— Это разные вещи, — прервал его Эрскилл. — Господа Повелители потомки космических викингов, а рабы — коренное население. Викинги были технологически продвинутыми людьми и владели наукой и техникой старой Терранской Федерации, а многое разработали сами на Клинковых мирах.
      — Ну и? Двести лет назад, когда мы захватили Клинковые миры, там все еще это сохранялось.
      — Но рабство всегда вытесняется техникой — это основной закон социальной экономики. Рабство экономически нерационально; оно не может соперничать с мощной индустрией и препятствует развитию кибернетики и роботизации.
      Треваньон очень хотел объяснить молодому Обрею, что в жизни не существует таких понятий, как основные законы социальной экономики, а есть положения, которые в большей или меньшей степени подходят к определенным обстоятельствам. Но он поборол искушение, ведь граф Эрскилл сегодня уже и так был достаточно шокирован.
      — В данном случае. Обрей, все сработало с точностью до наоборот. Космические викинги поработили адитьянцев — это была военно-политическая необходимость, — затем превратили в рабов и наконец решили, что кибернетика и роботизация экономически нерациональны.
      — И почти сразу же начали назначать надзирателей, специалисты занялись обучением рабов. Потом появились рабы-надсмотрщики, за ними рабы-руководители, секретари, бухгалтеры, техники и инженеры.
      — А кто же обучает их профессии?
      — Те же рабы. Рабы-врачи, учителя и так далее. И господ тоже обучают рабы, получившие образование. В судах тоже рабы. Дела слушаются главными рабами судей, которые подчас даже не знают, где находятся залы суда. У каждого господина есть команда рабов-юристов. В основном на судебных процессах рассматриваются наследственные дела, некоторые из них длятся веками.
      — А чем занимаются господа Повелители? — спросил Шатрек.
      — Дела господские, — откликнулся Дежбренд. — Я спускался вниз после полудня и все выяснил. Их жизнь состоит из празднеств, занятий любовью, вражды за социальное первенство. Рабы-артисты развлекают их представлениями. В общем, живут как богатые старые дамы на Одине.
      — Вы узнали это от рабов? Как же вы сумели их разговорить, Лэнзи?
      Дежбренд и Рэвни весело переглянулись.
      — Ну, я отрядил сержанта и шестерых гражданских для сопровождения уважаемого Дежбренда, — ответил Рэвни. — И они… Как вам это удалось, Лэнзи?
      — Я задавал рабу вопрос, и если тот отказывался отвечать, его сбивали с ног прикладом, — объяснил Дежбренд. — Но я не применял этот прием больше одного раза в одной группе, да и вообще воспользовался им только трижды. После чего на мои вопросы отвечали быстро и полно. Удивительно, как стремительно разносятся новости по Цитадели.
      — Вы хотите сказать, что избивали бедных рабов?! — возмутился Эрскилл.
      — Да нет. Избиение — это когда колотят без передышки, а мы лишь наподдали раз, и этого оказалось достаточно.
      — Ладно, а как насчет армии? — сменил опасную тему Шатрек. — Рэвни, эти люди в длинных красно-коричневых мундирах — военнослужащие?
      — Да. Разумеется, и все рабы, и офицеры тоже. Как нам с ними поступить, сэр? У меня около трех тысяч пленников, мы держим их на казарменном положении и в заключении в Цитадели. Я реквизировал для них продукты, расплатился по счетам. Несколько взводов оказывали нам сопротивление, но большинство сразу побросали оружие и запросили пощады. Те, которых мы взяли первыми, — изолированы, и теперь, с вашего разрешения, я хотел бы поставить их под командование имперских офицеров и сержантов, чтобы те обучили их нашей тактике. В дальнейшем их можно использовать для обучения остальных.
      — Займитесь этим, Пьер. У нас только две тысячи человек, а этого недостаточно. Вы думаете, из них можно сделать солдат?
