«Джоконда» Мценского уезда

Ой, ребята, ошибаетесь — есть у меня выбор! Я вспомнила веселое лицо Андрея и задумчивое Бориса. Но об этом не сейчас.

— Лев Наумович, а ведь у вас тоже нет выбора. Картина у меня, и если она вам действительно нужна, то придется согласиться с моими условиями. Хорошо, я сбавлю цену — сто пятьдесят.

— Милая девушка, мы с вами не на восточном базаре. Давайте поближе к реальности. Скажем, пятьдесят тысяч.

Сдает свои позиции. Значит, имеет серьезный интерес.

— Сто пятьдесят — и не рублем меньше. Я ведь вам не из бабушкиного сундука вещь предлагаю. Я очень рискую, а за риск надо платить.

— Да, я вас недооценил. — Лев Наумович прикрыл глаза тяжелыми веками. По его лицу пробежала какая-то тень. — Ну, хорошо. В конце концов, вы правы — за риск в самом деле надо платить. Я согласен!

Ох не нравится мне это! Слишком быстро согласился. Или уж так подпирает?

— А теперь давайте решим, когда вы принесете мне товар.

Никаких «принесете»! Сейчас он сыграет по моим правилам.

— Лев Наумович! Я не попрусь через весь город с картиной. Мне не нужны чужие глаза. Да и возвращаться с деньгами в общественном транспорте тоже не хочется.

— Разве это проблема? Я пришлю за вами машину.

— Нет, мы сделаем по-другому. Вам нужно самому приехать ко мне домой с деньгами и забрать портрет. А уж за моим порогом делайте что хотите. А я хочу только одного: получить деньги, как можно быстрее развязаться с этой историей и все забыть. Надеюсь, по поводу моего адреса вы тоже успели навести справки?

— Допустим.

— Вот и отлично. Жду вас у себя завтра, скажем, в восемь вечера.

Хитрик задумчиво играл кистями пояса.

— Не могу сказать, что мне эта идея по душе. Я больше привык общаться на своей территории. Хотелось бы иметь гарантии…

— Лев Наумович, помилуйте! Это мне впору требовать от вас гарантий. Я — продавец, следовательно, рискую больше. А вдруг это подстава и на самом деле вы из милиции?

— Я похож на милиционера? — развеселился Хитрик.

— Не похож, — честно ответила я, — но мало ли…

— Пожалуй, вы правы. Ладно, убедили! Завтра буду у вас ровно в восемь. И хочу предупредить — я очень не люблю сюрпризы. Если вы, девочка, влезли в эту игру — заметьте, по собственному желанию, — то должны играть по правилам. Я достаточно понятно выражаюсь?

Складки у губ обозначились резче, неуловимый взгляд приобрел жесткую определенность. По моей спине забегали противные мурашки. Как будто я подошла к самому краю пропасти и заглянула в черную бездну.

Но уже через мгновенье мой собеседник опять принял вид расслабленного сибарита, любителя комфорта, красивых женщин и хорошей выпивки.

— Дорогая моя! Предлагаю от дела перейти к более приятной материи и обмыть наше знакомство. — Лев Наумович взял со столика маленький колокольчик и позвонил. Игра в барина продолжалась.

Боковая дверь бесшумно отворилась, и на пороге возникла давешняя горничная в белом фартуке.

— Тетя Люба, пожалуйста, принесите нам из кухни все, что нужно, — демократично попросил Хитрик своим ватным голосом. Женщина исчезла.

— Спасибо. — Я очнулась от наваждения, навеянного комфортом мягкого кресла и богатым интерьером. — В следующий раз.

— Куда вы спешите, Сима? Сегодня выходной. Посидим, выпьем хорошего вина, поболтаем об искусстве. Я ведь тоже, знаете ли, не чужд. Даже хотел стать художником. А потом мой водитель доставит вас домой в лучшем виде.

