В шахте было тесно и душно. Он прижал к губам респиратор (легкие обожгло ледяной свежестью с приторным запахом медикаментов), надавил кнопку и крепко зажмурил глаза. Люк захлопнулся над головой, со всех сторон хлестнули колючие струи. Потом что-то лязгнуло (он почувствовал, как шахтный цилиндр слегка изменил положение в пространстве), пошел теплый воздух – горловина шахты распахнулась, и воздушный поток вынес его наверх.
      В тамбуре голубовато светился узкий экран аварийного оповещения, пылали зеленые кнопки комплекса стерилизации скафандрового отсека, и Андрею впервые в жизни представился случай включить их все до одной. Увидев через квадратный иллюминатор, как заклубился в отсеке желтый туман и яростно вспыхнули бактерицидные излучатели, он оттолкнулся рукой от экрана и выплыл в карпон (вторая дверь срабатывала на удивление плавно).
      Ветротоннели на «кашалотах» оборудованы мощными воздуходувками – финишировать после стремительного полета приходилось чуть ли не кувырком. Он полежал на синей дорожке, привыкая к вновь обретенному весу, чихнул (и откуда здесь столько пыли?), побрел в душевую. Тщательно вымылся – опять же с употреблением антисептических средств, – хотя ощущал себя чистым до хруста. Третий раз уже за последние двое суток он вдыхал медицинские запахи, от которых его мутило, и очень надеялся, что это даст нужные результаты. Тревожило подозрение, что блестящий «лоскут» на двери холодильника и «мягкие зеркала» родственны по природе. И то и другое не только похоже блестит, но и поразительно одинаково тает. Совершенно бесследно. Правда, есть и отличие: «лоскут» клейко тянулся за пальцем – «мягкие зеркала» норовили втянуть в себя руку, не трогаясь с места.
      В гардеробной, копаясь в пакетах с одеждой, он с трудом разыскал костюм своего размера (если судить по эмблеме – из бывших запасов второго пилота «Анарды»), Надевая, брезгливо морщился. Блекло-лиловая ткань, брюки коротки, плохого покроя, куртка узка в плечах. Ни с того ни с сего он вдруг подумал, что никогда не согласился бы работать на «кашалотах». И только подумал об этом – стало совестно. Будто оскорбил невзначай всех водителей танкеров космофлота. Этакий сноб. Согласишься, никуда не денешься. Не то что «кашалоту» – люггеру будешь рад, лишь бы летать. Вот стукнет тебе пятьдесят с чем-нибудь – рад будешь заурядному тендеру. Повезет со здоровьем – до шестидесяти продержишься на орбитальных перевозках или на транспортном обслуживании космостанций, верфей, терминалов. Ну а потом – как ни крутись – почетная старость на дне атмосферы. А что оно такое – почетная старость? Дачный коттедж? Рыбная ловля, которая через неделю смертельно тебе надоест? Болтовня у костра в обществе юных и до невозможности самонадеянных космопроходцев? В лучшем случае будешь перебирать старые документы в архивах УОКСа или шефствовать над молодыми пилотами, и все в один голос будут тебя уверять, что занят ты очень полезным делом, а молодые пилоты, исчерпав весь запас мудрых твоих наставлений при первом же выходе на орбиту ожидания, начнут травить о тебе анекдоты, чтобы снять с себя напряжение перед стартами на кораблях такого класса, таких типов и категорий, о которых ты в свое время и мечтать не мог.
