Электрические методы обогащения. Правдивая история о виртуальных амебах, современном инновационном предпринимательстве и прочей ерунде типа любви и смысла жизни

В начале весны ничего не подозревающие друзья вдруг попали, как выражаются телевизионные дикторы, «в самый центр эскалации напряженности» на российско-осетино-грузинской границе. То есть ясное дело, что никакого влияния на ход событий в зоне конфликта никто из них не оказал. А воюющие стороны даже предположить не могли, что определили будущую судьбу каких-то молодых московских инженеров. События, за которыми Санчес рассеянно, с апатичностью безголового манекена наблюдал, сидя перед телевизором в трусах и с бутылкой пива, вдруг неожиданно ворвались в его жизнь звонком обеспокоенного сокурсника. Редкая военная радиоинженерная специальность, которой Санчес в составе мужского большинства своего факультета добровольно-принудительно овладел на военной кафедре университета, дабы не маршировать солдатом-срочником, вдруг стала крайне востребованной в Российской армии с учетом новых геополитических нюансов на южных рубежах страны. Указ о призыве младших офицеров его профиля, по слухам, уже лежал на столе президента.

– Пойми, чувак, – истерически причитал сокурсник, – по окончании военной кафедры нам выдадут военный билет и присвоят звание. А с ними и повесточку – бах! И от шести до двенадцати месяцев минимум пойдем служить. Заметь – сразу на войну! Не солдатами, так лейтенантами. Тебе не один байт, в каких сапогах маршировать?

– И че?

– Аспирантура, братан. Без вариантов. Пока все не уляжется там с этими горцами. Только у нас теперь будет конкурс сумасшедший, надо другие варианты искать…

Санчесу было, в принципе, все равно, в какой аспирантуре проходить практику. Можно было и в родном вузе побиться. Какой, к ежам, конкурс с его кармой и списком научных работ?! А все хвосты обрубить – пара недель, если взяться по-настоящему. Или можно пойти в какой-нибудь из многочисленных научных институтов по специальности. Он мог рассчитывать не только на хорошую рекомендацию научного руководителя, но и на поддержку родителей. Другое дело, что вкалывать по-настоящему, по-взрослому, очень не хотелось. По крайней мере, пока. Стирать в пыль свой гениальный мозг за аспирантскую стипендию или зарплату мелкого научного насекомого? Как бы не так!

Тем не менее безвозмездное служение отчизне в чине младшего лейтенанта вообще не входило в планы Санчеса. «В жизни всегда есть место, куда послать подвиг». Нужно было определяться, причем достаточно срочно.

Решение принимали на расширенном семейном ужине с участием всех сколько-нибудь значимых в научном мире родственников и знакомых. Ударно налегли на аперитивы. Понимание настигло аудиторию на третьей бутылке:

– Проставишься своему научному руководителю, то есть мне, и оппоненту – я тебя с ним познакомлю. Мировой мужик! Был. Пока не спился. Вот и все кандидатские минимумы.

Двоюродный брат мамы Сергей Александрович Коровин работал в НИИ прикладных систем управления ученым секретарем и руководил собственной лабораторией, где чуть ли не с конца восьмидесятых пустовало несколько аспирантских вакансий.

– Еще отнести шоколадку в отдел кадров и, конечно, отметиться в первом отделе! А потом до осени наслаждайся свободой, пока не наденут хомут. Ближе к Новому году обсудим твою тему и план научных работ, но особо перетруждаться не придется… – инструктировал дядя Санчеса, бросая сладострастные взгляды на запеченную утку в центре стола. Утка к подобным знакам внимания была совершенно равнодушна и к тому моменту уже абсолютно остыла.

– Главная задача науки об управлении – доказать, что такая наука все-таки существует! – любил назидательно повторять на домашних посиделках Сергей Александрович. – И когда мы это наконец докажем, можно будет спокойно заняться проблемами управления…

Санчес бывал в сером бетонном здании НИИ прикладных систем управления в нескольких минутах ходьбы от метро «Калужская» только однажды – когда тот же Сергей Александрович организовал для его галдящего 6-го класса ознакомительную экскурсию в «сердце российской науки». Сердце это, как и весь научный организм страны, тогда переживало состояние, по симптомам очень похожее на клиническую смерть. Тем не менее институт произвел впечатление – он был похож скорее на языческий храм, чем на строгую научную организацию. По широким пустынным коридорам массивного здания сквозняк яростно гонял утомленных духов научной мысли. Творческая свобода казалась почти осязаемой в дыму прокуренных лестничных пролетов. За высоченным забором, отделявшим территорию института от шумных московских улиц, под защитой кленовой аллеи, живописных газонов и большого пруда с лебединым уютом на деревянном островке, люди придумывали вопросы, на которые еще только предстояло искать ответы. Что еще в этом мире может быть более захватывающим?

