Вера включила в машине музыку. Зазвучало трио «Архидюк». Рейчел откинула кресло назад, устроившись поудобнее в машине.
      – Это одна из самых любимых моих мелодий. – Музыка и дорога вскоре убаюкали Рейчел.
      Анна дожидалась их приезда у парадного. Она посмотрела на побледневшее лицо подруги.
      – По крайней мере, ты немножко поправилась, Рейчел, – пошутила она.
      – А уж ты как поправилась! Там что у тебя слон? – Рейчел нежно похлопала Анну по животу.
      Анна направилась прямиком на кухню. – Вы, наверное, очень устали, да, мам? Такое длинное путешествие.
      Вера улыбнулась:
      – Я хорошо выспалась в Вейнвартсе. Тебе передает привет Дженни, Анна. Переезд занял у нас только шесть часов. Движения было не очень много.
      – От меня никакого проку не было: всю дорогу спала, как сурок. – Рейчел присела к кухонному столу.
      – Анна, когда у тебя срок?
      – Не знаю, – пожала плечами Анна. – Они все время ставят мне разные сроки. Сначала сказали, что я перенашиваю ребенка, теперь говорят, что сами ошиблись в сроках. Больницы! Если бы я была чуточку помоложе, я бы родила ребенка дома, но, полагаю, рисковать не стоит.
      – Разумеется, Анна. – Вера хлопотала вокруг стула Анны.
      – Ладно тебе, мам. Уж не собираешься ли ты водрузить меня на стол, – засмеялась Анна.
      – Меня так и подмывает закричать: «Быстрее! Кипяток! Подайте нитку!»
      – Ты ведь пойдешь со мной, правда, Рейчел? Мама останется здесь. В больнице уж знают, что надо делать.
      Рейчел кивнула.
      – Конечно, пойду, Анна.
      После ужина Вера пожелала всем спокойной ночи и отправилась спать. Анна и Рейчел мыли посуду.
      – Пошли посидим в гостиной. Ноги отекли – нужно положить их повыше и отдохнуть. – Анна захватила бутылку вина из кладовки. – Детеныш поикает немножко, но мне вино пойдет на пользу.
      – Ты помнишь времена, когда ты могла выпить только чуточку пива? – спросила Рейчел. – А на меня ты ужасалась и говорила, что у меня буржуазный стиль жизни. А теперь ты… вяжешь. Ах, Анна, я думала такой день никогда не наступит.
      Анна подобрала маленькую беленькую кофточку.
      – Знаю, но у меня ушла уйма времени на то, чтобы понять, что для феминистки вполне нормально делать все, что ей нравится. Вот почему я это делаю, а вовсе не тем, чем я занята. Вязание очень успокаивает. Подумать только, – она усмехнулась, – ты помнишь, как я писала во все женские журналы и поливала их грязью за то, что они печатают узоры для вязания. – Она самодовольно усмехнулась. – Кстати, этот рисунок из женского журнала.
      – Ты всегда, если уж занималась чем-то, то ударялась в крайности, а я стояла в сторонке и наблюдала, как ты идешь напролом.
      – Таким образом ты не получила столько тумаков и шишек. – Анна посмотрела на Рейчел.
      – Естественно, – согласилась Рейчел. – Но они все равно рано или поздно обрушиваются на голову. Возможно, если бы я была посмелее раньше, – я имею в виду других людей и взаимоотношения с ними – со мной не произошло бы этого срыва.
      – Рейчел, – голос Анны был решительным. – Ничего бы не изменилось, кроме, скорее всего, того, что ты поняла бы, каким дерьмом был Чарльз с самого начала. Я это поняла.
      – Знаю. Ты всегда недолюбливала его.
      – Не только недолюбливала. Я его ненавидела, Рейчел.
      – В самом деле? Даже так?