      — Полагаю, да, сэр. Они подготовлены, организованы и вооружены для обеспечения общественного порядка и могут нам понадобиться. За все время своего существования эта армия только и делала, что держала в повиновении безоружных рабов. Уверен, что они никогда не вступали в бой с регулярными войсками. Для них разработан комплекс тренировок и имеются площадки, приспособленные для обучения тому, чем они все время занимались. То, с чем они столкнулись сегодня, в корне отличалось от их привычных занятий, поэтому они себя так и повели.
      — Случались ли у вас неприятности с местными офицерами? — спросил Шатрек.
      — Никаких. Они сотрудничали весьма охотно. Я просто объявил, что теперь они — личная собственность его императорского величества Родрика III. Смена владельца их вполне устраивает. Я уверен, что, если приказать, они откроют огонь по господам Повелителям.
      — Вы сказали рабам, что они… принадлежат императору? — Граф Эрскилл был поражен.
      Какое-то время он пристально смотрел на Рэвни, затем схватил свой бокал с бренди — в то время уже подавали напитки, — залпом осушил его и, поперхнувшись, закашлялся. Присутствующие внимательно наблюдали за ним.
      — Коммодор Шатрек, — наконец сказал он сурово. — Я надеюсь, вы предпримете строгие дисциплинарные меры. Это возмутительно!
      — Ничего подобного я не сделаю, — резко возразил Шатрек. — Полковник заслуживает похвалы, он сделал все, что было в его силах в данной ситуации. Как вы поступите, когда здесь отменят рабство, полковник?
      — О, просто объявлю, что за примерную службу они получают свободу, а потом найму их на пять лет.
      — Это может сработать, но только один раз.
      — Я думаю, полковник, что, перед тем как делать подобное заявление, вам придется разоружить их еще раз. Иначе у вас могут возникнуть неприятности.
      Рэвни бросил на Треваньона быстрый взгляд:
      — Захотят ли они быть свободными? Вот о чем я думаю.
      — Чепуха! — воскликнул Эрскилл. — Вы когда-нибудь слышали о рабах, не мечтающих о свободе?
      Свобода — великое благо. Она нужна всем, везде и всегда. Граф Эрскилл точно знал это, потому что свобода была условием его существования.
      Внезапно Треваньон вспомнил о старом коте своей приятельницы, живущей в Париже-на-Бальдре. Этот кот ловил мышей и дарил всем знакомым дамы. Для него, с его кошачьим умом, было непостижимо, что кому-то не в радость красивая, свежая, только что отловленная мышь.
      — Плохо, что нам придется освободить лишь некоторых из них, — сказал Шатрек. — И мы не сможем выдать каждому новое ожерелье с надписью «Личная собственность его императорского величества». Нет, думаю, не сможем.
      — Коммодор Шатрек, вы шутите!.. — начал Эрскилл.
      — Надеюсь, что да, — мрачно ответил Шатрек.
      Верхняя посадочная площадка Цитадели показалась на переднем смотровом экране, постепенно заполняя его. Только теперь, когда все приобрело реальные размеры, Треваньон понял, что крохотные точки — это люди, а пятнышки побольше, размером с зернышко, — летательные аппараты.
      Обрей, сидящий рядом, молча смотрел на промышленный центр в форме полумесяца, похожий на рабское ожерелье на шее Зеггенсбурга.
      — Какая теснота! Между зданиями нет никакого просвета! А дыму-то, дыму сколько! Должно быть, они используют допотопное горючее.
      — Наверно, очень трудно проводить деление атомного ядра теми средствами, что они имеют.
      — Вы были правы вчера. Они умышленно затормозили прогресс, даже регрессировали, вместо того чтобы покончить с рабством.
      Торможение прогресса, не говоря уж об умышленном регрессе, Обрей считал немыслимым преступлением. Так же, как и свобода, прогресс был великим благом — всегда и везде.
