Возможно, это было не столько беспокойство по поводу собственного благополучия, которое лишало сна сэра Вальтера, а он серьезно опасался за безопасность своей семьи и челяди, которая состояла у него на службе. А Деллард не пошевелил даже пальцем, чтобы рассеять эти страхи.
Сэр Вальтер решительно поднялся, взял свою шляпу и покинул бюро инспектора.
— Этот господин что-то утаивает, — сказал он, едва они вышли на улицу.
— Что ты имеешь в виду, дядя? — спросил Квентин.
— Я не знаю, что это, но думаю, Деллард опять сказал нам не все, что ему известно о восставших крестьянах.
— Что ты теперь предпримешь?
— Две вещи. Во-первых, я пошлю письмо в Лондон и пожалуюсь на упрямую позицию Делларда. Для того, кого послали, чтобы защищать нас, он ведет себя чересчур нагло. И позиция, которую он занял по отношению к нашему народу, мне не нравится.
— А во-вторых?
— Мы еще раз навестим аббата Эндрю. При нашем последнем разговоре у меня сложилось впечатление, что ему тоже известно больше, чем он хотел рассказать нам. Возможно, под влиянием последних событий он передумал и нарушит свое молчание.
Квентин только пожал плечами в ответ. Он знал, что противоречить бессмысленно. Что же касается степени его решимости, то сэр Вальтер был истинным шотландцем.
Итак, они снова отправились к аббатству, и Квентин радовался тому, что на дороге в это утро весело толпился народ, так что им не нужно было опасаться снова стать жертвой нападения. Кроме того, Квентин поймал себя на мысли, что окидывает скептическим взглядом тех людей, которые встречались им на дороге. Случай в библиотеке и развернувшиеся на мосту события сделали его недоверчивым; он больше не доверял окружающему миру. Для него, наивного юноши, это было существенным изменением, но Квентин не знал, следует ли его считать хорошим или плохим. По крайней мере, оно было полезным.
От главного входа в здание монастыря их снова проводили на второй этаж. На этот раз они застали аббата Эндрю погруженным в глубокую молитву.
Монах, проводивший их, попросил шепотом их обождать, пока аббат не закончит свое общение с богом. Сэр Вальтер и Квентин вежливо последовали указанию, и у Квентина выдалась возможность осмотреться в скудно обставленном кабинете аббата. Он увидел старинные книги и свитки. Среди них были спасенные из сгоревшей библиотеки. Аббат Эндрю был не только священником и настоятелем братства в Келсо, но и ученым и исследователем.
Монах закончил свою молитву, осенив себя крестом, и склонился до самого пола. Затем он встал с колен и еще раз поклонился перед простым крестом, который висел на белой, оштукатуренной стене без всяческих украшений. Лишь потом он повернулся к своим посетителям.
— Сэр Вальтер! Мастер Квентин! Как чудесно видеть вас после всего, что с вами случилось, в полном здравии. Я благодарю Господа за это.
— Доброе утро, ваше высокопреосвященство. Значит, и вы уже слышали о покушении?
— А кто не слышал о нем? — ответил предводитель ордена премонстратенцев и улыбнулся на свой мягкий, задумчивый манер. — Если шериф Слокомбе расследует случай, обычно весь Келсо в курсе происходящих расследований.
— Тогда вы наверняка можете догадаться, почему мы здесь.
— Чтобы испросить согласие Господа на скорейшую поимку злодеев?
За то время, которое он провел в Абботсфорде, Квентин не часто наблюдал ситуации, чтобы сэр Вальтер выглядел смущенным. Это была одна из тех редких возможностей, и молодой человек не мог избавиться от впечатления, что аббат Эндрю намеревался сделать именно это.
— Нет, достопочтенный аббат, — все же признался сэр Вальтер. — Мы здесь, потому что ищем ответ.
— Кто этого не делает? Поиски ответов занимают большую часть нашей жизни.
