- Где в последний раз? Сколько лет?
      - Четыре года. Справка об освобождении у вас, в ней все сказано.
      Ушинский расправил измятую бумажку с загнувшимися краями. Вот так номер! Получается, что в 1970 году, когда в Малинихе случилась та кража, о которой звонил Загаев, и когда оттуда уехал Машихин-Чирьев, этот тип, Саманюк, преспокойно отсиживал в колонии. Получается, что никакими деньгами с Машихиным не связан я случайно полез в окно именно, машихинского дома... Да-а, дела!..
      - Когда приехали в Сторожец?
      - Вчера.
      - На чем?
      - Поездом.
      - Каким? Откуда? Во сколько?
      - Из Лозовой. В час с чем-то дня.
      - Билет сохранился?
      - На что он мне - не в командировке, не оплатят, А может, и сохранился, не помню. Что ваш сержант из кармана выгреб, все перед вами лежит, смотрите.
      - К кому приехали? Здесь есть знакомые?
      - Нету. Посмотреть приехал. Надо ж где-то устраиваться. Решил завязать с прошлым.
      - У кого остановились?
      - Ни у кого. Не успел. - Он ухмыльнулся. - К вам первым с визитом вежливости.
      - Саманюк, вас задержали при попытке проникнуть в чужой дом через сломанное вами окно; Какая у вас была цель?
      - Ясно же, какая...
      - Но все же уточните.
      - Деньги кончились, а пить-есть надо, верно?
      - Денег у вас еще тридцать четыре рубля.
      - Тридцатка - не деньги. Так, слезы...
      - Значит, признаете, что совершили покушение на кражу?
      - Так куда я денусь! Чистенько взяли, прямо на месте, ровно специально дожидались. Здорово работаете, гражданин начальник, такому и признаваться не жалко. Пишите: признаю. Чего уж темнить...
      - Почему полезли именно в этот дом?
      - В нем хозяев нету.
      - Откуда знали?
      - Вечером проходил мимо, думал, где бы на ночевку попроситься. Вижу, хозяева избушку на клюшку, сами на мотоцикл - и дали газу. Раз пять подходил, издаля поглядывал - не приехали. Ну и порядок.
      - Кто проживает в этом доме, знали?
      - На что мне? Кража - не грабеж, личное знакомство нежелательно.
      - Что надеялись взять?
      - Да уж что, как говорится, бог пошлет. Когда деньги на исходе, все сгодится.
      - Финский нож для чего носите?
      - Только для самообороны! Говорю, честную жизнь хотел начать. Вдруг да кому из прежних корешей не понравится моя "завязка". Вот и купил ножичек в Лозовой.
      - В каком же там магазине финками торгуют?
      - Зачем - в магазине? На вокзале купил у какого-то пьяного. Деньги еще были. Думаю, пригодится в хозяйстве. Он вроде и не финка.
      - Но и на хозяйственный не похож.
      Ушинский всегда разговаривал с задержанными на "вы". Только во время задержания позволял себе "ты", а когда допрашивал, если и отступал от официального обращения, то только для большей душевности, как объяснял себе.
      - Закуривай, - подвинул пачку "Лайки". - Так ты говоришь, вчера приехал?.. Ну и как? Понравился Сторожец?
      - Ничего, жить можно.
      - Да, можно, если не воровать.
      - Гражданин начальник, да ведь я ничего и не украл. Окошко попортил малость, так то еще не кража,
      - Покушение на кражу.
      - Ну, пускай покушение. За что тут судить? Конечно, меня-то вы засадите, потому что у меня судимость. Всегда так - один раз оступился человек, а потом уж его чуть что - и "в конверт".
      - Верно, суд назначает меру наказания. С учетом личности преступника.
      - Во-во, мою личность учтут да год-полтора припаяют. А может, в той хате и взять-то нечего было.
      - Может быть. Ты с Чирьевым давно знаком?
      Ушинский задал вопрос как бы между прочим. Но тут же понял, что не сработала ловушка; Саманюк не растерялся и в свою очередь спросил тоже как бы между прочим:
      - Чирьев? Кто это? Не помню такой фамилии. Он из ваших или из воров?
