Глава двенадцатая

Дома известие Рогожина о том, что он отправлен в отпуск, встретили с радостью. Пес Джек восторженно повизгивал, с невероятной энергией махал из стороны в сторону хвостом и ухитрился несколько раз лизнуть хозяина в лицо, когда тот расшнуровывал ботинки.

— Ну, хватит, хватит, — Рогожин погладил собаку, — я верю, что ты рад, но не нужно меня целовать.

Надюша, конечно, сразу поинтересовалась, получил ли он отпускные, услышав, что деньги будут только на следующей неделе, стала вслух рассуждать, на что они их потратят. Рогожин прервал её расчёты.

— Не нужно заранее ничего планировать, может, мне выдадут частями, сейчас зарплату всем задерживают. Вот когда принесу деньги домой, тогда считай их и распоряжайся, как хочешь.

— Да, и то правда, — вздохнула Надюша. — Все равно, хорошо, что ты в отпуске, мы тебя почти не видим. Побудь дома, отдохни, а потом займись дачным участком, надо же когда—то начинать его разрабатывать, да хотя бы баньку достроить.

— Ну, ты даешь! Сейчас, разбежался вприпрыжку! — сердито ответил Рогожин. — Дай отдохнуть неделю от работы. Хороша же у меня жёнка, только муж в отпуск собрался, а она его выпроваживает пни в лесу корчевать.

— Да никуда я тебя не выпроваживаю, просто к слову пришлось. Давай, садись ужинать, все готово, а я спать пойду, что—то устала немного.

— А ты со мной не будешь?

— Я не хочу. У меня желудок болит и тошнит постоянно. Не обращай внимания, садись и ешь.

Рогожин поужинал, помыл за собой посуду, заглянул в комнату к детям, убедившись, что все спят, проверил, закрыты ли двери, затем пошёл в ванную комнату принять перед сном душ. Наконец, тихо открыв дверь спальни, он на цыпочках подошел к кровати. «Единственное место на земле, где я чувствую себя человеком, — это мой дом, моя семья, наша спальня вместе с моей Надюшей», — подумал Рогожин и нырнул под одеяло.

— Надюша, ты еще не спишь?

— Нет, конечно, я жду тебя.

Они прожили вместе уже более десяти лет, но чувства их не притупились, не потеряли той свежести и остроты, что кружила им головы вначале совместной жизни. Он обнял её мягкое, теплое тело, привлёк к себе, поцеловал в губы. Она нежно погладила его голову, плечи, ответила горячим, долгим поцелуем. Их супружеские ночи продолжали, как и прежде, оставаться страстным и полным выражением любви друг к другу. Казалось, что время не стирает их близость, а наоборот, высвечивает яркими, радостными, волнующими тело и душу красками.

В середине ночи Надюша проснулась. Её разбудила неприятная, давящая боль под ложечкой, заставила подняться и пойти на кухню, принять обезболивающие таблетки. «С моим желудком определенно нужно что—то делать, — подумала она. — Опять чувствую болезненный ком, придется ещё раз сходить к врачу. Что за хворь прицепилась ко мне?» Надюша достала две таблетки спазмолгона, которые пила уже в течение последних двух недель, лекарство быстро снимало боли. Посидев на кухне полчаса и почувствовав, что спазмы утихли, вернулась в спальню и легла в постель.

Утром за завтраком Рогожин сказал:

— Знаешь, Надюша, я надумал съездить и посмотреть на наш дачный участок, ты права, нужно не терять время зря, а приниматься за работу. Ты собери мне сумку с едой.

— Вот видишь, я же знала, что ты не выдержишь сидеть дома и ничего не делать, тебя надолго не хватит быть бездельником. Раз ты собрался пни корчевать, то я попрошу: сделай на участке под деревом хорошую скамейку, можно и стол рядом. В следующий раз, когда мы с тобой поедем, будем на свежем воздухе за столом, как нормальные люди, пить чай.

— Зачем тебе скамейка, да еще и стол? Можно сесть на траву и точно так же пить чай и наслаждаться природой.

— Нет, я так не хочу, — Надюша отрицательно покачала головой.

— Постараюсь, но я не гарантирую, что это будет то, что ты хочешь.

— Я не требую ничего сверхъестественного. Сделай, как можешь, лишь бы могли вместе сидеть за столом, и чтобы скамейка была устойчивая.

— Хорошо, понял.

— Вот и отлично, я сегодня займусь собой. Схожу в парикмахерскую, потом буду заниматься домашними делами.

