Милорад Павич
      Хазарский словарь
      Роман-лексикон в 100000 слов
      Фрагменты
      История создания "Хазарского словаря"
      Событие, описанное в этом словаре, произошло, видимо, в VIII или в IX веке нашей эры (возможно, было и несколько подобных событий) и в специальной литературе оно обычно называется "хазарской полемикой". Хазары, независимое и сильное племя, воинственные кочевники, в неизвестный момент истории появились с Востока, гонимые жаркой тишиной, и в период с VII до Х века населяли сушу между двумя морями - Каспийским и Черным.
      Хазары заявили о себе в истории, начав воевать с арабами и заключив союз с византийским императором Гераклием в 627 году, однако их происхождение остается загадкой, исчезли и все следы, которые привели бы нас к тому, под каким именем и среди какого народа искать хазар сегодня. После них осталось одно кладбище на берегу Дуная, о котором точно неизвестно, хазарское ли оно, и еще куча ключей, у которых вместо головки были припаяны золотые или серебряные монетки с изображением какого-то трехрогого знака; как считает Даубманус, их отливали хазары. С исторической сцены хазары исчезли вместе со своим государством после того, как разыгрались события, о которых здесь главным образом и пойдет речь, а именно - после того, как они обратились из своей первоначальной и ныне нам неизвестной веры в одну из известных и тогда и теперь религий - иудейскую, исламскую или христианскую. Вскоре за их обращением в эту веру, как считается, последовал и распад хазарского царства. Один из русских полководцев Х века, князь Святослав, не сходя с коня съел хазарское царство, словно яблоко. Хазарскую столицу в устье Волги русские разрушили в 943 году за восемь ночей, а с 965 до 970 года уничтожили и хазарское государство. Очевидцы отмечали, что тени домов хазарской столицы еще долго не разрушались, хотя сами дома давно были уничтожены. Они стояли, сопротивляясь ветру и водам Волги. Одна из русских хроник XII века свидетельствует о том, что Олег уже в 1083 году назывался архонтом Хазарии, но в это время, то есть в XII веке, территорию бывшего государства хазар уже занимал другой народ кумы. Материальные следы хазарской культуры весьма скудны. Никакие тексты, общественного или личного характера, не обнаружены, нет никаких следов хазарских книг, о которых упоминает Халеви, ничего неизвестно об их языке, хотя Кирилл отмечает, что они исповедовали свою веру на хазарском. Единственное общественное здание, обнаруженное при раскопках в Суваре, на некогда принадлежавшей хазарам территории, судя по всему не хазарское, а болгарское. Ничего особенного не найдено и во время раскопок на месте города Саркела, нет даже следов стоявшей там когда-то крепости, которую, как нам известно, построили для хазар византийцы. После уничтожения их государства хазары почти не упоминаются. В Х веке вождь одного из венгерских племен предложил им поселиться на своих землях. В 1117 году какие-то хазары появлялись в Киеве у Владимира Мономаха. В Пресбурге в 1309 году католикам было запрещено вступать в брак с хазарами, и папа подтвердил этот запрет в 1346 году. Это почти все...
      __________________________
      * Обзор литературы о хазарах опубликован в Нью-Йорке (The Khazars, a bibliography, 1939); о истории хазар существуют две монографии русского автора М И. Артамонова (Ленинград, 1936 и 1962), а историю хазар-евреев опубликовал в Принстоне в 1954 году Д. М. Данлоп.
