– Да. Но все, как один, считают его нелюдимым.
      – Может, здесь что-нибудь возрастное?
      – Он выглядит старым?
      – Н-нет… Сначала я даже принял его за ровесника Валаева. Однако Аганн старше нас с тобой лет на… пятнадцать?
      – На двадцать. Ему пятьдесят три.
      – В таком возрасте, говорят, иногда охота побыть одному.
      – Иногда. Но не десять лет кряду.
      – Не знаю, не знаю… Со мной он был общителен и приветлив, был откровенно рад поговорить о том, о сем.
      – Только с тобой. За последние годы – только с тобой.
      – С какой стати? – удивился Андрей.
      Аверьян не ответил. Смотрел в сторону. Подсохшие волосы топорщились у него на макушке стрелками.
      «Особо приятельские отношения возникнуть не успели, – недоумевал Андрей, припоминая встречи с Аганном. – Общался я с ним гораздо реже, чем с любым из своих приятелей…»
      – Ну что ж, – сказал он, – теперь мне хотя бы понятно, почему вы решили меня… А вот за каким лешим прицепился к Аганну МУКБОП? Нелюдимость – черта, конечно, тяжелая, но…
      – Минуту назад ты чуть ли не с кулаками…
      – Я был не прав, извини.
      – Ты был прав. Нашей службе давно следовало бы заинтересоваться Аганном. Еще в те времена… Или хотя бы когда «Сойма» ушла на Луну без него. Надо было немедленно выяснить, по какой причине этот отшельник надел сандалии отчуждения и направил стопы в вакуумную пустынь. И какому богу творит молитвы в своем орбитальном скиту…
      Андрей почти со страхом смотрел Аверьяну в лицо. Представитель МУКБОПа словно бы ощетинился, как потревоженный дикобраз, лицо стало неузнаваемо жестким, глаза неприятно сузились. «Похоже, он ненавидит Аганна!.. – внезапно сделал для себя открытие Андрей и даже как-то растерялся от своей догадки. – Нет, при такой ситуации лететь к Япету должен именно я.»
      – Окунемся? – сказал он. – Жарко.
      Копаев молча подтянул под себя ноги и буквально с места, подобно спущенной пружине, взвился вверх. В воду вошел через двойное сальто с винтом.
      «Готовый цирковой номер, – подумал Андрей. – Шикарно их там тренируют, в МУКБОПе.» Он подавил желание повторить прыжок Аверьяна (чувствовал, без подготовки выйдет конфуз) и отделился от парапета прозаической «ласточкой».
      Покружил у самого дна, обследовал решетку на горловине сливного тоннеля. Вода была очень холодная и прозрачная – светло-желтое дно просматривалось далеко. Было видно, как мускулистое тело Копаева гибко скользнуло в сторону трапа. Подводный гул ступенек и поручней, Копаев исчез. Видны только ноги ниже коленей и зыбкие кольца преломленного света.
      – Не могу, – виновато сказал Аверьян, уступая Андрею место на трапе. – Не по мне это дело – открывать купальный сезон в Ледовитом океане. – Все его тело было в пупырышках.
      – Сибиряк называется…
      – Меня сбивает с толку южный ландшафт. – Аверьян смотрел на лагуну. – Я впечатлительный.
      – Может, твое сибирское происхождение тоже легенда?
      – Нет. Мы с тобой земляки.
      – В системе Сатурна мы все земляки.
      – Я из Ангарска. Мы с тобой даже родились в одном и том же главрайоне восточно-сибирского мегалополиса.
      – Правда?
      – Чего ради буду обманывать?
      – Ну мало ли… – Андрей поискал на ступеньках трапа сухое место. – Профессия у тебя такая.
      – Плохо знаешь мою профессию.
      – На ринге ты обманывал без зазрения совести.
      Копаев сощурил глаза:
      – Я должен был обезопасить себя и тебя от нокаута.
      – Вот я и говорю – профессия, – сказал Андрей.
      – А чего ты, собственно, хотел? Улететь на Япет со свернутым набок носом?
      – Ну это еще бабушка надвое загадала.
      – Тем более. Благообразность моей физиономии мне тоже не безразлична. Удар правой у тебя… Быка свалить можно. Берешь ведь в основном дикой силой, и если бы ты попал… Я внимательно все твои поединки смотрел. И понял: зря я ввязался в чемпионат. В жизни не видел такого агрессивного боксера.
      – Да? А какого лешего ты вообще ввязался?
      – Характер у меня спортивный.
      – Плюс специальная подготовка?