      – Такие мужчины, как Чарльз, превращали моих подруг в истеричек. Многие из них были травмированы настолько, что могли только вопить от боли. Вот почему мне пришлось уехать из Лондона. Все вопли и плачи превращались в такую всеобщую ненависть к мужскому полу, что мне стало необходимо уехать и взвесить все самой. Самое ужасное, все чарльзы этого мира получают истинное удовольствие дать женщине зуботычину.
      Рейчел кивнула.
      – Ты знала про Антею? Анна немного смутилась.
      – Да, знала, только потому что я была одной из активных сторонниц фонда защиты Розы Джонсон. Ты была для нее навязчивой идеей, которую ей во что бы то ни стало надо было претворить в жизнь.
      – Так значит, Чарльз говорил ей обо мне. Анна кивнула.
      – Это было частью игры. Я уверена, что, если бы ты встретила Чарльза сейчас, то он бы стонал, что изнывает от Антеи.
      – Несколько недель назад я бы тебе ни за что не поверила, но, побывав в клинике, несмотря на то, что все мы были одурманены снотворным, я запомнила достаточно разговоров, чтобы у меня сложилась жуткая картина происходящего сегодня вокруг нас. Знаешь, – Рейчел сделала паузу, – я сделала вывод, насколько же унизительно вдруг обнаружить, как то, что считала уникальным способом общения, оказалось ни больше, ни меньше, как эпизод любовных похождений мужчины. Чарльз тайком у меня за спиной таскался по всему миру, трахался, потом нагло врал мне и вдобавок ко всему еще получал удовольствие от этого. На самом деле, если поразмыслить хорошенько, очень сомневаюсь, что он получал наслаждение от интимных отношений с женщинами. Думаю, что он больше всего упивался моментом, когда какая-нибудь дуреха говорила ему фатальные слова «Я люблю тебя». Тогда он тратил остальное время на то, чтобы хорошенько ей насолить. Как только можно быть таким жестоким? Мне иногда даже становится жаль Антею. Кстати, а что случилось с Розой?
      – Ты все время была то без сознания, то на лекарствах, когда разворачивались все события этой драмы. – Анна поморщилась и вздохнула. – Бригада ярых участниц движения свела все наши усилия насмарку. Мы умоляли их не организовывать демонстраций. Но они настаивали, что дело не в Розе, а в причине. Судья пытался попасть в Олд Бейли, а они пикетировали его на улице и изводили присяжных. К концу третьего дня терпение у присяжных лопнуло. Они вынесли решение, что Роза является расчетливой экстремисткой, как улюлюкающая толпа у здания суда. Разве мог судья по-доброму отнестись к лозунгам, на которых было написано: «Все мужчины – насильники» или «Все мужчины – развратники». По-моему, ясно, что он скажет после этого в своей заключительной речи. Можешь представить, верно? – Рейчел кивнула. – Так или иначе, но присяжные признали ее виновной в совершении тяжкого преднамеренного убийства, и судья вынес приговор о пожизненном заключении.
      – Вы подали апелляцию?
      – Мы думали об этом, но с таким сборищем кто может поручиться, что не повторится подобное представление? Они никак не упустят шанса продемонстрировать еще разок свои лозунги. Все равно Роза спятила после суда. Обвинение зачитало письмо, которое она оставила Антее незадолго перед тем, как убить Стефана. Там был такой маниакальный бред. На самом деле она умоляла нас оставить ее в покое. Она говорит, что тюрьма Холлоуэй – великое совершенство реальной жизни.
      – Ты шутишь.
      – Да, нет же. Довольно странно, она говорит, что война между мужчинами и женщинами приняла столь внушительный размах и настолько ужасна, что ей нравится покой и тишина Холлоуэйя, потому что там ей не нужно сражаться с мужчинами.
      – Могу представить. – Рейчел налила себе еще один стакан вина. Анна сидела на полу, привалившись спиной к обитому ситцем дивану. Рейчел смотрела на знакомые стены, увешанные картинами с изображением беговых лошадей и гончих. – Почему ты не рассказала мне про Антею?