Рогожин встал из—за стола, сложил в сумку пакеты с едой, взял для чтения в электричке несколько газет и поспешил на вокзал. Ехать ему пришлось недолго. Выйдя на станции Боровой, пошел по направлению к сосновому бору, где милиции в прошлом году была выделена земля под дачные участки.

Земли выдавали по двадцать соток. Рогожин успел прошлым летом построить баньку из деревьев, которые спилил на участке. Банька была не готова, не было печки, но самое главное — крыша от дождя и палящего солнца была сделана. К своему большому удивлению, он увидел, что многие соседи уже заканчивают строительство огромных двух и трехэтажных коттеджей из кирпича. «Вот это да! — подумал он. — Как развернулись ребята! Где только деньги берут и когда успевают?»

Его деревянная банька без двери и рам выглядела убого и сиро среди кирпичных особняков. Он обошел участок и решил заняться ограждением территории. Соседский участок был тоже пуст. В дальнем углу стоял строительный вагончик, на двери висел замок. «Чья это земля? — разгадывал Рогожин. — Я и в прошлом году не видел хозяина». Он зашел на соседский участок и увидел на одном из вбитых в землю кольев надпись: «Князев». «Так вот кто мой сосед! Повезло на отдыхе встречаться с начальством. Придется ставить высокий забор, чтобы друг другу глаза не мозолить. Начальник не начинал ещё заниматься строительством, на него это не похоже, наверное, у него есть дела поважнее», — подумал Рогожин. Спрятанные на чердаке баньки столярные инструменты были все в целости и сохранности. Он достал пилу, топор, гвозди и принялся готовить жерди для ограждения.

Ни к какому парикмахеру Надюша не пошла. После ухода Рогожина у неё снова разболелся желудок, и она решила посоветоваться с врачом. Та же самая врач, к которой она приходила три недели назад, осмотрев её, вдруг заволновалась, выписала кучу направлений на анализы и посоветовала немедленно пройти обследование.

— Где вы посоветуете? — спросила Надюша. — Сегодня и завтра выходные дни, в нашей поликлинике лаборатории не работают, а в понедельник пойдешь — очередь будет расписана на две недели вперед.

— Вам не нужно ждать ни завтра, ни понедельника, идите прямо сейчас в платную поликлинику, в ней сегодня могут сделать все анализы. Чем быстрее, тем лучше для вас. На нашу поликлинику не надейтесь, здесь вы можете целый год обследоваться. Самый главный для вас анализ — это фиброгастроскопия желудка, не советую затягивать с ним.

— У меня что—то серьёзное? Зачем такая спешка?

— Пока ничего не могу сказать определённого, знаю одно: нужно срочно обследоваться. Если вы не завтракали, можно прямо сейчас ехать на проспект Свободный в Медсервис, они работают круглосуточно.

Взяв бумагу с адресом платной поликлиники и направления на анализы Надюша вышла из поликлиники. Она легко нашла новый, недавно построенный большой кирпичный дом с вывеской «Медсервис». Вопросы врача были те же, что задавала доктор из районной поликлиники. Потом последовал осмотр и предложение срочно пройти фиброгастроскопию.

— Вы не завтракали?

— Нет.

— И чай не пили?

— Нет, у меня по утрам нет аппетита.

— Тогда отправляйтесь в девятнадцатый кабинет, но сначала оплатите в кассу квитанцию.

Врач—эндоскопист, взяв направление и оплаченный чек, предложила лечь на стол и приготовиться к обследованию.

— Ничего не бойтесь, будет немного неприятно, но боли вы не почувствуете.

После завершения процедуры доктор сказала:

— Результат будет готов через десять дней, сдавайте остальные анализы.

— Доктор, у меня что—нибудь серьёзное?

— Приходите через десять дней, тогда будет все ясно, — уклончиво ответила врач.

— Я слышала, что слизистую берут на анализ, когда подозревают рак?

— Не только, — ответила доктор, отводя глаза в сторону. — При язвах, полипах, гастритах и еще при многих состояниях мы с целью уточнения диагноза, используем этот метод обследования.

— Ошибки бывают?

— Ошибки бывают у всех, от них никто не застрахован.

Выйдя из Медсервиса, Надюша села на скамеечку неподалеку в сквере. «Десять дней мне нужно ждать диагноза. Никто даже словом не обмолвился о лечении. Меня постоянно беспокоит тошнота, давящие боли в желудке, нет аппетита. Неужели у меня рак? Врачи странно говорили со мной. Что же будет если окажется что—то серьёзное? Детей не успела на ноги поставить. Вечные заморочки, нервотрепка, нехватка денег, такая трудная жизнь. Еще болезни цепляются. Нужно будет сходить в церковь, помолиться Богу, может, он услышит мои молитвы и спасет меня от гибели». Так думалось ей в этот ясный, осенний день. Вокруг резвилась детвора. Кто—то катался в сквере на велосипеде, кто—то играл в мяч и в бадминтон, всюду веселый, беззаботный детский смех. На скамейках сидели пожилые люди — бабушки и дедушки шумной детворы. Одна девочка подошла к Надюше и протянула ей кленовую ветку с яркими, желтыми листьями.