      Упомянутый акт обращения в новую веру, который оказался роковым для хазар, произошел следующим образом. Хазарский правитель - каган, - как отмечают древние хроники, увидел однажды сон, для толкования которого он потребовал пригласить трех философов из разных стран. Дело было тем более важным для хазарского государства, что каган решил вместе со своим народом перейти в веру того из мудрецов, чье толкование сна будет самым убедительным. Некоторые источники утверждают, что в тот день, когда каган принял это решение, у него умерли волосы на голове, и он понял, что это значит, однако остановиться уже не мог. Так в летней резиденции кагана встретились исламский, еврейский и христианский миссионеры - дервиш, раввин и монах... Точки зрения трех мудрецов, их споры, основанные на позициях трех различных вер, их личности и исход "хазарской полемики" вызвали большой интерес, многочисленные противоречивые суждения об этом событии и его последствиях, о победителях и побежденных в полемике. На протяжении веков всему этому были посвящены бесчисленные дискуссии в еврейском, христианском и исламском мире, и продолжаются они по сию пору, хотя хазар уже давно нет. В XVII веке интерес к хазарам неожиданно вспыхнул с новой силой и необъятный материал о хазарах, накопившийся к этому моменту, был систематизирован и опубликован в 1691 году в Пруссии... Издатель одного польского словаря Иоанес Даубманус, или какой-то его наследник под тем же именем, в вышеупомянутом 1691 году опубликовал собрание сведений о хазарском вопросе, придав ему единственно возможную форму, способную вместить все пестрое наследие, которое те, кто носит перо за ухом и мажет рот чернилами, накапливали и теряли на протяжении веков. Оно было напечатано в виде словаря о хазарах под заголовком "Lexicon Cosri"...
      Как пользоваться словарем
      Несмотря на все перипетии, эта книга сохранила некоторые достоинства первоначального издания - издания Даубмануса. Так же как и то издание, она может читаться самыми разными способами. Это открытая книга, а когда ее закроешь, можно продолжать писать ее; так же как она имеет своих лексикографов в прошлом и в настоящем, и в будущем могут появиться те, кто будет ее переписывать, продолжать и дополнять... Все имена и понятия, которые в ней отмечены знаками креста, полумесяца или звезды Давида, нужно искать в соответствующем разделе словаря, если кто-то захочет найти более подробное объяснение. То есть слова под знаком:
      
      * - нужно искать в Красной книге словаря (христианские источники о хазарском вопросе),
      
      ** - нужно искать в Зеленой книге словаря (исламские источники о хазарском вопросе),
      
      *** - нужно искать в Желтой книге словаря (древнееврейские источники о хазарском вопросе),
      
      **** - статьи, помеченные этим знаком, можно найти во всех трех книгах...
      __________________________
      По техническим причинам в нашем журнале эти обозначения соответственно заменяются на *, **, ***, ****. (Прим. ред.)
      Иначе говоря, читатель может пользоваться книгой так, как ему покажется удобным. Одни, как в любом словаре, будут искать имя или слово, которое интересует их в данный момент, другие могут считать этот словарь книгой, которую следует прочесть целиком, от начала до конца, в один присест, чтобы получить более полное представление о хазарском вопросе и связанных с ним людях, вещах, событиях. Книгу можно листать слева направо и справа налево, так в основном и листали словарь, опубликованный в Пруссии (еврейские и арабские источники). Три книги этого словаря - Желтую, Красную и Зеленую - можно читать в том порядке, какой придет на ум читателю, например, начав с той страницы, на которой словарь откроется... Именно поэтому в издании XVII века каждая книга была переплетена отдельно, что в данном случае невозможно было сделать по техническим причинам. "Хазарский словарь" можно читать и по диагонали, чтобы получить срез каждого из трех источников - исламского, христианского и древнееврейского... Можно при чтении соединить в одно целое статьи из трех различных книг словаря, где говорится об участниках хазарской полемики, о ее хронистах, об исследователях хазарского вопроса в XVII веке (Коэн, Масуди, Бранкович) и в XX веке (Сук, Муавия, Шульц). Разумеется, не следует обходить вниманием и персонажи, пришедшие из трех преисподен - исламской, еврейской и христианской (Ефросиния Лукаревич, Севаст, Акшани). Они проделали самый длинный путь, чтобы добраться до этой книги.
