Друзы

– Между нами кровь, а кровь нелегко позабыть.

Маамун Аль-Сури, сидевший за рулем сверкающего «мерседеса», вел машину по горной дороге очень лихо, бросая ее то вправо, то влево. Движение было оживленным. Протестующие гудки встречных и попутных машин заменяли визг тормозов, которыми водитель отчего-то пренебрегал. Автомобиль летел к Ливийским горам, к селениям, где совсем недавно воцарился мир.

– Мы все воевали. Все заплатили свою цену,– добавил смуглый переводчик.

Он был маронитским христианином, жившим бок о бок с друзами в Чоуфе перед войной. Затем израильтяне напали на город, отхлынули, и народ не смог сохранить мир внутри себя. Друзья и соседи набросились друг на друга. Страну залили реки крови.

Портер увидел, как глаза Найлы затуманила вина. Легенда, которую она себе придумала, оборачивалась неприятными воспоминаниями. Она отторгала ложь. Женщина отвернулась к окну, откуда врывался горячий знойный ветер, и стала поправлять растрепавшиеся черные волосы.

Портер мягко похлопал Аль-Сури по плечу. Ему неоднократно приходилось нанимать ливийских переводчиков прежде. Они всегда были понимающими людьми.

– Следите за дорогой, пожалуйста.

– Как и женщины, эта дорога подчиняется только собственным законам,– рассмеялся Аль-Сури.

Он бросил взгляд на Найлу через зеркальце заднего вида и подмигнул ей. Его не обманула выдуманная история пассажирки, но он не лез в ее дела, как не пытался подстроиться под дорожное движение.

Найла сидела, обхватив колени руками, ее снедали неизвестность и сомнения.

– Друзы не поощряют браков с представителями других религий. Не понимаю, как Самир мог оказаться среди них.

– Их вера вовсе не похожа на то, что обычно себе представляют.

– Я почти ничего не знаю об их вере.

– Именно этого они и хотят. Друзы – таинственные люди. Большая часть последователей этой веры называется «джуххаль» – невежественные, отринувшие тайное учение Китаба Аль-Хакима, священные скрижали с общим названием «Книга мудрости». Немногие удостаиваются чести быть посвященными в тайны учения мудрецами. И лишь после сорока лет они могут стать «уккаль» – знающими. И так тянется уже тысячи лет.

– Как им можно доверять? Они отринули собственную веру!

«Ат-та-Лим», или «Наставление», признавало доктрину под названием «такийя». Во время войны друзам разрешалось на словах отказаться от своей веры ради выживания. Портер находил это весьма здравомыслящим, но, с другой стороны, он сам не принадлежал никакой вере. И религиозный пыл не волновал его сердце.

Доктор не стал ни утешать Найлу, ни возражать ей.

– По крайней мере они позволили Самиру послать вам письмо, разве не так?

Найла не ответила.

Вера друзов основывалась на принципах, которые представители других верований находили не слишком разумными и понятными. И все же она заставила обычную портниху из Бейрута лгать мужу и ехать неизвестно куда, только чтобы узнать правду.

Друзы верили в переселение душ. В реинкарнацию.

Аль-Сури притормозил у склона крутой горы. Земля здесь была сухой, из-под колес «мерседеса» вырывались густые клубы пыли янтарного цвета. Из рощицы тянуло сладким ароматом созревших персиков. В пыльной зеленой долинке зеленели плантации абрикосов, слив и помидоров.

Жизнь в сердце гор была тяжелой и нищей. Хрупкий мир испытывал жгучую ненависть ко всем, кто является в эти места и кичится своим богатством. Не в первый раз уже Портер пожалел, что Аль-Сури приехал на «мерседесе».

Покосившаяся жестяная табличка на краю дороги гласила: «Фавара». Неумолчное журчание ручья, по имени которого и была названа горная деревня, наполняло все вокруг.

У развилки дороги печально маячил покосившийся и заброшенный пропускной пункт. Как призрак тех времен, когда местных жителей загоняли в цивилизацию силой.

