Глава одиннадцатая

Я чувствовал, что снова нахожусь в самом начале очередной путаницы с убийством. Мне не хотелось этого, но я был не властен остановить страшный ход событий. Мне нужно было хоть что-то предпринять относительно моего неофициального расследования. Не мог я просто так оставаться в стороне и бездействовать.

Хотя я был приписан к седьмому участку, как старший следователь, все же моя связь с ФБР придавала мне особый статус и некоторую свободу. По крайней мере, я иногда имел возможность работать, избегая излишнего контроля со стороны начальства. Постоянно прокручивая в голове обстоятельства последнего убийства, я все же нашел некоторую связь с другими подобными преступлениями. Во-первых, при жертвах на месте убийства не находили никаких документов. Во-вторых, тела, как правило, оказывались в пустующих строениях, где их не так-то просто было обнаружить. И, наконец, полное отсутствие свидетелей происшедшего. Никто не видел и не слышал чего-нибудь особенного, что могло бы вывести меня на подозреваемого. Но в то же время вокруг места преступления все-таки находились и люди, и транспорт, что давало мне возможность предположить, что убийцей был чернокожий, раз он так искусно растворялся на общем фоне.

Около шести часов я наконец-то отправился домой. А ведь предполагалось, что у меня сегодня получится неплохой выходной! Но я был нужен в другом месте, хотя всегда стараюсь так сбалансировать требования моей работы и семьи, чтобы оставалось время и на службу, и на родных. Итак, я придал лицу уверенное выражение, улыбнулся и вошел в дом.

Дэмон, Джанель и Нана распевали на кухне песню «Присядь, не то раскачаешь лодку». Этот бодрый мотив сразу настроил меня на более оптимистический лад. Дети выглядели счастливыми. Вообще о невинности детства можно говорить много и долго…

Я услышал, как Нана сказала: «А как насчет еще одной песенки? Допустим, „Я могу рассказать всему миру“?» Все трое весело рассмеялись, и до моих ушей донесся один из самых красивых и мелодичных гимнов. Голос Дэмона мне сейчас показался особенно сильным, чего я раньше почему-то не замечал.

– Мне кажется, что я только что очутился прямо в рассказе Луизы Мэй Алкот, – улыбнулся я впервые за этот длинный день.

Можно считать это изысканным комплиментом, – сразу же отреагировала Бабуля Нана. Ей было уже под восемьдесят, а может и больше, но она никогда не говорила о своем возрасте и старалась не показывать его.

А кто такая Луиза Мэй Алкот? – спросила Дженни, (так ласково мы называем Джанель), скорчив кислую рожицу, будто ее заставили съесть половину лимона. Эта девочка – настоящий скептик, хотя она никогда не бывает циничной. Таким образом, можно сказать, что она унаследовала эти черты и от своего отца, и от бабушки.

– Узнай сама, поройся в книгах. И если найдешь, я дам тебе полдоллара за правильный ответ, – предложил я.

– Договорились, – усмехнулась Дженни. – Можешь заплатить прямо сейчас.

– И мне тоже? – подхватил Дэмон.

– Конечно. А ты узнай что-нибудь о Джейн Остин, – продолжил я игру. – Итак, что у вас тут происходило? Мне, признаться, очень понравилось ваше стройное пение. Просто хочется узнать, есть ли какой-нибудь особый повод для хорошего настроения?

– Мы готовили обед и решили потренировать голосовые связки, – буднично объяснила бабушка, но в глазах ее заискрился веселый огонек. – Вот ты, например, частенько наигрываешь на рояле джаз или блюзы, а мы любим петь хором, как настоящие ангелы. И никакого особенного повода нам для этого не требуется. Это полезно для души и является, я бы сказала, духовной пищей. Короче говоря, плохо от пения не бывает.

– Ну, тогда и не надо было останавливаться только из-за того, что пришел я… – но было уже поздно. Пение прекратилось. А жаль. Я чувствовал, что все это происходило неспроста. Итак, в моем доме, оказывается, появилась какая-то музыкальная тайна, которую мне предстояло разгадать.

– Мы еще будем заниматься боксом? – осторожно поинтересовался я, чувствуя себя сейчас ранимым. Мне бы очень не хотелось прерывать наши занятия, которые уже стали чем-то вроде семейного ритуала.

