Смысл всего происходящего в отсутствие смысла. Погода хорошая, солнце пробилось сквозь облака личной жизни. Прошлая неделя состояла из дождливых отношений. Хотя, как сказать, кленовые листья наливаются красками, на одном дереве до трех ярких цветов: зеленый, желтый, вишневый. Березы желтеют через лист, один зеленый, второй желтый. Красота в лиственных просторах нарастает. И в личной жизни осень, но не бабья. Ой, да, что там. А там, вот что происходит.
      Никола к плетню подошел, говорит:
      – Кателира, жить без тебя не могу, на улице – благодать божья, а тебя нет, пришла бы, утешила молодца.
      А я ему и отвечаю:
      – Милый, любимый мой, так уж и соскучился? Да почто? Не сомневайся, приду, как только солнце к дубу подойдет, подле него и ждать буду.
      Да, сподобилась, значит, и у меня ныне бабья осень. Николу то я больно люблю. А он меня? Да неужели он не любит? Я к сундуку бросилась, отварила его и затихла перед нарядами. Зипун новый достала, платок вытащила новехонький. Что Никола у меня не видел? Тятенька давно на базар не ездил. Я вытащила из сундука ленту, переплела косу, затянула ее на конце крепко лентой, бантик завязала. Покрутилась, ситцевая юбка колоколом закрутилась подле ног. Я опять к сундуку, юбку новую смотреть, словно я не знаю содержимое сундука. Я юбку себе сама сшила, выкроила из ситца, да и сшила руками. Бабушка меня стежку крепкому обучила. Юбку я лентой по подолу обшила. А тут и отец зашел в горницу, посмотрел на мои девичьи хлопоты и раскатисто рассмеялся.
      – Дочь, куда ж это ты засобиралась? Неужели под венец с Николой идти надумала? А мать не спросила.
      – Отец, мы с Николой встречаемся. Люб он мне.
      – Да уж верно ли? Пусть сватов засылает, хватит вам желуди с дубов околачивать.
      Встретилась я с Николой под дубом. Он в рубашке новой пришел, ремешком золотым подпоясанный, а сам в лаптях. Ремешок ему боярыня подарила, он и носит его постоянно. Очень Никола боярыне приглянулся. Боярыня в столице белокаменной зимой живет, а летом к нам в село наезжает. Только Никола поцеловать меня захотел, как откуда не возьмись боярыня в кибитке подъехала. Выхватила она у кучера хлыст, да по моей юбке и врезала им, ноге больно стало. Я отпрянула от Николы. А боярыня засмеялась и дальше поехала.
      Никола испугался за меня, испугался и гнева боярыни. Он стоял в полной растерянности под дубом, с которого медленно падали листья. Мне стало зябко и обидно, обидно за себя и за беспомощность Николы. Я как то сразу поняла, что он зависит от боярыни больше, чем от меня. Его страх перед нею был сильнее его любви ко мне. Никола с того дня от меня отдалился, взгляд при встрече отводил. А я решила в тот момент, что непременно буду сильнее боярыни! Я буду сильнее Николы! Я – Кателира и все тут.
      В зеленой еще траве лежали желтые листья, словно золотые иконы. У нас в горнице в переднем углу висит икона, срисованная с иконы Рублева. Печь занимает четвертую часть жилого помещения, в ней можно мыться и греться после того, как испекут хлеб. Пол выстлан широкими досками, немного черноватыми от времени.
      Я сидела на крыльце и невольно поджидала Николу, я еще надеялась на его возвращение. Отец вышел из дома и сел рядом со мной. Мы стали рассматривать новый, каменный собор с золотистым куполом. Возле него толпилась воскресная кучка прихожан. Звон колоколов иногда радовал тишину своим вниманием. Платки, сарафаны были одеты на женщинах. Редкая женщина была в кокошнике. На мужчинах высокие лапти, длинные рубахи, подпоясанные веревкой или ремнем. А на Николе уже золотой ремешок, словно золотой гребешок у петуха.