— Пожалуй, так, — согласился сэр Вальтер, — и я боюсь, если я не получу совсем скоро эти определенные ответы, моя жизнь продлится не долго.
— Вы говорите очень небрежно об очень серьезных вещах, — с тихим укором заметил аббат.
— Мое безразличие лишь внешне, достопочтенный аббат, поверьте мне, — сказал сэр Вальтер. — В действительности я полон глубокой заботой, но не столько о себе самом, сколько о людях, дорогих моему сердцу. Одного я уже потерял, а несколько дней назад погиб незнакомый мне человек. Это дело приобретает новые обороты, чему я не могу воспрепятствовать, и это тревожит меня.
— Я чувствую вашу тревогу, сэр Вальтер, и конечно, я упомяну вас и ваших людей в своих молитвах. Однако я в недоумении спрашиваю себя, почему вы пришли именно ко мне. Инспектор Деллард кажется мне в этом случае самым подходящим….
— Мы уже навестили сегодня инспектора Делларда, — самовольно присоединился к беседе Квентин, потому что у него было чувство, что нужно каким-то образом помочь дяде. При этом он удивился собственной дерзости.
— Он поведал нам совершенно абсурдную историю, согласно которой восставшие крестьяне Хайлэндса виновны в нападениях, — пояснил сэр Вальтер.
— И вы не поверили ему?
— В этом нет ничего разумного. Деллард проигнорировал как рассказ Квентина, так и мои наблюдения, и непоколебимо следует своей теории.
— Вы намекаете на дело с руной…
— Да, дорогой аббат. Это те ответы, которые мы ищем.
— У меня?
— Да, ваше высокопреосвященство. Честно говоря, мы надеялись, что вы немного больше расскажете нам, чем в наш прошлый визит.
— Я все рассказал вам, что мне было известно об этом. Но я уже говорил, что вы разворошите зло, если будете заниматься этими делами. И уже буквально вскоре вы убедились, насколько я оказался прав. Поэтому послушайтесь моего совета, сэр Вальтер. Он дан от всего сердца, так расположенного к вам и вашей семье.
— В этом я не сомневаюсь, и вы знаете, что я всегда связан дружбой с монастырем. Но я нуждаюсь не в добрых советах, а в хороших ответах. Я должен знать, что представляет собой эта руна. Деллард не верит в это, но я убежден, что знак и эти опасные столкновения находятся во взаимосвязи.
— Почему вы так уверены? — В голосе предводителя ордена стала заметна легкая перемена. Он уже не звучал спокойно и ровно, что выдало Квентину возросшее напряжение.
— Я ни в коей мере не убежден, достопочтенный аббат. Мой племянник и я блуждаем по лабиринту разрозненных фактов и ищем недостающие нити. Мы надеялись, что вы сможете помочь нам в этом, потому что честно признали…
— Да?
— … у меня сложилось впечатление, что вы знаете немного больше, чем хотите поведать нам, — признался сэр Вальтер со своей открытой манерой. — Я знаю, что вы умолчали об этом не из злого умысла, а потому что не хотели беспокоить нас. Теперь же очень важно знать все. Легче приготовиться к опасности, если знаешь, с какой стороны она грозит.
— Вы заметили это? — Аббат с удивлением поднял брови.
— Мое ремесло научило меня толковать изменения мимики и жестов. Я льщу себя надеждой, что обладаю определенными способностями в искусстве наблюдения, и в вашем случае, ваше высокопреосвященство, для меня было очевидно, что вы не все рассказали нам о руне меча.
Предводитель ордена сперва взглянул на сэра Вальтера, потом на его племянника. Ему понадобилось сделать несколько вздохов, чтобы преодолеть свое удивление. Потом он сказал:
— Умалчивать и утаивать не подобает человеку ордена. Не существует клятвы, которая обязывает нас говорить только правду, однако Господь всегда призывает нас давать честные показания друг другу. Поэтому я не хочу отрицать, что вы правы, сэр Вальтер. Я знаю этот знак, который вы показали мне, и я видел его прежде.