– Конечно, – нахмурился Дэмон, будто я задал глупейший вопрос.

– Конечно, – подхватила Дженни. – А с какой стати мы будем пропускать уроки? – фыркнула дочурка и легким движением руки отмела прочь мои сомнения. – А как поживает миссис Джонсон? – неожиданно спросил она. – Вы сегодня уже разговаривали?

– Мне все равно очень хочется узнать, почему же вы тут втроем пели? – ответил я ей вопросом на вопрос.

– У тебя есть ценная информация, – с серьезным видом заявила Джанель. – И у меня тоже. Предлагаю обмен. Годится?

Чуть позже я решил пригласить Кристину к себе домой. Наши отношения продолжали оставаться такими же, какими они были еще до того, как мне пришлось взяться за расследование дела мистера Смита. Мы немного поговорили с Кристиной, а потом я предложил ей встретиться в пятницу.

– С удовольствием, – тут же согласилась она. – Что мне надеть?

Я колебался.

– Мне нравятся все твои наряды, – признался я. – Но на этот раз выбери что-нибудь особенное.

Кристина не стала спрашивать, почему я попросил ее об этом.

Глава двенадцатая

Во вторник, после знаменитого обеда Бабули Наны с жареным цыпленком, вареным сладким картофелем и домашним хлебом, я забрал детей вниз, в подвал, где у нас проходили еженедельные занятия по боксу. Мы провели настоящие соревнования, и теперь, взглянув на часы, я обнаружил, что уже начало десятого.

И тут в дверь позвонили. Мне пришлось отложить в сторону восхитительную книгу под названием «Цвет воды» и подняться со своего любимого кресла, стоящего в общей семейной комнате.

– Сейчас открою, – крикнул я. – Скорее всего, это ко мне.

– Может быть, пришла Кристина? Вот будет сюрприз, – поддразнила меня Дженни и тут же стрелой вылетела на кухню. Оба моих ребенка души не чаяли в Кристине, и это даже несмотря на то, что она работала директором в их школе.

Но я-то знал точно, кого сейчас увижу на пороге. Я ожидал визита четырех детективов, служивших в первом участке и занимавшихся, как и я, расследованиями убийств. Это были мои хорошие друзья: Джером Терман, Рэйким Пауэлл, Шон Мур и Сэмпсон.

Трое полицейских стояли у двери, и мы вместе с кошкой Рози пропустили их в дом. Сэмпсон подъехал через пять минут, и мы решили устроить наше маленькое совещание на заднем дворе. То, что нам предстояло сделать, нельзя было назвать совсем уж нелегальным, но все же наши действия не вызвали бы одобрения у начальства.

Мы расселись в летних плетеных креслах, а я поставил перед друзьями угощение: пиво и низкокалорийные сухие крендельки, посыпанные солью, что сразу же вызвало кривую усмешку Джерома. Наш приятель весит, кажется, уже за двести семьдесят фунтов.

– Только и всего? Пивка да этих сухарей? Алекс, ты что, спятил? Похоже, ты завел роман с моей женой. Только Клодетта могла подсказать тебе, как можно испортить мне настроение!

– Да-да, ты не ошибся, громила. Эти сухарики принесены специально для тебя, то есть для твоего сердца, которому иногда тоже надо давать передышку, – пояснил я, и все дружно расхохотались. Мы любим подшучивать над Джеромом и его невероятными размерами.

Мы впятером проводили такие неформальные встречи вот уже две недели, начав работать над убийствами «Джейн Доу», как мы между собой называли эти таинственные преступления. Начальство не торопилось с расследованием, так как не желало признавать тот факт, что мы имеем дело с серийным убийцей. Правда, я попытался поначалу предпринять кое-что, но меня тут же остановил мой шеф Питтман. Он объяснил мне, что я до сих пор не нашел никаких общих закономерностей в этих убийствах, а кроме того, у него попросту не имелось в наличии лишних офицеров, которых он смог бы выделить мне в помощь в юго-восточном районе города.

– Надеюсь, все уже слышали о Нине Чайлдз? – поинтересовался Сэмпсон. Разумеется, печальная весть разнеслась достаточно быстро, а Джером лично осматривал место преступления.