      Завернув в кухонный отсек, он постоял, глядя в зеркало, и неожиданно осознал, что думает не о себе. Старость была для него где-то там, за горами, – чего ради думать о ней? Скорее всего он, размышляя над экзотической тайной Мефа Аганна, пытался открыть один из ее хитроумных замков обыкновенным житейским ключом. Впервые такая попытка была предпринята им во время беседы с Копаевым, но тогда Копаеву почти удалось его убедить, что капитан «Анарды» – самая зловещая фигура в компании «оберонцев»-экзотов. Матерый суперэкзот. В качестве довода функционер МУКБОПа резонно использовал то действительно странное обстоятельство, что Аганн с упорством маньяка жаждал уединиться в безлюдном уголке Дальнего Внеземелья, которое, как выразился Копаев, стало поперек горла другим экзотам. А между строк Копаев сказал много больше: дескать, Аганн в своем орбитальном скиту связан с чем-то враждебным Земле, человеку. Да, не учитывать такую вероятность было бы глупо, но ультрамаксимализм в предположениях всегда вызывает желание спорить. Конечно, одного желания мало, нужны аргументы. Извольте. Кизимову, Нортону, Йонге, Лорэ отказаться от Внеземелья психологически проще, чем старому капитану. Аганн – селенген (рожден на Луне). Аганн посвятил Внеземелью всю свою жизнь. Аганн одинок – ни семьи, ни родных. И, наконец, Аганн на десяток лет старше любого из «оберонцев»-экзотов. Иными словами, отставка буквально автоматически обрекает бывшего капитана бывшего танкера на роль «почетного старца». Аганн верно все рассчитал: летать ему уже не позволят, единственный способ отодвинуть угрозу «почетной старости» – мертвой хваткой вцепиться в «Анарду» и всеми правдами и неправдами утвердиться в должности коменданта орбитальной базы. Кто-то из древних не то со злорадством, не то с болью душевной пустил в обиход афоризм: «Человек, возьми все, чего ты желаешь, но заплати за это настоящую цену!» И Аганн, по-видимому, решил, что испить до дна полную чашу какой-то блестящей мерзости – приемлемая для него цена. То, что заставило других экзотов с отвращением отвернуться от Внеземелья, Аганн принял. Вот и пьет свою чашу молча и тайно… Чем не версия? В бытовом плане, по крайней мере, выглядит она рациональнее апокалипсической версии МУКБОПа. «О великих вещах помогают составить понятие малые вещи, пути намечая для их постиженья…» – так, кажется, писал в свое время Лукреций.
      Впрочем, максимализм функционеров МУКБОПа есть прямой результат их постоянной готовности к худшему. «Ну а мне? – тоскливо подумал Андрей. – Какую степень готовности прикажете соблюдать мне?.. И посоветоваться не с кем.»
      На клавиатуре пульта кухонного агрегата он настучал «дежурный обед». Проглотил еду машинально, не ощущая, что ест, и, захватив с собой эластичную бутылку с березовым соком, направился вдоль коридора. Блеклые круги светильников над головой, облицованные красным деревом стены, опечатанные двери необитаемых кают. Печати – оранжевые треугольники липкой пленки с надписью «УОКС – „Анарда“», с белыми изображениями длиннокрылого альбатроса (главный элемент космофлотской геральдики) и черными – тупоносого корабля (кстати, в силу именно этой особенности пилоты прозвали танкеры «кашалотами»). Аганн законсервировал каюты по всем правилам. Очень старался. Вписывай, эксперт, похвальные отзывы в заключительный акт. Ладно, вписал. А кому это надо? УОКСу – меньше всего. Там народ ушлый – наверняка уже смекнули, что Аганна взял под свою опеку МУКБОП, и понимают: при такой ситуации «Анарда» получит статут орбитальной базы, когда рак на горе свистнет.
      Скользкую и холодную как лед бутылку он нес в руке. Поймал себя на том, что избегает соваться в карманы неприятного ему костюма – чувство брезгливости не проходило. Он зашел в свою каюту, вскрыл последний пакет привезенной с «Байкала» одежды и, с удовольствием ощущая ароматную свежесть белого свитера, переоделся. Переодеваясь, думал о встрече с Аганном. И неожиданно перед глазами возникла картинка из прошлого: угодивший в полынью олень… Да, с оленем было все просто. А вот куда, леший подери, прыгнуть, чтобы выручить из беды Аганна?.. Впрочем, не поздно ли выручать? Много ли в этом экзоте осталось от настоящего Аганна? Может, это совсем уже не Аганн?..
