секунду, когда оглушительный треск возвестил, что Силы Закона и Порядка завершили официальный стук костяшками пальцев и теперь принялись орудовать топором. Мгновение спустя дверь поддалась, и студию заполнили топочущие ноги. Арчи с тихой сосредоточенностью устрицы, затворившейся в своей раковине, прильнул к стене – теперь ему оставалось только надеяться на наилучший исход, каким бы тот ни был.

Его непосредственное будущее, решил он, полностью зависело от природного ума полицейских. Если они окажутся, как он уповал, проницательными и сообразительными, то, узрев беспорядок в спальне и дедуктивным методом заключив, что объект их охоты без особых церемоний покинул квартиру, они не станут тратить время попусту на обыск предположительно пустого помещения. Если же, с другой стороны, они принадлежат к тем тупоголовым косолапым субъектам, которые иногда проникают в ряды самых просвещенных полицейских сил, то, вне всяких сомнений, отодвинут кушетку и извлекут Арчи на всеобщее обозрение, которого его скромная душа чуралась. А потому он возликовал, когда несколько секунд спустя услышал, как грубый бас объявил, что собачий отпрыск смылся по пожарной лестнице. Его мнение о дедуктивных способностях нью-йоркской полиции достигло небывалой высоты.

Последовал военный совет, хотя до Арчи, поскольку совещание происходило в спальне, доносился только отдаленный сердитый рокот. Слов он не различал, но вскоре раздался дружный топот тяжелых сапог в направлении входной двери, сменившийся тишиной, и ему оставалось только прийти к заключению, что свора, наводнив студию и убедившись в ее безлюдности, решила вернуться к выполнению других своих обязанностей, сулящих более эффективные результаты. Он дал им достаточное время убраться восвояси, а затем опасливо воздвиг свою голову над спинкой кушетки.

Вокруг царил мир. Студия была пуста. Ни единый звук не нарушал тишины.

Арчи выбрался наружу. Впервые за все это утро зловещих событий он почувствовал, что Бог на небесах и в мире все в полном порядке. Наконец-то будущее просветлело, и жизнь, можно сказать, обрела некоторые аспекты абсолютной тип-топости. Он хорошенько потянулся, потому что лежание за кушетками сковывает мышцы, и, проследовав в спальню, вновь взялся за твидовые брюки.

Одежда всегда таила для Арчи неизъяснимое очарование. Другой человек в подобных обстоятельствах поторопился бы завершить свой туалет, но Арчи, столкнувшись со сложной дилеммой в выборе галстука, несколько затянул процедуру. Он выбрал галстук, который делал честь вкусу мистера Лунна, очевидно поднаторевшего в искусстве одеваться, обнаружил, что галстук этот не гармонирует с глубоким смыслом, заложенным в твидовом костюме, снял его, выбрал другой и как раз поправлял узел, любуясь результатом, когда его внимание отвлек негромкий звук, не то покашливание, не то сопение. Обернувшись, он погрузился в ясные глубины пары голубых глаз, принадлежавших дюжему субъекту, который вступил в комнату с пожарной лестницы. Он небрежно помахивал внушительной дубинкой и взирал на Арчи без всякого благодушия.

– А! – сказал он.

– Вот и вы! – сказал Арчи, бессильно приникая к комоду. Он сглотнул. – Вижу, вы находите все это не слишком обычным, и так далее, – продолжал он умиротворяющим голосом.

Полицейский не стал анализировать свои эмоции. Он открыл рот, который секунду назад, казалось, мог быть открыт только с помощью домкрата, и выкрикнул только одно слово:

– Кассиди!

Донесся далекий отклик. Казалось, могучие аллигаторы призывают своих подруг на пустынных пространствах болот.

По лестнице прозвучали шаги, и вскоре в дверь вошел еще более массивный блюститель Закона и Порядка, чем первый образчик. Он тоже помахивал внушительной дубинкой и, подобно своему коллеге, устремил на Арчи леденящий взгляд.

– Боже, спаси Ирландию! – высказал он пожелание.

Слова казались более выражением чувств, чем практической оценкой ситуации. Произнеся их, он остался в дверях наподобие атланта, жуя резинку.

– Где ты его выкопал? – осведомился он после паузы.

– Застукал тут за попыткой переодеться до неузнаваемости.

– Я ж сказал капитану, что он прячется где-то тут, так нет, уперся, дескать, он смылся через окошко, – объявил жеватель резинки с мрачным торжеством подчиненного, чей здравый совет был отвергнут вышестоящим начальством. Он протолкнул свою полезную – или, по мнению некоторых, вредную – жвачку к противоположной щеке и в первый раз обратился к Арчи напрямую: – Ты зацапан.

Арчи содрогнулся. Эта суконная прямолинейность вывела его из транса, в который он было впал. Такого он не предвидел. Он ожидал, что ему придется вытерпеть период докучных объяснений, прежде чем он обретет свободу поспешить к уютному завтраку, по которому все настоятельней воздыхал его желудок, но зацапанье в его расчеты никак не входило. Конечно, в конце концов он все уладит. Вызовет свидетелей, которые подтвердят безупречность его репутации и чистоту намерений. Но тем временем эта чертова заварушка попадет во все газеты, да еще изукрашенная всяческими гнусными инсинуациями, на которые падки репортеры, только протяни им палец. Он будет чувствовать себя жутким идиотом. Ребята поизмываются над ним от всей души. Будет затронуто имя старика Брустера, и от себя он не мог скрыть, что его тесть, который предпочитал, чтобы его имя фигурировало на газетных страницах как можно реже, побагровеет даже более опаленной солнцем шеи.

– Нет, послушайте! Я хочу сказать, послушайте!

– Зацапан, – повторил полицейский помассивнее.

– И все, что ты скажешь, – подхватил его коллега посубтильнее, – будет использовано против тебя на суде.

– А если попробуешь смыться, – сказал первый оратор, поигрывая дубинкой, – башку снесу.

Изложив этот восхитительно ясный и четко построенный план действий, они погрузились в молчание. Полицейский Кассиди возобновил круговращение своей жвачки. Полицейский Донахью устремил беспощадный взгляд на свои сапоги.

– Но послушайте, – сказал Арчи, – это недоразумение, знаете ли. Абсолютно жутчайшая из ошибок, дорогие мои старые констебли. Я вовсе не типчик, за которым вы гоняетесь. Вовсе нет. Субчик, который вам требуется, совсем другой, прямо до наоборот. Абсолютно другая личность.

Нью-йоркские полицейские при выполнении обязанностей никогда не смеются. Возможно, таковы инструкции. Однако полицейский Донахью позволил уголку своего рта слегка подергаться, а по гранитному лицу полицейского Кассиди проскользнула молниеносная судорога. Так мимолетный зефир рябит поверхность какого-нибудь бездонного озера.

– Они все так говорят! – заметил полицейский Донахью.

– Не трепи зря языком, – сказал полицейский Кассиди. – Бабкок запел.

– Вот-вот. Запел сегодня с утра, – сказал полицейский Донахью.

В памяти Арчи что-то шевельнулось.

– Бабкок? – сказал он. – А знаете, эта фамилия мне почему-то знакома. Я почти уверен, что видел ее в газете и вообще.

– Да брось ты! – с отвращением сказал полицейский Кассиди и обменялся с коллегой взглядом сурового неодобрения. Такое лицемерие им претило. – В газете прочел и вообще!