      Полковник Рэвни встретил их после посадки на верхней площадке, заполненной имперскими войсками.
      — Зал заседаний расположен тремя уровнями ниже, — сказал он. — Там сейчас почти две тысячи человек, они прибывали все утро. У нас все подготовлено. — Рэвни усмехнулся: — Они говорят, что рабам запрещено входить туда. Может, оно и так, но у них все забито подслушивающей аппаратурой.
      — Чем забито? — удивился Шатрек. Эрскиллу тоже хотелось узнать, что полковник имел в виду. Похоже, Рэвни говорил о тех самых штуках на деревянных частях здания.
      — Телеловушки, радиоловушки, микрофоны — что бы вы ни назвали — там все есть. Держу пари, что каждый раб в Цитадели узнает обо всем мгновенно.
      — И вы предприняли какие-нибудь меры? — поинтересовался Шатрек.
      Рэвни отрицательно покачал головой:
      — Если они хотят так управлять своим правительством — имеют право. Командир Дуврин разместил там наше оборудование, а оно помощнее будет.
      Внизу, на третьей площадке, солдат было еще больше. Они образовали целую процессию в длинном коридоре. Несколько испуганных рабов выглядывали из дверных проемов. Возле больших дверей, украшенных гербом в виде меча, пересекающего по диагонали восьмиконечную звезду, было особенно многолюдно. В символике планет, завоеванных космическими викингами, всегда присутствовали мечи и звезды. Офицер подал знак, двери стали раздвигаться, и из экрана-громкоговорителя зазвучали фанфары.
      Первым, что увидел Треваньон, были помещение, украшенное мозаикой, и проекционный экран далеко впереди. Трубы стихли, гости вошли и увидели господ Повелителей.
      Огромной толпой они стояли у противоположной стены. Пьер Рэвни явно приуменьшил их количество. Все они были в черных одеждах, украшенных золотом. Черный и золотой — цвета Империи, подумал Треваньон, и такое совпадение может оказаться весьма полезным.
      Странные их одеяния состояли из туник, плотно облегающих тело сверху. Ниже талии они превращались в струящиеся мантии, украшенные по краям фестонами. Рукава были очень широкие, и в каждом из них могли скрываться нож или пистолет довольно внушительных размеров.
      Князь был уверен, что такая же мысль посетила и Шатрека. Впрочем, господа Повелители и так были вооружены — длинными прямыми двуручными палашами. Треваньон впервые в жизни видел настоящие мечи не в музее и не в театре.
      Неподалеку стояла скамья из золота и оникса, где обычно располагался президиум из семи человек. Перед ней — стулья-троны для руководителей управлений — в Империи подобные должностные лица составляли совет министров. Гости направились к импровизированному возвышению слева. Проекционный экран отслеживал каждое их движение.
      На возвышении под балдахином из черного бархата, украшенным изображением солнца и черной шестеренки, находились три трона, предназначенных для Треваньона, Шатрека и Эрскилла. Рядом стояли несколько стульев поменьше, но тоже впечатляющих, для сопровождающих лиц.
      Все заняли свои места. Треваньон засунул микрофон в левое ухо и нажал кнопку на ордене Одина — Большой Звезде. Мемофон стал перечислять имена членов президиума и руководителей управлений. "Сколько же рабов трудилось, чтобы пересчитать их всех?" — изумился князь.
      — Господа Повелители и джентльмены, — начал он, поприветствовав присутствующих и представившись. — Я говорю с вами от имени его императорского величества Родрика III. Его величество не может лично побеседовать с вами, но мы привезли с собой запись его обращения к вам.
      Он нажал кнопку на подлокотнике своего кресла. Экран посветлел, замерцал и настроился. Зазвучали фанфары, и с экрана прогремело:
      — Говорит император!
      Отсутствие бороды Родрик III компенсировал маленькими усиками. Он сделал суровое, но доброжелательное лицо, как его учили имиджмейкеры Асгарда — лицо номер три, для публичных выступлений, — и слегка склонил голову, как и положено персоне, носящей семифунтовую корону.
