Чтобы надежно документировать все увиденное, у нас были две фотокамеры с наборами разнообразных объективов; и наконец, помимо всевозможных запасных частей к автомобилю и двух складных стульев, мы погрузили в машину две большие сумки с нашими личными вещами. Нам казалось, что у нас есть все, и с этим нехитрым скарбом я чувствовал себя более богатым, чем если бы унаследовал целое состояние.

Ранним утром 7 января 1988 года мы выехали из еще сонного Иоганнесбурга и покатили через ровную, монотонную, почти безлесную равнину по направлению к городкам Уитбенк я Миддельбург. Приключения начались: мы ехали через Африку, меняющуюся в наши дни и, по всей видимости, к худшему. Перед нами была страна, некогда открытая миссионерами и охотниками, которые затем уступили свое место фермерам, обосновавшимся здесь окончательно и шаг за шагом осваивавшим непокорную землю.

Моросил дождик, осаждая на землю ядовитые частицы, выбрасываемые к небу трубами хромовых рудников. В утреннем тумане эти серые трубы вызывали в памяти силуэт дредноута, неведомо как оказавшегося посреди серо-зеленого ландшафта. Мы держали путь в сокровищницу дикой природы — национальный парк Крюгера в восточном Трансваале, но для этого нам предстояло миновать места, где атмосфера была наполнена вредоносными химикалиями, затруднявшими дыхание и горчившими во рту.

Эти ощущения исчезли как-то сразу, как только дорога пошла под уклон и перед нами внезапно открылся обширный золотистый откос, круто падающий вниз. Мы въехали в трансваальскую часть обширной территории Дракенсберг, к отрогам Драконовых гор, где некогда жили и охотились давно ушедшие из этих мест бушмены. Все окрасилось в золотистые тона, как только остались позади промышленные дымы, а облака поднялись кверху. Живописные склоны покрывала пышная растительность, звенящие горные потоки были холодными и прозрачными. Мы ехали через вельд, где порой царит влажная жара, и который одно время был широко известен как место нездоровое. Впрочем, особая форма малярии еще и сегодня гнездится здесь. Незадолго до нашего отъезда в экспедицию заголовки всех местных газет известили о «тысячах случаев малярии», распространившейся в обширной зоне от Каприви на западе до того самого вельда, по которому пролегал наш путь. Некогда эти места жили по своим собственным законам, временами процветая, временами подвергаясь упадку — в соответствии с мерно раскачивающимся маятником бесстрастной природы.

В девятнадцатом веке сюда пришел белый человек. На этих землях обосновались фермеры, которые совместно с ордами неразборчивых охотников с самого начала оказали разрушительное воздействие на местные популяции животных. Из окна машины я увидел на обочине дороги знак, предупреждающий водителей о возможности появления диких животных. Знак был продырявлен пулевыми отверстиями — трагическое свидетельство того, что потомки первых разрушителей природы, распираемые жаждой уничтожения, готовы стрелять даже в изображение зверя на металлической табличке. На заре освоения Трансвааля не существовало никаких ограничений, вызванных опасениями за завтрашний день. Возможно, первые поселенцы просто не допускали мысли, что гигантские стада могут когда-либо исчезнуть полностью. Позже, когда сокращение дичи стало уже заметным, каждый пытался поскорее урвать свое, пока охотничий «спорт» еще имеет право на существование.

К концу 1870 — х годов свыше двух миллионов шкур были переправлены на кожевенные заводы Европы, но массовая бойня на этом не кончилась. Облавы на крупную дичь продолжались, и еще сотни жизней окончились под пулями, в западнях и петлях. Нанесенный ущерб был столь велик, что парламент Трансвааля ввел запреты на уничтожение последних выживших слонов, и охотникам отныне возбранялось «отстреливать больше дичи, чем им необходимо для обеспечения себя мясом». Усиление этих ограничений казалось в то время попросту невозможным. Многие охотники становились поистине ненасытными — не в отношении мяса для пропитания, а в жажде невинной крови.

Поль Крюгер, которого многие считали мистической личностью из-за жутких предсказаний, сделанных им еще в пору детства и юности, 26 марта 1898 года принял поистине историческое решение. Он объявил местность между реками Крокодайл и Себи заповедной зоной под названием Себи, которая в дальнейшем превратилась во всемирно известный ныне национальный парк Крюгера. Во время кровопролитной англо-бурской войны (1899 — 1902) никто, разумеется, не принимал заповедный режим местности во внимание, и она разорялась солдатами обеих сторон. И только с окончанием противостояния территория наконец стала охраняться законом, как того требовали обстоятельства.

