В Хоксу-Митто настал день выборов. Нет, это не пушистики выбирали себе вождя; это Большие выбирали делегатов Конституционного собрания. Выборы шли по всей планете, начавшись несколько часов назад в Келлитауне на континенте Эпсилон.
      Процедура голосования была проста донельзя. Джек Холлоуэй осуществил свое избирательное право сразу после завтрака, не выходя из гостиной: просто вызвал по электронной почте полицейский пост, расположенный в двухстах с лишним милях к югу от его дома, и передал туда свои отпечатки пальцев. Потом Джек набил трубочку, и не успел он ее как следует раскурить, как компьютер с пятнадцатого поста передал его отпечатки в Красные холмы. Тамошний избирательный компьютер передал их во всепланетную избирательную комиссию, расположенную в здании Центрального суда в Мэллори-порте на континенте Альфа, и оттуда пришел ответ, что Джек Холлоуэй из Хоксу-Митто, бывшего Лагеря Холлоуэя, является законно зарегистрированным избирателем. Машина щелкнула и выбросила бюллетень. Джек поставил в бюллетене крестик напротив имени достопочтенного Горация Стеннери. Это был малозаметный и не слишком преуспевающий адвокат, но он был предан Компании и правительству. Потом Джек поднес бюллетень к передающему экрану.
      Неподкупные компьютеры передали сведения куда следует, сохраняя полную точность и секретность. По крайней мере так говорилось во всех школьных учебниках по гражданскому праву. Оригинал Джек спрятал в ящик своего большого стола. "Надо сохранить, - подумал он, - лет через пятьдесят эту бумажку в любом музее с руками оторвут". Потом налил себе еще чашку кофе и включил телеэкран.
      На континенте Гамма голосование завершилось. Из десяти мест в Собрании восемь получили сторонники ЛКЗ. В его собственном округе на Бете из семидесяти восьми избирателей, включая самого Джека, шестьдесят два отдали свои голоса Стеннери, остальные шестнадцать распределились между двумя независимыми кандидатами. Примерно так было и по всему континенту. На Альфе, где избирались сто десять из ста пятидесяти делегатов, голосование еще не началось: там было еще без четверти пять утра.
      Все утро Джек держал экран в своем офисе включенным. К полудню девять из десяти кандидатов из списка Рейнсфорда и Грего ушли далеко в отрыв. Голосование на континенте Эпсилон закончилось: все восемнадцать сторонников Компании были избраны. Так продолжалось весь день, и часам к пяти стало ясно, что Компания победила. Им будет за что выпить сегодня за обедом!
      А пушистики, похоже, и знать не знали, что происходит нечто из ряда вон выходящее.
      Герд ван Рибек был озабочен. Нет, не то чтобы он волновался всерьез, но его тревожили всяческие мелкие сомнения. За последние три недели патруль ЗСОА, работающий в радиусе пятисот миль от Хоксу-Митто, не заметил ни одной гарпии. В это же время патрули подстрелили двух в землях пушистиков к югу от Границы, и еще одну в Долине Желтого Песка, к северу, но рядом с Хоксу-Митто на прошлой неделе не появлялось ни одной. Похоже, заратуштрианские псевдоптеродактили скоро станут встречаться не чаще, чем их земные сородичи.
      Конечно, их с самого начала было не так много. Иначе эти кровожадные хищники давно бы истребили все живое. Одна гарпия в среднем примерно на сто или даже двести квадратных миль. Но и эти не смогут протянуть долго, раз уж здесь поселился Homo sapiens terra, человек разумный земной. Людям не нравится, когда детишек нельзя выпустить побегать на улице, и никому не хочется, чтобы всех телят в стаде на вольном выпасе сожрали прежде, чем они успеют подрасти. Быть может, гарпия была владычицей небес Заратуштры до тех пор, пока тут не появились земляне, но разве может она сравниться с автолетом третьего класса, на котором установлена пара пулеметов?
      Не то чтобы Герд любил гарпий больше, чем прочие люди. Он их вообще не любил. Точка. Он, как и все прочие обитатели Заратуштры, полагал, что гарпии делятся на две категории: живые и хорошие. Но он был натуралистом; экология занимала немалое место в сфере его интересов, и он знал, что стоит уничтожить один-единственный вид, как это тут же повлияет на десяток других, потому что каждое живое существо играет свою роль в биосфере.
