Что за столпотворение! Настоящая зона бедствия! Миллар и Грант-стрит были забиты туристическими автобусами: ярко-желтыми школьными и «Грейхаундами», прибывшими из мест, о которых никто и не слышал, вроде Питсфилда и Катаубы. Была середина декабря, и в воздухе мелькали снежинки.
«Мэгги и Уилл; горькая трагедия сладкой любви». Под таким заголовком вышла одна из местных газет, и этот и ему подобные штампы звучали из радиоприемника уже не первый день. Были и похлеще — «Раз, два, три — свободу у мужа бери!».
Лихо! Норма улыбнулась. Наконец-то хоть немного чувства юмора в отношении дела, которое стало ее работой.
Она ненавидела публичность, не стремилась к славе и даже оставалась безразличной к деньгам. Носящиеся вслед за ней репортеры только мешали заниматься делом. И все же Норма понимала, за что взялась. Мэгги Брэдфорд была звездой. Одна часть публики уже решила, что она виновна, другая считала ее безгрешной, как ягненок. А что же Норма?
«Проклятие! Я все еще не знаю, что и думать. Мэгги и сама ни в чем не уверена. То, что она рассказала полиции, очень сильно смахивало на признание. Улики выглядят убедительно».
Просунутый под «дворники» желтый пропуск дал ее «шевроле» возможность въехать во двор и припарковаться на стоянке у здания суда. Свободного места уже почти не осталось из-за полицейских и частных машин, принадлежащих представителям обеих сторон.
Норма узнала синий «мерседес» судьи Эндрю Сассмана, рядом с которым стоял серебристый «порше» Натана Бейлфорда, более подходящий студенту колледжа, выехавшему в выходной на главную улицу с далекой от правосудия целью.
Именно он, Натан Бейлфорд, вышел Норме навстречу, когда она вынесла из салона свое слегка тяжеловатое тело.
Адвокат кивком указал на забитую автомобилями стоянку.
— А ведь сегодня мы всего лишь отбираем жюри присяжных. Представляете, что здесь будет, когда начнется процесс?
— Как держится наша клиентка? — спросила Норма.
В прошедшие недели она уже встречалась с обвиняемой и нашла ее на удивление «земной» женщиной, немного отстраненной, не стремящейся ни помогать, ни мешать. Мэгги растеряна, говорили ей, однако Норма вынесла свой диагноз: клиническая депрессия.
— Без изменений. Я бы сказал, что она такая же, какой была в ночь убийства. Тот же упадок духа, то же безволие. — Он посмотрел на детектива. — А у вас есть что-нибудь новое?
— Пока ничего. Но, как говорится, шаров в воздухе много. Их бы еще все поймать. Только для этого надо быть жонглером. Ха-ха-ха.
Норма не говорила адвокату о том, что в деле имеются глубоко беспокоящие ее аспекты. Ничего определенного, просто не стыкующиеся друг с другом или не выдерживающие тщательного изучения детали.
То, что казалось ясным, сводилось к следующему: если Мэгги убила своего первого мужа, то потому, что вынуждена была сделать это. Если она застрелила Уилла Шеппарда, то тоже была вынуждена это сделать. Неясным оставалось, что или кто вынудил ее.
Главная проблема заключалась в том, что убийств было два. Одно, первое, можно было бы объяснить временным помешательством, самообороной, нервным стрессом, вызванным физическим насилием. Но как объяснить два?
Норма побывала на месте убийства, рассчитывая найти дополнительную информацию, какой-то след.
Было нечто, чего она не нашла, что-то очень важное. Оно должно было быть.
Проклятие! Что-то определенно не так.
* * *
В Палм-Спрингс подернутое дымкой желтовато-розовое калифорнийское солнце мягко выкатывалось из-за торчащих на горизонте колючек гор. Его ранние лучи покрывали блестками воду бассейна и растекались по выложенной красными плитами террасе.