Некто Джеймс Стивенсон-Гамильтон, бывший армейский офицер, который в свое время занимался охотой и слыл знатоком природы Центральной Африки, взял на себя руководство заповедником. Будучи натурой сильной, он приобрел в то время нескольких верных друзей и еще большее количество врагов. Африканцы называли его Скукуза, что означает «человек, сметающий все на своем пути», и в результате его деятельности и усилий его команды объездчиков численность животных в заповеднике начала потихоньку восстанавливаться. 31 мая 1926 года парламент издал постановление о национальных парках, в результате чего обширные земли были прирезаны к заповеднику, переименованному в национальный парк Крюгера.

На подъезде к воротам Нумби, открывающим вход в парк со стороны его юго-западного ограждения, наш путь лежал через Кангнаве — территорию-резервацию южноафриканского народа свази, одну из многих резерваций такого рода в стране. Мне стало немного не по себе, когда совсем неподалеку, на расстоянии ружейного выстрела от национального парка, я увидел тысячную толпу бедно одетых людей, часть из которых были пьяны, а также разбитые автомашины, детей, купающихся в грязном пруду, и коров, уныло бродящих в поисках пищи по голым склонам холмов. Контраст с тем, что так радовало наши взоры за минуту до этого, был слишком велик. Я подумал о том, многие ли из этих детей видели или хотя бы имели надежду увидеть живого слона, слышали крик скопы, падающей с небес в воду, или внимали громыхающему рыку льва-самца. Многие ли из них имели возможность заглянуть в тот прекрасный мир, который простирался перед их холмами? На окраине девственных пространств дети жили в жалком поселке городского типа. «Урбанизированные чернокожие»— так называют их в этих районах Африки. Передо мной были дети, символизирующие будущее Африки, те, в чьих руках находилась судьба их поселения и их земель. Увы, все это мало волнует правительство и администрацию ЮАР.

Прошло несколько дней нашего пребывания в национальном парке Крюгера, но я вновь и вновь ощущал горечь и чувство боли, когда вспоминал о тех детях. Сам же парк предстал перед нами как колоссальный заповедник, управляемый на научной основе высокообразованными людьми. Это, бесспорно, блестящий пример разумного использования и содержания искусственной, в целом, экосистемы. Я говорю «искусственной», поскольку из-за того, что территория надежно огорожена и защищена изнутри, она не является экологически самостоятельной и способной сколь угодно долго поддерживать свою целостность. Южная Африка — это такая страна, которая может полностью окупить свое существование подобными национальными парками — в гораздо большей степени, чем полагаясь, скажем, на запасы полезных ископаемых. Парки — это сокровищница, которую следует охранять как зеницу ока, но охраняемая территория должна быть доступна и для животных, обитающих за ее пределами. Но в те дни меня больше занимала история создания парка Крюгера и события, непосредственно с нею связанные. Казалось, что после короткой передышки, последовавшей за бойней прежних десятилетий, девственная природа и сама ее душа вновь оказались под страшной угрозой на этой южной окраине заповедной зоны. Ощущение нетронутости естества пока еще сохранялось, но оставалась тревога, что мрачные тучи начинают сгущаться над этим резко отграниченным от внешнего мира оазисом первобытной природы.

Пока мы пробирались покрытыми гравием дорогами в сторону лагеря Крокодайл-Бридж, это ощущение неполноценности местной природы продолжало крепнуть. На одном из поворотов мы увидели через прогалину между двумя рощами акации еще один зловещий знак нависшей угрозы: то были плантации. Ряд за рядом тянулись шеренги сосен — деревьев, привезенных сюда совсем из других земель. Плантации отделяла от парка непрочная линия раздела — русло реки Крокодайл. Никто не предусмотрел надежной буферной зоны между натуральным африканским ландшафтом и геометрической правильностью нашего человеческого мира. Южная часть парка Крюгера неестественно обрывалась в пустоту, словно нож отхватил кусок ландшафта, отгороженного от изуродованной окружающей местности изгородью и ложем реки. По другую сторону этих преград жил своей жизнью совершенно иной мир, здесь была иная эпоха: кругом простирались фермерские земли, сновали люди, гудели машины. Что касается меня, то мне контраст казался чрезмерным и зловещим. Мы ехали по земле, где из недр первобытной природы в мир пришел первый примитивный человек. И свидетельства тысячелетнего продвижения людей по пути так называемого прогресса были слишком уж очевидными — стоило лишь бросить беглый взгляд с одного берега реки на другой. И я был не в силах почувствовать себя наедине с природой, осознавая, что на расстоянии короткого полета ласточки порабощенный человеком мир бесцеремонно громоздился у самого священного порога нетронутых девственных земель.