Но самым сильным впечатлением от той школьной экскурсии стало посещение компьютерного зала. Прохладное помещение ослепило вошедших яркими мерцающими лампами и оказалось домом для искусственного разума, таинственным образом рассортированного по огромным белым шкафам. Рожденный еще в те далекие времена, когда компьютеры были большими, а программы для них – маленькими, этот быстро состарившийся разум медитировал, издавая ровный электрический гул. Время от времени его покой нарушался надрывным визгом большого матричного плоттера. Сотрудники института пренебрежительно называли «большой разум» старым мейнфреймом IBM, хотя он мог, по словам лаборанта-экскурсовода, вместить в себе всю библиотеку конгресса США – крупнейшую в мире. Интересно, что именно в этом месте своей торжественной речи лаборант почему-то тихонько хмыкнул. Он также пояснил, что прожорливый монстр сохранял право на жизнь и исправно «кушал электричество» исключительно благодаря хранящимся в нем каким-то важным научным алгоритмам. В зале стояли и новенькие, куда более шустрые «писишки», выглядевшие при этом совершенно несерьезно по сравнению со своим «большим братом». Люди в белых халатах деловито общались со множеством мониторов, на столах валялись сотни дискет, бумажные распечатки и старые перфокарты, которые использовались для заметок. Санчес стоял за спиной лаборанта и смотрел как завороженный на его тонкие быстрые пальцы, плясавшие по клавиатуре. Санчес завидовал и примерял на себя роль компьютерного лаборанта. Однако по окончании экскурсии, когда Сергей Александрович угощал школьников чаем с конфетами в своем просторном кабинете, Санчес подумал, что ученым секретарем, в общем, тоже быть неплохо. В собственном кабинете как-то уютнее. А командовать «большим разумом» можно и со своего персонального терминала через локальную сеть института.

Эта экскурсия, по сути, определила всю дальнейшую карьеру Санчеса. Практически все его жизненные интересы – от первого игрового пентиума, выпрошенного у родителей ко дню рождения в том же году, до избранной специальности и дипломной работы – были связаны с вычислительными машинами. Своим маниакальным увлечением компьютерным разумом Санчес на весь Долгопрудный заслужил репутацию не только подающего надежды алгоритмиста, но и чудака с замашками гения. Хотя особого повода для этого не было – его код отличался простотой, надежностью и чистотой, но, что называется, без изыска. Его курсовые больше напоминали сочинения трудолюбивой, но лишенной фантазии отличницы, чем творения неряшливого гения. Санчес осознавал, что гениальным программистом ему, скорее всего, не стать. Понимал это – и переживал про себя, отчетливо представляя, что отказаться от программирования не сможет никогда. В мире программ он чувствовал себя куда более комфортно, чем в обществе живых людей. Санчес удовлетворенно замечал, что даже в общении с противоположным полом чувствует себя более раскованно и открыто под защитой компьютерного фаервола[8]. После множества неудачных попыток затащить к себе в постель хоть сколь-нибудь симпатичную девушку, он добился успеха только после бурного интернет-романа в стиле «Одиночества в Сети». Когда они наконец встретились вживую, им было уже не до разговоров.

На неподготовленную девушку произвести впечатление при росте в 169 см, болезненной бледности и невзрачной физической комплекции было довольно сложно.

К концу июня Москва только-только освободилась от удушающих пробок, отправив существенную часть своих обитателей на заслуженный отдых поближе к морю. А Санчес официально стал дипломированным специалистом в области прикладного системного анализа и практически одновременно с этим получил звание младшего лейтенанта запаса ВВС вместе с предложением явиться в районный военкомат за военным билетом. Диплом, пусть и не красный, он взял в руки с чувством глубокого облегчения и удовлетворения. Повестку скомкал и бросил в коробку для почтового спама, поставленную заботливой уборщицей в подъезде. Хорошо, что друзья и подружки звонили Санчесу на мобильный. А все звонки на домашний номер принимал автоответчик, который без запинки сообщал любому желающему, что Александр Санин отбыл по поручению университета в длительную экспедицию на Северный полюс и вернется лет через десять.