      Анна нахмурилась:
      – Я давно еще думала тебе об этом рассказать, но потом поняла, что этим я сделаю то, что всегда делала для тебя: я буду предопределять твою жизнь. Я рассказала бы тебе, чем занимался Чарльз, а потом бы ты сама занялась этим. – Анна покачала головой. – Поверь мне. Гораздо тяжелее сидеть в стороне и ждать, пока он сам все расскажет тебе. Я знала, что ему придется тебе все рассказать, потому что Антея только и каркала об этом, поэтому ждать было бы недолго. Я действительно боялась, что, если вдруг расскажу тебе, ты можешь простить его и вернешься. Случившееся, я имею в виду, что он был вынужден сам во всем признаться, думаю, оказалось тяжелее для тебя, но в этом случае тебе самой пришлось принимать решение.
      – Ты была абсолютно права. Видишь ли, может показаться довольно смешным, но одна фраза запала мне в память. Он сказал, что любит только меня, остальные женщины – пустышки. В то время я не очень задумывалась над смыслом этой фразы, но сейчас, по прошествии времени, поняла, что, если он так легко списывает всех этих женщин, для меня тоже остается мало надежды, в любом случае. Смешно, но, когда вижу в газетах фотографии крикливо-привлекательных обольстительниц, я смущаюсь.
      Какая-то часть меня абсолютно ненавидит то, что они делают с большей половиной прекрасного пола, отпугивая огромное количество женщин. Но существует и такая частичка души, которая теперь понимает их боль и совершенно невольно примыкает к их движению под сенью их знамен. Мой лозунг: «Все мужчины – мерзавцы».
      Анна заворчала. Она положила руку на живот.
      – Ой, мой живот, так жмет.
      Рейчел, свернувшись клубочком, сидела на диване. Услышав стоны Анны, она протянула руку и прикоснулась к ее животу.
      – Здорово, там прямо футболист.
      – Девочки тоже играют в футбол, – возразила Анна и вернулась к своей излюбленной теме. Если бы у меня сейчас было знамя, то я бы на нем начертала что-нибудь оптимистическое, типа: «Любите людей!»
      Рейчел ухмыльнулась:
      – Мы с тобой поменялись ролями, Анна. Обычно ты у нас выступаешь против мужчин.
      Анна пожала плечами.
      – Я прошла в жизни огонь, воду и медные трубы, а обрела покой сейчас только в себе. Если быть абсолютно откровенной, то мне пришлось столкнуться с фактом, что я не могу больше направо и напева костерить всех мужчин подряд за их грехи, скопище грехов, когда существуют и такие женщины, как Юлия, настраивающие своих сыновей против всего мира.
      – Если ты считаешь Юлию ужасной, то тебе стоило бы познакомиться с мамочкой Майкла.
      – Нет, уж, спасибо. Я не собираюсь терять свое драгоценное время даже на то, чтобы думать о них. Я хочу быть похожей на свою мать, которая в свои восемьдесят лет все еще может ориентироваться на дороге и организовывать фермерские хозяйства. Она просто потрясающа! Редко встретишь экземпляр такой породы.
      – Полагаю, женщины, типа моих тетушек, обладают такой независимостью потому, что им долгие годы приходилось обходиться без мужчин вообще. Они все исчезли за время двух мировых войн. Поэтому, в самом деле, стоит задуматься, они были маленькими девочками во время первой мировой войны, когда женщинам приходилось бросать дома, чтобы управлять страной. И они были молодыми женщинами в самом расцвете сил, когда это повторилось вновь.
      – Возможно, нам стоит обзавестись бомбой избирательного действия, которая сметет с лица земли только мужчин на большой территории, чтобы женщины обрели силы и научились отвечать за свои поступки. За это время мы научились бы вегетативному размножению, чтобы человеческая раса продолжала свою эволюцию. Затем через несколько сотен лет мужчин можно было бы вновь запустить в мир. – Анна выпрямилась. – Учти, – прибавила она, – мужчинам бы хватило только взглянуть одним глазом, испугаться и отказаться возвращаться в этот мир.
