В Кеннеди-Центр на спектакль «Мисс Сайгон», фотокорреспондент отправился, надев классический темно-серый костюм и полосатый галстук. Билеты на это представление были давно распроданы.
      Еще раньше мужчина подстриг свои седеющие светлые волосы, и ни о каком «хвосте» речи быть не могло. Ухо тоже рассталось с бриллиантовой серьгой. Вряд ли кто-нибудь мог узнать его сейчас. Все было задумано именно так: начиная с этого момента и до окончания игры.
      – Старые добрые времена, – тихонько напевал Кевин Хокинс, пересекая парковочную площадку рядом с редакцией «USA Тудей» в Рослине. – Пусть большая пресса продолжает трудиться, – пробормотал он. – Возможно, вскоре мы подбросим вам что-нибудь новенькое. Какую-нибудь позднюю историю о сегодняшнем вечере в Кеннеди-Центре.
      Он был рад, что снова вернулся в Вашингтон, где в разные времена ему доводилось жить. Также его радовала возможность вновь присоединиться к игре. «К самой великой из игр», – размышлял он и верил в это всем сердцем. Кодовое название: «Джек и Джилл». Лучшую интригу просто невозможно было придумать.
      Его психологический подъем этим вечером обуславливался двумя вещами. Во-первых, ему следовало соблюдать осторожность и быть подозрительным, словно параноик. Во-вторых, что было не менее важно, следовало накачать себя изрядной долей уверенности в благополучном исходе дела.
       Он не имеет права провалиться, и он ни за что не провалится.Так убеждал он себя снова и снова. Его задача всегда сводилась к следующему: убить какое-нибудь известное лицо, сделать это на глазах у публики и при этом не быть пойманным. На глазах у публики. И при этом не быть пойманным.До сих пор ему удавалось придерживаться этих условий.
      С некоторых пор его забавляло, хотя и не слишком тревожило то обстоятельство, что он не только не испытывал угрызений совести, но и был чужд малейшего чувства вины. И в то же время, в других аспектах своего бытия, он оставался абсолютно нормальным человеком. Сестра Айлин частенько называла своего брата Кевина «последним верующим» или «последним патриотом», а ее дети искренне считали его самым лучшим дядюшкой в мире. К тому же у него насчитывалась масса хороших милых и близкихдрузей по всему земному шару. И при всем при этом сейчас он был не просто готов совершить очередное хладнокровное убийство, а буквально жаждал сделать это.
      Адреналин уже вовсю гулял в крови, но Кевин не испытывал и тени чувства к своей сегодняшней жертве. На земле проживали миллиарды людей, их стало даже чересчур много, так что смерть любого из них практически ничего не значила. Если подходить с точки зрения логики – сущий пустяк.
      Когда он входил в роскошный холл Кеннеди-Центра, украшенный великолепными хрустальными люстрами и полотнами Матисса, Кевин соблюдал предельную осторожность и хранил обычное спокойствие. Он критически осмотрел люстры в фойе и подумал о том, что со своим множеством переливающихся многогранных висюлек, каждая из них весит не меньше тонны.
       Он собирался совершить убийство на глазах у публики, в ярком свете этих бесконечных ламп и их призматических бликов.
       И при этом не быть пойманным!
       Какой невероятный фокус, и какой прекрасный мастер будет его исполнять!
      Его заранее снабдили билетом на спектакль, который он извлек из ячейки камеры хранения на Юнион-стейшн. Отведенное ему место находилось сразу за оркестром. Почти что под «Ложей президента». Очень мило. Просто идеально. Он специально вошел в зал только тогда, когда верхний свет начал плавно затухать.
      Его даже удивило, что вскоре начался антракт. Неужели так быстро?Мелодрама была захватывающей, так что время пролетело незаметно.
      Он взглянул на свои часы, которые показывали 9:15. Действие закончилось точно по расписанию, в зале вспыхнул свет, и Хокинс лениво обводил глазами публику, выражавшую свой восторг мюзиклом.
      Искреннее возбуждение и волнение толпы, громогласный обмен мнениями, наполнявший воздух, пришлись ему по вкусу и обрадовали. Он медленно поднялся со своего мягкого кресла. «Ну, – подумал он, – теперь очередь настоящей драмы».
      Он вышел в фойе, с его огромными, напоминавшими сталактиты, люстрами. Под ногами красным плюшевым морем раскинулся огромный ковер. Несколько впереди виднелся бронзовый гордый бюст Джона Кеннеди.
