РАССКАЗ КОМАНДИРА

Голос Акопяна:

— Осторожнее, Веншин, с этой дрянью шутки плохи… Разбудите командира, все вместе как-нибудь справимся.

— Что случилось?

Это спрашивает Шаров.

Открываю глаза. Вижу себя сидящим на полу, в обнимку с рычагом выходного люка. На почтительном расстоянии от меня — Веншин, Шаров, Акопян. Смотрят… Не на меня, а куда-то поверх моей головы. Я издаю радостное восклицание и делаю попытку подняться.

— Сидеть! — рявкнул Акопян. И добавил мягче: — Не шевелись, дорогой, потерпи минутку. Сейчас я подключаю отвод. — В его руках длинный металлический стержень.

Я проследил направление взглядов. Шарик!.. Над моей головой тихо кружится подарок Майи. Я протягиваю руку — и шарик мгновенно меняет кривую облета. Значит, это правда!..

— Тебе что, жить надоело? — кричит Акопян. — Или, может быть, ты не знаешь, что такое шаровая молния?

Я вскакиваю на ноги. Шарик послушно выбирает новую орбиту.

— Ненормальный, да?! — Акопян ловит шарик металлическим стержнем.

Я не успел помешать. Шарик лопнул с оглушительным звоном.

— Что ты наделал?! — Стержень сухо треснул у меня на колене и отлетел в сторону.

— Смотри-ка, взбесился парень! — удивляется Акопян. — Ты не кусаешься?!

Терпеть не могу, когда кусаются.

Я сгребаю со стола кучу диаграмм и швыряю их ему под ноги:

— Все результаты наших исследований не стоят тени этого шарика!

Шаров смотрит на меня с задумчивым любопытством. Веншин молча подбирает диаграммы. А я бормочу что-то несвязное о сумасшествии Веншина, о девушке из другой галактики, о маленькой лани, которую зовут Лима, об алиторах. У Акопяна очень глупый вид: рот приоткрыт, нижняя челюсть отвисла.

— Н-да… — говорит он, как только я умолкаю, и обращается к Шарову: — Придется нам с тобой меняться вахтами, им больше доверять нельзя: Веншина я застал спящим под столом, а этого типа — висящим на рычаге выходного люка. Ну и публика!..

Я смотрю на руки Шарова: мне показалось, будто под рукавами он прячет красные «браслеты». Командир замечает мой взгляд и одергивает рукава, словно стесняясь чего-то.

— Скажите, Веншин, вам не кажется странным то, что рассказал Морозов?

Веншин поднял на Шарова глаза. Потом опустил.

— У Алеши очень богатое воображение. Видимо, сказалась чрезмерная нагрузка последних дней, организм не выдержал и… сами понимаете, — бред, галлюцинация. Это бывает… Да и сам я не выдержал — уснул, крепко уснул. Не могу себе простить…

Акопян облегченно вздохнул:

— Осознал, кается. Значит — тихий. Ну а что делать с этим буйнопомешанным? — Он указал на меня.

— Оставить в покое.

Все повернулись к Шарову. Командир минуту медлит, задумчиво поглаживая подбородок, затем добавляет:

— Мало ли что может присниться человеку… Я и сам провел очень беспокойную ночь.

Акопян вонзает в спину командира подозрительный взгляд.

— Хотите знать, что я обо всем этом думаю? — спрашивает он. — Ну что ж, извольте слушать. Слабонервных попрошу заткнуть уши.

И он, нисколько не стесняясь в выражениях, выкладывает свое мнение.

— Не корабль, а филиал психиатрической больницы! — закончил он свою колоритную речь. — Еще одно слово о девушках из чужих галактик — и я положу корабль на обратный курс.

Как бы подтверждая угрозу, он направился к центральному пульту.

— Назад! — приказал Шаров. — Спокойно. Для паники нет основания. Шаров обвел нас испытующим взглядом и опустился в кресло. Он выглядел слишком серьезным.

Дневная вахта началась как обычно. Но это только на первый взгляд. Все работали молча, избегая смотреть друг на друга. Я чувствовал себя усталым, был рассеян и потому охотно подчинился командиру, когда он приказал мне отдыхать. Долго не мог уснуть, лежал с открытыми глазами, а в мыслях царил хаос…

Ночную вахту приняли я и Шаров.

