Пробуждение

– Вы где?

«Хороший вопрос».

Норт прижимал к уху свой «некстел». Очень осторожно попытался приподняться. Он лежал на кровати полностью одетый, если не считать ботинок.

«Который час?»

Острая боль пронзила виски. Он не дома. Старик, на котором были только футболка и трусы, дремал в кресле в углу.

Полотенце, которым он накрывался вместо одеяла, сползло на пол.

«Портер».

Что заставило детектива обратиться к Портеру? Инстинкт или отчаяние.

«Быть может, понемногу того и другого».

На прикроватном столике стоял коктейль из найквила и снотворных таблеток. Мощное сочетание транквилизаторов; Норт заподозрил, что спящий в кресле старик оказался умнее, чем он сам.

Мерзкий дневной свет просачивался через щели в портьерах. От него болели глаза.

– Который сейчас час?

– Полдень,– отозвался Мартинес. Норт слышал, что вокруг молодого детектива царит обычная суматоха рабочего отдела. Тот добавил: – Главное управление медицинской комиссии все утро пыталось с тобой связаться. Я просто сообщаю. Шеппард сказал, что это срочно.

«Результаты исследования крови и мочи».

– Он хочет, чтобы я приехал?

– Нет, просто позвони ему.

– Что еще вы получили?

– Видеозаписи.

Норт вздохнул с некоторым облегчением.

– Их все-таки прислали?

Мартинес, похоже, такого энтузиазма не испытывал.

– Да, и сейчас я собираюсь их все просмотреть.

– И сколько прислали?

Норт услышал стук пластиковых кассет, которые Мартинес, очевидно, раскладывал по стопкам и пересчитывал.

– Пятнадцать… двадцать.

Норт явно не завидовал тому, какая работка предстоит коллеге.

– А что ты узнал?

– Я знаю имя.

Мартинес, похоже, подскочил.

– Правда?

У Норта болели все суставы – мышцы одеревенели и отказывались слушаться. Он с трудом слез с кровати, по-прежнему прижимая к уху телефон, и, не задумываясь, вкратце обрисовал подробности:

– Эжен Диббук. Ранее проживал на Шестой авеню, Троя, Нью-Йорк. Учился в Колумбийском университете.

Норт почувствовал напряжение в голосе молодого коллеги – короткую судорогу холодной неприязни.

– Ты поработал. Получил подтверждение?

Это было то, чего боялся Норт. У него уже есть свои собственные демоны, с которыми надо справляться. Ему не нужны в придачу кошмары другого человека. Норт осторожно нащупал в кармане плаща кусок липкой ленты с отпечатком пальца. Он все еще был там.

– Мне нужно передать кое-что на Ямайку, однако я уверен на девяносто – девяносто пять процентов.

Мартинес был тверд.

– Я поработаю с этими процентами.

«Держу пари, что ты это сделаешь».

– Если будет время, я прогуляюсь в студенческий городок и посмотрю, что там есть.

– Ты полегче, а?

Мартинес ничего не ответил на предупреждение.

– И держи меня в курсе.

– Уже об этом позаботился. Видишь? Работать с напарником не так уж плохо.

– Конечно.

– Ты приезжаешь сегодня?

Норт оглянулся на Портера, который все еще дремал в кресле, и неохотно ответил:

– Да. Мне нужно еще кое-что сделать.

Нажав кнопку завершения звонка, Норт ощутил себя еще более неуверенно, чем раньше. Он прислушался к беспокойному дыханию Портера и, прокрутив телефонный справочник в мобильнике, нашел номер ГУМК. На коммутаторе его попросили подождать, но это длилось недолго. Шеппард быстро ответил на вызов.

– Как вы себя чувствуете?

Норту не понравился ни вопрос, ни то, как серьезно он был задан.

– Прекрасно.

– Длительные приступы головокружения? Рвотные позывы?

– Немного.

– Вас тошнило?

– Да.

Он слышал, как Шеппард царапает что-то на бумаге.

– Видите ли, я рекомендую вам вернуться и показаться врачу. Результаты оказались несколько… как бы это сказать… тревожными. Ролипрам.

Норт был в недоумении.

– Никогда о таком не слышал.