— Спасибо, — она улыбнулась девочке. — Сколько тебе лет?

— Десять.

— Как тебя зовут?

— Вера.

— Ты с кем сюда пришла?

— С бабушкой.

— Верочка! Иди ко мне, пора домой! — позвала седая пожилая женщина, сидевшая неподалеку на скамейке.

— До свидания! Сейчас, бегу! — она резво убежала на зов бабушки.

«Господи! Какие умные дети, как прекрасно ощущать жизнь во всей её полноте и при этом чувствовать себя здоровым человеком, а я не знаю, что будет со мной дальше, с моей семьёй, с детьми, мужем. Я не хочу их терять, это так жестоко — разлучаться с родными и любимыми людьми. Лучше не думать о плохом: любая мысль может материализоваться, не дай Бог накликать на себя беду. Рогожину ничего пока говорить не буду, подожду результат анализа». Она встала и пошла домой. Дома, чтобы снять груз тяжелых и нерадостных дум, погрузилась в работу.

Начала сразу три дела: варить обед, убирать квартиру и стирать. Войдя в азарт, как заведённая, носилась то в ванную, то в кухню, то по комнатам. Жарила котлеты, варила борщ, прополаскивала бельё, думая при этом, что пора приобрести импортную стиральную машину—автомат, уже давно все знакомые не занимаются такой тяжелой домашней работой, как стирка белья. Вытирала пыль с мебели и пылесосила ковровые дорожки в коридоре. Когда всё было убрано, постирано, приготовлено, легла отдохнуть, но тут пришли дети, она встала, накормила их, а они, наевшись, поделились с ней школьными новостями.

— Мама, у нас теперь в школе будет дежурить милиция. За это нужно платить с каждого школьника по пятьдесят рублей в месяц, — сообщила дочь.

— Зачем это? — удивилась Надюша.

— Чтоб наркоманов в школу не пропускать.

— О, Боже!

— Да, — продолжала дочка. — У школы нет денег платить милиции за охрану, придётся с родителей собирать.

— Что ж, нужно, так нужно, куда денешься? Много у вас наркоманов? — спросила Надюша сына.

— Полно. То курят травку, то «колеса» глотают, а некоторые даже «ширяются».

— Что это такое? — не поняла Надюша.

— Травку курят — просто балдеют, это не страшно; «колеса» — таблетки веселящие; ширяются — в вены всякую дрянь вводят, чтобы кайф поймать — это самое страшное, потому что можно привыкнуть и стать наркоманом.

— Чудовищно! — только и могла сказать Надюша. — Слушай, ты случайно не пробовал за компанию?

— Нет, мама, не волнуйся, ко мне не пристают, знают, что у меня папа — милиционер.

— Ты держись от таких подальше, — попросила сына.

Школьные новости её шокировали. Вечером, когда приехал Рогожин, она рассказала ему за ужином, что услышала от детей.

— Ну, что ты хочешь? — спокойно отреагировал он. — Наркомания задавила. Плати деньги, всё—таки милиционер на вахте дежурить будет, это хорошо, но проблему, к сожалению, этим не решить. Дети выйдут из школы и где—нибудь за углом будут делать то же самое.

— Может, наших детей перевести в другую школу?

— В какую? Везде одно и то же творится. Следить нужно за детьми, объяснять вред наркотиков. Ты почему сама не ешь?

— Да не хочу я, устала, — отмахнулась она, — столько за день дел переделала, что уже ничего не хочу. Слышишь, Рогожин, давай, с твоих отпускных машинку стиральную, автомат, купим?

— Я тебе сказал, что ещё не знаю, сколько и когда получу. Что загадывать, если на руках ни гроша?

— Понятно. — Надюша в который раз помыла посуду, прибрала на кухне, почистила всем обувь, погладила высохшее бельё, наконец к двенадцати часам ночи она освободилась. Зашла в спальную и, услышав размеренное, спокойное дыхание мужа, осторожно легла с краю, чтобы не разбудить его.