      Если в начале допроса Саманюк и держался настороже, то теперь с каждой минутой становился спокойнее и развязнее. Ушинский понял, что легко и сразу ничего не добьется. Взял ручку и склонился над протоколом.
      - Не помните, и ладно. Потом вспомните. Саманюк, вы имеете что-нибудь добавить к сказанному вами?
      - Имею: пожрать бы
      - И мы не отказались бы. Верно, Павел Игнатьевич? Но придется подождать до утра. А вы, Саманюк, как в дом отдыха по путевке - сразу бы вам питание и покой. Прочтите протокол и подпишите, Так. Теперь позвольте вашу руку.
      - "На рояле играть"?
      - Не для рукопожатий же.
      Ушинский снял на дактокарту отпечатки пальцев задержанного. Вызвал дежурного
      - Приятных снов, Саманюк. Вспомните Чирьева-то.
      - Как впечатление, Павел Игнатьевич?
      - Парень крепкий. Думаешь, он и есть тот "третий"?
      - ...Который лишний? Кто его знает. Вот она, справка, удостоверяющая алиби Саманюка на четыре года, И вообще, в его показаниях пока ни одного слабого пункта. Ладно, поглядим. Устал, Павел Игнатьевич? Иди поспи.
      - Куда я пойду? Жена числит меня на рыбалке.
      - Ах да! Вот они, ложные показания, хоть и жене. Из-за них человек лишается покоя. Ну, иди ко мне в гостиницу, за полсуток со мной потом рассчитаешься фактами по делу. Договорились?
      Дверь вдруг отворилась, и в кабинет вошел Загаев.
      - Не ждали? Доброе утро! Иду в гостиницу, гляжу, а в окне прокуратуры свет. Что за ночные бдения?
      - Фью! Константин Васильевич! Да ведь вам разрешили в Харькове Первомай погулять! Неужели Сторожец лучше? Или с женой поссорился да сбежал?
      - С женой ссориться не люблю, без того нервотрепки хватает. Праздник и Харьков тоже не уйдут, вечером назад уеду. Понимаете, сосет предчувствие, что вы тут... Есть новости?
      - Из-за новостей и не спим, Готовили вам подарок к празднику, товарищ следователь.
      - Какой еще подарок?
      - Ценный Задержанного. А уж насколько он ценный, гляди сам, Константин Васильевич, - Ушинский подал протокол.
      Загаев бегло просмотрел его, потом еще раз прочел:
      - Ах, молодцы! Вы понимаете, полуночники, что в ближайшее время будут раскрыты минимум два преступления: старое и новое!
      - Но справка из колонии...
      - Да что справка! У меня тоже есть справка. В Седлецкой ГАИ я выписал из архива все случаи угона транспортных средств с шестнадцатого по двадцатое сентября семидесятого года и попросил выяснить, "кто есть кто" из угонщиков. Так, на всякий случай! И представьте, фамилия Саманюка в этой справке фигурирует...
      - Но он же отбывал срок!
      - Да. Но в июне семидесятого освобождался "на химию", как принято выражаться у заключенных, то есть на стройку в городе Седлецке. А в сентябре возвращен в исправительно-трудовую колонию. За что, думаете? За угон автомашины. Правда, по данным ГАИ, угонщик, вернее, угонщики - их двое было - далеко не уехали.
      Загаев вынул записную книжку.
      - Вот. Машина ГАЗ-69, принадлежащая ремстройконторе, накануне похищения была неисправна - предстоял ремонт спидометра, поэтому и горючим была не заправлена. Шофер "газика" заявил, что бензина в баке оставалось не более ноль-пять литра. Пьяные угонщики пытались доехать от гаража до своего общежития, но не смогли - мотор заглох. Они бросили машину и ушли в общежитие спать. Той ночью на девятнадцатое сентября в Седлецке было зарегистрировано четыре угона, и этой истории с "газиком" большого значения не придали. Теперь предстоит разобраться, так ли все было, как записано в материалах тамошней ГАИ... Хотя подобные ребусы надо разгадывать на свежую голову. Пошли в гостиницу, Юрий Трифонович.
      - И меня возьмите с собой, - попросил Хилькевич,
      - Ты же местный.