– Хорошие люди частенько умирают молодыми, – сурово нахмурился Рэйким Пауэлл и только покачал головой. Это очень умный детектив, а что касается работы, то тут его можно назвать одним из самых упорных и крутых полицейских. Он готов пойти на все ради правды. – По крайней мере, так происходит на юго-востоке, – глаза его стали холодными, взгляд – непроницаемым.

Я рассказал товарищам все то, что было известно мне самому, подчеркнув тот факт, что при Нине не было обнаружено никаких документов. Пользуясь моментом, я поведал им и о других похожих убийствах, отмечая печальную и ошеломляющую статистику, над которой мне пришлось поработать в свободное время.

– Если бы эти данные относились, например, к Джорджтауну или району Капитолия, то люди бы просто взбесились. И обстановка бы накалилась до предела. Все это занимало бы первые страницы центральных газет. Да и шумиха коснулась бы самого президента. Деньги тут же посыпались бы из казны. А как же! Национальная трагедия! – разбушевался Джером. При этом он яростно размахивал своими ручищами, словно передавал кому-то сообщение семафором.

– Короче, мы тут и собрались для того, чтобы начать действовать, – как можно тише произнес я, чтобы успокоить товарища. – Что касается денег, то у нас их нет. И времени, кстати, тоже. Позвольте мне все-таки рассказать вам то, что я думаю о нашем убийце, – продолжал я. – Мне кажется, кое-что о нем мне уже доподлинно известно.

– Как же тебе удалось собрать такие сведения? – удивился Шон Мур. – Мне даже странно, что ты все время можешь думать об этих психованных ублюдках.

Я пожал плечами:

– У меня это неплохо получается. Я проанализировал все случаи убийств, хотя эта работа и заняла у меня несколько недель. И не было при этом больше никого, кроме меня самого и, как ты выразился, некоего психованного ублюдка.

– Да еще он собирает помет грызунов, – заговорщицки сообщил Сэмпсон. – Я сам видел, как он складывает в мешочек их дерьмо. Вот где кроется его секрет!

Я широко улыбнулся, а потом рассказал друзьям то, что считал необходимым:

– Мне кажется, что многие убийства были совершены одним и тем же мужчиной. Я не считаю его гениальным убийцей, какими были, например, Гэри Сонеджи или мистер Смит, но он, тем не менее, умен и пока что остается на свободе. Он организован и осторожен в разумных пределах. Не думаю, что у него есть криминальное прошлое. Скорее всего, в настоящее время он занимает какой-то вполне приличный пост. Может быть, у него имеется семья. Кстати, мои друзья в Куантико вполне согласны с таким психологическим портретом.

Совершенно очевидно, что сейчас он захвачен своей становящейся все более безумной фантазией. И фантазирует этот приятель по-крупному. Возможно, он находится на той стадии, когда приходит время превратиться в кого-то совершенно иного. Не исключено, что он подбирает для себя новую личность. Но с убийствами он еще не покончил. Такая версия сразу исключается.

И вот еще несколько догадок, основанных на научном подходе. Он ненавидит свое бывшее «я», хотя даже самые близкие ему люди до сих пор не осознали этого. Вероятно, он уже готов к тому, чтобы бросить и свою семью, и работу, и давних друзей. Когда-то у него были сильные убеждения: он верил в закон и порядок, религию, правительство. Но не сейчас. Убивает он по-разному. У него нет своего «коронного» номера, нет определенного почерка. Ему многое известно о том, как надо убивать. Он использует разнообразные методы и орудия убийства. Не исключено, что ему приходилось путешествовать за океан, скорее всего, он некоторое время жил в Азии. Я считаю, что он может оказаться чернокожим, потому что несколько преступлений были совершены на юго-востоке, но на него здесь никто не обратил внимания.

– Твою мать! – выругался Джером Терман. – А хорошие-то новости есть, Алекс?

– Есть одно предположение, да и то словно вилами на воде. Хотя мне кажется, что я не ошибаюсь. Думаю, что преступник склонен к самоубийству. По крайней мере, в психологический портрет это вписывается. Он живет в постоянной опасности, рискует и может, в конце концов, наложить на себя руки.

– «Как ласка в смертельном прыжке», – процитировал Сэмпсон знакомую с детства строку.