      Однако обладателя словаря не должны смущать эти инструкции. Он может со спокойной душой пренебречь всеми этими советами и читать так, как ест: пользоваться правым глазом как вилкой, левым как ножом, а кости бросать за спину. И хватит. Правда, может случиться, что читатель заблудится и потеряется среди слов этой книги, как случилось с Масуди, одним из авторов словаря, который заплутал в чужих снах и уже не нашел дороги назад. В таком случае читателю не остается ничего другого, как пуститься с середины страницы в любую сторону, прокладывая свою собственную тропинку. Тогда он будет продвигаться сквозь книгу, как сквозь лес, от знака до знака, ориентируясь по звездам, месяцу и крестам. В другой раз он будет читать ее, как птица трясогузка, которая летает только по четвергам, или же перетасовывать и перекладывать ее страницы бесчисленными способами, как кубик Рубика. Никакая хронология здесь не нужна и не должна соблюдаться. Каждый читатель сам сложит свою книгу в одно целое, как в игре в домино или карты, и получит от этого словаря, как от зеркала, столько, сколько в него вложит, потому что от истины - как пишется на одной из следующих страниц нельзя получить больше, чем вы в нее вложите. Кроме того, книгу эту вовсе не обязательно читать целиком, можно прочесть лишь половину или какую-то часть и на этом остановиться, что, кстати, всегда и бывает со словарями. Чем больше ищешь, тем больше получаешь; так и здесь счастливому исследователю достанутся все связи между именами этого словаря. Остальное для остальных.
      * ИЗ КРАСНОЙ КНИГИ *
      Христианские источники о хазарском вопросе
      АТЕХ **** - хазарская принцесса, ее участие в полемике о крещении хазар было решающим. Ее имя истолковывается как название четырех состояний духа у хазар. По ночам на каждом веке она носила по букве, написанной так же, как пишут буквы на веках коней перед состязанием. Буквы эти были буквами запрещенной хазарской азбуки, письмена которой убивали всякого, кто их прочтет. Буквы писали слепцы, а по утрам, перед умыванием принцессы, служанки прислуживали ей зажмурившись. Так была она защищена от врагов во время сна, когда человек, по поверьям хазар, наиболее уязвим. Атех была прекрасна и набожна, и буквы были ей к лицу, а на столе ее всегда стояла соль семи сортов, и она, прежде чем взять кусок рыбы, обмакивала пальцы каждый раз в другую соль. Так она молилась. Говорят, что так же как и солей, было у нее семь лиц. Согласно одному из преданий, каждое утро она брала зеркало и садилась рисовать, и всегда новый раб или рабыня позировали ей. Кроме того, каждое утро она превращала свое лицо в новое, ранее невиданное. Другие считают, что Атех вообще не была красивой, однако она научилась перед зеркалом придавать своему лицу такое выражение и так владеть его чертами, что создавалось впечатление красоты. Эта искусственная красота требовала от нее стольких сил и напряжения, что, как только принцесса оставалась одна и расслаблялась, красота ее рассыпалась так же, как ее соль. Во всяком случае ромейский (византийский) император назвал в IX веке "хазарским лицом" известного философа и патриарха Фотия, что могло указывать либо на родство патриарха с хазарами, либо на лицемерие.