Шеппард ответил, что был бы удивлен иным ответом.

– Это снятый с производства антидепрессант, который применяли в восьмидесятых годах двадцатого века.

– Лекарство двадцатилетней давности? – Норт поискал, на чем бы сделать запись.– Как оно могло попасть к ним в руки?

– Существует несколько биотехнологических и фармакологических фирм, которые снова стали его разрабатывать. Оказалось, что это мощный усилитель памяти. Большое количество ролипрама вызывает тошноту. Другие побочные эффекты еще менее приятны.

Норт записал все это, проговаривая вслух, чтобы сверить название препарата.

– Что еще он мне впрыснул?

– Очень гнусный коктейль. Кое-какие растительные средства – список очень длинный. Некоторые из них и отдаленно не напоминают ничего из того, что одобрено МПЛС.

– Как вы думаете, Ген – любитель или профессионал в этой области?

Шеппард не мог ответить на этот вопрос.

– Эти растительные средства. Можно ли приобрести их в обычном магазине «товаров для здорового образа жизни»?

– Зависит от того, что за магазин, но кое-что вполне доступно. Например, вам была впрыснута огромная доза ма-хуанга. Его можно свободно купить, хотя министерство пищевых продуктов и лекарственных средств классифицировало его как растение, цитирую, «неопределенной степени безопасности».

Норт записал и это тоже.

– Ма-хуанг?

Портер пошевелился в кресле и сказал:

– Эфедрин.

Норт оглянулся и заметил, что высокий англичанин явно смущен тем, что не прикрыл получше свои тощие телеса. Портер больше ничего не сказал; похоже, он не знал, с чего начать. Вместо слов он принялся искать свою одежду.

Однако Шеппарда его комментарий заинтересовал.

– Это кто?

– Уильям Портер,– пояснил Норт.– Психиатр, который помогает мне в этом деле.

Что-то в настроении Шеппарда изменилось. Похоже, он даже вздохнул с облегчением.

– Тогда он сможет вам помочь. Вас следовало бы забрать в больницу в тот самый день, когда это произошло. Просто чудо, что вы еще не впали в кому.

Норт обдумал эти слова. Организм его функционировал с большим трудом.

«Может быть, уже впал».

– Где в городе можно было купить ма-хуанг?

– В Чайна-тауне, китайском квартале. Не знаю, где еще, а там вам все предоставят охотно и без лишних слов. Послушайте, я уже передал вам результаты по факсу…

– Можно переслать их по электронной почте? Видите ли, я сейчас не в следственном управлении.

– Конечно.

Прежде чем Норт отключился, Шеппард еще раз предупредил его, чтобы он зашел к врачу.

«Ну конечно, будто у меня на это есть время».

Норт пристально смотрел на Портера. Оба молчали, и обоим от этого было неуютно. Это было совсем не то, чего хотел Норт. Когда он заставлял себя действовать, когда задавал вопросы направо и налево, он более-менее себя контролировал. Но в молчании воспоминания вновь всплывали со дна, принося ощущение горечи и вины.

На столе перед англичанином лежало несколько цветных журналов, поверх них красовался пыльный голубой блокнот Гена, а очки Портера аккуратно примостились поверх него. Что Портер об этом думал?

Норт сжал телефон обеими руками, сознавая, что только благодаря медикаментам он смог нормально отдохнуть впервые за несколько дней. Он попытался поблагодарить Портера слабым кивком. Слов Норт найти не мог – мешали стыд и смущение.

Портер наконец влез в рубашку и вежливо кивнул в ответ, давая понять, что все в порядке.

Детектив был ошеломлен, он не мог заставить себя смотреть старику в глаза.

Портер терпеливо ждал, но Норт не шевелился. Англичанин сел и окинул гостя внимательным взглядом. Он знал, что означает тот или иной признак.

– Вы рассержены.

– Да.

– Как давно вы рассержены?

– Всю жизнь.

– Всю эту жизнь.

Норт не был готов к разговору. Он откинулся назад, полулежа поперек кровати.

– Пожалуйста, не надо.

– Если вы обожгли руку, бесполезно винить огонь: это лишь его природа. Источник огня – вот то, что питает пламя. Вы согласны?