Питер О'Мэлли отложил последний номер «Нью-Йорк таймс», снял новые зеркальные солнцезащитные очки «Рэй-Бэн» и уставился на искрящуюся бликами голубую полоску воды.
В какой-то момент ему показалось, что на поверхности, перекрывая прыгающие солнечные зайчики, появилось лицо Мэгги Брэдфорд, такое, каким он увидел ее накануне по телевизору. Бледное, с кругами под глазами. Она была похожа на зомби, и сердце Питера подскочило от радости.
Так ей и надо, сучке!
Позднее, уже ночью, он услышал ее голос, звук которого едва не убил его. Разумеется, ее песни передавались по всем каналам. Певчая птичка в клетке, как назвал ее один диджей.
Что ж, звучать ему уже недолго. Ни на радио — кто же станет играть песни осужденной за убийство! — ни в конференц-зале компании отца.
Питер снова надел темные очки, поднял ручку и блокнот и начал писать письмо, которое, как ему казалось, гарантирует обвинительный приговор Мэгги Брэдфорд.
«Что есть, то есть, дорогуша. Ты свое получишь. Можешь не сомневаться. Твой „роман“ с семейством О'Мэлли еще не закончен».
Глава 84
На всех, кто вступал в более или менее близкий контакт с окружным прокурором Уэстчестера Дэном Нижински, последний производил примерно одинаковое впечатление: слишком хорош, чтобы быть настоящим, и идеален в своей роли.
Таким эффектом он в первую очередь был обязан своей внешности. Высокий — шесть футов один дюйм. С пшеничными волосами, преждевременно поредевшими на макушке. Мужественное обветренное лицо, благодаря которому прокурор выглядел старше своих тридцати шести лет. Лучистые голубые глаза с легкими морщинками в уголках. Улыбка, заставляющая молодых женщин-присяжных расцветать, а мужчин-присяжных считать его своим другом.
Второй причиной популярности прокурора было его поведение в зале суда. Прямой, как линейка, Нижински, казалось, с одной стороны, располагал присяжных к доверию, с другой — дистанцировался от них ровно настолько, чтобы внушать уважение и легкий страх. «Я говорю вам правду. Верьте мне. Какими бы удивительными ни казались вам мои выводы, они основаны на фактах» — это беззвучное послание читалось достаточно определенно и имело свой эффект.
Впрочем, в данный момент, позволив себе расслабиться и положив на стол ногу в дорогом ботинке из цветной кордовской кожи, прокурор обращался к своим помощникам по поводу приближающегося суда.
— Факты сомнений не вызывают, — в десятый раз повторял он. — Она почти признала, что застрелила своего мужа, передала полиции орудие убийства и сотрудничала с ними, как мне кажется, охотнее, чем с собственными адвокатами. Такое поведение не является в случаях с убийством чем-то необычным. Но... — И здесь он сделал явно рассчитанную на драматический эффект паузу. — Но у этой женщины вполне достаточно денег, чтобы купить лучших защитников и детективов. Вести перекрестный допрос будет сам Натан Бейлфорд. Именно на таких делах он и составил свою репутацию. И еще. Они привлекли к расследованию Норму Брин. Если где-то спрятано доказательство невиновности Мэгги Брэдфорд, Брин его найдет. Да только, черт побери, нет ничего! Ничего!
Еще одна пауза. На сей раз для того, чтобы взять под контроль эмоции.
— Линия защиты, единственно возможная линия защиты, которую они могут предложить, — это самозащита. Они будут доказывать, что Мэгги Брэдфорд защищалась от Уилла Шеппарда, что если бы она не убила его, то он убил бы ее.
Так вот, говорю вам, это все чушь, и мы должны убедить жюри в нашей правоте. Какая самозащита? Меня тошнит от такой самозащиты. Мы имеем дело не с кем-то, а с Мэгги Брэдфорд! Разве она не могла обратиться в полицию? Боялась мужа? Этот аргумент мог бы сыграть в случае с первым супругом, но здесь он ни черта не сработает. Она — звезда. Любой суд мира гарантировал бы защиту такой знаменитости, если бы она только попросила об этом. Пострадавшая от побоев жена? Черта с два!