Ну уж нет! Вдруг невыносимо захотелось вырваться из этого роскошного уюта. Я вспомнила картинку, которую когда-то видела в учебнике по ботанике. Огромный цветок раскинул свои яркие лепестки по земле. Название раффлезия, так, кажется. Самый большой цветок в мире, он имеет невыносимый запах гниющего мяса. На этот запах слетаются всякие любители падали и опыляют хитрое растение. Мне показалось, что в дорогих апартаментах Льва Наумовича сквозь аромат импортного дезодоранта и прохладу кондиционера мой нос уловил мерзкую вонь гниения. Скорее на свежий воздух!

— Не беспокойтесь, я хочу прогуляться немного, зайти к подруге.

— Очень жаль! В таком случае не смею задерживать.

По уже знакомой мощеной дорожке мимо раскрашенных гномиков, мимо фонтана, мимо кокетливых цветочных газонов я почти добежала до калитки и выскочила на пыльную улицу. Герда вырвалась-таки из душных объятий коварной колдуньи, чтобы вернуться в свою жизнь. Пусть не комфортную и не очень сытую, зато без запаха могилы. Калитка за мной тихо закрылась. Надеюсь — навсегда!

А теперь и в самом деле, пожалуй, прогуляюсь — приду в себя. Тем более раз уж волей случая субботним вечером оказалась в центре города.

Часы успокаивали — до телефонного звонка моего второго клиента оставалось еще порядочно времени. Район, в котором находился особняк Хитрика, был самым зеленым и чистым. То, что называется «тихий центр». Когда-то, давным-давно, здесь, к постоянной досаде городских властей, располагался целый квартал старых частных домишек, перекочевавших из прошлой эпохи. Стоило свернуть с центральной улицы, и буквально через пару шагов вы, словно на машине времени, попадали в атмосферу патриархальной жизни. Той, какую изобразил Поленов на своем известном полотне «Московский дворик».

Толпа приземистых бревенчатых строений под зелеными и синими железными крышами деревенской плотиной тормозила стремительную реку жизни, превращая ее в сонный спокойный пруд. На веревках полоскалось немудрящее бельишко, босоногие дети с криками носились, прибивая пятками теплую пыль. Собака, вся в репьях, лакала из лужи у водоразборной колонки. Мудрые старухи, лузгающие семечки на завалинках, даже в жару были обряжены в особые плюшевые жакеты, которые, как и незабвенный болгарский бренди, назывались «плиски».

В начале каждого лета огромные тополя заваливали округу сухим пушистым снегом, он после дождей сбивался вдоль тротуаров в мокрые серые валики. Это был уголок психологической разгрузки посреди городского безумия. Здесь даже у самого продвинутого человека срабатывала генетическая память. По крайней мере, мне всегда хотелось привалиться плечом к шершавому стволу старой липы и так стоять, слушая безмятежное кудахтанье кур и вдыхая аромат травяной свежести и горького банного дыма.

Но город зашел исподтишка и победил. Наши местные толстосумы быстро смекнули, что избушки в центре города — недорогой и лакомый кусочек. Дома стали скупать за бесценок, переселяя наивных наследников патриархальной старины в многоэтажки на окраине. А на месте водоразборных колонок и трогательных палисадников, заросших лопухами и одуванчиками, моментально появились те самые архитектурные шедевры из красного кирпича, о которых уже было упомянуто.

От прежних времен сохранилась, пожалуй, только тишина. Да еще запах травы. Богатые тоже ценили свежий воздух. Площадки между особняками были плотно засеяны специальной газонной травой. Утром траву подстригли. Увядающие стебли безвольно лежали на газонах и источали волшебный дурман, от которого сладко плыла голова и хотелось всех жалеть и плакать. Сесть бы сейчас в тишине на лавочку, от всего отрешиться и почитать по обыкновению.

Но день еще не закончился. И по моим расчетам, скоро должен позвонить еще один желающий стать обладателем скромной дамы в черном. Господин Мишель Селье. Странный тип, который прибыл к нам с благотворительной миссией из Франции (в этом сомневаться не приходилось), который в совершенстве владеет русским, но предпочитает скрывать это, и который неведомым образом оказался тоже замешан в загадочной истории с портретом. А когда на одну вещь претендуют несколько покупателей, то умный продавец, несомненно, устроит аукцион. Именно так я и собиралась поступить. Только мой аукцион будет особенный. И с аукционерами еще предстояло договориться. А потому нечего принюхиваться к свежему сену, словно Муся к валерьянке. Пора домой.