После унылой десятилетки в школе и пяти напряженных лет в университете Санчес впервые чувствовал себя по-настоящему свободным. До этого вся его свобода была какой-то условной, лимитированной, с четко размеченными стенами, полом и потолком. Даже дальние походы с туристическим кружком, а позже – с друзьями, давая ощущение взрослости, всегда строго отмеряли временные и пространственные промежутки свободы. Неминуемый обратный отсчет до возвращения к повседневным обязанностям отрезал от каждой свободной минуты несколько обидных секунд, делая их не такими наполненными, как хотелось бы. Сейчас же все было по-другому. Он был свободен от родителей, обязательств, каких-либо лишних ожиданий. Жизнь принадлежала ему отсюда и до гроба – так, по крайней мере, казалось. Это было непривычное чувство. Санчес понимал – ему потребуется время, чтобы научиться дышать свободно, ходить свободно, думать свободно, любить свободно. Так должен чувствовать себя птенец, впервые самостоятельно поборовший силу земного притяжения и взлетевший выше собственного гнезда: «Я могу лететь в любую сторону, но пока сам не знаю, куда же мне действительно хочется».

Можно уехать в Гоа или во Вьетнам и пожить там годик-другой. Вряд ли когда-нибудь для этого представится лучшая возможность. Можно подать документы в аспирантуру какого-нибудь университета Канады или Австралии. Можно напроситься в экспедицию в Антарктиду.

Хотя… Лето можно прекрасно провести и в Москве, которая не перестает удивлять все новыми горизонтами морального падения. Просыпаться к обеду и ложиться с рассветом. Пить и курить в любых физиологически доступных количествах. Ночевать у кого угодно и с кем угодно…

Родительские предохранители вынуты, вместо них контакты напрямую скреплены мощным стальным прутом юношеской взрослости. Можно пропустить через него хоть миллион вольт. Даже больше. Можно даже стать таким, как Димыч…

Димыч вообще был полной противоположностью Санчесу. Высокий, светловолосый, спортивный, подтянутый, с подкупающей преподавателей и девушек широченной улыбкой, он обладал редкостным остроумием и незаурядным умом. Особой успеваемостью не отличался, но и не стремился к этому, демонстрируя надменный цинизм в отношении к учебному процессу.

Димыч отправился в аспирантуру НИИ ПСУ с Санчесом «за компанию». Он тоже искал варианты устроиться в жизни с наименьшими трудозатратами и обязательствами. Он даже получил для этого на родной кафедре посеревший, с разъеденными плохим копиром буквами листок А4 с длиннющим списком документов и требований по кандидатскому минимуму для поступления в аспирантуру. Взглянув на список, Димыч приуныл и представил, что тут ни обворожительная улыбка, ни терпеливая мама не помогут – придется по-настоящему вкалывать, чтобы отвоевать свои позиции в конкурсе, сражаясь за одно из трех несчастных мест как минимум с десятком сокурсников-ботанов. Таких, как Санчес.

Но аспирантура нужна обязательно! В его памяти были свежи предания об улыбчивом старшем сержанте Васильеве с жестко поставленным ударом, который на летних сборах военной кафедры после четвертого курса заявил перед строем:

– Это мы, мать вашу, сейчас еще добрые. Вот вы еще годик отучитесь – и добро, мать вашу, пожаловать к нам в часть. Вот тут мы вас научим родину любить до оргазмического экстаза. Родина, мать вашу, ждет не дождется возможности вставить флаг в ваше розовое куда надо! Разумеете, пацаки?

Именно Димыч, плохо различимый в строю таких же бурых от стирок ношеных униформ, ответил ему тогда тонким молодецким фальцетом:

– Хрен вам, товарищ генерал!

Заработанные за пару секунд +100 баллов к карме стоили ему ночи, проведенной за надраиванием туалета в казарме. Это еще за «генерала» сержант не загнобил его окончательно. Для Санчеса, который из-за своего маленького роста стоял в самом конце колонны, болезненно переживая каждый день этих сборов и не имея сил выдержать взгляд злобного сержанта, Димыч мгновенно стал объектом восхищения.

