Цвет греческого огня

Когда ему было девять лет, заболел отец. Лихорадка приковала к постели великого византийского императора Льва IV – Льва Хазара. На лбу повелителя вздулись огромные гнойные фурункулы. Поговаривали, что это расплата за жадность, с которой император цеплялся за корону.

Ему сказали:

– Не ходи туда. Твой отец болен. Он не хочет, чтобы ты видел его слабым.

Поэтому мальчик смотрел, как умирает великий отец, из-за складок балдахинов императорской кровати. Мать так и не пришла.

Киклад стоял в тени колонны и ждал своей участи. Ночь выдалась холодной. С Босфора дул резкий ветер, запуская невидимые когти в сердце Константинополя, но мальчик не боялся. Страх исчезает, когда приходит понимание: чему быть – того не миновать.

Почти восемьсот лет прошло с рождения Христа, и именно в этом месте Кикладу выпало вернуться в мир. Здесь родился его сын. А все думали, что он умер. Зал, в котором он ждал, был сделан из порфира красноватых и пурпурных цветов. Роскошный пурпурный шелк затягивал стены. Цвет империи.

В этой комнате императрица Ирина, его мать, подарила Кикладу жизнь. Он и подумать не мог, что появится на свет в стане врага.

Слишком много воспоминаний.

– Где она?

– Она придет,– ответили голоса тех, кто скрывался в сумраке порфирного зала.

Когда ему исполнилось девять с половиной лет и сорок дней траура закончились, ему сказали, что он слишком мал для правления империей. Поэтому мать стала его регентшей.

По всему городу текли праздничные шествия. Распорядители наняли танцующих медведей, а когда звери устали, позвали акробатов и шутов. По всему городу – от собора Святой Софии до холма Акрополя, подножие которого пенили винные воды Босфора и ослепительного Мраморного моря; от четырех позолоченных коней, хранящих ипподром, до феодосийских стен; от форума Константина Великого до последней грязной улочки – летел клич:

– Ныне день спасения римлян! Славься Тот, кто вознес корону на твое чело! Пусть Бог, короновавший тебя, Константина VI, хранит тебя многие лета, на радость и славу римлян!

Константин. Он откликался на это имя, потому что так было надо. Но знал, что на самом деле он – другой. Загнанный в ловушку. В детском теле жил взрослый мужчина. Растущий ребенок, его пытливый ум – все, чем он мог располагать.

Это было очень неудобно.

После пышной церемонии юного императора ввели во дворец, но слухи и перешептывания начались гораздо раньше, лишь стихли хвалебные песнопения и гимны.

Столько лет, столько долгих лет. Его душа раздвоилась. Девятилетний ребенок понимал, что славословие окружающих придворных – это ложь. На каждой улице, от бань до сверкающих бронзовых врат главного дворца, копошились и сговаривались изгнанники всех покоренных стран. Они только и ждали, когда смогут вернуть отнятое у них.

Поветрие заговоров и сговоров катилось по столице, не щадя никого, словно моровая зараза.

У отца было пятеро сводных братьев, которые жили с ним во дворце. Старший в этом стаде интриганов прозывался Никифором. Однажды вечером, когда солнце опустилось за горизонт и на землю легли тихие сумерки, он подстерег молодого императора за углом дворцового коридора.

– Подойди ко мне, мальчик.

Киклада напугало сверкание дядиных пышных одежд, украшенных драгоценностями и золотым шитьем. Поэтому он гордо вскинул голову и выпятил тощую грудь, копируя надменное поведение родственника.

– Я император! Я прикажу – и с тебя спустят шкуру.

– А я мужчина, мальчик. Я сам могу спустить с тебя шкуру.

Он притянул к себе мальчишку и зашептал ему на ухо:

– Почему твоя мать выбрала советниками евнухов? Чем они приманили ее? Что у них есть такое, чего не было у твоего слабосильного отца? Законный владыка империи – ты. Не они. Но у них есть власть, чтобы удержать трон. Ты называешь себя императором. Скажи, племянник, а власть у тебя есть?

