В конце концов Нана встала около полудня. Она прошаркала в кухню с толстой книгой в руках – это была новинка под названием «Повесть о рабыне». У меня уже был готов горячий ленч – для нее и для малыша.
      Она не пожелала распространяться о том, как себя чувствует, да и есть не особенно хотела: проглотила всего несколько ложек овощного супа. Я попытался было отправить старушку к доктору Родману, но она и слушать не стала. Однако позволила мне приготовить еду на остальную часть дня, поухаживать за детьми и сделать уборку во всем доме, дав мне подробные и исчерпывающие инструкции.
      На следующее утро я снова встал раньше Наны. Это было неслыханным делом на протяжении всех лет, что мы прожили под одной крышей.
      В ожидании, когда она спустится на кухню, я вглядывался в знакомые предметы. Так сказать, смотрел на привычное новыми глазами.
      Над всем нашим кухонным помещением главенствует старинная плита. У нее четыре конфорки, а также широкая поверхность, на которую Нана ставит кушанья остужаться, а продукты – дожидаться своей очереди. Одна к другой примыкают две духовки. На плите всегда стоит большой черный котел на ножках.
      Модель холодильника тоже старая, но Нана ни за что не желает с ней расстаться. Холодильник всегда увешан записками и памятками, касающимися нашего совместного бытия: тут и расписания занятий Дэймона в хоре и в баскетбольной секции; и всевозможные планы и графики Дженни; и адресованный мне и Сэмпсону список телефонных номеров, по которым требуется срочно позвонить; и карточка с указанием даты очередного планового обследования маленького Алекса у педиатра; и бумажка в духе дацзыбао, где рукой Наны начертано очередное глубокомысленное изречение: «Никогда не споткнешься, если стоишь на коленях».
      – О чем это ты размышляешь? – услышал я вслед за знакомым шарканьем тапочек. Обернувшись, увидел Нану, которая стояла, уперев руки в бока, готовая к бою и к любым превратностям.
      – Сам не знаю, – отозвался я. – Может, о призраке вчерашнего завтрака? Как ты себя чувствуешь, старушка? Поболтай со мной. Ты в норме?
      Она подмигнула и кивнула своей маленькой головкой.
      – Просто прекрасно. А ты как? Ты-то в порядке? Выглядишь усталым. Нелегкая это работа – присматривать за таким домом, а? – сказала она и хихикнула. Ей это так понравилось, что она хихикнула еще раз.
      Я подошел к ней, сжал в объятиях и приподнял. Она была такой легкой – наверное, меньше сорока килограммов.
      – Поставь меня обратно! – прикрикнула она. – Уймись, Алекс. Я могу сломаться.
      – Тогда расскажи мне, что произошло вчера. Ты собираешься навестить доктора Родмана? Разумеется, да.
      – Мне, должно быть, просто требовалось чуть больше поспать, только и всего. Это может случиться со всяким. Просто я прислушалась к своему телу. А ты прислушиваешься?
      – Да, прислушиваюсь, – ответил я. – Я и сейчас к нему прислушиваюсь, и оно выражает мне серьезное беспокойство насчет тебя. Ты запишешься на прием к доктору Родману, или мне самому тебя записать?
      – Опусти меня на пол, Алекс. Я уже договорилась с доктором на эту неделю. Плановый визит, ничего особенного. Ну, а теперь к делу. Какую ты хочешь яичницу сегодня на завтрак?
      Как будто для того, чтобы показать мне, как прекрасно она себя чувствует, Нана сказала, что нам с Сэмпсоном следует снова съездить в Форт-Брэгг и закончить тамошние дела. Она настаивала на этом. Мне действительно надо было съездить в Форт-Брэгг еще раз, но я собирался сделать это лишь не раньше, чем приедет тетушка Тия и останется с Наной и детьми. Только убедившись, что все под контролем, я отправился в Северную Каролину.
      По дороге я рассказал Сэмпсону, что случилось с Наной, а также подробнейшим образом пересказал свои домашние хлопоты в тот день.
