Экзорцист - Осквернитель

Прессинг сыграл свою роль; Лаурай выступил вперед и объявил:

– Предлагаю удвоиться!

– Вы располагаете нужной суммой? – с нескрываемым скепсисом изогнула пахартская девица тонкую черную бровь.

– Ставлю заведение! – заявил Николас, будто в прорубь нырнул.

Дамочка досадливо поморщилась, но, прежде чем успела отказаться, ее приятель хлопнул по столу:

– Идет!

Лаурай велел принести письменные принадлежности и дрожащей рукой составил купчую. Выложил ее на стол и умоляюще глянул на Ловкача:

– Якоб, не подведи!

Ланц хрустнул костяшками пальцев и распечатал новую колоду. Сдал карты, оценил расклад и передвинул вперед стопку заменявших ему монеты фишек. Паренек поддержал и в итоге лишился двух сотен. Следующие несколько партий они разыграли без особого азарта, а потом не на шутку сцепились, все повышая и повышая ставки.

– Ва-банк! – предложил Ловкач, заменив себе одну карту из пяти.

– Поддерживаю! – ответил везунчик и приложился к бокалу с вином.

Якоб Ланц ухмыльнулся и выложил перед собой рыцаря и четырех воинов.

– Полная казарма! – с законной гордостью объявил он.

Парнишка пьяно икнул и начал одну за другой переворачивать доставшиеся ему карты.

Виселица и висельник. Плаха и мертвец. А последняя, будто гвоздь в крышку гроба, – Бес.

– Не может быть! – побледнел Ловкач. – Этого просто не может быть!

– Глупо не верить своим глазам, – презрительно фыркнула в ответ пахартская девица и, ухватив приятеля за плечо, объявила: – Мы уходим!

– Одну минуту, – остановил я ее, выступая вперед. – Полагаю, вы не планировали становиться собственниками этого заведения и больше заинтересованы в звонкой монете?

– Хотите выкупить купчую? – улыбнулась полукровка.

За спиной у меня послышалось сдавленное проклятие Лаурая.

– Вовсе нет, – отказался я. – Подобная сделка противоречит моим принципам. Но я могу поставить против вашего выигрыша шесть тысяч крон.

– Это очень, очень большая сумма, – многозначительно произнесла девица.

– Слово Себастьяна Шило стоит дороже, – отмел я ее сомнения. – Готов предоставить расписку со сроком погашения завтра до полудня, но, уверяю вас, здесь найдется немало людей, готовых выкупить ее с символической скидкой прямо сейчас.

В зале послышались одобрительные возгласы, девица переглянулась с бугаями и отступила от стола.

– Условия подходящие! – расхохотался игрок. – Принимаю!

Я быстренько нацарапал расписку, потряс листок в воздухе и, не скрывая иронии, улыбнулся Ловкачу.

– Теперь, Якоб, все зависит только от тебя, – подмигнул ему, придавил расписку полновесной кроной и отошел к зрителям.

Ланц, в глазах которого читался немой вопрос, шумно выдохнул и перекинул запечатанную колоду сопернику.

Игра началась; я обернулся к входной двери, отыскал взглядом Ори и кивнул. Охранник приоткрыл дверь, и внутрь без лишнего шума и суеты начали просачиваться неприметные личности в неброской одежде. Внимания на них никто не обратил – взгляды всех присутствующих были прикованы к затянутому зеленым сукном столу, где тихонько мурлыкавший себе под нос везунчик выверенными, ничуть не расхлябанными движениями сдавал карты себе и Ловкачу.

Но выверенными его движения были лишь до тех пор, пока в тишине игрового зала не раздался легкий перезвон колокольцев. Серебряных колокольцев, нашитых на одеяние брата-экзорциста.

Везунчик вздрогнул и едва не выронил колоду; его подружка резко обернулась и зашипела почище рассерженной кошки.

– Зачем здесь святоша? – оскалилась она. – Пусть уходит!

