Город Нью-Йорк

Он заколол первую жертву ровно в десять часов двадцать три минуты. Это установили, когда просматривали запись, сделанную службой видеонаблюдения.

Дело было так. В главный зал вошел мужчина, одетый в простую серую водолазку. С виду он казался обычным безобидным молодым человеком. Металлоискатель даже не пискнул, когда он проходил мимо него. Минут десять молодой человек помешкал у величественных стеклянных витрин вестибюля. Не взял карту со справочного стола. Не спрашивал, куда можно пройти.

Около трех минут странный посетитель наблюдал, как служители меняют цветы в зале Лайлы Эйсон Уоллес, постоянного донатора музея. Потом он шагнул было к лестнице на второй этаж, но передумал и, наконец приняв решение, направился в левый выставочный зал. Он даже не взглянул на два кассовых автомата для добровольной оплаты. Прошел тридцать—сорок футов по залу греческой скульптуры в направлении к залу Роберта и Рене Белферов. Он казался потерянным. Но не как заблудившийся турист. По-другому.

Особенно когда он заплакал.

Нет, он не разразился громкими рыданиями. В этом случае кто-нибудь из служащих в синей форме подошел бы к нему, чтобы успокоить и помочь, и наверняка заподозрил бы неладное. Молодой человек миновал зал с фрагментами спальной комнаты римской виллы из Боскореала, с фресками на стенах и мозаичным полом. Там его увидела миссис Маргарет Холланд, школьная учительница из Скарсдейла, которая находилась в музее на экскурсии вместе со своей группой. Она заметила, что человек выглядел как школьник, накурившийся в туалете какой-то дряни.

И она благоразумно отошла от него подальше.

Поравнявшись с римским мраморным саркофагом, стоявшим справа от входа, странный посетитель провел пальцем по рисунку на терракотовой поверхности: черные фигурки умирающих людей. Мужчина шел по комнате и рассеянно трогал предметы, пока не добрался до центра зала. Вокруг высились мраморные статуи богов и царей, но его внимание привлекла центральная скульптура – «Раненый воин». Это было изображение Протесилая, который считался первым греком, погибшим в битве за Трою. Но скульптура изображала его сражающимся: воитель вздымал над головой дротик, готовясь нанести смертельный удар.

Лорен Берген, двадцатилетняя студентка отделения истории искусств Нью-Йоркского университета, рассказала потом, что она делала наброски «Раненого воина», когда рядом появился незнакомец и заговорил со статуей. Девушка удивилась и спросила, знает ли он эту скульптуру. Тот ответил, что скульптуру видит в первый раз, зато знает этого человека. Лорен Берген поспешила покинуть выставочный зал.

Мужчина хотел последовать за ней, но остановился, заметив проход в следующий выставочный зал, древнегреческий. Там были собраны исторические экспонаты от Троянской войны до первых Олимпийских игр – видимо, к летним играм этого года. Керамика, копья, горшки, кубки, монеты. Но чужака более всего заинтересовали мечи.

Мечи и черепа.

Лорен Берген пожалела, что заговорила с незнакомцем. Может быть, промолчи она в тот момент, не произошло бы того, что случилось после.

В десять часов двадцать три минуты странный мужчина снял с выставочного стенда короткий бронзовый меч, который три тысячи лет пролежал в земле, и отрубил руку Ричарду Скотту – единственному посетителю в этом зале. Через мгновение он с легкостью расправился со служителем из этого зала и вторым, из соседнего, который прибежал на подмогу. Как ни странно, но лезвие древнего меча оказалось острым и прочным. Было много крови.

Взмахнув бронзовым клинком над головой, кошмарный посетитель разнес вдребезги витрину номер сорок три, в которой лежали шлем и треснувший череп.

Не обращая внимания на осколки стекла, впившиеся в руку, он достал из ящика оба предмета. А потом его ярость словно выдохлась, он выпрямился, тяжело дыша. На видеозаписи отчетливо заметно, как лицо молодого человека, разглядывавшего череп, приобрело растерянное выражение. И он рухнул на пол.