– Черт побери, вспомнил! Он тот типчик, которого арестовали за аферу с акциями. Ради всего святого, дорогие мои веселые старые констебли, – сказал потрясенный Арчи, – вы же не можете всерьез находиться под впечатлением, будто я Преступный Ум, про которого писали в газете? Вздор, совершеннейший вздор! Откровенно говоря, ребятки, разве я похож на Преступный Ум?

Полицейский Кассиди испустил тяжкий вздох, который вырвался из его недр, точно первый рокот надвигающегося урагана.

– Знай я, – сказал он с сожалением, – что этот парень окажется чертовым англичанином, я бы ему дал раза дубинкой, а там будь что будет.

Полицейский Донахью счел это пожелание исчерпывающим.

– Ага! – сказал он сочувственно и окинул Арчи недружелюбным взглядом. – Я таких досконально знаю! Топчут лица бедняков!

– Давай-давай, топчи лицо бедняка, – предложил полицейский Кассиди. – Только не удивляйся, если он возьмет и тяпнет тебя за ногу!

– Но, мой дорогой старый сэр, – запротестовал Арчи, – я никогда не топтал…

– Скоро-скоро, – мрачно предрек полицейский Донахью, – Щеннон заструится к морю весь в крови!

– Абсолютно! Но…

Полицейский Кассиди испустил радостный крик.

– Почему бы нам его и не вздуть, – предложил он находчиво, – а капитану не сказать, что он оказал нам сопротивление при исполнении нашего долга?

Глаза полицейского Донахью просияли одобрением и энтузиазмом. На самого полицейского Донахью такие блистательные озарения не нисходили, но это не мешало ему высоко ценить их в других и всячески одобрять. Мелочная зависть была чужда полицейскому Донахью.

– У тебя, Тим, есть голова на плечах! – восхищенно воскликнул он.

– Да просто вдруг подумалось, – скромно сказал мистер Кассиди.

– Замечательная идея, Тимми.

– Как-то так само сообразилось, – сказал мистер Кассиди, застенчиво уклоняясь от похвал в свой адрес.

Арчи слушал этот диалог со все возрастающей тревогой. Не в первый раз с той минуты, как он свел знакомство с ними, его ввергла в трепет физическая одаренность этой пары. Нью-йоркские полицейские силы требуют от вступающих в ряды чрезвычайно высоких стандартов телосложения и мышечной мощи, но было совершенно очевидно, что милых стариков Донахью и Кассиди приняли немедленно и без малейших оговорок.

– Послушайте, знаете ли… – начал он, исполнясь дурных предчувствий.

И тут из студии донесся резкий и властный голос:

– Донахью! Кассиди! Какого дьявола?

Арчи почудилось, что к нему на помощь с небес спорхнул ангел. Если он не ошибся, то ангел великолепно замаскировался под капитана полиции. Нововошедший был намного меньше своих подчиненных. Настолько меньше, что Арчи поглядел на него с неизъяснимым удовольствием. Его давненько грызло желание увидеть перед собой хоть что-нибудь не настолько превосходящее естественные размеры, чем два его собеседника.

– Почему вы бросили свои посты?

Воздействие этого вмешательства на господ Кассиди и Донахью было упоительно мгновенным. Они словно бы сразу уменьшились до почти нормальных габаритов, а их манеры обрели привлекательную почтительность.

Полицейский Донахью отдал честь:

– С вашего разрешения, сэр…

Полицейский Кассиди также отдал честь – синхронно.

– Дело было так, сэр.

Капитан оледенил полицейского Кассиди одним взглядом и, оставив его замороженным, обернулся к полицейскому Донахью.

– Я стоял на пожарной лестнице, сэр, – сказал полицейский Донахью тоном заискивающего уважения, который не только восхитил, но и изумил Арчи, никак не ожидавшего, что тот способен на такое пианиссимо, – согласно приказу, когда услыхал подозрительный шум. Я забрался внутрь и обнаружил эту птичку… обвиняемого, сэр, перед вон тем зеркалом, разглядывающим себя. Тогда я позвал на помощь полицейского Кассиди. И мы его зацапали… арестовали, сэр.

Капитан посмотрел на Арчи. Арчи показалось, что смотрит он на него холодно и презрительно.

— Кто он?

– Преступный Ум, сэр.

– Что-что?

– Обвиняемый, сэр. Ну, тот, который нам требуется.

– Вам – не знаю, но мне он не требуется, – сказал капитан. Арчи, хотя и испытал облегчение, все-таки подумал, что капитан мог бы выразиться повежливее. – Это не Лунн. И совсем на него не похож.

– Абсолютно нет, – от души согласился Арчи. – Это все ошибка, старый товарищ, как я пытался объяс…

– Не вмешивайтесь!

– Ладненько.

– Вы же видели фотографии в управлении. И начнете уверять меня, будто есть хоть малейшее сходство?

– С вашего разрешения, сэр, – сказал полицейский Кассиди, разморозившись.

– Ну?

– Мы подумали, что он переоделся до неузнаваемости.

– Вы дурак.

– Да, сэр, – кротко сказал полицейский Кассиди.

– И вы тоже, Донахью.

– Да, сэр.

Уважение Арчи к этому субъекту росло с каждым мгновением. Он, казалось, одним словом был способен усмирить этих массивных субчиков. Прямо история про укротителя львов! Арчи не терял надежды увидеть, как полицейский Кассиди и его старый однокашник Донахью послушно сигают сквозь обручи.

– Кто вы такой? – сурово спросил капитан, обернувшись к Арчи.

– Ну, моя фамилия…

– Что вы тут делали?

– Ну, это довольно длинная история, знаете ли. Не хочу вам надоедать и все такое прочее.

– Я здесь, чтобы слушать. Надоесть мне вы не можете.

– Чертовски мило с вашей стороны, – благодарно сказал Арчи. – Я хочу сказать, облегчает задачу и все такое прочее. Я вот о чем, знаете ли: до чего скверно себя чувствуешь, рассказывая чертовски длинную историю и все думая, не хотят ли те, которые слушают, чтобы ты завернул кран и убрался домой. Я хочу сказать…

– Если вы что-то декламируете, – перебил капитан, – так прекратите. Если вы пытаетесь объяснить мне, что делали здесь, говорите покороче и пояснее.

Арчи хорошо его понял. Безусловно, время – деньги, современный дух предприимчивости и все такое прочее.

– Ну, причиной был вот этот купальный костюм, знаете ли.

– Какой купальный костюм?

– Мой, понимаете. Аксессуар лимонного цвета. Довольно-таки яркий и тому подобное, но в подходящей обстановке не такая уж плохая штучка. Все, понимаете ли, началось с того, что я стоял на чертовом пьедестале или вроде того в позе ныряльщика – для обложки, знаете ли. Не знаю, приходилось ли вам самому так стоять, но спину сводит дико. Однако полагаю, это к делу не относится, даже не знаю, почему я про это упомянул. Так вот, сегодня утром он чертовски опоздал, а потому я вышел…

– Какого дьявола… о чем вы говорите?

Арчи посмотрел на него с удивлением:

– Разве неясно?

– Нет.

– Но про купальный костюм вы поняли, верно? Милый старый купальный костюм, его ведь вы усекли, э?

– Нет.

– Но послушайте! – вскричал Арчи. – Это немножко множко. Я хочу сказать, купальный костюм – это же, как говорится, добрая старая ось всего чертова дела, усекаете? Но про обложку вы поняли, а? Тема обложки для вас достаточно ясна?

– Какой обложки?

– Да для журнала.

