Глава 11

Когда Ребекка ушла, Кеннет без сил опустился в кресло, дрожа как в лихорадке. Он чувствовал себя орехом, скорлупу которого разбили тяжелым молотком.

Она сказала, что у него есть талант, что он настоящий художник, а Ребекка Ситон принадлежала к тем людям, которые слов на ветер не бросают.

Сердце Кеннета бешено колотилось: а что, если она говорит правду? Может, действительно еще не все потеряно? Подсознательно он всегда считал, что писать маслом – это Божий дар и ему, простому смертному, никогда не овладеть им. Ребекка рассеяла его сомнения и прибавила ему немного уверенности в себе. Правда, большинство художников начинают писать маслом в совсем юном возрасте, а сама Ребекка научилась рисовать чуть ли не с пеленок. Но он горы свернет и, возможно, сумеет чего-то достичь, ведь у него есть чувство цвета и композиции.

Возможно… возможно, он станет настоящим живописцем. Конечно, не таким, как сэр Энтони и Ребекка, но достаточно приличным, чтобы удовлетворить свое честолюбие.

Надежда на новое будущее наполнила Кеннета самыми противоречивыми чувствами. Он ощущал себя юношей, которому все по плечу.

Внезапно Кеннет вспомнил, что привело его в дом Ситона: он появился здесь с целью выяснить обстоятельства загадочной смерти жены художника. Судьба распорядилась так, что дочь подозреваемого предложила ему осуществить мечту всей его жизни. Принять ее предложение, а самому в это время пытаться уничтожить человека, которого она любит больше всего на свете, – бесчестно, но, видит Бог, отказаться от столь заманчивого предложения выше его сил.

Кеннету впервые пришла в голову мысль расторгнуть договор с лордом Боуденом. Вне всякого сомнения, тот, придя в ярость, немедленно отнимет у него поместье, но с этим можно смириться ради исполнения самой заветной мечты. Он может продолжать работать секретарем сэра Энтони и все свободное время посвятить освоению техники живописи. Когда же он научится писать маслом, то сможет зарабатывать себе на жизнь, создавая портреты. Многие хотят иметь свои портреты, но не всем по карману заказывать их у сэра Энтони. Человек, привыкший к армейской жизни, сможет прожить без особой роскоши, а ведь ему не так уж много и надо.

А как же Бет? Он несет за нее ответственность. У него нет права строить свое счастье, забыв о сестре. Сам он может жить впроголодь, но Бет заслуживает другой участи.

Вспомнив о сестре и ее несчастной судьбе, Кеннет стиснул зубы. Нет, он не может позволить себе расторгнуть договор с лордом Боуденом, так же как и не может отказаться от предложения Ребекки давать ему уроки живописи. Придется оставить все как есть и уповать на Бога, что все сохранится в тайне. А потом выяснится полная невиновность сэра Энтони в гибели своей жены. Кеннет молил Бога об исполнении своих желаний, хотя надежды на это почти не было.

Прежде чем подняться в мастерскую Ребекки, Кеннет решил зайти в свой кабинет, чтобы покончить с делами. К своему удивлению, он застал там сэра Энтони, стоявшего перед портретом жены со стаканом в руках, в котором, как выяснилось позже, был бренди.

Увидев вошедшего Кеннета, сэр Энтони оторвал взгляд от портрета и задумчиво произнес:

– Сегодня исполнилось двадцать восемь лет с того дня, когда я впервые встретился с Элен.

Язык сэра Энтони слегка заплетался, и это наводило на мысль, что стакан с бренди в его руке был далеко не первым.

– Трудно поверить – ее больше нет с нами.

– Леди Ситон была настоящая красавица, – сказал Кеннет, притворяя за собой дверь. – Ваша дочь очень на нее похожа.

– Внешне – да, но у Ребекки мой характер. – На лице сэра Энтони появилась невеселая улыбка. – Я бы даже сказал, у нее характер моего старшего брата. Представляю, как разозлился бы Маркус, узнай он об этом.

– Я и не знал, что у вас есть брат, – сказал Кеннет в надежде выяснить причины семейной распри.

– Маркус – барон, и очень чопорный. Он не одобряет моей профессии. Он возражал против этого с самого начала. – Сэр Энтони сделал большой глоток бренди. – Он и мой отец были убеждены, что, став художником, я укорочу свой век и попаду прямо в царство теней. В тех редких случаях, когда наши дороги пересекались, они постоянно напоминали мне об этом.

Значит, не одна только семья Кеннета возражала против того, чтобы он стал художником. Однако у сэра Энтони в отличие от Уилдинга хватило упорства настоять на своем.

– Почему же ваш брат осуждает вас? – спросил он после минутного молчания.