Несколько минут этот странный человек лежал неподвижно, бормоча что-то на непонятном языке.

Затем он прижал череп к груди. И заплакал.

Норт

Жаркое и душное августовское утро превратило Нью-Йорк в раскаленную печь. Воздух обжигал и давил, вонь выхлопных газов и запах бензина текли вдоль Пятой авеню, как реки пота.

Норт припарковал машину за тремя глянцево блестевшими автобусами скарсдейлской школы и принял рапорт Брудера. Разложив на капоте своей синей «импалы» бело-голубой план музея, он отметил расположение преступника.

– Когда прибудут ребята из ОЧС? – спросил Норт.

Отряд чрезвычайной службы был тактическим подразделением нью-йоркской полиции. Специалисты по ведению переговоров и парни из SWAT[1], которых специально готовили для обезвреживания особо опасных вооруженных преступников. Норт был детективом четвертого округа полиции города Нью-Йорка и сам не работал с заложниками.

На потных впалых щеках патрульного Дона Брудера заиграли желваки, когда он оглянулся на центральный вход музея Метрополитен, на ступенях которого бушевала толпа. Полиция оттеснила любопытствующую публику от дверей. Среди зевак преобладали туристы, продавцы хот-догов и разносчики газет. И хотя вдалеке слышались завывания сирен патрульных машин, которые пытались прорваться по запруженной в этот час Восемьдесят шестой улице, до Норта сюда успели подъехать только две машины.

Было десять часов сорок одна минута.

– Это твое дело,– ответил Брудер.

– Ты первый прибыл на место преступления. Ты позвонил ОЧС или нет? – раздраженно спросил Норт, резко открывая багажник машины.

– Центральная тебе ничего не сообщила?

– О чем ты? – Норт достал тяжелую кобуру и пристегнул ее поверх мокрой от пота футболки.

– О господи,– поежился Брудер.– Это тебе придется звонить ОЧС.

– Почему?

– Да потому, что этот кретин назвал твое имя.

Норт захлопнул крышку багажника. Холодный пот выступил у него на лбу. Детектив покачал головой, чувствуя, какая липкая и грязная от жары и пыли у него шея.

– Назвал мое имя?

– Да. Детектив Джеймс Норт. Только это он и твердит. Вспомни, кому ты успел наступить на мозоль?

Норт начал понимать, что происходит.

– Я же коп,– сказал он.– Слушай, звони в центральную и пни их под зад, чтобы прислали больше людей для оцепления. Вы уже очистили помещения внутри?

Брудер кивнул в сторону толпы, продиравшейся из дверей музея наружу.

– Шутишь? Там больше трех тысяч человек и маленький ребенок, которого этот козел захватил. Чтобы очистить здание, нужно по меньшей мере полчаса.

Норт увидел, как санитары единственной машины скорой помощи, пробившейся через пробки, помогают двум раненым служителям музея. Один прижимал к лицу окровавленную одежду, второй держал на весу обмотанную футболкой руку. «Если он хоть пальцем коснулся ребенка…» Норт потянулся за оружием, чтобы проверить его, и заметил, как помрачнело лицо Дона Брудера.

– Не хотел бы я быть на твоем месте.

– Поверь, всегда хочется оказаться от такого подальше.

– Центр отдал приказ: никакой стрельбы в музее.

Норт удивленно замер:

– Как это?

– Кое-кто звякнул мэру и сообщил, что предоставил трех-тысячелетние экспонаты для выставки. После чего диспетчеру было сказано, что эти экспонаты ценнее всех посетителей, вместе взятых.