      — Мы поздравляем наших подданных на Адитье с вступлением в Империю. Мы слышали о вас много хорошего, а потому счастливы обратиться к вам. Служите нам верой и правдой и процветайте под знаком солнца и шестерни!
      Снова зазвучали фанфары, и изображение исчезло.
      Не успели Повелители обрести дар речи, как заговорил Треваньон:
      — Итак, господа Повелители и джентльмены, вас радушно приняли в Империю его величества. Мне известно, что вашу планету и ее окрестности вот уже пять веков не посещали космические корабли. Предполагаю, что у вас найдется много вопросов относительно Империи. Члены президиума и руководители управлений могут адресовать вопросы непосредственно мне, остальные — любому члену нашей делегации.
      Сразу же поднялся Олвир Никколон, хозяин Чала Хоужета. У него были лягушачьи губы, кривой нос и тусклые бегающие глаза.
      — Все, что я хочу знать, — зачем вам понадобилась наша планета? Неужели остальная Галактика для вас недостаточно велика?
      — Да, господин Никколон. В борьбе за владычество Галактика недостаточно велика. В ней должна существовать единая власть, полная и безраздельная. Когда-то Терранская Федерация обладала ею. Но Федерация потерпела крах и исчезла — вы знаете, что за этим последовало. Тьма и анархия. И теперь мы прокладываем путь из этой темноты к мирной и единой Галактике.
      И князь рассказал о крахе Старой Федерации, о межзвездных войнах, о новых варварах и долгом упадке. Поведал, как на нескольких планетах пять тысяч световых лет тому назад возникла Империя и как она разрасталась.
      — Мы не повторим ошибок Терранской Федерации. И не станем принуждать ни одно планетное правительство к реформированию по общему шаблону или навязывать ему способы управления. Мы будем поощрять мирную торговлю и взаимосвязи. Но мы не допустим разрушительной борьбы за господство, которая неизбежно приведет к войне. Любая попытка возобновить такую борьбу с Империей будет безжалостно подавлена. И ни одна планета, населенная разумными существами, не останется вне влияния Империи.
      Господа Повелители и джентльмены, позвольте мне кратко ознакомить вас с нашими достижениями за последние триста лет.
      Треваньон нажал еще одну кнопку. Экран замерцал, и начался фильм, который длился почти два часа.
      По ходу киноленты князь давал комментарии и объяснения. На экране одна планета сменяла другую. Мардук, где зародилась Империя. Бальдр, Вишну, Бельфегор. Морглес, откуда прибыли их предки. Аматерасу, Ирминсул, Фафнир и, наконец. Один — императорская планета. Были показаны процветающие города с аэромобилями, космодромы, где приземлялись и взлетали гигантские шары межзвездных кораблей. Огромные толпы на всенародных праздниках, фермы и промышленность, военные парады, космические базы и флот. Исторические кадры сражений, которые обеспечили могущество Империи.
      — Господа Повелители и джентльмены! Все это означает, что вам представилась возможность сделать такой и свою планету. Если вы согласны, то будете и впредь управлять Адитьей в составе Империи. Своим отказом вы затрудните осуществление нашей миссии. Нам придется поменять планетное правительство. Это будет утомительно для нас и, возможно, пагубно для вас.
      В течение нескольких минут никто не произнес ни слова.
      Наконец с места встал Ровард Джавасан, глава правительства, владелец Грегора Чмидда.
      — Господа Повелители и джентльмены, мы не можем сопротивляться. Мы не в состоянии устоять даже против той силы, которая находится в их распоряжении здесь. Вчера была сделана попытка, и вы видели, что получилось. А теперь вопрос к вам, князь Треваньон. В каком объеме Совет Повелителей сохранит свою власть в составе Империи?