Третья пауза, глоток кофе. Трое других, находившихся в кабинете, хорошо знали его привычки, убеждения и манеры, а потому оставались равнодушны к мелодраматическим эффектам шефа. Они также прекрасно понимали, насколько он хорош в своем деле и сколь многое означает именно данное дело для его карьеры.
— Два мужа, две смерти. Не слишком ли много совпадений для простой случайности. Но давайте не забывать, что в жизни Мэгги Брэдфорд имела место смерть и третьего мужчины. Человека, которого, как считается, она любила больше, чем других.
Патрик О'Мэлли, ее любовник, умер от сердечного приступа во время выхода в океан. Да. А был ли сердечный приступ? Вскрытие утверждает, что был. Но мы не знаем, что его спровоцировало.
Мэгги Брэдфорд — убийца, — тщательно выверенным голосом продолжал прокурор Нижински. — Хладнокровная, бессердечная и до последнего раза удачливая, как дьявол. Но теперь она попалась. Виновна ли в предъявленном обвинении? Абсолютно в этом уверен. — Нижински закончил и оглядел своих помощников. — Есть вопросы, ребята, или языки проглотили? Кто-нибудь видит, как мы можем проиграть это дело? Я — нет.
Глава 90
Я не эксперт по части тюрем и не жажду им становиться, но если женское исправительное учреждение Бедфорд-Хиллз считается «одним из самых комфортных», то мне жаль женщин-заключенных в других местах. Не говорю о невинных, но даже виновные, пребывая здесь, вряд ли встанут на путь реабилитации. В этом я совершенно уверена.
В камере я одна по причине своего звездного статуса. Делаю зарядку и принимаю плохую пищу в одиночестве. У меня появилась подруга, еще одна женщина, обвиненная в убийстве мужа. Мрачная ирония судьбы.
Меня окружают наркоманки, воровки, поджигательницы, несколько убийц. Дженни навещает меня по нескольку раз в неделю, и я с нетерпением жду ее прихода. Алли сказали, что я в отъезде, и препоручили заботам миссис Лей. Мне так их не хватает, что я не могу об этом писать.
Когда я думаю о моих детях, о моей милой доченьке и дорогом сыночке, сердце как будто захлебывается от боли и я боюсь, что не выдержу. Мне не жаль себя, я просто не могу жить без них. Именно из-за них я не могу позволить себе раскиснуть и опустить руки.
Я сделала последнюю запись как раз перед тем, как в камерах выключили свет. Получилось что-то вроде длинной жалобы, а я совсем не такая. Даже когда сижу за решеткой. До начала процесса не более шести часов.
Что произойдет? Каким будет вердикт? Не представляю. Буду ли я ближе к истине, когда услышу свидетельства? Узнаю ли, как все произошло? Кто скажет, что спрятано в глубине моего сердца?
А вы? Приблизитесь ли к истине вы? Я рассказала вам все. Что вы чувствуете? Уверенность? Рассказываю ли я правду или потчую вас ложью?
И уверены ли вы во мне?
Неужели, когда приходит настоящая беда, я просто беру оружие и иду на прорыв? Неужели убийство — мой единственный инструмент? Неужели меня постоянно влечет к чудовищам?
Или я сама — чудовище?
Глава 91
Началось!
— Вы готовы, миссис Брэдфорд? Не волнуйтесь, все будет хорошо. Идемте. Мы хотим провести вас в зал судебных заседаний как можно быстрее. При этом нам понадобится ваша помощь. Опустите голову и не останавливайтесь.
— Постараюсь, Билл.
— Знаю, что постараетесь.
Еще одна привилегия. Специально для меня из Нью-Йорка прислали прошедшего особую подготовку охранника. Профи. Его обязанность — контролировать других охранников, которые будут защищать меня от прессы.
