Любовь на фоне кур

После первого луга Боб, этот дилетант и беспринципный пес, махнул на погоню хвостом и небрежной походкой отошел разрывать кроличью нору, с невыносимым нахальством давая понять, что с самого начала к ней и рысил. Я упрямо продолжал работать ногами, исполненный угрюмой решимости. Я успел перехватить взгляд Тети Элизабет, когда она пронеслась мимо меня, и его презрительность задела меня за живое. Эта птица меня презирала! Я не склонен к насилию и не вспыльчив, однако у меня есть чувство собственного достоинства. Я не допущу, чтобы куры делали меня предметом насмешек. Абстрактная жажда славы, властвовавшая надо мной пять минут назад, теперь сосредоточилась на задаче сцапать эту надменно-саркастичную курицу.

До сих пор мы двигались вниз по склону, но тут пересекли дорогу, и начался подъем. Я находился в том мучительном состоянии, которое возникает, когда теряешь первое дыхание, но еще не обретаешь второго. И я был разгорячен сверх меры.

Не знаю, то ли Тетя Элизабет тоже несколько утомилась, то ли дала о себе знать наглость ее извращенной и непотребной натуры, но она перешла на шаг и даже начала что-то поклевывать в траве. Ее поведение меня взбесило. Я почувствовал уничижительное ко мне отношение и поклялся, что эта птица усечет (пусть даже – что казалось вполне вероятным – я в процессе усечения лопну) всю серьезность положения, когда за тобой гонится Д. Гарнет, автор «Маневров Артура» и т. д., человек, о чьих произведениях такой тонкий судья, как сам Пиблс, сказал в «Адвертайзере»: «Подают надежду».

Расчетливое увеличение скорости – и до моей добычи осталось чуть больше ярда. Однако Тетя Элизабет под личиной рассеянности полностью владела ситуацией. Она с усмешливым квохтаньем ускользнула от меня и вновь быстро устремилась вверх по холму.

Я последовал за ней, но что-то мне шепнуло, что я спекся. Солнце палило вовсю, концентрируя лучи на моей спине в ущерб окружающему пейзажу. Оно, казалось, преследовало меня, как луч прожектора.

Мы выбрались на равнину. Тетя Элизабет вновь перешла на шаг – единственный аллюр, доступный теперь мне. Постепенно, но я все же нагонял ее. Перед нами возникла высокая живая изгородь, и в тот момент, когда я вновь готов был к решающему броску, Тетя Элизабет с очередным усмешливым квохтаньем нырнула в изгородь головой вперед и пролавировала насквозь таинственным способом, к которому прибегают куры, пролезая сквозь живые изгороди. Я стоял, пыхтя, и тут до меня донеслось ее еле слышное стародевическое хихиканье. Оно воздействовало на меня как звук боевой трубы. В следующий миг я тоже нырнул в изгородь. Я находился в середине ее, очень разгоряченный, истомленный и грязный, когда с той стороны раздался внезапный крик:

– Готовсь! Птица справа!

И в следующий момент я с почерневшим лицом и на подгибающихся коленях выбрался на усыпанную песком дорожку чьего-то сада. Словно сквозь закопченное стекло я различил три фигуры. Затем в глазах у меня прояснилось, и я узнал две из них.

Первой оказался пожилой ирландец, который ехал с нами в одном купе. Второй была его синеглазая дочь.

Третьим в этом небольшом обществе был мужчина, мне незнакомый.

Видимо, проявив чудеса ловкости, он изловил Тетю Элизабет и теперь крепко держал, не обращая внимания на ее протесты, профессиональной хваткой поперек крыльев.

Глава VII

Заключение Entente cordiale[2]

Бывают минуты и минуты. Данная принадлежала к категории наиболее неприятных.

Даже мой изнуренный ум понимал, что от меня требуются объяснения. Крокетная площадка ирландца – его замок, и неизвестные не могут вторгаться на нее сквозь живые изгороди, не навлекая на себя нарекания.