      Гарпии - хищники. Они уничтожают других животных; если убрать гарпий, эти животные размножатся и, значит, им станет не хватать пищи. Или же они начнут конкурировать с каким-нибудь другим видом. Могут быть и другие побочные эффекты. Все знают старую историю о том, как кошки ловили полевых мышей, которые разоряли шмелиные гнезда. А шмели опыляют клевер; так что когда любители птичек стали отстреливать кошек - точно так же, как друзья пушистиков отстреливают гарпий - клевер перестал родиться. Об этом ведь писал еще Дарвин в самом начале первого века доатомной эры.
      Беда в том, что Герд ван Рибек, так сказать, отошел от дел. Он перестал быть натуралистом вообще и сделался специалистом по пушистикам. Что ж, Научный центр компании старался поспеть всюду. После обеда - точнее, часов в пять, потому что в Мэллори-порте обедали в четыре, - он свяжется с Хуаном Хименесом и узнает, не случилось ли чего из ряда вон выходящего.
      Пушистик по имени Крафт, самец из пары, ерзал в маленьком креслице. Шар у него над головой сиял ярко-голубым светом. Лесли Кумбс сочувствовал Крафту: ему случалось видеть немало свидетелей, которые точно также ерзали в подобном кресле.
      – Ты же хочешь помочь Дяде Эрнсту и Дяде Лесси, - уговаривал пушистика Эрнст Маллин. - Может быть, это и не так, но ты говори, что так. Не скажешь - Дяде Эрнсту и Дяде Лесси будут большие неприятности. Другие Большие будут злиться на них.
      – Но, Дядя Э'нст, - настаивал Крафт, - я не 'язбил пепельницу, это Дядя Лесси 'язбил.
      Женщина в белом халате тоже принялась уламывать пушистика:
      – Ты скажи Тете Анне, что это ты разбил пепельницу. Тетя Анна не рассердится на тебя.
      – Ну же, давай, Крафт! - снова заговорил Маллин. - Скажи мисс Нельсон, что это ты разбил пепельницу.
      – Давай, Крафт! - включился и помощник Маллина. - Кто разбил пепельницу?
      Ровное синее сияние потемнело и завихрилось, словно в шар опорожнили бутылку чернил. Шар пошел фиолетовыми пятнами. Крафт пару раз сглотнул.
      – Пепельницу 'язбил Дядя Лесси! - сказал он.
      Шар сделался ярко-красным.
      Лесли услышал, как кто-то воскликнул: "О нет!", и осознал, что это сказал он сам. Маллин зажмурился и содрогнулся. Мисс Нельсон пробормотала нечто - Лесли только понадеялся, что ему послышалось.
      – О Господи! Если нечто подобное произойдет на суде… - начал он. Красный шар детектора лжи медленно тускнел. - Лучше отправь этот детектор в мастерскую. Или подвергни психоанализу - у него крыша едет.
      – Дядя Э'нст, - умоляюще сказал пушистик, - пожалуйся, не надо больше! Кьяфт не знает, что говойить.
      – Не буду, Крафт, не буду. Бедный малыш! - Маллин отстегнул пушистика от детектора лжи и прижал его к себе с нежностью, какой Кумбс никогда в нем не подозревал. - И Тетя Анна не сердится на Дядю Лесси. Все друзья.
      Он передал Крафта девушке:
      – Унесите его, мисс Нельсон. Дайте ему чего-нибудь вкусненького и поговорите с ним.
      Лесли подождал, пока она не унесла пушистика из комнаты.
      – Вы понимаете, что происходит? - спросил он.
      – Не совсем. Мы проверим детектор на нормальном лживом человеке, но я почти уверен, что с ним все в порядке. Вы ведь знаете, что детектор на самом деле не распознает лжи. Детектор лжи - это машина, истина и ложь для него не существуют. Вы ведь, должно быть, слышали об эксперименте с сумасшедшим?
      – Проходили в юридическом колледже, на уроках психологии. Сумасшедший заявил, что он Господь Бог, и детектор подтвердил это заявление. Но почему же он краснеет, когда Крафт говорит правду?
      – Потому что детектор отмечает только умолчание факта. Здесь детектор имел дело с субъектом, который столкнулся с двумя противоречащими друг другу сообщениями, каждое из которых он считал истинным. Мы настаивали, чтобы он признался, что это он разбил пепельницу. Раз мы так говорим - значит, это правда. Но он видел, как ее разбил ты, поэтому он знал, что это тоже правда. Поэтому ему пришлось умолчать об одном из этих фактов, хотя он оба их считал истинными.
      – Ну, быть может, если он попробует еще раз…
      – Нет, мистер Кумбс.