      Помещение командной рубки иллюзорно слито с Пространством: вогнутые потолок и стены – сплошной экран. Пол – тоже поверхность экрана (за исключением белых плашеров поворотных кругов для спаренных ложементов). Танкер висел над освещенной солнцем стороной Япета. Окольцованный серп Сатурна – над головой. За счет модернизации пилотажного и навигационного оборудования «Анарды» командная рубка выглядела вполне современно. Впереди – спаренные ложементы для первого и второго пилотов, посередине – спарка для капитана и штурмана (давно бы следовало ее демонтировать, но Аганну, видимо, трудно решиться). По бокам спарки, как колесные движители у старинного парохода, выступали из-под настила сегменты ротопультов. Возле штурманского ротопульта розоватым облачком приткнулось на плашере необычное для этого помещения надувное кресло. В кресле сидел Аганн. У ног капитана в беспорядке навалены демонтажные инструменты, через пухлый подлокотник был перекинут кабель с пистолет-резаком на конце; кабель, змеясь кольцами, уходил к двери координаторской рубки. Андрей посмотрел в открытую дверь. Переборка между координаторской и соседней рубкой связи была безжалостно уничтожена: грубо нарезанные металлоплиты с оплывшими от плазменного жара краями стояли вдоль стены вперемежку с извлеченными из контактных щелей тонкими, как молодой ледок, блоками аппаратуры. Орбит-монтажники всегда расширяют тесноватые рубки связи за счет ненужного на орбитальной базе помещения координаторов, и потенциальному коменданту не оставалось ничего другого, как следовать этому правилу, – сегодня он поработал солидно. Словно обескураженный учиненным разгромом, он сидел неподвижно, подперев желтоволосую голову кулаком (рукав красно-синего комбинезона прожжен выше локтя). Из координаторской тянуло запахом гари, доносился шелест задействованной на полную мощь вентиляции.
      Андрей опустился в штурманский ложемент. Взглянул на ушедшего в себя капитана и только теперь увидел на сфероэкране за его спиной парящего в пространстве справа по борту «Лемура». Фары вакуумного кибер-ремонтника были погашены, манипуляторы втянуты, но объектив видеомонитора открыт. Андрей сразу понял, зачем понадобилось Аганну выводить наружу «Лемура», однако решил от расспросов пока воздержаться (хотя интересно было узнать, успел ли ремонтник застать зеркальные кляксы). Откупорил бутылку. Аганн смотрел на него. Углубленно-задумчиво, не мигая. Смотрел не в лицо, а как бы разглядывал в общем и целом. Так разглядывают незнакомый предмет. Андрей перевел глаза на горизонт Япета, отхлебнул из бутылки. Он чувствовал на себе взгляд капитана.
      – Напрасно ты здесь, – тихо проговорил Аганн. – На «Анарде» я предпочел бы видеть другого эксперта.
      «Многообещающее начало», – подумал Андрей.
      – Моя персона тебя не устраивает?
      Длинная пауза.
      – Меня всегда восхищали умники из экспертного отдела, – сказал Аганн. – Узнаю почерк. Затея Морозова?
      – Да. Ну и что?
      – Там обожают таскать каштаны из огня чужими руками. И самое интересное – легко находят для этой работы наивных парней.
      Андрей промолчал.
      – Место здесь скверное, вот что, – добавил Аганн. – Ты даже не подозреваешь, какое это проклятое место…
      – О моих подозрениях, наверное, проще судить мне.
      – Немногого они стоят, если ты до сих пор пребываешь в состоянии эйфорического благодушия.
      – Да? А твоя цель – встряхнуть мои нервы?
      – Если бы это могло обеспечить твою безопасность… Тебе нельзя было здесь находиться. По крайней мере – сегодня. Хотя бы сегодня…
      Андрей посмотрел Аганну в глаза.
      – Поэтому ты предлагал мне прогулку на «Казаранге»?
      Аганн не ответил, по-прежнему разглядывая собеседника углубленно-задумчиво, не мигая.
      – Вот оно что… Тогда возьми на заметку: твое предложение опоздало. И кстати, заботу о безопасности ближнего не проявляют в такой неуверенной и необоснованно деликатной форме. В вакуум-створе я тебя просто не понял.
      – Да, я старый осел, – проговорил Аганн, и на лице его рельефно, как никогда, обозначились скулы и желваки. – Деликатничал, это верно. А надо было выставить тебя отсюда в первый же день. Отправить обратно на том же люггере, на котором ты прилетел, черт бы побрал мою деликатность.