– Для Маркуса стать художником – все равно что стать торговцем. Представляю, в какой ужас он пришел, когда пять лет назад мне присвоили дворянский титул. Это указывает на то, что к моей профессии относятся с должным уважением.

– Мне кажется, что таким художником, как вы, можно только гордиться. Вы прославили свою семью.

– К сожалению, это была не единственная причина для нашего разрыва. – Сэр Энтони снова посмотрел на портрет жены. – Элен была невестой Маркуса. Когда мы впервые встретились, то с первого взгляда влюбились друг в друга. Нас подхватило, словно ураганом. Элен, будучи человеком благородным, еще пыталась сопротивляться, а я даже и этого не делал. Я твердо знал, что мы будем вместе. Накануне свадьбы мы сбежали. Гретна-Грин[4] расположена недалеко отсюда, всего один день пути. Мы поженились, чтобы уже никто не посмел остановить нас.

– Представляю, в какую ярость пришел ваш брат.

– Маркус перестал со мной разговаривать и даже не разрешил прийти на похороны отца, прислав записку с сообщением, что мое присутствие нежелательно. – Сэр Энтони печально улыбнулся. – Я его отлично понимаю и ни в чем не виню. Лично я убил бы того человека, который бы попытался увести у меня Элен.

– Он любил ее? – спросил Кеннет, понимая всю бестактность своего вопроса.

– Думаю, здесь скорее была задета его гордость, а вовсе не сердце. Для Маркуса Элен была красивой, покладистой девушкой, из которой могла бы получиться хорошая жена. Он по-настоящему никогда и не знал ее. Брат быстро нашел ей замену. Не прошло и года, как он женился и без промедления произвел на свет двух сыновей, лишь бы лишить меня титула.

– А разве леди Ситон не была тихой и покладистой женщиной?

– Когда она злилась, то становилась просто фурией, но я не винил ее за это. У меня самого характер нелегкий. – Сэр Энтони грустно покачал головой. – Для него главное – честь и традиции. Может, это и верно, но невыносимо скучно.

– Похоже, вы с братом совершенно разные, – заметил Кеннет. – Думаю, вы не жалеете, что порвали с ним.

Художник задумчиво посмотрел в стакан, где осталось немного бренди.

– Он не так уж и плох. Когда я был мальчиком, то всегда восхищался им. Он джентльмен до мозга костей. Однако в семье не без урода, и этим уродом был я. Мой отец считал, что ему повезло: я родился вторым и не должен был унаследовать его титул.

Кеннет почувствовал симпатию к сэру Энтони. В своей семье он тоже был уродом, чем вызывал постоянное недовольство отца. Слава Богу, что у него с Бет были всегда хорошие отношения.

– По всей вероятности, отсутствие у вас титула не имело значения для леди Ситон, – сказал он.

– Ее это совершенно не беспокоило. – Взгляд сэра Энтони снова обратился к портрету жены. – Не знаю, что было бы со мной после смерти Элен, если бы не Ребекка. Она держалась стойко и была твердой как скала. Сильная, упорная, в любое время готовая прийти на помощь.

Вне всяких сомнений, человек, говорящий с такой любовью о своей жене, не мог стать ее убийцей. Если бы у Кеннета были веские доказательства его невиновности, он мог бы с честью выполнить задание лорда Боудена, сохранив при этом уважение Ребекки.

Сэр Энтони внезапно нахмурился.

– Разве вы не должны сейчас позировать Ребекке? – спросил он.

Кеннет посмотрел на часы.

– Да, сэр. Я спустился вниз, чтобы закончить кое-какую работу, но, думаю, дела могут подождать. – Кеннет направился к двери.

Он уже взялся за ручку; но в это время сэр Энтони заговорил снова:

– Она умерла, и, да простит меня Бог, в этом есть доля моей вины.

От неожиданности Кеннет вздрогнул. Он молча вышел из комнаты, чувствуя, как к горлу подступает комок. Если то, что сказал сэр Энтони, правда, то остается только уповать на Господа.

Ребекка вошла к себе в мастерскую, чувствуя необычайный прилив сил. После просмотра рисунков Кеннета всю усталость как рукой сняло. Рисунок с изображением умирающего на поле брани солдата говорил о недюжинных способностях художника, особенно если учесть, что он был самоучкой. Неудивительно, что она сразу потянулась к нему: под грубым солдатским обличьем пряталась нежная душа художника, родственная ее собственной душе. Возможно, общность их интересов положит начало крепкой дружбе.

Ребекка подошла к рабочему столу и начала смешивать краски, что она делала почти ежедневно и что стало для нее привычкой, не требующей особого внимания. Руки были заняты делом, а в голове роились вопросы. Только ли дружбы она хочет от Кеннета?