Вот с этого момента за преступником и закрепилось прозвище Ласка.

Глава тринадцатая

Каждый четверг с девяти вечера до часа ночи Джеффри Шефер ждал продолжения игры «Четыре всадника».

Фантастическая игра стала для него всем. С ним состязались еще три мировых мастера игры. Всадник на Белом коне – Завоеватель, Всадник на Рыжем – Война, Всадник на Черном – Голод. И он сам, Шефер, Всадник на Бледном Коне, олицетворяющий Смерть.

Жена Люси и дети знали, что если он заперся в библиотеке на втором этаже, то беспокоить его нельзя ни под каким предлогом. На стене красовалась коллекция ритуальных кинжалов, большая часть которых была приобретена в Гонконге и Таиланде. Весло, висевшее рядом, напоминало о том времени, когда Джеффри в составе команды своего колледжа выиграл приз «Главы реки». Шефер, если брался за игру, практически всегда побеждал.

В течение многих лет он связывался с другими тремя игроками по Интернету. Еще в те времена, когда сеть не распространилась на весь мир. «Завоеватель» входил в игру из Доркинга в Суррее, недалеко от Лондона. «Голод», видимо, путешествовал, так как связывался из Бангкока, Сиднея, Мельбурна и Манилы. «Война» действовал с Ямайки, где у него на побережье было обширное поместье. Игра во «Всадников» продолжалась уже семь лет.

Однако комбинации не повторялись, и с каждым годом игра становилась все более захватывающей и утонченной. Целью ее было создание наиболее интересных и фантастичных приключений. Насилие являлось неотъемлемой частью игры, причем это было не обязательно убийство. Шефер первым заявил, что его рассказы не являются вымыслом. Все, чем он делится с партнерами, происходит на самом деле. Вслед за ним и остальные игроки начали время от времени поступать так же. Правда, Шефер не мог с уверенностью утверждать, что они действительно претворяли свои фантазии в жизнь. Апофеозом считалось добиться такого эффекта, который еще больше бы раздразнил остальных игроков.

На этот раз Шефер включил свой портативный компьютер ровно в девять вечера. Партнеры поступили так же: редко кто-то из них запаздывал или вообще не выходил на связь. Если же такое случалось, они оставляли друг другу пространные послания в Интернете, нередко даже с фотографиями или рисунками своих предполагаемых жертв или любовников. Иногда встречались и любительские видеозаписи. Тогда партнеры должны были решать, являются ли эти кадры подлинными или это искусный розыгрыш.

Шефер даже не представлял себе, как можно пропустить хоть одну партию в этой замечательной игре. Кстати, сам игрок Смерть считался наиболее загадочным, могущественным и оригинальным среди партнеров. Он мог не участвовать в важных встречах на работе и игнорировать задания посольства, если они падали на вечера по четвергам. Он выходил на связь даже тогда, когда болел тяжелейшим воспалением легких, а как-то раз ему днем раньше делали двойную операцию в связи с грыжей.

«Четыре Всадника» считалась уникальной игрой еще и потому, что в ней не было главного, не существовало такого человека, который бы контролировал игроков или руководил действиями партнеров. Каждый из них был независим от других и обладал полной свободой, когда описывал и иллюстрировал свой рассказ. От него требовалось только соблюдать правила, то есть действовать в соответствии с выпавшей на костях суммой очков.

В сущности, каждый из Всадников сам по себе являлся главным в игре, не сравнимой ни с чем в мире фантазии. Игра становилась настолько жестокой и потрясающей, насколько могли развить свое воображение и умение ее участники.

Итак, Завоеватель, Голод и Война подали знак для начала передачи.

Шефер принялся печатать текст:

Победа опять досталась Смерти, на этот раз снова в Вашингтоне. Позвольте поделиться подробностями, а затем я выслушаю славные истории, созданные могущественным вымыслом Завоевателя, Голода и Войны. Я живу только этим, как, впрочем, и все вы. В эти выходные я снова отправился в город на своем фантастическом такси, на «Машине кошмарного сна»…

Теперь слушайте. У меня был прекрасный выбор, попадались восхитительные жертвы, но я отвергал их как недостойные моего внимания. Но затем я отыскал свою королеву, и она напомнила мне о старых добрых временах в Бангкоке и Маниле. Как можно забыть жажду крови, которую испытываешь, наблюдая за боксерами на ринге?

