Ледовые туннели

— Все неправильно, — тихонько простонал себе под нос Мейтсон.

Они спускались по ледовому туннелю, а так как он шел непосредственно за Гэнтом, то бесконечное бормотание, похоже, успело порядком надоесть и без того раздраженному майору.

— Я здесь не для того, чтобы задавать вопросы. Мое дело — исполнять приказы.

— Ну, может быть, у вас все же появилось желание спросить кое о чем, — провокационно предположил инженер, — и у нас появится возможность прожить чуточку дольше.

— А может, нам и не суждено выбраться отсюда живыми, — холодно отрезал майор.

Остальные члены группы изо всех сил старались не обращать внимания на мрачные комментарии Гэнта, эхом разносившиеся по ледяному коридору.

— Я просто знаю, что есть и другое решение, — упрямо протянул Мейтсон и, неожиданно поскользнувшись — не помогли даже шипы на сапогах, — рухнул на подтаявший лед.

Группа остановилась.

— Боже! — воскликнул он. — Вы только посмотрите — лед голубой! Вода голубая! Я даже не заметил лужи. Воду не отличить ото льда.

Гэнт оглянулся. Маленький отряд растянулся. Хаккетт и Пирс едва тащились, тогда как Юнь и Новэмбер, молодые и полные сил, не испытывали никаких трудностей.

Туннель, по которому они шли, имел в диаметре около девяти футов, и по дну его, медленно пробивая путь во льду, стекал тонкий, едва заметный ручеек. Не приходилось сомневаться, что со временем вода превратит туннель в расщелину.

— Ладно. У меня их немного, но, похоже, пришла пора воспользоваться.

Гэнт засунул руку в карман штанов и вытащил маленький серебристый контейнер. Мейтсон, все еще бормоча что-то, не без труда поднялся из практически незаметной лужи, растекшейся по замерзшему дну коридора.

Гэнт перевернул продолговатый цилиндр и повернул крышку. Потом вытащил из днища длинный серебристый болт и, поставив контейнер на лед, придавил его ногой.

Эффект последовал незамедлительно. Шипучая светящаяся зеленоватая краска смешалась с водой, ясно выявив русло ручейка и заодно осветив туннель.

Мейтсон постучал ногой по снегу, давая понять, что готов продолжать путь.

— Я в порядке, — сказал он.

Гэнт покачал головой, с трудом скрывая нетерпение.

— Майкле и Хиллман уже ушли вперед. С боеголовкой. И даже без световых маркеров.

— Что ж, они молодцы, — буркнул Мейтсон.

— О чем думаешь? — тихонько спросила Сара и, достав из внутреннего кармана парки сигарету, щелкнула зажигалкой. — Все молчишь и молчишь.

— О чем думаю? Вспоминаю Лейбница и его «Лингва генералис», — признался Скотт.

— Ну конечно, о чем же еще, — сухо прокомментировала Сара.

Он обернулся и, увидев сигарету, поморщился.

— Знаю, знаю, — сказала Сара. — Это то, что меня убьет. Слава богу, конец света близок, так что рака можно уже не бояться.

Скотту ее ответ вовсе не показался смешным.

— Думаешь, ты такая крутая?

— Что? — удивилась Сара.

— Ну, ты же ведь играешь, — заметил Скотт. — Ты не только умная, но и крутая. Мужчины для тебя — ерунда. Ты полностью контролируешь ситуацию и саму себя. При этом ты то и дело даешь промашку, и человеческая сущность, которая так глубоко скрыта в тебе, постоянно вылезает наружу. И тебе нравится задавать вопросы вроде «О чем думаешь?»

Какой он настырный. Какой напряженный. Обычно такого типа мужчины не вызывали в ней ни малейшего интереса, но в Ричарде было что-то такое, что притягивало ее к нему, вызывало желание раскрыться. Или, может, все дело в разыгравшихся гормонах. Так или иначе, но сказанное им задело за живое. И, похоже, он понял это по ее глазам.