— Почему вы не сказали нам об этом?
— Потому что я не хотел, чтобы вам или вашему племяннику что-то угрожало. Эта руна, сэр Вальтер, относится к царству зла. Она происходит из языческих времен, и еще ни разу она не приносила людям ничего доброго. Этим, боюсь, вам придется довольствоваться, потому что больше я не могу, или, скажем так, мне нельзя сказать вам.
— Мне очень жаль, аббат Эндрю, но я ни в коей мере не могу довольствоваться этим. У меня есть все основания для предположения, что эта руна и нападение на посту находятся во взаимосвязи. Я должен выяснить, что скрывается за этим.
— Инспектор Деллард не признает существования взаимосвязи.
— Да, не признает, — удрученно подтвердил сэр Вальтер. — Он убежден, что руна не имеет ничего общего с произошедшими событиями.
— Поэтому вы не хотите мириться с этим? На мой взгляд, инспектор осторожный и опытный детектив, пользующийся доверием как правительства, так и лэндлордов.
— Потому что я имею подозрение, что инспектору важнее использовать события как предлог для обвинения восставших, нежели действительно выследить преступников, — откровенно заявил сэр Вальтер.
— Это очень тяжкое обвинение.
— Не обвинение. Подозрение, которым я делюсь с хорошим другом. Вам и мне всегда была важна истина, мой дорогой аббат. Что же касается Делларда, то я не уверен в этом.
Снова наступила пауза, во время которой Квентина переводил взгляд с одного мужчины на другого.
Оба четко выразили свою позицию, и Квентин едва ли мог сказать, кто привел более убедительные аргументы. Как сэр Вальтер, так и аббат внушали к себе уважение, но Квентин не находил себе места от напряжения. Кто же кого одолеет?
Учитывая положение вещей, о которых шла речь, Квентин не был окончательно уверен, хотел ли он сам, чтобы его дядя получил желаемое…
— Я уважаю ваши намерения, сэр Вальтер, — сказал наконец аббат Эндрю, — и мне известно, что вы испытываете. Но я не могу сказать вам больше, чем уже сделал. Я хочу только предупредить вас еще раз: руна — это знак зла. Смерть и проклятие падет на того, кто последует ее темными путями. Два человека уже погибли, и чуть было, — тут он взглянул на Квентина, — не погибли другие. Будьте благодарны за тех, кто еще находится среди нас, и оставьте эти события в покое. Пока, — со значение добавил аббат Эндрю. — люди получают помощь, на которую они не рассчитывали.
— О чем вы говорите? — спросил сэр Вальтер, и его вопрос прозвучал горько и саркастично. — О моем ангеле-хранителе?
— Я всецело верю в то, что Всемогущий простер над нами свои защищающие руки, сэр Вальтер, даже в такие мрачные времена, как эти. Не забывайте, что вы видели и слышали, и доверьтесь тому, что Бог будет оберегать вас и ваших ближних. Я прошу, нет, я умоляю вас: забудьте руну. Не ради вас. Подумайте о своей семье.
Аббат говорил тихо, подчеркивая каждое свое слово. У Квентина при его словах мурашки пробежали по коже, похоже, даже его обычно такого невозмутимого дядю не оставили равнодушным слова монаха.
Смерть и разрушение, руна, которая принадлежала к царству зла, — Квентин испытал ужас при этих словах и без раздумий навсегда вычеркнул бы это дело из своей памяти. Но сэр Вальтер не пошел на это, хотя его прежде такое решительное выражение лица стало мягче и уступчивее.
— Хорошо, — сказал он наконец хриплым голосом. — Я благодарю вас за ваши искренние слова, достопочтенный аббат, и хотя я все еще жажду узнать правду, я обещаю подумать об этом.
Аббат Эндрю тоже внешне успокоился.