Норт промолчал. Он достал из кобуры «Глок-21» сорок пятого калибра. Восемь пуль, пустотелые. Все копы знали, что обычная пуля пронзает человека насквозь. Но пустотелая пуля взрывается в теле, раскрываясь, словно свинцовый цветок. Ее попадание смертельно. И никакого риска пристрелить несчастливца, случайно оказавшегося позади мишени. Пистолет лег обратно в кобуру.

– Я ничего не видел.

Норту было все равно.

– Можешь еще что-то добавить?

– Да,– кивнул молодой патрульный, шагая за детективом вверх по ступеням помпезного старинного здания.– Мы нашли мать того ребенка.

– Мэттью Хеннесси,– повторяла она снова и снова.– Мэттью Хеннесси.

Но это имя ничего не говорило Норту, оно влилось в круговорот других имен, теснящихся в его голове. Амос Аррелиано, Луис Розарио. Луиса он засадил за вооруженный грабеж. Может, он уже вышел? Еще Майкл Френсис Даффи, на нем двойное убийство. Он точно еще сидит. А Денни? Эта женщина вполне может быть женой Денникола Мартинеса. Норт прищучил Денни на крупной краже.

Это самая неприятная сторона работы детектива – тобой затыкают дырки при каждом удобном случае. И с парнем из музея может быть связано что угодно, прошедшее через руки Норта,– от рэкета до неправильного перехода улицы.

– Вы слушаете меня? – в отчаянии спросила женщина.– Вы слышали, что я сказала?

– Да,– соврал Норт.

– У него астма,– заплакала несчастная мать, размазывая по щекам слезы дрожащими руками. Тушь потекла. За пять долларов не купишь водостойкую косметику. Она судорожно пригладила платье – старое, но очень опрятное. Эта женщина умела беречь каждый цент.

Рядом стоял второй ребенок: маленькая девочка в бледно-желтом платье из хлопка. Отца не было видно.

– Миссис Хеннесси,– мягко произнес Норт.– Он хороший мальчик?

Женщина не слушала. Она плакала.

– Миссис Хеннесси, как зовут вашего сына?

– Я же сказала: Мэттью. Его зовут Мэттью.

«Господи, Норт, соберись!»

– Сколько ему лет?

– Одиннадцать,– ответила она, окидывая комнату блуждающим взглядом.

Норт решил отвлечь ее, переключив внимание на себя. Он коснулся ее руки.

– Миссис Хеннесси, послушайте меня. Хорошо? Посмотрите… посмотрите на меня.

Когда она подняла глаза, Норт придал лицу выражение сочувствия.

– Мы обязательно спасем вашего сына. Но мне нужна ваша помощь.

Она кивком показала, что понимает.

– Вы сказали, что у него астма. Он принимает лекарства?

– Ингалятор. У него есть пластиковый ингалятор.

– От чего случается приступ? От испуга?

– Нет, это просто болезнь.

«Ну, хоть что-то».

– Ингалятор при нем?

Этот простой вопрос поставил мать в тупик. Она снова задрожала, не в силах отыскать правильный ответ. Вцепилась пальцами в белокурые волосы, зачесанные назад и прихваченные лентой. Едва ли миссис Хеннесси была намного старше Норта. Тридцать с хвостиком, не больше, хотя на ее носу уже отчетливо проступила сеточка кровеносных сосудов.

– Он положил его в мамину сумку,– заявила дочка.– Он терпеть не может носить его с собой. Говорит, что выглядит как болван.

Норт снова повернулся к матери.

– Он у вас?

Женщина порылась в пухлой сумочке и извлекла оттуда маленькое устройство из голубого пластика. Она протянула ингалятор Норту. На боку ампулы, вставленной в прибор, была надпись: «Альбутерол».

Норт сразу узнал препарат. Его сестра вводила альбутерол своему ребенку. Но эта ампула была пуста, причем срок годности лекарства давно прошел. Норт не сдержал улыбки, понадеявшись, что она будет выглядеть как ободряющая. Маленький Мэтти не страдал астмой. Он обманывал свою мать, а почему – только ему одному было известно.