– У меня есть власть,– ответил мальчик, но голос его звучал неуверенно.

– Если тебе потребуется сила, мой юный император, я могу ее дать. Только попроси.

Киклад был потрясен. Что задумал дядя Никифор?

Он побежал по переходам главного дворца, испуганный и одинокий. Скользил из тени в тень, мечтая скрыться ото всех глаз. Детское беспомощное желание.

«Я не готов к таким поворотам. Я еще не дорос до заговоров».

Из материнских покоев донесся веселый смех. Эта женщина знала, что делать. Она была императрицей. За ней стояла сила. Услышав радостный голос матери, мальчик завороженно повлекся в сторону ее покоев, как муха на мед.

Между тяжелых занавесей, смиряя бешеные удары сердца, ребенок крался вперед, пока не нашел удобный просвет в шелковых шторах, через который видел и слышал все, что происходило в комнате.

– У нас получилось! – звенел радостный крик.

В комнате обсуждали план, который был задуман задолго до его рождения – в тот год, когда Константинополь пострадал от великой чумы и нашествия сарацин.

– Теперь империя наша!

Мальчик удивился. Какая империя? Почему мать не поправит зарвавшихся советников?

Но тут раздались тяжелые шаги, и маленький шпион был обнаружен.

– Зачем ты прячешься в тени, дитя? – вопросил Этиос, главный евнух и ближайший сподвижник императрицы.

Его лицо застыло каменной маской, а глаза были холодны как мрамор.

Маленький Киклад испугался.

– Это мои владения, а не твои, – продолжил евнух. – Разве ты не знаешь, что в тени таится множество опасностей и неприятных открытий?

– Я пришел к маме.

– Она не может тебя принять.

– Она должна. Я император. Она должна меня принять! Дядя Никифор…

Слова застыли в горле. Кому верить? К кому обратиться?

Этиос усмехнулся и опустился перед мальчиком на корточки, крепко держа его за плечи.

– Можешь верить мне, мой повелитель.

Мальчик вскинул подбородок.

«Неужели?»

– Ты наш император. Твои желания должны исполняться.– Он покачал головой.– Так что сказал твой дядя?

– Дядя Никифор сказал,– начал мальчик,– что может дать мне настоящую силу, если я попрошу.

Этиос понимающе кивнул.

– Понятно. И что ты ему ответил?

– Я сказал, что я уже силен, потому что я император и никто не посмеет меня тронуть.

Этиос рассмеялся.

– Никто не посмеет тронуть? Да. Пожалуй, в юности есть некая обаятельная наивность.– Он поднялся.– Это хорошо. Хорошо.

Рассеянно погладив мальчика по голове, евнух растворился в шелесте портьер.

Маленький император смутился. Он снова приник к щели между шторами и принялся следить за матерью и остальными евнухами. Ее красота была в самом расцвете, и все мужчины с вожделением глядели на императрицу.

Этиос возник в комнате и сел рядом с матерью. Она зачем-то погладила его по шее.

– Что с мальчиком?

– А что с ним? – отозвался Этиос.

– Он выжил,– заметил Ставраки, высокий евнух со строгим лицом.

– Так надо,– твердо заявил Этиос, к вящей радости маленького шпиона.– Так надо, если мы хотим сохранить наши позиции.

Мать резко выпрямилась.

– Пока,– холодно бросила она, чуть скривившись, словно хлебнула кислого вина.– Пока…

Мальчик испуганно ахнул и бросился прочь, не в силах вынести страшную правду.

Киклад стоял в тени колонны и ждал своей участи. Его окружали евнухи. И спасения не было.

Что сталось с его дядьями? Они уехали на север, куда-то на побережье, и больше он о них не слышал. Однажды мать призвала их в пиршественный зал, поставила на колени и велела выбрить им головы. Их обрили – грубо, кроваво, как преступников,– и сделали монахами.