«Мерседес» осторожно поплыл мимо грубых каменных хижин, которые трудно было назвать домами. Селение уже начало отстраиваться после бедствий войны, но повсюду были еще видны свежие шрамы и раны.

В центре деревушки билось живое сердце – небольшой придорожный магазинчик. Неказистый, зато оснащенный всем необходимым – от мыла и сахара до лампочек и сигарет.

Машина неспешно ехала вдоль улицы. На обочине играли маленькие ребятишки. Трое взрослых друзов сидели за старым, плохо выскобленным столом и потягивали мятный чай из крошечных чашек. В угоду местным традициям они были одеты в турецкие шаровары и веселенькие белые шапки-фески. Двое носили окладистые бороды, их кожа была смуглой и морщинистой.

Третий, с закрученными усами, поднялся, когда Портер вышел из машины. Его уже ждали.

– Ahlen wa sahlen.

Портер улыбнулся в ответ на приветствие.

– Sabah el khair, kifak? – произнес доктор.

«Доброе утро, как поживаете?»

Пожилой друз скромно покачал головой и почему-то погладил себя по колену.

– Mnih, mnih,– ответил он, хотя неуверенное покачивание головы давало понять, что дела у него идут вовсе не так хорошо, как ему хотелось бы показать.

Глаза его красноречиво говорили о другом. Друз был испуган, и его товарищи это прекрасно знали. Его взгляд задержался на Найле, и Портер поторопился представить их друг другу.

Старого друза звали Камаль Тоума. Он хлопнул себя ладонями по бокам. Как и положено в этом случае.

Семья Камаля жила в доме на склоне горы, густо поросшем высокими соснами. На заднем дворике копошились куры, а перед домом росло лимонное дерево. У стены возвышался раскидистый ливанский кедр, и тень его густой кроны защищала от палящих лучей солнца.

Внутри домик поражал чистотой и аккуратностью. Комнаты были обставлены на удивление современной мебелью. С кухни долетали запахи еды, а в прихожей громко тикали старинные часы с маятником.

Тоума провел посетителей в гостиную, попросил располагаться, а сам ускользнул на кухню. Но его приглашению последовала лишь Найла. Портер помедлил, придержав Аль-Сури.

– Пойди к ним,– попросил он.– Скажи, что я приехал. И что я хочу встретиться с ними сегодня.

– Ты же знаешь этих людей,– фыркнул Аль-Сури.– Они тебе не доверяют.

– Скажи, что я привез книгу.– Портер раскрыл папку, которую держал под мышкой, и достал старый потрепанный блокнот в зеленой кожаной обложке, исписанный заметками и набросками. Он сунул блокнот переводчику в руки.– От книги они так легко не отмахнутся.

Аль-Сури удивился. Портер никогда прежде не выпускал блокнот из рук. Книжицу он взял, но все равно сомневался в исходе дела.

– Посмотрим, что получится.

И переводчик быстро вышел из дома, оставив англичанина в прихожей.

Тик-так.

Портер прошел в гостиную к Найле. Что же они так долго возятся? Может, семья успела передумать? Такое случалось.

Волнуясь, Найла снова принялась оплетать руками колени, причем в такт тикающим часам, которые не спеша отмеряли минуты жизни. Так продолжалось, пока не открылась дверь – тихо-мирно, без фанфар.

Найла невольно вскочила, широко распахнутыми глазами оглядывая двоих человек, вошедших в комнату. Старшей была женщина, голову которой покрывал платок-мандил, знак последовательницы религии друзов.

Портер представил женщину, но руку протягивать ей не стал. Женщины друзов не позволяли касаться себя мужчинам, не принадлежащим к семье.

После чего женщина промолвила просто:

– Это Кхулуд.

Кхулуд вышел из-за спины хозяйки дома, в его глазах застыли слезы. Он глубоко дышал, словно впитывал в себя что-то разлитое в воздухе.

– Я слышу твой запах. От тебя пахнет теми же духами, что и в тот вечер, когда мы впервые поцеловались.