— Сделайте так, сэр. Ваша семья будет вам благодарна. Существуют такие древние вещи, что сама история забыла о них. Традиции, которые происходят из мрачных времен. Слишком много людей из-за них поплатились своими жизнями, слишком легкомысленно расстались с ней. Зло было последствием. Проклятие, от которого нет спасения…
— Вперед! Сгоните их вместе!
Рубящие приказы Чарльза Делларда раздались над деревенской площадью в Эднеме. Маленькое местечко, расположенное в четырех милях от Келсо, стало целью операции, которую решил провести инспектор, следуя порыву интуиции.
Утрамбованная глинистая почва задрожала под топотом копыт, когда на своих скакунах влетели драгуны. Их красные мундиры сверкали, начищенные сапоги и черные шапки из кожи лоснились. Сабли отражали свет полуденного солнца и слепили глаза деревенским жителям.
Со всех сторон прибывали всадники и гнали деревенских жителей перед собой, пока те, как напуганное стадо, не заполнили центр площади, окруженной обшарпанными хижинами с соломенными крышами. Женщины и дети плакали, пока мужчины, которых выгнали из лавок и мастерских, сжимали в бессильной ярости кулаки.
Деллард смотрел на все с равнодушием. Инспектор, который, как и его люди, сидел на высоком скакуне и посматривал сверху на бедно одетых деревенских жителей, привык к тому, чтобы его ненавидели. Его дело заключалось в том, чтобы принимать решения и жестко воплощать их в жизнь. Его долгий опыт на этом поприще развил у него целенаправленный инстинкт к тому, как действенно запугивать массы и подчинять их своей воле.
У власти было два столпа: жестокость и произвол.
Жестокость, чтобы никто не сомневался, что он имеет право распространять свою власть.
Произвол, чтобы никто не чувствовал себя уверенно и чтобы вселять в людей ужас.
Драгуны надежно выполняли свою работу, которой любовался Деллард. Редкий всадник не был бородатым шотландцем, который выступал против собственных земляков. Многие из них были причастны к clearance в Суферлэнде. Грэнвий рекомендовал их, и Деллард тут же воспользовался его советом, когда речь зашла о том, чтобы собрать крепкий отряд для этой миссии.
Наконец речь шла при этом больше, чем просто об отряде. Деллард был реалистом, который с отвращением относился к патетическим словам. Но на этот раз речь шла обо всем…
Один из драгун разрядил свой мушкет. Закладывающий уши грохот, раздавшийся над деревенской площадью, заставил замолчать воющую толпу. Наступило молчание. Где-то зафыркала лошадь и цокала подковами. Больше ничто не нарушало тишину.
Жители деревни испуганно поглядывали на драгун, которые окружили их со всех сторон. Деллард разглядел гнев и страх в глазах людей и наслаждался ощущением своей победы и власти.
Он направил коня сквозь ряды своих людей. В форме с темным мундиром, белыми брюками и широким плащом, который он накинул на плечи, инспектор производил мрачное и наводящее ужас впечатление, так что жители деревни расступились перед ним.
Деллард умел вызывать страх и знал, что нужно предпринять, чтобы он сыграл ему на руку. Он обождал еще несколько мгновений и оставил жителей деревни в неведении по поводу того, что произойдет с ними. Потом он повысил свой резкий голос, так что тот громко раздался над площадью.
— Мужчины и женщины Эднема, — закричал он, — я инспектор Чарльз Деллард из правительства его Величества короля. Может быть, вы уже слышали обо мне. Меня прислали сюда, чтобы расследовать случаи, которые привели к пожару в библиотеке в Келсо, а я знаменит и в то же время пользуюсь дурной славой, потому что всегда выполняю свои поручения к полному удовлетворению его Величества. Конечно, я знаю уже, кто скрывается за подлым нападением, и я занят тем, что преследую этих подлых преступников и приведу их к ответу. Вот причина того, почему я здесь. Я получил сведения, согласно которым некоторые из восставших, виновные в беспорядках в Галашилсе, скрываются в этой деревне!