– Мы живем в свободной стране, – мягко улыбнулся я. – Не волнуйтесь, никому не позволительно прерывать игру. Ставки слишком высоки.

– Это возмутительно!

Я приложил к губам указательный палец и указал на игроков.

– Не стоит им мешать.

Полукровка попятилась, приземистый экзорцист занял ее место и замер за спиной шулера. Того от подобного соседства немедленно начала бить крупная дрожь; он прижал карты к столу, стал вскрывать верхнюю и не смог. Безучастно наблюдавший за ним монах вполголоса затянул изгоняющую бесов молитву, и паренек сполз со стула на пол. Попытался подняться на четвереньки, но лишь завалился на бок и уткнулся лицом в ковер.

Люди прыснули в разные стороны, на мгновение возникла давка, послышались ругань и женский визг.

– Сохраняйте спокойствие! – объявил я. – Полагаю, это можно расценить как добровольный отказ от продолжения игры!

Одетые в мирское монахи немедленно выступили из толпы, ловко заломили бесноватому руки за спину, завязали свернутой в жгут тряпицей глаза и, сунув в рот кляп, поволокли на выход. Отец Доминик, на ходу бормоча новую молитву, двинулся следом.

Я огляделся в поисках пахартцев, но тех уже и след простыл, тогда подозвал Ори и указал на выигрыш:

– Присмотри пока.

И тут рядом оказался Николас Лаурай.

– Что происходит? – мертвой хваткой вцепился он в лацканы моего камзола.

– Успокойся! – Я не без труда высвободился и пояснил: – Твой игрок был бесноватым, только и всего.

– И как же ты догадался?

– Опыт, друг мой, опыт.

Подсказкой стало упорное нежелание везунчика приближаться к зеркалам. А когда при рукопожатии уловил присутствие поработившего сознание и душу человека нечистого, все окончательно встало на свои места. Ведь притаился в пареньке не простой сгусток скверны, а старший бес. Создание, вырвавшееся из Бездны, где никогда ничего не происходило и никогда ничего происходить не будет, и потому страдающее от смертной скуки. Хитрая холодная гадина, способная читать собеседника как открытую книгу. «Бесноватость как она есть», раздел «Старшие бесы», глава «Владыки азарта».

Выиграть у такого в карты? Это не под силу даже Ловкачу!

Кстати о нем…

Я прищелкнул пальцами, привлекая внимание картежника, и указал на медленно шествовавшего через зал Ленивца.

– Поговори с ним насчет вознаграждения.

– Охолодись, Себастьян! – нахмурился Николас Лаурай. – С каких это пор ты здесь распоряжаешься?

– Разве теперь это не мое заведение? Ты его только что проиграл в карты, не забыл? – Я взял со стола собственную расписку на шесть тысяч крон и поднес уголок листа к пламени свечи. – Так получилось, ничего не поделаешь.

– Но как же так? – пролепетал Николас, которого при этом известии едва не хватил удар.

– Не переживай. – Я похлопал его по щеке и пообещал: – Позже мы это обсудим.

Ори и Гастон принялись сгружать со стола золото; я передал Ленивцу купчую на «Янтарную русалку» и вышел на крыльцо, где уже стоял чем-то озадаченный Хмурый.

– Мы упустили пахартцев, – сообщил он.

– Как так? – невольно вырвалось у меня.

– Не знаю. Никто не видел, как они выходили на улицу, внутри их тоже нет.

Я нахмурился, потом махнул рукой:

– Бесы с ними! Никуда от нас не денутся.

– Найдем, – подтвердил Хмурый. – Суетные шибко, таких одно удовольствие ловить.

– Все, иди, – отпустил я его и вернулся в «Янтарную русалку» переговорить с теперь уже бывшим владельцем заведения. Многие денежные мешки захаживали сюда исключительно из-за близкого знакомства с Николасом, и терять такую клиентуру не хотелось. Да и связи с окрестными стражниками дорогого стоили.