      – Что ж, Алекс, ей восемьдесят два года, – ответил он, а потом прибавил: – Ей, вероятно, осталось быть с нами всего каких-нибудь лет двадцать.
      Мы оба рассмеялись, но я видел, что Джон тоже обеспокоен. По его же собственному признанию, Нана была ему как мать.
      Когда мы приехали наконец в Файетвилл, было почти пять часов вечера. Нам необходимо было найти ту звонившую женщину и расспросить насчет алиби, которое, возможно, могло бы спасти сержанта Купера.

      Мы ехали, направляясь к жилому комплексу на бульваре Брэгг, находившемуся менее чем в полумиле от Форт-Брэгга. Над головой все так же летали реактивные самолеты, а вдали, на полигоне, продолжала бить артиллерия. Почти все обитатели работают на базе и живут в этом микрорайоне, где им предоставляется компенсация расходов на жилье. Скидка зависит от уровня жалованья, размера и качества жилья, особенно разительно возрастая вместе с чином и званием домовладельца. Большинство жилищ, которые мы видели, были маленькими, провинциального вида, домиками. Некоторые, судя по виду, требовали серьезного ремонта. Я где-то читал, что более 60 процентов современных военнослужащих женаты и имеют детей. Похоже, что статистика на сей раз оказалась права.
      Мы с Сэмпсоном подошли к одному из кирпичных домиков, и я постучал в обитую алюминием, погнутую и обшарпанную дверь. На пороге возникла женщина в черном шелковом кимоно. Она была крупного сложения, довольно привлекательная. Я уже знал, что ее зовут Тори Сандерс.
      Из-за спины у нее выглядывали четыре любопытные мордочки.
      – В чем дело? – спросила она. – Мы заняты. В зоопарке час кормежки.
      – Я детектив Кросс, а это детектив Сэмпсон, – объяснил я. – Капитан Джейкобз сказал нам, что вы знакомая Эллиса Купера.
      Она никак не отреагировала. Даже глазом не моргнула.
      – Миссис Сандерс, вы звонили мне в отель два дня назад. Я прикинул, что ваш дом должен находиться в радиусе, доступном для пешей ходьбы от базы, коль скоро сержант Купер остановился здесь в ночь убийства. Я кое-что проверил. Выяснил, что именно здесь он был в ту ночь. Можно нам войти? Вы же не хотите, чтобы мы стояли здесь, на глазах у всей округи.
      Тори Сандерс наконец решилась. Она привела нас в маленькое жилое пространство, служившее столовой. Потом выставила детей.
      – Я не понимаю, зачем вы здесь и о чем толкуете, – сказала она. Руки ее были крепко стиснуты на груди. На вид ей было лет около сорока.
      – У нас есть и другие варианты, миссис Сандерс, – вмешался Джон. – Я расскажу вам какие. Мы можем выйти на улицу и расспросить о вас и сержанте Купере у соседей. Можем также привлечь криминальную полицию. Или же вам предоставляется возможность ответить на наши вопросы здесь, конфиденциально, в домашней обстановке. Вы ведь знаете, что Купера собираются казнить через несколько дней?
      – Будьте вы прокляты. Оба! – внезапно воскликнула она, повышая голос. – Вы все не так поняли. Как всегда, полиция все понимает превратно!
      – Почему бы вам не просветить нас в таком случае? – сказал Сэмпсон, смягчая тон. – Мы здесь затем, чтобы слушать. Вот как обстоят дела, миссис Сандерс.
      – Вы хотите, чтобы вас просветили? Вы правда этого хотите? Ладно, пусть будет по-вашему. Да, я действительно звонила вам, детектив Кросс. Это была я.
      – Ну, а теперь то, о чем я не сказала по телефону. Я не обманывала своего мужа с сержантом Купером. Это муж попросил меня позвонить. Он друг Эллиса. Так получилось, что он не верит в виновность этого человека. И я не верю. Но у нас нет доказательств, нет свидетельств, подтверждающих, что он не совершал тех убийств. Эллис действительно был здесь в тот вечер. Но это было еще до того, как он напился пьяным, и приходил он повидаться с мужем, а не со мной.