Он проведет меня в зал заседаний, а затем как можно быстрее доставит назад в тюрьму. Его зовут Билл Сайберт. Приятный в общем-то парень. Хорошие манеры, ровное отношение.
Выходя из машины, я споткнулась и тут же почувствовала, как Билл бережно поддержал меня сзади. Отличное начало. Я уже видела заголовки: МЭГГИ БРЭДФОРД СПОТЫКАЕТСЯ!
Я вошла в здание и на мгновение зажмурилась от слепящего света прожекторов. Толпа давила, заключив меня в плотное кольцо человеческих тел. На меня обрушилась лавина вопросов. Я ли это сделала? Как я себя чувствую? Смогу ли писать песни в тюрьме? Как ко мне относятся другие заключенные? Пою ли я для них?
Оставьте меня в покое!
Уровень глупости, аморальности и бездушия превосходил все мыслимые пределы. Казалось, меня вот-вот вывернет наизнанку. Ноги подгибались. Наручники ведь не надевают на невиновных, верно?
— Следуйте за мной, — инструктировал Сайберт. — Не останавливайтесь, что бы ни случилось. Никому ничего не говорите. Вы меня понимаете, миссис Брэдфорд? Никому — ничего.
Я так и сделала.
Он же профессионал. Патрульные полицейские в ковбойских шляпах с трудом сдерживали натиск собравшихся. Кто-то свистел, кто-то топал, кто-то кричал что-то ободряющее. От происходящего у меня закружилась голова. В последний раз нечто подобное случилось со мной в Сан-Франциско, но вспоминать об этом не хотелось.
Через полицейский кордон ко мне тянулись руки, меня пытались схватить, похлопать по плечу, ущипнуть. Может быть, оторвать кусочек.
Пожалуйста, не трогайте меня! Оставьте меня в покое! Я же не ваша игрушка!
При мысли о том, что чьи-то чужие пальцы дотронутся до меня, хотелось кричать, но я сдерживалась, напрягая все силы, чтобы не позволить чувствам выплеснуться наружу.
Но вот наконец и крики, и безумная, неуправляемая толпа остались за тяжелой дубовой дверью.
Неожиданно для себя я оказалась в фойе зала заседаний с высоким потолком и белыми стенами. Теперь уже другие — полицейские, представители местной власти, судебные чиновники — повернулись, забыв о своих делах, и уставились на меня так, словно увидели пришельца из космоса. Мраморная лестница вела наверх. На оштукатуренных стенах висели, как полагается в подобных учреждениях, черно-белые фотографии; на позолоченных древках болтались флаги, американский и штата.
Невероятно. Жутко. Этого не может быть. Это не может происходить со мной.
Барри и Натан уже были рядом. Натан пожимал мне руку, Барри целовал в щеку. Мы прошли в переполненный зал. Я никак не могла отделаться от ощущения нереальности. Даже Барри и Натан казались мне нереальными.
Мне действительно было плохо. Реально, физически плохо. Меня тошнило. Жуткое возбуждение подобно некоему смертоносному газу наполняло помещение. Словно по команде, все повернулись ко мне. Обычные, простые люди. Знаменитые писатели.
Это было ужасно.
Я подняла голову, чтобы по крайней мере выглядеть невиновной. Натан помог мне сесть за отведенный нам стол. Барри занял место в первом ряду зрителей.
Чтобы не упасть, я обеими руками вцепилась в стол. Меня трясло. Мне было холодно. И одиноко.
Я оглянулась, стараясь отыскать взглядом Дженни и Алли. Конечно, сына в зале не было. Только дочь. Мы помахали друг другу, и Дженни расплакалась.
Страшно, невероятно и... так не должно быть!
— Внимание! Всем встать!
Для судебного клерка наступил момент славы. Все взоры обратились к нему.
Хорошо. Значит, от меня наконец-то отстали.
Суд начался.
Суд над убийцей.
Суд надо мной.