       Очень уместная деталь интерьера.
      Именно так. Все правильно.
      После Кеннеди самыми знаменитыми станут Джек и Джилл, тем более, что со времен правления Джона минуло уже тридцать лет. Кевин был счастлив чувствовать себя составной частью великого события. Его приводила в восторг одна мысль об оказанной ему чести.
       В сегодняшнем представлении роль Джека исполняет Кевин Хокинс.
       Теперь смотрите внимательно, господа театралы. Зрелище обещает быть неповторимым.

      Фойе Кеннеди-Центра было буквально забито элитными вашингтонскими задницами. Театралы, о Боже мой! В большинстве своем это были люди старшего поколения. На многочисленных столиках продавалась всякая всячина вплоть до роскошно изданных программ. Какая-то женщина с красным зонтиком водила за собой группу старшеклассников, прокладывая им путь через плотную толпу.
      Кевин Хокинс знал, что для выполнения убийства ему придется проделать еще один головокружительный трюк.
      Прежде чем убить, ему надлежит приблизиться к жертве на самое минимальное расстояние.
      Это его сильно беспокоило, но другого выхода не было. Ему предстояло буквально слиться со своей мишенью и ни в коем случае не допустить ошибки.
      Именно об этом фотокорреспондент и думал, благополучно смешавшись с гудящей толпой театралов.
      Он уже заметил, где находится судья Верховного Суда Томас Генри Франклин. Из всех нынешних членов суда он был самым младшим. Афроамериканец по происхождению, он выглядел высокомерным, что вполне соответствовало его репутации в Вашингтоне. Неприятный человек, хотя какое это теперь имело значение! Щелк!Кевин Хокинс мысленно сфотографировал судью.
      На левой руке Франклина повисла двадцатитрехлетняя дама. Щелк! Щелк!
      Свою домашнюю заготовку относительно Шарлотты Кинси Хокинс тоже выполнил безупречно. Он знал и ее имя, и то, что она является студенткой второго курса юридического факультета Джорджтауна. Кевин располагал и некоторыми темными эпизодами из жизни Шарлотты и судьи Франклина. Он даже видел их вместе в постели.
      Еще некоторое время фотокорреспондент наблюдал, как Томас Франклин и студентка о чем-то оживленно беседовали. Как и остальные парочки, они выглядели возбужденными. Удивительно, какое действие может оказывать театр на некоторых людей!
      Он сделал еще несколько мысленных фотографий, запечатлевших этих голубков, так мило воркующих друг с другом.
      Они вели себя очень непринужденно и, казалось, от души наслаждались вечером. Внезапно Хокинс нахмурился. У него были две племянницы в Силвер-Спрингс, и вид молодой студентки, флиртующей с этим жуликом-судьей, вызвал у него приступ раздражения.
      Однако мысль о том, как забавно все складывается, вызвала на лице Хокинса улыбку. Хладнокровный Убийца в роли блюстителя нравов! Какое безумие и, все же, как здорово!
      Пара двинулась в направлении балкона, и он последовал за ними, соблюдая дистанцию в несколько шагов. Внизу, черной и блестящей, как ночь, лентой, струился Потомак. По реке проплывало прогулочное судно «Данди», следующее из Александрии.
      Занавески, разделяющие балкон и фойе, развевались от дуновения вечернего ветерка. Кевин Хокинс двинулся в сторону судьи и его прекрасной спутницы, не забывая на ходу фиксировать окружающую обстановку.
      Он обратил внимание на то, что белоснежная рубашка судьи была, как минимум, на размер меньше и туго охватывала его горло. Заодно глаза фотокорреспондента отметили, что кричаще-желтый галстук выглядел слишком вульгарно в сочетании с неброским серым костюмом. Шарлотта Кинси улыбалась самой обезоруживающей улыбкой. У нее были совершенной формы округлые груди, и речной ветер играл ее пышными черными волосами.
      Кевин протиснулся рядом, почти коснувшись их тел. Теперь он приблизился к судье и Шарлотте на необходимое, заранее установленное им, расстояние. Так близко, что смог дотронуться до волос девушки и ощутить аромат ее духов. «Опиум» или «Шалимар». И снова мысленный снимок!
      Вот он здесь. Совсем рядом. Почти наседает на них в самом буквальном смысле.