На этот раз Веншин не дал мне никакой работы. На моем попечении оставались только приборы. Ну что ж, может быть, это даже и к лучшему.

Проверяю кассеты и ухожу к своему столу.

Над спинкой кресла у центрального пульта виднеется затылок Шарова. Он подходит к спальной нише Акопяна, отодвигает перегородку, заглядывает. То же самое проделывает у спальной ниши Веншина. Тихо. Желтые глазищи лоцмана спокойно мигают, ярко мерцают экраны…

Шаров возвращается к пульту и снова садится. Словно почувствовав, что за ним наблюдают, он поворачивает голову в мою сторону. Поединок взглядов.

И вдруг Шаров манит меня к себе пальцем.

— Расскажи мне подробно обо всем, — просит он. — Ну, садись.

Я понимаю, какой рассказ он имеет в виду, и мною овладевает безразличие. Сижу рядом с ним и молчу.

— Мало ли что человеку может присниться… — наконец отвечаю и делаю попытку встать, уйти.

Командир кладет на мое плечо тяжелую руку:

— Не горячись, Алеша… Нам с тобой нужно поговорить с глазу на глаз.

Для меня это имеет достаточно веские основания…

И я рассказал ему все. Все, до мельчайших подробностей. Шаров выслушал, ни разу не перебив.

— Добро, — сказал он после минутного молчания и шепотом добавил: — Молодчина.

— Вы о чем?

— Так… Мы не ошиблись в тебе.

Ошеломленный похвалой, сути которой я, впрочем, так и не понял, я ждал, что он скажет еще.

И он спросил:

— Тебе не показалось странным, что ни Веншин, ни Акопян абсолютно не в курсе ночных событий? Они считают твой рассказ…

— Чистейшим вымыслом? Вы сами объявили все это сновидением.

Шаров погладил подбородок и спокойно ответил:

— Я правильно оценил обстановку и не мог поступить иначе. Экипаж «Бизона» должен доверять своему командиру… Полет еще не окончен, и сохранить это доверие нужно было любой ценой. Поэтому я промолчал, Алеша.

Я вскочил с кресла, точно подброшенный пружиной.

— Сядь, — сказал командир. — Да, я был там… И могу сейчас рассказать об этом только тебе. Так вот, — начал он словно бы нехотя. — В последний час вчерашней вахты я заметил кратковременный всплеск общего фона радиации. Причина возникновения столь мощного потока протонов казалась мне ясной: внезапное развитие надфотосферной вспышки из водородного флоккула. Включив модулятор, я, несмотря на большие помехи, смог убедиться в правильности своего заключения.

Всплеск радиации — старый враг космонавтов. Однажды я испытал такое, когда мы на «Джафаре» задели радиационный пояс Юпитера. Тогда это действительно было опасно. Но мы очень спешили: прямо по курсу подавала сигналы бедствия «Ставрида», капитан которой Майкл Линнэй частенько доставлял спасателям много хлопот… Для «Бизона» даже эта чудовищная атака протонов не представляла опасности. К тому же вскоре все регистраторы, как один, стали отмечать медленное, но неуклонное падение радиации. Да, вместо того, чтобы возрастать, она уменьшалась… Я подозвал Веншина, указал ему на приборы и послал запрос Внепрограммному Центру защитной системы корабля. Центр выдал информацию. То, что он сообщил, было похоже на взаимодействие двух защитных полей: напряженность магнитного поля возрастала, наблюдалось резкое смещение пространственных потенциалов.

«Забавно…» — сказал Веншин.

«…И странно, — добавил я. — Чужеродное поле?..»

«Чужеродное?! Гм… Зачем вам понадобилось такое э-э… двусмысленное выражение? Ведь мы имеем дело с конкретным, хотя и малоизученным явлением — явлением перехода энергии фотосферной плазмы в энергию магнитного поля. Ну да ладно, идите спать, а я займусь этим сам…»

Откуда нам было знать тогда, что «Бизон» проскочил защитный пояс Гелианы…

«Не забудьте разбудить меня, если падение радиации будет продолжаться», — предупредил я его. Я не спал. Лежал с открытыми глазами и ждал. Веншин все не приходил. С трудом удавалось подавить в себе желание встать, выйти и проверить показания приборов. Но оскорблять людей недоверием нельзя…