Глава тринадцатая

Махонин, уволившись с работы под предлогом срочного отъезда к больному родственнику, отсиживался в пригородном поселке Митино, у своей двоюродной сестры Антонины. Они вместе росли и в детстве были дружны между собой. Антонина испытывала к кузену пожизненную благодарность, навсегда запомнив, как он её, почти бесчувственную, вдоволь нахлебавшуюся воды и простившуюся с белым светом, тонувшую в речке Караулке, вытащил на берег и привёл в чувство. Было это давно, но в памяти сохранилось на всю жизнь. Антонина рано вышла замуж, но жизнь замужняя не сложилась, детей у неё не было, муж много пил. Часто, уходя в запои, пропадал из дома на несколько дней, а то и на неделю.

Возвращался, точнее, приползал, весь обросший, грязный, разутый и почти раздетый. Она из жалости приводила его в божеский вид, он клялся, что это в последний раз, и она, имея доброе, отходчивое сердце, наивно верила и оставляла его в доме. Через некоторое время всё повторялось, как по сценарию. Её ангельское терпение лопнуло, когда она обнаружила, что в доме стали пропадать вещи. Выпивоха—муж тащил и продавал всё, что попадало под руку. Она обратила внимание на воровство тогда, когда со стены исчез ковёр. Воспользовавшись отсутствием жены, муж—алкоголик вынес его и продал на барахолке первому попавшемуся покупателю за бесценок. Антонина, обнаружив пропажу ковра, немедленно провела ревизию имущества.

Оказалось, что муж воровал давно и регулярно. Пропала её зимняя одежда: меховая шапка, пуховая теплая шаль, доставшаяся ей в наследство от матери, две вязанных из ангорки кофты. Исчезли несколько комплектов нового постельного белья, посуда из обеденного и чайного сервиза, которой она не пользовалась, а только любовалась; набор столовых приборов из мельхиора (покупала на отпускные и не успела ещё применить на деле). Ножи, вилки, ложки лежали в одной большой коробке — и она пропала. Вдоволь наплакавшись над горькой судьбой, Антонина решила раз и навсегда порвать с мужем. Но жизнь сама расставила всё по местам. Пропив ковер, муж три дня не появлялся дома, а на четвертый ей сообщили, что он умер от отравления неизвестным суррогатом и лежит в больничном морге. Он успел перед смертью сказать своё имя и фамилию и просил передать о нём жене. Она пришла, забрала мёртвое тело, похоронила и зажила одинокой, но спокойной жизнью, по которой так истосковалась за время замужества.

О двоюродном брате Артуре она почти ничего не знала. Слышала от родственников, что он сидел не то за воровство, не то за убийство, что был амнистирован, по возвращении из тюрьмы как будто бы взялся за ум, устроился на работу, женился, но через некоторое время опять сошел с пути истинного, что—то натворил и снова был арестован. Каково же было её удивление, когда в один из осенних вечеров он появился на даче! Кто—то тихо постучал в окно веранды, она вышла на стук, вначале испугалась, увидев стоявшего под окном человека, но, узнав брата, впустила в дом.

— Здравствуй, Антонина, — сказал Артур, — не бойся, побуду у тебя недельки две — три, потом уйду, мешать жить тебе не стану.

Антонина хотела спросить у него: зачем пришёл, почему не живёт дома, но прикусила язык. «Зачем выяснять? Меньше знаешь, крепче спишь. Пусть остаётся, раз просит, — решила она. — Приглядит за дачей, а то от бичей нет никакого спасенья, все дома вокруг обчистили». Действительно, оставлять без присмотра флигелёк было рискованно. В дачном посёлке не проходило ночи и дня, чтобы у кого—то из дачников не побывали воры. Что только не придумывали люди, спасая свои владения от нашествия бичей и бомжей! Недавно она услышала, что один хозяин дачи изобрел самодельное взрывное устройство, которое сработало, когда вор открыл дверь садового домика, решив в отсутствие хозяев поживиться чужим добром. Бич пострадал, ему оторвало руку, а хозяина дачи привлекли к уголовной ответственности за незаконное изготовление и применение самодельного взрывного устройства. Антонина хранила для дачных воров и наркоманов, которые не раз устраивали в соседских домиках кутежи и разбои, а потом поджигали их, в бутылке из—под водки раствор концентрированной серной кислоты. Каждый раз, уезжая по делам в город, она не забывала выставлять бутылку из подполья в шкафчик над печкой: пусть гости попробуют зелья. Прожив с непутевым мужем — алкоголиком, она всей душой ненавидела алкашей, бичей, наркоманов и воров, а на помощь милиции никогда не надеялась.