«Бедный дядя Никифор!»

Никифор сдался сразу.

Киклад жалел, что нельзя выбрить воспоминания, угнездившиеся в его голове. Все его детство прошло в жутких кошмарах и видениях. И чем старше он становился, тем ужасней были кошмары. Юноша взрослел – и открывались новые страницы его прошлых жизней, спадали новые покровы с тайных знаний.

Ребенок не должен выносить такое в одиночестве.

Киклад смотрел, как приближаются евнухи. Было видно, что они не похожи на прежних евнухов, живших при отце.

Слишком много волос на теле, слишком грубые голоса. Бывало, что мужчин кастрировали во взрослом возрасте, но почему их всех собрали в одном месте?

У них были разные лица, но вела их одна воля. К сожалению, именно ей Киклад доверился так неосторожно.

– Где Этиос?

Из тени каменной колонны выдвинулась высокая фигура.

– Я здесь.

Когда ему было десять, Этиос стал его учителем. Они бродили по улицам города и беседовали.

Однажды они подошли к столпу Константина, и юный император остановился, разглядывая древний памятник.

– Этиос, я никак не могу понять одного,– сказал мальчик.

– Чего, мой повелитель?

– Мы ведь ромеи, римляне. Так?

– Да, мой повелитель.

– А почему мы говорим на греческом, а не на латыни?

– Настали другие времена, мой повелитель. Ничто не остается неизменным. Прежде здесь располагался греческий город Византий, но это было прежде. Мы римляне с востока. Мы осколки великой империи.

Мальчик стоял в тени колонны, воображая, как Константин Великий водрузил этот столб пятьсот лет тому назад и объявил город Новым Римом.

– А до этого мы разговаривали на греческом. И других языках.

– Что тебе известно о других языках?

– Вчера ночью мне приснились языки, на которых говорили древние греки и древние фригийцы.

– Как любопытно.

– А здесь, Этиос, под этим столбом находится статуя в честь богини Афины Паллады, из самой Трои!

– Книжек начитался? – засмеялся Этиос.

– Это правда!

Евнух нашел местечко, где присесть, и принялся осмеивать не в меру восторженного ученика.

– Да ты, наверное, не знаешь, как выглядела эта самая статуя!

– Знаю! Я видел ее!

– И конечно, собственными глазами.

– Да, в прошлой жизни.

– И чего ты там насмотрелся, в своей прошлой жизни?

Юный император принялся вышагивать перед наставником, словно ученый, читавший лекцию на форуме.

– По ту сторону Босфора, южнее по побережью, находится город Троя. Находился. Сейчас от нее следов не найти. Троянцы поклонялись Минерве, которую греки называли Афиной, а сами троянцы – Палладой. В ее честь, ради того, чтоб богиня защищала город от врагов, они построили статую коня. Эта статуя хранилась в самом сердце их крепости.

Этиос с улыбкой смотрел на взволнованного ученика.

– Но это было в Трое, мой повелитель. А как статуя попала сюда?

Чело мальчика омрачило облачко задумчивости.

– Не помню. Нечетко помню. Я только читал об этом.

– Как так?

Мальчик посмотрел наставнику прямо в глаза.

– Думаю, что меня убили.

Взгляд, которым одарил его учитель, был темный и недоверчивый.

Но император этого не заметил. Он еще не закончил рассказ.

– После сражения, когда город был взят, поднялась страшная буря. Она сметала все на своем пути, не щадя никого.

– Да, это было ужасно.– Этиос снова посмотрел на ученика.– В смысле я читал, что это было ужасно.

– Много греков-победителей и спасающихся от резни троянцев погибли в бушующем море. Буря волновала океан неделю за неделей, месяц за месяцем. Одиссей был обречен на многолетние скитания, Менелай и Елена нашли пристанище в Египте, а троянец Эней отправился с оставшимися соратниками искать новый дом. Но шторм был так свиреп, что ему пришлось укрыться в Карфагене и просить жителей о помощи.