«Этот парень в жизни не пропадет. Держись, Сашенька, за него» – в образе собственной мамы явился Санчесу его внутренний голос, когда он засыпал на скрипучей солдатской кровати. Во сне Димыч – командир отряда – падал, сраженный вражеской пулей в самый кульминационный момент атаки, и он, Санчес, его верный боевой товарищ, подхватывал знамя полка и становился народным джедаем…

Александр Санин пригласил своего друга разделить с ним радости и невзгоды аспирантской халявы в торжественной обстановке. Они стояли на лужайке за дачным домиком случайного знакомого, таращась на звезды, чуть пошатываясь от импульсов неравномерного вращения земли и стараясь как можно ровнее удобрить аккуратно подстриженный газон перед собой:

– Только без дураков… Мы не просто от армии косим. А поднимаем российскую научную мысль на новую высоту.

– У меня от одного слова «наука» все в душе встает! Кроме того, я к сержанту Васильеву в любовники родины точно не хочу! Клянусь третьим размером своей бабушки трудиться на благо российской кибернетической науки, пока научная мысль совсем не распухнет и не отвалится…

В конце концов, какая разница, где аспирантуриться, если кандидат технических наук получает надбавку в две тысячи рублей к зарплате, а самый захудалый переводчик технической документации в любой программистской конторе стартует с двадцати тысяч в этой же валюте. Причем вне зависимости от того, что у него в багаже – выкачанная из Интернета курсовая или полноценная диссертация.

Лето пролетело, как одна субботняя ночь. Зажигали так, что даже Димыч, бывалый тусовщик и дебошир, много лет потом вспоминал с восхищением этот бешеный летний марафон экспериментальной музыки, экспериментальных женщин и экспериментальных способов расширения горизонтов молодого сознания. Случайные подработки в качестве переводчиков, сопровождавших научные и деловые иностранные делегации, создавали минимальный необходимый денежный поток. Времени свободного было хоть отбавляй. Достойная компания при наличии денег и времени собиралась сама собой вокруг молодых симпатичных интеллектуалов.

Дима наконец реанимировал свою дребезжащую «Тойоту Короллу» 1989 года выпуска, которую за копейки приобрел еще весной, но все никак руки не доходили поменять генератор. Санчес, у которого даже не было водительских прав, всегда с восхищением садился на вмятое до каркаса пассажирское сиденье, отправлял локоть в открытое окно и дышал московской пыльной духотой. Останавливаясь на светофорах, машина наполнялась запахами табака прошлых владельцев, духов недавних подружек и еще какими-то еле уловимыми, но очень приятными ароматами молодости, свободы, кайфа и независимой почти взрослой жизни. Когда машина делала резкий рывок от одного светофора к другому, тугой воздух бросал в окно запах тысяч движущихся механизмов. Санчес завидовал той легкости, с которой Димыч усаживал и даже иногда укладывал в эту развалюху на колесах породистых женщин, и мстил ему потихоньку тем, что мог позволить себе пару бутылок холодного пива. Димыч за рулем только судорожно сглатывал слюну.

Поводы загулять возникали и накапливались быстрее, чем их успевали обмывать. Когда поблекли и стерлись из памяти подвиги, связанные со сдачей экзаменов, получением диплома или присвоением воинского звания, – пошла череда дней рождения. Среди друзей и знакомых оказалось на удивление много Близнецов, потом Раков и, наконец, Львов… Праздновали весело, с размахом. Часто путаясь – где, с кем и по какому поводу. Однажды, сцепившись с какими-то малознакомыми уродами, пьяный в дым Санчес впервые в жизни серьезно, до крови, подрался. Этот факт не вызвал у него никаких признаков когнитивного диссонанса или других побочных эмоциональных потрясений, а лишь добавил эйфории от ощущения собственной взрослости. Последние оковы пали. Все это стало поводом для еще одной недельной «отходной» тусовки с добавлением в праздничный рацион таблеток и каких-то уже совершенно непотребных уличных девок.

Санчес выныривал в реальный мир на несколько дней, приводил себя в порядок активированным углем и аспирином, делал по просьбе родителей пару незначительных семейных дел и снова хватался за телефон, если он до этого времени сам не вырывал его из приличного мира приглашением на очередную вечеринку.