Государство с ворами не боролось, и Антонина сама придумала коварный способ мщения нехорошим людям, позарившимся на чужое добро. Делала она, чтобы не попасться под подозрение в злом умысле, как полагала сама, продумано, не оставляя на бутылке отпечатков пальцев. В последний момент перед уходом, когда остается закрыть домик на ключ, она не забывала тщательно вытереть влажной тряпкой бутылку с «химическим оружием». Если придут грабители, обязательно наткнутся на неё с этикеткой «водка особая» и, ни о чём не подозревая, выпьют по глотку, а этого глотка хватит на всю оставшуюся жизнь. Если останутся в живых, доказать ничего не смогут, попробуй, докажи, что это её бутылка! А, может, они её где—нибудь в другом месте нашли и принесли распить в дом. Память у алкашей пропита, они ничего не помнят. Дело тёмное и недоказуемое, да и кто будет разбираться со всяким сбродом. У таких людей, слоняющихся по чужим дачам и документов, поди, никаких нет. Вот, к примеру, напился её муж где—то сивухи, от которой отравился и умер, она не слышала, чтобы кто—то ответил за то, что продал ему отраву.

Посмотрев на внезапно объявившегося кузена, отягощенного криминальным прошлым, Антонина ничего не стала выяснять. Почему—то вдруг вспомнила, как тонула в детстве, а он её спас.

— Ладно, живи, — сказала, накрывая на стол. — Будешь за сторожа, а то у нас много бродячего люда объявилось, потрошат дачников. Каждый защищается, как может. Мне в неделю обязательно хоть раз нужно съездить в город, проверить квартиру да продуктов купить. Так что ты карауль дачу. Гляди только, в подполье у меня отрава стоит, ты к ней не прикасайся.

— Что за отрава? — поинтересовался Махонин.

Усмехнувшись, она рассказала о бутылке со смертельно опасной жидкостью.

— Круто ты с ними обходишься, хорошо, что предупредила.

— Что остаётся делать? Мне самой от того, что я таскаюсь с этой бутылкой, тошно. Грех на душу беру. Но каким образом одинокой женщине постоять за себя? Хорошие люди в чужой домик не войдут без хозяев, а ворье нужно наказывать строго. В Китае за воровство руки отрубали, а у нас попугают и на этом всё. Вот люди и наглеют.

— И когда это ты такой жестокой стала? — спросил Махонин.

— Это не я жестокая, а сама жизнь жестокая и злая, — ответила Антонина. — Сейчас многие так делают, не я одна.

Он стал жить на втором этаже. Днем отсыпался, а под вечер ходил прогуливаться по живописным окрестностям, размышляя о своей судьбе. Он опять попал в переплет. В то утро он шёл к ювелиру по его просьбе — сменить в сейфе замок. Пришел рано — хотел быстрее сделать дело и уехать отдохнуть на природе. Когда увидел на площадке убитого директора — растерялся. Подобрал валявшиеся на полу ключи и хотел позвонить в его квартиру — сообщить супруге. Но в этот момент в подъезде хлопнула входная дверь, он испугался и стремглав выбежал из дома. По пути чуть не сбил с ног какую—то женщину. Он бежал и думал только о том, чтобы поскорее скрыться. Кто знает, сколько времени лежит в подъезде убитый директор? Кто его убил? Пусть обнаружит убитого кто—нибудь другой, ему не хочется давать в милиции объяснения. Он очень хорошо знает, как там разговаривают с такими, как он. Пришлось срочно уволиться с работы. Надо где—то отсидеться. Одна надежда — получить от Князева обещанные деньги, а потом махнуть в другие края, где о нём никто ничего не знает. Но Князев не спешит выполнять обещание. Появляться в городе нельзя: его видела женщина, которую он чуть не сбил с ног. Через Антонину, регулярно ездившую в город, он передавал на пейджер Князеву послания, назначал время и место встречи. Но дни шли, а Князев не появлялся. Однажды ему показалось, что мимо него на большой скорости в джипе проехал Князев. Джип въехал в дачный поселок и скрылся за домами. Махонин просидел полдня, но ожидания оказались напрасными. Джип не появился. В другой раз, сидя на поляне вблизи остановки автобуса, он увидел милицейский «бобик», проехавший вниз по дороге в поселок Митино.

Вечером спросил у Антонины:

— Мне показалось, что менты к вам часто наведываются.

— Вотчина здесь у них, — ответила она. — Шикарные дачи по ту сторону озера. Я не ходила смотреть, а соседи сено косили, видели, как они там по субботам и воскресеньям развлекаются, с голыми девками в озере купаются. Со всех сторон ограда высокая, но с другого берега, как на ладони, все видно.

— Понятно. Далеко это? — поинтересовался Махонин.

— Да нет, километра три—четыре через лес, за ручьём. Я завтра опять в город поеду, передавать что—нибудь нужно?