Норт не знал.

– Вы можете установить, почему вы так рассержены?

– Нет.

– Вы должны были думать об этом.

– Обычная вещь.

– А что, если нет?

– Я не хочу об этом думать.

Портер подался вперед.

– Вы просили моей помощи. Для того чтоб я мог помочь, вам нужно подумать об этом.

Норт не желал отвечать.

– Пугают ли вас эти чувства?

«Да. Разве это неправильно?»

Норт сделал вдох, глубокий и медленный.

– Проблема в том,– проницательно заметил Портер,– что вы все время от этого бежите. А теперь, когда оно вас настигло, вы не знаете, что делать.

Бежать от Быка. Бежать от зверя. Неужели он то, чем я действительно являюсь? Норту необходим был ответ.

– Бык – это символ?

– Нет. Он совершенно реален.

«Он реален? Что это означает?»

– Подумайте,– настаивал Портер.– Действительно ли это то место, куда вы более всего боитесь идти?

Нет, внутри его было другое место, которое пугало куда сильнее. Норт пытался выдавить из себя слова.

– Я – Атанатос?

Ожидание ответа было долгим и мучительным.

– Нет.

Он ожидал услышать другое.

«Нет».

Норт встретился взглядом с психиатром.

– Как вы можете быть в этом столь уверены?

– Я не могу. Почему вы думаете, что вы им являетесь?

Поедать печеную плоть младенца? Видеть трупы, горящие в огне? Купаться в невинной крови? Как можно помнить все это, если оно не было порождением некой внутренней тьмы, которую он не способен контролировать?

Норт чувствовал, что мучительная дрожь воспоминаний захлестывает его. Они не очищали, а разъедали.

– Я чувствовал запах зла. Я чувствовал вкус зла.

– Знать зло – не значит самому быть злом.

– Откуда вы знаете?

– Потому что все это здесь, внутри.– Портер щипнул увядшую плоть своей костлявой руки.– И здесь.– Он поднес палец к виску.– И здесь. Записано в волокнах нашей плоти, словно в размотанном клубке пряжи, которая тянется через века, а мы – ее разлохмаченный кончик. Отдельные пряди, скрученные вместе, образуют единое целое. Вы и я – тени одного и того же человека. Осколки одной души.

– Я вам не родственник.

– Могу вас заверить, что родственник. Ваша кровь и моя кровь – два рукава одной и той же могучей реки. Наши потоки разделились очень давно, но воспоминания таятся внутри каждого из нас. В единичных случаях их можно отбросить назад, как это было со мной. Или же они могут усилиться, как это было с вами. Но и у вас, и у меня, хотя мы друг другу и чужие, одно генетическое происхождение. У нас один и тот же предок, живший четыре столетия назад. От этого момента и далее в глубь веков наша история одинакова. То, что мы помним,– одно и то же. Мы – один и тот же человек.

Китайские шепотки

Норт не мог этого принять.

«Здесь что, нет кондиционера?»

Его воротник насквозь пропитался потом. Норт чувствовал во рту едкий рвотный привкус. Шесть футов до двери. Он попытался преодолеть их. Две ступени. Он вышел из здания.

Портер ступил на тротуар следом за ним.

Чуть раньше пытался пойти дождь, однако снова установилась жара, и теперь в воздухе курился желтоватый пар. Дышать было трудно. Грязноватая дымка заполняла улицы, подобно болезнетворным испарениям. И повсюду – горячий бетон и асфальт.

Норт поискал ключи от своей машины.

– Сначала у меня были воспоминания о жизнях, о которых я ничего не знал, а теперь вы говорите мне, что я даже не цельная личность. Я осколок?

– Я понимаю, что это трудно.

Норт попытался засмеяться, дернув за ручку двери автомобиля.

– Конечно.

Портер залез на пассажирское сиденье и пристегнул ремень безопасности. Норт не возражал; он вырулил на проезжую часть и присоединился к потоку машин, едущих в центр города.

Однако в руль он вцепился так, что костяшки пальцев побелели.

– Вы знаете, сколько лет моей матери?

Портер покачал головой.