      Я внимательно выслушал то, что она говорила. Я ей поверил. Было бы трудно не поверить.
      – А сержант Купер знал, что вы собираетесь мне звонить? – спросил я.
      Она пожала плечами:
      – Понятия не имею. Вам придется спросить об этом сержанта Купера. Мы просто старались сделать что в наших силах. И вам следует поступить так же. Человек приговорен к смерти, а он так же невиновен, как вы или я. Он невиновен. А теперь позвольте мне накормить моих малышей.

      Мы не продвинулись ни на йоту, и это было чертовски огорчительно для нас обоих, но особенно – для Сэмпсона. Часы, отсчитывающие время жизни Эллиса Купера, тикали так громко, что я почти непрерывно слышал их неумолимый ход.
      Примерно в девять вечера мы с Джоном обедали в популярном местном питейном заведении под названием «Паб неудачников», в торговом центре Стриклэнд-Бридж. Предположительно туда захаживало много отставных офицеров из Форт-Брэгга. Мы все еще рыскали в поисках любой информации, какую могли добыть.
      – Чем больше нам известно, тем, похоже, меньше толку, – покачал головой Сэмпсон и отхлебнул пива. – Здесь, в Брэгге, явно что-то не так. И я знаю, что ты сейчас скажешь, Алекс. Что, быть может, очаг неблагополучия заключается в самом Купере. Особенно если это он настропалил Сандерсов позвонить тебе.
      Рассеянно теребя кружку, я обвел глазами паб. Большую часть помещения занимал бар, битком набитый и шумный, дым висел коромыслом. В музыке перемежались стили кантри и соул.
      – Это не доказывает, что он виновен. Трудно винить Купера за то, что он пытается сделать то, что в его силах, – произнес я наконец. – Он ведь в камере смертников.
      – Он не глуп, Алекс. Он способен поднять волну, чтобы привлечь наше внимание. Или чье-нибудь еще.
      – Но он не способен на убийство?
      Сэмпсон уперся в меня взглядом. Я почувствовал, что он начинает заводиться.
      – Нет, он не убийца. Я знаю его, Алекс. Так же, как знаю тебя.
      – Купер убивал людей в бою? – спросил я.
      Сэмпсон досадливо потряс головой.
      – То была война. Многие наши тоже погибли. Ты же знаешь, что это такое. Тебе тоже приходилось убивать людей, – сказал он. – Но это же не сделало тебя убийцей, как ты считаешь?
      – Сам не знаю. А ты что думаешь?
      Я невольно услышал разговор, который вели между собой мужчина и женщина, сидевшие в баре по соседству с нами:
      – Бедную Ванессу полиция нашла в лесу возле дороги I-95. Пропала всего два дня назад. Теперь она мертва. Какие-то уроды ее прикончили. Небось какое-нибудь армейское отребье, – говорила женщина. У нее был сильный южный акцент, голос звучал гневно и вместе с тем испуганно.
      Я повернул голову и увидел рыжеволосую, с лихорадочным румянцем, девицу в ярко-синем топе, с тесемкой вокруг шеи и белых слаксах.
      – Простите, я невольно подслушал. Что произошло? – спросил я. – Кого-то убили за городом?
      – Девушку, которая иногда сюда заходила, Ванессу. Кто-то ее застрелил, – закивала головой рыжая. Ее собеседник, одетый в черную шелковую рубашку и ковбойскую шляпу, походил на прогоревшего исполнителя кантри и ковбойских песен. Ему не понравилось, что женщина беседует со мной.
      – Меня зовут Кросс. Я детектив из Вашингтона, специализирующийся на расследовании убийств. Мы с коллегой работаем здесь над одним случаем.
      Голова женщины дернулась назад.
      – Я не разговариваю с копами, – бросила она и отвернулась. – Занимайтесь своим делом.