Меня охватила легкая дрема. Но даже в состоянии полусна я ощутил, что начинаю терять собственный вес. «Прекратили работу генераторы тяготения, — подумалось мне. — С чего бы это?» Ощупью нахожу пластмассовые петли и продеваю туда кисти рук. Петли вдруг натягиваются с такой силой, что меня покидают остатки сонливости. Я начинаю вращаться…

Ты не знаешь, как это можно вращаться сразу в двух петлях, разделенных промежутком стены?.. Вот-вот, и я не знаю. Но взгляни на мои руки: красные «браслеты» на сгибах кистей — следы вращения. Дальше со мной происходит что-то совсем непонятное: в глазах сгущается темень, а я начинаю скользить куда-то в сторону все быстрей и быстрей. «Командир, просни…» — слышу издалека раскаты громовых звуков. Впереди в темном пространстве появляются изумрудные линии — трасса продолговатых зеленых огоньков. Я мчусь вдоль этих направляющих линий, но мой полет слишком напоминает падение… Наконец изумрудные линии образуют плавный изгиб, и тело мое, подчиняясь неизвестным законам движения, совершает полуоборот вокруг своей оси и взлетает на другую ветвь исполинской параболы, но уже с внешней ее стороны. Не помню, тогда или позже мне в голову пришла мысль, что эта трехмерная парабола отлично иллюстрирует выводы Янковского-Вандерсона о кратной структуре Пространства. Вероятно, мне на практике довелось преодолеть «перегиб» вандерсоновского Подпространства. Постепенно ощущение взлета проходит. Изумрудные стены желтеют и расплываются облаками тумана…

Ощущаю под ногами опору. Оглядываюсь. Очень трудно словами описать то, что я увидел, но все же попробую… Представь себе торосы красного льда. Чем дальше, тем плотнее они окутаны бледно-светящейся дымкой. Среди торосов, точно водяные смерчи, с шипением бродят гибкие, подвижные колонны. Приближаясь друг к другу, колонны вспыхивают ярким огнем и расслаиваются на множество отдельных нитей. Сквозь рваные клочья тумана выплывает эскадрилья громадных красных колец. Они очень низко и медленно проходят над иззубренными глыбами торосов, волоча за собою мглистые тени…

Конечно, я узнал их. Если до этого я колебался: «Сон или бред?» — то появление колец несколько изменило условия выбора: «Бред или действительность?» Да, знакомые торы заставили меня взглянуть на этот неведомый мир другими глазами. Медленно, но верно возвращалось утраченное чувство реальности…

Туман редеет, и постепенно становится видимым нечто огромное, похожее на сверкающий серп, опрокинутый рожками кверху. Далеко в стороне виднелись вершины каких-то пирамид. Куда идти? Прикинув расстояние, я направился к серповидному сооружению. Чем ближе подходил, тем очевиднее становились его исполинские размеры. Наклонное расположение серпа позволяло видеть, как время от времени его зеркальная поверхность вздрагивала, прогибалась во многих местах и из образовавшихся воронок вылетали красные кольца; затем воронки быстро выворачивались наизнанку — и новая партия танцующих смерчей исчезала в тумане…

Громада серпа покоилась на куполообразном основании из желтого мерцающего вещества. Со всех сторон купол был окружен четкими рядами наклонных плоскостей. Через равные промежутки ряды смыкались под углом, образуя привычные грани многолучевой звезды.

Я шел вдоль этой стены и смотрел, как в ее слоистой глубине появляются и исчезают радужные расплывы. Изредка на гладкой поверхности возникали узоры каких-то непонятных знаков. Должно быть, эти линии и знаки имели определенный смысл, уловить который мне было трудно… Я поднял голову и долго рассматривал острую, далеко выступающую грань. Отсюда, снизу, она напоминала приподнятый нос какого-то сказочного корабля со стеклянной палубой, стеклянными бортами. Впечатление усиливало полотнище серпа, так и казалось, будто сквозь клочья тумана несется в неведомую даль сверкающий парусник, а вместо чаек над ним парят знакомые кольца. Торы молча обмениваются сгустками оранжевой дымки, смерчи деловито снуют и без устали прядут свои красные нити…