      По Даубманусу**** же ни та, ни другая версия не верны. Под хазарским лицом подразумевалась способность и особенность всех хазар, и принцессы Атех в том числе, каждый день пробуждаться как бы кем-то другим, с совершенно новым и неизвестным лицом, так что даже ближайшие родственники с трудом распознавали друг друга. Путешественники отмечали, однако, что лица хазар совершенно одинаковы, что они никогда не меняются и это приводит к разным осложнениям и недоразумениям. Как бы то ни было, суть дела от этого не меняется, и хазарское лицо означает лицо, которое трудно запомнить. Этим можно объяснить не только легенду, по которой у принцессы Атех были разные лица для каждого из участников хазарской полемики **** при дворе кагана, но и сведения о том, что существовали три принцессы Атех - одна для исламского, вторая для христианского, а третья для еврейского миссионера и толкователя снов. Остается, однако, фактом, что ее присутствие при хазарском дворе не отмечено в христианском источнике того времени, написанном на греческом и переведенном на славянский язык ("Житие Константина Солунского" - св. Кирилла*), при этом, правда, из "Хазарского словаря" известно, что одно время среди греческих и славянских монахов существовало нечто похожее на культ принцессы Атех. Культ этот возник в связи с убеждением, что Атех победила в полемике еврейского теолога и приняла христианство вместе с каганом ****, о котором опять-таки нельзя сказать, был ли он ей отцом, супругом или братом...
      О принцессе Атех известно, что она никогда не смогла умереть. Все же существует запись, выгравированная на ноже, украшенном мелкими дырочками, где говорится о ее смерти. Это единственное и не вполне достоверное предание приводит Даубманус****, однако не как рассказ о том, что принцесса Атех действительно умерла, а как рассуждение о том, могла ли она вообще умереть. Как от вина не седеют волосы, так и от этого рассказа не будет вреда. Называется он:
      БЫСТРОЕ И МЕДЛЕННОЕ ЗЕРКАЛО.
      Однажды весной принцесса Атех сказала: "Я привыкла к своим мыслям, как к своим платьям. В талии они всегда одной и той же ширины, и вижу я их повсюду, даже на перекрестках. И что хуже всего - из-за них уже и перекрестков не видно".
      Чтобы развлечь принцессу, слуги вскоре принесли ей два зеркала. Они почти не отличались от других хазарских зеркал. Оба были сделаны из отполированной глыбы соли, но одно из них было быстрым, а другое медленным. Что бы ни показывало быстрое, отражая мир как бы взятым в долг у будущего, медленное отдавало долг первого, потому что оно опаздывало ровно настолько, насколько первое уходило вперед. Когда зеркала поставили перед принцессой Атех, она была еще в постели, и с ее век еще не были смыты написанные на них буквы. В зеркале она увидела себя с закрытыми глазами и тотчас умерла. Принцесса исчезла в два мгновения ока, тогда, когда впервые прочла написанные на своих веках смертоносные буквы, потому что зеркала отразили, как она моргнула и до и после своей смерти. Она умерла, убитая одновременно буквами из прошлого и будущего...
      БРАНКОВИЧ АВРАМ (1651-1689) - один из тех, кто писал эту книгу. Дипломат, служивший в Адрианополе и при Порте в Царьграде, военачальник в австрийско-турецких войнах, энциклопедист и эрудит. Портрет Браиковича какое-то беспокойство, которое, подобно камню, брошенному в его душу, падало через нее на протяжении дней, и падение это прекращалось только ночью, когда вместе с камнем падала и душа. Позже этот сон полностью овладел его жизнью, и во сне он становился в два раза моложе, чем наяву. Из его снов навсегда исчезли сначала птицы, затем его братья, потом отец и мать, простившись с ним перед исчезновением. Потом бесследно исчезли все люди и города из его окружения и воспоминаний, и наконец из этого совершенно чужого мира исчез и он сам, как будто бы ночью, во время сна, он превратился в какого-то совсем другого человека, лицо которого, мелькнувшее перед ним в зеркале, испугало его так же, как если бы он увидел собственную мать или сестру, заросшую бородой. У того, другого, были красные глаза и стеклянные ногти, а один ус - седой.