– Какого журнала?

– Вот тут вы меня поймали. Ну, один из ярких журнальчиков, знаете ли, которые вы видите там и сям в киосках.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказал капитан, глядя на Арчи с недоверием и враждебностью. – И скажу вам прямо, мне не нравится ваш вид. Думаю, вы его приятель.

– Больше уже нет, – твердо сказал Арчи. – Я хочу сказать, что типчик, который заставляет вас стоять на пьедестале или вроде того до судорог в спине, а затем не является и бросает вас расхаживать по окрестностям в купальном костюме…

Возвращение к лейтмотиву купального костюма, казалось, подействовало на капитана наихудшим образом. Он побагровел.

– Вы пытаетесь втереть мне очки? Еще немного, и вы от меня получите!

– С вашего разрешения, сэр! – хором вскричали полицейский Донахью и полицейский Кассиди. На протяжении своей профессиональной карьеры они не часто слышали, чтобы у их начальника возникали намерения, которые бы они безоговорочно одобряли, но теперь, по их мнению, он высказался в самую точку.

– Нет, право же, мой дорогой старичок, я даже и не думал…

Он бы продолжил свою фразу, но в этот момент вселенной настал конец. Такое по крайней мере возникло впечатление. Где-то в непосредственной близости что-то оглушающе взорвалось, выбив стекла в окне, содрав потолочную штукатурку и отбросив его в негостеприимные объятия полицейского Донахью.

Три хранителя Закона и Порядка переглянулись.

– С вашего позволения, сэр, – сказал полицейский Кассиди, отдавая честь.

– Ну?

– Могу я говорить, сэр?

– Ну?

– Что-то взорвалось, сэр!

Эта информация, предложенная из самых лучших намерений, словно бы досадила капитану.

– Какого дьявола! А я, по-вашему, чем это счел? – осведомился он с заметным раздражением. – Это была бомба!

Арчи мог бы внести поправку в этот диагноз, ибо слабое, но притягательное благоухание чего-то алкогольного уже начало просачиваться в студию из дыры в потолке и перед его мысленным взором возник образ Д.Б. Уилера, нежно созерцающего свой бочонок накануне утром в студии этажом выше. Д.Б. Уилер захотел ускорить получение результатов, и он его ускорил. Арчи уже давно относился к Д.Б. Уилеру как к злокачественной опухоли на теле общества, но теперь был вынужден признать, что тот, бесспорно, оказал ему немалую услугу. Отвлеченные необоримой притягательностью недавнего происшествия, эти честные молодцы, казалось, полностью забыли про его существование.

– Сэр! – сказал полицейский Донахью.

– Ну?

– Он произошел выше этажом.

– Конечно, он произошел выше этажом. Кассиди!

– Сэр?

– Спуститесь на улицу, вызовите резервы и займите позиции у дверей, чтобы удерживать толпу. Сюда через пять минут нахлынет весь город.

– Да, сэр.

– Внутрь никого не впускайте.

– Будет сделано, сэр!

– Никого! Донахью, пойдете со мной. И пошевеливайтесь!

– Есть, сэр! – сказал полицейский Донахью.

Секунду спустя студия оказалась в полном распоряжении Арчи. Две минуты спустя он осторожно спускался по пожарной лестнице на манер метеором промелькнувшего мистера Лунна. Арчи видел мистера Лунна очень недолго, но и этого хватило, чтобы признать, что в некоторых критических ситуациях его действия были, безусловно, здравыми и заслуживали подражания. Элмер Лунн не был хорошим человеком, его этика была хлипкой, а нравственные начала неустойчивыми. Но когда он оказывался в опасном и малоприятном положении и требовалось смыться, ему не было равных.

Глава 7

У мистера Роско Шерриффа возникает идея

Арчи вставил очередную сигарету в длинный мундштук и приступил к курению довольно-таки угрюмо. После рискованных приключений в студии Д.Б. Уилера жизнь на время перестала состоять из одних только беззаботных радостей. Мистер Уилер неутешно оплакивал свое домашнее варево на манер Ниобеи и отменил сидки для журнальной обложки, лишив тем самым Арчи дела всей его жизни. Мистер Брустер последнее время пребывал в далеко не благодушном настроении. И вдобавок Люсиль отправилась погостить у школьной подруги. А когда Люсиль уезжала, она забирала с собой солнечный свет. Арчи не удивляла ее популярность среди подруг, не удивляли и их настойчивые приглашения, но это не примиряло его с ее отсутствием.

Он довольно тоскливо поглядывал через стол на своего друга Роско Шерриффа, пресс-агента, с которым он также свел знакомство в клубе «Перо и чернила». Они только что кончили перекусывать, а перед тем Шеррифф, подобно подавляющему большинству людей действия любивший слушать звуки собственного голоса и с наслаждением посвящать их собственной особе, подробно описывал Арчи всякие интересные случаи из своего профессионального прошлого. И жизнь Роско Шерриффа теперь представлялась последнему исполненной энергии и приключений, к тому же щедро оплачиваемых, – именно такой, какую бы и он сам вел с большим наслаждением. Он был бы рад, вот как этот пресс-агент, тоже шляться туда-сюда, «кое-что налаживая», «кое-что устраивая». Он чувствовал, что Дэниел Брустер распахнул бы объятия зятю вроде Роско Шерриффа.

– Чем больше я наблюдаю Америку, – вздохнул Арчи, – тем больше она меня поражает. Вы все тут словно что-то совершаете, начиная с младенчества. Я бы хотел что-то совершать.

– И что тебе мешает?

Арчи стряхнул пепел сигареты в полоскательницу.

– Ну, не знаю, знаешь ли, – сказал он. – По какой-то причине ни за кем в нашем роду ничего подобного не водилось. Не знаю почему, но едва Моффам приступает к совершению чего-то, он тут же садится в лужу. В Средние века жил Моффам, который в припадке энергии отправился совершить паломничество в Иерусалим, одевшись странствующим монахом. И что только взбредало им в голову в те дни, понять невозможно.

– И он его совершил?

– Куда там! Едва он вышел за дверь, как его любимый охотничий пес принял его за бродягу – или негодного попрошайку, или подлого плута, или как они их тогда обзывали – и укусил за мясистую часть ноги.

– Ну, во всяком случае, он попытался.

– Заставляет задуматься, а?

Роско Шеррифф задумчиво прихлебывал кофе. Он был апостолом Энергии, и ему показалось, что он может обратить Арчи в свою веру, а заодно извлечь кое-какую пользу и для себя. Вот уже несколько дней, как он подыскивал кого-то вроде Арчи для помощи в одном небольшом дельце.

– Если ты действительно хочешь что-то совершить, – сказал он, – то можешь кое-что совершить для меня прямо сейчас.

Арчи просиял. Действовать – вот чего жаждала его душа.

– Да что угодно, милый мальчик! Выкладывай!

– Ты не против приютить для меня змею?

– Приютить змею?

– Только на сутки-другие.

– Но что, собственно, ты имеешь в виду, старый друг? Где приютить?

– Там, где ты живешь. А где ты живешь? В «Космополисе», верно? Ну конечно же! Ты ведь женился на дочке старика Брустера. Помню, я про это читал.

– Но послушай, малышок! Я не хочу портить тебе день, разочаровывать тебя и все такое прочее, да только мой милый старый тесть не разрешит мне держать змею. Ведь он еле-еле терпит там даже меня.

– Так он же не узнает.

– Он всегда узнает все, что происходит в отеле, – сказал Арчи с сомнением.