      — Практически в том же. Вам, разумеется, придется признать императора как верховного правителя, и вы станете управляемым субъектом, согласно имперской конституции. Имеются ли у вас колонии на других планетах этой системы?
      — У нас были верфь и база на нашей луне, шахты на четвертой планете этой системы, но там почти нет воздуха. Пришлось ограничиться парой городов под куполами. Но обе колонии были покинуты много лет назад.
      — Я уверен, что очень скоро они возвратятся к вам. Ваша власть будет простираться до орбиты самой отдаленной планеты этой системы. У вас появятся современные космические корабли, но Империя станет контролировать все сверхновые суда и ядерное вооружение. Ведь вы единственное правительство на этой планете? Значит, никто не станет с вами соперничать.
      — Чего же тогда нас лишают? — спросил кто-то из дальнего ряда.
      — Я полагаю, вы согласны признать власть его императорского величества? Отлично! Господин Никколон, вы проголосуете для соблюдения приличий? Его императорское величество будет счастлив, если голосование окажется единогласным.
      Кто-то настаивал на обсуждении: это означало, что каждому придется произнести речь, всем двум тысячам. Треваньон сказал, что обсуждать здесь нечего, факт свершился и его следует признать.
      Потом Никколон произнес речь, отметив, перед каким величайшим моментом в истории Адитьи правительство стоит. В заключение он сказал:
      — Таким образом, свободное волеизъявление господ Повелителей на специальном заседании Совета заключается в единогласном признании суверенной власти императора Галактики. Мы присягаем ему на верность. Кто против? Значит, принято и увековечено.
      Потом ему пришлось произнести еще одну речь, чтобы официально проинформировать представителей нового повелителя планеты о данном факте.
      Князь Треваньон от имени императора произнес избитые фразы приветствия. Лэнзи Дежбренд достал из черного вельветового футляра корону и возложил ее на голову императорского проконсула на Адитье — Обрея, графа Эрскилла.
      Поверенный в делах Эрскилла Шарль Эрнандей подал ему свиток имперской конституции, и граф принялся читать:
      — "Раздел первый. Универсальность Империи. Абсолютные полномочия императора. Право преемственности. Император как король планеты Один.
      Раздел второй. Право планетных правительств на внутреннее самоуправление… Только одно суверенное правительство на планете или в пределах системы… Контроль над гиперкосмическими кораблями и ядерным вооружением…
      …Ни одно правительство не смеет развязывать войны… создавать какие-либо альянсы… устанавливать налоги… регулировать или ограничивать межзвездную торговлю или связи… Каждый человек должен быть в равной степени защищен… — Он дошел до шестой статьи, откашлялся и, повысив голос, продолжал: — _В Империи не должно быть ни рабов, ни рабства. Ни одно разумное существо любой расы не может считаться собственностью другого_.
      На целых полминуты в зале заседаний воцарилась тишина. Казалось, будто где-то тикает бомба с неисправным часовым механизмом и никто не знает, когда она взорвется. Наконец она взорвалась. Послышался ужасающий рев. Краем глаза Треваньон увидел, как в приоткрывшиеся двери влетел воздушный джип, ощетинившийся автоматами, и взмыл к потолку. Нечленораздельный рев перешел в рокот, напоминающий стук тропического ливня по крыше лачуги. Олвир Никколон что-то кричал, это было видно по движению его губ, но никто его не слышал.
      Треваньон нажал другую кнопку на подлокотнике. Из громкоговорителя прогрохотало, как выстрел:
      — ТИШИНА!
      В потрясенном безмолвии Треваньон заговорил, как директор школы, неожиданно обнаруживший непорядок в классе.
      — Господин Никколон, что все это значит? Вы же председатель президиума. Это так вы поддерживаете порядок? Здесь что, планетный парламент или пивная?
      — Вы обманули нас! — обвиняюще воскликнул Никколон. — Вы не сказали нам об этой статье, когда мы голосовали! Почему?? Ведь все наше общество основано на рабстве!