      Рейчел улыбнулась:
      – В данный момент мне абсолютно все равно. Кажется, что после стольких лет, пока я переживала свои проблемы, все мои друзья, на которых я могла бы положиться в беде, были всегда женщинами. В особенности ты, Анна. Могу объяснить, как я ущербно себя чувствовала. Все равно что не хватало одной половины моего тела. Я никогда не понимала до конца, что быть парой означает делать все вдвоем. Я часто ловила себя на мысли, что хочу рассказать об этом Чарльзу, или хочу поинтересоваться, что бы он хотел получить на ужин. Дни еще можно было бы вытерпеть, но вот ночи. Ночи просто ужасны.
      Анна положила ладонь на колено Рейчел.
      – О Боже, Рейчел. В плохих взаимоотношениях отражается частичка вселенской боли. Могу только успокоить тебя, что все меняется к лучшему. Если ты скрежещешь зубами, но отказываешься от валиума, значит, дела идут лучше. Ты принимаешь лекарство? – Рейчел кивнула. – Если ты не можешь обойтись без пилюль, это только затягивает процесс. Боль притупляется. Чтобы ты ни предпринимала, ты не можешь с ней справиться. Я привыкла сравнивать это с лошадью, бегущей по арене цирка. Там поднимают огромный горящий круг, и бедное животное прыгнет в него. Только мне пришлось прыгнуть и застрять посередине, в самом пекле. – Она покачала головой.
      – Но я отдаю себе отчет в том, что привыкаю делать это. Снова и снова. Женщина за женщиной. Надеюсь, ты не будешь этого делать.
      – Я не смогла бы… я не смогла бы заставить себя перешагнуть через это вновь.
      – Хорошо. Просто не стоит. Если можно отыскать хорошие взаимоотношения, я была бы более, чем счастлива, но до этого компромисс обходится мне слишком дорого.
      – Я очень много думала о себе, Анна. Ты когда-нибудь допускала возможность взаимоотношений с мужчиной?
      – Не знаю. Мне привычнее думать о людях, как о людях вообще, а не подразделять их на мужчин и женщин.
      – Боже мой, Анна, уже почти три часа ночи. Тебе следовало бы давно лечь спать. – Рейчел помогла Анне встать на ноги. – Пошли. Силы тебе еще, ой как пригодятся. Впереди очень трудное время.
 
      Первая неделя прошла без особо выдающихся событий. Рейчел лежала в маленькой комнате для гостей, чувствуя себя абсолютно сбитой с толку. Одно дело быть в семье гостьей, которой есть куда вернуться, но совсем другое, когда ты становишься бездомной гостьей. Иногда она шла на кухню, чтобы приготовить себе чашечку кофе и замирала в полном недоумении. Бывали моменты, когда она переносилась в свою собственную кухню, где всегда под рукой находился красный кофейник. На подоконнике стояли ее кактусы с блестящими зелеными листьями, жадно ловившими солнечные лучи, устремлявшиеся светлым потоком в окно. Резко картина обрывалась, и она обнаруживала, что стоит возле белой кухонной плиты Веры, схватившись за старый чайник. Слезы застилали лицо Рейчел.
      Анна была для нее скалой, к которой она все время причаливала в своем бурном плавании по морю чувств и страданий. Ей ни разу не пришлось оправдываться, и Анна никогда не упрекала ее просьбой держать себя в руках. Рейчел возила Анну на машине по всему Шерборну, потому что у Анны был слишком большой живот, чтобы самой сесть за руль. В самый первый день, когда они приехали на местный рынок, Рейчел потеряла Анну из виду и очутилась в самой гуще толпы двигавшихся во все стороны существ, которые и на людей-то были не похожи, так, какие-то смутные очертания человеческих фигур. Она начала кричать до тех пор, пока не почувствовала руки Анны и не увидела ее встревоженное лицо.
      – Не знаю, что поделать с собой, Анна. – Она потихоньку и очень осторожно ехала домой.