— А ты думаешь, что все на свете знаешь.

— В том-то и проблема, что не все, — ответил Скотт, в равной степени уязвленный ее замечанием. — Но хотелось бы.

— Предлагаю пари, — сказала Сара. — Ты расшифруешь язык раньше, чем расколешь меня.

— Принято, — согласился Скотт.

Туннель делал резкий, S-образный поворот, и лингвист, чтобы удержаться, попытался вонзить в стену ледоруб. Кусочки льда разлетелись во все стороны.

Стены туннеля то сжимались, то расходились. Кое-где из них торчали острые как бритва осколки. Полосы голубого льда сменялись белыми полосами. Странно. Непривычно. Иногда создавалось впечатление, что они смотрят вовсе не на лед. Все дело в преломлении света, объяснила Сара. Он может доходить до невероятной глубины, так что если им повезет, то тьмы не будет даже тогда, когда они спустятся на целую милю.

Вспомнив ответ Скотта, она спросила:

— Лейбниц, это ведь философ, верно? Жил в семнадцатом веке? — Скотт кивнул. — И что?

— Он связывал буквы с цифрами.

— Неужели?

— Сводил все человеческие знания к простым идеям. Идеи представлял в виде чисел. Предложил систему, в которой согласные выступали как целые числа, а гласные как десятые.

— И что это значило?

— Ну, возьмем, скажем, число 81,374. Его можно транскрибировать как «mubodilefa».

— Боюсь, я не совсем понимаю. Какой во всем этом смысл?

— Смысл в том, — попытался объяснить Скотт, опуская детали, — что Лейбниц не стремился создать универсальный язык и не исследовал происхождение языка. Посредством создания научного языка он пытался найти истину. Убрать из языка предвзятое понимание значения и растворить базовые темы и идеи в языке, им созданном.

— То есть ты определенно решил, что символы Атлантиды — это научный язык?

— Чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к тому, что так оно и есть. — Скотт поскользнулся, неуклюже взмахнул руками, но все же ухитрился удержаться на ногах. — Эти люди, — продолжал он, — знали толк в инженерном деле, астрономии, физике и акустике. Вполне естественно, что они стремились и общаться научным способом. Лейбница интересовал такой язык, который обеспечивал бы единственно обмен идеями. Шестьдесят четко разделенных типов звука вполне покрывают весь спектр голосовых способностей человека. Вот почему я предполагаю — только предполагаю, — что те, кто хотел сообщать идеи, должны были, создавая язык, брать в расчет все другие существовавшие в ту пору языки.

— Это же невероятно сложно.

— А построить город из кристалла углерода-60? Тем не менее если сделанные со спутника фотографии верны, то это им удалось.

Он замолчал, сосредоточив все внимание на том, чтобы сделать следующий шаг. Шаг за шагом. Шаг за шагом. Впереди шли другие. Спотыкались, поскальзывались, но все равно двигались вперед. Гэнт, Мейтсон, Хаккетт, Пирс, Юнь и Новэмбер… Четыре американца, потом китаец. Потом три американ ца… Так, четверо говорят на английском. Потом китайский. Потом снова английский и…

— Это же скачкообразная последовательность, — понял вдруг Скотт. — Вот оно что! Вот как это работает! Скачкообразная последовательность, основанная на переключении языков!

Взволнованная открытием, Сара изо всех сил старалась не отставать от Скотта.

— Но мне казалось, что мы уже отказались от этой идеи, разве нет?

— Да, мы отказались от классической идеи скачкообразной последовательности, — согласился Скотт. — До изобретения компьютера люди, желавшие спрятать какие-то сообщения, иногда вставляли их в тексты. Внешне все выглядело как обычный рассказ или, например, письмо. Но тот, кто занимался расшифровкой, отмечал последовательно, скажем, каждую четвертую букву и получал тайное послание.

— Но в этом языке такое не сработало, — напомнила Сара. — Мы пытались. И ничего не получилось.