Однажды пасмурным августовским днем Санчес пришел в себя на диване в холле какого-то большого дома. Рядом самозабвенно храпел прыщавый хозяин вечеринки, который накануне мучительно нудно гнусавил про свое гламурное детство. Нестерпимо хотелось пить. Пробираясь между пустыми бутылками и телами спящих людей в том направлении, где, по всем признакам, должна была располагаться кухня, Санчес увидел в проеме распахнутого настежь окна, как сильный ветер срывает первые желтые листья с молодой березки у забора. Возле окна курил незнакомый парень, на лице которого явно отпечатались признаки мучительной борьбы с излишком свободных радикалов в печени.

– Видно, пришло время расчехлять свою совесть, чтобы не зависнуть в этом блаженном экстазе надолго, – неожиданно озвучил свои мысли Санчес, чтобы отвлечь незнакомца от мучительной борьбы со свободными радикалами.

– Блаженны шуты и дураки, ибо они не ведают укоров совести, – задумчиво откликнулся незнакомец.

– Остро… Откуда такая житейская мудрость?

– То ли Библия, то ли Стругацкие. Сейчас уже и не вспомнишь…

Остатки своих накоплений Санчес и Димыч потратили на поездку в Египет.

В Дахабе Санчес существенно пополнил собственную «книгу рекордов»: он впервые взял в руки кайт[9], впервые обкурился до состояния овоща, так что вдруг неожиданно разгадал послание внеземных цивилизаций, зашифрованное в мерцании огромных звезд. Даже записал это послание, чтобы не забыть, но куда положил – потом так и не смог вспомнить. Впервые переспал с девушкой, тоже имеющей контакт со звездами, даже не удосужившись узнать ее имя. Димыч уверенно вел и в спортивных, и любовных дисциплинах, не выходя из роли терпеливого и верного наставника для своего товарища – как в море, так и на пляжных дискотеках.

Они вернулись в Москву без копейки, но довольные и ощутимо повзрослевшие. Бабье лето по инерции, как разогнанный маховик, еще немного побудоражило их маленькими радостями, но видно было, что кинетическая энергия вращения угасала и терялась буквально на ходу. С первыми ночными заморозками разгульная лихорадка лета окончательно выветрилась.

– Взросление – это когда идешь на морозе без шапки и чувствуешь себя не крутым, а дебилом! – с горечью констатировал Димыч.

Начались затяжные сентябрьские дожди. Друзья и подружки один за другим покидали строй, все чаще оставляя Димыча и Санчеса в тишине мирных вечеров наедине с их собственными мечтами. Кто вышел на работу, кто вернулся к учебе, кто уехал домой. Деньги закончились, в долг никто не давал, случайные подработки иссякли. Свобода поблекла и скукожилась, выветрилась и выцвела. Под глянцем разгульной жизни вдруг начала проступать ее неприглядная основа – шершавая, в пупырышках и трещинках бытовой неустроенности и серых забот. То, что раньше казалось праздником жизни, больше не приносило ожидаемого удовлетворения, приелось, как Quake[10] после двенадцати часов непрерывной пальбы.

– Вы уже здесь? Здравствуйте. Очень приятно, я – Сергей Иванович.

– Здравствуйте… Дмитрий, приятно… мне тоже…

– У вас с собой резюме?

– Нет, я подумал…

– Ничего страшного, сейчас посмотрю… Да, у меня есть распечатка. Но очень советую вам, молодой человек, на будущее с собой всегда иметь резюме. Пригодится, знаете ли.

– Да, прошу прощения, учту. Только если вы сейчас возьмете меня на работу, то зачем мне еще понадобится резюме, правда?

– Интересная мысль. Почему мне всегда нравится проводить собеседования с программистами – все у вас так логично и последовательно, что не придерешься. Ведь так?

– Не совсем. То есть, конечно, с точки зрения нормального человека…

– А программисты, по-вашему, ненормальные?

– Вы меня поймали. Нет, конечно, я не это хотел сказать. Но последние тенденции в нашей работе как раз напрямую связаны с использованием нечеткой логики в программировании. Я этим сейчас активно занимаюсь, поэтому и вспомнил. Вы знакомы с этой теорией?

– Нет.

– Как бы это объяснить…

– …Чтобы было понятно «нормальным» людям…

– Да. Мы с товарищем по этой теме защищали дипломную работу в физтехе. Как говорится, свежо предание. Называлась она «Основные принципы применения законов нечеткой логики в программировании систем с элементами искусственного интеллекта».