К несчастью, я утратил дар речи. Я мог бы осушить бочку дождевой воды, улечься и уснуть или растопить льдину легким прикосновением пальца, но вот говорить я не мог. Молчание нарушил второй мужчина, чьи руки теперь удерживали Тетю Элизабет, с виду словно покорившуюся судьбе, но внутри кипящую бессильной злобой, догадывался я, хорошо изучивший ее надменный дух. И я видел, как она косится уголком глаза, примериваясь, не представится ли случай убедительно долбануть своим орлиным клювом.

– Входите, входите, – гостеприимно сказал мужчина. – Стучать необязательно.

Я стоял, хрипло глотая воздух. И прекрасно отдавал себе отчет, что выгляжу очень и очень странно. Перед тем как погрузиться в изгородь, шляпу я снял, и моя шевелюра обогатилась прутиками и другими инородными телами. Лицо у меня было влажное и чумазое. Нижняя челюсть отвисла. А ноги словно бы отказались от меня наотрез.

– Я должен изви… – начал я и докончил фразу судорожным побулькиванием.

Пожилой джентльмен смотрел на меня с выражением негодующего изумления, сказал бы я. Его дочь, как определила моя виноватая совесть, смотрела сквозь меня. Тетя Элизабет изливала саркастическое презрение. С теплотой на меня смотрел только второй мужчина. И даже с доброй улыбкой, будто я был старым другом, забежавшим на огонек.

– Дышите глубже, – посоветовал он.

Я задышал глубже, и мое самочувствие улучшилось.

– Я должен извиниться за это вторжение, – победоносно сказал я. «Непростительное» отлично округлило бы фразу, но я воздержался: было бы дерзкой бравадой без особой надобности пускать в ход шестисложные слова. Я еще глубоко подышал. – Дело в том, что я не… знал, что за изгородью находится чей-то сад. Если вы отдадите мне мою курицу…

Я умолк. Тетя Элизабет отвернулась, словно стараясь создать впечатление, будто у нее со мной нет ничего общего. Один знаток уверял меня, что куры не способны поднимать брови, поскольку бровей у них нет. Но я готов утверждать под присягой, что в этот момент Тетя Элизабет подняла свои очень высоко. Я пойду дальше: она презрительно фыркнула.

– Вот, пожалуйста, – сказал второй мужчина. – Хотя так тяжко сказать «Прощай!».

Он протянул мне курицу, и тут-то произошел сбой. Он прекрасно выполнил свою часть операции, разжав руки, а вот я, принимая ее, допустил промашку. Тетя Элизабет, будто угорь, выскользнула из моих пальцев, секунду постояла, откинув голову набок и насмешливо меня оглядывая, затем бросилась бежать и окопалась в кустах у дальнего края лужайки.

Бывают моменты, когда даже самый целеустремленный человек чувствует, что долее не в силах вести бои с судьбой, и ему ничего не остается, кроме достойной ретирады. Но для достойной ретирады необходимо одно непременное условие. Надо знать, где находится выход. Мне это было неведомо, а потому я продолжал стоять с таким глупым видом, какого мир не видывал с начала времен. Удалиться сквозь изгородь возможным не представлялось. Если бы я мог взять ее одним изящным прыжком, это было бы достойно. Но изгородь выглядела высокой, а я в ту минуту не был способен исполнить изящный прыжок даже через скамеечку для ног.

Положение спас второй мужчина. Он как будто обладал той магнетической властью над себе подобными, которая создает прирожденных вождей. Под его началом мы превратились в регулярную армию. Общая цель – погоня за неуловимой Тетей Элизабет – сплотила нас. Едва мы приступили к действию, как ирландец уже называл меня «мой мальчик», а второй мужчина, представившийся мистером Чейзом (лейтенант, как я узнал позднее, военно-морского флота его величества), выкрикивал распоряжения мне, называя меня по фамилии. Никогда еще я не принимал участия ни в одной церемонии, где бы все формальности были отброшены так сразу. Лед был не просто разбит, он был раздроблен на миллионы осколков.

Примечания

1

Спасайся кто может (фр.). – Здесь и далее примеч. пер.

2

Сердечное согласие (фр.). Антанта – название союза Франции, Англии и России в Первую мировую войну.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.