Улыбка тронула его губы.

– Я так скучал по тебе! Так скучал!

Найла неуверенно посмотрела на Портера, как бы ища поддержки.

– Что с ним? Почему он не смотрит на меня?

– Он слеп с рождения.

Кхулуд взволнованно шагнул вперед.

– Помнишь, как я полез к тебе под рубашку? Такую голубую, с маленькими птичками на рукавах. И зацепился часами за пуговицу. А ты сказала, что так мне и надо!

Мать Кхулуда смущенно покачала головой.

Найла вспыхнула и отшатнулась. На ее лице отразилось замешательство.

– Перестань! Не нужно говорить о таком.

Кхулуд улыбнулся невинно и удивленно.

– Но ты потому и приехала, разве нет? Почему бы мне не говорить о таком?

Для Найлы ответ был очевиден: потому что перед ней стоял не мужчина, которого она когда-то любила, а маленький мальчик.

Кхулуду Тоума было семь лет от роду.

Она чувствовала себя очень глупо. Кхулуд знал об этом.

– Я – Самир,– настаивал мальчик.– И в то же время – Кхулуд.

Найла задрожала.

– Самир умер,– выдавила она и расплакалась.

Такамоус, смена одежд. Для реинкарнации физическое тело – не более чем одежда для души. Эта одежда существовала всего семь лет. И всегда была ребенком. Портер предупреждал Найлу, что ей будет трудно говорить с мальчиком.

Кхулуд попросил подвести его к Найле. Его хрупкая фигурка потерялась на фоне ее платья, обезумевшие слепые глаза растерянно смотрели в сторону. Но мальчик держался стойко. Он взял ее руку в свои и стал нежно поглаживать ладонь.

– Помнишь, как твой отец купил те дурацкие штаны выше колен и они всегда хлопали, когда он шел?

Найла невольно рассмеялась, смахивая слезы.

– Да.

Она не хотела да и не могла поверить в чудо. Но откуда он все это знал? Может, ему рассказали, а он заучил?

Но Портер твердо знал: нет. Он приезжал сюда несколько раз, чтобы убедиться, что воспоминания Кхулуда настоящие. Что семья мальчика не пытается выжать побольше денег из Найлы, как часто бывало в этих краях. Кхулуд знал то, что лишь Найла могла подтвердить или опровергнуть. Насколько доктор мог судить, именно эти воспоминания подтверждали, что Кхулуд был раньше другим человеком.

Найла углубилась в события их общей жизни.

– Ему было все равно, что о нем подумают, он все равно носил эти глупые штаны. Потому что сам смог их купить. На большее денег у него не было.– Она посмотрела на мальчика.– Помнишь, как ты его дразнил? Что ты говорил?

Кхулуд открыл было рот, но тут же замялся. Облачко неуверенности скользнуло по его лицу. Он потянулся рукой к матери. Найла ударилась в слезы.

Портер осторожно перевел дыхание.

– Подробности могут стереться,– сказал он.– Поэтому воспоминания часто бывают обрывочными.

– Может, мы не должны вспоминать прошлое,– печально заметила Найла.– И память о прошлой жизни – это ошибка.

– Возможно.

Найла вытерла слезы и погладила влажными пальцами лицо мальчика. Вокруг глаз и бровей Кхулуда виднелась россыпь родимых пятен.

– Откуда взялись эти родинки?

Кхулуд не мог ответить на этот вопрос. А Портер мог. Он видел множество подобных отметин. Одну женщину из Индии убили в собственной постели и подожгли дом. Она сгорела, лежа на шерстяном матрасе, набитом соломой. В следующей жизни на ее теле появилась россыпь родинок, словно отпечаток соломы из матраса.

Еще был случай с Кемилем Фахрици, турком, у которого была кровоточащая родинка под подбородком и проплешинка на макушке. Фахрици помнил, что прежде был бандитом. Когда его накрыла полиция, он застрелился. И расположение нынешних родинок точно соответствовало следам его ранений, описанных в полицейском протоколе.