Мсье Селье, как и положено деловому европейцу, был точен. Я еле успела влететь в квартиру и отдышаться.

— Мадам Нечаева, что вы решили? — Француз не стал заниматься «галантереей» и сразу взял быка за рога. Вернее, телку, то есть меня.

— Я принимаю ваше предложение. Но только во избежание ненужных осложнений сделку мы будем осуществлять на моей территории.

— В каком смысле?

— В смысле у меня дома. Раз вы знаете мой телефон, то подозреваю, что и адрес тоже. А потому прямо завтра и приезжайте с деньгами ко мне в восемь вечера. Только, пожалуйста, не опаздывайте.

— Может быть, все-таки лучше встретимся в нейтральном месте?

— Моя квартира — это и есть самое нейтральное место, — уверенно сказала я. А потом для еще большей убедительности привела все те же резоны, что и в разговоре с Хитриком.

Француз согласился. Подозреваю — без особой радости, что почувствовалось по его интонации. Ну вот, билеты на аукцион розданы. На меня накатило вдохновение. Завтра, если не произойдет ничего непредвиденного, в моей скромной квартирке состоятся выездные торги «Сотбис». Или «Кристи». Дамы и господа! Лот номер один! Портрет неизвестной дамы в черном работы художника Старицкого. Прекрасный образец салонной портретной живописи начала двадцатого века. Стартовая цена… Кто больше?

Воображение разбушевалось не на шутку. Я стала ходить по комнате, кланяться, произносить жаркие монологи и стучать несуществующим молотком. Кто бы подсмотрел сейчас в замочную скважину! Да, пожалуйста, подсматривайте. Ну и что такого? А может, я не наигралась в детстве. В аукционеров, в продавщиц краденого, а также в сыщиков и прокуроров. Стоп, пожалуй, хватит резвиться. Пора заняться подготовкой последнего действия этой запутанной пьесы из цикла «Сам себе режиссер». Я надеюсь, что действие на самом деле будет последним. И когда занавес упадет, убитый герой встанет. Он прижмет к груди букет цветов и под гром оваций покинет сцену.

Я зябко передернула плечами: не хотелось быть убитым героем. А вдруг картонный кинжал окажется настоящим?

Ко мне подошла Муся, потерлась пушистой шкуркой о мою ногу, великодушно оставляя на брюках клочки серой шерсти, и сказала:

— Успокойся, Сима, а то все закончится истерикой.

Матроскин, мяуканье которого я тоже уже научилась понимать, добавил:

— Немедленно звони Борису.

Хорошо, звоню Валевичу и объявляю большой сбор.

На следующий день утром мы встречались втроем: я, Борис и Андрей. Накануне по телефону я объявила, что имею важную информацию и что это вопрос жизни и смерти. И добавила, что для конспирации лучше собраться на стороне, поскольку за мной могут следить.

— И пусть Андрей постарается раздобыть портативный диктофон. — После этих моих слов Валевич только хмыкнул в трубку. Не удивлюсь, если на встречу вместо диктофона он притащит какое-нибудь седативное средство, из тех, что выдают по рецепту с круглой печатью. Поди уже и так не раз подумал, нужна ли ему такая беспокойная подруга.

Мы условились встретиться в летнем кафе «Бриз» под крылом местного Брюса Уиллиса. Причем я особенно настаивала на том, что прийти туда необходимо поодиночке и увидеться как бы случайно. Именно так ведут себя заговорщики во всех детективах. Конечно, в масштабах нашего городка моя предосторожность могла показаться излишней и нелепой, но чем черт не шутит… Пусть лучше все идет по законам жанра.

Перед выходом из дома я еще раз перебрала вещественные доказательства: фотографию, умыкнутую мной из семейного Васиного альбома, и конверт с копиями документов, которые выслала Вал юля. Негусто! Все остальное в голове. Надеюсь, мне удастся предложить стройную версию, которая убедит мужчин, что я поступаю правильно.