      Даже Фредерик Пендарвис, выносящий очередной приговор, не мог бы выглядеть более непреклонным.
      – Я больше не стану подвергать этого пушистика подобным испытаниям. Ни его, ни Эббинг. У них обоих уже начали появляться симптомы невроза. Впервые вижу подобные симптомы у пушистиков. А что вы скажете о своих подопечных-обвиняемых, мистер Кумбс?
      – Ну, свидетель, участвующий в тестировании, не обязан давать настоящие показания. К тому же мне вовсе не хочется, чтобы они научились лгать и потом делали это на суде. А как насчет пушистиков из дома Холлоуэя?
      – Я говорил с мистером Холлоуэем. Он понимает всю серьезность ситуации, но категорически против того, чтобы мы использовали кого-то из его семьи, или из семьи майора Ланта, или Герда и Рут ван Рибеков. Он использует этих пушистиков в качестве учителей и вовсе не хочет, чтобы в школе пушистики учились лгать.
      – Понятно. Да, разумеется. - Джек не из тех людей, которые готовы выиграть битву и проиграть войну. - А других пушистиков нет?
      – Ну, миссис Хоквуд вряд ли согласится, чтобы мы учили тех пушистиков, которых предоставили ей для школы, изворачиваться и увиливать. А те, кто помогает мне работать с психически больными, действуют успешно именно потому, что никогда не противоречат реальности. Не знаю, мистер Кумбс.
      – Ну что ж! Только не забудьте, что у нас всего три недели до начала суда.

      Мудрый чувствовал себя несчастным. Они провели в этом месте четыре дня и четыре ночи, и никто не хотел уходить. Место было хорошее, он и сам бы с удовольствием пожил здесь подольше - только ему еще больше хотелось найти Место Больших.
      Это место они нашли в тот день, когда шел дождь, почти на закате, поднимаясь вдоль маленькой течь-воды по узкому ущелью. Поначалу ущелье было очень широкое, а потом постепенно сужалось и сужалось, по мере того как склон горы становился круче. Они нашли хорошее логово: дерево, упавшее в маленькую ложбинку рядом с выступом скалы. Под выступом и стволом земля была сухая, хотя с утра и до времени, когда солнце выше всего, шел сильный дождь. Они набрали много папоротника и сделали большую постель, на которой всем хватило места, и спрятали блестячки, чтобы утром, когда они отправятся на охоту, не пришлось тащить их с собой. Вечерами, поскольку у них уже было готовое логово, они дотемна играли на берегу маленькой течь-воды. Поблизости были вкусные растения, внизу и на склонах по сторонам паслись хатта-зосса и, что самое замечательное, здесь было множество затку - больше, чем кто-либо из них видел за всю жизнь. В последний день они нашли и съели целую ладонь и еще один палец затку, так что каждому досталось почти по целому затку.
      После того как они перешли течь-воду на правую руку солнца, они несколько раз видели леталки. Они все время пролетали вдалеке, в стороне восхода; похоже, они все летели вдоль большой-большой течь-воды, которая текла с правой руки солнца к левой руке солнца. Большая и кое-кто еще боялись и прятались от них, но это было глупо: леталки были далеко, и Большие не могли их увидеть. Большая говорила, что они охотятся, и если найдут их, то всех съедят. Глупая все-таки эта Большая! Большие ведь Народ, а Народ не ест Народ. Глупо даже думать о таких вещах. Это только годза едят друг друга. А Большие, наверно, ненавидят годза, потому что они убили их, когда нашли. Но Большая и Камнелом с Собирателем, которые ее слушались, испугались, и их дурацкая болтовня напугала остальных.
      Пыряло Больших не боялся. Он говорил о том, как хорошо будет их найти и подружиться с ними. Но прочие принялись на него кричать, и это послужило началом ссоры. После этого Пыряло молчал, даже когда они с Мудрым оставались наедине.
      Вот и сейчас они вдвоем бродили вдоль течь-воды, разыскивая затку и стараясь держаться подальше от тех мест, где пасутся хатта-зосса, чтобы не распугать их. Прочие все были в логове, отдыхали или играли; они все утро охотились, убили много хатта-зосса, и все были сыты. Камнелом делал еще один нож, лучше старого, а прочие раскладывали на земле камешки, считая, сколько хатта-зосса и затку они убили. Они будут заниматься этим почти до заката, а потом снова пойдут охотиться. И так каждый день.