      – Возможно, ты не сознаешь, Рейчел, но с каждым днем тебе будет становиться все лучше и лучше.
      – Надеюсь, я совершаю правильный поступок. Иногда меня мучает мысль: а может, стоит вернуться ради детей? Имею ли я право пренебречь своим браком, после того, как произвела в нем на свет двоих детей?
      – Ты думаешь, если вернешься, что-нибудь изменится к лучшему?
      – Нет. Я интуитивно чувствую, что ничего не будет абсолютно так же, как было у нас с Чарльзом прежде. У нас даже идеалы совершенно разные.
      – Ну, тогда прекрати терзать себя мыслями о возвращении назад, подумай лучше о будущем.
      Они прибыли домой, когда пришла вторая почта. Пришло письмо от Муни, адресованное Рейчел.
 
      «Руфь написала мне несколько дней тому назад и сообщила, что ты ушла от Чарльза».
 
      Уж тут не обошлось без Юлии, которая вывернула все наизнанку и преподнесла историю совершенно в другом свете, подумала Рейчел с раздражением.
 
      «Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, насколько окончательное и бесповоротное решение вынесено с твоей стороны, поскольку ты очень серьезно относилась к своим брачным обязанностям и клятвам. Также я понимаю, что Чарльз был очень несчастным и растерянным человеком в последнее время, когда мы были вместе на похоронах Уильяма. Иногда, когда все вокруг кажется серым и тусклым, так приятно сделать кому-то подарок. Как ты отнесешься к тому, чтобы осчастливить своего старого друга приездом в Нью-Йорк? Я имею уютную квартирку в деревушке Гринвич. У меня сейчас идет седьмой год службы в храме, который я освободил себе для написания книги, поэтому есть уйма свободного времени. Пожалуйста, подумай серьезно над моим приглашением.
      С любовью, Муня».
 
      – Анна, это письмо от Муни. Он хочет, чтобы я приехала в Нью-Йорк. Ты помнишь его? Он – старый школьный приятель Чарльза по Бридпорту. Он стал раввином и живет, в основном, в Америке.
      – Нет, я его не знаю, но думаю, это отличная мысль. Как только ты почувствуешь себя достаточно сильной в эмоциональном плане, чтобы пуститься в столь длинное путешествие, тебе бы следовало поехать.
      Рейчел обрадовалась. Было бы так чудесно увидеться с милым, нежным Муней снова, подумала она.
      В этот вечер у Анны начались схватки. Роды были долгими и тяжелыми. Вера и Рейчел по очереди дежурили в родовой палате. В конце концов доктор решил тащить младенца щипцами.
      – Отцепись, – сказала Анна. – Не смей прикасаться к моему ребенку этими железками.
      Доктор посмотрел на Анну.
      – Я только спасаю вашего младенца от возможных осложнений, – сухо сказал он.
      Анна разразилась такой бранью, что доктор вышел из палаты.
      – Правильно, – одобрительно сказала акушерка. – Он только хотел выполнить свой долг. Ты ведешь себя замечательно, Анна.
      В последние моменты родов, перед самым появлением ребенка на свет, Вера держала Анну за руки, а Рейчел придерживала голову роженицы.
      – Давай! Тужься! – кричала Рейчел. Вера была вне себя от восторга.
      – Мы побеждаем, родная! Мы стоим у истока прибавления в нашем доме. Ставлю два к одному, что это мальчик! – И вдруг он появился.
      – Анна, мальчик!
      Анна откинулась совершенно измученная.
      – Он целый?
      – Он замечательный. Ой, Анна, посмотри, какие у него крупные ножки!
      Анна улыбнулась Рейчел, когда та взяла младенца у акушерки и приложила его к животу Анны. Младенец тут же потянулся к ее соску. Анна приподнялась на одной руке и положила его возле себя на столе. Она и смеялась, и плакала одновременно.