      – Намек понял, – Аверьян рассеянно покивал. – Кумут-заза, натренированные реакции и прочее. Но зачем тогда вы допустили к участию в чемпионате и пассажиров? Ведь среди них было немало космодесантников – тоже люди со спецподготовкой. А в смысле натренированности реакций и вы, кораблеводители, не лыком шиты. Спецподготовка – одно, бокс – абсолютно другое…
      – МУКБОП – коренным образом третье, – добавил Андрей.
      – МУКБОП на практике превращается в штаб общечеловеческой обороны.
      – В каком смысле?
      – В смысле круговой и, главное, надежной обороны гомо сапиенса против отрицательных факторов Внеземелья.
      – Что ни день, сапиенс отвоевывает у Внеземелья новые территории, в каждом выпуске новостей полно победных реляций…
      – А я о круговой обороне? – Лицо Копаева сделалось сумрачным. – Андрей, многим еще невдомек, что мы начинаем судорожно защищаться от неприятностей Внеземелья уже на исконной своей территории – в пределах Земли. Это я к вопросу о победных реляциях. А касательно состояния дел на оборонительном фронте имею доложить: ни круговой, ни сколько-нибудь надежной обороны создать мы не в силах. По крайней мере сейчас.
      – Наши предки с помощью космонавтики прорубили в Пространство окно, и мы всегда считали это великим достижением…
      – Окно они прорубили для нужд космической миссии человечества, – напомнил Копаев. Снял с поручня трапа забытые кем-то солнцезащитные очки. – А вовсе не для того, чтобы всякие там опасные неожиданности Внеземелья заползали через это окно в наши земные дома.
      Андрей, не сводя глаз с лица Аверьяна, облокотился на поручень, спросил:
      – Тебе непременно надо меня пугать?
      – Моя задача скромнее: дать прочувствовать обстановку. – Аверьян протяжно вздохнул. Подышал на стекла очков.
      – Не вздыхай. Не я затеял беседу. Сказал бы прямо: так, мол, и так – наше ведомство намерено вставить палки в колеса многотрудным делам освоения Внеземелья.
      – Я не член объединенного директората МУКБОПа.
      – Свое мнение у тебя есть?
      – Думаю, мы не в силах притормозить маховик внеземной экономики. – Копаев надел очки, и Андрей увидел свое отражение в темных стеклах. – Я уж не трогаю другие маховики нашей сверхрасторопной цивилизации. На данном этапе.
      – На данном… Как будет дальше?
      – Андрей, в последнее десятилетие Внеземелье очень жестко дало нам понять: шутки в сторону. Есть основания для серьезного беспокойства за сохранность природной сущности человека вообще. Что и как будет дальше, никто не знает.
      – Тебя послушать… Земля оскудела умами.
      – Однажды мне довелось побывать на ученом совете института генетики, – вяло, словно бы нехотя проговорил Копаев. – Был любопытный доклад. Двое иммуногенетиков выразили сомнение, что человечество поступает осмотрительно, расширяя колонизацию Меркурия и Венеры. Особенно Меркурия…
      Андрей уставился на собеседника.
      – В чем смысл опасений?
      – Насколько я понял, Солнышко наше – это такая штука, возле которой нам, человекам, следует держаться никак не ближе радиуса земной орбиты, – пояснил Аверьян. – Во избежание.
      – Мутаций?
      – Да. Воздействие всякого рода изученных и неизученных излучений… Дескать, темпы меркурианских мутаций на порядок выше земных. Дескать, на поколениях потомков это скажется неминуемо. Но я о другом. На ученом совете нашлись и такие, кто пытался освистать доклад. Понимаешь?
      – А если докладчики перегнули палку?
      – Встречный вопрос: а если нет?
      – Тогда третейский суд.
      Аверьян покивал:
      – То есть третья группа умов должна рассудить спор двух первых. Так и делаем. Земля не оскудела умами. По любому вопросу безопасности Ближнего Внеземелья создаем ученые советы, комиссии, подкомиссии, комитеты, агентства. Трудно даже сказать, сколько их работает под эгидой МУКБОПа. Международных и региональных. Специальных, функциональных, экспертных, координационных. Всяких. Нагромождаем друг на друга этажи умов, ярусы авторитетов. Вдобавок теперь нас прижимают к стене «сюрпризы» Дальнего Внеземелья. Как быть? Уповать на неисчерпаемость интеллектуальных ресурсов родимой планеты?
      – Значит, так обстоят дела… – пробормотал Андрей.
      – Да, – сказал Аверьян. – Лавина. Теперь основная наша забота – сохранить природную сущность людей вообще. Средств, правда, у нас для этого маловато… И знаний.