– Я сделаю все, чтобы передать это вашему сыну.

Разбухшие, жирно поблескивающие тучи были беременны дождем, но детектив Норт не верил им. Он продолжал усиленно потеть.

Жара странным образом воздействует на человека. Он становится раздражительным сверх меры, взрывается по самому незначительному поводу. Жара влияет на способность логически мыслить.

Поднимаясь по ступеням музея против течения испуганной, спешащей выбраться на улицу толпы, Норт взвешивал две возможности: можно оставить кондиционеры работать – глядишь, остудят горячую голову бандита; а можно выключить их – пусть жара сделает свое дело. Обезумевший от духоты и зноя, преступник станет неосторожным, но в то же время и опасно непредсказуемым.

Как утихомирить загнанную в угол крысу?

– Что он сейчас делает? – спросил Норт у полицейских, притаившихся за одним из автоматов для продажи билетов.

– Точит меч.

– О господи!

Норт выглянул за угол, стараясь рассмотреть, что происходит в зале, но ничего особенно не разглядел. Зато он ясно слышал странный звук – словно кто-то медленно, очень медленно водил камнем вдоль лезвия древнего меча.

– Где он?

Коп показал на боковую галерею.

– Он ходит туда-сюда. Там есть второй выход.

Норт сверился с планом музея. И непроизвольно заскрипел зубами. Слишком мало полицейских, слишком много посетителей. Он раздраженно отбросил план в сторону.

– Бесполезно!

В другом конце зала Белферов одинокий полицейский направлял испуганную публику из кафе и от Американской выставки к выходу на Восемьдесят первую улицу. Он стоял, прикрывая собственной спиной зал с преступником. Что ему еще оставалось делать? Здесь не было запирающихся внутренних дверей или перегородок, которые в других зданиях всегда возникали, как по волшебству. Музей гордился тем, что вход в него открыт каждому.

Стоит негодяю решить пойти поразмяться – пиши пропало. Его уже не удержать.

Преступник продолжал точить оружие. Из боковой галереи едва ощутимо тянуло запахом металла.

– Давно он этим занимается?

– Минут десять. Музейные работники говорят, что это подлинный меч из Трои.

– Это где-то в северных штатах? – не понял Норт.

– В Древней Греции.

«А-а!»

– Наверное, он стоит кучу денег.

– Уже нет,– ответил Брудер, который подошел сзади. Норт прикинул на глаз расстояние между дверьми.

– Он подходил к ребенку?

– Думаю, он даже не догадывается о том, что там ребенок.

Норт считал иначе.

– Будь спокоен, он в курсе.

Брудеру не сиделось на месте. Пальцы, сжимавшие рацию, побелели от напряжения.

– Так что с ОЧС? Позвонить им?

Норт призадумался. Если ситуация выйдет из-под контроля, ответственность ляжет на Отряд чрезвычайной службы. Но пока все шло нормально. В Нью-Йорке каждый год происходит около ста подобных инцидентов. И специалистам по переговорам в девяноста случаях из ста удавалось уговорить отчаявшихся, сумасшедших и самоубийц отказаться от своих губительных планов. Неспроста форму переговорщиков украшает надпись: «Поговори со мной».

– Звони в участок,– приказал Норт.

Но не успел он договорить, как события понеслись вскачь. Напирающая толпа посетителей в дальнем конце зала обтекла одинокую фигуру полицейского и ринулась прямо к боковой галерее, видимо, в поисках выхода.

Норт бросился им навстречу.

– Назад! – закричал он.– Назад!

Через миг он был в центре зала. Толпа заколебалась в замешательстве, пошла волнами в разные стороны. Норт замахал руками, пытаясь отогнать их обратно.

Брудер и его помощник, выбравшись из-за кассовых автоматов, направляли мечущихся посетителей на выход, подальше от опасной галереи.

– Не сюда! – умолял Норт.