Как на грех, Лаурай понимал это не хуже меня, и разговор затянулся до самой ночи. В итоге столковались о причитающейся ему четверти всех доходов, и цифра эта совершенно не устроила ни его, ни меня.

Мешок Костей обычно говорил, что «компромисс – это когда недовольными остаются обе стороны», и на компромиссы никогда не шел. Из-за своей ненасытности и погорел. Я не такой, я предпочитал с людьми договариваться.

До определенных пределов, разумеется, до определенных пределов…

Как бы то ни было, по рукам мы ударили, и я отправился домой. Посетители к этому времени давно разошлись; ночной персонал переворачивал стулья и готовился к уборке заведения.

Полумрак, ведра с грязной водой, тяжелый алкогольный дух – и ни следа недавнего великолепия. Будто в другом мире очутился.

Я вышел на крыльцо «Янтарной русалки», по-хозяйски огляделся и махнул рукой Ори, давая знак подогнать карету. Спустился по запорошенным снегом ступеням и вдруг краем глаза уловил некую странность.

Слишком густую тень? Снежную пелену? Туман?

Задумываться не стал, на чистом наитии крутнулся на месте и выставил перед собой трость.

Железный наконечник замер у лица невесть откуда возникшей пахартской девки.

– Верни золото, – потребовала наглая полукровка.

Двое смуглых громил с обнаженными тесаками начали расходиться в стороны, намереваясь взять меня в клещи, но я лишь улыбнулся.

– Какое еще золото? Вы все проиграли.

– Верни деньги! – будто не услышала меня девка. – Либо выкладывай десять тысяч, либо поплатишься за то, что святоши схватили человека, коему покровительствовал сам Ашну Черный, восьмой из владык Неба!

– Расписка вас, полагаю, не устроит? – ухмыльнулся я, недоумевая, почему медлят Ори и Гастон. Боковым зрением попытался различить хоть что-либо кроме тумана, но всю улицу заволокло непроглядной серой пеленой.

Или туман заполонил мою голову?

Ведьма!

– Не играй со мной! – оскалилась язычница. – Мне ничего не стоит вырвать из тебя твою жалкую душонку! Ты просто прах под ногами Владык!

Я сунул трость под левую подмышку и примирительно выставил перед собой раскрытые ладони.

– Спокойно! Думаю, мы способны уладить это маленькое недоразумение как подобает цивилизованным людям, так?

– Довольно игры в слова! Не тяни время!

– И в мыслях не было ничего такого, просто предлагаю обсудить снижение суммы, скажем, до семи тысяч. Иначе я останусь в убытке, а это неприемлемо по ряду объективных причин… – проникновенно выдал я и как бы невзначай поймал взглядом взгляд пахартской ведьмы.

Заточенные в душе бесы взвыли в беззвучном экстазе, я стремительно подался к остолбеневшей на миг девке и сразу отпрянул на безопасное расстояние. Отпрянул – а та беззвучно осела на мостовую.

Затянувший улицу туман начал быстро рассеиваться; язычники вскинули тесаки, но ничего сделать не успели.

– Стоять! – заорал я и махнул зажатым в руке шилом, с трехгранного клинка которого сорвалась и упала в снег одинокая капля крови. – Стоять или девке конец!

Бугаи заколебались, подарив мне возможность окончательно сбить их с толку.

– У вашей подружки пробита селезенка! – Я указал на зажимавшую проколотый живот девицу, лицо которой сравнялось цветом со свежевыпавшим снегом, и предупредил: – Лечебница Святой Милости через три квартала, не уложитесь в четверть часа, ей конец!

У раненой язычницы вырвался протяжный стон, и я не преминул заверить громил:

– А полезете, одного точно положу! Тогда вам далеко не уйти!

И – сработало! Пахартцы подхватили девчонку на руки и поволокли к выходу из переулка!

А миг спустя до меня донесся удивленный возглас.

– Святые угодники! – охнул Ори. – Что за бесовщина?!