      – Капитан, мне не нравится тон разговора.
      – А я теперь сожалею, что не взял такой тон с самого начала и не вышвырнул тебя за борт вместе с твоим мандатом. Это избавило бы нас обоих от… – Аганн не сказал от чего, только поморщился. – Прежде чем принимать мандат от Морозова, надо было вызвать меня на связь и спросить совета. Я бы тебе посоветовал…
      – Бывает, я сам решаю, как мне поступить.
      – Извини, но есть полезное правило: обсуждать кандидатуры экспертов с капитанами. Я пока еще капитан.
      – Никому и в голову не приходило, что моя кандидатура тебе окажется не по вкусу. Грешным делом, и я, принимая мандат, свято верил в твое дружелюбие.
      – Существуют разные ситуации. Одно дело – наши контакты в отеле «Вега», другое – на борту мертвого корабля в условиях Дальнего Внеземелья.
      – Дружелюбие – это не ситуация. Это, я бы сказал, особая категория отношений в мире людей. – Андрей отхлебнул из бутылки. Добавил: – В нашем мире. – На капитана он не смотрел.
      – Философствовать будешь у себя на «Байкале», – сказал Аганн. – А здесь я в ответе за твою безопасность. Ясно?
      – Не очень. Перед кем?
      – Перед собственной совестью. Этого довольно?
      – Интересно, как вела бы себя твоя совесть, если бы экспертом на «Анарде» был кто-либо другой?
      Ответа на этот вопрос капитан, по-видимому, не имел. Впервые за время беседы его ресницы затрепетали.
      – А принципиальнее «если бы» у тебя ко мне ничего нет?
      – Принципиальнее уже просто некуда, – заметил Андрей. Спросил: – А почему твоя совесть молчала так долго?
      – То есть?
      – То есть десять лет помалкивала после Оберона.
      Аганн пошевелил белесыми бровями. Угрюмо пробормотал:
      – Угум… Тогда иной разговор.
      – Нет, – сказал Андрей, – разговор тот же. Только в ином тоне.
      Уже в душевой, поливая себя антисептиками, он предчувствовал, что сегодняшний разговор зайдет далеко. Кончилась игра в безмолвного космического детектива, ну ее к лешему. Не он затеял эту беседу, но коль скоро начало положено, он доведет ее до конца. Чего бы это ни стоило. Никаких эмоций сентиментального свойства он сейчас не испытывал.
      Было такое ощущение, будто ему предстоял логический поединок с совершенно чужим человеком. Или нечеловеком. Даже привычному облику Мефа Аганна он больше не доверял.
      – Не понимаю, – сказал Аганн, – ты экспертируешь танкер или нравственность его капитана?
      – Одно другого не исключает. Танкер – будущая орбитальная база, ты – ее потенциальный комендант.
      – Ты парень настойчивый, умный… но неопытный.
      – Смотря в чем.
      – В делах прощупывания нервных узлов человеческого несчастья. Наверное, потому, что в жизни твоей все было гладко.
      «Человеческого…» – подумал Андрей. Ответил:
      – Мне простительно, я еще молод, все у меня впереди. – Он кивнул на изображение «Лемура». – Ремонтник застал зеркальные кляксы?
      – Ты их видел? – резко спросил Аганн.
      Тон вопроса, лицо и глаза капитана Андрею в этот момент не понравились еще больше.
      – Две из них финишировали на моей спине, – пояснил он, с тревогой вглядываясь в лицо обеспокоенного экзота. – Не будь я в жестком скафандре, мне сломало бы позвоночник.
      – Позвоночник, – пробормотал Аганн. Тронул на ротопульте клавиш возврата: «Лемур» покачнулся и поплыл среди звезд к приемному бунку – скользнул вдоль борта, как привидение, пропал за овалом входной двери. – Удивительно, как ты вообще уцелел.
      – Что это было?
      – Это была дьявольщина.
      – А точнее? Мне показалось, это была струя тяжелого, как ртуть, вещества.
      – Зеленую вспышку видел?