      Я посмотрел на Сэмпсона, потом сказал вполголоса:
      – Если это тот же самый киллер, он не слишком-то осторожен.
      – Или те же самые трое киллеров, – добавил он.
      Кто-то сильно ткнул меня локтем в спину. Я стремительно обернулся и увидел крупного, мускулистого, светловолосого человека в клетчатой спортивной рубашке и брюках цвета хаки. Он был коротко оболванен. Явно из военных.
      – Самое время вам двоим бросить ваши игры к чертям собачьим, – объявил он. За спиной у него стояли еще двое. Всего, значит, трое. Они были в гражданском, но всем обликом определенно смахивали на армейских. – Хорош гнать волну. Ты меня понял?
      – Мы разговариваем. Больше нас не перебивайте, – в тон ему ответил Сэмпсон. – Ты меня понял?
      – У тебя что, руки чешутся? Думаешь, ты такой крутой парень? – произнес тот, что стоял впереди.
      Сэмпсон расплылся в неторопливой ухмылке, которую мне уже случалось видеть у него прежде.
      – Угу, думаю. И он тоже крутой парень.
      Мускулистый блондин попытался столкнуть его с табурета. Джон не стронулся с места. Один из дружков блондина двинулся на меня. Я быстро переменил положение, он замахнулся и промазал. Я сильно ударил его в живот, и он упал на четвереньки. В следующий момент уже все трое ринулись на нас.
      – Ваш дерьмовый друг – убийца, – заорал светловолосый. – Он убил женщин!
      Сэмпсон ударил его в подбородок, и он припал на колено. К сожалению, когда их били, эти парни не оставались в долгу. Еще один здоровяк присоединился к ним, и соотношение сил стало четверо против двоих.
      Внезапно, перекрывая шум драки, раздался пронзительный свист. Стремительно обернувшись к двери, я увидел, что прибыла военная полиция. А с ней – пара исполненных рвения подручных из полиции Файетвилла. У всех были наготове полицейские дубинки. Я совершенно не понимал, как они ухитрились добраться так быстро.
      Они налетели и арестовали всех, кто участвовал в драке, включая нас с Сэмпсоном. Их не интересовало, кто прав, кто виноват. Со склоненными головами и в наручниках, нас провели под конвоем к полицейской машине и грубо втолкнули в нее.
      – Все в жизни когда-то бывает впервые, – изрек Сэмпсон.

      Вся эта заморочка была нам совершенно ни к чему – особенно сейчас. В маленьком синем фургончике, рассчитанном на десятерых, нас доставили в Камберлендскую окружную тюрьму. Очевидно, в тюрьме Файетвилла имелась всего лишь пара камер. Не было проявлено ни малейшей профессиональной корректности в отношении нас как прибывших из Вашингтона детективов, работавших над делом сержанта Купера.
      На случай если вам захочется найти в данной окружной тюрьме контору, где регистрируют задержанных, то сообщаю, что она помещается в полуподвале. На то, чтобы оформить бумажки, снять наши отпечатки пальцев и сделать фотоснимки, местным полицейским потребовалось примерно полчаса. Нас отправили в холодный душ, затем облачили в «рыжие отрепья» – так остроумно охарактеризовали тюремщики оранжевый комбинезон с тапочками, в которые заставляли облачаться узников.
      Я спросил, что случилось с теми четырьмя солдатами, которые напали на нас в баре, и получил ответ, что это не мое собачье дело и что те уже переправлены в тюрягу в Брэгге.
      Нас с Сэмпсоном поместили в блок для мелких правонарушителей, в общую камеру, также в полуподвале. Камера эта первоначально была рассчитана, вероятно, не более чем на дюжину арестованных, но в ту ночь там набилось человек двадцать. Среди них не было ни одного белого, и мне стало интересно, есть ли в окружной тюрьме другие камеры и поделены ли и там узники по расовому признаку.