День обещал быть прекрасным. Несмотря на утренний час, по городу уже фланировали праздные сограждане в поисках хлеба и зрелищ. Все лавочки на бульваре были утыканы молодыми людьми обоего пола, то там то сям бренчали гитары и самовыражались народные певцы. Небо блистало незамутненной синевой, солнце лупило по городу из станкового пулемета. Присесть бы сейчас в тени со стаканчиком пломбира в руках и послушать доморощенных бардов. Так нет ведь — нашла себе приключений на все места и теперь несусь к заветному месту встречи, которое, как известно, изменить нельзя. И прикид у меня подходящий: серо-буро-малиновые брючки и примерно такой же пиджачок. Это чтобы, значит, в глаза особенно не бросаться. На носу темные очки. В руках пакет с вещдоками. Мата Хари Мценского уезда на пенсии. Так, подрабатываю немного.

Мой любимый «Бриз» уже вовсю надувал паруса любителей пива и шашлыков. Я взяла стакан минералки (для отвода глаз, разумеется) и, приметив свободный столик, плюхнулась в белое пластмассовое кресло. Товарищей по боевой операции еще не было. Тем лучше! Больше шансов, что наша встреча будет выглядеть вполне невинно даже для заинтересованных глаз.

Минералка уже почти вся булькала искусственными содовыми пузырями в животе, когда перед моим столиком возникли друзья-менты. Вот оболтусы, я же велела приходить поодиночке! Ну никакой конспирации! Андрей вообще вырядился, как сельский франт на любовное свидание. Черная рубашка, белый льняной пиджак и джинсы под ремнем с большой ковбойской пряжкой. Такого трудно не заметить. Мог бы для верности еще милицейскую фуражку надеть. Спасибо, хоть Валевич не разочаровал. Брюки не от Армани, конечно, но ничего — потянут. И толстовка скромненького болотного цвета. Я незаметно скосила глаза вбок и вниз, пытаясь сделать невероятное — окинуть себя взглядом со стороны. М-да, вообще-то я зря так уж приубожилась. Надо было подпустить чуть легкомыслия и кокетства. Хоть и деловое, но все-таки свидание.

Мужички мои весело переговаривались, у каждого в руке было по банке пива. Бьюсь об заклад, не по первой. Борис расплывался в благодушной улыбке. По физиономии ясно прочитывалось, что он думает о предстоящем разговоре и вообще обо всей этой детективной суете. Ладно, хорошо смеется тот, у кого челюсть не вставная.

Подсаживайтесь, господа сыщики, и слушайте мою версию.

Ох и досталось же мне за самодеятельность! Даже обидно. Можно сказать, раскрытое преступление им на блюдечке представила, а они… Ну ладно, не совсем раскрытое, но ведь почти.

Когда я связно и хорошим литературным языком стала излагать вероятную цепь событий, подкрепляя рассказ неопровержимыми доказательствами, уликами и красноречивыми фактами, у них рты пооткрывались. Да они просто офигели! Так и сидели несколько минут обалдевшие — даже про пиво забыли. Зато потом плотину прорвало. На всю катушку. По их словам выходило, что я — безответственная авантюристка, глупо рискующая своей жизнью. Нет, версия, конечно, добротная, ничего не скажешь. И за добытые факты спасибо, и за дедукцию отдельный поклон. Только надо было это все сразу же изложить родным компетентным органам еще на начальной стадии и скромно отойти в сторону. Ага, сейчас! И любоваться со стороны, как все глохнет на этой самой начальной стадии. Кстати, кто, собственно говоря, мешал нашим доблестным органам в процессе расследования прийти самостоятельно и совершенно независимо от дилетантки Серафимы к таким же результатам? Все это я и влепила прямо в лицо милицейским задавакам.

— Сима, твои рассуждения ошибочны изначально. — Андрей не хотел ссориться. — Рано или поздно мы бы сами раскрыли это преступление. И кстати, тоже сделали уже кое-что. Не спорю, иногда свежий взгляд на происходящее и знание определенных специфических тонкостей могут существенно помочь расследованию. В твоем случае так и вышло. Но это скорее исключение, чем правило.