      – Вспышку? – Андрей вспомнил зеленый отблеск, мелькнувший сразу после удара. – Видел.
      – Дьявольщина!.. – повторил Аганн с каким-то ожесточением. И внезапно спросил, останавливая на собеседнике очень внимательный взгляд. – Ты как себя чувствуешь?
      Холодея от ужаса, Андрей попытался прислушаться к своему состоянию. С трудом удалось расслабить парализованные страхом мышцы.
      Вроде бы ничего подозрительного… Никаких особенных ощущений… Понемногу это его успокоило…
      – Чувствую себя нормально.
      – Вполне? – усомнился Аганн.
      – У меня все в порядке.
      – И никаких непривычных для тебя ощущений?
      – Решительно никаких. Все в норме.
      – Странно. По меньшей мере, загадочно…
      – Даже для тебя?
      Аганн отвернулся.
      – А что я должен был ощутить?
      – Что? – рассеянно переспросил капитан, глядя в сторону двери координаторской. – А… Ну, прежде всего – неприятный такой… ядовито-железистый привкус на языке. Тем более что луч, как ты говоришь, угодил тебе прямо в спину.
      – Так это был луч?.. Откуда?
      – Не знаю. Гадать не берусь.
      Андрей отпил из бутылки, задержал глоток. Обычный вкус березового сока. Ничего такого, что напоминало бы «ядовито-железистый» привкус… «На этот раз обошлось, – подумал Андрей, опоражнивая бутылку до дна. – Пейте витаминизированный березовый сок – и вам не страшна никакая блестящая мерзость!»
      Капитан, по-видимому, заметил перемену его настроения, предупредил:
      – Не слишком себя обнадеживай. Самое занятное, вероятно, ждет тебя впереди.
      – Впереди – это значит когда?
      – Это значит – потом.
      – Н-да, предсказатель из тебя… как из меня зоотехник.
      – Тем не менее я рискнул предсказать твое будущее, – равнодушно возразил Аганн. – По линиям твоей спины… – Взгляд его был рассеян, глаза блуждали. Было ясно: Аганн катастрофически теряет интерес к разговору. Или уже потерял.
      – А я раскусил твое настоящее в холодильнике. По отпечаткам твоих ладоней и голых ступней.
      Подбросив в угасающий костер беседы это смолистое и сухое полено, Андрей был готов к обострению отношений.
      Капитан поднялся. Однако на эксперта он не смотрел: стоял, глядя в сторону двери координаторской рубки, и явно к чему-то прислушивался. Андрей невольно тоже прислушался, но ничего, кроме шелеста вентиляции, не уловил.
      Быстро и молча обогнув ложемент с тыла, капитан бросился в координаторскую. Сбитый с толку Андрей почти инстинктивным движением рукоятки развернул спарку на четверть окружности влево, проводил его взглядом.
      Не задерживаясь в координаторской, Аганн через проделанный сегодня пролом нырнул в рубку связи, пропал из виду.
      Секунду спустя Андрей услышал оттуда неразборчивое бормотание голосов на фоне уже знакомого стрекота радиопомех. Громкий голос Аганна:
      – Танкер «Анарда» радиоабонентам Сатурн-системы, прием!
      «Внеочередной сеанс? – подумал Андрей с досадой. Взглянул на часы. – Вот некстати!»
      – «Анарда» слушает вас! Прием, прием!
      Бормотание, стрекот… Автоматы системы радиофильтров по дееспособности нисколько не выделялись среди остальной автоматики танкера. Логический блок радиофильтра так долго вырабатывал программу устранения помех, что Андрей десять раз успел пожалеть будущих орбит-связистов этой развалины. Стрекот наконец угас. Но о чем бормотали радиоголоса – уловить на таком расстоянии все равно невозможно.
      – Алло, шкип! – крикнул Аганн. – Включи-ка тонфоны там, у себя.
      Андрей покосился на отлетевшее к пилот-ложементам надувное кресло Аганна, вернул спарку в исходное положение, тронул кнопку кольцевой связи.
      «…Минус две тысячных», – внятно сказал женский голос.
      «Диона, это опять я – Энцелад, – нежно проблеял чей-то лирический тенор. – Повторите свой результат.»