      - Возьмем его, - сказал Ушинский, - У него семейная конспирация. Правда, врать жене - аморально...
      - Не по девчонкам же я бегал! У меня свидетели - вы.
      - Подтверждаю: не по девчонкам, а у дома вдовы ночь провел. Пошли спать...
      Ушинский разбудил Загаева около полудня.
      - А? Что? Еще кого-нибудь поймали? - тер глаза Загаев,
      - Днем и ночью ловить - преступников не хватит. Вставай, Константин Васильевич, тебе с вечерним поездом домой ехать... Конечно, если не хочешь Саманюка допрашивать, то спи...
      - Обязательно надо посмотреть на него. Где Хилькевич?
      - Спит в моем номере на диване... Жаль будить.
      В буфете гостиницы позавтракали наскоро. Придя в прокуратуру, Загаев по телефону велел дежурному побрить Саманюка, сфотографировать и привести на допрос.
      - По всему видно, Саманюк хитер, опытен, - рассуждал Загаев. - Так что с вопросами об убийстве спешить не будем. О взломе кассы в Малинихе тоже помолчим пока. Пусть сидит в полном неведении. Меру пресечения прокурор утвердит. Саманюк признался в покушении на кражу, не имеет постоянного места жительства. Донесение в прокуратуру отправь сегодня же. Сейчас на Саманюка только поглядим, послушаем про угон машины. А в среду я махну в колонию, где он отбывал наказание.
      - Константин Васильевич, на машихинском огороде сержант нашел плащ.
      - Зеленый, болоньевый? Пригодится. К сестре Машихина в Харькове заходил незнакомец в зеленом плаще, спрашивал старого друга Зиновия...
      Саманюк вошел бодрый, свежевыбритый, при галстуке.
      - Здрасте, граждане начальники, - поклонился галантно. - Очень вам благодарный, встретили как родного, - он провел рукой по выбритой щеке.
      - Садитесь, - кивнул в ответ Ушинский. - Ваше дело будет вести следователь Константин Васильевич Загаев.
      - Очень приятно. Гражданину следователю повезло со мной - во всем признался с первого допроса.
      Саманюк выглядел благодушно настроенным - предвидится недолгая отсидка за неудавшуюся кражу, да ведь не в первый раз сидеть-то.
      Загаев задавал обычные протокольные вопросы: в какой исправительно-трудовой колонии отбывал наказание, сколько судимостей, по каким статьям?
      - А что вы делали в Лозовой? - и опять начались вопросы-ответы. - Так, гулял. С кем? Как ее, этой Верки, фамилия? Да, конечно, на что она, фамилия. Ну а адрес? И адрес не запомнил? Это уже хуже. Ага, в пригороде, значит? Рядом с баней?
      - Посочувствуйте, гражданин следователь, - взмолился Саманюк, - четыре года бабы путем не видел!
      - Что так?
      - Ха! Колония-то мужская. Вот если б смешанная была...
      - Но вас же освобождали на стройку народного хозяйства.
      Усмешка Саманюка застыла. Но он быстро сориентировался, опять улыбнулся простецки:
      - Э, я уж забыл про то. Как миг единый пронеслась моя "химия".
      - В каком году?
      - Кажется, в семьдесят первом. Или в семидесятом. Да что, пару месяцев повкалывал как проклятый и возвернулся. Добро еще, что без "раскрутки".
      - То есть не добавили срок?
      - Да за что?!
      - И верно, за что вас вернули в колонию?
      - По пьянке вышло... Эх, неохота и вспоминать...
      - Но все ж вспомните, пожалуйста. Так за что?
      - Там строгости, гражданин следователь, там следили - будь здоров! Чуть какая малость, за шкирку и в ИТК.
      - Это где такие ужасы? В каком городе?
      - Туфтовый такой городишко, название вроде рыбного. Или лошадиного. А, Седлецк! Вспомнил,
      - Худо у вас с памятью, Саманюк.
      - Мне ни к чему память-то. Не в институт поступать.
      - Не в институт, в другое место. Так за что вернули "с химии"?