— Верно, не получилось, — потому что мы пробовали применить классическую скачкообразную последовательность. Принцип был верен, только мы не угадали с типом последовательности. Ключ в числовом ряде. Все дело именно в числовом ряде. Держу пари на что угодно. Чтоб мне помереть…

Раньше других отреагировал Хаккетт.

— Ричард, все это очень благородно. Только в данном случае вы рискуете не одной своей жизнью, а и нашими тоже.

— Вот увидите, я прав, — настаивал Скотт.

— Так как же она работает, ваша система? — подал голос шедший во главе отряда Гэнт.

— Каждое число в числовом ряду соответствует некоему известному языку. Возьмем число четыре — это будет английский. Пять — возможно, арабский. Шесть — к примеру, русский. В каждом языке используются по сути одни и те же звуки, только с собственными вариациями. Поэтому получается как бы наложение звукового употребления. Вот почему определенные числа могут ассоциироваться с одним и тем же символом. Но я забегаю вперед…

А работает она так. Вы записываете числовой ряд. А над ним пишете символы в том порядке, в каком они представлены на известных нам памятниках. Потом выбираете язык, берете назначенное ему число и идете по числовому ряду. Каждый раз, когда вам попадается, скажем, число четыре, вы отмечаете оказавшийся над ним символ. Таким способом текст шифруется на избранном вами языке. Другими словами, вы производите расчет скачкообразной последовательности.

— И сколько же, по-вашему, языков скрыто в этих символах? И почему? — спросил Пирс. — По-моему, получается чересчур сложно.

Взгляд Скотта уперся в затылок Хаккетта, занесшего ногу Для очередного шага по опасной тропинке.

— Я бы говорил не о сложности, а о комплексности.

Физик склонил голову в знак согласия.

— Подумайте сами. Мы говорим о цивилизации, существовавшей двенадцать тысяч лет назад и говорившей на языке, совершенно не похожем на наш. Как и сейчас, в то время люди пользовались многими языками. Они не знали, какие языки сохранятся, а какие исчезнут. Вот почему выбрали шестьдесят наиболее многообещающих и ввели их в некую систему, которую смогли бы расшифровать люди будущего.

— Но обнаружить числовой ряд мы смогли только с помощью компьютера, — напомнила Новэмбер.

— Науку эти люди знали лучше, чем знаем мы ее сегодня, — мрачно заметил Хаккетт. — Полагаю, они понимали, что бесполезно и бессмысленно сообщать нечто сложное тем, кто не способен это понять. Представьте, что вы посадили неандертальца в «Боинг-767». Первым его побуждением будет попробовать на вкус кресла. Ему и в голову не придет, что на самолете можно летать. — Он посмотрел на остальных. — Вряд ли они хотели, чтобы мы начали поедать кресла.

— Шестьдесят различных чисел, — рассуждал Скотт. — Они представляют шестьдесят различных языков, соответствующих шестидесяти различным символам. Если мы считаем, что заслуживаем спасения, то должны решить эту загадку.

— Все, что от нас требуется сейчас, это выяснить, какие они выбрали.

— Ну, по крайней мере английского среди них точно нет, — сказала Новэмбер. — Он существует всего-то несколько сотен лет. Мы же имеем дело с языками, которые возникли тысячи лет назад. Древнеегипетский протянул пару тысяч.

— К тому же, вопреки современным теориям, он как будто появился совершенно ниоткуда, — согласился Скотт. — Но нет, древнеегипетский слишком молодой язык. Возможно, нас устроил бы его предок. В общем, надо искать древние языки. Понастоящему древние.

— Как насчет финикийского? — спросил Пирс.

— Большинство ныне живущих языков, вроде иврита и арабского, происходят от арамейского, который в свою очередь является прямым потомком финикийского, — ответил Скотт. — Это верно. Но есть язык еще более древний, тот, от которого произошел финикийский, и язык этот — протоханаанский. Кстати, читать и писать на нем можно в нескольких направлениях.