      «Энцелад, не мешайте! Я говорю не с вами, я говорю с орбитальным Титаном. Максим Петрович, зачем он мешает!»
      «Затем! – возмутился лирический тенор. – У нас результаты не совпадают! Ваше альбедо Пятна – это сверкающая белизна, почти метановый снег, а наше – на сорок процентов ниже!»
      «Ну погодите вы, ну не все сразу, – страдальчески проговорил молодой баритон (очевидно – Титан-орбитальный). – Мы вот уже десять минут мусолим элементарные характеристики Пятна и делаем из этого проблему. Кира, вы по какой таблице берете?»
      «Вторая Шеппеля, – ответила тихо Кира-Диона. – А что?»
      «Ничего. – Титан-орбитальный тяжко вздохнул. – За исключением разве того невеселого обстоятельства, что Шеппель и слыхом не слыхал про нашу сингуль-хроматронную оптику. Возьмите таблицу Щеглова. Практика у аспирантов, я полагаю, должна проходить на современном профессиональном уровне.»
      «Фэгив ми фор интэраптинг ю!..» – вклинился новый голос.
      «Ну кто там еще? Айм сори, бат ай хэв ноу тайм.»
      «Титан! Титан! Опять я – Энцелад. Макс, мы тут успели все просчитать. И знаешь, туман получается!»
      «Когда развеется – поговорим».
      «Ты выслушай! Пятно на Япете – это вовсе не наледь и не снежное поле. Откуда им было взяться за девять часов, да еще на равнине Атланта! И чтобы сразу диаметром в двадцать пять километров!.. Идеально круглая форма!..»
      «Спокойнее, Володя, не горячись, я абсолютно согласен».
      «Но если не снег и не лед, значит – туман. Линзовидное скопление густого тумана. Отсюда и эта невероятная форма. В первом предположении – газовый гейзер, или, пользуясь термином Добровольского, газер. Но у меня другая гипотеза…»
      «Фог ин Джапет?! Чарминг новлти!»
      «А у меня, Володенька, изжога от ваших гипотез. Я, видишь ли, догадываюсь, какая гипотеза по поводу фог-объекта отягощает твои мозговые извилины. Помалкивай пока. Пусть будет газер.»
      «Что-то я тебя не пойму…»
      «А ты задействуй кумеку хотя бы наполовину».
      «Это чтобы не будоражить нашу общественность?.. Понял.»
      Радиоэфир взорвался негодующими возгласами разноязыкой общественности.
      «Ти-хо! – выкрикнул по слогам Титан-орбитальный. – Ай бэг ё паадн, конечно, фэрцайхэн зи биттэ, но попрошу освободить эфир. Э-эх, Володенька, сокровище ты мое… Я – Титан, я – Титан-орбитальный! Япет-«Анарда», выходите на связь!.. Молчат по-прежнему. Вас не слышу, «Анарда», не слышу! Спят они, что ли? Диона, вы этих «летучих голландцев» тоже не слышите?.. Ну вот, теперь Диона исчезла…»
      «Сюзерен», – произнес кто-то тихо, с сарказмом.
      «Не понял. Какой сюзерен?»
      «Обыкновенный такой, с позументами».
      «Кто говорит?»
      «Все говорят. Имей совесть – дай Кире спокойно поплакать. Надо же, из-за какой-то лепешки вонючего дыма на каком-то паршивом Япете!..»
      Всеобщее пятисекундное замешательство. Реплика Энцелада:
      «Радиоанониму с Дионы: не суйтесь в дела, в которых вы разбираетесь, как осьминог в парфюмерии. И зарубите у себя на носу: мы не даем своих руководителей в обиду.»
      Ответа не было. Ничего, кроме неловкости, не ощущалось в наступившей вдруг тишине. И ничего, кроме акустических пакетов, вызванных электроразрядами в кольцах Сатурна, не прослушивалось.
      Неловкую тишину очень кстати развеял женский суховато-дикторский голос административного ЦС (Центра связи):
      «Напоминаю: радиоабонентов, не имеющих отношения к деятельности отряда селенологов, администрация Сатурн-системы убедительно просит не занимать диапазон, предназначенный для связи с Япетом-„Анардой“. Диапазон исключительно в распоряжении селенологов под руководством Максима Лазарева. Благодарю за внимание.»