      Он продолжал фиксировать малейшие изменения поз и выражения лиц пары, которую он не забудет никогда. Как не суждено ему забыть чудесную интимность предстоящего убийства.
      Он видел, слышал, дотрагивался, обонял и при этом ничего не чувствовал.
      Сейчас он воздвиг барьер против всех человеческих проявлений. Никакой жалости, никакой вины, никакого стыда и никакой пощады.
      На левом плече студентки висела кожаная сумочка. Она оказалась приоткрытой: совсем чуть-чуть, но для Хокинса этого было вполне достаточно. Ах, молодость, беззаботная, беспечная молодость!
      Фотокорреспондент прекрасно владел своими руками. Они были все еще тверды, гибки и быстры.
      Из его ладони в сумочку студентки скользнул какой-то предмет. Вот так! Удача. Первая за сегодняшний вечер.
      Ни Шарлотта, ни судья Франклин, не заметили не только этого мимолетного движения, но и его самого, когда он просочился мимо них обратно в толпу. Хокинс сейчас сам превратился в легкий бриз, в лунный свет, в саму ночь.
      Он испытывал невероятный душевный подъем, какое-то высшее блаженство. В целом мире ничто не могло сравниться с этим чувством. Все нюансы похищения чужой жизни составляли красочную палитру человеческого опыта.
      Подготовительная, самая сложная часть его плана, завершилась. Остальное было уже просто.
       Убить на глазах у публики.
       И при этом не быть пойманным.
      Внезапно сердце Хокинса подпрыгнуло и бешено заколотилось. На его глазах происходило нечто такое, чего не должно было быть. Что-то неправильное и плохое. Очень плохое!
       Господи!Шарлота Кинси вдруг полезла в сумочку.
      Помимо воли Хокинса, сработал затвор его мысленного фотоаппарата. Щелк!
       Сейчас она обнаружит записку, которую он ей подбросил от имени Джека и Джилл. Нет, нет, нет!
      Вот она достала сложенный листок, удивляясь, что это и как могло оказаться в ее сумочке.
      Девушка начала разворачивать записку, и Хокинс почувствовал, как кровь застучала у него в висках. Судья тоже проявил заинтересованность и взглянул на клочок бумаги.
      «Не-е-е-ет! О Господи, нет!» – едва не закричал во весь голос фотокорреспондент.
      Сейчас Хокинс подчинялся только инстинкту – самому точному и безошибочному чувству. У него не оставалось времени на догадки и анализы.
      Быстро и уверенно он направился вперед.
      Он вытащил «люгер» и держал его в опущенной руке, скрывая оружие среди леса рук, ног, брюк и вечерних платьев.
      Хокинс произвел только один выстрел. Угол был неудачным, далеким от идеального, да и расстояние казалось великовато. Он успел увидеть, как распустился темно-красный цветок, тело подпрыгнуло и рухнуло на мраморные плиты.
      Попадание точно в сердце. Просто чудо или близко к этому. Значит, Господь в этот вечер был на его стороне.
       Щелк!
       Щелк!
      Сердце Хокинса готово было выскочить из груди:
      Кевин не привык к столь резким импровизациям.
      Он подумал о том, что после стольких лет его когда-нибудь все-таки поймают. Тем более, что задание, порученное ему, казалось невероятным по сложности. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что этим его карьера и закончится. Он чувствовал… он чувствовал что-то.
      Он бросил «люгер» в водоворот высоких каблуков, туфель и подолов платьев.
      – Это что, выстрел? – взвизгнула какая-то дама. – О Боже, Филипп! Кого-то застрелили!
      Кевин покинул сцену, как и все остальные участники. Фойе пустело с такой быстротой, словно в нем вспыхнул пожар.
      Он стал частью испуганной, бегущей толпы. Он уже не имел никакого отношения ни к выстрелу, ни к его последствиям.
      Его лицо, как всегда, превратилось в очень убедительную маску шока и неверия в происходящее. Господи, до чего же знаком ему этот облик! Сколько раз он сталкивался с ним до этого!
      Через несколько напряженных мгновений он оказался снаружи Кеннеди-Центра. Уверенными шагами Кевин направился к Нью-Гемпшир-авеню. Он снова слился с толпой.
      «Старые добрые времена» вновь зазвучало в голове убийцы, только теперь мотив был куда быстрее. Фотокорреспондент вспомнил, что напевал эту песню, когда направлялся сюда. Правда, он знал, что «Старые добрые времена» действительно были лучше.