— Вам не кажется странным, — задумчиво пробормотал Хаккетт, переступая ширящийся по мере увеличения крутизны спуска поток фосфоресцирующей воды, — что числа языкам присвоены произвольно? Почему один язык получил число четыре, когда ему с таким же основанием можно дать число двадцать четыре или шестнадцать? Что лежит в основе такого числового распределения?

— Возможно, ключ стоит поискать в мифах и легендах, — предположил шедший впереди Гэнт.

— Интересная идея, — отозвался Скотт. — Можете чем-нибудь ее подкрепить?

— Вообще-то я думал о Библии, — неуверенно сказал майор. — Ну, вроде того, что мир был создан за семь дней. Стены Иерихона рухнули после того, как трубы протрубили семь раз.

— Но на строительство ковчега у Ноя ушло сорок дней и сорок ночей, — тут же возразила Новэмбер. — Так что нашим числом может быть сорок.

— А у майя самым почитаемым было число девять. Например, девять повелителей ночи, — с готовностью добавил Пирс. — Вот вам и еще одна возможность.

— Таких возможностей шестьдесят, — заметил Скотт. — Предлагаю дать потрудиться компьютерам. Может быть, они выдадут что-то такое, «что я смогу распознать.

Юнь внимательно слушал рассуждения ученых. Трудно сказать, все ли он понял или только часть, но по крайней мере важность предмета обсуждения была очевидна. Когда Новэмбер достала карманный компьютер, китаец незаметно подошел к ней.

Как раз в этот момент на связь с Гэнтом вышел Майкле, чей голос с трудом пробился сквозь завесу статических разрядов.

— Майор, мы добрались до первой развилки и не знаем, куда идти дальше. Что там наш пленник? Ничего не говорит?

— Э… нет, — ответил Гэнт, бросив недовольный взгляд на китайского солдата. — Оставайтесь на месте и ждите нас. Апока проведите предварительную разведку. Осмотритесь и будьте готовы представить три варианта дальнейших действий.

Последовала короткая пауза, после чего Майкле сказал:

— Сэр, мы не видим никаких вариантов. Вам надо самому на это посмотреть.

Огонь и лед

Они стояли на краю пропасти, на ледяном выступе, нависшем над невероятной глубины провалом. Но то был не обычный провал, а огромная, зияющая острыми краями впадина, в которую уходил извивающийся зеленый столб небесной энергии. Перед ними предстало что-то вроде огромного калейдоскопа, искрящегося потрескивающими, сталкивающимися ионизированными частицами. Но больше всего поражала жутковатая, противоестественная тишина. Лишь изредка слышалось легкое шипение, с которым взрывались заряженные частицы. Общее же впечатление было такое, как будто они столкнулись с неким непонятным видением. Воздух ощутимо дрожал. Словно при легком ветерке. То было электричество в его чистом виде. Может быть, даже сама жизнь в ее исходной сути.

Жутко и страшновато.

Заглянув в бездну, Хаккетт почувствовал, как по спине пробежал холодок. Они спустились примерно на полмили, но только сейчас осознали, какая опасность угрожает оставшемуся вверху миру. Здесь, внизу, они видели истинную структуру льда. И эта структура не выглядела стабильной.

Они были, как мухи, оказавшиеся внутри замерзшего швейцарского сыра. Вокруг поднимались высоченные, словно небоскребы, ледяные арки, соединяющиеся или отходящие от других колонн. За ними лежали уходящие в неизвестность туннели. Некоторые выглядели голыми и безжизненными, напоминая голубые артерии в теле мертвого великана. Но другие казались куда более зловещими и опасными, потому что испускали пар и дым и давали некоторое представление о том, что находится под ними.

Хаккетт опустил голову, наблюдая за мерцающим потоком, который, пробегая у него под ногами, с шумом устремлялся с обрыва в черную бездну. Иного слова для описания того, что лежало перед ними, у него не было.