– Он не должен узнать. Вся суть в том, что операцию необходимо держать в строгом секрете.

Арчи стряхнул в полоскательницу еще немного пепла.

– Я вроде бы не полностью ухватил суть во всех ее аспектах, если ты понимаешь, о чем я, – сказал он. – Я хочу сказать, ну, для начала, почему твоя юная жизнь исполнится счастьем, если я окажу гостеприимство этому твоему змею?

– Он не мой. Он мадам Брудовской. Ты, конечно, про нее слышал?

– Что да, то да. Наподобие эстрадной Женщины со Змеей или что-то в этом духе, а? Принадлежит к этому биологическому виду или там отряду, верно?

– Примерно, но не совсем. Она ведущая исполнительница классических трагедий на всех подмостках цивилизованного мира.

— Абсолютно! Вспомнил, вспомнил. Моя жена однажды потащила меня на ее представление. Помню до мельчайших подробностей. Она запихнула меня в первый ряд партера, прежде чем я понял, во что вляпался, а потом было уже поздно. Вроде бы я читал в какой-то газете, что у нее есть любимица, змея, которую ей подарил какой-то русский князь, а?

– Именно это впечатление, – сказал Шеррифф, – я и намеревался создать, когда послал мою заметку в газеты. Я ее пресс-агент. Собственно говоря, Питера – его имя Питер, потому что вообще-то он змей – я самолично приобрел в Ист-Сайде. Животные – вот лучшие друзья пресс-агента, как я абсолютно убежден. И почти всегда достигаю с ними отличных результатов. Но ее милость у меня как камень на шее. Скован по рукам и ногам, как говорится. Ты можешь даже сказать, что мой гений подавлен. Или, если предпочтешь, придушен.

– Как скажешь, – вежливо согласился Арчи. – Но каким образом? Почему твой, как его там, как ты его назвал?

– Она держит меня на коротком поводке. Все с перчиком мне воспрещается. Уж не знаю, сколько потрясных трюков я предлагал, и всякий раз она их отвергала на том основании, что подобное ниже достоинства артистки ее положения. Как тут развернуться? И я решил облагодетельствовать ее тайно. Я украду ее змеюку.

– Украдешь? В смысле слямзишь?

– Да. Настоящая газетная сенсация, сечешь? Она очень привязалась к Питеру. Он ее фетиш. По-моему, она внушила себе, что история с русским князем – чистейшая правда. Если я сумею его увести и спрятать на сутки-другие, все остальное она сделает сама. Поднимет такой шум, что газеты ни о чем другом писать не будут.

– Понял.

– Вообще-то любая нормальная женщина от души сотрудничала бы со мной, но только не ее милость. Заявит, что это пошло, унизительно, и не пожалеет всяких других слов. Значит, кража должна быть настоящей, а если я на ней попадусь, то потеряю работу. Вот тут-то и начинается твоя роль.

– Но куда я запрячу милую старую рептилию?

– Да куда угодно. Просверли дырочки в шляпной картонке и запихни его туда. Он составит тебе компанию.

– В этом что-то есть. Моя жена сейчас в отъезде, и по вечерам бывает тоскливо.

– С Питером рядом ты тосковать не будешь. Отличный парень. Всегда бурлит веселостью. Такой живчик!

– А он не кусается, не жалит, или как-нибудь еще в том же духе?

– Ну, в том же духе не исключено. Зависит от погоды. А вообще он безобиден, как канарейка.

– Чертовски опасные твари, то есть канарейки, – сказал Арчи с сомнением. – Они клюются.

– Не отступай! – взмолился пресс-агент.

– Ну ладно. Я его возьму. Да, кстати, в смысле пожевать и выпить. Чем мне его кормить?

– Да чем хочешь. Хлеб с молоком, или какой-нибудь фрукт, или яйцо всмятку, или собачьи галеты, или муравьиные яйца. Ну, понимаешь, что ешь сам, тем его и угости. Так я крайне тебе обязан за твое гостеприимство. Как-нибудь отплачу тебе тем же. А теперь мне пора – надо заняться практической стороной этого дела. Кстати, ее милость тоже живет в «Космополисе». Очень удачно. Ну, будь здоров. До скорого свидания.

Арчи остался один, и его вдруг начали одолевать серьезные сомнения. Он поддался магнетизму мистера Шерриффа, но теперь, когда эта гипнотическая личность удалилась, он спросил себя, разумно ли с его стороны симпатизировать такому плану и содействовать ему. В близких отношениях со змеями он никогда прежде не был, но в детстве держал шелковичных червей, доставлявших ему чертовски много хлопот и неприятностей. Заползали в салат и вообще. Что-то словно предупреждало его трубным гласом, что он напрашивается на черт знает что, однако он дал слово, и деваться было некуда.

Арчи закурил очередную сигарету и неторопливо вышел на Пятую авеню. Его обычно гладкий лоб наморщился от дурных предчувствий. Вопреки панегирикам, которые Шеррифф пропел Питеру, его сомнения возросли. Пусть Питер и отличный парень, каким его отрекомендовал пресс-агент, но будет ли благим делом вторжение даже самого дружелюбного и обаятельного из змеев в его маленький Райский Сад на пятом этаже «Космополиса»? Тем не менее…

– Моффам! Дорогой мой!

Голос, прозвучавший у него над ухом из-за спины, отвлек Арчи от размышлений. Причем отвлек настолько эффективно, что он подпрыгнул на целый дюйм и прикусил язык. Повернувшись на своей оси, он увидел перед собой джентльмена средних лет с лошадиным лицом. Джентльмен этот был одет явно в стиле Старого Света. Костюм английского покроя. Висячие усы с проседью в тон котелку, приплюснутому сверху, – но кто мы такие, чтобы судить его?

– Арчи Моффам! Я все утро вас разыскивал.

Теперь Арчи его узнал. Он не видел генерала Маннистера уже несколько лет – собственно говоря, с тех дней, когда встречался с ним в доме юного лорда Сиклифа, приходившегося генералу племянником. Арчи учился с Сиклифом в Итоне, а также в Оксфорде и часто посещал его в дни каникул.

– Приветик, генерал! Наше вам, наше вам! Что привело вас на эти берега?

– Выберемся из толпы, мой мальчик. – Генерал Маннистер увлек Арчи в переулок. – Так-то лучше. – Он прокашлялся, точно от смущения. – Я приехал сюда с Сиклифом, – сказал он наконец.

– Милый старикан Окоселый здесь? Ого-го-го! Лучше некуда!

Генерал Маннистер, казалось, не разделял его энтузиазма. Он выглядел как лощадь, лелеющая тайную печаль. И кашлянул три раза, как лошадь, которая вдобавок к тайной печали страдает еще и астмой.

– Вы найдете Сиклифа изменившимся, – сказал он. – Как давно вы с ним не виделись?

Арчи прикинул.

– Меня демобилизовали год назад. За год до этого я видел его в Париже. У старичка в ноге засел осколок шрапнели или что-то вроде, верно? Во всяком случае, его отправили домой.

– Нога у него зажила совершенно. Но к несчастью, вынужденное безделье привело к катастрофическим результатам. Вы, без сомнения, помните, что Сиклиф всегда был склонен… имел слабость к… фамильный порок…

– Наклюкивался, вы об этом? Перебирал? Лакал, что покрепче, и все такое прочее, а?

– Вот именно.

Арчи кивнул:

– Милый старина Окоселый всегда имел склонность к заздравным кубкам. Помнится, когда я встретился с ним в Париже, он сильно налакался.