Нас разделяло не больше дюжины шагов, но охранник озадаченно вертел головой по сторонам.

– Мастер Себастьян! – завопил он.

– Глаза протри, – с деланым безразличием посоветовал я, спрятав шило в чехол на поясе.

– Мастер! – только сейчас заметил меня телохранитель и рявкнул: – Гастон, ты там уснул, что ли?! Беса в печень! Шевелись давай!

Сидевший на козлах крепыш взмахнул вожжами и подогнал к нам карету.

– Извините, мастер, – смутился Гастон. – Задремал, видно. Далеко за полночь, вот и сморило…

– Ерунда, – отмахнулся я, встал на подножку и попросил: – Ори, как отвезете меня, езжайте в пахартский квартал, передайте Хмурому, чтобы навестил лечебницу Святой Милости. И, прежде чем девку под пирс спустить, пусть голову отрежет. Он поймет.

– Хорошо, мастер, – кивнул телохранитель, ничем не выказав своего удивления столь необычным приказом.

Забравшись в карету, я откинулся на спинку сиденья и несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая сбившееся дыхание и дожидаясь, пока утихнет лихорадочное сердцебиение. Случившееся просто не укладывалось в голове. Последний раз на меня покушались шесть лет назад, и вдруг – это. На эдаком пустяке едва не погорел!

Святые угодники, простая пахартская ведьма своим мороком чуть душу из меня не вынула!

Ну да никуда она не денется.

Это мой город. Мой, а не каких-то залетных язычников.

Это мой город – так я думал ровно до тех пор, пока не подъехал к ресторации. А вот там сразу вспомнил, что в этом пруду водятся рыбины покрупней и позубастей.

На крыльце меня дожидался Джек Пратт.

Он стоял с непокрытой головой, но нисколько не беспокоился из-за сыпавшегося с неба снега. И вид у него был – краше в гроб кладут.

– Себастьян, – вздохнул рыжий пройдоха, когда я приблизился, – у меня серьезные неприятности, и ты должен мне помочь.

– Именно – должен?

– Боюсь, что так…

Часть вторая

Холодный металл

Месяц Святого Фредерика Копьеносца

Год 989-й от Великого Собора

1

– Бесы! – выругался я.

Бесы! По-другому и не скажешь.

Когда посреди ночи к тебе является старый приятель с просьбой о помощи, нельзя просто взять и послать его куда подальше.

Тем более если это и не просьба вовсе.

– Идем! – махнул я рукой, поднялся в кабинет и первым делом налил нам выпить. Джек молча принял бокал, выхлебал двойную порцию яблочного бренди и огляделся, словно первый раз сюда попал.

– Аскетично, – голосом полным скепсиса выдал он, усаживаясь в кресло.

– Ты обстановку обсудить зашел, – поморщился я, – или о помощи попросить?

– Аскетично, говорю, у тебя, – как заведенный заладил Пратт, достал кисет и принялся набивать трубку. – Стол, пара кресел, буфет. Несолидно как-то. Вот у меня кабинет – это кабинет!

– Не имею обыкновения ночевать на работе, – оборвал я приятеля и повысил голос: – Ты чего приперся, Джек? Какого беса тебя посреди ночи принесло?

– У меня проблемы, – объявил заместитель главы всесильной Охранки, будто это объясняло решительно все.

– Ты уже говорил, – напомнил я.

Джек затянулся, выдохнул к потолку струю пахучего дыма и потер переносицу.

– Все плохо, Себастьян, – вздохнул он. – Все очень плохо.

– Плохо насколько?

– Меня и Готье отстранили от расследования.

– Ожидаемо, – пожал я плечами и отпил бренди. – А ты чего ждал?

– Да уж не этого, – поморщился Пратт. – Герцог Арно лично просил Якоба Ланье не раздувать скандал, но тот даже слушать ничего не стал. Представляешь? Ходят слухи, старик заручился поддержкой принца Августина, а того типа из Пурпурной палаты, что обнаружил тело, до сих пор так и не отпустили. Следователи надзорной коллегии допрашивают его уже вторые сутки.