А потом какая-то девица увидела преступника в нескольких футах от входа в выставочный зал и завизжала что есть мочи.

Ростом он был около пяти футов десяти дюймов, весом – примерно сто сорок фунтов. Светлые волосы коротко подстрижены. Он стоял спиной к зрителям; но первое, что бросалось в глаза,– ярко-красные пятна крови у него на руках.

Посетители шарахнулись обратно, откуда вышли, но в этот миг преступник повернулся и посмотрел на Норта.

Он казался моложе детектива на пару лет; на вид ему было двадцать пять – двадцать шесть. Норт держал себя в форме, но этот парень выглядел настоящим атлетом. И наверняка был быстрым и ловким.

Норт поразился собственной тупости. А если слухи не врут и семь лет – это предельный срок жизни нью-йоркского полицейского?

Он судорожно стиснул в пальцах голубенький ингалятор и заставил себя шагнуть вперед. Еще пара шагов, и детектив остановился в дверном проеме.

Этого человека Норт никогда прежде не видел.

Ген

Леденящий душу скрежет камня о древний металл продолжал эхом гулять по залу, отражаясь от музейных стен. Теперь Норт различал еще один звук: тяжелое, затрудненное дыхание, которое с легким свистом вырывалось из горла преступника.

Он тоже астматик? Или страдает каким-то другим недугом? Может, это признак пневмонии? Какой-нибудь бронхиальной инфекции? Или этот человек с мечом просто находится на пределе самообладания?

Рядом с большой мраморной статуей давно забытого греческого бога стоял Мэттью Хеннесси. Перепуганный мальчик плакал, а на полу под ним растеклась лужица. Синие потеки пятнали штанины джинсов. Лужа была бы больше, если бы в мочевом пузыре еще что-то осталось.

Норт находился слишком далеко, чтобы подхватить ребенка и убежать. Бандит успел бы заслонить дорогу раньше, чем он дотянулся бы до мальчишки. Мэттью попытался встретиться глазами с Нортом, ища утешения, но детектив не мог ободрить его даже взглядом. Нужно было любым способом отвлечь внимание преступника от мальчика.

Мужчина сделал пару шагов, чтобы получше разглядеть, что творится в зале. Там Брудер направлял обезумевших посетителей к выходу. Все это время преступник продолжал точить меч. Норт пригляделся к его неверной, спотыкающейся походке. Может, он под наркотиками? ЛСД? Крэк? Что-то новенькое? Он явно мог себе это позволить. Одежда его была дорогая: дизайнерские брюки, теннисные туфли за две тысячи долларов. Ногти аккуратно подстрижены, даже с маникюром. Он не просто успевает в жизни – он преуспевает.

Что же привело его сюда – в комнату, где мраморный пол был усеян обломками витрины и осколками человеческих костей, скрепленных модельным клеем и украшенных стеклянными глазами? Может, он хотел растоптать эту голову с выпученными от ненависти искусственными зрачками?

Как много глаз! Даже Норту стало не по себе под пристальными взглядами древних богов, рядами опоясавших галерею. Они словно следили за ним. Как судьи. Может, именно это вывело чужака из себя? Может, он не выносит, когда за ним наблюдают? Норт знал людей, которые могли бы убить и за меньшее.

Надо просто сказать: «Эй, ты хотел меня видеть?» Нет. Получится, я открою свои карты.

Норт поднял голубой ингалятор, потряс его посильнее, чтобы внутри загремел маленький шарик, и сделал вид, что вдохнул порцию альбутерола.

– Волнуюсь,– пояснил Норт.

Молчание. Если преступник услышал его, он никак этого не показывал. Размеренно, как шеф-повар, он продолжал точить свой тесак.

Норту пришлось взять инициативу на себя. Завладеть вниманием этого человека. Сделать что-то неожиданное, но опасное, что поможет взять контроль над ситуацией.