– Пятьдесят шесть. Она родила меня, когда ей было двадцать два. К тому времени у моего отца уже второй год была работа. Я видел ее портреты – длинные темные волосы, и она постоянно носила такие короткие, обтягивающие платья. Она была…

«Горячей?»

Он слышал ее стоны. Он видел, как она извивается и содрогается от удовольствия. Он ощущал знакомый приток ненависти, от которой не было избавления.

– Она была красивой женщиной, – неубедительно закончил Норт.

Он утратил самоконтроль. Он чувствовал бездну хаоса, разверзающуюся под ним,– густую, колышущуюся трясину, наделенную собственной волей.

Затормозив на красный сигнал светофора, Норт обернулся к своему пассажиру.

– Но до сего момента я никогда не думал о том, чтобы трахнуть ее.

Портер предпочел не заметить его враждебности. Он смотрел на дорогу впереди и прислушивался к пофыркиванию двигателя.

«Ты так просто не отделаешься».

– У вас есть объяснение этому? Потому что я бегу от этого. Я хочу бежать от этого.

Портер явно чувствовал себя неуютно. Он окинул взглядом машины на дороге, посмотрел на светофор. Сигнал уже переключился.

– Зеленый свет.

– К черту свет!

Стадо автомобилей сердито пищало клаксонами и дергалось, пытаясь объехать препятствие. Проезжавшие мимо водители делали неприличные жесты в адрес застрявшей перед светофором машины, и Портеру некуда было отвернуться. Он спросил:

– Что беспокоит вас больше всего? То, что у вас вообще есть эти воспоминания? Или то, что вы помните, как наслаждались и страстно занимались этим?

Норт едва удержал отвращение, которое питал к самому себе.

«Он знает, что я думаю».

– Моя мать, доктор Портер. Я занимался сексом с собственной матерью. – Он снова тронул машину с места и влился в общий поток дорожного движения.– Реинкарнация – это одно дело. Но почему я должен был совершить такое?

– Разве это не очевидно?

– Не для меня.

– Потому что мы говорим о генетической памяти, детектив Норт, о воспоминаниях, которые передаются от отца к сыну.

От отца к сыну. Не от его отца. Не от того человека, которого он считал своим отцом.

«Не его я видел в зеркале».

Норт сражался с нежеланным парадоксом: если он признает сами воспоминания как нечто реальное, он должен принять и их содержание.

– Это наша биология,– объяснил Портер.– Биология воспоминаний, которые создаются в нашем мозгу, хранятся в нашем мозгу и ежедневно обновляются в нашем мозгу; и для этого требуется процесс, который также подвергается постоянному обновлению, так что наши воспоминания могут быть унаследованы нашими детьми.

Норт больше не мог этого терпеть.

– Теперь вы будете читать мне лекции?

– Вы хотели объяснения.

– Я хочу знать почему.

– Сперма.

Норт был смущен. И не смог этого скрыть, что было непростительно.

– Женщины рождаются с яйцеклетками, уже заключенными внутри их. Они проходят по жизни, не сознавая, что у них есть только то, что им дано. Мы же производим семя, и это постоянный цикл. Неделя за неделей. И каждая новая порция настолько отличается от предыдущей, что степень причастности к этому наших воспоминаний просто критическая.

«Настолько критическая, что я даже не знаю, что они собой представляют».

– Создание новой порции семени происходит потому, что старое больше не жизнеспособно, или потому, что владелец сумел излить некоторое количество.

– Секс.

– Воспоминания закрепляются под воздействием стресса и возбуждения. Сигнал для создания новой порции спермы дается тогда, когда условия сексуального соития дают то самое возбуждение, под воздействием которого начинается формирование воспоминаний. Я полагаю, что мы с вами разделяем одну и ту же генетическую аномалию: мы создаем свою сперму в этот самый момент.

Норт свернул в боковую улицу и с отвращением посмотрел на Портера.

– Вы полагаете? Это мне ничего не говорит.

– Это говорит вам все. Первым генетическим воспоминанием ребенка в жизни часто являются действия его отца в прошлом – секс с его матерью.– Портер, казалось, был потрясен жестокой природой такого извращения.– Все это ужасный фрейдизм.

«Он не сказал мне ничего».

– Хотите знать, что самое ужасное?

– Что?