– Очень интересно. Расскажите поподробнее.

– Понимаете, классические методы управления хорошо работают при детерминированном объекте управления и в такой же детерминированной среде. Непонятно? То есть когда мы все знаем о них. А что делать, если у нас нет полной информации о системе, а сам объект управления характеризуется высокой сложностью? Вот для таких задач оптимальными являются нечеткие методы управления, это еще в 1965 году профессор Лютфи Заде определил. Русский, между прочим! То есть еврей. В общем, из Азербайджана. Неважно… Классическая логика подразумевает только понятия «истина» или «ложь», «черное» или «белое», «1» или «0», если говорить компьютерным языком. А это, в свою очередь, еще Аристотель сформулировал. Нет, не компьютерный язык, конечно, а принципы классической булевой логики[11]. Но окружающий нас мир значительно сложнее – ему требуются более сложные градации. Вот для этого нечеткая логика и вводит понятие «лингвистическая переменная», где уже можно определять шкалу значений: «теплее – холоднее» или, там, «умнее – глупее»…

– Это к чему сейчас был комментарий?

– Это просто фигура речи, первое, что пришло в голову…

– Ну-ну, продолжайте, я слушаю.

– Так вот, японцы уже давно эксплуатируют принципы нечеткой логики, так называемую fuzzy logic. Fuzzy переводится как «расплывчатый», «с нечеткими краями». Для этого они специальные чипы разрабатывают еще с восьмидесятых годов. Наверняка вы видели рекламу стиральной машины Samsung с искусственным интеллектом на основе нечеткой логики…

– Samsung – это же вроде корейцы, не японцы?

– Да, но они у японцев технологию спер… скопировали. Не суть. Копеечный чип, а позволяет экономить огромные средства за счет упрощения модели – вместо громоздких алгоритмов описания процесса стирки с учетом всех детерминированных параметров можно легко и просто описать задачу нечеткими лингвистическими переменными и несложными уравнениями. А наши, то есть западные разработчики отстали в этих вопросах и сейчас активно догоняют. Но возникает большая дыра на уровне программирования! Чтобы использовать такую теорию на цифровых компьютерах, необходимы математические преобразования, позволяющие перейти от лингвистических переменных к их числовым аналогам в компьютере. Понимаете?

– Нисколько…

– Компьютер тупой, понимает только «0–1–1–0–0». Его нужно научить правильно воспринимать «расплывчатые» алгоритмы. Появилась задача «Сделай немного потеплее» – и ее надо перевести в понятные компьютеру категории «Переведи термостат на три деления влево». Не совсем так, конечно, но я могу написать уравнение. Оно очень простое. У вас есть листок?

В комнате повисла неловкая пауза. На столе лежала стопка чистых листов. Рядом в стакане стояли карандаши и ручки. Димыч не двигался, вжимаясь глубже в неудобный стул и ожидая реакции собеседника. Тот смотрел на него поверх очков сверлящим взглядом и, кажется, о чем-то размышлял. Потом он вышел из оцепенения и вздохнул. Посмотрел в резюме, лежащее на его столе.

– Молодой человек. Дмитрий. Если у вас была возможность ознакомиться с профилем деятельности нашей компании перед приходом сюда, то вы наверняка заметили, что мы далеки от разработки стиральных машин. Вот уже десять лет наша компания занимаемся разработкой программ для ведения бухгалтерского и финансового учета…

– Да, конечно, я видел, но…

– Дайте мне закончить. И она преуспевает в этом! Мы гордимся тем, что являемся лидерами рынка. Мы используем самые современные технологические достижения, однако всегда держимся в рамках традиционной науки. Бухгалтерский учет, открою вам большой секрет, не признает шаманства и размытых нечеткостей. Там, где возникают нечеткости, правит бал Уголовный кодекс, знаете ли.

– Я…

– Я вас не перебивал. И вы извольте уважительно относиться к моему мнению.

– Да, конечно.

– Так вот, насколько я понимаю, в сфере экономики и управления финансами у вас не было опыта работы? В резюме об этом нет, к сожалению, ничего.

– Вы правы, да. Непосредственно программ для бухгалтерского учета я не писал. Однако уверен, что опыт моих исследований может быть легко применим и в сфере финансового планирования и анализа. В США сейчас наблюдается большой подъем в области оптимизации ценовых стратегий, анализа финансовых рынков…

– Американцы славятся своей расплывчатой бухгалтерией. Я тоже за новостями слежу. Директор «Энрона»[12] вон на двадцать четыре года загремел за такую оптимизацию.