      – Отец, Никола боярыне служит, – нарушала я тишину вместо колокола.
      – Это верно. Хорошо, что ты это узнала, – сказал отец и тяжело вздохнул.
      – А ты чего вздыхаешь? – не удержалась я от вопроса.
      – Эх, Кателира, знавал я нашу боярыню, служил ей верой и правдой, да состарился.
      – Отец, и не старый ты, твои ровесники мужики седые, а ты молодой еще, русоволосый. А меня сегодня боярыня хлыстом отходила.
      – Эх, мать ее! Помалкивай!
      – Знамо дело, промолчу, но отмщу! – воскликнула я.
      – А вот этого делать не надо. Тебе еще хуже будет, забьют тебя розгами.
      – А я замуж пойду за боярина, и не забьют.
      – Эх, куда хватила! Очнись, дочь!
      – Тогда служанкой в боярский дом пойду.
      – Это можно, слуг они завсегда любят, но кто тебя возьмет?
      – А я Николу попрошу, он за меня словечко и замолвит.
      – Замолвит, так замолвит, – сказал отец, закряхтел и поднялся с крыльца.
      Я стала думать, как понравиться боярину, во что одеться. Одежды такой, как у боярыни у меня никогда не было. Я взяла деревянное ведро, поставила его на голову и стала ходить по двору. Мать увидел, закричала:
      – Кателира ведро расколешь, протекать станет!
      – Матушка, я статной боярыней хочу быть.
      – Ты и так не последняя невеста, приданное у тебя есть. Очнись! – Крикнула мать и пошла к корове, которую пригнал пастух.
      Я погладила кормилицу, она меня не ругала.
      Отец мой конюхом служил у бояр. Боярыню возил, а теперь уж она его с собой не брала. Он все больше навоз из конюшни выносил, да за лошадьми ухаживал. А я к рукоделью была приучена, могла рубаху сшить и расшить ее. Первую рубаху я отцу сшила, да так ее узорами вышила, что боярыня вновь взяла отца на облучок своей повозки. Я тогда расшила рубаху для боярина. Да и поднесла ее боярыне. Она меня плетью хлестнула в знак благодарности, да рассмеялась громко.
      – Кателира, ты у меня мужа отнять хочешь?
      И как она догадалась, – подумала я и пошла прочь среди летящей листвы.
      В нашем городе одни соборы большие, белокаменные. Чуть ниже ряды торговые, каменные. Я в монастырь заходила к настоятельнице, так видела каменные своды и келью монашескую. Оставаться я в монастыре не стала, не по мне святая жизнь.
      Несколько домов в городе стоят каменных, красивые дома, прочные. А у нас дом бревенчатый, но просторный, есть большой хозяйский двор под навесом. Еще дед начинал строить, а отец пристройки сделал, и двор камнем вымостил. Бабушка моя еще живая и с нами живет. Она прядет пряжу, покручивая в руках веретено, сидя на широкой лавке. А мама у меня любит половики делать, у нее маленький станок деревянный, вот она на нем полосатые половики и делает. Все в нашей семье ремеслу обучены.
      Никола сын кузнеца, отец его подковы для лошадей делает. У них есть своя мельница, они муку мелят. И мы у них зерно мелем на муку. Никола уже с отцом иногда у горна стоит, помогает. Чем мне не жених? Так нет, боярыня на мою голову объявилась! У нее своя земля, свои деревни и мы все принадлежим боярыне. Слухи ходят, будто боярыня колдовать умеет и своего мужа она приворожила зельем любовным. А если она и Николу к себе приворожит? Он справный парень.
      Боярыня, рассмотрев рубашку, сшитую мной для ее мужа, заказала мне пять рубашек для себя, для сна и чепчики. Засадила она меня за работу, и стала я ее портнихой, а не служанкой. Узоры заказала сложные, вышивать мне их теперь всю зиму! Вот как дело обернулась, а боярина я так и не увидела. К нам в село он редко приезжал, люди говаривали, что он самому царю служит! Я бы и для царя рубашку справила, так дел много и без царской одежды. Но между дел я себе кокошник справила и расшила бисером. И рубашку под сарафан я тоже себе расшила, я быстро наловчилась вышивать. Отдала я заказ боярыне, а тут и весна пришла. Надела я на себя обновы: сапожки сафьяновые, сарафан расписной по подолу и впереди полосой весь расшитый.