Он заметил на полу тяжелый коричневый пиджак из натуральной кожи, видимо брошенный кем-то из убегающих посетителей. Помедлив мгновение, Норт наклонился за пиджаком.

– Эй, это твое? – спросил он.

Едва ли эта вещь принадлежала преступнику, важно было начать разговор. Детектив осторожно поднял пиджак, не сводя глаз с опасного незнакомца.

– Вот, можешь взять,– миролюбиво предложил он.

И снова никакого ответа, только скрежет камня о холодный металл.

Пиджак был дорогой и слишком теплый для такого солнечного дня, как этот. Наверняка его надели по привычке. Норт на всякий случай проверил – карманы были пусты.

Он снова заговорил. Осталось бросить последнюю карту.

– Меня зовут Джеймс. Джеймс Норт.

Незнакомец тотчас прекратил точить меч. Его грудь содрогнулась в тщетном усилии сделать вздох. Обдумывает, что сказать? Кто знает. Норт услышал, как мужчина что-то пробормотал себе под нос, но языка не узнал. Похоже, что-то средиземноморское, а может, Норт ошибся.

«Что дальше?»

– Хочешь, я положу его рядом с тобой?

Незнакомец поднял одурманенный взгляд и уставился на Норта.

«Хорошо, все идет хорошо. Смотри на меня…»

Странно, но во взгляде преступника сквозило непонятное узнавание, и это обеспокоило Норта. Под уголком правого глаза незнакомца темнела круглая родинка. Детектив не стал играть в гляделки: отвел глаза, затем снова посмотрел, не пытаясь взять верх в этом поединке взглядов. Он старался, чтобы его голос звучал легко и покладисто.

– Можешь звать меня Джимом,– произнес Норт и протянул преступнику пиджак, не обращая внимания на угрожающе подрагивающий меч в его правой руке.– А тебя?

Мужчина долго и тяжело молчал. Может, он вообще с трудом соображал? А потом он промолвил неожиданно мягким голосом:

– Я – проклятие Сатаны.

Норт даже не стал раздумывать, что могут значить эти слова. Выразился человек образно или сам верит в то, что сказал?

«Не надо думать. Потом».

– Но это же не твое имя, правда? – спокойно спросил Норт.

Незнакомец взвесил про себя это замечание.

– Ген… Они называют меня Ген.

Кто бы ни были эти «они», Норт не сомневался, что далеко не все называют его так. Детектив придал лицу еще более беспечное выражение.

– Эй, Ген, не хочешь обратно свой пиджак?

Ген усмехнулся. Улыбка вышла глуповатой и рассеянной, как у полоумного.

– Это не мое,– скромно ответил он.– Тебе нравится мой меч?

Норт похолодел, только сейчас заметив кровь на лезвии и на водолазке преступника.

«Отвечай осторожно. Не упоминай ничего о реальной ситуации ».

Таковы правила. Нужно завоевать доверие этого парня. Заставить его расслабиться. Но ни слова о том, что на самом деле тут происходит.

– Дорогущий пиджак.– «Не позволяй ему отвлечься».– У меня такой был, а я оставил его в метро. Пришлось выложить триста баксов за новый. Не знаю, как для тебя, а для меня триста баксов на дороге не валяются.

Гену было наплевать. Он потрогал пальцем свежезаточенное лезвие древнего меча. Кончик лезвия был сломан. Большая часть клинка отливала зеленой патиной. Оружие выглядело ужасно хрупким. Оно должно было разлететься вдребезги от первого же удара, но, казалось, неистовая ярость его хозяина передалась мечу и не давала ему сломаться.

Пальцы Гена мягко обрисовали клеймо на клинке – рогатую голову быка.

– Я не видел его уже много лет.

Норт ухватился за возможность перевести разговор в более дружественное русло.

– Ты часто приходишь в музей?

Он снова пососал пустой ингалятор. С одной стороны, это давало время на раздумье, а с другой стороны, немного отвлекало преступника от самого Норта.