Тем не менее сегодня национальный парк Крюгера может служить примером того, как можно вернуть к жизни почти дотла разрушенное человеком. Это парк — величественное и впечатляющее дело все тех же человеческих рук, и его можно считать одним из наиболее эффективно работающих природоохранных учреждений такого рода во всем мире. На площади почти двадцать тысяч квадратных километров находят надежное убежище сто тридцать семь видов млекопитающих, четыреста пятьдесят видов птиц, сто четырнадцать видов рептилий, сорок видов рыб и свыше двухсот двадцати видов бабочек. В этой низинной местности, расположенной на высоте трехсот метров над уровнем моря, крупные животные водятся в изобилии, и те цифры, которые я сейчас приведу, служат лучшим свидетельством успехов в восстановлении прежнего величия. Сегодня наиболее процветающий вид в парке Крюгера — это антилопа импала, популяция которой насчитывает сто тридцать тысяч голов, далее следуют тридцать одна тысяча зебр, двадцать семь тысяч буйволов, семь тысяч восемьсот слонов и многие тысячи других млекопитающих, в том числе полторы тысячи львов.

Но нас прежде всего интересовали львы, и мы без колебаний направились на восток, во всемирно известные места обитания этих зверей, находящиеся по нижнему течению реки Себи. Сама река стремительно несла свои коричневые воды, полноводная и бурлящая после обильных летних дождей. Сейчас она выглядела совсем по-другому, чем зимой, когда поток превращается под лучами солнца в тоненький ручеек, текущий между отдельными сохранившимися озерцами. Всевозможные происшествия с участием львов в этой части заповедника сделали ее популярным местом для туристов, которые, подобно нам, в конечном итоге более всего надеются увидеть царя зверей. Он всегда был персонажем местного фольклора. Я уверен, что причина, по которой именно лев служит наиболее выгодной приманкой для посетителей парка, может быть понята при взгляде в далекое прошлое рода людского. Человек всегда относился ко льву с почтительным восхищением, ибо зверь на заре истории был одним из главных конкурентов наших далеких предков, деля с ними одну и ту же охотничью территорию. Даже и по сей день возможна конфронтация между львом и человеком, когда речь идет о пропитании. Известно, что бушмены в пустыне Калахари при случае решаются приблизиться к кормящемуся прайду, чтобы криками и угрожающими жестами прогнать львов от их добычи. С другой стороны, присутствие львов таит в себе несомненную опасность для людей. Когда солнце садится за горизонт и воцаряется темнота, человек — неважно, первобытный или современный — предпочитает примоститься среди подобных себе у костра либо прячется в пещеру или под крышу, невольно вздрагивая при звуке громогласного рыканья льва-самца, разрывающего мрак ночи. В эти часы земля да и сама распростертая над ней ночь принадлежат льву, а не человеку, главенствующему здесь в светлое время суток.

Для туристов лев — это главный приз всего путешествия. Немало людей разыскивают львов, чтобы просто посмотреть на них, фактически из тех же самых побуждений, которые руководили спортсменами — охотниками на львов. Истоки этих побуждений — хотя кое-кто и не отдает себе в этом отчета — коренятся в том, что лев — своего рода символ нашего прошлого, в нем — истоки животного начала в человеке, от которого он постепенно отказывался в эпоху становления рода людского. Так или иначе, присутствие львов — это основа заманчивости парка Крюгера для его посетителей.