      – Он великолепен, мама, посмотри только на его реснички. – Она покачала головой. – Какая несправедливость. Мальчикам всегда достаются такие длинные ресницы, правда, Рейчел?
      – Да. – Она вспомнила, как смотрела на Доминика, когда ему было всего несколько часов от роду. По крайней мере, у этого малыша не будет такой слабовольной мамы, как я, и такой властной бабушки, как Юлия, подумала она.
      – Трудно сказать пока, будет ли он твердо держаться в седле, чтобы стать прекрасным наездником, правда?
      – Мамочка, дай ему шанс.
      – О, конечно. – Вера одарила каждого лучистым взором.
      – Пора домой, – в дверях показалась голова акушерки.
      Рейчел отвезла Веру домой.
      – Сегодня самый счастливый день в моей жизни. – Вера робко посмотрела на Рейчел. – Я не из тех, кто выставляет напоказ свои эмоции. Меня воспитывали, что это непозволительно, однако должна сказать, что в Анне сосредоточено все, что я бы хотела видеть в своей дочери. Знаю, может показаться странным для такой старомодной женщины, как я, но, несмотря на ее бунтарские замашки, она чудесная, отзывчивая, любящая женщина, и я чувствую себя счастливой, что живу возле нее.
      – Вы обе просто прелесть. – Рейчел протянула Вере руку. – Если с тобой что-нибудь случится, знай, что об Анне я позабочусь.
      Вера замолкла на какое-то мгновение.
      – Спасибо, Рейчел, ты – очень чувствительная женщина. Это как раз то, о чем я собиралась тебя попросить.
      Удержать Анну в больнице оказалось невозможно. Пока Рейчел ездила по городу и делала кое-какие покупки для Веры, Анна собрала свои вещи и приготовилась уйти из больницы. Рейчел рассчитывала только навестить Анну, однако, приехав в больницу, услышала, как Анна тут же грозно сказала:
      – Проклятый концентрационный лагерь. Пошли, Рейчел. Забери меня отсюда. – В одной руке она держала завернутого младенца. – Я забрала только свою одежду, – обратилась она к старшей медсестре тоном, не терпящим возражений. – Она была у меня с собой, поскольку я заранее знала, что вы уж никак не обойдетесь без того, чтобы не превратить жизнь любому, сюда попавшему, в ад. – Она многозначительно посмотрела на другую медсестру, которая решительно загородила Анне дорогу, встав в дверях.
      – Вы не можете уйти, госпожа Комптон. – Старшая сестра тоже встала в дверях.
      Анна отодвинула ее в сторону.
      – Барышня Комптон, во-первых, а во-вторых, я ухожу прямо сейчас, – зарычала Анна.
      – Ваш младенец умрет. Анна повернулась к ней.
      – Что? Да он умрет здесь, со всеми вашими дурацкими режимами. Возите его на тележках туда-сюда… держите в комнате, набитой другими орущими во все горло младенцами. Отчего это он, по-вашему, умрет. Изъясняйтесь конкретнее.
      – Гипотермия, – брызгая слюной, зашипела сестра.
      – А вы слышали когда-нибудь о центральном отоплении, сестрица?
      У медсестры был совершенно растерянный вид. Анна гордо направилась в коридор, за ней следом – Рейчел.
      – Вам нужно дождаться доктора, – воскликнула сестра.
      – Пошел он, твой доктор… – заорала Анна. – Через несколько минут они уже сидели в машине. Анна широко улыбнулась Рейчел. – Получилось совсем как внезапная высадка десанта, – сказала она, довольная своими решительными действиями.
      Рейчел немножко запыхалась.
      – Анна, тебе бы надо немножко полегче с ними. Анна презрительно фыркнула.