– Вот именно. И с сожалением должен сказать, что слабость эта еще усилилась с тех пор, как он вернулся с войны. Моя бедная сестра крайне встревожена. Так что, короче говоря, я убедил его поехать со мной в Америку. Я сейчас атташе при британском посольстве в Вашингтоне, знаете ли.

– Неужели?

– Я хотел, чтобы Сиклиф остался со мной в Вашингтоне, но он ни о чем, кроме Нью-Йорка, и слышать не хочет. Он подчеркнул, что от одной мысли о том, чтобы жить в Вашингтоне, его… как он выразился?

– Корежит?

– Корежит. Совершенно верно.

– Но зачем вообще было везти его в Америку?

– Введение достохвального «сухого закона» превратило Америку (на мой взгляд) в идеальное место для молодого человека с его склонностями. – Генерал поглядел на часы. – Так удачно, что я повстречал вас, мой дорогой. Через час я уезжаю в Вашингтон, а мне надо еще уложить вещи. Я хочу поручить бедного Сиклифа вам на то время, пока меня тут не будет.

– Послушайте, это как же?

– Вы присмотрите за ним. Из надежных источников я узнал, что даже теперь в Нью-Йорке есть места, где целеустремленный молодой человек может найти… э… напитки, и я был бы бесконечно обязан… а моя бедная сестра была бы бесконечно благодарна, если бы вы присмотрели за ним. – Генерал махнул такси. – С сегодняшнего вечера я поселил Сиклифа в «Космополисе». Я уверен, вы сделаете все, что в ваших силах. До свидания, мой мальчик, до свидания.

Арчи продолжил путь. Это, думал он, немножко слишком-слишком. Он улыбнулся горькой, бледной улыбкой при мысли, что и полчаса не прошло с того момента, когда он высказал сожаление, что не принадлежит к числу тех, кто что-то совершает. За эти полчаса Судьба, бесспорно, осыпала его щедрой рукой разными поручениями. Ко времени отхода ко сну он будет активным соучастником кражи, камердинером и товарищем змея, с которым даже не знаком, и – насколько он мог оценить свои обязанности – комбинацией сиделки и частного детектива при милом старине Окоселом.

Когда он вернулся в «Космополис», шел пятый час. Роско Шеррифф нервно расхаживал по вестибюлю с сумкой в руке.

– Наконец-то! Господи Боже, я жду уже битых два часа.

– Извини, старый стручок. Я раздумывал и забыл про время.

Пресс-агент опасливо оглянулся. Поблизости никто не обнаружился.

– Вот он! – сказал он.

– Кто?

– Питер.

– Где? – сказал Арчи недоуменно.

– В этой сумке. Ты что думал, он будет прогуливаться рука об руку со мной по вестибюлю? Ну же! Бери его!

Он исчез. И Арчи, держа сумку, направился к лифту. Сумка тихо закопошилась под его рукой.

Кроме него в лифте поднималась только поражающая взгляд дама иностранной внешности, одетая так, что не могла не быть Кем-то, не то, чувствовал Арчи, она выглядела бы по-другому. К тому же ее лицо показалось ему смутно знакомым. В лифт она вошла на втором этаже, где помещался чайный зал, и весь ее вид говорил, что чаю она напилась в свое удовольствие. Вышла она на одном этаже с Арчи и быстро, походкой гибкой пантеры, исчезла за поворотом коридора. Арчи последовал за ней гораздо медленнее. Когда он остановился перед дверью своего номера, коридор был пуст. Он вставил ключ в замок, отворил дверь и сунул ключ в карман. И уже собирался войти, как сумка снова тихо закопошилась под его рукой.

С дней Пандоры через эпоху супруги Синей Бороды и до нынешнего времени одним из роковых свойств человечества остается потребность открывать то, чему лучше было бы оставаться закрытым. Арчи ничего не стоило сделать еще шаг и отгородиться от внешнего мира, но им овладела необоримая потребность заглянуть в сумку сейчас же, не через три секунды, а сейчас же. Поднимаясь в лифте, он как мог противостоял соблазну, но теперь уступил.

Сумка была простенькой, из тех что открываются, если нажать на такую штучку. И Арчи нажал на нее. Едва сумка открылась, как из нее высунулась голова Питера. Его глаза встретились с глазами Арчи, и над его головой словно бы появился невидимый вопросительный знак. Смотрел он с любопытством, но доброжелательно, будто спрашивая себя: «Кажется, я обрел друга?»

Змеи, они же гады, гласят энциклопедии, составляют подотряд Ophidia класса пресмыкающиеся, или рептилии, и характеризуются длинными, цилиндрическими, лишенными конечностей, чешуйчатыми телами, отличаясь от ящериц тем, что половинки (rami) нижней челюсти у них подвешены к черепу на сильно растяжимых связках. Число позвонков очень велико, они гастроцентричны и процельны. Ну и конечно, при таком раскладе человек может проводить часы, равно приятные и полезные, просто созерцая змею.

И Арчи, без сомнения, так бы и поступил, но задолго до того, как ему достало времени по-настоящему рассмотреть половинки (rami) нижней челюсти своего нового друга и восхититься их сильно растяжимыми связками, и задолго до того, как гастроцентричность и процельность позвонков последнего произвели на него надлежащее впечатление, пронзительный вопль почти у самого его локтя оторвал Арчи от научных грез. Дверь напротив распахнулась, и дама из лифта уставилась на него с выражением ужаса и бешенства, пронзившим его, как нож. Именно этому выражению более, чем чему-либо другому, мадам Брудовская была обязана своей профессиональной славе. В сочетании с низким голосом и гибкой походкой пантеры оно обеспечивало ей примерно тысячу долларов в неделю.

Бесспорно, хотя сей факт отнюдь его не радовал, Арчи в этот момент получал возможность совершенно бесплатно (с учетом военного налога) созерцать великую трагическую звезду на сумму в два доллара семьдесят пять центов. Ибо, одарив его gratis взглядом ужаса и бешенства, она теперь приблизилась к нему гибкой походкой и сказала голосом, который обычно приберегала к концу второго акта, если только нечто исключительное не затребовало его в первом:

– Вор!

Соль была в том, КАК она это сказала.

Арчи, шатаясь, попятился, словно ему врезали между глаз, пролетел сквозь открытую дверь, в полете захлопнул ее ногой и рухнул на кровать! Питер, змея, шлепнулся на пол, удивленно и обиженно поглядел по сторонам, а затем, будучи в сердце своем истинным философом, ободрился и начал ловить мух под кроватью.

Глава 8

Тяжкая ночь милого старика Окоселого

Нависшая опасность активизирует интеллект. Сообразительность Арчи обычно отличалась тихой неторопливостью, но теперь она разогрелась молниеносно. Он возмущенно оглядел комнату. Никогда еще ему не доводилось видеть комнату настолько лишенной какого бы то ни было укрытия. И тут у него возникла идея. Военная хитрость! Она сулила спасение. Да, безусловно, в ней было что-то от абсолютной тип-топости. Питер, змей, беззаботно скользивший по ковру, был схвачен за то, что энциклопедии называют «растягивающейся глоткой», и с укором поглядел на Арчи. Миг спустя он оказался в своей сумке, и Арчи, бесшумным прыжком очутившись в ванной, уже выдергивал пояс своего халата.

В дверь громко постучали. Голос – на это раз мужской – категорично произнес:

– Эй! Откройте дверь!