      И теперь они возвращались, не правда ли?
      Джек и Джилл уже пришли на Холм.
      Игра получилась быстрой, изящной и увлекательной.
      Но самое интересное – козырная раздача ждала впереди.

      Агент Джей Грейер позвонил мне домой прямо из машины. Я был погружен в изучение пары сотен досье, собранных на персонал Белого Дома Секретной Службой. Заместитель ее директора мчался в Кеннеди-Центр с огромной скоростью, поскольку в трубке явственно слышалось завывание сирены.
      – Они снова нанесли удар. О Боже! В Кеннеди-Центре, сегодняшним вечером. Прямо у нас под носом. Это можно расценивать, как вызов, Алекс. Приезжайте. – Голос Грейера звучал очень расстроенно.
      Просто приезжай.
      – Все произошло в антракте спектакля «Мисс Сайгон». Увидимся на месте. Я там буду минут через десять.
      – Кто на этот раз? – задал я вполне уместный вопрос, хотя мне вовсе не хотелось услышать имя очередной жертвы. Очень не хотелось.
      – А вот здесь какая-то загадка. Со стороны все выглядит полнейшим безумием. Это, в общем-то, никто, Алекс.
      – Что вы имеете в виду? – не понял я. – Что значит «никто»?
      – Студентка юридического факультета Джорджтаунского университета. Молодая девушка Шарлотта Кинси. Ей было всего двадцать три года. И снова записка. Я уверен, что это опять они.
      – Не понимаю. Ни черта не понимаю, – пробормотал я.
      – Я тоже. Может быть, пуля, попавшая в девушку, предназначалась кому-нибудь другому. Она была в компании члена Верховного Суда, Алекс. Томаса Генри Франклина. Может быть, это был выстрел в него. Тогда все подходит под известную схему. Возможно, они, наконец-то, допустили первую ошибку.
      – Уже еду, – сообщил я. – Встретимся в Кеннеди-Центре.
      Возможно, они, наконец-то, допустили первую ошибку.
      Но я почему-то так не думал.

       Это, в общем-то, никто, Алекс.Как такое может быть?
      Двадцатитрехлетняя студентка юридического факультета Джорджтауна была мертва. О Господи! Это бессмысленное убийство поставило меня в тупик. Я ровным счетом ничего не понимал. Случившееся все меняло, поскольку изменился и сам механизм преступления.
      Я добрался от дома до Кеннеди-Центра в рекордно короткий срок. Джей Грейер был не единственным, кто летел туда, сломя голову. Я прикрепил на крышу своего автомобиля полицейский маяк и тоже понесся, как черт на колесах.
      Второе действие спектакля «Мисс Сайгон», конечно же, отменили. От убийства до моего появления прошло меньше часа, поэтому возле места преступления еще толпились сотни любопытных.
      Пока я пробирался к фойе, до моих ушей несколько раз доносилось «Джек и Джилл». Страх, сковывающий толпу, был почти физически ощутимым. Некоторые детали убийства не давали мне покоя, когда я прибыл в Кеннеди-Центр в четверть одиннадцатого. Бесспорно, имелись общие черты с другими убийствами, совершенными Джеком и Джилл. Например, записка в стихах. Преступление осуществили хладнокровно и профессионально. Единственным выстрелом.
      Но наблюдались и громадные расхождения, которые ломали все предыдущее сходство.
       Может быть, кто-то решил скопировать стиль убийц?Но я не склонен был с этим согласиться. Правда, во внимание следовало принимать все, и не делать поспешных выводов. Это касалось не только меня, но и всех остальных, занимающихся данным делом.
      Новые неожиданные повороты, вкравшиеся в отработанную схему, тревожили меня все то время, пока я пробирался через толпу, запрудившую Нью-Гемпшир-авеню. Студентка юридического факультета никак не могла иметь общенациональной известности. Почему же ее убили? Недаром же Джей Грейер назвал ее «никем». Он еще добавил, что она не являлось и дочерью никого из знаменитостей. Конечно, в театре она была в компании члена Верховного Суда Томаса Генри Франклина, но это нельзя было расценить, как покушение на значительную фигуру.
      Шарлотта Кинси была никем.
      Никак это убийство не вписывалось в привычную систему. Конечно, совершая преступление в столь многолюдном месте, Джек и Джилл страшно рисковали. Прежние их «подвиги» носили, скорее, частный характер, где они сохраняли полный контроль над ситуацией и чувствовали себя в безопасности.