      На голову надела кокошник и во двор вышла. Отец как увидел меня, и пошатнулся от неожиданности.
      – Кателира, красавица ты наша! Ох, какая ты стала! – удивленно воскликнул отец.
      – Знатная из меня боярыня получится?- спросила я у отца, павой пройдя по каменному двору.
      – Страшно за тебя, дочка! – замахал отец руками, а потом вдруг спросил. – Хочешь дочь грамоте обучиться у дьячка нашего?
      – Хочу! – ответила я с вызовом, – мне нужна грамота.
      Сталь дьячок к нам приходить и грамоте меня обучать. Мать ему за учебу сразу половик подарила, а потом молочко в крынке подавала, когда он к нам приходил.
      Дьячок маленький был, да шустрый. Знал много, рассказывал интересно о том, что за горами за долами делается.
      Я слушала, слушала и поехала в Славные горы.
 

 
      Кирпичный трех этажный дом с башенками стоял на краю элитной деревни Медный ковш.
      Медная крыша дома поблескивала в солнечных лучах рядом с речкой. Дом был украшен вертикальными выступами, покрытыми медными полосами. Первый этаж по периметру был облицован зеленоватым мрамором, расположенным между листами меди. Все дорожки на участке были выложены зеленоватой керамикой. Кателира купила этот дом на свои кровные деньги, заработанные нормальным образом. Девушка понравилась пожилому элегантному мужчине. Он был красив на закате своих дней и божественно хорош. Познакомились они более чем просто. Кателира просто шла по элитной деревне Медный ковш. Пожилой мужчина шел ей навстречу. Он остановился, засмотрелся на девушку и попросил ее просто пройти рядом с ним.
      Дальше – больше он пригласил девушку к себе домой. Его звали граф Афанасий Афанасьевич. Он жил в шикарном особняке с оттенком старины. Чопорный особняк обслуживали мужчины: дворецкий, повар, шофер. Две женщины убирали и приводили дом в порядок чаще всего по утрам, когда хозяин спал, о чем ей сразу поведал сам Афанасий Афанасьевич. Кателира осмотрела помпезный дворец, и ей стало не по себе.
      Что-то жуткое сквозило среди лепнины и огромных картин. Она невольно поежилась.
      Ей захотелось уйти из чужой тайны, не узнав ее. Но хозяин предложил ей сделку, или контракт, это уж кто как назовет. Он предложил ей пожить в его доме без особых обязанностей, с одним условием: она не должна покидать дом больше, чем на пару часов в день на протяжении двух лет, которые оставили ему врачи для жизни.
      За службу у него она получит столько денег, что сможет купить себе новый дом такой же площадью, как и его старый дворец. Что касается его дома, то он продаже не подлежал. Кателира, зная, что деньги достаются кропотливым трудом, согласилась на условия Афанасия Афанасьевича.
      Дворецкий жил на первом этаже и особняк практически не покидал. Повар и шофер на ночь уходили к себе домой. Покупками для дома занимался шофер, иногда он брал с собой повара, если ехал за продуктами. Кателира быстро поняла, что может покидать дом с шофером. И поездки по делам дома стали дня нее приятным занятием.
      Отрицательно сказывалось еще одно условие контракта, у нее не могло быть наличных денег, но она могла выбирать себе необходимые вещи и продукты, а шофер оплачивал ее запросы с электронной карты хозяина. Две недели пролетели, как отпуск. Дальше стало сложнее, Кателире захотелось покинуть дом Афанасия Афанасьевича, но сделать этого она не могла. Она готова была разорвать контракт, но обратной дороги у нее не было на ближайшие два года. Хозяин не требовал ее присутствия рядом с собой в комнате, она могла перемещаться по старому дворцу и небольшому газону вокруг дома в любое время.