      Хорошо иметь такое место, где можно отдыхать и играть во все, во что захочется, и не переходить все время с места на место. Пыряло как раз говорил об этом.
      – Найдем место, как это, когда придем в Место Больших, - сказал Мудрый Пырялу. - Может быть, у Больших таких мест много. Они отправляются далеко на леталках охотиться, а потом всегда приходят назад в одно место.
      – Ты думаешь. Большие живут за горой?
      Мудрый кивнул:
      – Может быть, за другой горой, за многими горами. Но Большие живут там, где левая рука солнца.
      В этом Мудрый был уверен. Он пытался сообразить, откуда он это знает, но с этим было сложнее. Он указал в сторону правой руки солнца, на горную цепь за рекой, которую они перешли ладонь дней тому назад. Потом сел на землю, подобрал палку и провел на земле черту:
      – Течь-вода мы перешли по камням. Помнишь?
      Пыряло, присевший рядом на корточки, кивнул.
      – Потом пришли сюда, к большой-большой течь-вода, которую никто не может перейти. Большая-большая течь-вода идет к правой руке солнца. Где-нибудь далеко-далеко с левой руки солнца большая-большая течь-вода маленькая, вроде этой, выходит из земли.
      Пыряло согласился. Всякая течь-вода где-нибудь выходит из земли, это знают все. Течь-вода становится большой оттого, что в нее впадает много других течь-вода. Мудрый провел другую линию, чтобы показать большую-большую течь-воду.
      – Это должно быть далеко-далеко, чтобы большая-большая течь-вода успела стать большой. Много маленьких течь-вода в нее впадали, - размышлял вслух Пыряло.
      – Да. Это место - никто о нем не знает. Никто о нем говорил. Большие приходят из места, о котором никто раньше не говорил. Место далеко-далеко. И леталки приходят с левый рука солнца. Мы знаем - мы видели.
      – Большой, должно быть, очень умный, - сказал Пыряло. - Ходит на леталке, делает шум-гром. Я думаю, леталка - сделанная вещь. Большой делает ее, как мы делаем дубинку, как мы делаем рубило. Я думаю. Большой сделал блестячки тоже.
      Мудрый кивнул. Он и сам так думал.
      – Среди Больших мы станем как маленькие дети, - сказал он. - Совсем не мудрый. Народ помогает маленьким детям, учит их. Большие будут помогать нам, учить нас. Большие не дают годза, не дают хеш-назза ловить нас, есть нас. Шум-гром делает годза, хеш-назза мертвыми.
      Он посмотрел на противоположный склон долины; отсюда еще было видно то ущелье, где они спасались от хеш-назза. А Большие не стали бы бежать и спасаться; они сделали бы хеш-назза мертвым, разрубили и съели.
      – Но другие: Большая, Другая, Камнелом, Собиратель, - они все бояться Больших, - сказал Пыряло. - И не хотят уходить из этого места.
      Значит, им с Пырялом придется идти одним. Но Мудрому не хотелось бросать остальных, он хотел, чтобы они тоже пошли с ними. Он снова посмотрел на горы по правую руку солнца.
      – Может быть, - с надеждой сказал он, - может быть, хешназза придет из-за течь-вода. Тогда все побоятся оставаться, захотят уйти.
      – Но хеш-назза не может приходить. Вода слишком глубокая, слишком быстрая. И хеш-назза не может пройти там, где мы, - возразил Пыряло.
      Да, конечно. И все же Мудрый очень хотел, чтобы хеш-назза перешел на эту сторону. Тогда все захотят уйти, особенно Большая. Если он увидит это первым и сможет предупредить их… И тут ему в голову пришла мысль.
      – Мы пойдем назад в логово, - сказал он. - Мы скажем другим: хеш-назза пришел. Мы скажем, мы видели хеш-назза. Тогда все захотят уйти.
      – Но… - Пыряло ошеломленно уставился на него. - Но ведь хеш-назза нет! - Он никак не мог понять. - Как же мы скажем, что видели хеш-назза?
      Это было бы то же самое, как тогда, когда Мудрый говорил им о давнем Народе, который рассказывал о дивной стране по левую руку солнца. Это тоже будет не так, как есть, но Мудрый будет говорить, словно это так.
      – Ты хочешь идти в Место Больших? - спросил он. - Ты хочешь, чтобы одни пошли в одно место, а другие в другое? Никогда больше не увидеться? А так мы сделаем, что другие побоятся оставаться здесь. Они не будут знать, что мы не видели хеш-назза. Ты думаешь. Большая пойдет смотреть? Ты не говори глупые вещи!