— Черт! — вздохнул физик.

— Куда дальше? — Гэнт резко, с трудом скрывая злость, повернулся к Юню. — Как туда спуститься?

Китаец медленно шагнул вперед, с опаской поглядывая на ящик с боеголовкой. Оглядел туннели. Добраться до них можно было только одним способом: каким-то образом перебросить канат через страшную пропасть.

— Пути больше нет.

— Хватит! — рявкнул майор. — Куда идти? Ну?

Юнь просительно, словно ища поддержки, взглянул на Скотта, но тот, как другие, ждал ответа. Китаец показал на туннель, расположенный прямо напротив, примерно в тридцати футах от обрыва и чуть ниже. Из него шел пар, как будто в туннеле спал огнедышащий дракон.

— Великолепно, — пробормотал Мейтсон. — То есть нам надо пройти через столб плазмы, верно?

— Верно, — согласился Майкле, снимая рюкзак и передавая его Новэмбер.

Из рюкзака морпех достал веревку с якорем на конце.

— Хиллман, у тебя есть гарпун? — спросил вдруг майор.

— Так точно, сэр.

— Пристегни к нему веревку и выстрели. Не думаю, что твой якорь, Майкле, сможет зацепиться за ледяную стену.

— Думаю, нам понадобится несколько веревок, сэр, — спокойно ответил Майкле, — для распределения груза. Я готов переправиться на ту сторону и закрепить канаты.

Хаккетт покачал головой.

— Вы что, тронулись?

— А вы видите другие варианты?

Гэнт достал пару необходимых для переправы шипов, привязал их к нейлоновой веревке и начал забивать в лед первый шип. Второй конец он привязал к поясу Майклса и похлопал морпеха по спине. Хиллман прицелился и выстрелил гарпун.

Умчавшаяся со свистом стрела глубоко вонзилась в лед в самом начале туннеля по ту стороны пропасти.

Дернув несколько раз за веревку, морпех убедился, что гарпун засел прочно. Гэнт принялся забивать второй влип, а тем временем Майкле проверил крепление и опустился на колени.

Рассчитывать смельчаку приходилось всего лишь на тонкую веревку, протянутую над бездной, но ничего другого ему и не требовалось. Крепко ухватившись за нее руками и ногами, он отправился в короткое, но рискованное путешествие.

Новэмбер нервно переступила с ноги на ногу — Майклс был уже совсем близко от энергетического столба.

— Что эта штука может с ним сделать? — спросила она.

Сара покачала головой.

— Даже не представляю.

— У него нет заземления, — тихо сказал Хаккетт. — Не знаю, что за энергия здесь проходит, но теоретически повредить ему она не должна.

Гэнт тяжело посмотрел на физика.

— Теоретически, — повторил Хаккетт.

Добравшись до середины пути, Майклс остановился перед стеной магнетизированной энергии. Было видно, что он напряжен. Тем не менее морпех протянул руку и… дотронулся до вихрящегося калейдоскопа.

— У меня как будто все волоски на теле поднялись! — взволнованно крикнул Майкле. — Если не считать этого, ничего больше не чувствую. Попробую пройти.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сдвинуться с места, приблизиться и начать погружаться в ионизированную массу. Вскоре он полностью исчез в ней.

Все замерли, неотрывно наблюдая за продвижением отважного морпеха. Никто не издал ни звука, если не считать встроенного в наручные часы Хаккетта крошечного механизма. Он вдруг подал сигнал. Физик проверил время, и лицо его заметно помрачнело.

— На что ты их поставил? — спросил Пирс. — Надеюсь, не на побудку?

— Нет, Боб. — Он повернулся ко всем. — Солнечная буря. Шторм достигнет земли примерно через пятнадцать минут. Его сила необычайно велика, причем основной ее поток пройдет именно здесь, в этом самом месте.

— Пятнадцать минут? — ахнула Сара. — Но мы же не успеем перебраться на ту сторону.