— Ну а если бы я была следователем? Тогда все действия стали бы нормальными и оправданными, так, что ли? Например, Настя Каменская куда круче узелки распутывает.

— Серафима, дорогая! Каменская — литературный персонаж, вымышленный. И даже вымышленная Каменская — профессионал, работник милиции.

Одним словом, «чтоб так петь — десять лет учиться надо».

— Но ведь приемчиками она часто пользуется нестандартными, женскими. Даже дружбу с подозреваемыми заводит для пользы дела.

— Тьфу, тебя не переспоришь! Упертая, как сто ослов. Сколько тебе повторять — это бел-лет-рис-ти-ка! Знаешь что, перечитывай лучше на ночь Тургенева.

Смотри-ка, они еще библиотечку мне будут подбирать. Хотела я обидеться, особенно за ослов, да передумала. Дело надо до конца довести? Надо! Попробую сейчас вдолбить эту мысль в их пивные головы.

— Так, ребята, когда возьмете преступников с поличным, тогда и продолжим дискуссию. Не забыли, что у меня сегодня вечером встреча? И отменять я ее не собираюсь, учтите! Кстати, Андрей, ты принес диктофон?

— Да принес, принес… — Андрей выложил на стол аккуратную коробочку, которую я тут же смахнула в сумку. — Пользоваться-то хоть умеешь или показать?

— Как-нибудь разберусь.

— И, пожалуйста, поосторожней с фигурантами. Все как решили, без самодеятельности. Тем более что Хитрик твой у нас в разработке по делу об убийстве Анатолия Коновалова.

Я не сразу сообразила, что Анатолий Коновалов — это бритый Толян, дружок Оли.

— Кроме того, есть предположение, что и в смерти Ольги Стрельцовой он замешан, — продолжал Андрей. — Как видишь, мы тоже не в носу ковыряем. Хотя некоторые не в меру ретивые барышни так и норовят у милиции хлеб отнять, — язвительно добавил он.

— А ребятки, что меня умыкнули, тоже с ним связаны?

— Нет, они из другой команды. Что и удивительно. И вообще, пока этот момент мне не совсем ясен. Словно какого-то звена не хватает.

Надо же, не совсем ясен! Мне тоже в этой истории один момент не совсем ясен. Вернее, совсем не ясен. Но я пока лучше помолчу. Хватит с них и того, что узнали. Видишь, как раскраснелись. То ли от волнения, то ли от пива.

Солнышко тем временем выползло на середину неба и со всех сторон облизало тень от зонтика над столом. Пора было расходиться. Мы еще раз обсудили план действий, и я велела парням больше сегодня пива не пить. Чтобы ничего не перепутать во хмелю. По тому, как они переглянулись и презрительно фыркнули, я поняла, что совершенно не представляю, что такое настоящий мужской хмель.

Ну что же, революционная тройка выработала проект приговора вредителям, теперь можно и разбежаться до времени.

По дороге домой я заскочила в хозяйственный магазин. У меня там был блат, самый приличный блат за всю мою жизнь. Эля Богомазова, с которой мы просидели за одной партой последние пять школьных лет, трудилась в магазине на ниве советской, а теперь акционерной торговли в должности товароведа. В прежние времена у нее всегда можно было разжиться дефицитным мылом и стиральным порошком «Лотос». Сейчас блат в торговле как социальное явление угас. Всего навалом, кроме денег. Их не раздобыть ни по какому блату.

Эля, как всегда, приветливая и, как всегда, ярко накрашенная, была на рабочем месте, несмотря на воскресный день. А что вы хотите? Дедушку Маркса помните? Капитализм, потогонная система. То-то! Ударяться в школьные воспоминания мне было абсолютно некогда, а потому уже через пятнадцать минут я выкатилась из хозмага с куском полиэтилена и рулоном оберточной бумаги изысканного серого цвета, которыми меня безвозмездно снабдила щедрая одноклассница.