      Некоторые из сидельцев, похоже, были знакомы друг с другом, очевидно, по предыдущим ночным отсидкам. В целом это была довольно-таки цивилизованная и вежливая публика. Никто из них не собирался задевать ни меня, ни Сэмпсона. Дважды в час милю камеры с проверкой проходил охранник. Я знал эту систему. В течение остальных пятидесяти восьми минут заключенные бывают предоставлены сами себе.
      – Сигарету? – спросил парень справа от меня. Он сидел на полу, привалившись спиной к изрытой выбоинами бетонной стене.
      – Не курю, – отозвался я.
      – Вы ведь детектив, верно? – спросил он, помолчав пару минут.
      Я кивнул и смотрел на него более пристально. Не думаю, чтобы я встречал его раньше, но, с другой стороны, это ведь маленький город. Мы достаточно здесь покрутились и помозолили глаза. К тому времени уже куча людей в Файетвилле знала, кто мы такие.
      – Странная чертовня происходит, – снова заговорил этот человек. Он вытащил пачку «Кэмела». Оскалил зубы в ухмылке. Выбил одну сигарету. – Я про нынешнюю армию, дружище. «Наша доблестная армия». Что за дерьмо творится?
      – Ты военный? – спросил я. – Я так понял, что вас, ребята, отвозят в армейскую тюрьму в Форт-Брэгге.
      Он презрительно усмехнулся:
      – Чувак, в Брэгге нет никакой армейской тюрьмы. Скажу тебе еще кое-что. Я был здесь, когда привезли сержанта Купера. Он тогда был совсем бешеный, явно крышу сорвало. Они сняли у него отпечатки здесь, внизу, потом потащили наверх. Этот психопат точно кого-то прирезал в ту ночь.
      Я молчал и просто слушал. Я пытался уразуметь, что представляет собой этот человек и почему он завел со мной разговор об Эллисе Купере.
      – Хочу сказать тебе еще кое-что, для твоего же блага. У нас тут каждая собака знает, что это он прикончил тех женщин. Это был тот еще извращенец.
      Мужчина выпустил густые кольца дыма, потом, рывком оттолкнувшись от пола, зашмыгал прочь. «Что, черт подери, происходит? – спрашивал я себя. – Надо ли понимать, что кто-то нарочно подстроил драку в баре? И всю последующую бодягу сегодня ночью? Кто этот парень, который подсел ко мне поговорить? Дать мне совет „для моего же блага“?»
      Немного погодя вошел охранник и увел его. Уходя, он кинул взгляд в мою сторону. Потом нам с Сэмпсоном пришлось провести ночь в переполненной вонючей камере. Спали мы по очереди.
      Утром я услышал, как кто-то выкрикивает наши имена.
      – Кросс, Сэмпсон! – Один из сторожей открыл дверь камеры. Рукой он пытался разогнать пахнувшую на него вонь. – Кросс, Сэмпсон!
      Мы с Джоном не без труда оторвали от пола задеревеневшие тела.
      – Здесь. На том же месте, где вы нас оставили вечером, – откликнулся я.
      Мы проследовали за ним наверх, в приемную, где нас поджидал первый за этот день сюрприз. Там сидел капитан Джейкобз из армейской уголовки.
      – Как спалось? – спросил он.
      – Это была подстава, – ответил я. – Драка, арест. Вы знали об этом заранее?
      – Вы свободны, – сказал он вместо ответа. – Советую вам уезжать. Забирайте ваши манатки и отправляйтесь домой, детективы. Окажете себе большую услугу, если поступите так, пока еще есть возможность. Вы даром теряете время на посылках у покойника.

      Неприятные сюрпризы и огорчения продолжали преследовать меня и по возвращении в Вашингтон. Если хотите, они даже усугубились. В моем кабинете меня ожидало электронное сообщение. Письмо от человека, подписавшегося «Пехотинец». Все в этом послании рождало у меня тревогу и недоумение.
      Письмо было следующего содержания:
      "Детективу Алексу Кроссу.