      В этих снах, прощаясь со всем окружавшим его, Бранкович дольше всего видел свою покойную сестру, но и она в этих снах каждый раз теряла что-то в своем облике, так хорошо знакомом Бранковичу, а взамен получала какие-то новые черты, незнакомые и чужие. Они достались ей от какой-то неизвестной особы, которая дала ей прежде всего голос, потом цвет волос, зубы, так что в конце концов оставались лишь руки, которые обнимали Бранковича все более и более страстно. Все остальное уже не было ею. И вот однажды ночью, которая была такой тонкой, что два человека, один из которых стоял во вторнике, а второй в среде, могли через нее пожать друг другу руки, она пришла к нему преображенной совершенно, такой прекрасной, что от ее красоты весь мир вокруг замер. Она обняла его руками, на каждой из которых было по два больших пальца. Он едва не сбежал от нее из своего сна, но потом сдался и сорвал, как персик с ветки, одну из ее грудей. После этого он снимал с нее, как с дерева, каждый свой день, а она дарила ему каждый раз новые плоды, все слаще и слаще, и так он спал с ней дни напролет в разных снах, как делают это другие люди со своими наложницами в нанятых на ночь домах. Но в ее объятиях он никогда не мог определить, какую из ее рук с двумя большими пальцами он чувствует на своем теле, потому что разницы между ними не было. Эта любовь в сновидениях, однако, заметно истощала его наяву, причем так сильно, что он просыпался почти полностью выжатым из своих снов в собственную постель. Тогда она пришла к нему и сказала:
      - Кто с горечью в душе проклинает, тот будет услышан. Может быть, мы еще встретимся в какой-нибудь другой жизни.
      Бранкович никогда не узнал, говорила ли она это ему, киру Авраму Бранковичу, или же его двойнику из сна с седым усом, куросу, в которого Бранкович превращался, пока спал. Потому что во сне он давно уже не чувствовал себя Аврамом Бранковичем. Он чувствовал себя совсем другим, тем самым, у которого стеклянные ногти. В своих снах он уже много лет не хромал, как наяву. По вечерам казалось ему, что его будит чья-то усталость, так же как с утра он ощущал сонливость от того, что кто-то где-то чувствует себя выспавшимся, вполне пробудившимся и бодрым. Веки его тяжелели всегда, когда где-то раскрывались веки кого-то другого. Его и незнакомца соединяют друг с другом сообщающиеся сосуды силы и крови, и эта сила переливается из одного в другого так же, как переливают вино, чтобы оно не скисло. Чем больше один из них ночью во время сна отдохнул и набрался сил, тем больше те же самые силы покидали другого, оставляя место усталости и сну. Самое страшное было - неожиданно заснуть посреди улицы или в другом неподходящем месте, будто этот сон не сон, а отклик на чье-то пробуждение в тот же момент...
      Мне кажется, что и курос... и все остальное... имеет непосредственное отношение к тому делу, которым господарь Бранкович и мы, его слуги, занимаемся уж несколько лет. Речь идет об одном глоссарии или же азбуке, которую я бы назвал "Хазарским словарем". Над этим словарем он работает без устали и преследует особые цели. В Царьград прибыли для Бранковича из Зарандской жупании и из Вены восемь верблюдов, нагруженных книгами, и все время прибывают новые и новые, так что он отгородился от мира стеной словарей и старых рукописей. Я знаю толк в красках, чернилах и буквах, влажными ночами я нюхом распознаю каждую букву и, лежа в своем углу, читаю по запахам целые страницы неразмотанных запечатанных свитков, которые сложены где-нибудь на чердаке под самой крышей. Кир Аврам же больше всего любит читать на холоде, в одной рубахе, дрожа всем телом, и только то из прочитанного, что, несмотря на озноб, овладевает его вниманием, он считает достойным запоминания, и эти места в книге он отмечает. Каталог, который Бранкович собрал при своей библиотеке, охватывает тысячи листов на различные темы: от перечня вздохов и восклицаний в старославянских молитвах до перечня солей и чаев и огромного собрания волос, бород и усов самых различных цветов и фасонов живых и мертвых людей всех рас, господарь наклеивает их на стеклянные бутыли и держит у себя как своего рода музей старинных причесок. Его собственные волосы в этой коллекции не представлены, однако он приказал вышить ими на нагрудниках, которые он всегда носит, свой герб с одноглазым орлом и девизом: "Каждый господарь свою смерть любит".