Глава 92
Во всем этом было что-то неестественное. Что-то лишнее, не вписывающееся в картину. Или, может быть, совсем наоборот. Может быть, чего-то не хватало.
«Что за дела! В чем тут фокус?» — снова и снова спрашивала себя Норма Брин.
Как могло получиться, что Уилл Шеппард был убит всего лишь одним, во многом случайным выстрелом? Как получилось, что Мэгги Брэдфорд ухитрилась ухлопать своего мерзавца-муженька, уже падая или даже грохнувшись на землю? И тем не менее она его укокошила. В этом сомнений быть не могло.
В сотый или, может быть, уже в тысячный раз Норма рассматривала фотографии, сделанные полицией на месте преступления сразу после обнаружения тела Уилла Шеппарда.
Он лежал лицом вниз.
Не повезло тебе, Уилл...
Или ты планировал нечто в этом духе? Может быть, ты сам выстрелил себе в лицо, чтобы насолить Мэгги? Какую игру ты вел, жалкий подонок?
Итак, еще раз. Он убегал. Это следует из следов. Мэгги преследовала его. Они схватились. Она выстрелила ему в голову. Он упал.
Все. Конец фильма. Уилл Шеппард выбывает из игры.
И начинается совсем другая история. История, в которой все запутано и ничего не ясно.
Как будто тысяча холодных ножек пробежали по ее спине. Что-то не укладывалось в картину. Что-то было не так. Но что? Что, черт возьми?
Какой же детали недостает в этой дешевой головоломке?
Надо провести несколько экспериментов. И конечно, призвать на помощь удачу. Шары в воздухе, и задача жонглера не позволить им упасть. Она обязана найти что-то, что поможет Мэгги Брэдфорд выйти из тюрьмы.
Чтобы снова убивать?
Глава 93
Смешно, хотя мне и не до смеха. Надо же, прокурор — мой поклонник. По крайней мере был им.
С Дэном Нижински меня познакомили на одной из вечеринок в доме Натана Бейлфорда. Он пришел туда с женой, совершенно заурядной на вид женщиной в огромных, овальной формы, очках и абсолютно без макияжа. Помню, я еще удивилась, что такой привлекательный мужчина, как Нижински, не женился на какой-нибудь красавице. Потом мы с ней разговорились, и я невольно прониклась к ней симпатией. Супруги сообщили, что они оба — мои поклонники. Вот радость-то!
Так или иначе, но теперь Дэн Нижински мне совсем не нравился. Пугающе высокий, он обращался к присяжным так, как обращается учитель к любимому классу.
— А он хорош, — шепнула я, наклонившись к Натану.
— Мы тоже, — ответил он, но его уверенность почему-то не распространилась на меня.
Жюри присяжных состояло из секретарши лет двадцати с небольшим, директора средней школы, двух домохозяек, трех пенсионеров, один из которых был армейским полковником в отставке, писателя на вольных хлебах, двух бизнесменов, клерка из местного представительства «Форда» и «временно безработного» актера.
Шесть мужчин и шесть женщин. С разным социальным статусом. Наделенные правом освободить меня. По крайней мере я на это надеялась.
* * *
Большой любитель моих песен Дэн Нижински снова говорил обо мне. Однако теперь он взял слово вовсе не для того, чтобы петь дифирамбы.
— Вам предстоит услышать свидетельства, бесспорно доказывающие, что обвиняемая, Мэгги Брэдфорд, на протяжении нескольких недель обдумывала план убийства своего мужа, Уилла Шеппарда.
Вы убедитесь, что само это заранее подготовленное убийство было осуществлено чрезвычайно хладнокровно в тот момент, когда Уилл Шеппард пытался убежать, спасая свою жизнь.
Вы узнаете, что Уилл Шеппард не был идеальным мужем, но какими бы ни были его грехи, они никоим образом не могут служить оправданием убийства.
Вам будут предъявлены такие более чем убедительные свидетельства, что ни у одного из вас не останется ни малейших сомнений в том, что Мэгги Брэдфорд виновна в убийстве первой степени и должна быть наказана в полном соответствии с требованиями закона.