      Женщины, приходившее по утрам для уборки особняка с Кателирой не разговаривали, белье в стирку они забирали, и приносили назад чистое и выглаженное. Мужчины, обслуживающие хозяина, были до неприличия немногословны. Хозяин с Кателирой много не говорил. Больше двух фраз в день от него нельзя было дождаться. Девушка была готова разговаривать сама с собой. Она всегда легко общалась с людьми и от их исповедей часто уставала, а теперь она была в словесном вакууме. В доме она насчитала пять телевизоров разных времен и ни одного компьютера. Не было и телефонов, что ее неприятно удивило. Но была всемирная библиотека.
      Книги располагались в закрытых шкафах, со стеклянными дверями. Удивительно, но книги были без признаков старения бумаги. Кателиру этот факт поразил настолько, что она втянулась в чтение. Все книги были такими, словно их только, что принесли из типографии. Но, посмотрев на годы издания, она удивилась еще больше.
      В библиотеке находились книги старше пятьсот лет и более! Вскоре Кателира заметила, что книжные шкафы достаточно герметичны, что дверцы закрываются плотно и без усилий с ее стороны. Через пару дней она почувствовала посторонний запах в книжном хранилище. Этот запах отгонял ее от книг. Книги, словно просили ее, чтобы она их не трогала!
      Кателире ничего не оставалось, как смотреть телевизор. Один телевизор был древний с линзой, заполненной водой. Второй телевизор был черно – белым с трехцветным фильтром. Третий телевизор украшала комнатная рогатая антенна.
      Четвертый телевизор был с большим экраном, цветной и толстый. Пятый телевизор с плоским экраном стоял в спальне графа Афанасия Афанасьевича. Девушка посмотрела на экраны пяти телевизоров, работающих согласно своему времени изготовления, и застонала от жалости к себе любимой. И ни одного телефона! Это для нее оказалось вообще за пределами понимания.
      Информации извне постепенно исчезала из жизни. Поездки с шофером сократились из-за постоянного не понимания ее трат хозяином. Кателире захотелось повыть на луну, которая еще могла светить в окно без разрешения хозяина. Она решила пойти к луне, к природе. Девушка нашла садовые инструменты и рьяно взялась за благоустройство земли, лежащей вокруг старого дворца. Но из этого ничего не получилось, она быстро поняла, что штыковая лопата постоянно натыкается на что-то твердое.
      Кателира присела на корточки и раскопала землю практически руками. Под землей везде были – плиты! То есть, вокруг дома росла только трава на небольшом слое почвы!
      Кателира от бессилия села на траву и почувствовала взгляд из окна, но даже голову в сторону старца не повернула. Взгляд уткнулся в ограду: колючей проволоки и собак она не заметила, но от этого легче ей не стало. От нечего делать, она стала делать гимнастические упражнения, какие приходили ей в голову.
      Несколько дней девушка все силы тратила на различные упражнения без тренажеров и спортивных снарядов. Это как-то ее развеяло.
      Кателира умудрилась взять одну газету из почты Афанасия Афанасьевича и прочитала следующие строчки: 'Под воздействием атмосферы медь покрывается прочным, нетоксичным слоем окисла – патиной, собственно патина и придает медной кровле знаменитый "изумрудный" оттенок. Патина защищает медь, даже в современных неблагоприятных экологических условиях, так же, как и в прошлые века.
      Особенно удобно использовать подобный материал для медной кровли, так как низкие температуры не оказывают влияния на пластичность меди, поэтому с медью можно работать при любых, даже низких температурах. Примечательно также то, что медь имеет высокую температуру плавления, что в сочетании с фактом отсутствия кислорода в ее составе, позволяет использовать различные технологии соединения при монтаже такой кровли – включая пайку и сварку'. Именно после прочтения этих строк Кателира захотела себе дом, покрытый медной кровлей, чтобы ей легче было переносить западню графа Афанасия Афанасьевича.