Ген покачал головой.

– Нет,– с непоколебимой уверенностью ответил он.– Я здесь впервые.

Он поднял меч и взмахнул им круговым движением. Капли крови сорвались с лезвия, запятнав мраморный пол в нескольких дюймах от ног детектива.

– Ты… ты сам откуда, Ген? Мои предки из Бруклина, я там родился и вырос. А ты откуда?

Ген рубанул мечом воздух, целясь в какую-то невидимую мишень. Отразил призрачный выпад.

– И оттуда, и отсюда,– наконец ответил он. Любопытство, горящее в его глазах, было вызвано пробой оружия, а вовсе не заданным вопросом.

Ген снова нанес удар. Быстро повернулся на пятках – ловкий, точный, неотвратимый. Скорость его реакции поражала, особенно по сравнению с тем, как расслабленно он держался минуту назад.

– Я все про тебя знаю,– заявил Ген.

– Правда? – Норт оглянулся, чтобы посмотреть на Брудера.

Во рту пересохло.

«Что же они? Где ОЧС? Прибудет через пять минут».

Или через пять часов.

– И откуда… откуда же ты обо мне узнал?

– Я об этом не думал. А ты не помнишь.

– Почему ты так сказал?

– Ты должен это остановить.

– Что остановить, Ген? Ты один это делаешь. Может, ты один и можешь это остановить?

Ген перестал упражняться с оружием. Его ноздри затрепетали, глаза широко распахнулись, а голос задрожал.

– Ты не понимаешь.– Он ударил себя кулаком по лбу.– Только ты можешь с этим справиться. Помоги мне.

– Как?

Ген не ответил.

Норт увидел, что сверкающее лезвие клинка угрожающе взмыло вверх. Ген продолжил начатое движение, повернувшись на пятках. В этот миг меч был продолжением его руки, Ген весь выложился в этом рывке, позабыв, где находится, позабыв обо всем на свете. И он оказался в зоне досягаемости Норта.

На миг он потерял детектива из виду, а потому не заметил брошенного пиджака.

Норт мгновенно накрыл тяжелым кожаным пиджаком голову преступника, не упуская из виду, что молодой человек невероятно быстр и силен. Локоть Гена врезался ему в живот, как стальная балка, но сила инерции была на стороне полицейского: от толчка преступник ухнул навзничь на обломки музейной витрины.

В тот же миг Нортон переключился на Мэттью Хеннесси. Но мальчишка так растерялся, что отпрянул назад,– видимо, испугался. Норт настиг его в два прыжка, ухватил за шиворот рубашки и за ремень джинсов и изо всех сил швырнул ошарашенного ребенка через весь зал – к Дону Брудеру.

Тяжело шлепнувшись на пол, Мэттью заверещал и заскользил по мрамору прямо в объятия полицейского.

Больше ничего Норт не успел сделать, потому что Ген вскочил на ноги, сбросив с головы пиджак. Он ударил детектива мечом плашмя по спине. Удар был так силен, что Норт кулем свалился на пол, хватая ртом воздух. Он машинально сжал в руке совершенно бесполезный ингалятор.

Здравый смысл проявил только один участник происходящего: в дверях, выходящих на Восемьдесят первую улицу, вырос полицейский.

– Стоять! – крикнул он, наводя пистолет на преступника, который не подозревал, что копам дан приказ не открывать огонь в здании музея.

Норт заворочался на полу, пытаясь добраться до кобуры. Заученные фразы вертелись у него в голове, но сдавленные легкие не позволили зачитать преступнику его права. Стиснув зубы, Норт наконец выхватил пистолет, повернулся и увидел, что Ген исчез.

Норт бросил взгляд на полицейского и сразу понял, в какую сторону побежал преступник. Коп смотрел в дальний конец выставочной галереи, которая вела в глубину здания и скрывалась в полутьме. Детектив вскочил и махнул Брудеру рукой, указывая на выход.