Кошки уже сидели в прихожей у входной двери и заметно волновались. Их тревожила безрадостная перспектива остаться без обеда.

— Ничего, родные, сейчас поедим и примемся за дело. Только, чур, не мешать! — Я щедрой рукой навалила в миски сухого корма. Гулять так гулять!

Но, между прочим, у меня самой не было никакого аппетита. В душе нарастал и ширился самый примитивный мандраж. Интересно, а как в таких ситуациях чувствует себя Настя Каменская? Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, я взялась за упаковку картины. Сначала обернула ее тремя слоями серой бумаги и все хорошенько закрепила скотчем. А потом сверху еще намотала полиэтилен, перевязав полотно бечевкой. Теперь шедевр был надежно защищен. Поискала глазами, куда бы его пристроить. В конце концов прямоугольный плоский пакет отправился под кровать.

Чем ниже опускалась часовая стрелка по кругу циферблата, тем сильнее сосало под ложечкой. И пустырника уже выпила, и заветного бальзама — тревога не отпускала. Неважный из меня получается сыщик, больно трусливый. А прошвырнусь-ка я по квартире с тряпкой! Чего время зря терять? Мне это всегда помогало. Чем серьезней проблема, тем ожесточенней уборка. Нервная энергия сублимировалась в физическую и частично рассасывалась в борьбе с пылью и вековыми завалами в шкафу.

Первой под мою безжалостную руку попала прикроватная тумбочка.

— Зачем они здесь? — спросил еще в первый свой визит Валевич, поднеся к глазам плоскогубцы, мирно покоящиеся рядом с моим ложем. Конечно, можно было приколоться и сказать, что, когда у меня бессонница, я осуществляю мелкий ремонт по хозяйству. Но все было гораздо проще и сложней одновременно. Плоскогубцы на тумбочке — орудие психологического воздействия. Я стучу ими по батарее, когда соседи начинают уж слишком доставать. Сначала было неловко усугублять тяжелую ночную ситуацию в доме дополнительным шумом. Когда в очередной раз у веселой парочки до трех ночи бесилась попса, я терпеливо накидывала халат, давила на кнопку звонка и вежливо и униженно пыталась объяснить, что мне рано вставать. Молодка молча выслушивала мой тоскливый монолог, пяля оловянные глаза, и захлопывала дверь. Даю голову на отсечение, она совершенно не понимала, о чем идет речь. Половина слов просто не входила в ее лексикон. Тогда я начала долбить по батарее. Как ни странно, иногда помогало. Это был их знакомый метод. Простой и грубый, как тамтамы дикого племени.

Я печально вздохнула. У настоящей женщины на тумбочке должен находиться дорогой ночной крем от морщин, изящный ночничок для любовных утех в романтическом полумраке и томик «Алхимика» модного Пауло Коэльо. А у меня что? Коробочка берушей за семь рублей, плоскогубцы и пачка снотворного. Такой вот пессимистический натюрморт. Хватит! Начинаю новую жизнь. Завтра же пойду к соседям и устрою жуткий скандал с воплями и матом. И плоскогубцы отныне пусть лежат там, где им и положено быть — в кладовке. Я нарочно накручивала себя. Я раздувала свою смелость, как неопытный турист раздувает умирающий огонек костра. Нет, в самом деле — доколе?! Сколько можно бояться соседей, начальников, хулиганов, Хитрика, Селье и себя саму?!

Огонек жалко подрагивал и норовил погаснуть в любую минуту. Ожесточенная трудотерапия продолжалась. В результате мне удалось даже разобрать в кухонном шкафу, до которого никак не доходили руки. Вот уж верно — при правильном подходе из любой ситуации можно извлечь пользу. Продолжая метаться по квартире в пароксизме уборки, я исподтишка бросала взгляды на циферблат. Вечер неумолимо приближался. Наступала безмятежная пора, когда обеды сварены и съедены, квартиры убраны, но любимые сериалы еще не начались. Двор звенел детскими голосами. Молодые мамаши гордо катали по разбитому асфальту цветные коляски, приучая малышей с самого нежного возраста терпеть родные колдобины и ухабы. Потянулись с электрички садоводы с пустыми ведрами и корзинками. Лица их были обожжены жестоким весенним ультрафиолетом, в глазах светилось умиротворение и неземная благодать.