— Посмотрим, — ответил Гэнт, отдавая Хиллману приказ перебросить третий канат.

Они вместе пристегнули ящик с боеголовкой сразу к двум канатам, и морпех, не обращая внимания на то, что веревки опасно натянулись под весом бомбы, а воткнувшиеся в лед якоря предостерегающе заскрипели, соскользнул с обрыва и начал переправу, подталкивая перед собой раскачивающийся контейнер.

Остальные с напряжением и страхом наблюдали за тем, как человек и груз медленно ползут над пропастью. Каждый раз перед тем, как продвинуться вперед, Хиллман останавливался, повисал на одной руке, толкая другой боеголовку.

Не спуская глаз с солдата, майор наклонился к Хаккетту.

— Как по-вашему, она не сработает, когда окажется рядом с таким сильным потоком энергии?

— Надеюсь, что нет, — неуверенно ответил ученый.

Гэнт состроил недовольную гримасу.

Хаккетт пожал плечами. А что еще он мог сделать?

Тем временем Хиллман снова остановился и, отцепив от боеголовки один конец веревки, швырнул его Майклсу, который ловко поймал канат и стал тащить груз в одиночку. Освободившись, Хиллман быстро добрался до края и, закрепив третий канат, поспешил на помощь товарищу.

— Вот и ответ на ваш вопрос, — сказал Хаккетт. — Никакая энергия на боеголовку не подействовала.

Гэнт не ответил, зато похлопал по спине троих, стоявших рядом.

— Хорошо. Новэмбер, Сара, Ральф — приготовиться. Пойдете вместе, по одному на каждый канат.

Солнечный шторм

Раньше всего его заметили в небе над Индонезией.

Громадный оранжево-огненный шар становился все больше и больше, пока все небо — куда ни посмотри — стало напоминать охваченный пламенем купол.

Почувствовав, что атмосфера словно набухает и расширяется от жара, наблюдатели на земле впали в панику. Тысячи простых людей, испытавших вдруг трудности с дыханием, поддавшись страху, с криками устремились на улицы Джакарты.

На островах Тихого океана, измученных небывалыми землетрясениями и засыпанных вулканическим пеплом, жители столкнулись с новой бедой, когда сверху на них хлынул вдруг горячий дождь.

Игравшие во дворах школьники северной Австралии и Новой Гвинеи с плачем ринулись под крыши с обожженными небесным кипятком лицами. Многие получили ожоги второй и даже третьей степени.

Работавшим на полях фермерам ничего не оставалось, как искать спасения под навесами и в амбарах, откуда они с бессильным отчаянием наблюдали за гибнущим прямо на их глазах скотом.

Промчавшиеся над австралийскими равнинами ветры принесли тошнотворный запах печеного мяса, проникающий, казалось, во все самые укромные уголки.

Ворвавшийся в верхние слои атмосферы ионный хаос спровоцировал грозы, подобных которым на планете не видели уже миллионы лет. Проносящиеся между сушей и небом с невероятной скоростью электрические разряды оставляли на земле обугленные проплешины, напоминавшие следы яростного артиллерийского обстрела.

Казалось, еще немного, и ничего живого в мире уже не останется.

Без спутников связи, сбитых со своей орбиты, точно легкие булавки прокатившимся по дорожке боулинга шаром, каждая страна оказалась в изоляции, без надежды на какую-либо помощь в борьбе с натиском безжалостной стихии. Первыми наладили обмен информации НАСА, Европейское космическое агентство и Российское космическое агентство, договорившиеся взять под наблюдение разные части неба.

Но прошло еще совсем немного времени, и стало ясно, что сбываются самые пессимистические прогнозы ученых.

Энергия солнечной бури как будто всасывалась магнитными полюсами земли.

Затем маршрут бури начал меняться. Конечная цель: Южный полюс. Антарктика.

По всей Земле

День превращался в ночь.

Миллионы тонн кипящей лавы вырвались из жерл пробудившихся по всему миру вулканов.