      «Благодарю за такую связь, – скорбно обронил Максим. – И не делайте вид, будто вам непонятно, что без фотонного передатчика мы сейчас как без рук.»
      «Даже неспециалистам ясно: в районе Япета зона полного радиомолчания, – подхватил Энцелад. – Вам не стыдно, спецы?»
      «Сочувствую, селенологи, но помочь не могу, – быстро отреагировал на справедливый упрек Энцелада знакомый Андрею сильный и очень красивый голос низкого регистра (этот голос часто звучал во время сеансов связи на подходе к Сатурну). – У меня по графику Ф-связь с кольцевиками „Фермуара“. И с танкером „Аэлита“ первый сеанс. Что такое первый сеанс, объяснять никому не надо? Советую связаться с „Анардой“ через „Байкал“ – Рея скоро выходит на прямой луч с Япетом. Ну а пока радиосредствами дайте знать „Байкалу“, в чем дело. Успеха!»
      Переговоры в радиодиапазоне «Анарды» иссякли.
      Вернулся Аганн. Поднял кресло, приткнул его к ротопульту на плашере пилот-ложементов. Усаживаясь, сообщил:
      – Наш Ф-позывной для «Байкала» дает автоматика.
      Андрей не ответил. Он смотрел на Пятно.
      О том, что Пятно лежит на равнине Атланта, было ясно из полемики Титана и Энцелада. Визуально Андрей, пожалуй, и не сумел бы сразу определить этот район планетоида, хотя в свою курсантскую бытность изучал общую и прикладную селенографию (куда, понятно, входила и прикладная япетография). Вообразить себе «равнину Атланта» равниной мог бы отважиться только истый оригинал. С орбиты хорошо просматривались ледяные обрывы, «молодые» структуры извилистых гребней и желобов, покрытые сеткой черных трещин участки «слоновьей кожи», сильно изжеванные мелкими складками зубчатые холмы (гофры), ну и, конечно же, вездесущие черные оспины взрывных и ударно-взрывных кратеров, окольцованных светлыми валиками. К западному региону этой, с позволения сказать, равнины, окрещенной именем мифического небодержателя, примыкал бассейн Плейоны – крупная, но не слишком глубокая впадина с обычной для бассейнов ударного типа системой концентрических разломов и гребней. Западный край Пятна упирался в уступ внешнего гребня Плейоны.
      Рассматривать Пятно было удобно: его изображение медленно, со скоростью улитки, ползло по невидимо-вогнутой поверхности сфероэкрана – левее белой полосы настила, соединяющей плашеры пилот– и штурм-ложементов. Кроме удивительно круглого абриса, ничего такого, что поражало бы взгляд, в этом новообразовании не было. Слегка бугристое в центре, похожее на широченный пудинг скопление светло-серого дыма. Или тумана, если доверять прозорливости селенологов Энцелада.
      Толщина «пудинга» сравнительно невелика. На глаз – порядка трех километров. Вряд ли более четырех. Трудно представить себе, чтобы рождение туманного диска диаметром в двадцать пять километров не сопровождалось выбросом соответственного масштаба. И всего за девять часов колоссальный султан газа успел осесть на равнину геометрически правильным слоем?.. Крайне сомнительно. А для гипотезы о спокойной миграции газов – из трещин к поверхности – форма Пятна совсем не подходит. Трещиноватый участок, допустим, может быть круглым, но ведь не до такой же степени!.. Да, именно форма Пятна волновала воображение и заставляла теряться в догадках. Неправдоподобно, неестественно круглый пудингообразный диск… Хорошо, хотя бы в достаточной мере определенно угадывается издалека его туманная плоть, видны облакоподобные «карнизы» и «оползни» на отвислых (где больше, где меньше), а местами кисельно-оплывших краях. Иначе трудно было бы удержать фантазию от искушения окунуться в мир иррациональных домыслов, а руки – от желания крепенько ущипнуть себя за ухо. Смятение селенологов можно понять.