– Значит, появились зацепки, – решил я.

Глава надзорной коллегии Якоб Ланье славился умением держать нос по ветру, и портить отношения с внучатым племянником его величества без веских на то оснований он бы точно не стал.

– И кстати, – уставился я на приятеля, – а с чего бы это герцогу Арно опасаться огласки?

– У Пурпурной палаты и без того репутация не самая лучшая, а тут еще это, – фыркнул Джек, потом встрепенулся: – Ты ведь не думаешь, что наконечники похитили с его ведома?

– У его светлости репутация тоже не самая безупречная. А что касается наконечников… зачем они вообще кому-то могли понадобиться? О Высших ничего не слышно уже лет десять. Так какого беса?

– А вдруг кто-то уцелел?

Я в ответ лишь неопределенно поморщился.

Если кто-то из Высших и таился все это время, для него нет абсолютно никакой разницы, сколько проклятых наконечников находится в распоряжении Стильга – дюжина, две или один-единственный. Ему в любом случае хватит. А втайне от всех собрать целую армию нечистых, как это некогда проделал Жнец, никому не по силам. Экзорцисты ордена Изгоняющих и экзекуторы «Пламенной Длани», обжегшись на молоке, теперь на воду дуют. Да и остальные службы не дремлют. Так зачем тогда заваривать эту кашу?

– Казначейского ревизора отыскали? – прервал я затянувшееся молчание.

– Нет, – мотнул головой Пратт и достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист писчей бумаги. – Но в загородном доме нашли тайник, а в саду были следы недавнего ритуала.

– Вот как? – хмыкнул я, разворачивая опись обнаруженных в схроне вещей.

Большую часть их составляли книги, и книги запрещенные, за чтение которых в Норвейме, а с недавних пор и в Драгарне, сразу отправляют на костер. Да и у нас по головке не гладят. А если и гладят, то исключительно раскаленным железом и никак иначе.

Улика – весомей некуда, смущала лишь некоторая разношерстность собрания. И было совершенно непонятно, как расценит сей факт Ференц Ольтер. Решит он, что виной всему неразборчивость неофита, или заподозрит злой умысел истинных преступников, которые надергали с бору по сосенке и оставили эту сборную солянку в качестве доказательства вины.

Лично я ставил на второе.

– Если никто в виновности клерка не сомневается, – вернул я список приятелю, – то зачем ты здесь? Негоже заместителю главы Охранки якшаться с человеком столь сомнительной репутации.

– Хватит! – не выдержал Джек и хлопнул ладонью по столу. – Если ты прав насчет подчиненного Готье…

– Подчиненного Готье и твоего подчиненного тоже, – напомнил я.

– Да, да, – страдальчески сморщился Пратт. – Так вот, если ты прав и Ольтер расколет этого засранца из Пурпурной палаты, мне даже гарнизон в каком-нибудь захолустье не доверят. Как бы самому в кутузке не оказаться…

– И?

– Отойдет расследование братьям-экзорцистам, и ты сможешь направить его в нужную сторону.

– Возможно. Но все мои связи в ордене Изгоняющих – это отец Доминик, которого водишь в баню ты, а не я.

– Ты – их официал, твоим словам доверия больше.

– Думаешь?

– Уверен, Себастьян. Я знаю отца Доминика, к тебе он прислушается.

– Хорошо, – обреченно вздохнул я, не видя никакой возможности отказать приятелю в его просьбе, – попробую с ним переговорить. Но ничего не обещаю.

– А ничего и не надо обещать. Просто поговори.

Я покивал головой и задал вполне резонный в этой ситуации вопрос:

– А мне что с того?

Джека будто паралич разбил.

– Ты… – после театральной паузы выдавил он из себя. – Да я для тебя всегда… А ты… Как ты только можешь, Себастьян, быть таким меркантильным? Неужели наша дружба для тебя ничего не значит?