Уже тогда я начал понимать, что меня окружают автоматы неведомой техники. Автоматы непривычного для меня вида и качества. Неожиданно мои размышления были прерваны: кто-то настойчиво теребил меня за ногу. Я посмотрел вниз и увидел странное существо, похожее на морскую звезду. Я поднял ее на руки и стал с интересом разглядывать. Звезда не пыталась удрать, она спокойно устраивалась на моей ладони, пошевеливая десятью лучами-щупальцами. Полупрозрачное тельце переливалось и мерцало сотнями радужных огоньков… «Что же ты есть такое?..» Я почувствовал, что звезда становится нестерпимо холодной, огоньки сбегались к центру, тускнели. Это симпатичное создание невероятно быстро накапливало в себе энергию. Конечно, это был всего лишь автомат… В центре венчика приподнятых лучей образовалась жемчужная капля. Капля росла, округлялась, и вот появился матовый, с голубоватым оттенком диск величиной с чайное блюдце. Диск подпрыгнул и закружился вокруг моей головы. Я заметил, что он пульсировал в такт ударам моего сердца… Щупальца мерцающего существа распались и рассыпались множеством красноватых кусочков. Я поднял один из таких кусочков и убедился, что он ничем не отличается от других осколков красного «льда» — такая же слоистая структура на изломе, такие же цепочки зернистых узелков… Видимо, автомат выполнил свою задачу, и теперь за ненадобностью сам себя разобрал на составные элементы, чтобы потом, по мере необходимости, «воссоздаться в образе» какого-нибудь другого автомата.

Мысли мои быстро и путано перебегали от одного к другому. Да, существование и взаимосвязь материальных форм этого мира организованы еще более сложным образом, чем я думал. Мне предстояло освоиться с выводом, что эта взаимосвязь основана прежде всего на принципе величайшей целесообразности, настолько глубокой и полной, что нам, землянам, может показаться нереальной… Например, для тысяч и тысяч поколений наших далеких предков камень был просто обычным камнем, а в нем ценились только твердость, форма и вес. Каменная глыба по мере надобности превращалась в орудие труда, в произведение искусства, в продукт химических соединений, наконец — в ячейки «думающих» машин. Однако мы, земляне, по старой привычке пользуемся конкретными свойствами окружающих нас предметов слишком односторонне. Мы все еще никак не освоимся с мыслью, что существует возможность такого тесного слияния этих предметных свойств и особенностей, которое приведет к качественно новым взаимоотношениям материальных форм окружающего нас мира. Скажем, вопрос, может ли книга вполне самостоятельно передать электронному мозгу заложенную в ней информацию, имеет для нас однозначный ответ: не может. Для этого нужен посредник — человек. Нет, нашим автоматам тоже пора обходиться без нянек. Пусть сами создают себя, настраивают, ремонтируют и пусть сами строго следят за своим поведением. Ничего страшного в этом нет — в океане подчиненной человеку материи любое проявление опасных для него симптомов будет подавлено еще в зародыше. Постепенно автоматы научатся выполнять желания людей быстро и четко, они сами сумеют соорганизоваться в наиболее эффективную систему, подчиненную жестким принципам целесообразности. А человек, освобожденный от докучливой необходимости быть постоянным опекуном своих созданий, получит возможность беспрепятственно развивать и совершенствовать свою природу, свой разум. Но для этого… Для этого ему потребуется взять в руки глыбу своего привычного мира и суметь увидеть в ее грубоватых сколах совершенство будущих форм. Точно так же, как сумели это таинственные пришельцы…

Я бережно положил осколок на прежнее место. Мне и в голову не приходило взять его с собой — эта мысль показалась бы кощунственной… Отсветы на прозрачной стене мешали смотреть, и я затенил их ладонями. Едва руки коснулись гладкой упругой преграды, как целый участок ее повернулся на невидимой оси и пропустил меня внутрь. Пространство вокруг желтоватого купола заполнено неглубокими чашами самых различных диаметров. Прозрачные чаши раскачиваются на своих тоненьких ножках, словно кланяясь, расплескивая светоносную жидкость. Брызги испарялись на лету, образовывая занавеси переменчивого блеска. Полярное сияние в миниатюре… Чаши вежливо раскланивались, уступая мне дорогу. Должно быть, это своеобразные экраны какого-нибудь центра информации.