      К нему присоединились и другие: "Вам-то все равно, у вас есть роботы!", "Может, вы не знаете, но на нашей планете двадцать миллионов рабов!", "Вы не можете освободить рабов! Это смешно. Раб — это раб", "А кто станет работать? А кому они будут принадлежать? Им же надо кому-то принадлежать!"
      — Я хочу знать, — громче всех закричал Ровард Джавасан, — как вы собираетесь их освобождать?!
      Есть такое слово из забытого языка доатомной Терры — сикстифор, означающее основной, фундаментальный вопрос. Ровард Джавасан просто задал сикстифор. Конечно, Обрей, проконсул Адитьи, не понимал, что Джавасан имел в виду. Просто взять да и освободить. Коммодор Шатрек тоже не видел в этом проблемы: освободить, а потом, если нужно, пристрелить две-три тысячи самых неблагонадежных. Но Юрген, князь Треваньон, не изъявил желания отвечать на этот сикстифор.
      — Мой дорогой господин Джавасан, это проблемы Совета Повелителей. Это ваши рабы. У нас нет ни намерения, ни права освобождать их. Но позвольте напомнить, что рабство запрещено имперской конституцией. Если вы не отмените его немедленно, Империя начнет вторжение. В фильме вы видели несколько примеров интервенции.
      Они видели. Несколько человек взглянули на потолок, будто ожидали, что бомбы посыплются с минуты на минуту. Затем один из них поднялся.
      — Мы не знаем, как это сделать. Но сделаем, раз уж таков закон Империи. А вам придется объяснить — как?
      — Хорошо. Сначала будет издано постановление, объявляющее рабство вне закона. Установите определенный срок, к которому все рабы должны быть освобождены. Торопиться не нужно. Затем я бы предложил создать структуру, которая отработает детали. И как только вы примете закон об отмене рабства, а это произойдет сегодня после обеда, создайте комитет для консультаций со мной и графом Эрскиллом. Пусть туда войдут человек двенадцать. Соберемся, допустим, на «Императрице Эвлалии» в шесть часов. К этому времени мы подготовим транспортные средства. И позвольте заметить, надеюсь, что в последний раз: мы обсуждаем проблемы без посредников. Мы больше не хотим иметь дело с рабами… виноват, полноправными гражданами, прибывающими на борт, чтобы говорить за вас, как это случилось вчера.
      Обрей, граф Эрскилл, был недоволен, что отмену рабства доверили господам Повелителям. О чем и сказал во время ленча. Князь Треваньон был склонен согласиться. Он сомневался в способности Повелителей даже мышеловку исправить без посторонней помощи.
      Линейный коммодор Вэнн Шатрек тоже волновался. Его интересовали сроки, в которые Пьер Рэвни сумеет переподготовить солдат-рабов, а также контрагравитационная техника для перемещения их из одной горячей точки в другую.
      Эрскилл предчувствовал сопротивление Повелителей. Однажды ему уже пришлось санкционировать применение силы. Безусловно, сила — великое зло, но на то и благие помыслы, чтобы все оправдать.
      Комитет, избранный Советом, прибыл к обеду. Члены его были настроены достаточно холодно и враждебно, что вполне естественно в сложившихся обстоятельствах. Чтобы растопить лед, во время обеда князь Треваньон пустил в ход все свое обаяние. Когда перешли в зал, где планировалось вести переговоры, экс-Повелители почти оттаяли.
      — Мы приняли постановление об отмене рабства, — доложил Олвир Никколон, председатель комитета. — Все рабы должны быть освобождены до праздника в честь середины года.
      — А когда это будет?
      В адитьянском году, насколько он знал, триста пятьдесят восемь дней. Даже если праздник недавно прошел, Повелители отвели себе слишком мало времени.
      — Через сто пятьдесят дней, — ответил Никколон.
      — Боже мой!.. — возмущенно начал Эрскилл.