      - Говорю, по пьянке. С получки выпили с корешем, уснули на вокзале, Просыпаемся вечером. Башка трещит, время позднее, в общежитие на поверку надо, там у нас строго. Что делать? Ну, поперлись домой. Мимо гаража идем, кореш и говорит: давай, говорит, возьмем машину для скорости, чего пёхом эку даль топать. Вот, с гаража сдернули мы серьгу... то есть замочек сняли, "газик" завели и поехали. Ну, думаем, теперь порядок, успеем к поверке. Улицы три-четыре проехали - бац, бензин кончился. Н-не повезло! Так и ушли в общежитие пёхом. Думали - сойдет. Оно и сошло бы, да нас сторож. У магазина приметил. Я ж говорю, за ерунду пострадал.
      - Как фамилия вашего соучастника?
      - Не помню. Вы правильно заметили, память у меня паршивая. Звать Федькой, а фамилия мне ни к чему.
      - Вам все ни к чему.
      - Молодой еще, перевоспитаюсь. Я, гражданин следователь, политзанятия всегда посещал...
      - А толку?
      Можно было отправлять его в камеру.
      Пятого мая Загаев приехал в исправительно-трудовую колонию. Два дня изучал дела, беседовал с оперуполномоченным, начальником отряда. Оказалось, что в этой же колонии был в заключении Машихин-Чирьев. Здесь же досиживал срок "кореш" Саманюка по угону машины Фаат Габдрахманов. Все зовут его Федькой. Срок у него пять лет. По словам начальника отряда, Габдрахманов в обращении резок, нарушает режим, завистлив, характер неуравновешенный.
      - Вечно он чем-нибудь недоволен, всюду мерещится несправедливость. Повара ругает - мяса в суп мало положил, другим больше. Бригадира - дешево смену расценил, другие деньги гребут. На завхоза рычит, почему заставляет в бараке уборку делать, когда другие "койки давят".
      - Что с "химии" несправедливо вернули, не жалуется?
      - Нет, не слышал.
      - Он где сейчас?
      - На работе. Только что мастер звонил - курит Габдрахманов в неположенном месте, грубит.
      - Вызовите его к оперуполномоченному для беседы о нарушениях.
      Габдрахманов вошел с видом человека, которого побеспокоили по пустякам. Встал боком, держась за ручку двери. Казалось, сейчас выругается и уйдет. Сказал: "Вызывали?" - и глянул исподлобья. Велели сесть - не сел, а присел на стул: дескать, говори, начальник, да я пойду.
      - Габдрахманов, вы часто нарушаете режим, грубите. Курите в неположенном месте.
      Глядит выжидающе: ну, чего дальше? Голова у Габдрахманова круглая, серая от короткой стрижки, лоб широкий и низкий. Глазки маленькие, колючие, злые: ты мне, начальник, хоть кол на голове теши, а я все равно тебя... это самое... понял?
      - Как же так? - говорит оперуполномоченный с положенной по инструкции вежливостью. - Нарушать режим никому не дозволено.
      Молчит, глядит: ну, нарушаю, и что? Срок кончится - все равно отпустите, и с нарушениями.
      - Вам, Габдрахманов, предоставлена возможность честным трудом и поведением искупить вину, - скучновато внушает оперуполномоченный, - а вы не желаете встать на путь, ведете себя вызывающе. Так нельзя. Другие соблюдают режим, честно трудятся...
      - Другие больше нарушают, да их не видят! Габдрахманов, Габдрахманов, всегда Габдрахманов, а другим можно, да?!
      - Кто другие, например, нарушают?
      - Не знаю, вы глядите - кто, вы на то поставлены,
      - Вам оказали доверие, направили на стройку народного хозяйства. Вы доверия не оправдали. Как же так, а? Почему, находясь на стройке, допустили новое нарушение?
      - Ничего не допускал, другие больше...
      - Не о других, о вас разговор. Вот расскажите, почему вас вернули в колонию?
      - Почему, почему... Пьяный был, машину брал...
      - Точнее сказать, угнали чужую машину. С какой целью?
      - Ни с какой ни с целью... Говорю, пьяный был, на вокзале спал. Проснулся, гляжу - время много, на поверку бежать надо. С вокзала выходил, машину брал... ну, угнал, по-вашему.