      Со своими книгами, коллекциями и картотекой Бранкович работает каждую ночь, но главное внимание его приковано к составлению (что он держит в строгой тайне) азбуки, вернее, словаря о крещении хазар**** - давно исчезнувшего племени с берегов Черного моря, которое имело обычай хоронить своих покойников в лодках. Это должен быть некий перечень биографий или сборник житий всех, кто несколько сот лет назад участвовал в обращении хазар в христианскую веру, а также тех, после кого остались какие-либо более поздние записи об этих событиях. Доступ к "Хазарскому словарю" имеем только мы - два его писаря: я и Теоктист Никольски. Такая предосторожность связана, видимо, с тем, что Бранкович здесь, в частности, рассматривает и различные ереси, не только христианские, но и еврейские и магометанские... Бранкович располагает всеми доступными сведениями о Кирилле* и Мефодии*, христианских святых и миссионерах, которые участвовали в крещении хазар с греческой стороны. Особую трудность для него, однако, составляет то, что он не может внести в эту азбуку еврейского и арабского участников обращения хазар, а они тоже причастны к этому событию и к полемике, которая тогда велась при дворе хазарского кагана ****. Об этом еврее и арабе он не только не смог узнать ничего, кроме того, что они существовали, но их имена не встречаются ни в одном из доступных ему греческих источников, где говорится о хазарах. В поисках еврейских и арабских свидетельств о крещении хазар его люди побивали в монастырях Валахии и в подвалах Царьграда, и сам он прибыл сюда, в Царьград, для того, чтобы здесь, откуда некогда в хазарскую столицу для крещения хазар были посланы миссионеры Кирилл и Мефодий, найти рукописи и людей, которые этим занимаются. Но грязной водой колодца не промоешь, и он не находит ничего! Бранкович не может поверить, что лишь он один интересуется хазарами и что в прошлом этим не занимался никто вне круга тех христианских миссионеров, которые оставили сообщения о хазарах со времен святого Кирилла. Я уверен, утверждает он, что кто-то из дервишей или еврейских раввинов, конечно же, знает подробности о жизни еврейского или арабского участника полемики, однако ему никак не удается найти такого человека в Царьграде, а может, они не хотят говорить о том, что им известно. Он предполагает, что наряду с христианскими источниками существуют не менее полные арабские и еврейские источники об этом народе и его обращении, но что-то мешает людям, знающим это, встретиться и связать в одно целое свои знания, которые только вместе могли бы дать ясную и полную картину всего, что относится к этому вопросу.
      - Не понимаю, - часто говорит он, - может быть, я все время слишком рано останавливаю свои мысли и поэтому они созревают во мне лишь до половины и высовываются только до пояса...
      Причину такого безмерного интереса кира Аврама к столь малозначительному делу, по-моему, объяснить нетрудно. Господарь Бранкович занимается хазарами из самых эгоистических побуждений. Он надеется таким образом избавиться от сновидений, в которые заточен. Курос из его сновидений тоже интересуется хазарским вопросом, и кир Аврам знает это лучше нас. Для кира Аврама единственный способ освободиться из рабства собственных снов - это найти незнакомца, а найти его он может только через хазарские документы, потому что это единственный след, который ведет его к цели. Мне кажется, что так же думает и тот, другой. Их встреча, таким образом, неизбежна, как встреча тюремщика и заключенного. Поэтому и неудивительно, что кир Аврам в последнее время так усердно упражняется со своим учителем на саблях..."