У меня тоже состоялось нечто вроде боксерского поединка, джентльмены. Я забил ее до смерти руками и ногами. Прилагаю свой иллюстративный материал.

Глава четырнадцатая

Что-то замышлялось вокруг меня, и мне это совсем не нравилось. На следующее утро около половины восьмого я подъехал к полицейскому участку. Меня вызвал сам шеф, значит, беседа предстояла серьезная. К тому же, ночью до двух часов я трудился над разгадкой убийства Нины Чайлдз.

Меня посетило нехорошее предчувствие, будто день не заладится. Я ощущал внутреннее беспокойство и напряжение, чего обычно себе не позволял. И этот утренний вызов в участок не сулил мне ничего приятного.

Я нахмурился и повертел головой, пытаясь расслабить мышцы шеи. Перед тем как, наконец, распахнуть такую знакомую тяжелую дверь красного дерева, я стиснул зубы и приготовился к самому худшему. Шеф детективов Джордж Питтман с нетерпением ожидал моего появления в своем офисе, состоящем из трех смежных комнат, куда входил и конференц-зал.

Джеф, как его привыкли называть многочисленные «поклонники» шефа, сегодня вырядился в серый костюм свободного покроя, перекрахмаленную белую рубашку и серебристый галстук. Его сероватые волосы с белоснежными прядями были зализаны назад. Он походил на самого настоящего банкира, каким, в некотором смысле, и являлся. Питтман не уставал повторять, что работает с вполне установленным бюджетом, поэтому всегда заботится о стоимости человеческого фактора, учитывая переработку сотрудников, и следит за зарплатой каждого в зависимости от количества раскрытых детективами дел. Скорее всего, из него получился бы неплохой управляющий делами. Наверное, именно поэтому комиссар полиции предпочитал закрывать глаза на то, что наш начальник – задира, изувер, расист и ярый карьерист.

На стене за спиной шефа висели впечатляющие карты с воткнутыми в них булавками и разноцветными флажками. Первая наглядно демонстрировала количество насилия, убийств и разбойных нападений в Вашингтоне за два последних месяца. По второй можно было проследить динамику коммерческих и квартирных краж. Третья отражала угоны автомобилей. Судя по этим картам, да и по сводкам в центральной столичной газете, можно было смело делать вывод о том, что преступность снижается во всех районах Вашингтона, кроме того, где живу я.

– Вы знаете, почему вы здесь? Почему я хотел срочно увидеть вас? – сразу же задал вопрос Питтман. Он не привык начинать беседу с приветствий или справляться о здоровье. От Джефа доброго слова не услышишь. – Конечно же. Вам все известно, доктор Кросс. Вы же психолог. А потому обязаны знать, как функционирует человеческий мозг. Но я почему-то постоянно забываю о ваших способностях.

«Спокойней. Держи себя в руках», – уверенно приказал я себе. И сделал то, чего меньше всего сейчас ожидал от меня Питтман – добродушно улыбнулся, а затем добавил тихим, мягким голосом:

– Представьте, я не могу себе даже предположить. Мне позвонили от вас, вот я и приехал…

Питтман улыбнулся в ответ так, словно я только что поделился с ним свежим анекдотом. Но уже через секунду он повысил голос, и его шея и лицо побагровели. При этом ноздри шефа раздувались так яростно, что стали видны колючие щетинки внутри них.

Он сжал пальцы в кулак, оставляя другую ладонь раскрытой. Я успел заметить, что пальцы его были напряжены и вытянуты в струну, напоминая карандаши, торчащие из кожаного стаканчика на столе начальника отдела.

– Вы никого не обманете Кросс. Уж, во всяком случае, не меня. Мне прекрасно известно, мать вашу, что вы занимаетесь расследованиями так называемых убийств «Джейн Доу», на что вас никто не уполномочивал. Вы делаете это вопреки моим строгим указаниям и приказам. Некоторые из упомянутых мною дел были закрыты год назад. Я не оставлю все это просто так! Я не собираюсь мириться с вашим неповиновением и снисходительным отношением ко мне. Я прекрасно понимаю, к чему вы ведете. Вы намереваетесь смутить весь отдел, в особенности – меня самого. Этим самым вы демонстрируете, что заискиваете перед мэром и пытаетесь открыто подлизаться к нему. Вы стараетесь выглядеть этаким героем юго-восточного района!