Сквозь оболочку купола слышался гул. Сопровождаемый диском, я приблизился к желтой преграде и тронул ее рукой. Поверхность прогнулась, стала светлеть. Я без колебаний шагнул в светлый проем, за мной последовал мой маленький неразлучный спутник. Облачка сомкнулись, и мы оказались внутри мерцающего шара… Заточение длилось недолго — шар лопнул, и я остался стоять среди грохота, ослепленный лучами света.

Первое время мне трудно было на чем-нибудь остановить свой взгляд. На моих глазах грациозно свертывались рулоны радужного сияния. Они медленно всплывали вверх, теряясь в зыбком мерцании оранжевых облаков. Куда ни глянь — повсюду дрейфовали пучки серебристых игл, окруженные сгустками бледно-лиловой дымки. Временами иглы перегруппировывались, изливая при этом мощные ливни разноцветных лучей. И сразу же на пути этих ливней, точно по волшебству, возникали громадные диски. В светлой их толще бродили неясные, зыбкие тени…

Внезапно серебристо-серые громады дисков выбросили фонтаны радужных струй и вдруг исчезли, точно их никогда здесь и не было. По всем направлениям разбегались цепочки оранжевых сгустков, тут и там возникала неистовая пляска узорчатых огней. Неведомые силы начинали новый этап своей загадочной деятельности…

Мне надоело стоять на одном месте, и я решил пройти немного вперед, хотя, разумеется, не имел ни малейшего представления о том, что меня ожидает. Но первый же шаг, видимо, не на шутку встревожил моего маленького спутника: он побледнел, увеличился в размерах и стал суетливо носиться по искривленным орбитам. Он был до смешного похож на почуявшую опасность собаку, которая всеми доступными ей способами взывала к благоразумию хозяина. Но я не стал отказываться от своего намерения.

Я шел, прислушиваясь к мерному гулу неведомых машин, любуясь неповторимыми комбинациями световых рисунков. Я не видел здесь застывших, неизменных форм — все видимое, что меня окружало, совершенно непостижимым способом переливалось — иного слова я не могу подобрать — из одной формы в другую. Голубоватый диск по-прежнему вел себя беспокойно. Когда мне преградила дорогу колония серебристых игл, он на минуту застыл на месте, точно соразмеряя силу свою и противника. Силы, очевидно, были неравны. Но стоило иглам повернуться ко мне, как он с безудержной отвагой верного пса атаковал их и разметал колонию в клочья. Иглы рассеялись и отступили, недоуменно позванивая зеркальными доспехами. Мой маленький проводник вернулся ко мне и как ни в чем не бывало возобновил свое вращение. Я был признателен ему за это вмешательство, — если бы иглам вдруг вздумалось окатить меня ливнем острых лучей, я бы наверняка ослеп…

Впрочем, это происшествие не обошлось без последствий. Разрозненные иглы, потерявшие привычный строй, сталкивались между собой, посылая цветные лучи куда попало. Стрелы лучей легко прокалывали все, что ни попадалось на пути, вызывая сумятицу вспышек…

И вдруг где-то в глубине моего сознания зародилась смутная догадка. Догадка росла, крепла и постепенно превратилась в уверенность. Да, я понял, что меня окружало. И понял как-то совершенно отчетливо. миллионом проводов, наши машины не шли ни в какое сравнение с этим гигантом, который принимал и обрабатывал информацию, пользуясь более гибкой, более универсальной системой — системой световых лучей. Для меня оставалось загадкой, какую роль выполняло все остальное, каким образом цветные лучи взаимодействуют с другими зримыми объектами и что такое эти объекты. Я пытался подыскать объяснения, но задача вряд ли была мне под силу. Оранжевые облака — это, очевидно, парящие сгустки плазмы; серебристые иглы — генераторы световых квантов. Что представляли собой призрачные диски, узорчатые огни и рулоны радужной дымки, я даже не мог себе вообразить. Вполне возможно, что это были самые важные центры — носители искусственной памяти…

Однако мне следовало бы почаще оглядываться по сторонам. Мой диск вел отчаянный поединок с добрым десятком фиолетовых торов. Убедившись, что до меня им не добраться, торы повернули обратно и быстро нашли себе другое занятие: они энергично принялись собирать воедино разрозненные колонии игл. Словно трудолюбивые мотыльки, они порхали среди колючих лучей, вспыхивая и переливаясь всеми цветами солнечного спектра… Неожиданно в нескольких шагах от меня выросла призрачная громада диска. Соседние колонии игл тут же повернулись к нему остриями и дали ослепительный залп.