– То, что вы не ответили на мой вопрос.

Портер озадачился. Он попытался ответить, но Норт его перебил:

– Вы говорите мне о том, как это происходит. А мне все равно как. Я спрашивал вас, почему это происходит.

Молчание опустилось между ними, словно плотная завеса. Портер смотрел на проплывающие мимо городские кварталы, на путаницу смешанных воедино разных культур.

– Куда мы едем?

Норт не слушал. Он снова свернул, по широкой дуге бросив «лумину» в очередной просвет между домами. Портер смотрел, как по его сильным обнаженным рукам пробегает полоса тени; на пальцах не было колец.

– У вас есть девушка, детектив?

– Что?

– Вы когда-нибудь приводили к себе женщину?

Норт попытался отделаться пожатием плеч. Это был слишком личный и болезненный вопрос. Но все же он попробовал сдержаться.

– Нет.

Похоже, Портер не был удивлен. Он смотрел на густеющую толпу людей на тротуарах вдоль дороги.

– Вы никогда не задумывались почему?

«Конечно, задумывался».

– Нет,– солгал Норт.

Но, по правде говоря, наличие девушки никогда не казалось ему правильным. Какой-то глубинный импульс, который он не мог до конца осознать, удерживал его от знакомств с женщинами.

– Быть может, просто так должно быть.

Норт решил уйти в сторону от неудобного вопроса. Портер, помнится, говорил, что его жена умерла. Может быть, перевести разговор на эту тему? Детектив осторожно спросил:

– А вы?

Портер молчал. Трудно было сказать, где блуждали его мысли и какие секреты там таились. Ответил он Норту новым вопросом:

– Почему это так, как вы думаете?

«Все уходят от ответа».

Норт покрепче вцепился в рулевое колесо.

– Что почему? То, что у меня никого нет?

«Это легко. Горько, но легко».

– Я работаю чуть ли не круглые сутки. И вижу то, о чем потом долго не могу забыть. У меня не та работа, чтобы позволить себе заводить с кем-то отношения.– Все, что он видел,– это ложь и насилие: скрытые, темные стороны общества, его грязная изнанка.– И мне нелегко кому-то довериться.

– Ваши родители верили друг другу. Они до сих пор вместе.

Норта словно обожгло.

«Что он может знать?»

Детективу не нравилось, куда зашел разговор. Поколебавшись, он все-таки произнес:

– Это другое дело.

– Вы не всегда были офицером полиции. Что было до того?

«Что было до того?»

Норт нашел место для машины под неработающим фонарем. Они были на Канал-стрит. Неподалеку отсюда яркие вывески с экзотическим шрифтом озаряли кипящий хаос китайского квартала.

Норт заглушил двигатель. Он ощущал в себе решимость несмотря ни на что получить ответ.

– Похоже, у меня просто ничего не получалось.

Он достал мобильник и нажал несколько клавиш, чтобы связаться со службой «некстела». Дождался знакомого сигнала, возвещающего о доставке электронной почты. Шеппард переслал список, как и обещал.

Норт молча открыл записную книжку, нашел чистую страницу и стал переписывать список на бумагу.

– Иногда,– промолвил он,– мне кажется, что поблизости просто нет подходящей девушки.– Он вырвал страницу из книжки и спрятал телефон.– А иногда мне кажется, что ее вообще не существует.

Он стоял на краю бездны и гадал, что может быть сокрыто в ее ненасытных глубинах.

– Любопытно, не так ли? – отозвался Портер.– Такое ощущение, что вам нужен был кто-то совершенно особенный.

Норт не был уверен, что понимает значение слов Портера.

– А что насчет вашей жены? Какой она была?

Портер смотрел отрешенно.

– Я не помню.

«Что же это за человек, если он не помнит собственную жену? »

– Но она же изменила ход вашей жизни.

– Я не помню любовь, которая пришла вместе с нею, я помню лишь потерю, которая явилась, когда ее не стало.– В его глазах промелькнули и погасли искры.– Больше я ничего не знаю. И не думаю, что когда-либо знал.

Норт распахнул дверцу и вышел из машины. Тяжелые капли дождя хлестнули его по лицу – словно кто-то отвесил пощечину. Норт посмотрел на небо.