Волнение поднялось на деревенской площади. Мужчины и женщины обменивались смущенными взглядами, и Деллард наблюдал за растущим страхом в их глазах. Конечно, они и понятия не имели, о чем он говорил, и они тревожно спрашивали, что он намеревается делать с ними и что должно произойти дальше.
Вперед выступил какой-то мужчина лет шестидесяти. Одежда на нем была крайне ветхой и ободранной, как и шляпа, которую он мял в своих костлявых руках.
— Чего ты хочешь? — спросил холодно инспектор.
— Сэр, меня зовут Ангус Донован. Я тот, кого жители Эднема выбрали своим старейшиной.
— Ты бургомистр?
— Если вам угодно так меня назвать, сэр.
— А что ты хочешь от меня?
— Заверить вас от имени жителей Эднема, что вы, видимо, ошибаетесь. В нашей деревне не останавливались никакие восставшие. Каждый мужчина и каждая женщина в Эднеме почитают закон.
— И ты ожидаешь, что я поверю в это? — угол рта Делларда презрительно опустился вниз. — Вы, крестьяне, все одинаковы. Кланяетесь и опускаете свои головы, но как только мы поворачиваемся спиной, показываете свое истинное лицо. Вы поджигаете и разрушаете, вы такие хитрые и жадные, что даже убиваете своих собственных земляков.
— Нет, сэр. — Бургомистр низко поклонился. — Простите, если я противоречу, но в Эднеме нет таких людей, которых вы описали.
— Возможно, они родом не из Эднема, — возразил Деллард. — Но кто оказывает поддержку преступникам или помогает им скрываться от ока закона, тот делает себя таким же соучастником их злодеяний, как если бы совершил их сам.
— Но здесь нет никаких преступников, поверьте мне. — В голосе старого Донована появилось отчаяние.
— Прекрасно, — равнодушно сказал Деллард. — Тогда докажи мне это.
— Доказать вам? — Глаза бургомистра расширились от удивления. — Но как я могу доказать вам, сэр? Вы должны поверить мне на слово. Моему слову старейшины деревни и ветерану битвы под….
Чарльз Деллард только рассмеялся в ответ.
— И так всегда с шотландцами, не правда ли? — насмехался он. — Как только они не знают больше, они клянутся своим славным прошлым, потому что это все, что им осталось. Но это вам не поможет. Капитан?
Драгун, с золотыми эполетами офицера, выпрямился в седле.
— Слушаю, сэр!
— Эти люди получают полчаса, чтобы выдать нам восставших. Если они этого не сделают, подожгите их дома.
— Будет исполнено, — залаял офицер, и по его каменной роже было ясно, что он не задумываясь выполнит любой приказ своего командира.
— Н-но, сэр, — промямлил Ангус Донован, пока среди жителей деревни тихо поднималась паника.
Жестокость и произвол, довольно подумал Деллард.
— Чего ты хочешь? — спросил он. — Я оставляю вам справедливый шанс, разве не так? Точно так же я могу приказать моим людям взять заложников или расстрелять кого-нибудь из вас.
— Нет! — испуганно закричал старик и с мольбой поднял руки. — Все что угодно, только не это!
— Сделайте, что я велю, и с вами ничего не случится. Приведите нам восставших, и мы отпустим вас невредимыми. Продолжайте прятать их дальше, и ваша деревня сгорит.
— Но наши дома… Это все, что у нас есть!
— Тогда вы должны поторапливаться и делать то, что я требую от вас, — жестко сказал Деллард. — В противном случае у вас вообще ничего не будет. Капитан?
— Да, сэр?
— Полчаса. И ни минуты дольше.
— Будет сделано, сэр.
Деллард кивнул головой. Потом он взял уздечку, пришпорил коня и ускакал прочь с деревенской площади. Темный плащ развивался за ним, и ему было ясно, что многие деревенские жители видели в нем воплощение дьявола.
Жестокость и произвол.
Чарльз Деллард был доволен. События развивались так, как он запланировал их.