Дэн Нижински направился к своему столу, однако, сделав несколько шагов, внезапно остановился и повернулся к присяжным, как будто то, что он собрался сказать, только что пришло ему в голову, хотя я могла бы поклясться, что и этот прием, и вообще все выступление были тщательно и многократно отрепетированы и опробованы.
— И еще одно, о чем я забыл упомянуть. Убийца, иметь дело с которой приходится нам здесь, не совсем обычная женщина...
— Возражаю! Ваша честь, — подал голос, поднимаясь с места, Натан Бейлфорд, — окружной прокурор навешивает ярлыки на мою подзащитную. Она не убийца.
— Возражение принято.
— Ее имя, Мэгги Брэдфорд, известно всему миру, но это не та женщина, которую вы видите по телевизору, ибо телевидение подает нам придуманные, вымышленные образы, но не правду. Она вовсе не так мила, как ее голос, не так очаровательна, как ее мелодии, не так милосердна и добра, как слова ее песен.
Не забудьте отделить Мэгги Брэдфорд, певицу и автора песен, звезду, от реальной, истинной Мэгги Брэдфорд, женщины, сидящей перед вами по обвинению в совершении ужасного, отвратительного преступления.
Не идите на поводу у навязанного вам средствами массовой информации и окутанного ореолом славы образа.
Настоящая Мэгги Брэдфорд имела доступ к оружию. Настоящая Мэгги Брэдфорд знала, как спустить курок. Настоящая Мэгги Брэдфорд без раздумий отняла жизнь у другого человека. Почему? Потому что ей позволено все. Потому что она звезда.
Я заканчиваю. Когда звезда падает, то, пронзая атмосферу, вспыхивает, а потом гаснет. Для Мэгги Брэдфорд, уважаемые леди и джентльмены, члены бюро присяжных, такой атмосферой являетесь вы. Вы — охранители и воплощение правосудия, и благодаря вам она никогда не засияет снова. Не должна засиять снова.
Глава 94
Следующим выступил Натан Бейлфорд, который с красноречием и страстью, не уступающими красноречию и страсти прокурора, изложил точку зрения защиты. На протяжении обеих речей меня не оставляло ощущение, что они говорят о ком-то другом. Чувство изолированности, разобщенности с миром, появившееся в тот самый момент, когда меня обвинили в убийстве Уилла, вернулось снова.
— Окружной прокурор нарисовал здесь весьма непривлекательный портрет. Портрет хладнокровной убийцы, — негромким, глуховатым голосом начал мой защитник. — Точнее, это отвратительный и жуткий портрет, и вполне точный, когда речь заходит об убийцах. Но он не имеет никакого отношения к Мэгги Брэдфорд, в чем вы убедитесь, когда услышите рассказы ее друзей, коллег и ее самой.
Я выпрямилась и, взяв ручку и листок бумаги, быстро написала записку Барри: «Мы ведь договорились, что я не буду давать показания. И я не буду!»
Он тут же настрочил ответ: «Отлично. Тогда скажи, почему ты застрелила Уилла!»
Я снова: «Нет. Не могу».
Боже, сколько раз я говорила им, что не стану выступать в суде, не стану давать показания. Я просто не могла это сделать. У меня были на то свои причины, и я знала, что не открою рот даже в том случае, если мне будет грозить пожизненное заключение.
Глава 75
— Мистер Шеппард?
— Слушаю.
— Мистер Шеппард, меня зовут Норма Брин, и я звоню вам из Нью-Йорка. Вы, вероятно, не знаете, кто я...
— Ошибаетесь, мисс Брин, я знаю, кто вы. Вы расследуете убийство моего брата. Здешние газеты тоже много пишут об этом деле. Чем могу помочь?