      Информация по интересующей вас проблеме в целом. В настоящее время Пентагон предпринимает шаги с целью хотя бы частично снизить уровень потерь в армии в мирное время, составляющий более тысячи смертей в год. Эти потери происходят в результате дорожных аварий, самоубийств, убийств и смертных казней. За каждый из трех последних лет по меньшей мере восемьдесят армейских офицеров становились жертвами преднамеренных убийств.
      Специфическая информация для вашего особого размышления, детектив. Армейский летчик по имени Томас Хофф, дислоцированный на военной базе Форт-Драм, близ Уотертауна, штат Нью-Йорк, был осужден за лишение жизни гомосексуалиста из числа военнослужащих рядового состава базы. Осужденный отрицал свою вину вплоть до самой казни. В его защиту можно сказать, что Хофф не был фактически размещен в Форт-Драме в момент убийства и появился там лишь три месяца спустя после того, как оно совершилось. Однако перед тем, как убийство произошло, он навестил на базе своего друга. Его следы были найдены повсюду на месте преступления.
      Послужной список Хоффа до обвинения был безупречен. До предполагаемого совершения убийства он был, что называется, «образцовым военнослужащим».
      Еще один судебный случай, предлагаемый вашему вниманию, детектив. Армейский парикмахер, известный среди друзей под кличкой Бабник, был обвинен в убийстве трех проституток за пределами базы Форт-Кэмпбелл, в Кентукки. До этого Санто Мариначчи не имел судимостей. Его беременная жена засвидетельствовала, что в ночь убийства он был дома, вместе с ней. Мариначчи был осужден в результате анализа отпечатков пальцев и анализа ДНК следов, оставленных на месте преступления. А также потому, что в его гараже было обнаружено орудие убийства – спасательный нож. Мариначчи клялся, что нож был туда подброшен. «Ради всего святого, он цирюльник!» – кричала его жена во время казни. Сам Санто Мариначчи вплоть до момента смерти уверял, что невиновен и что его подставили.
      Пехотинец".
      Я снова перечел послание Пехотинца, потом позвонил Сэмпсону домой и прочел ему письмо. Он тоже не знал, что с ним делать. Он сказал, что после разговора со мной сразу же свяжется с Эллисом Купером. Мы оба спрашивали себя, не сам ли Купер скрывается за этим странным посланием.
      Весь день я не мог выкинуть из головы тревожное письмо. Мне была передана информация, которую кто-то считал важной. Никаких выводов там не делалось. Пехотинец предоставлял это мне. Что я, по его мнению, должен сделать с информацией об убийствах в Форт-Драме и Форт-Кэмпбелле? С информацией о возможной подтасовке фактов?
      Вечером я устроил себе небольшой перерыв. Пошел посмотреть, как баскетбольная команда Дэймона проводит в Сент-Энтониз игру в своей лиге. Дэймон принес своей команде шестнадцать очков и так ловко забивал мячи в качестве крайнего нападающего – не хуже какого-нибудь старшеклассника. Думаю, он знал это, но хотел услышать мое мнение о своей игре.
      – Ты действительно здорово отыграл, Дэймон, – сказал я ему. – Набирал очки, но не забывал и о других игроках команды. Превзошел одиннадцатого номера по всем статьям.
      Дэймон, не удержавшись, просиял. Я определенно угодил ему своим ответом. Сказал именно то, чего он от меня ожидал.
      – Угу, он классный бомбардир в лиге. Но не сегодня.
      После того как мы поговорили, Дэймон сорвался и ушел с товарищами по команде: Рамоном, Эрвином, Кенионом. Это было нечто новое, но я знал, что лучше начинать к этому привыкать.
      Придя домой, я опять не мог выбросить из головы Эллиса Купера и электронное послание, касающееся случаев насильственной смерти среди армейского личного состава. По словам Сэмпсона, Купер божился, что не имеет к письму никакого отношения. Тогда кто? Кто-то из Форт-Брэгга? Один из друзей Купера?
      В ту ночь, лежа в постели, я не мог отвлечься от мыслей о проклятой записке.