       Дерьмо, дерьмо и еще раз дерьмо! Что им взбрело в голову на этот раз? Неужели теперь настало время, что чем дальше – тем больше будет происходить подобных нестыковок?Почему они отошли от привычной схемы? Может быть, они перешли к фазе, где решающая роль отводится экспромту?
      Или я в самом начале упустил какую-то важную деталь? Или мы все вместе недопоняли системы, созданной ими? А может быть, здесь, в Кеннеди-Центре, они все же совершили ошибку?
       Может быть, они все же совершили ошибку?
      И на это мы больше всего надеялись. Тогда теория об их непобедимости разлеталась вдребезги. О Господи, сделай так, чтобы это оказалось их ошибкой! Пусть это будет их первым промахом!Хотя в любом случае, кто бы ни совершил это преступление, ему удалось скрыться.
      Из шестисотфутового вестибюля удалили всех посторонних. Здесь остались лишь полицейские, медэксперты и санитары из морга. Я заметил агента Грейера и подошел к нему. У него был такой вид, будто он не спал уже несколько недель и никогда больше не сможет заснуть.
      – Алекс, спасибо, что так быстро добрались сюда, – поблагодарил он меня. Мне нравилось работать с ним. Джей был умен, хладнокровен и без лишнего дерьма в голове. Он по-старинному, как цепной пес, был предан своей работе и президенту. И как официальному лицу, и как человеку.
      – Успели выяснить хоть что-нибудь стоящее? – обратился я к нему. – Разумеется, кроме того, что имеется труп. Стихотворение… Что в нем?
      Грейер закатил глаза к сверкающим люстрам:
      – Ах, да. Определенно, Алекс, нам удалось кое-что выяснить об убитой студентке. Шарлотта Кинси перевелась на второй курс юридического факультета в Джорджтаун. Перед этим она училась в Нью-йоркском университете, и про нее говорят, что она была чертовски умна. Однако здесь, в Вашингтоне ее успеваемость резко упала.
      – Но каким образом обычная студентка вписывается в нашу картину? – недоумевал я. – Если только, конечно, не стреляли в судью Франклина, но промахнулись и угодили в нее. По дороге сюда я пытался нащупать хоть какую-то связь с предыдущими преступлениями, но мне это так и не удалось. Ничего не лезет в голову. Кроме, пожалуй, того, что Джек и Джилл решили поиграть с нами и заморочить нам мозги окончательно.
      Грейер кивнул:
      – Да, они определенно играют с нами. Ваша теория о предосудительном сексе остается в силе. Нам стало известно, почему Шарлотта Кинси ничем особенным не выделялась на факультете. Все свое свободное время она крутилась вокруг важных персон. Очень симпатичная девушка. Впрочем, вы сейчас сами в этом убедитесь. Блестящие черные волосы до самой попы и так далее… Отличные формы. Вот только моралью она не блистала. А вообще могла бы стать необыкновенно популярнымюристом.
      Мы оба подошли к телу убитой девушки. Рядом с ним на полу лежала сумочка Шарлотты. Следа от удара пули видно не было, и, казалось, девушка просто прилегла отдохнуть прямо на балконе в Кеннеди-Центре. Рот ее был чуть приоткрыт, словно ей хотелось набрать полную грудь свежего воздуха.
      – Ну, давайте же, рассказывайте, не тяните. – Я чувствовал, что Джей что-то скрывает от меня. – Выкладывайте, кто же она такая.
      – Да, если честно, она кое-что из себя представляет. Эта девица была любовницей президента Бернса. Они довольно часто встречались. Буквально на днях Томасу удалось ускользнуть из Белого Дома на свидание с ней. Вот поэтому, видимо, они и расправились с ней. Вот так-то, Алекс. Плевок, как говорится, прямо в морду.
      Я почувствовал головокружение и стеснение в груди, стоило мне наклониться над мертвым телом. Чертова клаустрофобия! Шарлотта действительно была потрясающе красива. Всего двадцать три года. В самом расцвете сил. И один выстрел в сердце поставил точку в ее жизни.
      Я прочел записку, подброшенную ей в сумочку:
 
Джилл с Джеком проникли на Холм еще раз,
В любовнице Вашей жар страсти погас,
Теперь с того света Она шлет привет Вам,
А вскоре мы, сэр, приголубим и Вас.