      — Вот что я вам скажу. — Треваньон решил предупредить возможные выпады проконсула по этому поводу. — Вы оставили себе слишком мало времени. Сто пятьдесят дней пройдут быстро, а у вас двадцать миллионов рабов. Если вы начнете прямо сейчас и не прерветесь ни на минуту, то сможете уделить каждому рабу меньше секунды.
      Господа Повелители разволновались. Граф Эрскилл был этому рад.
      — Полагаю, у вас существует какая-то система регистрации рабов? — продолжал Треваньон.
      Вот оно, спасение. На планете имелась бюрократия. И бюрократические учреждения регистрировали практически все.
      — Ну конечно, — заверил его Ровард Джавасан. — Ведь это по твоей части, Цезарь?
      — Да, у нас есть полные данные обо всех рабах на этой планете, подтвердил Цезарь Мэртвин, руководитель управления по делам рабов. Разумеется, мне придется узнать у Жоржа о деталях. — Жорж Кажик был рабом-распорядителем Мэртвина. — Он был моим главным рабом. Но ваши люди забрали его у меня. Не знаю, что мне без него делать. Кстати, так же, как не знаю, чем будет заниматься мой бедный Жорж.
      — Вы уже проинформировали своих рабов-распорядителей, что они свободны?
      Никколон и Джавасан переглянулись. Цезарь Мэртвин усмехнулся.
      — Они в курсе, — ответил Джавасан. — И, надо сказать, очень взволнованы.
      — Успокойте их, как только вернетесь в Цитадель. Объясните, что, хоть они и свободны, совершенно необязательно уходить от вас, пока они сами этого не захотят. Что вы будете заботиться о них по-прежнему.
      — Значит ли это, что мы можем оставить наших рабов-распорядителей при себе? — воскликнул кто-то.
      — Да, конечно. Свободных распорядителей — так вы теперь должны их называть. Вам придется платить им жалованье.
      — То есть давать им деньги? — недоверчиво переспросил Рэнал Валдри, глава военной полиции. — Платить деньги нашим собственным рабам?
      — Ты идиот, — сказал кто-то. — Они нам больше не рабы. Это главная тема переговоров.
      — Но… как же платить рабам? — спросил один из комитетчиков. — Я хотел сказать — свободным гражданам.
      — Деньгами. У вас есть деньги?
      — Конечно, есть. Вы что, нас за дикарей принимаете?
      — Какие именно деньги?
      Ах вот он что имел в виду. Денежной единицей был стеллар. Когда Треваньон попросил показать их, прибывшие возмутились. Ни один член Совета Повелителей не носил с собой денег. Повелитель никогда даже не прикасается к этой дряни, это занятие для рабов. Князь попытался выяснить, как осуществлялась охрана денежных средств, но его не понимали, а когда попробовал объяснить — непонимание усиливалось. Похоже, Совет Повелителей выделял деньги на финансирование, потом каждый Повелитель переводил их на свои личные счета, которыми распоряжался правительственный банк.
      — Это в ведении Федрига Дэффисана, но его здесь нет, — сказал Ровард Джавасан. — А я не могу объяснить.
      Скорее всего без своего раба-распорядителя Федриг Дэффисан тоже не сумеет ничего объяснить.
      — Хорошо, джентльмены, я понял. У вас есть деньги. Прежде всего вы должны составить полный список рабовладельцев и их рабов. Списки нужно отослать на Один в качестве основания для выплаты компенсации за нарушение права собственности на рабов. Какова примерная стоимость раба?
      Никто не знал. Рабов никогда не продавали. Не было и управления по продаже рабов. О таком даже не слышали.
      — Ну хорошо. О стоимости договоримся. Как только вы вернетесь в Цитадель, сразу же побеседуйте со своими рабами-распорядителями и их подчиненными. Объясните им ситуацию. А для передачи сообщения рабочим задействуйте свободных администраторов. Вы должны понять очевидное на всех уровнях: до тех пор пока свободные люди остаются на рабочих местах, их труд оплачивается, но как только они прекращают службу — не получают ничего. Вы сумеете это объяснить?