Между тем в первые годы существования заповедника львов отстреливали здесь как вредителей, поскольку уничтожение хищников считали тогда наилучшей мерой для сохранения численности крупных травоядных животных. Львы, так же как леопарды и гепарды, уничтожались сразу же, как только попадались на глаза человеку, и та же судьба постигала выдр, хищных птиц, сов и даже павианов. В наши дни кажется непонятным, что сам Стивенсон-Гамильтон подвергался суровой критике за то, что он не принимал достаточно жестких мер, чтобы держать под контролем популяции хищных млекопитающих. Газеты посвящали целые статьи «отсутствию ответственности»у этого человека. «Не будет ли истиной, если мы скажем, что вредители должны быть уничтожены полностью?»— писали тогда. «Все хищные животные могут продолжить свое существование исключительно в зоопарках наших городов», — провозглашал один из журналистов, а другой заявлял во влиятельном журнале следующее: «Хотелось бы привлечь внимание наших читателей к скандальной ситуации в заповеднике Себи, где его владельцы в течение последних двадцати лет способствовали размножению львов!»

Позиция Стивенсона-Гамильтона оставалась далекой от популярности, и в 1903 году он, в значительной степени под давлением своих оппонентов, вынужден был высказаться таким образом: «…к сожалению, мы вынуждены будем не только уменьшить численность хищных млекопитающих до определенного уровня, пропорционально к численности их жертв, но, на первых порах, даже более радикально, чтобы дать время размножиться животным, на которых хищники охотятся». В соответствии с этой программой между 1903 и 1927 годами были убиты 1272 льва, и их уничтожение практиковалось даже на границах национального парка. Множество гну и зебр, мигрировавших через заповедные территории, были застрелены для того, чтобы стать приманкой для преследуемых львов. Туши этих животных оставляли посреди вельда, и охотники трудились здесь день и ночь. Только за 1937 и 1938 годы, по приблизительным подсчетам, они застрелили сто пятьдесят львов, и примерно столько же ушли тяжело раненными.

В последующие годы отстрел львов ради снижения их численности становился менее интенсивным, и наконец в 1960 году подобного рода контроль над популяциями хищников был полностью запрещен законом. За период длительностью около шестидесяти лет более четырех тысяч львов, обитавших в парке Крюгера, погибли во имя осуществления этой страшной программы. Спасла местную популяцию львов их высокая плодовитость. Вопреки безжалостному уничтожению в начальный период существования парка, львов стало здесь даже больше, так что массовые отстрелы не оказали на них заметного влияния. Численность животных, которыми львы кормятся, также возросла, и в результате всего этого отношение обывателя и тех, от чьих решений зависела судьба львов, стало меняться в их пользу. С тех пор как первый автомобиль въехал на территорию парка с целью продемонстрировать туристам диких животных, лев стал среди участников этого шоу персоной номер один.

Сравнительно недавно, в начале семидесятых, львов начали отстреливать снова, на этот раз в рамках исследовательской программы, проводившейся на территории парка. На этот раз общественность гневно реагировала на происходящее, не слишком стараясь разобраться в сути дела. В центральной части парка уменьшилось количество зебр и гну, и ученые задались целью узнать причину такого хода событий. Они намеревались первым делом точно оценить число обитающих здесь львов, а затем изъять определенную часть особей. Предполагалось, что таким образом удастся выяснить, почему зебр и гну становится все меньше. Как раз в это время усовершенствовали метод массового усыпления и отлова львов живыми — та самая процедура, которая в дальнейшем принесла так много пользы как в самом парке Крюгера, так и во многих других заповедниках по всей Африке. Она сослужила хорошую службу и нашему коллективу во время моей работы в заповеднике Северного Тули.

Вкратце суть этого метода в следующем. Прежде всего следует обнаружить льва в том районе, где зверь, скорее всего, живет постоянно. Затем тушу крупного животного-жертвы протаскивают на буксире по земле, оставляя след, на который льву предстоит наткнуться. Ночью около туши проигрывают через громкоговоритель голоса пирующих гиен. Если аппаратура достаточно совершенна, эти звуки могут быть услышаны львами за много километров от приманки. В случае удачи звери приходят на голоса гиен, и их усыпляют, поражая ампулой из специального ружья. Когда эту методику только начали применять, заснувшему льву вкалывали успокоительное, метили его особой «ушной меткой» либо тавром, а затем оставляли в покое, давая зверю возможность очнуться и уйти свободным.