Если Скотт и Слокомбе узнают об этом, они решат, что он хотел спровоцировать тем самым население, чтобы подтолкнуть националистов к переговорам. Вероятно, они будут протестовать, и, возможно, Скотт напишет в Лондон следующее из своих печально известных писем.
Делларду было все равно. Насколько далеко распространялись его планы, не ведал никто из этих простофиль. И потом, через много лет, никто больше не захочет поверить, что это все началось в захолустной дыре по ту сторону границы.
В дыре, по имени Эднем.
Глава 9
Шесть дней спустя Мэри Эгтон достигла замка Ратвен, того самого места, которому суждено стать ее новой родиной.
Путешествие было долгим и утомительным, однако Мэри не предавалась старой печали, сопровождавшей ее по дороге из Эгтона до Галашилса. Происшествие на мосту и смерть несчастного Винстона были ужасны, но оба эти события показали ей наглядно, что жизнь — подарок, которому она должна быть благодарна.
Конечно, и пребывание в Абботсфорде способствовало тому, чтобы Мэри чувствовала себя лучше; впервые за долгое время она встретила людей, у которых встретила понимание и теплый прием. Скотты не только приняли ее у себя в доме и разделили с ней свою трапезу, они дали почувствовать ей и Китти, что им рады. И это чувство что-то изменило в Мэри; подтолкнуло к тому, чтобы она не смотрела на эту суровую страну по другую сторону границы с таким сильным страхом и недоверием, как еще в самом начале ее путешествия. Многое здесь показалось ей своеобразным и чуждым. Но некоторые вещи странным образом показались ей знакомыми, как она почувствовала это в тот короткий миг, когда впервые взглянула на Пограничье и на Лоулэндс.
Чтение романов сэра Вальтера Скотта, безусловно, способствовало тому, что Мэри ощущала себя все больше связанной с Шотландией. Великодушно он подарил ей полное собрание своих изданных на данный момент романов и баллад, и в течение предыдущих шести дней Мэри только читала, к большому мучению Китти, которая не любила книги и предпочла бы с большим удовольствием поболтать о платьях и посплетничать.
Мэри же обрела через книги сэра Вальтера понимание своей новой родины. Теперь она верила, что лучше осознала происходящее. Ей казалось, что она слышала ритм биения сердца шотландского джентльмена, как сэр Вальтер назвал это. Некоторые из его книг она уже прочитала не по одному разу, но лишь теперь она осознала их истинное значение. В описаниях исчезнувших эпох, в языке, которым сэр Вальтер рассказывал о благородных витязях и нежных дамах, было что-то от благородства и достоинства этой древней, очень древней земли. И в этот раз Мэри была горда, что может стать частью ее.
Еще несколько дней назад ее путешествие в Ратвен казалось ей отправлением в ссылку; она чувствовала себя нелюбимой дочерью, которую сбывают на чужбину.
Однако только теперь она поняла свою судьбу как возможность. Не исключено, что это было даже предопределено — начать здесь, на севере империи, новую, содержательную жизнь. Возможно, замок Ратвен станет ей больше родиной, нежели был дворец в Эгтоне; и возможно, она найдет в лице Малькольма Ратвена любовь на всю жизнь.
— Вы взволнованны, миледи? — поинтересовалась Китти, умевшая читать мысли своей госпожи по ее мимике. Так от нее не ускользнуло, что настроение леди Мэри заметно улучшилось за последние дни.
— Конечно, и ты тоже была бы взволнованна на моем месте! Я скоро встречу своего мужа, с которым проведу остаток моей жизни.
— Вы действительно ни разу не видели лэрда Ратвена?
— Нет.
— Даже на портрете?
— Даже на портрете.
— Тогда я хочу поведать вам то, что говорят о нем, — сказала Китти и наклонилась вперед, словно она не хотела, чтобы ее подслушали. — Рассказывают, что лэрд очень хорош собой и является украшением своего рода. Кроме того, он очень состоятельный и образованный мужчина. И хотя он урожденный шотландец, поговаривают, что он придерживается английских обычаев и джентльмен чистейшей воды.