Диск покачнулся… В это мгновение он напоминал мне готовую захлопнуться створку исполинской тридакны [2]. И я побежал. Мне вовсе не хотелось быть раздавленным тяжестью надвигающейся массы. Гладкая поверхность под ногами прогибалась, словно тонкий ледок, и была такою же скользкой. Предчувствуя неминуемое падение, я совершил резкий бросок. Тело мое, сохранив инерцию движения, некоторое время скользило вперед. Еще один бросок — и я бы успел уйти из-под края нависшей громады. Но поздно, створки сомкнулись… В ушах стоял звон, малейшее движение требовало неимоверных усилий… Я с трудом встал на ноги и увидел, что нахожусь на дне хрустально-прозрачного кратера. Вероятно, то же должен был бы чувствовать муравей, свалившийся на дно глубокой вазы. Здесь властвовали полное безмолвие и вязкая, тягучая голубизна…

Я подошел к стене и тронул ее рукой. Никакого эффекта. Тогда я выбрал участок, свободный от мерцания филигранных узоров, и прижался лицом, пытаясь заглянуть в глубину стеклянистой толщи, но лишь увидел человека в белом свитере с контуром бизона на груди. Это было мое собственное отражение… Но — странное дело! — мое отражение не пошевелилось, когда я поднял руку, чтобы затенить какой-то надоедливый блик. Зато — я увидел это совершенно отчетливо — контур бизона на груди того, второго, затрепетал и мгновение спустя вприпрыжку унесся куда-то красным чертенком… Только теперь я заметил, что со мной уже не было беспокойного диска. Меня охватило жуткое ощущение одиночества. Напрасно я пытался внушить себе, что появление объемной фотографии моей особы — вовсе не повод для таких ощущений. Перед глазами маячил ускакавший рисунок бизона… По логике этих странных событий теперь следовало ожидать, что свитер, лишенный рисунка, прыгнет ко мне и протянет рукава для пожатия!.. Шутливая мысль немного взбодрила меня. Впрочем, улыбнуться так и не пришлось: на плечо мне мягко шлепнулся какой-то белый, легкий предмет… Для моих натруженных нервов этого было более чем достаточно!

Сбросив с плеча то, что на взгляд и на ощупь представляло собой белый свитер, я долго с недоумением разглядывал это неожиданное свидетельство материализации собственных желаний.

Стоп! Спокойствие!.. Я гулко хлопнул ладонью о стену и раздельно, отчетливо произнес: «Хочу видеть людей!» Стена помутнела и рассыпалась мельчайшими кристалликами инея.

В пространстве, затканном паутиной подвижных узоров, проступили контуры знакомых предметов… Это была внутренность нашего салона, но в странном ракурсе — словно я заглядывал в салон откуда-то сверху. За одним из столов в неудобной позе спал Веншин… Не успел я глазом моргнуть, как изображение пропало, чтобы тут же появиться вновь. Но теперь я увидел тебя, Алеша. Ты стоял на коленях и грозил мне кулаком… Затем мимо меня, на расстоянии вытянутой руки, проплыл Акопян в позе спящего человека: я даже услышал его дыхание…

Потом я оказался на Меркурии. С высоты птичьего полета мне были видны белые цилиндрические корпуса нашей станции и подвижные фигурки людей в скафандрах. Я напряженно вслушивался в многоголосый хор перекличек, улавливая время от времени обрывки разговоров. Особенно отчетливо был слышен певучий тенорок «девятки»: «Я — Девятый, я — Девятый… Центральный, вижу группу тороидов. Дайте вылет Волкову, Клемону. Дайте вылет…» — «Центральный, вас понял — даю пеленг». Подо мной проплыла верхушка мачты радиомаяка…

Как-то не верилось, что все то, что я воспринимал, — всего лишь озвученное перспективное изображение, наподобие нашего стереовидения, настолько естественными казались краски и натуральными размеры предметов.