 
      От убийства к убийству, их поэтический талант возрастал. Во всяком случае, стихи стали понятнее и, если это применимо к данному случаю, жизнерадостнее. Впрочем, и сами убийцы становились все смелее и раскованнее. Боже, защити нас всех, а в особенности президента Томаса Бернса.
      А вскоре мы, сэр, приголубим и Вас.

      На следующее утро после убийства мне пришлось проделать восемь миль до Лэнгли, штат Вирджиния. Мне необходимо было пообщаться с Джинн Стерлинг, представителем ЦРУ в нашей чрезвычайной команде. Дон Хамерман недвусмысленно дал мне поднять, что ЦРУ впуталось в это дело потому, что не исключает возможности вмешательства извне. Каким бы фантастическим, на первый взгляд, это предположение ни казалось, ему следовало уделить внимание. Но внутреннее чутье подсказывало мне, что разведка преследовала не только эту цель. И в тот день у меня появился прекрасный шанс выяснить их истинные мотивы.
      Возможно, ЦРУ располагало кое-какими материалами. После принятия некоторых поправок, связанных с деятельностью двойного агента Эймса и последующего скандала, разведке вменялось в обязанность делиться информацией с остальными государственными службами. Теперь это считалось законом.
      Я очень хорошо запомнил инспектора Стерлинг с первой нашей встречи в Белом Доме. Джинн в основном слушала других, но когда начинала говорить, то сразу обращала на себя всеобщее внимание. Мало того, Дон Хамерман сообщил мне, что до поступления в ЦРУ она была профессором юриспруденции в Вирджинском университете. Теперь ее работа заключалась в контроле за действиями разведки изнутри. Мне показалось, что если эта задача и является выполнимой, то предназначена отнюдь не для слабаков. И еще он добавил, что в команду ее включили потому, что она заслуженно считается лучшим аналитиком ЦРУ.
      Ее кабинет находился на седьмом этаже нового серого здания оперативного штаба ЦРУ. Я невольно обратил внимание на внутреннюю планировку: бесконечные переплетения очень узких коридоров, призрачный зеленоватый свет люминесцентных панелей и кодовые замки на каждой двери. Таково было ЦРУ изнутри во всей своей красе – ангел мщения при внешней политике США.
      Джинн Стерлинг встретила меня в устланном серым ковром коридоре возле двери своего кабинета:
      – Спасибо, что наведались, доктор Кросс. Обещаю, что в следующий раз мы встретимся в Вашингтоне. Однако мне кажется, что здесь беседовать будет удобнее. По окончании разговора вы поймете, почему.
      – Все равно я рад, что приехал сюда. Мне необходимо было сменить обстановку, – признался я. – Целых полчаса я смог провести наедине с собой. Всю дорогу я слушал записи Кассандры Уилсон. Может, помните, «Голубой свет до самой зари»? Совсем неплохо.
      – Я понимаю, на что вы намекаете. Не подумайте, что нам предстоит погоня вслепую. У меня кое-что, достойное обсуждения. Управление недаром обратило на это внимание. Сейчас вы все поймете.
      Джинн Стерлинг, конечно, сильно отличалась от столпов ЦРУ пятидесятых-шестидесятых годов. Она объяснялась довольно простым языком, с акцентом, присущим южным штатам, горела энтузиазмом и, тем не менее, сидела в оперативном центре Управления. В котировке «ценностей» ЦРУ она занимала одно из первых мест.
      Мы вошли в ее просторный кабинет, из которого открывался вид на лес из одного окна, и на озелененный внутренний двор – из окна напротив. Мы уселись за низкий стеклянный стол, весь заваленный официальными бумагами и книгами. На стенах были развешаны фотографии ее семьи. Я не мог не отметить, какие у нее милые дети и симпатичный муж, высокий и стройный. Она сама была выше среднего роста, со светлыми волосами, правда, немного грузновата. Своей добродушной открытой улыбкой с небольшим прикусом она смахивала на фермерскую дочку.
      – Нам удалось кое-что нащупать, – начала она. – Но, прежде чем посвятить вас во все подробности, должна заметить, что в последнем случае убийцы воспользовались не тем оружием, которое применялось раньше. Из этого вытекает вопрос, а то и два. По крайней мере, таково мое мнение. Не исключено, что убийца из Кеннеди-Центра просто подражатель.