– Дай подумать… – Я уставился в потолок, потом перевел взгляд на приятеля и отрезал: – Нет, Джек, не в таком деле.

– Чего ты хочешь?

– Услуга за услугу.

– Договорились.

– Точно?

– Точнее не бывает!

Мы пожали друг другу руки, Джек допил бренди, поправил шейный платок и отошел к двери.

– Жду от тебя хороших вестей, – уже оттуда предупредил он.

– Проваливай, – прорычал я в ответ.

Рыжий пройдоха не заставил себя просить дважды и отправился восвояси. Я встал у окна и, глядя в ночь, стал прикидывать, стоит ли овчинка выделки.

По всему выходило, что ввязываться в эту историю слишком рискованно, но у меня было не так много друзей, чтобы ими разбрасываться. К тому же Джек и в самом деле мог оказаться полезен. Услуга за услугу, да?

Это соображение в итоге и решило дело.

Следующим днем на дворцовой площади оказалось неожиданно многолюдно. И пусть на головы зевакам с неба сыпались хлопья мокрого снега, а порывы резкого ветра так и развевали полы длинных плащей, никто и не думал расходиться. Наоборот, будто привлеченные светом ночника мотыльки, горожане понемногу стягивались к памятнику Святому Огюсту.

От меня же все шарахались как бесы от ладана. Заслышат за спиной звон колокольцев, обернутся – и сразу, потупив взор, отходят в сторону, словно их застукали на чем-то непристойном.

Точно ведь не почтить память герцога Гастре собрались, но тогда зачем?

Я внимательно огляделся по сторонам, не заметил ничего подозрительного и неспешно двинулся дальше. Неспешно – не из-за опасения влипнуть в неприятности, просто подошвы не слишком удачных сапог так и скользили по обледенелой брусчатке площади.

Как бы не растянуться на камнях, вот конфуз будет…

Тут ветер изменил направление и до меня донесся хорошо поставленный голос уличного проповедника.

– Скоро уже, совсем скоро грядет год тысячный от Великого Собора, время расплаты за грехи наши! Терпение Святых не безгранично, и спустятся они на землю, дабы собственноручно выжечь Скверну из душ людских! Покайтесь! Покайтесь и призовите покаяться родных и близких! Всякий грешник – это пособник Извечной Тьмы, слуга Осквернителя, чье поганое нутро вмещает в себя саму Бездну!

Откуда появились парни в неприметных серых камзолах, честно говоря, не заметил. Вот еще рядом с проповедником никого не было, а миг спустя ему на голову накинули черный мешок, заломили руки за спину и втолкнули в споро подъехавшую карету.

Зеваки только охнуть успели, а сотрудники Охранки уже укатили восвояси, словно их и не было вовсе. От дворцовых ворот к памятнику направился караул гвардейцев, и толпа начала стремительно редеть.

Лихо проповедника скрутили, ничего не скажешь. И вовремя.

Чернь хлебом не корми – дай страшные предсказания послушать. Говорят, на миру и смерть красна, а всем миром так и вовсе помирать не страшно. Отчасти приятно даже осознавать, что не один сдохнешь, а всем сразу конец придет.

Наивные! Будто Святым есть какое-то дело до придуманного людьми летоисчисления. Там, наверху, что тысячный год, что девятьсот девяносто девятый – разницы никакой. И когда переполнится чаша терпения Их – не ведомо никому.

Пути Святых неисповедимы, все так.

Цокая по обледенелым камням набойками и позванивая серебряными колокольчиками, я обогнул центральные ворота дворцового комплекса, перешел по мосту через безымянный приток Эверя и свернул к служебному входу. Там снял правую перчатку, стянул с пальца перстень официала ордена Изгоняющих и позволил приданному гвардейцам брату-экзорцисту рассмотреть выбитый внутри серебряного ободка номер.

– Проходите, – разрешил монах и отошел в будку сделать соответствующую запись в журнале регистрации, даже не поинтересовавшись целью моего визита.