– Но в конце концов, мой повелитель, ему удалось найти новую родину.

– Да. На холмах реки Тибр он возвел город и назвал его Лавиниум. Позже этот город разросся в Рим. Эней вез с собой статую Афины Паллады. И когда Константин пришел в эти места, он тоже перевез статую из Рима. Выходит, Этиос, мы выходцы из Трои. Но когда римляне привезли сюда статую, они привезли с собой и бурю. А знаешь, почему случилась эта жуткая буря? Из-за одного человека.

Этиос поднялся на ноги. Он как будто встревожился.

– Какого человека?

– Этот человек сражался с могучим колдуном по имени Атанатос, потому что колдун причинил ему много горя. Тем человеком был я, Этиос. А преступление, которое совершил колдун, не имеет прощения.

– Да? И что же это было за преступление? – Евнух взял мальчика за руку и вывел его из толпы.– Пойдем, нам пора возвращаться во дворец.

– Я… я не помню. Пока не помню.

– Итак, преступление было тяжким, а ты его не помнишь. И ты так и не сумел доказать, что видел статую богини Афины собственными глазами. Пусть и в прошлой жизни.

Мальчик растерялся, пытаясь угнаться за учителем, который мерил площадь размашистым шагом. Он неуверенно опустил плечи.

– Я видел ее. Поверь мне. Если откопать статую, можно найти шрамы, которые оставил мой меч во время того великого сражения.

– Шрамы, да? А как тебя звали в твоей прошлой жизни?

Мальчик-император взял учителя за руку.

– Меня звали Киклад.

Этиос сжал его руку. Толпа вокруг становилась все плотнее, и евнух все убыстрял и убыстрял шаги.

– Когда я умирал, так и не исполнив своей клятвы, я заревел. Я ревел и ревел, и из горла моего вырвалась буря.

Этиос дернул ребенка за руку, прорываясь через толпу.

– Ой! Этиос, ты сделал мне больно!

Наставник промолчал.

– Я даже думаю, что он может быть где-то рядом, Этиос. Здесь, в городе. Ты поможешь мне, Этиос? Поможешь?

Учитель потрепал мальчика по спине.

– Я помогу тебе, мой повелитель. Я помогу тебе на твоем пути.

Той ночью разыгралась гроза, словно боги оплакивали его судьбу. Ему снова приснилась буря. И, проснувшись, он взобрался на стены Феодосия, чтобы посмотреть на вспышки огромных молний над городом.

Но то, что ему представлялось раскатами грома, оказалось грохотом боевых барабанов.

Киклад стоял на стене, промокнув до нитки, и вслушивался в рев боевых рогов. Он увидел пламя – это плывущие на кораблях через Босфор солдаты держали факелы. Кто на этот раз? Болгары? Сарацины? Для себя он не видел разницы.

По всей стене стражники занимали свои посты. Лучники натягивали луки, а на кораблях византийского флота заполняли горючей смесью трубы.

У Золотого Рога всегда натягивали огромную железную цепь, защищавшую бухту от нападений с моря. Сейчас она была поднята, так что торговые суда оказались в ловушке. Пряности и слоновая кость из Египта, шелка и драгоценные камни из Китая, меха и янтарь северных стран – все товары были сложены на причале, соблазняя врага поскорее высадиться на берег.

Черные корабли подошли ближе. По стенам полетел приказ. Лучники наложили на тетивы зажженные стрелы, а византийский флот отошел от причалов.

Вперед!

Корабли защитников дружно изрыгнули длинные языки горящей нефти, заливая суда противника волнами пламени. На стороне Византии была самая страшная сила – греческий огонь. Пламя, которое горит даже в воде. Пышущая ярость, память о которой запечатлели легенды.