Арчи торопливо привязал пояс к ручке сумки, прыгнул к окну, открыл его, другой конец пояса привязал к железяке под рамой, спустил Питера с сумкой в бездонный провал и закрыл окно. Вся операция заняла не больше десятка секунд. Генералы получали высшие награды от своих благодарных стран за куда меньшую находчивость на поле боя.

Он открыл дверь. Снаружи стояла обездоленная дама, а рядом с ней круглоголовый джентльмен в сдвинутом на затылок котелке. Арчи узнал в нем детектива при отеле.

Детектив тоже узнал Арчи, и чеканная суровость его лица помягчала. Он даже улыбнулся проржавелой, но извиняющейся улыбкой. Он облыжно воображал, будто Арчи, как зять владельца, имеет влияние на этого джентльмена, и решил действовать осмотрительно.

– Мистер Моффам! – сказал он виновато. – Я не знал, что беспокою вас.

– Всегда рад поболтать, – радушно сказал Арчи. – Так что случилось?

– Моя змея! – вскричала королева трагедии. – Где моя змея?

Арчи поглядел на детектива, детектив поглядел на Арчи.

– Эта дама, – сказал детектив, сухо кашлянув, – полагает, что у вас в номере ее змея.

– Змея?

– Змея, по словам этой дамы.

– Моя змея! Мой Питер! – Голос мадам Брудовской вибрировал от избытка эмоций. – Он здесь, в этой комнате.

Арчи покачал головой:

– Никаких змей тут нет! Абсолютно нет. Помнится, я обратил на это внимание, когда вошел.

– Питер здесь! Здесь, в этой комнате. Этот человек нес его в сумке! Я видела! Он вор!

– Полегче, мэм! – возразил детектив. – Полегче! Этот джентльмен зять владельца отеля.

– Мне все равно, кто он такой! У него моя змея! Здесь, здесь, в этой комнате!

– Мистер Моффам не станет красть змей.

– Абсолютно, – сказал Арчи. – Ни разу не украл ни единой змеи за всю мою жизнь. Никто из Моффамов никогда не занимался кражей змей. Такова наша фамильная традиция! Хотя когда-то у меня был дядя, который держал золотых рыбок.

– Он здесь! Здесь! Мой Питер!

Арчи поглядел на детектива, детектив поглядел на Арчи. «Нам придется пойти у нее на поводу», – сказали эти взгляды.

– Разумеется, – сказал Арчи, – если вам хочется обыскать комнату, что ж. Я хочу сказать, тут Обитель Свободы. Вход открыт всем! Приводите детишек!

– Я обыщу эту комнату, – заявила мадам Брудовская.

Детектив виновато посмотрел на Арчи.

– Я тут ни при чем, мистер Моффам, – сказал он умоляюще.

– Само собой. Очень рад, что вы забежали!

Он встал в небрежной позе у окна и смотрел, как императрица эмоциональной драмы ведет розыски. Вскоре она их в недоумении прекратила. Мгновение постояла, словно намереваясь что-то сказать, потом гибкой пантерой покинула номер. Секундой позже в коридоре хлопнула дверь.

– И как они себя доводят до такого? – вопросил детектив. – Ну, всего вам, мистер Моффам. Простите, что побеспокоил.

Дверь за ним закрылась. Арчи немного выждал, потом открыл окно и потянул за пояс. Вскоре на краю подоконника возникла сумка.

– Господи Боже! – сказал Арчи.

В вихре недавних событий он не проверил, надежно ли защелкнулся замочек. И, вспрыгнув на подоконник, сумка застыла в широком зевке. А внутри она была абсолютно пуста.

Арчи высунулся из окна как мог дальше, не совершив при этом самоубийства. Далеко-далеко внизу уличное движение ничем не отличалось от обычного, а пешеходы двигались по тротуарам заведенным порядком. Ни толпы, ни возбуждения. А ведь совсем недавно длинная зеленая змея с тремя сотнями ребер, растягивающейся глоткой и процельными позвонками должна была посыпаться туда, как легкий дождь с небес, о котором упоминает Шекспир. И никакого интереса, ни у кого. Не впервые после своего приезда в Америку Арчи поразился бездушной отвлеченности ньюйоркцев, которые не позволяют себе удивляться чему бы то ни было.

Он закрыл окно и отошел от него в смятении духа. Он не имел удовольствия быть накоротке с Питером в течение продолжительного срока, но успел достаточно познакомиться с ним, чтобы оценить его прекрасные душевные качества. Где-то под тремястами ребрами Питера скрывалось сердце из чистого золота, и Арчи оплакивал свою потерю.

* * *

На этот вечер у Арчи были намечены обед и посещение театра, а потому в отель он вернулся довольно поздно. По вестибюлю беспокойно рыскал его тесть. Казалось, мистера Брустера что-то угнетало. Он направился к Арчи, угрюмо хмуря брови на квадратном лице.

– Кто такой этот Сиклиф? – спросил он без предисловий. – Я слышал, он ваш друг?

– Так, значит, вы с ним уже познакомились, а? – сказал Арчи. – Поболтали по душам, а? Потолковали о том о сем, ведь так?

– Мы ни слова не сказали друг другу.

– Неужели? Ну да, милый старина Окоселый принадлежит к тем сильным молчаливым ребятам, знаете ли. Не стоит принимать к сердцу, если он слегка нем. Окоселый много не говорит, но в клубах шепчутся, что он очень много думает. Весной тысяча девятьсот тринадцатого года прошел слух, что Окоселый совсем было собрался сказать что-то потрясающее, но из этого ничего не вышло.

Мистер Брустер боролся с обуревавшими его чувствами.

– Да кто он такой? Вы, видимо, с ним знакомы.

– Еще как! Близкий мой друг, наш Окоселый. У нас с ним за спиной Итон и Оксфорд, а еще суд по делам несостоятельных должников. Такое вот удивительное совпадение. Когда они проверили меня, я оказался несостоятельным. А когда они проверили Окоселого, несостоятельным оказался он! Поразительно, а?

Мистер Брустер, казалось, был не в настроении обсуждать совпадения, даже самые поразительные.

– Я мог бы догадаться, что он ваш друг! – сказал он с горечью. – Так вот, если вы хотите общаться с ним, вам придется делать это вне пределов моего отеля.

– А я думал, что он остановился тут.

– Да. До утра. Но завтра пусть подыщет другой отель, чтобы его крушить.

– Черт возьми! Неужели милый старина Окоселый тут что-нибудь крушил?

Мистер Брустер гневно фыркнул.

– Мне сообщили, что этот ваш бесценный друг вошел в мой гриль-бар в восемь часов. Вероятно, он находился в состоянии крайнего опьянения, хотя метрдотель сказал мне, что в первый момент ничего не заметил.

Арчи одобрительно кивнул:

– Милый старина Окоселый всегда этим отличался. Особый дар. Как бы он ни нализался, невооруженным глазом этого не обнаружить. Я много раз сам видел, как милый старичок наклюкивался до чертиков, а выглядел трезвым, как епископ. Да нет, куда трезвее! Так когда ребяткам в гриль-баре стало ясно, что старикан вот-вот пойдет на бровях?

– Метрдотель, – сказал мистер Брустер с ледяным гневом, – сообщил мне, что уловил намек на состояние этого субъекта, когда тот встал из-за столика и прошелся по залу, сдергивая скатерти и разбивая все, что на них стояло. Затем он начал бросать булочки в других посетителей, после чего ушел. Видимо, сразу отправился спать.