Зрелище грациозного скольжения четырех блистающих глаеров так захватило меня, что я едва удержался от соблазна впрыгнуть на борт одной из машин. Благо изображение померкло и растаяло в фиолетовом облаке дымки… А секунду спустя я уже несся над каменистой равниной по направлению к горам. Теперь я понимал, что перед моими глазами всплывают картины, которые запечатлелись в «памяти» здешних переносчиков информации — тороидов…

Внезапно где-то наверху возник протяжный свист. Неприятный, режущий, быстро усиливающийся звук. Я инстинктивно сжался, предчувствуя что-то недоброе. Свист угрожающе нарастал, приближаясь. И вдруг страшный удар швырнул меня в сторону. Все утонуло в грохоте, закрутилось в пламенном вихре, померкло…

Видимо, я пролежал в беспамятстве недолго, так как, очнувшись, ощутил, что удушливые испарения от недавнего взрыва еще не рассеялись. Спина моя горела так, будто по ней наискось от плеча к бедру провели раскаленным железом. Встать на ноги я не смог. Мне удалось лишь сесть и то с великим трудом. Подо мной постепенно накапливалась липкая красная лужица… Я подумал, что, хотя шальной осколок вспорол мне, вероятно, только мышцы спины, я обречен на гибель от потери крови, если мне никто не поможет.

Но пострадал не только я. Последствия загадочной катастрофы были настолько впечатляющими, что я на время забыл свою боль. Там, где недавно мелькали объемные изображения меркурианского ландшафта, зияла широкая пропасть. В полуметре от того места, где я сидел. На дне провала бурлило месиво из оранжевых сгустков. Из клокочущих глубин периодически возносились вверх столбы шумного пламени. Все остальное пространство — слева, справа и, наверное, сзади меня — было погружено в сумрак. И лишь просветленные громады исполинских дисков выдавали свое присутствие слабым мерцанием.

Где-то далеко вверху, на фоне красноватого марева, метались длинные тени. Иногда тени принимали знакомые очертания: мне казалось, я вижу теневое изображение человека, одетого в скафандр. Моя догадка неожиданно подтвердилась. Мятущийся клубок теней распался, и вниз, в клокочущую бездну, полетел какой-то темный продолговатый предмет. Да, это был человек в скафандре. Но, падая, он странно увеличивался в размерах, распухал. Пролетая мимо меня, он уже превосходил размерами меркурианский глаер! В лицо мне ударил горячий вихрь, и через минуту все было кончено: исполин погрузился в месиво оранжевых сгустков и стал разваливаться на отдельные глыбы… Из провала докатились раскаты гула.

Вокруг посветлело. Справа появились колонии серебристых игл, слева надвигалось скопище фиолетовых торов. «Теперь уж мне несдобровать», — безразлично подумал я, чувствуя неодолимую слабость. Перед глазами расцветали великолепные созвездия узорчатых огней, знакомо раскачивались рулоны радужного сияния. И вдруг я заметил свой маленький диск. Но он прилетел не один: следом за ним, подпрыгивая на невидимых волнах, плыл маленький голубой шарик. Вдвоем они исполнили вокруг меня замысловатый танец. Я ощутил, как все мое тело начинает покрываться пушистыми кристалликами инея. Боль сразу утихла, уставший мозг заволокла приятная дремота…

Больше я ничего не помню, Алеша. Я проснулся, когда меня разбудил Акопян…

Рассказывая, Шаров ходил взад и вперед за спинкой моего кресла. Чтобы видеть его, мне приходилось поворачивать голову то вправо, то влево. Когда моя шея устала, я взгромоздился на кресло с ногами и, положив локти на спинку, молча следил за ходьбой командира.

Закончив свой рассказ, Шаров остановился рядом и, приблизив лицо почти вплотную к моему, тихо спросил:

— Бред?..

Я отшатнулся.

— Многие детали вашего бреда и моего странным образом совпадают… — сказал я, подумав. — Если это и бред, то бред обоюдный, так сказать, телепатического характера: один — продолжение или часть другого. Мы помолчали. Шаров, задумчиво поглаживая подбородок, смотрел куда-то мимо меня.

— А знаете что?.. — нарушил я неловкое молчание. — Мне в голову пришла интересная мысль: не заключается ли суть разгадки в двух словах: «нейтринный синдром»?!

— Синдром?.. — переспросил Шаров.

— Ну да, нейтринный синдром. Защитная система «Бизона» ограждает нас от любого проникающего излучения, кроме одного. Поток нейтринов пронизывает нас беспрепятственно, и кто знает, какое воздействие оказывает этот плотный поток на нашу психику… А для людей с расстроенной психикой мир галлюцинаций часто неотличим от мира реальных вещей.