      – С шести до десяти часов утра, пока я находилась в этом курятнике, мне пришлось выслушивать, как мои соседки по палате только и говорили о своих морозильниках на кухне. Потом они перешли к обсуждению, какими пеленками лучше всего пользоваться. После этого начались бесконечные дебаты на тему сухого молока, перешедшие в соревнование по бахвальству, чей муж имеет самую лучшую машину. Я думала, что свихнусь. Затем мне пришлось облазить весь этаж, прежде чем я отыскала своего малыша. Какая-то идиотка-медсестра отвезла его посреди ночи невесть куда. Когда я обнаружила его, он орал благим матом, и был весь в слезах. Бедное мое дитя. Но те женщины, Боже мой, было такое ощущение, что меня заперли в сумасшедший дом.
      – Как-то раз и я была одной из таких сумасшедших, Анна.
      – Это в самом деле так ужасно? Рейчел утвердительно кивнула.
      – Если ты живешь в мире ползунков и маленьких детей с мужем, которого, как правило, нет дома, твой мир сужается и сужается до тех пор, пока ты не почувствуешь себя способной говорить только о кухонной раковине и ни о чем больше. Может, и не у всех так, но у меня случилось именно так.
      – Слава Богу, что у меня есть выбор не быть уважаемым членом общества. Возможно, существуют многочисленные фракции и комитеты, чтобы в будущем оградить таких людей, как я, от рождения детей, но, по крайней мере, у этого малыша не будет бешеной мамаши, впивающейся от скуки в него своими зубами и сосущей его жизненные соки, что придаст ей достаточное количество энергии, позволяющей измерить габариты своего холодильника.
      Рейчел рассмеялась:
      – Ты преувеличиваешь, Анна. Но, да, твоему малышу повезло. Дому приходилось тяжко: он вынужден был метаться между вредоносным баловством Юлии и моим образом жизни, одурманенным валиумом. Если бы я начала все с самого начала, то никогда бы не стала жить в доме только с мужчиной.
      Ни за что в тот период, когда ты растишь детей. Именно тогда тебе больше всего нужно общение с людьми.
      Анна крепко прижала младенца к своей груди.
      – Крошечка ты моя, – тихонько пробормотала она себе под нос.

* * *

      – Привет, милая, – сказала Вера, ничуть не возмутившись их неожиданным появлением.
      Анна засмеялась:
      – Ты догадывалась.
      Рейчел взглянула на кухонный стол. Вера накрыла стол на троих. Анна покачала головой.
      – Ты непредсказуема, мама. Давайте подумаем, как нам назвать крошку. У меня уже было приготовлено имя для девочки. Я собиралась назвать ее Джоанна, но совсем не пыталась придумать имя для мальчика. А получилось все довольно глупо. Однако, чему быть, того не миновать, поэтому нет абсолютно никакой разницы.
      Весь обед они втроем подбирали имя.
      – Как вам нравится Жиль? – предложила Вера.
      – Нет, – отклонила Анна. – Слишком уж на французский лад.
      Наконец Вера сказала:
      – А что, если Сэм?
      – То, что надо! – обрадовалась Анна. – Просто Сэм. Пойду принесу его. Слышу, как он уже заливается оттуда.
 
      Медленно Рейчел выздоравливала и восстанавливала душевное равновесие. Некоторые дни она умудрялась провести, ни разу не всплакнув. Случалось, что строки из книги или сцены по телевизору, или просто вид двоих людей, обменивающихся рукопожатием на улице, оказывалось вполне достаточным, чтобы выбить ее из колеи. Однако постепенно боль утихала и становилась терпимой. Она каждый вечер разговаривала с Сарой, иногда – с Домиником, когда заставала его дома. Юлия спрашивала ее о мебели.
      – Я обговорю это с Чарльзом, когда вернусь из Нью-Йорка.
      По голосу Юлии она определила, что та была вне себя, услышав об этом.
      – Нью-Йорка?
      – Да. Я собираюсь пожить там какое-то время, – елейным голоском пропела Рейчел. – Погощу у Муни.
      Юлия повесила трубку.
      – Не знаю, что происходит с этой взбалмошной девицей. Она, видите ли, собирается в Нью-Йорк, Чарльз.
      Чарльз нахмурился.