      Хозяин, понаблюдав за метаньями Кателиры в течение месяца, предложил простой выход: девушка должна была рассказывать ему житейские истории, прямо или косвенно связанные с деревней Медный ковш. Для этого она просто была обязана на пару часов выходить за ворота усадьбы в поисках местных историй.
      Кателира пошла по деревне Медный ковш, в надежде встретить кого-нибудь. Она увидела около одного дома широкую скамейку, доски которой были стянуты медными полосами. Скамейка стояла недалеко от скромного деревянного дома, под величественной березой. Ветви березы так красиво шевелились от легкого ветра, что девушка решила сесть на скамейку и оглядеться. Вскоре из дверей, встроенных в ворота рядом со скамейкой появилась рослая молодая женщина, но меньше всего она походила на деревенскую жительницу.
      – Добрый день, – поздоровалась женщина с девушкой, сидящей на скамейке.
      – Здравствуйте! Меня зовут Кателира, а вы не могли бы мне рассказать хоть что-нибудь связанное с этой деревней Медный ковш! Пожалуйста! Мне очень нужно!
      – Меня зовут Люсмила, – ответила миловидная женщина, – я племянница тети Даши, а она хозяйка деревянного дома с резными наличниками и медной скамейки. Кателира, я могу рассказать вам, как я впервые приехала в деревню Медный ковш.
      – Пойдет! Расскажите, пожалуйста! – радостно воскликнула Кателира и заерзала на скамейке, пытаясь сесть удобнее.
      – Первая история на эту тему у меня всегда одна. Слушайте. Солнце светило сквозь шторы, точно так же, как медный ковш, в который оно попадало своими лучами. Но солнце и медный ковш общими усилиями не делали из меня звезды.
      – Сейчас все звезды – это певицы, а они в основном маленького роста и весом 50 кг. Это для того, чтобы сцена под ними не проваливалась, – заметила Кателира.
      – Да – быть звездой – это не для меня, это для певчих птичек. И я постоянно повторяю: не быть мне звездой, у меня другая весовая категория. Есть лошади беговые, а есть тяжеловесы: тяжести медленно, но везут. Вот – это ближе ко мне.
      А еще ближе ко мне сизифов труд – это совсем близко около меня. Столько медной руды за жизнь переворошила, а, в общем-то, ничего еще и не добыла, хотя как-то я живу. Значит, моя руда называется медная. Так вот, однажды летом я поехала от железнодорожной станции до деревни Медный ковш на настоящей телеге с деревянными колесами. Телегу везла обычная лошадь. На следующее утро я пошла на речку в одних плавках, шла и думала, что деревня – это пляжная территория. Баба Мотя, мать тети Даши, выпрыгнула из-за плетня и закричала:
      – Люсмила, ты совсем совесть потеряла! Грудь уже выросла, а ты ее не прикрываешь!
      Ты – большая девочка, нельзя так ходить по деревне!
      Я остановилась, глаза на бабу Мотю вытаращила, и совсем не могла понять, за что ко мне такая немилость. Мне в этот момент было лет 11, а вес у меня как раз был килограммов 50. Тетя Даша меня еще на весах для овощей взвешивала. Ум у меня девичий, а внешность крупная. Нет, я не была толстой, я была именно крупной девочкой, на мне все рельефы фигурной местности сразу стали видны.
      Дошла я в таком виде до речки, а там перо на берегу валяется, гуси купаются. Я опять глаза вытаращила: я никак не могла понять, где в этой речке можно искупаться?! Смотрела я на реку и боялась зайти в воду, а вокруг меня ласточки летали и в берег прятались, в ямки – гнезда. Я забралась на косогор с гнездами ласточек и огородами прошла в дом тети Даши. Тетя Даша в деревне овощеводом работала, жилистая она была да загорелая в области рук до локтя и ног до колен.
      А я была вся белая, и еще я брезгливая была до чертиков. Смотрела я на чугунки на печке и нос воротила. А чего нос воротить? Здесь другой еды никогда не было.
      Тетя Даша крупно порезала картошку, потом ее на сале обжарила, на стол поставила.