Привычная мизансцена, привычные действующие лица — все, как в любой другой теплый воскресный вечер. Только я сегодня выпадала из традиционного сценария, снова и снова прокручивая в голове возможные варианты ожидаемой встречи. А тем временем золото заходящего светила стало заметно тускнеть. Вдруг разом глухо забормотали старые ветлы в палисаднике, захлопало белье на балконах. Низкие темно-серые тучи споро и агрессивно занимали безмятежное майское небо, как монгольская орда — Древнюю Русь. Если бы я была режиссером сегодняшнего вечера, то сказала бы, что это перебор и дурновкусие. Известно — злодеи всегда возникают из темноты на фоне грозы и полыхающих адских молний. Не хватало еще для усиления трагизма музыку Вагнера подпустить. Но режиссер, он же оформитель спектакля под названием «Жизнь», располагался очень высоко, где-то на колосниках. И его совершенно не волновало мнение мелких статистов, которые солидно толпятся на сцене, получая по пятьдесят рублей за выход. Небрежный взмах его всесильной руки — и вот уже по стеклу барабанят настойчивые капли, без сожаления уничтожая зеркальный блеск свежевымытых окон. Немного визгу, немного бестолковой суеты, и улица опустела. Я люблю весенний дождь после долгого пыльного мучения. Остро пахнет горячий мокрый асфальт, ярче становятся краски, и прямо на глазах разворачиваются листья и набухают цветочные бутоны. Но сегодня мне было не до метеорологических радостей. Неумолимо приближался час «икс». Я сглотнула еще одну таблетку валерьянки и стала из-за шторы, как подпольщица, оглядывать двор. Мне хотелось знать, кто придет первым и придет ли вообще. И все-таки не усмотрела. Либо сама сильно волновалась, либо мои гости были неплохими конспираторами.

Звонок в дверь, хотя и был ожидаем, все равно полоснул по нервам электрическим разрядом. Стараясь выглядеть спокойной и уверенной, я распахнула дверь. За ней возвышался безупречный господин Хитрик. Костюм долларов за восемьсот, туфли за триста, в руке зонт-трость и солидный кожаный «дипломат». Не пошлый Китай и даже не сомнительная Турция, а добротная Европа. Выражение лица — «половина сахар, половина мед», как любят приговаривать азиатские рыночные мужички, расхваливая свои дыни. Ни дать ни взять — сердечный дядюшка пришел навестить свою любимую племянницу после долгой разлуки. Сейчас из чемоданчика начнет доставать подарки. Ох, переигрывает! Наверное, тоже нервничает. Эта сусальность нам ни к чему. Я нарочито сухо поздоровалась и впустила Льва Наумовича в прихожую. Он моментально врубился и тут же придал своему лицу вежливо-деловое выражение. Ничего личного — только бизнес. Секунду я колебалась: стоит предложить ему кофе или обойдется? Пожалуй, обойдется. Но формальную вежливость решила соблюсти: зачем раньше времени настораживать визитера?

— Присаживайтесь, Лев Наумович. — Я поправила диванную подушку и незаметно нажала кнопку диктофона, который она скрывала.

— Ну что, Серафима Александровна, надеюсь, ваши планы не изменились?

— В общем, нет.

— Что значит «в общем»? — внезапно занервничал Хитрик.

— Так, к слову пришлось. А деньги при вас? — перевела я разговор на более понятный предмет.

— Разумеется, как договаривались. Только, уж извините, мне сначала хотелось бы взглянуть на картину.

— Нет проблем! — Я полезла под кровать и вытянула оттуда так тщательно упакованный накануне сверток.

Глаза покупателя вспыхнули странной смесью алчности и насмешки.

— Голубушка, вы что, до сих пор держите портрет в раме? Гораздо проще было бы вынуть холст и скатать его в аккуратный рулон. Удобно, и меньше внимания привлекает.