— Да? — спросила Мэри и скептически подняла бровь. — И кто это выдумал?
Китти, которая не могла долго хранить тайны, покраснела и отрицательно затрясла головой.
— Нет, миледи, — призналась она. — Я рассказала вам это, потому что не хочу, чтобы вы тревожились. Все будет хорошо, вы сами увидите. Вы просто должны в это сильно верить.
Мэри улыбнулась. Беспокойство Китти было так трогательно, она так наивно полагалась на судьбу. Но возможно, она права. Если бы пару недель назад Мэри кто-нибудь сказал, что она повстречает сэра Вальтера, она бы посчитала это невозможным. Однако это произошло, и эту встречу можно рассматривать как добрый знак, как указание на то, что еще есть надежда. Надежда на прекрасную свободную жизнь без запретов и условностей, которые она оставила дома. Вероятно, она обретет счастье в замке Ратвен.
— Итак, моя дорогая Китти, — сказала она. — Я доверюсь своей судьбе и обожду, что меня ждет в замке Ратвен. Может быть, там мы переживем самые счастливые дни нашей жизни.
— Конечно, — ответила камеристка и довольно захихикала. — Балы и приемы, прекрасные платья и торжественно накрытые столы. Вы увидите, что все будет прекрасно, миледи.
— И кто знает, — добавила Мэри с лукавой улыбкой, — возможно, еще для тебя найдется красивый молодой человек.
— Миледи! — охнула камеристка и покраснела. Она бы отчаянно защищалась против такого подозрения, если бы в этот момент по ту сторону холма, который обогнула карета, не показались стены замка Ратвен.
— Только посмотрите, миледи! Мы приехали!
Мэри взглянула через запотевшее стекло. В карете было нестерпимо холодно; влажность, которая поднималась от почвы и повисала сырым туманом над скудными, землистыми холмами, казалось, проникала через все щели и заставляла зябнуть дам. И вид на замок Ратвен тоже не способствовал тому, чтобы прогнать холод.
Мощные стены из природного камня, такие толстые и внушительные, словно они стояли здесь с сотворения мира, возносились к небу над густым туманом. За стенами возвышалась заканчивающаяся зубцами грозная главная башня, к которой примыкал многоэтажный дом, в чьих высоких вытянутых окнах поблескивал свет. По правую руку от мощного сооружения из стен выпирали оборонительные башни и обращались на восток, туда, где располагались невысокие холмы, отделенные узким потоком воды. С другой стороны начинались отвесные скалы, к которым примыкал замок Ратвен; крутая пропасть разверзалась по ту сторону крепостной стены, которую венчала на западе высокая сторожевая башня. На ней висел крепкий балкон; Мэри показалось, что она увидела на нем призрачную фигуру, темную и согнувшуюся. В следующий момент фигура исчезла, и Мэри подумала, что это был мираж.
Карета добралась теперь до вершины подъема. Ухабистая улица вела к большим воротам, зияющим в мощных стенах крепости. Оттуда из стен выпирали мощные стропила деревянного подъемного моста, перекинутого через широкий ров, который окружал замок и заканчивался пропастью на западе.
Когда карета приблизилась, то створка ворот открылась, словно это была рука привидения.
Мэри и ее камеристка переглянулись. Первое впечатление, которое произвел замок Ратвен, было далеко не гостеприимным. Мэри изо всех сил старалась смотреть на вещи в положительном свете — но она не могла иначе, чем увидеть в раскрытых воротах замка огромную зевающую пасть, которая грозила проглотить ее и Китти.
Чем ближе карета подъезжала к стенам замка, тем выше и более грозно они возвышались. С тоской Мэри уговаривала себя, что мрачность, исходящая от этого места, вызвана лишь неприветливой погодой. Стоит только взойти солнцу высоко на небо, и холмы будут усеяны цветами, и впечатление изменится. Но все казалось таким печальным и унылым, печальным и мертвым.