      Рядом репчатый лук положила целыми стрелками. А я давилась, есть хотела, но не могла. Сало в сторону откладывала. Да, еще. Тетя Даша дочь свою Текиру от цыгана родила, цыганский табор проходил мимо деревни, дочка и родилась. Конечно, к тому времени, когда Текира подросла, тетка Даша ей законного отца предъявила. Она замуж вышла за военного в отставке Виктора Кузьмича, уж очень он был красивый.
      Вот Виктор Кузьмич и стал официальным отцом моей двоюродной сестры Текиры. Ох, и любили же друг друга Текира и Виктор Кузьмич, даром, что не родные, а лучше родни были. Ох, жизнь порой портянка! Муж тети Даши, шибко портянки после армии любил, все в сапогах ходил, для деревни это и хорошо.
 

 
      Кателира прервала рассказ:
      – Я тут новости по телевизору посмотрела о певицах. Главная новость всегда одна: ' певица Л. похудела', вторая новость: "подставили бывшую пару певцов". – Певица Л. не может похудеть, имидж потеряет.
      – В деревне 'Медный ковш' бабы за молодых парней одно время выходили замуж.
      Счастья – вагон и маленькая тележка, все, как есть пример брали с главной певицы, бабы себе молодых мужиков находили. А как певцы развелись – слезы пошли по деревне. Молодые мужья взбунтовались и с пожилыми, можно сказать супругами развелись. Так и кто кого подставил? Сколько пар счастье свое потеряли и не пересказать, – подпела Люсмила девушке и продолжила говорить. – Виктор Кузьмич тем временем на машину 'копейку' пересел, тележку к ней прицепил, и они с тетей Дашей так хорошо зажили! Виктор Кузьмич овощи те, что тетя Даша выращивала, на рынок на тележке возил. Ой! Хорошо у них все в семье стало. Так нет, после развода великой пары певцов и он с тетей Дашей решил развестись, вспомнил, что он ее моложе. А кто ему портянки стирал?
      – Вы правы, – подтвердила Кателира.
      Люсмила продолжила говорить:
      – Сейчас еще фэнтези объявилось, но что это такое я толком не пойму, знаю, что это вместо сказок насочиняли, так тетка Даша сама сказки мне сказывала, но слово такое не употребляла. Вот оно как бывает! А тетя Даша до сих пор неизвестная, потому что сказки сказывала в устной форме. Она по природе своей местное, деревенское радио, ее все без рупора слышат. В прошлом году бабы на ее скамейке зубы себе на семечках общелкали. Они все как есть знали: что было, что будет, чем сердце успокоится.
      Так их никто газетой 'Взгляд' не называл. Ой, а сколько раз они актрису с талией в 45 см. вспоминали, и не упомянуть! Она чай ровесница бабы Моти. Так Мотя давно баба, ее щеки из-за спины всегда видно, и никто ей лицо не менял, щекастая такая.
      Тут я ей мамину шляпу подарила из норки, с кроями большими, так из-за шляпы щеки у бабы Моти все равно выглядывали, когда она в ней на телеге ехала. Вылитая боярыня Морозова. А в этом году скамейка без семечек осталась. Приехала я, привезла две стопки книжек: одни красные, другие цветастые. Так тете Даше теперь поговорить не с кем. Бабы читают по очереди женские детективы, и я их читала.
      – Совсем забыла, – прервала Люсмилу Кателира, – вчера по телевизору Рэма видела, физика, значит. Он все по горам ходил, семи тысячники покорял, хотел из человека превратиться в снежного барса. Вот как. Что меня в этом удивило? Он все вверх лез, чтобы быть выше земли, а я так скажу, можно выйти в чистое поле, и сразу будешь выше ржи, а рожь она над землей растет.
      – Чего только люди не придумают, а тетя Даша только и умеет, что овощи выращивать, – проговорила Люсмила Андреевна.
      Кателира посмотрела на часы и заторопилась в особняк, но сказала Люсмиле, что придет на следующий день в это время, и быстро убежала.