В период с декабря 1974 года по 1978 год подобным образом было изъято из популяции 335 львов. Обездвиженному животному вводили очень большую дозу того самого препарата, которым обездвиживают буйволов и слонов. Результаты проведенного таким образом разреживания популяции львов оказались противоречивыми. Правда, количество зебр и гну кое-где увеличилось, но территории, откуда изымались львы, вскоре оказывались занятыми другими. Чаще всего новоселами были звери-бродяги. В итоге спустя некоторое время здесь насчитывалось примерно столько же львов, как и до начала эксперимента. Выяснилось также, что новые поселенцы размножались даже быстрее, чем старожилы. Сегодня изучение хищников в парке продолжается под руководством профессора Гаса Миллса. Исследования по этой программе, в центре которой стоит выяснение взаимосвязей между хищниками и их жертвами, проводятся в богатом дичью южном секторе парка, между нижней Себи и Крокодайл-Бридж. В свете тех результатов, которые были получены во время разреживания популяции львов, кажется маловероятным, что нечто подобное когда-либо повторится в национальном парке Крюгера.

Так или иначе, за все эти годы начала складываться новая наука, имеющая дело с охраной природы в целом и основанная на возросшем понимании принципов сосуществования биологических видов. Мы сильно продвинулись вперед в осознании того, насколько многообразны и сложны связи в дикой природе и как много нам еще предстоит узнать. Однако время не терпит, и его быстротечность может свести на нет многие из наших усилий.

Мощь технологии двадцатого века, расширение фермерских хозяйств, политические коллизии и рост народонаселения — все эти факторы развиваются с устрашающей скоростью и грозят воспрепятствовать научно обоснованным мерам по охране природы. Нам попросту может не хватить времени, чтобы прочесть и глубоко осознать бесчисленные страницы безбрежной библиотеки, таящейся в недрах природы. Производимые разрушения грозят оказаться слишком сильными, чтобы можно было быстро восстановить потерянное. Мы можем лишиться всего. Впрочем, будущее львов парка Крюгера выглядит сегодня более оптимистичным, нежели у львов в большинстве других районов Африки. И роль царя зверей — дарить глубокое эстетическое наслаждение наблюдательному человеку — служит достаточным оправданием его существования в глазах немалого числа людей.

Всевозможные легенды о львах стали неотъемлемой частью самой атмосферы парка Крюгера, и здесь вы можете услышать немало историй, повторяющихся на разные лады. Вероятно, во всем мире известен рассказ о приключении Гарри Волхутера, испытавшего жестокое нападение двух львов-самцов. В библиотеке имени Стивенсона-Гамильтона в Скукузе, где располагается главный офис парка, можно созерцать шкуру льва, которого Волхутер заколол ножом во время этого столкновения. Мы зашли туда посмотреть на шкуру и прочесть рассказ об этом эпизоде.

Случилось это 26 августа 1904 года, когда Волхутер в сопровождении четырех помощников-африканцев, ведущих навьюченных ослов, обходил дозором границы парка. Наступили сумерки, короткие африканские сумерки, которые как-то сразу сменяются здесь полной темнотой. Внезапно собака Волхутера залаяла и бросилась вперед, а он сам увидел два неясных силуэта, которые принял сначала за пару болотных козлов. Он сразу же сообразил, однако, что перед ним два льва и находятся они на расстоянии одного прыжка от него. Недолго думая, Волхутер пришпорил свою лошадь, но в этот момент когти одного из львов вонзились в ее бок. Человек потерял равновесие и рухнул на землю, и в это время второй лев бросился на него. В следующее мгновение Волхутер в панике осознал, что лев тащит его за собой. Правая рука и плечо были в пасти льва, а тело волочилось по земле между лапами зверя. Лев, не переставая рычать, тащил свою жертву, выискивая, по-видимому, удобное место, где можно было бы приступить к ужину.

Боль была неимоверной. Вот что писал сам Волхутер позже: «Я страдал сверх всякой меры и надеюсь, что мне никогда больше не случится пережить то страшное состояние ума, в котором я находился. Что может быть ужаснее, чем погибнуть подобным образом! И в то же время я не имел ни малейшего шанса спастись, никакого выхода, чтобы уйти от грозящего мне трагического конца».