Главная резиденция ордена Изгоняющих издавна располагалась на территории дворцового комплекса, и появление здесь братьев-экзорцистов никого не удивляло. Как не удивляло и желание некоторых официалов скрыть от любопытных глаз свое лицо, благо устав ордена разрешал нам в исключительных случаях использовать одеяния братьев.

Служебный кабинет отца Доминика ютился под лестницей и больше напоминал каморку уборщика или монашескую келью. Впрочем, аскезу хозяин этого помещения не исповедовал, и в самой комнатке было очень уютно, а через небольшое окошко по утрам сюда даже заглядывало солнце.

– Простите меня, отец, ибо я согрешил, – проходя внутрь, глухо произнес я.

Отец Доминик оторвался от раскрытой книги, на миг недоуменно сдвинул брови, а потом басовито расхохотался.

– Заходи, Себастьян! – разрешил он, отсмеявшись. – Отличная шутка. Повеселил старика.

Я снял шляпу, широкие поля которой покрывала настоящая корка заледенелого снега, повесил ее на вбитый в стену крюк, пристроил рядом плащ, и на полу под ними моментально растеклась лужа.

– Не обращай внимания, – успокоил меня отец Доминик, поднялся из-за стола и подошел к растопленному камину. – Проходи, проходи. Не стой в дверях.

Росту хозяин кабинета был невысокого и едва доставал лысой макушкой мне до середины груди, при этом отличался изрядной упитанностью и нисколько не походил на человека, отвечавшего в ордене за сотрудничество с королевской тайной службой. Он и на обычного экзорциста похож не был, скорее напоминал развеселого монаха из какой-нибудь провинциальной обители.

Я уселся на табурет и вытянул к камину озябшие руки; отец Доминик всучил мне кружку с горячим вином, после наполнил из подвешенной над огнем закопченной посудины собственный кубок, осторожно отхлебнул и спросил:

– Позволь поинтересоваться, какие неотложные дела заставили тебя покинуть дом в столь ненастную погоду?

Не зная, с чего начать, я сделал глоток подогретого с медом и пахартскими специями вина, шумно выдохнул и улыбнулся:

– Какие дела? Как обычно – грустные и ужасные. Именно так. Грустные и ужасные.

– Так поведай о них, облегчи душу, – попросил хозяин каморки, и на его круглом лице появилось выражение нешуточной заинтересованности. Насквозь фальшивое, само собой.

– Пропажа наконечников из хранилища казначейства, – напрямик озвучил я цель своего визита.

– Вот уж действительно происшествие грустное и ужасное, – печально заключил отец Доминик. – Но ты ведь уже передал следователям свой отчет, – как бы невзначай уточнил он. – Что же тебя беспокоит?

Я отпил обжигающего напитка и в свою очередь поинтересовался:

– Вам не кажется, что в сложившейся ситуации расследование должен вести орден?

– Возможно, возможно, – покивал куратор, после чего в глубокой задумчивости потер подбородок и смежил веки: – И, поскольку компетентных следователей у ордена немного, полагаю, ты вызовешься помочь?

– Разумеется!

– Какой тебе в том интерес? – От образа добренького толстячка не осталось и следа, вопрос был задан голосом жестким и требовательным. Будто на уроке в семинарии, где отец Доминик преподавал, попутно высматривая для вербовщиков королевской тайной службы смышленых послушников.

– Мне? – хмыкнул я. – Не нравится мне это дело, так скажу. И хочу разобраться в нем, прежде чем меня попытаются сделать козлом отпущения. Вне ордена мало кто знает о свойствах проклятого металла столько, сколько знаю я.

– Все так, все так, – вновь кивнул куратор. – Случившееся и в самом деле взволновало всех, и вне зависимости от того, насколько ты сейчас со мной откровенен, взять расследование в свои руки в интересах ордена…

– Но? – уловил я в этих словах некую недосказанность.