      Этими словами завершается донесение Никона Севаста об Авраме Бранковиче. О последних днях своего господина Севаст, однако, не мог донести никому, потому что и господарь, и слуга были убиты однажды в среду, облаченную в туманы и заплутавшуюся гдето в Валахии. Запись об этом событии оставил другой слуга Бранковича - уже упоминавшийся искусный мастер сабельного боя Аверкие Скила. Эта запись выглядит так, как будто Скила писал ее концом своей сабли, обмакивая ее в чернильницу, стоящую на земле, а бумагу придерживал сапогом. "В последний царьградский вечер, перед отъездом, - записал Аверкие Скила,- папас Аврам собрал нас в своем большом зале с видом на три моря. Дул ветер: зеленый с Черного моря, голубой, прозрачный-с Эгейского и сухой и горький - с Ионического. Когда мы вошли, наш господарь стоял рядом с верблюжьим седлом и читал. Собирался дождь, анатолийские мухи, как всегда перед дождем, кусались, и он отгонял их, защищаясь хлыстом и безошибочно попадая самым кончиком в место укуса на своей спине...
      Мы уселись - все четверо, кого он позвал: я, два его писаря и слуга Масуди, который уже сложил все необходимые для путешествия вещи в зеленый мешок. Взяли по ложечке черешневого варенья с острым перцем и выпили по стакану воды из колодца, который находился здесь же, в комнате, и хоронил эхо наших голосов в подвале башни. После этого папас Аврам заплатил нам причитающееся за службу и сказал, что, кто хочет, может остаться в Царьграде. Остальные вместе с ним отправляются воевать на Дунай...
      Неожиданно между Масуди и Никоном Севастом сверкнула молния страшной ненависти, которую до сих пор обе стороны не замечали или тщательно скрывали. Это произошло после того, как Масуди сказал киру Авраму:
      - Господин мой, я хочу отблагодарить тебя за твои подарки, прежде чем мы расстанемся. Я скажу тебе нечто такое, что обрадует тебя, потому что ты давно жаждешь это узнать. Того, кто тебе снится, зовут Самуэль Коэн***.
      - Ложь! - вскрикнул вдруг Севаст, схватил зеленый мешок Масуди и швырнул его в очаг, который горел в комнате. Масуди с неожиданным спокойствием повернулся к папасу Авраму и сказал, показывая на Никона Севаста:
      - Посмотри на него, господин, у него только одна ноздря в носу, и мочится он хвостом, как положено Сатане.
      Папас Аврам подхватил попугая, державшего в когтях фонарь, и опустил его на пол. Стало светлее, и мы увидели, что нос Никона Севаста и правда был с одной ноздрей, черной и неразделенной посередине перегородкой, как это и бывает у нечистых. Тогда папас Аврам сказал ему; - Ты, значит, из тех, кто не меняет обувь? - Да, господин, но я не из тех, кто страдает медвежьей болезнью. Я не отрицаю того, что я Сатана, признал он без колебания, - я только напоминаю, что я принадлежу к преисподней христианского мира и неба, к злым духам греческой территории, к аду православной церкви. Потому что точно так же, как небо над нами поделено между Иеговой, Аллахом и Богом-отцом, преисподняя поделена между Асмодеем, Иблисом и Сатаной. По случайности я попался на земле нынешней турецкой империи, но это не дает права Масуди и другим представителям исламского мира судить меня. На это уполномочены только представители христианской церкви, лишь их юрисдикция может быть признана правомочной. В противном случае может оказаться, что христианские или еврейские судьи начнут судить представителей исламского ада, если те окажутся в их руках. Пусть наш Масуди подумает об этом предупреждении... На это папас Аврам ответил:
      - Мой отец, Иоаникий Бранкович, имел дело с такими, как ты. В каждом нашем доме в Валахии всегда были собственные домашние ведьмы, чертенята, оборотни, с которыми мы ужинали, насылали на них добрых духов-защитников, заставляли считать дырки в решете и находили возле дома их отвалившиеся хвосты, собирали с ними ежевику, привязывали их у порога или к волу и секли в наказание и загоняли в колодцы. Как-то вечером в Джуле отец застал в нужнике сидящим над дырой огромного снеговика. Ударил его фонарем, убил и пошел ужинать. На ужин были щи с кабанятиной. Сидит он над щами, как вдруг - шлеп! - голова его падает в тарелку. Поцеловался он с собственным лицом, которое оттуда выглядывало, и захлебнулся в тарелке щей. Прямо у нас на глазах, прежде чем мы поняли, что происходит. Я и по сей день помню, что, захлебываясь в щах, он вел себя так, словно был в объятиях любимой, обнимал миску обеими руками, будто перед ним не щи с кабаном, а чья-то голова. Одним словом, хоронили мы его так, будто вырывали из чьих-то крепких объятий... А сапог отца бросили в Муреш, чтобы он не превратился в вампира. Если ты Сатана, а это так, то скажи мне, что означала смерть моего отца Иоаникия Бранковича?