      – Сдается мне, чем больше мы приобретаем знаний о Внеземелье, тем подозрительнее к нему относимся.
      – Кто-то из древних сказал: «Во всякой мудрости есть много печали, ибо знания умножают скорбь». Не предугаданы ли в бородатом афоризме наши теперешние затруднения с Внеземельем?
      «Слышал бы это Ярослав», – подумал Андрей, припоминая патетическую речь Валаева.
      – А если серьезно, – продолжал Аверьян, – дело не в количестве знаний, но в их глубине. Мелко плаваем.
      «Ну и плавали бы глубже, – с неприязнью подумал Андрей. – Нас, к примеру, некому упрекнуть, что мы низко, дескать, летаем.» Сухо напомнил:
      – Мы уклонились от предмета нашего разговора.
      – Неужели?
      Андрей быстро взглянул на него. Лицо Аверьяна было по-прежнему сумрачным. В темных стеклах очков отражался пальмовый частокол иллюзорной лагуны. Андрей пояснил:
      – Я имею в виду «Анарду» и Мефа Аганна.
      – Ты полагал, я толкую о чем-то другом?
      – Хочешь сказать…
      – Да. Аганн – один из самых тревожных «сюрпризов» Дальнего Внеземелья.
      Андрей выпрямился. Погладил рифленый отпечаток поручня на локте, проговорил:
      – Не зря, значит, мне показалось, что ты его ненавидишь.
      Пальмовый частокол в стеклах очков Аверьяна мгновенно сменился отражением головы собеседника.
      – Тебе показалось. Разве можно ненавидеть стену, о которую треснулся лбом в темноте?
      Андрей смолчал.
      – Я понимаю, Аганн произвел на тебя приятное впечатление. И превосходно. Там, на «Анарде», ты должен будешь постоянно поддерживать огонек «приятного впечатления».
      – Мне это будет нетрудно.
      – Ошибаешься, – тихо сказал Аверьян. – Именно в этом сложность твоей миссии.
      – Ничего не понимаю, – признался Андрей.
      – Аганн каким-то непостижимым образом физически ощущает малейшую к себе неприязнь. Вот потому-то тебя… вместо меня.
      – Да? А у тебя что…
      Копаев понял вопрос с полуслова:
      – А я никогда приятно с ним не беседовал. Я его и в глаза не видел. Как полагают наши психологи, имитировать положительные эмоции мне не удастся. Полагают, тебе будет легче.
      – Верно. Я не испытываю к Аганну ни малейшей неприязни. И не думаю, чтобы там…
      – Поводы будут, – загадочно пообещал Копаев. – Кстати, о чем вы беседовали до утра в гостинице «Вега»?
      – Я уже говорил. На профессиональные темы. Вспоминали, конечно, свою альма-матер. Меф тоже учился в иркутском вузе.
      – Аганн упоминал о рейдере «Лунная радуга»?
      – «Лунная радуга»?.. Нет. Это имеет значение?
      – В беседе на профессиональные темы с первым пилотом «Байкала» бывший первый пилот «Лунной радуги» ни словом не обмолвился о рейдере, на котором летал многие годы. А ведь было здесь о чем поговорить. Один только рейд к Урану чего стоил.
      – Нет, о системе Урана он не упоминал.
      Аверьян покивал:
      – Упустил из виду. Стоит ли упоминать о всяких там мелочах, связанных с Обероном. Ну подумаешь – поиск пропавшего без вести рейдера «Леопард», катастрофа на Обероне, гибель шести человек из экипажа «Лунной радуги». Экая невидаль…
      – Выходит, Аганн участник этих событий?
      – Профессиональная беседа Аганна с тобой была на редкость содержательной. – Аверьян снял очки, нацепил их на поручень. – Что-нибудь вообще ты помнишь про оберонскую эпопею десятилетней давности?
      Андрей отвернулся и стал смотреть на блестящую воду лагуны. В тот год он летал пилотом-стажером – марсианская линия, танкер «Айгуль». Экипаж был печально заинтригован таинственным исчезновением «Леопарда». Обсуждали на вахтах каждое сообщение с борта «Лунной радуги». Весть о гибели начальника рейда Николая Асеева потрясла пилота-стажера… На лунном ринге Асеев был одним из самых заметных боксеров тяжелого веса, и спортивную молодежь словно магнитом тянуло к этому великану.