Мэри подумала с ностальгией об Абботсфорде, о садах, которые ей показала леди Шарлотта, о лугах с сочными травами, раскинувшихся вдоль Твида. Всю свою жизнь она не забудет те часы, которые провела в доме Скоттов. Воспоминания об этом немножко помогли ей преодолеть мрачное настроение.
Карета подъехала к воротам. Раздался пустой и глухой звук, когда подковы лошадей застучали по подъемному мосту и под сводами надвратной арки. Тут же внутри кареты стало мрачно. Чувство беспокойства закралось в душу Мэри, и даже на лицо беззаботной Китти легла тень.
Но когда проехали через ворота, не стало существенно светлее; карета с обеими дамами въехала в окруженный крепостными стенами внутренний двор, чья торцовая часть граничила с неприступным большим домом. По обеим сторонам располагались приземистые здания с конюшнями, однако нигде не было видно ни души.
Наконец карета остановилась. Лошади застыли, и Мэри показалось, что она слышала, как животные беспокойно фыркали. Кучер, которого им предоставил Вальтер Скотт, слез с козел и откинул складные ступеньки, потом открыл дверцу.
— Миледи, мы прибыли. Замок Ратвен.
Мэри оперлась о руку, которую ей подал кучер, и вышла из кареты. Она приподняла свои пышные юбки согласно дамской моде, чтобы не испачкать их в песке.
Холодный сырой воздух подул ей в лицо. Оробев, она огляделась по сторонам, и не увидела ничего, кроме серых мрачных каменных стен. На западной башне высоко выступал балкон, но силуэт исчез; вероятно, он Мэри привиделся.
В главном здании замка теперь открылись высокие двери, и стройная женщина вышла изнутри. Мелкими шажками она спустилась по лестнице вниз во двор, при этом она держалась с полным достоинством и высокомерием. Две служанки сопровождали ее с опущенным взором. Из конюшни мелькнули согнутые фигуры, которые занялись каретой и лошадьми, не поднимая глаз на гостью.
Стройная женщина, одетая в широкое платье из отливающей серебром парчи, подошла к Мэри. Она уже не была молода, как можно было предположить по ее фигуре и осанке. Ее волосы, строго зачесанные наверх, уже поседели, и кожа, напудренная по старому обычаю, покрылась морщинами. Выражение бледного, худого лица было строгим, а близко посаженные глаза смотрели внимательно и живо. Красота никогда не была свойственна этой женщине, но исходящее от нее ощущение внушало уважение. Это Мэри заметила еще при их последней встрече, когда та прибыла в Эгтон и одобрила свою будущую невестку.
Мэри знала эту женщину, это была Элеонора Ратвен, мать ее будущего супруга.
Мелкими шажками хозяйка замка Ратвен подошла к Мэри. Ее лицо не выражало волнения, не выдавало ни радости, ни симпатии. Вместо этого она протянула руку, чтобы позволить младшей по возрасту даме преклонить перед собой колено по старинному обычаю.
Мэри знала, чего от нее ожидали. С раннего детства ей привили это, и хотя не все старинные обычаи были ей по душе, она подчинилась этикету. Мэри взяла руку леди Элеоноры и низко поклонилась, опустив голову, пока хозяйка замка не позволила ей снова подняться.
— Поднимись, дитя мое, — сказала она, и ее слова прозвучали для Мэри и ее камеристки Кити так, будто сырой, холодный туман вдруг окутал ее голос. — Добро пожаловать в замок Ратвен.
— Благодарю вас, миледи, — ответила Мэри и послушно поднялась.
— Мы так давно не виделись. Ты стала еще красивее со времени нашей последней встречи.
Мэри поклонилась еще раз.
— Миледи очень снисходительны ко мне. Усталость от долгого путешествия осталась у меня за плечами и, несомненно, отразилась на моей внешности.
— Леди всегда остается леди, дитя мое. Разве твоя матушка никогда не говорила тебе об этом?