      – Она же не в том состоянии, чтобы куда-нибудь ехать. Я же говорил доктору Принглу, что, если что-нибудь с ней случится, я во всем обвиню его. Представить только, прервать мои обязательства. Какая халатность. Она промотает все свои денежки и снова сядет на мою шею.
      Чарльз позвонил Муне в тот вечер.
      – Слышал, что Рейчел собирается у тебя погостить, Муня.
      – А, это ты, Чарльз. Да, я ее пригласил. Думаю, смена обстановки пойдет ей на пользу.
      – Ты в курсе, что она ушла и бросила меня.
      – Да, Руфь мне все рассказала.
      – Думаю, мне следует предупредить тебя, что у нее не все в порядке с психикой. Она же была в клинике для душевнобольных.
      Муня рассмеялся:
      – Да ладно тебе, Чарльз. Что ж здесь плохого, что Рейчел ушла от тебя, да и мамочка твоя тоже не подарок. Какое от вас лечение.
      – Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
      – Тогда придется тебе все растолковать. Мне хотелось сказать это давным-давно, но все как-то случай не подворачивался. Чарльз, ты стал отъявленным первоклассным мерзавцем.
      – Нет… – Чарльз был задет за живое. – Просто я пытался ввести тебя в курс дела и нарисовать тебе картину в целом.
      – Я сам неплохо рисую, спасибо, Чарльз. Не знаю, что вы там сделали с Рейчел, должно быть, нечто отвратительное. Она воспринимала свой брак очень серьезно.
      – Я и хочу, чтобы она вернулась, Муня.
      – Чувствую, что слишком поздно, Чарльз.
      – И я тоже. – Чарльз положил трубку. Он готов была расплакаться. «Несправедливо, подумал он про себя. – Он же мой друг».
 
      – Анна, – Рейчел убаюкивала Сэма. – Пожалуй, на следующей неделе я поеду в Лондон погостить у Клэр. Затем возьму билет до Нью-Йорка. – Она взглянула на малыша, который боролся с дремотой и никак не хотел закрывать глазки. – Я чувствую себя гораздо лучше.
      Анна посмотрела на нее.
      – У тебя дела идут на поправку. Уже прошло три месяца, так? А ты все еще здесь. Сначала мне никак не верилось, что ты сможешь отказаться от Чарльза. Думала, проявишь малодушие и вернешься к нему.
      – Знаю, что ты вполне могла так думать. Но единственное обстоятельство, которое сделало процесс таким окончательным и необратимым, состоит в том, что я осознала свое желание жить по своему усмотрению и делать что-то для себя. Я могла бы умереть в объятиях Чарльза – идеальный финал счастливой супружеской жизни – однако душа моя все равно была бы уже давно мертва. Теперь мне еще нет сорока. Мне повезло больше, чем большинству других женщин. Вот-вот я должна вступить в наследственные права и получить много денег, поэтому могу позволить себе вести тот образ жизни, который меня больше всего устраивает. Многие женщины, которые ставят на подобную игру, делают это одновременно с социальным обеспечением одного или двух детей.
      – Большинство женщин с незаконнорожденными детьми не имеют мамы, которая принимает их в доме с распростертыми объятиями.
      Повисло неловкое молчание.
      – Но ты же не запишешь в графе о профессии отца Сэма то, что есть на самом деле, так ведь? – Рейчел усмехнулась.
      – Я думала над этим. – Анна засмеялась. – Юлиан хочет указать там свое имя, чтобы Сэм знал своего отца. На самом же деле он вносит деньги на счет в банке, чтобы собрать сумму для обучения Сэма и мне присылает кое-что на текущие расходы. Он собирается скоро приехать, чтобы взглянуть на малыша. Юлиан в самом деле замечательный человек. Надеюсь, Сэм унаследовал его мозги. Юлиан очень умный.
      – И уж, конечно, он унаследовал чьи-то крепкие мышцы, – сказала Рейчел, когда Сэм весело помахал своим маленьким сильным кулачком.

Глава 41