— Простите, я не привыкла выдирать полотна из рам. У меня совсем небольшой опыт торговли музейной живописью, — не удержалась и съязвила я.

— Лиха беда начало, — пробормотал Лев Наумович. — Впрочем, ближе к делу. Как вы понимаете, я хотел бы взглянуть на полотно.

— А я хотела бы вначале пересчитать деньги. Если что-то будет не так, то не стоит и распаковывать. А то потом очень хлопотно снова все увязывать.

Губы Хитрика пренебрежительно скривились. Боже, как утомительно иметь дело с дилетантами — так и читалось на его лице. Он не спеша щелкнул замками «дипломата».

— Вот, как и условились — сто пятьдесят тысяч рублей.

Увесистые пачки, скрепленные банковскими ленточками, перекочевали на стол. Кучка получилась так себе, небольшая. Надо было запросить больше. Рядом с деньгами мой гость небрежным жестом водрузил плоскую бутылочку с дорогим коньяком.

— Удачную сделку полагается обмыть, не так ли?

Я промолчала и начала сосредоточенно разрывать обертки денежных «кирпичиков», кожей чувствуя, как пренебрежение Хитрика перерастает в глубокое презрение. Плевать! Жадная и недоверчивая провинциалка, битая жизнью, все проверяет на ощупь. И все-таки денег было много. Я такую сумму отродясь не пересчитывала, а потому постоянно сбивалась и начинала снова.

Лев Наумович откровенно скучал и нетерпеливо перебирал ногами. И тут в напряженной тишине, прерываемой лишь тихим шелестом купюр, раздался еще один звонок в дверь. Хитрик буквально подскочил на стуле и изумленно уставился на меня:

— Вы кого-то ждете?

Я неопределенно пожала плечами и направилась в прихожую. Покупатель картины с силой вцепился в мое плечо:

— Куда? С ума сошла! Сделай вид, что тебя нет дома. Не хватало, чтобы какой-нибудь идиот нас здесь застукал. — От волнения он перешел на грубое «ты».

Звонок повторился.

— Придется открыть. Сидите тихо. — Я освободилась от его цепкой лапы, кинулась к входной двери и, не давая Хитрику опомниться, щелкнула замком.

Еще один любитель живописи, мсье Селье, шагнул в мою прихожую, деликатно стряхивая с куртки несуществующие дождевые капли. Судя по сверкающим ботинкам, всего-то и дел было — перескочить из салона автомобиля в подъезд. В отличие от Хитрика сдержанный иностранец не стал корчить преувеличенно любезную мину. Так, легкое оживление на сухощавом лице, которое можно списать на счет внезапной грозы.

Селье вежливо поздоровался и остановился в прихожей, терпеливо ожидая моего приглашения войти в комнату. Я аккуратно закрыла за Мишелем дверь, не забыв поддеть ногтем «собачку», чтобы английский замок не захлопнулся. Наглухо запертая дверь не входила в мои планы.

Ну вот, вся компания в сборе. Можно начинать торги.

— Прошу вас, господин Селье, проходите! Познакомьтесь — Лев Наумович Хитрик.

Сказать, что мои гости пришли в замешательство, — значит ничего не сказать. По их остолбенелому виду я сделала следующие выводы: первое — они знают друг друга, второе — встреча неожиданна для обоих и, наконец, третье — для обоих же неприятна.

Первым пришел в себя Хитрик:

— Голубушка, что это за сюрприз? Я ведь вас, кажется, предупреждал насчет фокусов. — Голос потерял всякую ватность и заскрежетал, как ржавое железо.

— Никаких фокусов, дорогой Лев Наумович. Просто я узнала, что на картину есть еще один претендент. Грех было такой шанс не использовать. Вот я и хочу выбрать более выгодный для себя вариант. Но пусть все будет по-честному, хотя, согласитесь, в нашем случае это выражение звучит несколько странно. И хочу заметить, что господин Селье предложил за картину значительно, я подчеркиваю — значительно большую цену. Поэтому картина, Лев Наумович, будет ваша только в том случае, если вы увеличите свою сумму.