      - Это вы узнаете сами и без моей помощи, - ответил Севаст.- Но я вам скажу кое-что другое. Я знаю слова, которые звучали в ушах вашего отца, когда он умирал: "Немного вина, вымыть руки!" Это прозвенело у него в ушах в момент смерти. И теперь еще одно, чтобы вы не сказали потом, что я все из пальца высосал.
      Вы занимаетесь хазарским словарем несколько десятилетий, давайте и я что-нибудь к нему добавлю.
      Слушайте теперь то, чего вы не знаете. Три реки античного мира мертвых - Ахеронт, Пирифлегетон и Коцит - принадлежат сейчас преисподням ислама, иудаизма и христианства; их русла разделяют три ада - Геенну, Ад и ледяную преисподнюю магометан, под территорией бывшей страны хазар. Здесь как раз и сходятся границы трех загробных миров: огненное государство Сатаны с девятью кругами христианского Ада, с троном Люцифера и знаменами владыки ада; исламский ад с царством ледяных мук Иблиса и область Гевары с левой стороны от Храма, где сидят еврейские боги зла, вожделения и голода, Геенна во власти Асмодея. Эти три ада и существуют отдельно, граница между ними пропахана железным плугом, и никому не позволено ее переходить. Правда, вы все эти три ада представляете себе неправильно, потому что у вас нет опыта. В еврейском аду, в державе ангела тьмы и греха Велиала, корчатся в огне вовсе не евреи, как вы думаете. Там горят одни лишь арабы и христиане. Точно так же и в христианском пекле нет христиан - в огонь там попадают магометане или сыны и дочери Давида; в то время как в магометанском аду страдают только христиане и евреи, ни одного турка или араба там нет. Теперь представьте себе Масуди, который трепещет при мысли о своем таком страшном, но хорошо ему известном пекле и который вместо этого попадает в еврейский Шеол или христианский Ад, где его буду встречать я! Вместо Иблиса он увидит Люцифера. Представьте себе христианское небо над адом, в котором мучается еврей!
      Советую вам воспринять это как важнейшее, серьезнейшее предупреждение, господин! Как глубочайшую мудрость. Здесь, на белом свете, - никаких дел, ничего общего, в чем могут пересечься три мира: ислам, христианство и иудаизм! Чтобы не пришлось потом иметь дело с преисподнями трех этих миров. Потому что с теми, кто друг друга ненавидит, на этом свете нет никаких затруднений. Они всегда похожи. Враги одинаковы или же со временем становятся одинаковыми, в противном случае они не могли быть врагами. Самую большую опасность представляют те, кто действительно отличаются друг от друга. Они стремятся узнать друг друга, потому что им различия не мешают.
      Вот эти-то хуже всего. С теми, кто спокойно относится к тому, что мы отличаемся от них, с теми, кому эти различия не мешают спать, мы будем сводить счеты и сами и, объединив силы с собственными врагами, навалимся на них с трех сторон разом...