      Возможно, были казнены невинные люди.
      Сержант Купер уже не первый.
      Такое случалось и прежде.
      Кто же такой, черт подери, этот Пехотинец?

      Мне было необходимо повидаться с кем-нибудь из Армейского уголовного апелляционного суда, и ФБР помогло мне добиться встречи с нужным человеком.
      Суд и его административные офисы помещались в скучном, промышленного вида здании в Арлингтоне. Однако внутри атмосфера была гораздо приятнее – эдакая исполненная сдержанного благородства корпоративная канцелярия. Если не считать военной формы, которую носили здесь большинство мужчин и женщин, то привкус армейской жизни не слишком бросался в глаза.
      Мы с Сэмпсоном отправились туда на встречу с генерал-лейтенантом Шелли Борислоу. Референт генерала встретил нас и повел в ее кабинет. Мы долго шли через множество длинных коридоров, типичных для правительственных зданий в Вашингтоне.
      Когда мы наконец добрались, генерал Борислоу уже ждала нас. Она стояла, прямая, как столб, с отличной выправкой, в прекрасной физической форме. Интересная женщина, годами, вероятно, ближе к пятидесяти.
      – Спасибо, что согласились встретиться с нами, – сказал Сэмпсон, пожимая генералу Борислоу руку. Я понял, что он хочет взять на себя инициативу во время этой встречи, справедливо полагая, вероятно, что имеет больше опыта общения с армейскими, но, возможно, и потому, что часы, отпущенные Эллису Куперу, были сочтены.
      – Я прочла расшифровку стенограммы судебного процесса, – сказала генерал Борислоу, когда мы расселись вокруг кофейного столика со стеклянной столешницей. – Я также просмотрела записи Отдела уголовных расследований, предоставленные капитаном Джейкобзом. А кроме того, ознакомилась с личным делом сержанта Купера. Итак, чем могу быть вам полезна, джентльмены?
      Мне было приятно, что именно генерал придала вопросу гендерный оттенок.
      – У меня есть несколько вопросов. С вашего разрешения, генерал? – сказал Сэмпсон. Он чуть подался вперед, положив локти на колени. Глаза его твердо смотрели в глаза генералу Борислоу, которая, в свою очередь, тоже внимательно смотрела на Сэмпсона.
      – Задавайте любые вопросы, какие пожелаете. До десяти часов у меня не назначено других встреч. Таким образом, у нас с вами двадцать минут, но мы можем продлить это время, если потребуется. Армии нечего скрывать в этом деле. Это я могу сказать вам твердо.
      Взгляд Сэмпсона был все так же прикован к глазам Борислоу.
      – Мы с детективом Кроссом работали над несколькими сотнями дел об убийстве, генерал. Кое-что в этом судебном деле сильно нас беспокоит.
      – Что конкретно?
      Сэмпсон помолчал, потом продолжал:
      – Прежде чем приступить к тому, что нас беспокоит, позвольте спросить, не насторожило ли вас что-либо, связанное с судом или расследованием?
      Генерал Шелли Борислоу по-прежнему держалась с полным самообладанием.
      – По правде сказать, несколько вещей. Полагаю, можно было бы истолковать как неправдоподобно удачное обстоятельство тот факт, что сержант Купер отказался расстаться с орудием убийства. С другой стороны, то был ценный сувенир, память о годах, проведенных во Вьетнаме. Да и память о самих убийствах.
      – Вам известно, что квартира сержанта Купера была взломана за день или два до убийства? Мы видели следы взлома, и Купер это подтвердил. Нож могли взять именно тогда, – сказал Сэмпсон.
      Борислоу кивнула:
      – Бесспорно, это возможно, детектив. Но не является ли также возможным, что сержант сам инсценировал взлом своей квартиры? Именно к такому выводу пришел криминальный отдел.
      – Мальчик, проживающий по соседству, видел троих мужчин во дворе дома Тани Джексон примерно в то время, когда было совершено убийство.