      Андрею вспомнились кадры фильма про оберонский гурм. Десантники «Лунной радуги» в разноцветных скафандрах. По цвету, видимо, только и различали друг друга, но Асеева он узнал легко. Он сразу обратил внимание на человека в лиловом скафандре с лиловыми искрами катофотов, потому что этот скафандр превосходил размерами все остальные…
      – Я знал Асеева, – сказал Андрей.
      – Кого еще ты знал из погибших на Обероне? Напомню их имена: Мстислав Бакулин, Аб Накаяма, Леонид Михайлов, Рамон Джанелла и командир группы десантников Юс Элдер.
      – Никого. Я был еще желторотым курсантом.
      – А тех, кто вырвался из оберонской западни?
      – Аганна ты знаешь. Тимура Кизимова? Дэвида Нортона? Эдуарда Йонге? Жана Лорэ?
      – Жан Лорэ? Такого не помню. Остальных знаю. Да и кто их не знает – известные космодесантники.
      – После событий на Обероне Лорэ сразу вышел в отставку, – пояснил Аверьян. – Кстати, Нортон, Йонге, Кизимов тоже проявили нервозность и пытались выйти в отставку досрочно. Однако притихли, как только УОКС перевел их из Дальнего Внеземелья в десантный отряд на Меркурии. Что им мешало работать в системах внешних планет – остается неясным. Аганн повел себя по-другому. Дальнее Внеземелье его не пугает. Скорее наоборот…
      – Но Кизимов, Нортон, Йонге теперь, я слышал, отставники?
      – Теперь – да. Внешне все у них выглядит благополучно: ветераны Внеземелья на заслуженном отдыхе. Живут себе уединенно и тихо. Нортон и Йонге в Америке, Лорэ в Европе, Кизимов в Азии. Лишь Аганн почему-то обосновался в системе Сатурна, возле Япета…
      – Дался тебе Аганн! Ну, скажем, характер у него не такой, как у прочих.
      – Ну, скажем, характеры у них у всех разные, – не то возразил, не то согласился Копаев. – Но вот странность: все пятеро обладают общей чертой. Нелюдимостью.
      – Иными словами, в МУКБОПе считают, что нелюдимость пятерки – внеземное «приобретение». Но об этом я уже догадался.
      – А как насчет догадки о том, что до катастрофы на Обероне никто из них не отличался склонностью к отчуждению?
      – А чего вы хотели? – осведомился Андрей. – Чтобы у них после драмы на Обероне все оставалось по-прежнему?
      – Тяжелый вопрос. Но, как минимум, мы не могли не хотеть, чтобы каждая персона из этой экзотической пятерки оставалась человеком.
      – Как минимум?
      – Да. Они не люди, Андрей.
      – Что?..
      – Не люди, – подчеркнуто внятно сказал Аверьян. – И в этом все дело. – Он с грохотом отпустил поручень трапа, вспрыгнул на парапет и зашагал туда, где были портфель и одежда.
      Машинально поймав на лету падающие очки, Андрей постоял, пытаясь определить свое отношение к словам Аверьяна. Разумеется, он сознавал, что по логике этих мгновений непременно должен быть ошарашен, ошеломлен или хотя бы растерян. Но ничего такого не чувствовал. Ничего, кроме своей беспомощности. Как на развилке дорог в незнакомой степи. Он не мог заставить себя усомниться в человеческом естестве Аганна. Однако считать Копаева идиотом тоже вроде бы глупо. Во всяком случае, сложно. Пришлось бы менять давно устоявшийся взгляд на МУКБОП… Повесив очки на прежнее место, Андрей стал смотреть, как представитель МУКБОПа надевает желтые брюки.
      Копаев вернулся, и Андрей очень близко увидел зрачки его серых внимательных глаз. Копаев стоял и смотрел собеседнику прямо в глаза. Портфель в руке, черный свитер на загорелом плече как пляжное полотенце.
      – Ну, – пробормотал Андрей, – чего уставился?
      – Да так… Мне показалось, я потряс тебя информационным ударом.
      – Изучаешь, в глубоком ли я нокдауне. Счет открыть не забыл?
      – Беру реванш за проигрыш тебе в финале. – Аверьян кивнул в сторону аэрария. – Пойдем туда, я должен кое-что показать. Здесь слишком светло.
      Уже на ходу он доверительно сообщил:
      – Каждая особь из этой пятерки нелюдей все еще сохраняет в себе ряд истинно человеческих качеств. Причем не только на словах. Кое-какие поступки и… В общем, в нашей системе понятию «нелюдь» мы пока предпочитаем кодовое название «экзот».
      Андрей почувствовал облегчение.

ПРИНЦ НА ГОРОШИНЕ