Родинки показывали физический вред, который был нанесен возрожденной душе в прошлой жизни.

Что касается Самира, то его лицо было изрезано осколками ветрового стекла.

– Он ослеп перед смертью,– тихо проронил Портер.

Найла вздрогнула, стараясь держать себя в руках. Еще бы! Как она могла позабыть?

– Вы не могли бы оставить нас наедине? – попросила женщина, не сводя взгляда с маленького мальчика, ради которого она ехала так долго.

Портеру, конечно, хотелось остаться и посмотреть, как будут возрождаться отношения этих двоих людей, но он сдержался.

Мать Кхулуда поспешно предложила отдохнуть на заднем дворе. Она приготовила лимонад, так что можно будет освежиться.

Слабое утешение, но Портер все равно поблагодарил ее. Он вышел во двор и налил себе стакан питья. Где-то рокотал мотор, тревожа знойную тишину поселка.

По главной дороге катил «мерседес» Аль-Сури, за ним следовала незнакомая машина. В салоне сидели трое незнакомых доктору мужчин, лица которых вовсе не светились дружелюбием.

Не успев вылезти из машины, Аль-Сури поделился своими проблемами.

– Их послала семья,– сообщил он.– Но я им не доверяю.

Самый крупный из троих, шумно дыша, протянул Портеру зеленый блокнот.

– Очень странно. Никто из чужаков не мог этого знать. Портер взял блокнот и спрятал его в папку.

– У вас есть ребенок-натик. Он читал мои заметки?

– Натак знает о них,– ответил мужчина.

«Натик» – значит «тот, кто говорит о прошлой жизни». Но мужчина употребил слово «натак», женского рода. Портер не подозревал, что это девочка.

– Моя племянница встретится с вами.

Портер почувствовал, как у него на затылке зашевелились волоски.

– Она расскажет о «седьмом испытании». Но после этого вы больше никогда ее не увидите. Мы не хотим вмешиваться.

Вот так – живешь-живешь, и в конце концов кто-то подтверждает, что «седьмое испытание» существует на самом деле.

Самый высокий из друзов шагнул вперед, держа в руках небольшой мешок из ткани. Он определенно собирался надеть его на голову Портеру.

С завязанными глазами эти люди могут отвезти его к девочке, а могут и легко убить. Портеру предстояло довериться им. Иначе он никогда не узнает, что его ждет. И в следующий раз его попросту сюда не пустят.

Подтверждая его мысли, прозвучал ультиматум:

– Либо ты идешь сейчас, либо не идешь никогда.

Аль-Сури выругался по-арабски.

– Не верь им.

Портер решился.

– Придется.

Он подошел к машине. Все, что доктор мог сказать: автомобиль был большой и черный. Он понадеялся, что Аль-Сури запомнит приметы машины.

– Если я не вернусь до заката, отвези Найлу обратно к мужу.

Портер забрался на заднее сиденье. Его прошиб холодный пот, когда высокий друз обернул его голову мешком и затянул завязку вокруг шеи. Кажется, его не волновало, сможет ли Портер нормально дышать под тканью.

Хлопнули дверцы, и, прежде чем Аль-Сури успел попрощаться, машина бесцеремонно сорвалась с места.

Айша

Сколько же они ехали? Час? Два? Машина тряслась и подпрыгивала. После нескольких поворотов Портер сбился со счета и перестал понимать, в какую сторону они едут. Он решил, что его везут по каким-то проселочным дорогам. Но разве можешь быть в чем-то уверен, если через ткань мешка на голове не видно ничего, кроме слабого света? Единственное, что доктор узнал наверняка,– на этой дороге не было ни одного ровного участка, которого хватило бы больше чем на пару минут. Похоже, машина углублялась в горы.

Из радиоприемника лилась громкая музыка – видимо, чтобы помешать пленнику определить путь по звукам.

Говорили мало. Его везли по просьбе натак, другой причины не было. Он никому не был нужен, кроме нее.

Машина остановилась. Все молчали. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем двигатель окончательно умолк.