«Омерзительное лето».

Оглянувшись на психиатра, который по-прежнему сидел в машине, Норт на какое-то мгновение увидел его иными глазами. Усталый и разбитый старик. То, что пряталось в глубоких морщинах на его лице,– не было ли это облегчением? Облегчением от того, что есть, наконец, с кем разделить эту тяжесть – ощущать жизнь как часть чего-то большего?

Это ужаснуло Норта.

«Может быть, меня ожидает то же самое?»

Норт не мог оставить Портера сидеть вот здесь так и поэтому предложил ему выбор:

– Вы идете?

Два человека проталкивались по узким, запруженным народом улицам и переулкам китайского квартала; дождевая завеса мерцала в свете неоновых реклам. Поток воды с силой бил по ногам, но его шум не был слышен – его заглушали выкрики уличных торговцев, наперебой зазывающих посетителей из каждого дверного проема вдоль тротуара.

И Норт, и Портер ощущали знакомую дрожь воспоминаний, поднимающихся из глубин разума, хотя ни тот, ни другой не высказывали этого вслух. Запах и шум обеспечивали почву для этих воспоминаний.

Одни магазины были залиты мертвенным светом экранов и забиты видеокассетами; другие представляли собой маленькие булочные, где коричневый манговый пудинг продавался рядом с экзотическими лакомствами вроде жареной колоказии. Еще там были мини-маркеты, где среди хаотично расставленных полок красовались морозильники, полные серебристых рыбин, а сверху нависали, подобно осенней листве на ветках деревьев, копченые утиные тушки на крюках. Из окон ресторанов вырывался парок: там скользкие креветки лежали скорчившись на толстом слое чеснока, имбиря и острых пикантных приправ. В заведениях многочисленных специалистов по акупунктуре и траволечению курились ароматические палочки и огромные корни женьшеня лежали, словно обесцвеченные временем трупы, плавающие на поверхности гнойного озера, как память о чудовищном преступлении. Среди них Норт и Портер нашли дверь, на которой красовалась табличка: «Фан Вай Пен, доктор медицины». Норту хозяин данного заведения был знаком как Джимми Пен.

Портер негромко спросил:

– Можно доверять этому человеку?

Норт счел вопрос излишним. Конечно же, ему доверять нельзя.

Они оказались почти в самой сердцевине сложной и гнилой конструкции – в центре китайской организованной преступности, в зловонной яме, где копошились работорговцы «Змееголовые», Тонги, «Триады», прочие тайные общества, омерзительные банды наподобие влиятельных Фук Чин, Теней-Призраков и Тан Он. Именно здесь обитали пастыри коррупции, «деды», именуемые а-кун, или «дядюшки», которых называли «шук фу», защищающие свои стада с помощью пирамиды других организаций-паразитов, таких как Американская ассоциация Фукьен.

То, что Норта и Джимми Пена связывала история, и история была скверная, не имело значения – любая история означала, что дверь для него открыта. Однако сам приход сюда должен был повлечь за собой последствия, чем бы сам визит ни завершился.

Портер задержался перед узкой витриной, а Норт перешагнул порог – всего лишь один шаг, и он уже вне досягаемости дождя. Помещение состояло из узкого прохода и бесконечной стеклянной конторки, заставленной шкатулками с травами, корешками и порошками.

Джимми Пен появился из задней комнаты с маленькими бумажными пакетиками, предназначенными для двоих покупателей, уже находившихся в лавочке. Пен был тощ, его короткие черные волосы уже тронула седина, а пальцы покрывали темные никотиновые пятна. Джимми Пен, доктор медицины, давал советы, но сам редко следовал им.

Он заметил Норта, но не сказал ничего. Норт подождал, пока Пен обслужит посетителей. И только поблагодарив двух клиентов широкой улыбкой, Джимми обратил внимание на нового визитера. Улыбка исчезла почти мгновенно.

– Вы явились под черным облаком.– Его шанхайский выговор был странным, но едва заметные особенности его были похоронены под усвоенным за десятилетия американским акцентом. От этого звучание становилось особенно утонченным. Это была тщательно культивируемая ложь.– Должно быть, это ваша притягательная личность.