– Но принять подобное решение может лишь его преосвященство, – вздохнул отец Доминик, – а наш нынешний поводырь полагает главным предназначением ордена заботу о чистоте душ людских, обслуживание же интересов Короны представляется ему делом неприглядным.

– С его предшественником таких проблем никогда не возникало.

– Жизнь в Драгарне наложила на его преосвященство свой отпечаток, – признал монах. – С другой стороны, проклятые наконечники – это наша ноша, и недостойно перекладывать на мирян заботу об Извечной Тьме, облаченной в металл. Посему я незамедлительно переговорю на этот счет с секретарем его преосвященства.

– Прямо сейчас? – удивился я, когда отец Доминик направился на выход.

– А смысл откладывать дело столь важное, сколь и неприятное? – пожал тот пухлыми плечами и предупредил: – Скоро вернусь.

Но вернулся он нескоро. И вернулся донельзя озадаченным.

– Что-то случилось? – забеспокоился я. – Как сходили?

– Хорошо сходил, – успокоил меня отец Доминик.

– И что решили?

– Завтра в полдень тебя вызывают на аудиенцию к его преосвященству.

– Вот как? – поразился я. – Зачем?

Брат-экзорцист только руками развел.

– Какова вероятность принятия положительного решения?

– Об этом ведают только Святые, – честно признался отец Доминик.

– Пути Святых неисповедимы, – в который уже раз за последнее время припомнилось мне.

Куратор допил остававшееся в своем кубке вино и вдруг спросил:

– Давно видел Леопольда?

Леопольдом звали привезенного мной из Довласа сына Ричарда Йорка – ныне покойного капитана тамошней Гвардии. Долгие годы жизнь в Ричарде поддерживала одна лишь Скверна, и потому его отпрыск обладал врожденной восприимчивостью к потустороннему. У мальчишки были все задатки, чтобы стать необычайно сильным экзорцистом, и сейчас он проходил обучение в семинарии ордена, где за ним и присматривал отец Доминик.

– На той декаде к ним заходил, – припомнил я. – А что?

– Последние дни он какой-то сам не свой, – поведал мне брат-экзорцист. – Рассеянный, раздражительный. На занятиях, такое впечатление, витает в облаках…

– Может, влюбился? – предположил я. – Четырнадцать лет парню.

– Может, и влюбился, – не стал спорить отец Доминик. – Но ты все же поговори с ним, хорошо?

– Прямо сейчас и зайду, – решил я, натягивая сырой и холодный плащ. – Значит, завтра в полдень?

– Именно так.

– Тогда увидимся.

Я попрощался с собеседником и покинул жарко натопленную комнатушку. А только вышел на улицу, и стылый ветер немедленно швырнул в лицо хлопья мокрого снега.

Да уж, разгулялась непогода…

Перед тем как отправиться в гости к Берте, я привычно уже заглянул переодеться в странноприимный дом, но на этот раз одеяние экзорциста оставлять там не стал, а запихнул во вместительный дорожный саквояж и прихватил с собой. После перебрался с балкончика черного хода на широкий карниз «Королевского ключника», влез в свой номер и, решив лишний раз не светиться на людях, покинул гостиницу через крытую галерею.

В такую погоду проще простого на хвост шпика посадить; стоит поберечься. Особенно если это ничего не стоит…

Усмехнувшись нечаянному каламбуру, я поднял ворот плаща и зашагал по безлюдной улице. Все ж умные, все давно забились кто куда, лишь бы не мерзнуть, один я за компанию с паранойей круги по переулкам нарезаю, даже зимнее ненастье не помеха. Нет бы извозчика поймать…

Отмахнувшись от невесть с чего нахлынувшей жалости к самому себе, я свернул в арку, срезал через уютный дворик и вышел прямиком на набережную Эверя. Студеный ветер с реки едва не сбивал с ног, пришлось пригнуться и чуть ли не бегом взбежать на мост. И там, уже на середине реки я вдруг поймал себя на желании перегнуться через каменное ограждение и посмотреть в черную воду.