От штата Вашингтон до Монтаны, от северной Калифорнии до южной Мексики тучи обжигающего пепла, поднявшись на высоту двадцать, а то и тридцать миль, закрыли небо.

Сто четыре миллиона гектаров плодородной американской почвы едва ли не в одно мгновение превратились в пепелище, скрытое толстым слоем пемзы. Самая могучая в мире экономическая держава внезапно, словно по мановению волшебной палочки, понесла урон в миллиарды долларов.

В пострадавших от вспышки вулканической лихорадки районах тысячи людей хлынули в переполненные больницы с ожогами, порезами и язвами. У одних болели глаза, у других горели легкие. Третьи погибли. Четвертые пропали без вести.

В 1945 году японский город Нагасаки исчез с лица земли после взрыва двадцатикилотонной атомной бомбы, что было эквивалентно 20 000 тонн динамита.

Каждое из вызванных солнечной бурей пяти катастрофических извержений превысило мощность в один миллион килотонн. Как будто разом содрогнулись пять Кракатау.

Извержения были слышны во всех уголках земного шара. Казалось, это бьется в предсмертной агонии погибающая планета.

Проблема

У Сары заело замок.

Он дернула его еще раз. И еще. Бесполезно. Каким-то непонятным образом канат, по которому она ползла через бездну, попал в защелку страховочного троса. И ни туда ни сюда.

Она оглянулась по сторонам, но Мейтсон уже добрался до противоположного края и спускался к туннелю, а Новэмбер была слишком далеко впереди, чтобы оказать действенную помощь.

— Все в порядке, — заверила ее Сара. — Двигайся дальше. Сейчас я все распутаю.

Девушка неохотно двинулась дальше, медленно перебирая руками, оставив Сару висеть над пропастью в самом центре энергетического столба. Скотт прищурился, стараясь разобрать, что случилось с Сарой.

— Что она делает?

— Заело замок, — первым догадался Пирс.

— Не самое лучшее время, — озабоченно заметил Хаккетт, поглядывая на часы. — Чертов столб вот-вот превратится в пылающую колонну вроде тех, о которых упоминается в Библии.

— Я, пожалуй, пойду, — объявил, пристегиваясь к канату, Гэнт, однако Скотт остановил его.

— Нет, — вмешался он. — Пойду я. А вы переправите на ту сторону Юня. Не думаю, что он попытается сбежать, зная, что вы сзади.

Замечание явно пришлось Юню не по вкусу. Оба торопливо пристегнули к канатам страховочные веревки и поползли к другому берегу.

Через несколько метров китаец холодно посмотрел на ученого.

— Почему вы мне не доверяете? Я же сказал, что пойду с вами. Я не трус, чтобы убегать.

— Я и не называю вас трусом, — ответил, пыхтя, Скотт. — Но время от времени каждый имеет право изменить точку зрения.

Юнь пополз дальше, а Скотт остановился возле Сары, которая, увидев его, выразительно закатила глаза.

— Прекрасно. Этого мне только не хватало. Доблестный рыцарь приходит на помощь попавшей в беду даме.

— И тебе привет, — ответил Скотт, вытягивая руку и хватаясь за ее канат. — Знаешь, у меня никогда не было желания поступить в цирк и сделаться канатоходцем.

— У меня тоже. Ты видишь, что там случилось?

Продолжая держаться на одной руке, Скотт повернул защелку.

— Да, вижу. Страховочная веревка захлестнулась вокруг защелки, а потом затянулась под действием веса. Так что у нас получился довольно-таки тугой узелок.

— Сможешь распутать?

Скотт почувствовал, что рука уже начинает уставать. Распутать? Хороший вопрос. Сможет ли он распутать узел? От напряжения на лбу уже выступил пот.

Он потянул за узел.

— Знаешь, в древние времена у египтян особенно почитались те жрецы, которые знали толк в узлах. Узлы имели особое значение. Они ассоциировались с силой, энергией.