Портер услышал, как щелкнула, открываясь, дверца автомобиля. Кто-то вышел из машины. Открылась вторая дверь.

Его выволокли наружу.

– Стой здесь.

Портер подчинился. Он пытался сглотнуть, но во рту пересохло. Послышался разговор. Спорщики пришли к какому-то решению. Что они собираются с ним сделать?

Доктор трепетал, оставшись наедине со своими страхами. Он слышал только собственное сбивчивое дыхание.

Наконец с его головы стянули мешок и дали время, чтобы глаза привыкли к яркому свету.

Двигатель машины зарокотал, и она унеслась прочь. Портер остался наедине с крупным мужчиной, который протянул ему блокнот и кивнул в сторону ворот.

– Айша ждет.

Девочка сидела в тени высокого кипариса и что-то решительно чиркала в толстой, изрядно потрепанной книге в ярко-алой обложке. Ей было не больше девяти лет, черные волосы обрамляли ее личико, не по-детски строгое. Вскоре она наденет на голову платок, по обычаям их племени.

Портер подошел ближе. Он чувствовал себя неловко. Присев у кипариса, спиной к дереву, он увидел через открытую дверь дома комнату, заполненную родственниками девочки. Все они настороженно следили за пришельцем.

– Они боятся тебя,– промолвила девочка.

– Я для них чужак.

– Я не боюсь чужаков.

В дверях появился хмурый молодой парень призывного возраста. Портер понял, что это – предупреждение.

– Мой брат. Он говорит, что западные люди постепенно вымирают. А еще, что неверные не смогут возродиться.

– Мы – две разные, воюющие между собой культуры. Это наша история. Возможно, судьба.

Айша подняла голову. Ее лицо просветлело.

– Ты уверен, что мы разные, ты и я?

«Она знает!»

Портер понаблюдал за тем, как она рисует. У ее ног лежала газета. Сосредоточенно водя карандашом по странице, она завела волосы за ухо, открывая круглую родинку на виске. Такую же, как у него самого.

«Родинки – следы от ран в прошлой жизни».

– Почему ты выбрал зеленый цвет для своих воспоминаний?

Ее карандаш легко скользил по бумаге, легкими штрихами воссоздавая портрет. Девочка была талантливей, чем все знакомые Портеру взрослые художники.

Серьезность разговора пугала доктора.

– Не понимаю.

– Твой блокнот зеленый.

Портер думал об этом, но ответа так и не нашел.

– Я был молодой, такой же, как и ты сейчас. Это было наитие. Однажды утром я проснулся и почувствовал потребность взяться за перо. Родители решили, что мои записи – обычные выдумки.

Тут он понял, что портрет, который Айша рисовала в книге,– портрет ребенка.

Остро заточенным концом карандаша она осторожно выделила пухлые ангельские щечки.

– Зеленый – интересный выбор. Случайностей не бывает. У нас, друзов, есть пять священных цветов. Желтый – аль-калима. Желтый – это слово. Синий – ас-сахик, духовная сила, сила воли. Белый определяет реальность того, что дает сила синего цвета. Но ты выбрал аль-акль. Зеленый – это разум, а разум постигает истину. Ты избрал зеленый цвет, потому что ты понимаешь разум.

– Я психиатр, если ты это имеешь в виду.

– В этой жизни,– добавила девочка.

Портер пригляделся с ней повнимательней. Айша держала в пальцах карандаш очень знакомым способом – его собственным. Девятилетняя девочка была такой же, что и он в детстве,– мудрой и всезнающей, вынужденной сражаться с ночными кошмарами и постигать их.

Айша сидела в тени, покрывая страницу карандашными штрихами. Закончив рисунок, она протянула книжку Портеру.

– Готово,– сказала девочка.– Настало «седьмое испытание».

Голова младенца, не больше месяца от роду, была отрезана и насажена на палку.