      Рассказ Люсмилы.
      Группа картежников играла в карты, возглавляла группу баба Мотя. Игроки вели себя очень азартно, учитывая их возраст: мне было на тот момент шесть лет, Текире было года три, Толе лет семь. У бабы Моти было задание: сидеть в этот день с детьми. Карты надоели, взяли лото. Баба Мотя называла цифры, и все закрывали их на своих картах копейками, или круглыми металлическими пластинками, очень похожими на копейки.
      Дом, в котором играли дети, был маленький, деревянный, а впрочем, этот дом стоит рядом с медной скамейкой. В этом доме жил Толя с матерью и отчимом дядей Мишей.
      Да, сын бабы Моти был мальчику отчимом, но любимым, и мальчик спокойно звал его папой. Я с родителями жила в большом кирпичном доме, в нем, наверное, были родители, пока мы с бабой Мотей находились в деревянном доме, в деревне Медный ковш. А не Новый ли год отмечали относительно молодые родители? Очень долго мы играли то в карты, то в лото. Следующий Новый год я встречала в большом кожаном кресле в доме дяди Миши. Приемник крутил две песни. Все вокруг были праздничные.
      Я с Толей впервые танцевала нечто похожие на вальс 'На сопках…', под радостные крики взрослого поколения. Долго я с тех пор Толю не видела, возможно, умер его отчим, и связь между нашими семьями ослабла.
      Годы пробежали быстро. Толя с мамой жил в кирпичном доме, рядом со школой, в которой я училась. Мало того, моя учительница русского языка была их соседкой.
      Учительница была очень красивой, стройной, с волосами, уложенными в виде петушиного гребня. В те времена писали перышками и макали перья ручек в чернильницы, которые хорошо проливали чернила, и я, когда была дежурной, ходила за подносом с чернильницами к учительнице, но и случайных встреч со сводным двоюродным братом Толей не получалось.
      Вскоре родители увезли меня в Степную страну, наверное, за то, что из меня в доме Моды пытались сделать демонстратора одежды, а дом Моды, был через улицу от дома Толи. В зимние каникулы я вернулась в родной город. Зашла к своей подружке, а потом к Толе и его маме. Толя вырос, стал красивым парнем и очень походил на одного актера. В это время он учился в старшем классе школы. Мне он очень нравился. Мы просто посидели за столом, и, я уехала в Степной город.
      Через несколько лет все родственники, переехавшие вслед за нашей семьей в Степную страну, кто мог, естественно, ездили на похороны Толи в город Славный.
      Сказали, что он трагически погиб, а на самом деле, что произошло? Он повесился на галстуке на кровати. Он был женат, у него был маленький сын, жива была еще его мать. Толя работал мастером на заводе и учился на пятом курсе политехнического института города Славного.
      Причина такого жуткого поступка, красивого и умного молодого мужчины, объяснялась просто: у него вдруг везде стало плохо, и везде ему что-то не везло…
      Абсурд – мое мнение. Что произошло с сероглазым Толей? Он крупно проиграл в карты, его просили отдать огромную сумму денег, жена в это время не работала, ребенок был мал; мать его в очередной раз вышла замуж, и жили они все вместе в двухкомнатной квартире, где большая комната была проходной. Он разрывался между домом, учебой, работой и картами. На работе в брак попала большая партия продукции, это постарались друзья картежники, дома жена требовала денег, в институте не сдал один экзамен, и ему грозили отчислением. Надвигался Новый год, но, перегруженный долгами Толя, не вынес долгов и повесился на галстуке. А иногда мне кажется, что его просто убрали из моей жизни.
      В следующем году я и мама поехали в Северную столицу, остановились мы у бабы Тани, двоюродной сестры бабы Моти. В городе еще стояли дома разрушенные войной.
      Она жила рядом с Невским проспектом. С достопримечательностями меня знакомил муж бабы Тани – Афанасий Афанасьевич. Он везде сопровождал меня и маму. Тетя Таня с нами не ездила, она готовила еду и драила кастрюли до зеркальной чистоты. Я навсегда запомнила высокого худощавого мужчину, который без устали показывал мне Северную столицу и ее окрестности. Жили они тогда в одной комнате, в квартире с соседями, в очень старом районе на берегу канала.