      Габдрахманов смотрит на дверь: и чего начальник "резину тянет"?
      - Сколько вас было, когда машину угоняли?
      - Сколько, сколько... Ну, двое,
      - Кто еще?
      - Мишка. Фамилию не знаю.
      - Саманюк?
      - Не знаю.
      Загаев разложил на столе четыре фотографии.
      - Посмотрите, Габдрахманов, кто из них ваш соучастник?
      Габдрахманов что-то заподозрил. Перестал торопиться, переключился на "ленивое равнодушие", вытянул шею к фотографиям.
      - Вот, наверно.
      - Как - наверно? Узнаете соучастника или нет?
      - Ну, он. Дальше чего?
      - Дальше вы сами расскажите.
      - Про что?
      Загаев перебирал бумаги в папке, с вопросами медлил. Габдрахманов еще раз, повнимательнее, пригляделся к снимку. Мишка Саманюк выглядел фраером: в костюмчике, при галстуке, морда сытая, довольная. Габдрахманов засопел, толстым пальцем отодвинул фотокарточку. В обезьяньих глазках - зависть.
      Загаев нашел нужный лист и завел разговор с осужденным. На допрос это не походило.
      - Я следователь из Харьковской областной прокуратуры, моя фамилия Загаев.
      Осужденный пожал плечами: мол, мне-то что.
      - Габдрахманов, меня интересуют кое-какие старые дела. Расскажите поподробнее, как там у вас получилось с угоном машины?
      - Как получилось... Плохо получилось.
      - А вы думали, что будет все прекрасно?
      - Ничего не думали Пьяные были. В общежитие быстро ехать хотели. Бензин кончился, без горючего - как поедешь? Совсем мало горючего было. Машину бросали, пешком бежали.
      Теперь Габдрахманов не торопился, не сердился, объяснял старательно, чтобы "гражданин следователь" понял: совсем мало бензину было, куда поедешь...
      - Кто вел машину?
      - Ну, я вел.
      - Как автоинспекция догадалась, что машину именно вы угнали?
      - Мимо магазина ехали, там большой фонарь, сторож узнал, на другой день милиции говорил.
      Совсем другим стал Габдрахманов, смирным, осторожно-покладистым. Рассказывал охотно, гражданина следователя взглядом не кусал. Когда следователь поднял от бумаги голову и взглянул на него, Габдрахманов даже изобразил подобие улыбки на синих губах: спрашивайте, гражданин начальник, я честный, всю правду скажу... С минуту смотрели друг на друга два худощавых человека одного примерно возраста. У Загаева в волнистых волосах седина. В колючем ежике Габдрахманова тоже. От различных тревог седина, от противоположных тревог...
      На переносице осужденного напряглись глубокие морщины - что сейчас спросит следователь?
      - Вы ездили той ночью в поселок Малиниху?
      Дрогнула улыбка на синих губах:
      - Какой поселок, гражданин начальник! Говорю, совсем мало горючего было!
      - В ту ночь в Малинихе совершена была крупная кража. Можете вы что-нибудь рассказать об этой краже?
      - Никакой Малиниха не знаю! Никогда там не был!
      Осужденный искренне усмехнулся. Какой чудак гражданин следователь, совсем глупый. Из Харькова приехал спрашивать Габдрахманова про кражу в Малинихе! Чудак!
      - Можете идти, Габдрахманов.
      - До свиданья, гражданин начальник.
      Он встал, надел матерчатую фуражку, пошел. И на порог уж вступил, за дверную ручку взялся, но не вышел, медлил.
      - Вы что, Габдрахманов? А хотите знать, сколько там, в малинихинском сейфе, денег было?
      Осужденный проворчал:
      - Мне какое дело...
      - А было там около двенадцати тысяч.
      Верхняя губа Габдрахманова приподнялась, открыв желтые от крепкого чая крупные зубы. Должно быть, здорово хотелось ругнуться Габдрахманову, а нельзя - при начальстве-то. Мотнул головой, опять изобразил ухмылку:
      - Вы думаете, я их увел?
      - Подозреваю, что были соучастником.
      - Хо! Это еще доказать надо.