– Чертовски благоразумно с его стороны, а? Основательный, практичный типус, наш Окоселый. Но где, черт возьми, он раздобыл… э… нужные ингредиенты?

– В своем номере. Я навел справки. У него в номере шесть больших ящиков.

– Окоселый всегда отличался поразительной находчивостью! Ну, я чертовски сожалею, что так произошло, знаете ли.

– Если бы не вы, он бы здесь не остановился, – холодно заключил мистер Брустер. – Не знаю почему, но с тех пор, как вы появились в отеле, у меня начались сплошные неприятности.

– Чертовски сожалею! – повторил Арчи сочувственно.

– Гр-ры! – сказал мистер Брустер.

Арчи задумчиво направился к лифту. Предвзятость тестя больно его ранила. Что может быть паршивее, чем узнать, что ты – причина любых неполадок в отеле «Космополис».

Пока происходила эта беседа, лорд Сиклиф предавался освежающему сну в своем номере на четвертом этаже. Прошло два часа. Шум уличного движения внизу затих. Лишь изредка раздавались погромыхивания припозднившегося такси. В отеле тишина была нерушимой. Мистер Брустер отошел ко сну. Арчи задумчиво покуривал у себя в номере. Можно было бы сказать, что всюду царили мир и покой.

В половине второго лорд Сиклиф пробудился. Часы его сна регулярностью не отличались. Он сел на кровати и зажег лампу. Молодой человек с шевелюрой дыбом, красным лицом и жаркими карими глазами. Он зевнул и потянулся. У него слегка побаливала голова. Комната показалась ему душноватой. Он встал с кровати и открыл окно. Затем вернулся в постель, взял книгу и начал читать. Он чувствовал себя немножко встрепанным, а чтение обычно быстро его убаюкивало.

На тему о книгах для постельного чтения написано немало. По общему мнению, наилучшим снотворным служит неторопливое повествование с незатейливым сюжетом. Если это верно, то выбор милого старины Окоселого был крайне неразумным. Читал он «Приключения Шерлока Холмса», а точнее, рассказ под названием «Пестрая лента». Он не был большим книгочеем, но уж если читал, то предпочитал что-нибудь с перчиком. И Окоселый увлекся. Он уже читал этот рассказ, но очень давно, и все перипетии сюжета переживал заново. А сюжет, если помните, строится на деятельности изобретательного джентльмена, который держал у себя дома змею и имел обыкновение запускать ее в чужие спальни, чтобы затем получить по страховке. Окоселый испытывал приятную дрожь, так как змеи всегда вызывали у него особый ужас. Ребенком он увиливал от посещения серпентария в зоопарке; а позже, когда стал взрослым, покончил с детскими замашками и всерьез взялся за выполнение самовозложенной на себя миссии поглотить все спиртные напитки в Англии, отвращение к Ophidia сохранилось у него в прежней силе. К неприятию реальных змей добавилась более зрелая боязнь тех, которые существовали только в его воображении. Он ярко помнил свои эмоции, когда всего лишь три месяца назад увидел длинную зеленую змею, которой, по утверждению большинства современников, там не было.

Окоселый прочел: «Внезапно послышался еще один звук – тихий, умиротворяющий звук, словно из кипящего чайника вырывалась струйка пара».

Лорд Сиклиф вздрогнул и оторвал взгляд от страницы. Воображение принялось за свои игры. Он готов был поклясться, что как раз услышал именно такие звуки. Доносились они как будто со стороны окна. Он снова прислушался. Нет! Полная тишина. Он снова погрузился в рассказ и прочитал: «Нашим глазам открылось странное зрелище. У стола на деревянном стуле сидел доктор Гримсби Райлотт, облаченный в длинный халат. Подбородок его был вздернут, жуткий взгляд неподвижных глаз устремлен на угол потолка. Лоб его охватывала странная желтая лента в коричневых пятнах, словно бы туго затянутая вокруг головы.

Я шагнул вперед. Тотчас непонятный головной убор зашевелился, и из волос доктора стремительно поднялась плоская ромбовидная голова на раздутой шее омерзительной гадины…»

– Фу-у… – сказал Окоселый.

Он закрыл книгу и отложил ее. Голова у него разболелась сильнее прежнего. Лучше бы выбрать для чтения что-нибудь другое! Такой книгой себя не убаюкаешь. И вообще людям не следует писать подобное.

У него екнуло сердце. Опять! Опять это шипение. И на этот раз он уже не сомневался, что доносится оно от окна.

Он повернулся к окну. И уставился на него, окаменев. Через подоконник неторопливо и изящно переползала змея. И, переползая, она приподняла голову и прищурилась, словно близорукий человек сквозь очки. У края подоконника она помедлила, а потом, извиваясь, спустилась на пол и поползла через комнату. Окоселый не мог оторвать от нее глаз.

Питера – поскольку он был очень чувствительной змеей – глубоко ранила бы мысль о том, как его появление подействовало на обитателя этого номера, узнай он об этом. Сам он не испытывал ничего, кроме теплейшей благодарности к человеку, который открыл окно и дал ему возможность укрыться от довольно знобкого ночного воздуха. С той самой секунды, когда сумка открылась и выбросила его на подоконник этажом ниже, он терпеливо ждал такого спасения. Он был змеей, невозмутимо принимавшей любое развитие событий, и был готов терпеливо дожидаться дальнейшего, но последние часа два ему все больше хотелось, чтобы кто-нибудь принял какие-то меры и спас его от замерзания. У себя дома он спал на пуховой перинке, и каменный подоконник никак не устраивал змею с устоявшимися привычками. Он благодарно заполз под кровать Окоселого. Там лежали брюки, так как его гостеприимный хозяин раздевался не в том настроении, когда снятую одежду аккуратно складывают и бережно кладут на стул. Питер оглядел брюки. Нет, не пуховая перинка, но все-таки лучше, чем ничего. Он свернулся на них и уснул. После дня, полного треволнений, он был рад погрузиться в сон.

Минут через десять Окоселого немного отпустило. Сердце, которое словно бы устроило себе передышку, снова забилось. Разум утвердился в правах. Он заглянул под кровать и ничего не увидел.

Окоселый понял все. Он сказан себе, что ни секунды по-настоящему не верил в Питера как в реально живого. Само собой разумелось, что никакой змеи в его номере быть не могло. Окно выходило в пустоту. Его номер находился в нескольких этажах над землей. И когда Окоселый поднялся с кровати, у него на лице застыло выражение суровой решимости. Выражение, свидетельствующее, что он переворачивает страницу и начинает новую жизнь. Он оглядел помещение в поисках орудия, с помощью которого мог бы осуществить замысленное деяние, и в конце концов вытащил металлический прут, на котором висела занавеска. Использовав его как рычаг, он вскрыл верхний ящик из шести, стоявших в углу. Мягкое дерево затрещало и раскололось. Окоселый вытащил укутанную соломой бутылку. Долгий миг он стоял и смотрел на нее, как глядят на друга, приговоренного к смерти. Затем со внезапной решимостью направился в ванную. Раздался звон бьющегося стекла и бульканье.

Полчаса спустя в номере Арчи зазвонил телефон.

– Послушай, Арчи, старый волчок, – сказал голос Окоселого.

– Эгей, старый стручок! Это ты?

– Послушай, не мог бы ты заскочить сюда на секунду? Я в некотором раздрыге.

– Абсолютно! Какой номер?

– Четыре сорок один.

– Буду у тебя без задержек или в один момент.