Мне был ненавистен и сам Питтман, и каждое его слово, но я уже давным-давно научился кое-чему, и сейчас это было самым главным. Я прекрасно разбирался в политике внутри нашего отдела. Впрочем, все это достаточно просто, хотя и является настоящим ключом для входа в любое королевство. Знание само по себе – огромная сила. И если вы не имеете его, притворитесь, что владеете им, и побольше помалкивайте.

Поэтому я не стал ничего отвечать Питтману. Я не стал противоречить и что-то доказывать. Я просто молчал. Я и Махатма Ганди.

Пусть Питтман подумает, что я действительно все еще расследую старые преступления, совершенные на юго-востоке, хотя ничего подобного вслух я не произносил. И пускай он решит, что у меня налаживаются отличные отношения с мэром Монро и Бог знает с какими еще влиятельными людьми с Капитолийского Холма. Пусть Питтман считает, что я задумал занять его место или, да простит меня Господь, имею еще большие амбиции.

– Я работаю только над теми убийствами, которые поручены мне. Можете проверить у капитана. И стараюсь раскрыть как можно больше преступлений.

Питтман кивнул. Это было чуть заметное движение головы. Его лицо и шея все еще оставались пунцовыми.

– Хорошо. Теперь я хочу, чтобы вы по возможности быстрее закрыли и это дело. На Эм-стрит вчера вечером был ограблен и застрелен один турист, – пробурчал Питтман. – Это уважаемый немецкий врач из Мюнхена. И сегодня об этом растрезвонили в утренней газете. Я уже не говорю о немецкой и международной прессе. Поэтому я хочу, чтобы вы немедленно занялись этим убийством и, по возможности, быстрее раскрыли именно его.

– Скажите, а этот врач, он белый? – поинтересовался я, стараясь держаться спокойней.

– Я уже объяснил, что он немец.

– Но у меня пока что остается несколько убийств на юго-востоке, – напомнил я Питтману. – В эти выходные была убита медсестра.

Но шеф не пожелал даже слушать об этом. Он только покачал головой. И опять это выразилось в едва заметном движении:

– А вот теперь у вас появилось очень серьезное дело. Убийство совершено в Джорджтауне. Раскройте его, Кросс. И пока что не переключайтесь ни на какие другие дела. Это приказ… от Джефа.

Глава пятнадцатая

Как только Кросс вышел из кабинета Питтмана, там оказалась старший детектив по расследованию убийств Пэтси Хэмптон, выскользнувшая из соседнего конференц-зала через смежную дверь. Незадолго до этого, следуя инструкциям шефа, она внимательно подслушивала все происходящее в кабинете, оценивая ситуацию с точки зрения простого полицейского, чтобы потом выдать свое заключение и, может быть, что-то посоветовать начальнику.

Хэмптон вовсе не нравилось подобное задание, но таков был приказ Питтмана. Сейчас он был настолько напряжен и раскален, что если бы кто-нибудь задумал сунуть ему в задницу кусок угля, то уже через пару недель получил бы взамен самый настоящий алмаз. Питтман продолжал быть злобным, мстительным и мелочным типом.

– Ну, теперь ты поняла, с кем мне приходится иметь дело? Кросс прекрасно знает, как вести себя со мной. Поначалу он легко выходил из себя. Теперь он просто игнорирует мои слова.

– Я все слышала, – кивнула Хэмптон. – Да, он достаточно хитер. – Сейчас Пэтси была готова согласиться со всем, что скажет Питтман.

Хэмптон была симпатичной блондинкой с короткой стрижкой и самыми яркими голубыми глазами по эту сторону океана, вдали от родного Стокгольма. Ей недавно исполнился тридцать один год, но она успела сделать отличную карьеру в отделе и продолжала стремительно взбираться вверх по служебной лестнице. В двадцать шесть лет она уже была самым молодым детективом по расследованию убийств в Вашингтоне. Хотя впереди оставались еще более заманчивые цели.