Портер застыл от ужаса. Потом перелистал страницы. Книгу заполняли записки на разных языках и непристойные, жуткие рисунки и наброски. Доктор ужаснулся не тому, что эти рисунки были страшными, а тому, что когда-то он сам рисовал эти кровавые и мерзкие сцены. Содержание красной книги девочки напоминало зеленый блокнот доктора. Большинство набросков совпадало во всех подробностях.

Это приходило в ночных кошмарах к мальчику с молочной фермы неподалеку от Кентербери. Интуиция увела его вдаль от зеленых берегов Англии, на поиски истины. Такова была его жизнь.

– Это для него,– сказала Айша.– Для того, кого ты поведешь.

«О ком это она?»

– Эта книга красная,– продолжала девочка.– Красный – ах-нахтс. Душа. То, что я писала, предназначается для души Киклада.

«Киклад».

Он впервые слышал, как это имя слетает с чужих губ, а не его собственных. Это наполнило сердце доктора странной уверенностью.

– Но есть и другие,– добавила она.– Шестая книга черная. Черный – цвет отчаяния, хаоса, душевной гибели.

– А седьмая?

Лицо девочки стало задумчивым.

– Седьмая – это книга, которая есть в каждом из нас. Веди его по шести, чтобы он понял, кто он такой. Нить судьбы Киклада похожа на канат, который перетерся. Ты должен соединить концы этого каната.

Она положила красную книгу поверх зеленого блокнота Портера.

Айша расправила плечи, словно с них свалился тяжкий груз.

– Я не могу отправиться с тобой. Но испытание должно свершиться, а тебе предстоит проследить за этим. Это твой жребий.

В глубине души Портера шевельнулась холодная неуверенность. Ему стало нехорошо, но Айша, кажется, чувствовала то же самое.

– Кого я должен вести?

– Ах, солнце сегодня такое жаркое!

Портер запнулся, прежде чем ответить.

– Да.

– Ты видишь свою тень?

Портер скосил глаза на землю. Он вытянул руку и пошевелил пальцами, наблюдая за покорными движениями тени.

– Присмотрись внимательней. Ты никогда не думал, что ты – это твоя тень?

– Нет. Вот моя тень.

– А если это отражение? Или вспомни свои сны. Это ты?

– Нет, конечно.

– Сущность вернувшейся души определяет нас – моваххидун.

Моваххидун – одно из самоназваний друзов. Они монотеисты, верующие в единого бога, бесконечного и непознаваемого. Их религия начиналась как исламская секта, хотя ислам давно отрекся от нее.

– Как тень или отражение, мы не способны отделить себя от нашего физического тела. Наши тела – одежды для души. Но я чувствую вовсе не то, во что должна верить по традициям моей семьи.

Она подняла с земли газету и протянула ее Портеру. Это был последний выпуск «Интернешнл геральд трибьюн», в котором публиковались выдержки из «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост».

Этот выпуск печатался в Париже. Ничего особенного в нем не было. Пока девочка листала страницы, Портеру не бросился в глаза ни один яркий заголовок.

Доктор ничего не понимал.

– Мой дядя часто бывает в Европе по делам. Каждую неделю он присылает мне что-нибудь почитать. Говорит, что я должна знать, что происходит в мире. Милый, славный человек. Я знаю все лучше его. Скажи, что ты видишь?

В центре страницы была напечатана фотография, на которой вступили в поединок двое мужчин. Хлестал дождь. Двое бились на улице современного Нью-Йорка, словно древние воины. «Коп сражается с бандитом».

По спине Портера пробежал холодок.

– Тело – лишь одежда, а лицо – маска. Но ты знаешь это лицо. Мы оба его рисовали. Когда-то мы были этим человеком.

Портер прочитал статью. Он всегда знал то, что сейчас подтвердила эта девочка: есть люди, которые являются реинкарнациями одной души. Живым парадоксом.

День еще не перешел в ночь, а доктор уже купил билет в Нью-Йорк и закончил свои дела в Бейруте. Он знал, что обратно ему не суждено вернуться.

В Нью-Йорке ждал человек, чьей живой реинкарнацией был сам Портер. Человек, который был младше его. И этот человек еще не умер.

Книга вторая