      – Не думаю, – возразил я. – Если, конечно, не учитывать, что и подражатель, и Джек с Джилл, обладают одним и тем же «почерком». Нет, последняя стихотворная записка была написана определенно ими. И преступление вполне подходит под «охоту за знаменитостями».
      – Тогда следующий пункт, – не сдавалась Джинн. – Правда, он имеет иное направление, совершенно новое в нашем расследовании. Сколько ни бились аналитики Управления, они так и не смогли найти результатов психологических исследований, касающихся профессиональных убийц. Я имею в виду Исследований, предметом которых были бы наемники, используемых армией, разведкой и отделом по борьбе с наркотиками. Может быть, у вас есть какие-то данные, так как у нас подобные работы не проводились.
      Я понял, что мы аккуратно подвигаемся к вопросу, который и хотела обсудить Джинн Стерлинг. Недаром в нашу команду включили такого специалиста, как она. Наемники, используемые армией и разведкой. Я знал, что такие люди существуют, а некоторые из них даже проживают неподалеку от столицы. Мне известно также, что где-то они зарегистрированы, но могу точно сказать, что не в вашингтонской полиции. Может быть, именно по этой причине их иногда называют «призраками».
      – В журналах по психиатрии редко затрагивается тема убийств, – вынужден был признаться я. – Но несколько лет назад мой хороший знакомый профессор из Джорджтауна проводил интересные исследования. Статистика такова: на несколько тысяч описанных случаев самоубийств на почве психических расстройств приходится менее пятидесяти случаев посягательств на чужую жизнь. Мне знакома также пара дипломных работ выпускников Джон-Джей и Куантико, но и там о профессиональных убийцах практически ничего не сказано. Вряд ли в моих силах оказать реальную помощь, да и побеседовать с подобными людьми, мне вряд ли удастся.
      – Ну что ж, я смогу предоставить вам такого человека, – неожиданно заявила миссис Стерлинг. – И считаю, что это поможет нам в деле Джека и Джилл.
      – Что вы имеете в виду? – Неожиданно в моей голове закружился целый рой вопросов, и возникло чувство неясной тревоги.
      На ее лице появилось усталое и почти болезненное выражение. Она глубоко вздохнула, прежде чем заговорила снова:
      – Мы проводили глубокое психологическое тестирование наших агентов-смертников, Алекс. Меня заверяли, что в армии происходило то же самое. Некоторые результаты этих тестов я просматривала сама.
      Я почувствовал, как мои плечи и шея наливаются тяжестью, а желудок непроизвольно сжимается. Тем не менее, я был определенно рад тому, что у меня нашлось время посетить Лэнгли.
      – Так как я около года занималась данной работой, мне пришлось залезть в самые грязные и темные сейфы ЦРУ и некоторых других служб. По вопросам, связанным с одним только Эймсом, я провела более трехсот собеседований с разными сотрудниками. Можете представить, за какими замками и печатями все это хранилось многие годы. Да нет, скорее всего, не можете. Я и сама не догадывалась, а ведь работаю здесь.
      Я пока еще до конца не понимал, куда она клонит, но весь превратился в слух.
      – Мы посчитали, что один из наших бывших наемников, возможно, вышел из-под контроля. Более того, мы в этом почти уверены. Вот почему представитель ЦРУ и включен в чрезвычайную команду. Мы подозреваем, что один из наших бывших агентов и есть Джек.

      Мы с Джинн Стерлинг отправились прокатиться по живописной сельской местности в ее новом темно-синем «вольво». Следует отметить, что своим «пикапом» сна управляла так, словно это была гоночная машина. Магнитола потихоньку наигрывала Брамса, а мы направлялись в Чеви-Чейз, один из небольших «спальных» районов Вашингтона. Меня ожидала встреча с «призраком» – настоящим профессиональным убийцей.
       Вот, братишки, в какое порой вляпываешься дерьмо!
      – Заговоры и контрзаговоры, ухищрения и предательства, настоящие агенты, двойные агенты, псевдоагенты… не так ли Черчилль описывал то, чем вы занимаетесь?
      Джинн Стерлинг широко улыбнулась, выставив напоказ свои крупные зубы. Она была серьезным человеком, но, в то же время, не лишенным чувства юмора. Генеральный инспектор ЦРУ.
      – Мы пытаемся отказаться от прошлого, как в восприятии, так и в повседневной жизни.