– Вы не слишком хорошо играете. Ведь вы уже почти добрались до него, и мне это известно, – сообщила Пэтси Питтману то, что он хотел услышать. – И он успел это усвоить.

– Ты уверена в том, что он встречается с другими следователями? – нахмурился Питтман.

– Да. Трижды. По крайней мере, это все, что я смогла разузнать. Каждый раз встречи происходили на заднем дворе дома Кросса. Но мне кажется, что они собирались и еще где-то. Я услышала об этом от одного из приятелей Термана.

– Надеюсь, такие встречи происходят не в рабочее время?

– Насколько мне известно, нет. Эти заговорщики очень осторожны и встречаются только после службы. Питтман с сожалением покачал головой.

– Все очень плохо, – вздохнул он. – Значит, будет еще труднее доказать, что они замышляют что-то.

– Из того, что мне удалось выведать, они считают, что в отделе умышленно не выделяются имеющиеся ресурсы для раскрытия убийств на юго-востоке и северо-востоке. В большинстве случаев жертвами становились чернокожие женщины и латиноамериканки.

Питтман стиснул зубы и отвернулся от Хэмптон.

– То, чем Кросс собрался заняться – настоящее дерьмо, – сердито заворчал шеф детективов. – У него на уме одна только политика. Сколько, по его мнению, мы должны отпускать средств на этих проституток и наркоманок, которыми кишит юго-восток? Тут, по-моему, все ясно: одни преступники убивают других. И так всегда было в бедных районах, где живут, в основном, одни цветные.

Хэмптон поспешно кивнула. Поначалу ей показалось, что она потеряла нить разговора из-за того, что начала говорить правду. Сейчас Пэтси немного успокоилась:

– Они считают, что, по крайней мере, некоторые из жертв были вполне порядочными женщинами. Например, та медсестра, которую убили в выходные. Она была знакома и с Кроссом, и с детективом Джоном Сэмпсоном. Кросс полагает, что сейчас на юго-востоке действует серийный убийца, которого мы обязаны остановить.

– Что? Серийный убийца, забравшийся в гетто? Не смеши меня. Такого еще не бывало. Да эти маньяки – вообще большая редкость. Зачем бы ему понадобилось забираться так далеко? Наверное, Кроссу просто очень хочется, чтобы все поверили в его теорию. Вот и вся разгадка.

– Но они могут возразить, что мы никогда особенно и не старались поймать этого преступника.

Неожиданно Питтман яростно впился маленькими глазками в лицо Пэтси:

– И ты поверила в эту чушь?!

– Нет, сэр. Мое мнение тут не имеет никакого значения. Кому как не мне известно, что в отделе просто нет таких средств. Как, впрочем, и для других районов, исключая разве что Капитолийский Холм. А вот это уже самая настоящая политика, как ни печально.

Питтман добродушно улыбнулся. Он прекрасно понимал, что Пэтси изо всех сил старается подыграть ему, но продолжал восхищаться этой женщиной. Ему было приятно даже просто находиться в одной комнате с Хэмптон. Этакая куколка, умница, молодчина…

– Так что тебе известно о Кроссе, Пэтси?

Она сразу же почувствовала, что Питтман дал достаточный выход своей злости и теперь стал абсолютно безопасен. Сейчас ему хотелось перевести разговор в неофициальное русло. Пэтси сознавала, что нравится шефу, хотя он был чересчур скованным мужчиной и ни за что бы не осмелился следовать своим желаниям. И слава Богу!

– Я знаю, что Кросс работает в полиции вот уже восемь лет. В настоящее время он также осуществляет связь между нашим отделом и ФБР, работает над программой задержания особо опасных преступников. Он психолог с отличной репутацией, имеет степень доктора психологии. Учился в институте Джона Хопкинса. До работы в полиции занимался частной практикой в течение трех лет. Вдовец, имеет двоих детей, любит играть блюзы на рояле в собственном доме… Этого, надеюсь, достаточно? По-моему, я постаралась на славу. Ну, вы меня знаете, – закончила Хэмптон и улыбнулась.

Питтман ответил ей такой же теплой улыбкой. У него были мелкие редкие зубы, и, глядя на них, Пэтси всегда вспоминала беженцев из Восточной Европы и, в частности, русских бандитов.