— Видите ли, в вещах Уилла я обнаружила вашу записку. Совсем ничего не значащая. Странно, что ее не выбросили. Содержание таково: «Иди к черту, Уилл!» Можете рассказать, что вы имели в виду? По какому поводу ее написали? И еще меня интересует, почему ваш брат ее сохранил.
На другом конце провода молчали.
— Да, думаю, что могу кое-что объяснить. Уилл хотел, чтобы я принял участие в одном задуманном им деловом предприятии. Я в то время находился в Штатах, и он попросил меня приехать к нему домой. Я отказался.
— А вы всегда пользовались такими выражениями в общении с братом?
— Другого языка он не понимал. Мы никогда не были близки. Скажу откровенно, мой брат — сумасшедший ублюдок. Боюсь, что другой рекомендации он не заслужил. Добавлю только, что Уилл не из числа уважаемых мной людей.
Норма уже знала, что братья не поддерживали близких отношений. И все-таки...
— Пожалуйста, расскажите мне о нем. Конечно, вам, наверное, тоже нелегко...
Палмер Шеппард рассмеялся.
— У вас много времени? История довольно долгая и началась давно.
— Со временем у меня проблем нет, — уверила его Норма. — Лишь бы пошло на пользу.
— Не знаю, насколько то, что я вам расскажу, пригодится в расследовании. Полагаю, у вас уже сложилось общее впечатление. Знаете, я, наверное, прилечу, если возникнет такая необходимость. Честно говоря, я очень сочувствую Мэгги Брэдфорд. Вы даже представить не можете, как мне ее жаль.
— Вы очень любезны. И я обязательно попрошу о таком одолжении, если обстоятельства не оставят другого выбора.
— Вот и хорошо. Знаете, я допускаю, что Мэгги могла убить его. Удивительно только, что никто другой не сделал это раньше.
— Можете объяснить почему?
— Мне ничего не известно об их браке. Я намеренно старался держаться подальше. Но Уилл был самим дьяволом, мисс Брин. Хуже человека трудно представить. Буду откровенен: тот, кто застрелил его, оказал человечеству большую услугу. Я знаю это абсолютно точно.
Глава 96
Суд шел. Очень-очень медленно. День за днем, неделя за неделей. Нудно, утомительно.
После того как на двадцатый день завершились показания свидетелей, Барри и Натан навестили меня в тюрьме. Мне совсем не хотелось их видеть.
Я знала, зачем они пришли — надавить на меня, добиться объяснений, алиби, получить то, чего я не могла им дать.
— Расскажи, что ты знаешь о Палмере, — попросил однажды Барри, когда мы сидели в комнате для свиданий.
Вопрос в некоторой степени застиг меня врасплох. Странное начало разговора. При чем здесь Палмер Шеппард?
— А что рассказывать? Брат Уилла, вот и все. Они практически не поддерживали отношений. Я видела его всего-то раза два. Он выразил мне соболезнования... на свадьбе.
— Ты не знаешь, он был близок со своими тетями?
— По-моему, не так близок, как Уилл.
Должно быть, что-то в моем ответе привлекло их внимание, потому что Барри сразу взглянул на меня, и глаза у него стали грустные.
— Значит, тебе известно о Вэнни и Уилле? Почему же ты ничего не сказала нам? Почему нам приходится вытягивать такие факты из Палмера Шеппарда?
Злость копилась слишком долго, и, пожалуй, пришла пора немного спустить пар.
— Я ничего не знаю, хотя, признаюсь, о чем-то догадывалась. Барри, чего вы от меня добиваетесь?
Он посмотрел на меня твердо, не отводя глаз:
— Нам нужно знать правду, Мэгги. Она бывала в твоем доме? Я говорю о Вэнни.
— Только один раз. — Я вздохнула, вспомнив день, когда это случилось. — На нашей свадьбе. Очень красивая женщина, младшая сестра его матери. Ты ведь и сам там был Барри. Ты тоже ее видел. Уилл так и не смирился с тем, что мать бросила его в детстве.
— Да уж! — воскликнул Натан. — Он приводил в дом других женщин? Таких, кого вы не знали?