      – Хеш-назза нет, а мы скажем, что есть?
      Пыряло обдумал это и понял, что так сделать можно. Он кивнул:
      – Они не узнают. Мы скажем им, и они подумают, хеш-назза здесь. Идем.
      – Бежим быстро! - сказал Мудрый. - Хеш-назза гнался за нами; мы испугались.
      И они подбежали к другим, крича:
      – Хеш-назза! Хеш-назза гонится!
      Остальные, сидевшие между логовом и маленькой течь-водой, вскочили на ноги. Никто не усомнился, что хеш-назза вот-вот бросится на них. Та-Что-Носит-Блестячки побежала и схватила палочки, на которых были надеты блестящие штучки; Камнелом схватил рубило, нож, который он сделал, и другой нож, над которым работал. На споры никто времени не тратил. Все принялись карабкаться вверх по склону ущелья, прочь от логова и маленькой течь-воды. Выбравшись из ущелья, все помчались вверх, на гору.
      – Скорей! Скорей! - подгонял их Мудрый. - Не останавливайтесь! Может быть, хеш-назза пойдет сюда, наверх!
      Хеш-назза так делают. Если они не могут поймать добычу, лежа в засаде и подстерегая ее, они пытаются ее обойти. Это знают все. Поэтому те, кто замедлил было шаг, снова припустились бегом.
      Однако когда деревья, впереди поредели, шаг замедлили все. В конце концов они остановились почти у самой вершины и прислушались. В подлеске чирикали птицы, возились мелкие зверьки. Все успокоились: хеш-назза далеко. И сам Мудрый почувствовал облегчение, и только потом вспомнил, что на самом деле хеш-назза не было. Это он сказал, что есть.
      Они вышли на гребень горы. Впереди склон уходил вниз. Он был выше и круче, чем тот, с которого они спускались по ту сторону реки. Внизу, за горой, других гор не было, только мелкие холмы и утесы. Должно быть, там было много рек и лесов, в которых можно охотиться. Далеко-далеко вздымалась высокая гора, так далеко, что она была почти такой же синей, как небо, и сливалась с ним. Мудрый был уверен, что именно на ней берет начало та большая-большая река, что течет к правой руке солнца.
      Прочие, даже Большая, которая все ныла оттого, что им пришлось оставить то замечательное место, вскрикнули от восхищения. Потом Мудрый увидел в небе крохотное блестящее пятнышко, такое маленькое, что он тут же потерял его и не сразу нашел снова. Потом он увидел еще одно, прямо перед собой. Поначалу Мудрый решил, что это то же самое, и удивился, как быстро оно летит - это было слишком быстро даже для леталки Больших. Но потом он снова увидел первое и понял, что пятнышек два. Сразу две леталки! До сих пор Мудрый никогда не видел больше одной зараз.
      Теперь он понял, что был прав. Место Больших и в самом деле находится по левую руку солнца, быть может, как раз за теми высокими горами впереди.

      Через три дня после выборов Гас Браннард приземлился на своем автолете в Хоксу-Митто в середине дня. Джек давно уже - со времен Решения Пендарвиса - не видел его иначе, как в строгом костюме. Но теперь это был снова прежний Гас Браннард, в бесформенной войлочной шляпе, в линялой и застиранной походной куртке с кармашками для патронов на груди, с охотничьим ножом, в шортах, гольфах и высоких башмаках. Он вышел из машины, пожал руку Джеку и огляделся. Потом вытащил из кабины холщовую охотничью сумку и пару чехлов с ружьями и огляделся еще раз.
      – Господи, Джек, - сказал он, - ну ты и построился! С земли этот домина выглядит еще хуже, чем сверху. Надеюсь, ты не распугал всю дичь в округе?
      – В пределах десяти - пятнадцати миль кое-что найти можно. Джордж Лант каждый день посылает пару своих ребят, чтобы они подстрелили чего-нибудь на обед. - Джек взял сумку, которую Гас положил на землю. - Давай устроим тебя, а потом сходим оглядимся.
      – Чертова скотина здесь есть?
      – Немного. Пушистики, которые забредают на южные посты, упоминали о том, что видели хеш-назза. Но такого, чтобы они подходили к самому дому, как бывало в июне, больше нет. И гарпий в последнее время тоже совсем не видать.
      – Ну, значит, мы хорошо потрудились! - Гас тоже не любил гарпий. Да и кто их любит, если подумать? - Я у тебя тут поживу пару дней, Джек. Может, завтра выберусь и подстрелю зебралопу или речную свинью на обед. Но ты не беспокойся. Послезавтра отправлюсь охотиться на чертову скотину.