– Спасибо, старик.

– А в чем трудность?

– Ну, правду сказать, мне померещилось, что я вижу змею.

– Змею!

– Расскажу подробнее, когда придешь.

Арчи застал лорда Сиклифа сидящим на краю кровати. Атмосферу пронизывало смешанное благоухание различных коктейлей.

– Ого! А? – сказал Арчи, вдыхая носом.

– С этим полный порядок. Я выливал свои запасы. Только что покончил с последней бутылкой.

– Но почему?

– Я же тебе сказал. Мне померещилось, будто я вижу змею.

– Зеленую?

Окоселый слегка содрогнулся.

– Жутко зеленую!

Арчи заколебался. Он учел, что бывают моменты, когда молчание – золото. Его мучило злополучное положение старого друга, и теперь, когда судьба предложила выход, было бы опрометчивым вмешаться для того лишь, чтобы развеять тревогу старого стручка. Если Окоселый встал на путь исправления, потому что думает, будто увидел воображаемую змею, лучше скрыть от него, что змея была настоящей.

– Чертовски серьезно! – сказал он.

– Сверхчертовски серьезно! – согласился Окоселый. – Я с этим кончаю!

– Отличный план!

– А ты не думаешь, – спросил Окоселый с легкой надеждой, – что змея могла быть настоящей?

– Ни разу не слышал, чтобы отель предоставлял их постояльцам.

– Мне показалось, что она заползла под кровать.

– Ну так посмотри.

Окоселый вздрогнул:

– Только не я! Послушай, старый волчок, ты понимаешь, что в этой комнате мне не заснуть. Так я подумал, ты не позволишь мне всхрапнуть у тебя?

– Абсолютно! Пять сорок один. Прямо над этим. Вот ключ. Я тут немножко приберусь и через минуту буду с тобой.

Окоселый надел халат и исчез. Арчи заглянул под кровать. Над брюками возникла голова Питера с обычным выражением приветливого любопытства. Арчи дружески кивнул и сел на край кровати. Непосредственное будущее его маленького приятеля требовалось обмозговать.

Он закурил сигарету и некоторое время пребывал в размышлении. Затем поднялся на ноги. Озарение – не иначе. Он подобрал Питера и опустил его в карман своего халата. Затем вышел из номера и начал подниматься по лестнице, пока не достигнул седьмого этажа. На полпути по коридору он остановился перед дверью.

Изнутри через открытую фрамугу в коридор лился ритмичный храп достойного человека, предавшегося отдыху после дневных трудов. Мистер Брустер всегда спал очень крепко.

«Выход всегда найдется, – философски подумал Арчи, – если типчик подумает хорошенько».

Храп его тестя зазвучал басистее. Арчи извлек Питера из кармана и бережно уронил его за фрамугу.

Глава 9

Письмо от Паркера

С течением дней, освоившись в отеле «Космополис», оглядываясь вокруг и пересматривая свои первые заключения, Арчи начал склоняться к тому, что в его непосредственном окружении наибольшего восхищения заслуживает Паркер, худой, торжественно-невозмутимый камердинер мистера Дэниела Брустера. Человек, который непрерывно общается с одним из самых трудных людей в Нью-Йорке и все это время умудряется не только не склонить головы, подобно поэту Хенли, но даже, если судить по внешним признакам, сохраняет достаточную бодрость духа. Великая личность, по каким меркам его ни судить! Хотя Арчи и жаждал зарабатывать себе на хлеб честным трудом, с Паркером он не поменялся бы местами даже за гонорары кинозвезды.

Именно Паркер первым обратил внимание Арчи на скрытые достоинства Понго. Как-то утром Арчи забрел в апартаменты своего тестя, как он иногда делал в стремлении наладить более теплые отношения, но обнаружил там только камердинера, который обмахивал пыль с мебели и безделушек метелочкой из перьев на манер слуги, который открывает первую сцену первого действия того или иного старомодного фарса. После учтивого обмена приветствиями Арчи сел и закурил сигарету, а Паркер продолжал смахивать пыль.

– У хозяина, – сказал Паркер, нарушая молчание, – есть недурственные обжейдар.

– Недурственные что?

– Обжейдар, сэр.

Арчи озарило:

– Ну, конечно же! Хлам по-французски[2]. Понял, понял, о чем вы. Наверное, вы правы, старый друг. Я в этих штучках не очень разбираюсь.

Паркер одобрительно щелкнул вазу на каминной полке.

– Очень ценные, кое-какие из вещиц хозяина. – Он взял фарфоровую фигурку воина с копьем и принялся ее обметать с благоговейной осторожностью личности, отгоняющей мух от спящей Венеры. Он взирал на фигурку с почтением, которое, с точки зрения Арчи, было совершенно неоправданным. На его непросвещенный взгляд, эта штукенция была всего на градус менее гнусной, чем японские гравюры тестя, на которые Арчи всегда смотрел с безмолвным омерзением. – Вот эта, например, – продолжал Паркер, – стоит больших денег. Очень больших.

– Как? Понго?

– Сэр?

– Я всегда называю этого дурацкого не поймешь что исключительно Понго. Не знаю, как еще его можно назвать, а?

Камердинер, казалось, не одобрил такую фамильярность. Он покачал головой и вернул фигурку на каминную полку.

– Стоит больших денег, – повторил он. – Но не сама по себе, нет.

– Не сама по себе?

– Нет, сэр. Такие вещицы всегда парные. И где-то есть пара к этой вот. И если бы хозяин мог наложить на нее руку, у него было бы то, что очень стоит иметь. Очень даже стоит. За что знаток отвалил бы большие деньги. Но одна без другой ничего не стоит. Надо иметь обе, если вы понимаете, о чем я, сэр.

– Понимаю. Как нужная карта к королевскому флешу.

– Именно, сэр.

Арчи снова уставился на Понго в смутной надежде обнаружить в нем тайные достоинства, скрытые от глаз при первом знакомстве. Но безуспешно. Понго оставлял его холодным, даже ледяным. Он не взял бы Понго в подарок, даже чтобы утешить умирающего друга.

– И сколько может стоить такая парочка? – осведомился он. – Десять долларов?

Паркер улыбнулся торжественной улыбкой превосходства.

– Чуточку больше, сэр. Несколько тысяч долларов будет поточнее.

– Вы хотите сказать, – сказал Арчи в искреннем изумлении, – что имеются ослы, разгуливающие на свободе – абсолютно на свободе, – которые выложат столько за такую жуткую маленькую штукенцию, как Понго?

– Вне всякого сомнения, сэр. Такие древние фарфоровые фигурки пользуются огромным спросом у коллекционеров.

Арчи еще раз взглянул на Понго и покачал головой:

– Ну, ну и ну! Koго только не встретишь в нашем мире, а?

То, что можно назвать воскрешением Понго, возвращением Понго в ряды значимых предметов, произошло несколько недель спустя, когда Арчи отдыхал в доме, который его тесть снял на лето в Брукпорте. Можно сказать, что занавес перед началом второго действия взвился, и открылся Арчи, возвращающийся с поля для гольфа в приятной прохладе августовского вечера. Время от времени он что-то напевал и неторопливо взвешивал возможность, что Люсиль наложит завершающий штрих на безупречность всего сущего, встретив его на полдороге и разделив с ним прогулку в направлении дома.

Примечания

1

Поправка к Конституции США, утвердившая в 1919 году введение «сухого закона».

2

Objets d’art – предметы искусства (фр.).

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.