      – Люсмила, простите, но вы упомянули имя Афанасия Афанасьевича. А это не его, ли дворец стоит на возвышенности?
      – Не знаю, что вам и ответить. Мы обычно о нем не говорим, а тут к слову пришлось, вот и сказала.
      – Вы его боитесь? – настойчиво спросила Кателира.
      – Кателира, а можно без вопросов на эту тему?
      – А вы лично для меня ответьте, я диктофон выключу.
      – Выключите. Дело в том, что после смерти бабы Тани, Афанасий Афанасьевич очень изменился. Он удачно занял всю квартиру в старом центре Северной столицы, потом продал квартиру и купил в деревне Медный ковш старую барскую усадьбу. А теперь вы в ней с ним живете. Ведь так? А вас он послал к нам за историями? Мы это уже проходили. Понимаете, Кателира, Афанасий Афанасьевич все хочет кого-то найти, или что-то услышать, необходимое для его личной биографии
 

 
      Перед окончанием школы я ездила в Северную столицу, но Афанасий Афанасьевич меня больше не сопровождал в экскурсиях по городу и его окрестностях. Со мной по городу ходил его сын. Мы катались на лодках на всех прудах города и области, где история видна в виде памятников, которые стояли в воде. Надо отметить, что Афанасий Афанасьевич был младше бабы Тани. Его единственный сын Дмитрий Афанасьевич был рожден от второй жены, то есть он был не намного старше, меня…
      В школе мою характеристику прочитали всему классу, и поэтому, я ее запомнила, в ней были слова: '…Рекомендуем поступить в технический институт'. Бог мой! Кто бы мне объяснил, что такое институт! Мои родители окончили семь классов школы и училища по специальностям. Они были славные труженики. Сосед по дому Гриша, был старше меня. Он поступал в технический институт и завалил химию. Я слушала его, открыв глаза и уши.
      Мне захотелось поступить в технический институт! Раз в школе сказали, что меня рекомендуют в технический институт, значит надо идти в технический институт! А химию я не завалю, я просто пошла на другой факультет. В городе был еще педагогический институт, но он меня совсем не волновал, я не любила других учить, и не любила, когда у меня списывают.
      Сдала я в школе выпускные экзамены, пришла к институту, а там оказалось несколько корпусов. Обошла я все здания, нашла, где принимают документы. Села у огромного стола и стала заполнять бумаги. Прочитала в приемной комиссии, что в институте есть четыре факультета. Долго боролась между двумя факультетами.
      Тут над моей головой раздался чей – то голос, похожий на голос Бога:
      – Девушка, заполняйте бумаги на механико-технологический факультет!
      Человек, который это сказал, растворился в пространстве. А я сидела и думала, а это что такое? Заполнила послушно бумаги на механико-технологический факультет.
      В приемной комиссии мне сказали, какие сдавать экзамены, и что нужно еще две недели ходить на подготовительные курсы перед сдачей экзаменов. Сдавать надо было: математику, физику, родной язык.
      Мой конек – математика. Я взяла сборник задач и пошла за дом, где под кленами стоял стол со скамейками. За этим столом я решала все задачи подряд: и по математике, и по физике, и учила формулы. Гриша, как опытный наставник, сказал, что если какую задачу я пропущу, то та и попадет мне на экзамене. Решала все.
      Физику я решала с меньшим удовольствием, а родной язык не воспринимала должным образом.
      Подготовительные курсы мне очень понравились, я наслаждалась, слушая лекции по знакомым и незнакомым темам одновременно, они проходили в старом здании, а экзамены сдавали в новом, красивом здании. Сверху на нем было написано: 'Механико-технологический факультет'. Математика на первых курсах была достаточно сложная. А не вспомнить ли то, что было до первого курса? Огромный актовый зал. День приема в студенты.