Внезапно Волхутер вспомнил, что у него есть нож для обрубания веток, и потянулся за ним свободной рукой, пока лев продолжал тащить его дальше. Нащупав оружие, человек вонзил стальное лезвие в то место, где, по его расчетам, находилось сердце льва. Второй удар пришелся позади плеча зверя, а третьим он проткнул горло хищника, разрезав яремную вену, после чего кровь струей хлынула на тело жертвы. Лев отпустил свою добычу и отступил в сторону, с угрозой глядя на поверженного человека с расстояния в три метра. Волхутер дико заорал на него, и тот скрылся из глаз, обреченный на смерть.

Жестоко израненный, Волхутер все же не потерял присутствия духа и кое-как взобрался на ближайшее дерево. Обрывками своей одежды он привязал себя к толстой ветви. В это время из мрака ночи появился второй лев, которого осаждала разъяренная собака Волхутера. Лев пришел сюда по кровавому следу человека и уставился на него, сидя под деревом, в то время как несчастный пытался криками подзадорить пса, чтобы тот смелее нападал на хищника. В конце концов собаке каким-то чудом удалось прогнать льва. Подоспевшие африканцы, спутники Волхутера, помогли ему спуститься с дерева.

Эта история словно символизирует собой конфликт между Человеком и Зверем, в котором сила характера первого, его физическая закалка и воля к жизни помогли ему перебороть поистине ужасающий натиск смертельного врага. Таковы были люди, причастные к первым дням существования парка Крюгера. Волхутер работал здесь на протяжении сорока четырех лет.

В те времена здесь произошел и другой такой же инцидент. Обходчик-африканец по имени Манкоти подвергся нападению льва, когда в одиночку совершал обход территории парка. Защищаясь от нападавшего хищника, Манкоти выстрелил в него и попал зверю в грудь, но тот не остановился, а кинулся на обидчика и вцепился в него. Терзаемый львом человек дотянулся до ножа и заколол зверя насмерть. Во время борьбы лев страшно искалечил свою жертву. Хотя Манкоти был не в состоянии подняться, он нашел в себе силы разложить свои пожитки на трупе льва — видимо, в соответствии с каким-то ритуалом, а затем пополз в сторону видневшегося неподалеку русла, рассчитывая, очевидно, найти там воду. Здесь он вскоре и скончался.

Агрессивное поведение некоторых львов в те времена можно объяснить жестоким преследованием, которое звери испытывали со стороны человека. Некоторые из них страдали от полученных ранее ран и вынуждены были стать людоедами. Так или иначе, описанные случаи были не единственными. Сам Волхутер снова подвергся нападению льва, но на этот раз ушел невредимым. В южной части парка неопознанный человек был убит и съеден хищником. В центральной зоне заповедника лев напал ночью на спящего и нанес ему смертельное ранение в голову. На железнодорожной станции Дуба атакованный львом человек успел захлопнуть перед ним дверь своей хижины и по счастливой случайности уцелел.

В последние четыре года в парке снова были отмечены у львов случаи людоедства. На этот раз причиной их необычного поведения стали трагические события в соседнем Мозамбике, где жители деревень жестоко уничтожались отрядами воюющих между собой повстанцев фрелимо и регулярных войск. При этом гибли посевы, и народ начал голодать. Тысячи пострадавших беженцев пустились в поисках еды и безопасности за семьдесят и более километров в Газанкулу, что в Южной Африке, где рассчитывали в резервациях найти своих соплеменников. Беженцам предстояло миновать на пути девственные просторы парка Крюгера. Среди странников были старики и подростки, маленькие и грудные дети, и многие из них умерли во время этого перехода. Один из встреченных мною туристов рассказал мне, как он однажды наткнулся на семью беженцев, умиравших от жажды. За время странствия в парке они уже потеряли двоих домочадцев. Турист снабдил несчастных питьем и пищей и тем самым практически спас им жизнь. Тела тех, кому не повезло, стали добычей всевозможных плотоядных — грифов, гиен, шакалов и львов. Следует сказать, что лев — наименее требовательный из всех животных, поедающих падаль, он довольствуется даже мясом, находящимся на последней стадии разложения. Как-то мне рассказали, что видели льва с окровавленной рубашкой в зубах. Этот трофей зверя был, видимо, последним, что осталось от человека, который, зная, чем ему грозит дикая безлюдная местность, все же решился пересечь эти зловещие места в поисках пищи и свободы. Увы, вместо этого его душа нашла успокоение в грозном безлюдном вельде.