— Никогда. Да я бы и не позволила.
— Тогда еще один вопрос, Мэгги, — сказал после паузы Натан. — Вы никогда не замечали за Уиллом никаких странностей? Были ли случаи, когда он позволял себе непозволительное? И помните, Мэгги, вы должны доверять нам. Никаких секретов быть не может. Момент слишком ответственный. Мы обязаны знать все, что может знать сторона обвинения.
Если я и колебалась с ответом, то всего лишь мгновение. Мне не нравилось то, какое направление принял наш разговор.
— Нет. Мне нечего вам сказать. И с какой стати я буду о чем-то умалчивать?
Барри покачал головой:
— Ты лжешь нам, Мэгги. Черт бы тебя побрал! Ты разбиваешь мне сердце.
— Клянусь, что... — прошептала я.
Да, конечно, я лгала. Всегда говорила правду, но...
— Кто?!
Барри повысил голос. Раньше он никогда не кричал на меня. И таким злым я тоже никогда его не видела. У него даже выступили вены на лбу и шее.
— Пожалуйста! Барри, не надо! Не заставляй меня... Его лицо стало вдруг почти белым. Барри закрыл и медленно открыл глаза. Перевел дыхание.
— Ну конечно...
Впервые я увидела слезы в его глазах. Барри посмотрел на меня с такой нежностью и жалостью, что я поняла — сердца рвутся у нас обоих.
— О Боже... конечно. Уилл и Дженни, да? Он пытался добраться до нее?
Я поднялась и позвала охранника.
— Отведите меня в камеру. Сейчас же отведите меня в камеру!
Мы ушли. Я не сказала им больше ни слова. Потому что не могла и не хотела втягивать дочь во все это.
Глава 97
— Обвинение вызывает Питера О'Мэлли.
Услышав эти слова, громко произнесенные в зале открытых заседаний, я побледнела. Вообще-то чувство постоянного беспокойства и страха уже становилось чем-то привычным. Шел двадцать девятый день слушаний, и хорошего за это время было совсем мало.
Вопреки настойчивым возражениям защиты судья Сассман все же разрешил Нижински предъявить свидетельство о смерти Филиппа Брэдфорда. Теперь окружной прокурор пытался разыграть очередную карту, которой стала для него смерть Патрика О'Мэлли.
Никакой особенной для себя выгоды он извлечь не мог — разве что намекнуть на мою ответственность, бросить на меня тень подозрения. Но я знала, что именно этого и добивался Питер. Бросить тень, оживить старые слухи, досадить мне.
Странно, но судья распорядился очистить зал от зрителей. Питер дал согласие выступить с показаниями, но только при условии, что заседание будет закрытым. Уж не знаю, как его адвокату удалось убедить судью пойти навстречу требованию свидетеля.
Я ничего не понимала. Почему и от кого надо защищать Питера? Но вскоре многое прояснилось.
Выступление О'Мэлли-младшего заняло, казалось, вечность — мои защитники выдвинули не менее сотни возражений, — но суть его сводилась к следующему.
— Мистер О'Мэлли, вы являетесь членом учреждения, называемого Озерный клуб?
— Да.
— Этот клуб расположен в Бедфорд-Хиллз? Неподалеку от Гринбрайер-роуд?
— Верно.
— Сколько человек являются его членами?
— Около пятисот.
— И чем они занимаются? Гольф, теннис, плавание, обеды и танцы по вечерам?
— Да.
— Но при этом клуб предоставляет и кое-что еще, не так ли?
— Существуют дополнительные услуги. Для отдельных членов.
— То есть эти дополнительные услуги доступны не всем членам, а только избранным?
— Можно и так сказать.
— Вы входите в число этих избранных?
— Входил.
— Кто еще?
— Не называя имен, скажу так: это все известные люди.
— И какие же услуги предоставляет им клуб?
— По большей части обеспечивает место для встреч. Условия для обсуждения различных вопросов, в том числе финансовых.