      Мало-помалу изображение Пятна уползло под плашер штурм-ложемента. Андрей перевел глаза на светлую полосу, выбелившую горизонт. Она была несравнимо ярче всех остальных подсвеченных Солнцем деталей рельефа темно-серого в массе своих площадей ледорадо ведущего полушария Япета. Светлая полоса принадлежала ведомому полушарию, которое, вероятно, по причине давнишнего столкновения с астероидом гораздо больше запорошено инеем. Мертвец-в-Простыне… На Япет десантировались две смешанные по составу (космодесантники и ученые) исследовательские экспедиции; обе сделали вывод, что эта луна, вполне нормально изуродованная в прошлом сейсмической активностью недр и метеоритной бомбардировкой, ныне мертва как булыжник. Скорбное Внеземелье опустило снежную Простыню на окоченелые останки. А теперь, выходит, Мертвец шевельнулся?..
      – Я – «Байкал»! – внезапно взревели тонфоны. – «Анарда», слышу ваш позывной! Кто на приеме?
      Аганн убавил громкость, взглянул на Андрея.
      – «Анарда» – «Байкалу», – проговорил Андрей. – На приеме Тобольский. Салют, капитан!
      – Салют, шкип! – Голос Валаева потеплел. – Чертовски рад тебя слышать.
      – Взаимно, Ярослав, взаимно! Как дела на разгрузке?
      – Кое-как. Здешних приемщиков ты знаешь. Одним словом – провинция. – Валаев вздохнул. – Но послезавтра «люстру» – в руки экзоператорам, а тебе – добро пожаловать на «Байкал». Масс-центровку проведут под твоим руководством. Соскучился?
      У Андрея чуть было не вырвалось чистосердечное «да, очень», но, вспомнив Копаева, он вовремя притормозил язык:
      – Да… как тебе сказать? Здесь скучать не приходится.
      – Что у вас с радиосвязью? В эфире паника: все поголовно встревожены вашим молчанием. Говорят, там пятно у вас объявилось какое-то ненормальное?
      – Облако белесого тумана. Слишком круглое такое облако… Не идеально круглое, потому что края кое-где оплывают, но все равно – слишком. Я думаю, это оно влияет на радиосвязь.
      – Мы взяли его телефотерным увеличением. Мне эта штука напоминает круглую льдину.
      – А мне – пудинг. Хорошо отформованный грандиозный пудинг. Хватит на всех. Для всего человечества, как сказал бы один мой знакомый.
      – Чего только не выдумает мать природа… Кстати, о человечестве. Тут специалисты по лунам страшно взволнованы, пылают желанием взять у вас интервью. Одного едва успокоили – нервы у парня сдали. Из-за этого Пятна, говорит, мою диссертацию теперь к чертям в болото. Жалко его, хороший такой человек, молодой – и уже, понимаешь, с запятнанной диссертацией… Ну, до встречи? Привет Аганну. Передаю канал селенологам. Будь здоров!
      – Общий привет, – процедил Андрей вместо привычного «Салют!». Специально для Аверьяна.
      – Титан-орбитальный – Япету. Мы вас тоже приветствуем, Андрей Васильевич! Вас и капитана «Анарды» Аганна. Если вы ничего не имеете против, мы хотели бы войти с вами в контакт по поводу фог-объекта – он же Дым-диск, он же Грандпудинг и он же Пятно на Япете.
      Это был голос не Максима, и новый голос Андрею не очень понравился. Этакая жесткость интонаций под сиропчиком снисходительной вежливости.
      – «Анарда» – Титану. С кем имею?..
      – Постоянный член ученого совета Сатурн-системы Март Аркадьевич Фролов к вашим услугам. Мы с вами почти ровесники, предлагаю называть друг друга по имени.
      – Согласен. Борис Аркадьевич Фролов вам, случайно, не родственник?
      – Вполне может быть. Родственников – тьма.
      Андрей опешил.
      – Знавал я вашего брата… Если это он и… если это вас хоть капельку…
      – Андрей, если вы ничего не имеете против, сейчас меня много больше волнует Пятно.
      – Против я ничего не имею, хотя и не совсем улавливаю, что от меня требуется.