      В гостиной Джек достал бутылку.
      – До коктейля еще целый час, - сказал он, как бы извиняясь, - но давай все-таки хлебнем! За выборы.
      Он налил себе и приятелю, поднял свой стакан и сказал:
      – Поздравляю.
      – Надеюсь, нам есть чему радоваться, - сказал Гас, осушив стакан примерно на треть. - У нас сто двадцать восемь мест из ста пятидесяти. Это выглядит замечательно - на бумаге.
      Он допил то, что оставалось в стакане.
      – Человек на сорок из них мы действительно можем положиться. Это люди Компании и независимые бизнесмены, которые знают, на чем стоит их бизнес. Еще человек тридцать - честные политики: раз продавшись, они служат тому, кто их купил. Удивительно, - заметил он, - стоило завести на этой планете политику, и здесь тут же развелись политиканы! Что до прочих, они, по крайней мере, не социалисты, не лейбористы-радикалы и не враги Компании. Ничего лучшего у нас не будет, и я надеюсь - хотя ручаться бы не стал, - что они окажутся достаточно приличными. По крайней мере у нас нет достаточно богатых противников, которые могли бы их перекупить.
      – Когда Собрание начнет работу?
      – Через две недели, в понедельник. В отеле "Мэллори". Компания оплачивает все счета. Накануне, в воскресенье вечером, будет банкет. Представляю, как это будет выглядеть! Наутро все они будут мучиться с похмелья.
      Гас брезгливо поморщился. Сам он, видимо, никогда в жизни похмельем не страдал.
      – А к вечеру снова станут устраивать вечеринки в отеле. Так что по-настоящему работать они будут разве что часа два после обеда. Да, может, оно и к лучшему.
      Он посмотрел на свой пустой стакан, потом на бутылку. Джек подвинул бутылку к нему.
      – Набрали сто пятьдесят человек вроде этого вашего Горация Стеннери, или Эба Лаутера из Честервилла, или Барта Хогана из округа Биг-Бенд - я года полтора назад добился его оправдания по делу о краже скота, - и все они будут стараться показать избирателям, какие они крутые государственные деятели, внося всякие мелкие поправки, до которых ни у кого другого просто не хватит глупости додуматься. Мы с Лесли Кумбсом написали вполне приличную конституцию. Страшно подумать, на что она будет похожа, когда они с нею управятся!
      Он допил второй стакан. Прежде чем он успел налить себе третий, Джек предложил:
      – Пошли погуляем, пока народ не собрался.
      Они пошли по тропинке, ведущей на пастбище. Среди построек играло довольно много пушистиков. Было уже довольно поздно, и они успели утратить интерес к занятиям и сбежать из школы. Многие перешли через мост, чтобы поглазеть на чудеса, которые творят Большие с машинами.
      Двое, оба самцы, подошли к ним.
      – Пьивет, Папа Джек! - сказал один, а другой спросил:
      – Папа Джек, а кто этот Большой с мехом на лице?
      Гас рассмеялся и присел на корточки, чтобы оказаться с ними на одном уровне.
      – Пьивет, пушистики! Как имена ваши?
      Они уставились на него с недоумением. Гас всмотрелся в серебристые диски у них на груди. На них не было ничего, кроме регистрационных номеров.
      – В чем дело, Джек? У них что, нет имен?
      – Мы даем имена только тем, кто хочет остаться здесь. А так имена им дают люди, которые берут их к себе.
      – А что, своих, пушистиковых имен у них нет?
      – Они не очень удачные. "Большой", "Маленький", "Другой" и так далее. В лесах они обычно обращаются друг к другу просто "эй, ты!"
      Гас чесал одного из пушистиков за ухом - пушистики все это любят. Другой пытался вытянуть у него из ножен нож.
      – Эй, брось! Не трогай - острое. Ты понимаешь, что такое "острое"?
      – Конечно! Моя нож ост'ый тоже! - пушистик достал из чехла в своей заплечной сумке и показал Гасу трехдюймовый ножик. Для него он был все равно что для человека - девятидюймовый. Лезвие было острым, как бритва: видимо, пушистик жил здесь уже достаточно давно, чтобы научиться точить нож. Другой пушистик тоже показал свой нож, и тогда Гас разрешил им посмотреть свой. У него была рукоятка из рога зароленя. Пушистики ее тотчас узнали.