      - Ну а как же! Обязательно надо доказать. Пока есть подозрения только. Вот я и подумал: может, Габдрахманов сам расскажет...
      - Хо!..
      Чудак следователь!
      - До свиданья, граждане начальники.
      - До свиданья, Габдрахманов. На днях еще вас приглашу, потолкуем.
      - Ну... ваше дело такое, - кивнул и вышел.
      Два дня Загаев изучал личное дело Габдрахманова, материалы автоинспекции по угону "газика", материалы следствия по давней малинихинской краже.
      Через два дня состоялась еще одна беседа с подозреваемым.
      Фаат Габдрахманов как мог старался изобразить любезность: поздоровался, даже поклонился чуть. Сел на стул, уперся ладонями в колени, вытянул шею к следователю.
      - Меня интересуют некоторые детали, касающиеся угона, - сказал Загаев. Ваши ответы, Габдрахманов, будут зафиксированы в протоколе допроса. Да, сегодня допрос, а не беседа
      Осужденный ничем не выразил своего отношения к сказанному. Только ладони крепче вцепились в колени.
      - Расскажите подробнее, каким образом сторож мог опознать вас и Саманюка ночью, в кабине "газика", на ходу? Вы раньше были знакомы со сторожем?
      - В магазине нас видел, наверно.
      - Но ведь он сторожит ночью, а вы ходили в магазин днем?
      - Зачем днем, вечером ходили. Днем работали, в столовой ели.
      - Тот магазин от вашего общежития довольно далеко, есть ближе. Почему ходили именно в тот?
      Низкий лоб осужденного сморщился.
      - Почему, почему... Ходили, да и все. Мы ж там не под конвоем, куда хотим, туда идем.
      - После работы, усталые - и за шесть кварталов, когда рядом с общежитием есть гастроном?
      Габдрахманов подумал. Пояснил:
      - За водкой к тому сторожу бегали. Пока с работы придем, уж семь часов, водку не продают. Сторож рано приходил, мало-мало спекулировал, гад такой. Деньги брал, сдачи не давал. Плохой человек. Дурной глаз имеет, дурной язык имеет. Нас в "газике" видел, сразу милиции говорил. Никто бы не узнал, что мы "газик" брали.
      - Куда же вы ездили на "газике"?
      - Куда, куда... В общежитие ехали! Один разговорил, другой раз говорил, сколько раз можно одно и то же!
      - Ехали с вокзала в общежитие, очень торопились на вечернюю поверку, так?
      Габдрахманов подумал хорошенько и сказал:
      - Так.
      - На вечерней поверке вас не было.
      - Значит, не успели.
      Загаев развернул па столе план Седлецка.
      - Посмотрите, Габдрахманов. Видите этот квадрат? Здесь вокзал. А вот здесь общежитие. А магазин, где вас видел сторож, вот он, совсем в стороне. Если так спешили на поверку, то и ехать бы вам прямо по улице к общежитию. Как оказались в десяти кварталах от нужного направления?
      Габдрахманов заерзал.
      - Не помню... Пьяный был...
      - На вокзале проспались, смогли машину вести. Значит, не так уж пьяны были.
      - Ну, забыл! Пишите что вам надо!
      - Правду надо. Что имеете добавить к сказанному вами? Прочтите протокол. Подпишите.
      Осужденный подписал, отшвырнул ручку, вытер лицо кепкой.
      - Можно идти?
      - Задержитесь еще на минутку. Посмотрите план города. - Палец следователя неторопливо проскользил от края листа по линии, изображающей улицу. Обратите внимание: магазин, у которого вас видели, стоит на улице, в которую входит дорога из поселка Малиниха. А в Малинихе той ночью взломан сейф, украдено двенадцать тысяч...
      Нервы у Габдрахманова сдали.
      - Не знаю никакой сейф! И Малиниха не знаю!
      - А ведь в той краже ваш почерк, Габдрахманов.
      - Какой почерк?! Я там не расписывался!
      Два глаза-буравчика сверлят следователя.