      — Значит, мы должны отдать им все, что имеем, а потом платить им деньги?! — Рэнал Валдри почти рыдал.
      — Нет, ну что вы! Будете платить им фиксированную зарплату. Оцените все, что отдали им, и вычтите эту сумму из зарплаты. Это предполагает серьезную бухгалтерию, но, с другой стороны, при таком варианте все останется, как прежде.
      Господа начали расслабляться, к концу беседы все улыбались с облегчением.
      Граф Эрскилл, наоборот, буквально корчился на своем стуле. Блестящему молодому проконсулу с либеральной ориентацией казалось отвратительным сидеть, закрыв рот, пока циничный старый правительственный секретарь, один из самых самодовольных в имперском истэблишменте, дальний родственник императорского ботинка, продает незадорого священную свободу миллионов людей.
      — Но будет ли это законно в рамках имперской конституции? — поинтересовался Олвир Никколон.
      — Будь это иначе, я бы не предлагал. Конституция запрещает только физическое право собственности одного разума на другой. В широком смысле не гарантирует никому незаработанных средств к существованию.
      После заседания комитетчики вернулись в Зеггенсбург, чтобы начать подготовку популяции рабов к процедуре обретения свободы. Рабы-распорядители должны были об этом позаботиться. Как видно, у каждого из них имелся список других рабов-распорядителей, и сообщения распространялись по системе "от одного — к другому, от пятого — к десятому". Публичное заявление можно было отсрочить до тех пор, пока новость не достигает верхушки рабской иерархической лестницы. Встреча с рабами-распорядителями была назначена на вторую половину завтрашнего дня.
      Граф Эрскилл держался с вымученной любезностью, пока за отлетающими комитетчиками не закрылся люк. Как только они скрылись, он увлек князя Треваньона в сторону от подчиненных.
      — Вы понимаете, что делаете? — зашипел он хриплым голосом. — Вы просто заменили рабство батрачеством!
      — Я должен был с чего-то начать. — Собеседники вошли в небольшой лифт и стали подниматься в жилой сектор. — Повелители признали в принципе, что человек не может быть собственностью. Это значительное достижение для одного дня.
      — Но рабы останутся рабами, и вы это знаете. Повелители будут опутывать их долгами и обходиться с ними как с животными.
      — Злоупотреблений не избежать, это надо иметь в виду. Бывшее управление по делам рабов, а ныне управление по раскрепощению должно следить за этим. Лучше взять за правило говорить со свободным распорядителем Мэртвина, как, бишь, его?.. А, вспомнил, Жорж Кажик, точно. Вот Жорж этим и займется. Пусть использует практику кодирования, бюро расследований, давление. А если не справится — не наша вина. Империя не может обеспечить каждую планету честным, интеллигентным и дееспособным правительством.
      — Но…
      — Процесс может растянуться на два-три поколения. Сначала бывших рабов будут эксплуатировать, как и раньше. Но со временем они начнут протестовать, устраивать беспорядки, и ситуация начнет меняться к лучшему. Обществу нужна эволюция, Обрей. Позвольте этим людям заработать свою свободу, тогда они будут ее ценить.
      — Они могут быть свободными уже сейчас.
      — То есть нынешнее поколение? Что, по-вашему, для них свобода? «Мы не станем больше работать». Побросают инструменты — и пропади все пропадом. "Мы можем делать все, что захотим". Давайте перебьем всех надзирателей. "Все, что принадлежало Повелителям, — наше. Мы теперь сами Повелители". Нет, я думаю, что на данный момент лучше всего представить дела со свободой как игры Повелителей, и оставить все как есть. Это, кроме всего прочего, сохранит его императорскому величеству значительную часть боеприпасов.