Пока мы путешествовали по парку в поисках львов, иногда проводя на колесах весь день напролет, я все больше подпадал под очарование парка, поистине прекрасного в это время года. В начале декабря прошли обильные дожди, и сейчас, в январе, южная часть парка оделась пышной растительностью. Местами высокая трава доходила мне до пояса. Обилие зелени было просто поразительным. Живя в Ботсване, я привык к виду сухой, потрескавшейся земли, безводных речных русел и угнетенных, низкорослых деревьев. В заповеднике Северного Тули мне никогда не приходилось видеть такого буйства свежей растительности. В лучшие годы моего там пребывания дожди мгновенно преображали природу, но, если они оказывались непродолжительными, растения сразу же увядали и ландшафт вновь становился серым и унылым. Здесь же, в парке Крюгера, напоенная влагой зелень выглядела сочной и блестящей, и это отражалось на состоянии местных животных, их поведении и привычках.

Как-то утром, в первую неделю наших странствований, мы наткнулись на небольшое стадо самок антилоп куду с их детенышами. Они стояли в пышных зарослях посреди кольца деревьев. Медленно, плавными скользящими движениями куду начали двигаться кругами, словно совершая ритуальный танец. Их хвостики были задраны кверху, выставляя напоказ пушистую белую шерсть, окружающую хвост. Антилопы время от времени останавливались как вкопанные с таким видом, точно прислушивались, после чего одна, а вслед за ней и все другие возобновляли танец «карусели» во славу животворному дождю.

Млекопитающие выглядели упитанными: некоторые еще носили в себе детенышей, у других животы были переполнены после сытной кормежки. Птицы не переставая пели и перекликались, разыскивая пропитание среди невысоких кустов. В эту пору здесь было много перелетных птиц из других стран, прибывших сюда на зимовку — вроде большого улита, этого обитателя сырых, болотистых мест, прилетевшего в Южную Африку аж из самой Скандинавии. Степной сарыч проделал длинный путь из России, а белый аист оставил на зиму свое гнездо, выстроенное где-нибудь на крыше европейского дома. Он миновал разоренный войной Афганистан и измученную засухой Эфиопию — и вот путешественник здесь и наслаждается всеобщим изобилием.

Стоя на высоком берегу Себи, мы следили взглядом за стайками карминных щурок, выделывающих забавные пируэты в воздухе. Они быстро взмахивали крыльями, зависая почти что на одном месте, затем стремительно проносились над нашими головами и штопором взмывали вверх, точно уносимые ветром клочки красной материи. Словом, вокруг нас все выглядело как в сказке. Однажды вечером, возвращаясь в лагерь, мы остановились на нижнем течении Себи, чтобы понаблюдать за группой бегемотов. Обычно крайне малоподвижные, сейчас они словно ожили. В сумерках угасающего дня молодняк играл в догонялки, плескаясь на мелководье. А в это время двое взрослых раз за разом спаривались в неглубокой заводи поодаль, тяжело кружась друг подле друга, сталкиваясь телами и сопя, погружаясь в воду и вновь поднимаясь на поверхность. Лишь одна старая самка оставалась невозмутимой. Она держалась на плаву, наполовину скрытая водой, которая бурлила вокруг от игр ее соплеменников. В другой раз, в послеполуденные часы, мы стали свидетелями турнира двух молодых самцов жирафов, задумавших испробовать свои силы. Стычка жирафов — это, вероятно, самая медлительная и грациозная битва, какую только можно увидеть в африканском буше. Жирафы не бодаются, скрестив шиловидные рога и упершись в землю всеми четырьмя напруженный ногами, как это делают самцы антилопы импала, когда каждый старается побороть соперника, зацепив рогами его рога и силясь повалить врага на бок. Нельзя сравнить бой жирафов и с дракой львов, наносящих друг другу молниеносные удары могучими лапами и раздирающих гриву и морду противника. Будучи столь же разгневаны, как и прочие сошедшиеся в схватке животные, жирафы, тем не менее, ведут себя довольно необычным образом. Они дерутся так же, как и бегают, — словно в замедленном фильме. Пока я с интересом наблюдал за происходящим, яркий, сверкающий синими переливами зимородок пронесся у меня над головой и скрылся вдали.