      - Вы отбываете наказание за кражу из кладовой фабрики. Проникли в кладовую ночью, предварительно выдавив стекло в окне. Чтобы не звенело, вы оклеили стекло лейкопластырем. Украденные отрезы увезли на похищенной машине. Так? В Малинихе, в кассе завода, стекло выдавлено тоже с применением лейкопластыря, уехали воры тоже на машине...
      - Не брал я ту кассу! Не докажете! Габдрахманов, Габдрахманов, везде один Габдрахманов! Других ищите!
      - Других уже нашли.
      Он перестал кричать. Глянул яростно.
      - Вот других и спросите, если нашли! А я ничего не знаю!
      - Тогда можете идти.
      Габдрахманов рванулся к выходу. И опять Загаев уже на пороге окликнул его:
      - А знаете, сколько истратил за два года Чирьев?
      Нет, не по силам Габдрахманову уйти, не узнав, сколько же истратил Чирьев...
      - Три с половиной тысячи он пропил.
      - Не знаю никакого Чирьева!
      Хлопнула дверь.
      Назавтра приехал Загаев в колонию также во второй половине дня. В коридоре повстречался ему лейтенант, начальник отряда, в котором отбывал наказание Габдрахманов. Лейтенант с большим уважением пожал следователю руку.
      - Слушайте, а вы раньше в колонии не работали? Габдрахманова прямо не узнать, до чего прилежный стал! Трудится, дай боже! Вежливый, курит где положено. Как это вы, а? Какой индивидуальный подход нашли?
      - Да никакого подхода. Сидим, вспоминаем былые дни. Пожалуйста, пришлите его сюда.
      - Есть прислать! Этак до конца срока он в самом деле перевоспитается.
      Габдрахманова привел завхоз отряда. Доложил:
      - Не хотел к вам идти, гражданин начальник.
      - Зачем так сказал! - перебил Габдрахманов. - У нас политзанятия...
      - Политзанятия через час... Всегда ты с них смывался, а тут вдруг полюбил...
      Загаев отпустил завхоза.
      - Садитесь, Габдрахманов. Недолго вас задержу, успеете и на занятия. Скажите, вы знали, куда уехал Чирьев из Малинихи?
      - Какой такой Чирьев?
      - Зиновий Чирьев, он отбывал срок здесь, в этой колонии. Освобожден незадолго до вашей отправки на стройку.
      - Мало ли тут кто отбывал, всех я помнить должен?
      - Габдрахманов, вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. И все-таки даете ложные показания.
      - Какие ложные, гражданин следователь? Я правильно говорю.
      - Вы знали Чирьева, бывали у него в поселке Малиниха. Например, одиннадцатого сентября 1970 года. Вспомнили?
      - Не был... - вяло упорствовал Габдрахманов.
      Загаев постучал пальцем в лист дела:
      - Вот справка из медвытрезвителя поселка Малиниха. Зарегистрировано, что одиннадцатого сентября 1970 года, в субботу, в семь часов вечера вы и Чирьев были задержаны в состоянии сильного опьянения...
      - Мало ли с кем я пил.
      Загаев постучал пальцем в лист "Дела":
      - Эх, Габдрахманов, дело-то как обернулось: Чирьев скрылся, из Малинихи уехал на Украину, женился там, фамилию сменил. И тихонько пропивал украденные тысячи.
      Слаб, неуравновешен осужденный Габдрахманов: зависть зажгла его глаза зеленым огнем, скрипнули желтые зубы.
      - Саманюк, освободившись из колонии, нашел его все-таки. И убил. Понимаете, Габдрахманов, ведется следствие по делу об убийстве. И все, что с этим связано, обязательно будет раскрыто. Если вы причастны к этому, вам представляется возможность облегчить свою участь чистосердечным признанием. Вот здесь, - Загаев раскрыл на закладке томик, - в "Комментариях к Уголовному кодексу" говорится: "Статья 38. Обстоятельства, смягчающие ответственность. Пункт 9. Чистосердечное раскаяние или явка с повинной, а также активное способствование раскрытию преступления..." И далее: "Под чистосердечным раскаянием следует понимать случаи, когда виновный при производстве дознания, следствия или в суде рассказывает обо всех обстоятельствах Совершенного преступления..." Вы понимаете, о чем я говорю, Габдрахманов?