– Вы не понимаете…

– В общем, так, молодой человек. Вы – талантливый и амбициозный специалист. Вас, очевидно, ждет большое будущее. Было бы обидно закапывать столь мощный научный потенциал в рутинную работу по тестированию модулей системы бухгалтерского учета. Искренне желаю вам удачи по поиску работы в другом месте.

– Понимаю. Это у вас заготовка такая. Могли бы просто сказать: «Вы нам не подходите, до свидания!».

– Зря вы так. Давайте пропуск, я подпишу… Я работаю в отделе кадров свыше двадцати лет и вижу людей с большим потенциалом. Поверьте, я далеко не всем так говорю. Кто знает, может быть, вы откроете свою компанию и добьетесь неимоверных успехов, тогда я приду к вам устраиваться на работу и буду находить для вас лучших специалистов по нечеткой логике. А сейчас я работаю здесь и ищу специалистов узкого профиля для этой компании. Сюда, пожалуйста… Удачи вам. И позовите следующего.

Димыч вышел на улицу, щурясь от яркого, но холодного осеннего солнца. Навстречу ему со скамейки поднялся Санчес, разминая затекшие от долгого ожидания ноги. Друзья стояли, молча глядя на проезжающие машины.

– Ну чего?

– Послал…

– И меня тоже…

– Хитрый дядька. Подковыристый. Рассказываешь ему, а ощущение такое, будто он по-деловому отвертку взял, крышку с твоего системного блока снял и копается внутри, рассматривает – какая у тебя там мама, сколько памяти и так далее…

– Да, точно. А он тебя просто послал или в конце завернул что-нибудь типа «Я такое каждому пацаку не говорю… Только, мол, тебе».

– Да, было дело! Мол, не закапывайте свой талант в нашу скучную работу. Поищите другую.

– Видно, он всем это втирает. Вот, блин, жучила какой!

– …

– Знаешь, что мне в голову сейчас пришло?

– Что?

– Если бы у нас был суперкрутой бизнес и в офисе сто программистов сидели бы, то я бы этого Сергея Ивановича взял на работу! Чтобы он всех насквозь видел и контролировал.

– Думаешь? Не уверен. Я бы не взял. Я бы лучше приглашал на работу только самых умных и столько бы денег им платил, чтобы вообще не нужен был такой жук-надзиратель. Вот что я думаю.

– Ага. Поэтому у тебя и нет суперкрутого бизнеса. И даже на бигмачку вряд ли наберем. А жрать ведь охота…

Жизнь 1.0. Релиз-кандидат

При трении разнородных физических тел друг о друга они заряжаются равными по абсолютной величине, но различными по знаку электрическими зарядами.

– Что ты так смотришь на меня, брат?

– Знаешь, когда я лежал без сознания, у меня возникло ощущение, что я умею читать мысли людей. Даже не читать – видеть! Мысли казались осязаемыми, хоть и запутанными. Как клубки ниток. Только живые, ко всему прочему…

– А сейчас можешь их видеть?

– А сейчас не могу. Когда только очнулся – вроде мог. А сейчас уходит это чувство, мир все больше становится плоским и серым. Наверное, это был сон. Обидно, да?

– Может, тебе йогой заняться, медитацией? Глядишь, вернется сила. Не так много людей выбирается оттуда, где ты любезно погостил. Может, тебе правда там что-то подарили на прощанье? Видеть сквозь стены или, там, паутиной плеваться… Попробуй.

– Издеваешься… Я же серьезно.

– Я тоже серьезен как никогда раньше… Вставай, хватит валяться. Я тебе должен что-то показать.

– Что ты придумал опять?

– Давай, цигель-цигель. По дороге расскажу.

Они ехали около получаса по запруженной мотоциклами и машинами трассе, потом свернули в переулок и остановились около трехэтажного узкого офисного здания из серого бетона. Весь первый этаж оказался пустым холлом, заваленным каким-то барахлом: в углу угадывались массивные красные контуры двух надувных моторных лодок со спущенными сморщенными бортами, дальше, за кучей полиэтиленовых свертков, под лестницей, ведущей на второй этаж, темнело жерло старинной чугунной пушки, подъеденное вековой коррозией.