      Осужденный сидел, опираясь локтями в колени, низко опустив голову. Большие руки крутили, тискали и без того измятую кепку.
      - Так как же, Габдрахманов?
      Тот глянул исподлобья на папку с делом.
      - Ничего не знаю. Если бы и знал... выдавать корешей не стал бы.
      - Да, уж друзья у вас верные, ничего не скажешь. Один сбежал с крадеными деньгами, второй его убил и тоже вряд ли заехал бы с вами делиться. И таких "корешей" вы покрываете! Ладно, идите, Габдрахманов. Завтра я уезжаю. Но утром еще зайду в колонию. Вызову в последний раз. И если захотите принять решение, единственно, правильное, если захотите облегчить дальнейшую свою участь... Идите, Габдрахманов.
      Похоже, осужденный плохо спал в эту ночь - лицо бледнее обычного, веки красные. И следователь начал допрос нарочито безразличным, как бы утомленным голосом.
      - Садитесь. Можете курить. Вы что, не выспались?
      - Дежурил в отряде.
      Сидел согнувшись, как и вчера. Крутил кепку. Загаев молча заполнил первую страницу протокола: фамилия, имя и так далее. Зевнул, сказал устало:
      - Мне тоже не спалось. Вечером ехать в Харьков, Саманюка допрашивать. Слушай, а как же получилось все-таки, что вы с Зиновием попали тогда в вытрезвитель, а Саманюк нет? Он что, не пил с вами?
      - Пил. Крепкий, дьявол. Нас уговаривал, когда мы по пьянке завыступали. А как ихняя машина подскочила, откололся в сторонку, смылся.
      - Вот видишь, нельзя тебе пить.
      Осужденный согласно кивнул. Загаев спросил:
      - Сейф-то кто взламывал?
      - Мишка.
      - А стекло в окне?
      - Стекло я.
      - Как же вам бензину-то до Малинихи и обратно хватило?
      - Мишка накануне у какого-то шофера раздобыл канистру. Совсем немножко не хватило. В гараж доехали б, "газик" поставили - и все глухо. Да сторож, черт...
      - Погоди, все это записать в протокол надо.
      Габдрахманов поднял бледное лицо:
      - Скидка-то мне будет? За признание?
      - Суд учтет,
      - Ну... пиши.
      Через час Загаев отпустил Габдрахманова в отряд и позвонил в районную прокуратуру,
      - Нужна машина для выезда в Малиниху, Да, проведем следственный эксперимент, чтобы проверить и подтвердить показания...
      7
      - Заходи, Бевза, садись. - Майор Авраменко с завистью посмотрел на загорелого шофера. - Как выходной день, удался? Много поймал?
      - Не дюже, товарищ майор. Ходил, ходил по берегу, место доброе искал, тай не нашел. Рыбаков на Карлушино озеро богато понаехало, а клева, ну, нема, як в пожарной бочке! Так что вы не жалкуйте, товарищ майор, что вам не пришлось. Мелочи на уху - хиба ж це улов!
      - Не в рыбе суть, Бевза. Тут сам процесс важен. Лоно природы, оно... лоно! - майор плавно и ласково провел ладонью по столу, лицо стало добрым, мечтательным. - При такой работе рыбалка - первейшее лекарство, нам ведь тоже нужна психопрофилактика. Сидишь на этом лоне, природу всем организмом впитываешь, чувствуешь ее, матушку... Гм, ну ладно. С машиной у тебя порядок? Поедешь с Ушинским в Криничное.
      - Есть в Криничное, - Бевза встал. Про рыбалку кончилось, начались служебные отношения. - А что, товарищ майор, знайшли, где жил тот Саманюк?
      - Пока не нашли. В городе, в поселках никто его не видывал. Вот в Криничном и потолкуй о жителями. Тебя знают, больше расскажут.
      - Товарищ майор, надо бы в Сладковку съездить.
      - Зачем?
      - Та я показывал фотку Саманюка знакомым рыбакам. Вы Панасюка, мабудь, помните? Он в прошлом годе леща словил на пять кило. Так Панасюк признал, что тот гражданин у них в Сладковке жил. Каже, точно он. У бабуси жил, у Кирилихи.