В голове мелькнула сумасшедшая мысль о возможном замужестве, но она быстро отогнала ее. Даже если Кеннет и заинтересуется ею, несмотря на ее изгнание из светского общества, она не сможет себе позволить лишиться свободы, которая нужна художнику как воздух. Эгоизм, без которого не может существовать художник, не сделает из нее добропорядочной жены.

Ребекка пришла к заключению, что любовная связь с Кеннетом, пожалуй, больше ей подойдет. В их среде к таким вещам относятся запросто, но они постараются вести себя осторожно, и никто об этом не узнает. Отца интересует только его искусство, и он не станет возражать, а возможно, и вовсе ничего не заметит.

Ребекка воспитывалась в семье, где придерживались свободных взглядов на любовь, но в то же время она видела, что любовь – дело непростое и нередко чреватое многими неприятностями. Вне всякого сомнения, добрейшая Лавиния научит ее избегать нежелательных последствий, но это еще не самое главное. Все имеет свое начало и конец, и любовь может скоро закончиться, а это принесет Ребекке только страдания. Несмотря на то что Кеннет находит ее привлекательной и они могли бы стать любовниками, все же лучше быть его наставницей живописи, чем никудышной любовницей. Они оба это прекрасно понимают.

Тяжело вздохнув, Ребекка продолжала смешивать краски. Все-таки дружба есть дружба, и она ни к чему не обязывает. А похотливые мысли – долой из головы.

Какое счастье, что она может помочь Кеннету стать настоящим художником! Ребекка закончила приготовление красок и встала. На ее лице сияла улыбка. Она все тщательно подготовила к приходу Кеннета.

Уилдинг вошел в мастерскую одетый в сапоги, бриджи и рубашку с распахнутым воротом, как того желала Ребекка. У девушки перехватило дыхание. Выражение его лица было сумрачным, что делало его настоящим пиратом, живущим по одним только ему известным законам. Ребекка молила Бога, чтобы он помог ей ухватить это сходство и передать его на холсте.

Пребывая в прекрасном расположении духа, она улыбнулась и шутливо заметила:

– Вам совсем не обязательно вести себя так, будто вас ведут на виселицу. – Ребекка вытерла руки. – А у меня для кого-то большой сюрприз.

– Наверное, попугай, который должен сидеть у меня на плече, – сухо заметил Кеннет.

Ребекка весело рассмеялась.

– Хорошая мысль, но думаю, что Грей-Гаст вполне его заменит. Следуйте за мной.

Они вышли из мастерской и направились по коридору в противоположный конец мансарды, минуя с десяток закрытых дверей, за которыми, по всей вероятности, жили слуги, пока не подошли к двери, расположенной в самом конце коридора. Ребекка открыла ее и отступила, предоставив Кеннету возможность войти первым.

Кеннет обвел взглядом комнату с единственным окном и незамысловатой мебелью, и его глаза остановились на стоявшем в самом центре мольберте, рядом с которым располагался шаткий сосновый стол, весь заставленный банками с масляными красками и кистями всех размеров. Ничего не понимая, капитан удивленно посмотрел на девушку.

– Если вы собираетесь серьезно заняться живописью, вам нужна мастерская, – объяснила Ребекка. – Думаю, эта комната, выходящая окном на север, вам подойдет. Если вам еще что-нибудь понадобится, вы всегда сможете взять это в моей мастерской. – Она протянула Кеннету тяжелый железный ключ. – Эта комната будет в полном вашем распоряжении.

Рука Кеннета дрожала, когда он принимал ключ.

– Я не заслуживаю такого внимания, – сказал он охрипшим от волнения голосом. – Почему вы так добры ко мне, Ребекка?

Вопрос был явно не риторическим, и Ребекка немного растерялась.

– Возможно, в знак благодарности судьбе за то, что она была ко мне более милостива, чем к вам, – ответила она, медленно подбирая слова. – Или, возможно, такую мастерскую я хотела бы иметь, если бы мне, как и вам, запрещали заниматься живописью.

– Я не заслуживаю этого, – снова повторил Кеннет, и в его глазах застыла боль. – Если бы вы только знали…

Наступило неловкое молчание, которое могло в любое мгновение обернуться вспышкой страсти. Ребекка старалась не смотреть на быстро пульсирующую жилку на шее Кеннета. Он был удивлен и взволнован. Он все еще не мог прийти в себя от королевского подарка. Впервые в жизни он увидел, что его мечту восприняли всерьез.

Что будет, если она сейчас шагнет ему навстречу и посмотрит в глаза?

Сжав кулаки, Ребекка с трудом отвела взгляд.

– После окончания сеанса позирования я дам вам первый урок. А сейчас не будем терять времени.

Чувство благодарности переполняло Кеннета, возвращавшегося за Ребеккой в ее мастерскую. Она усадила его на диван, попросив принять вчерашнюю позу, и приступила к работе, а Кеннет тем временем размышлял над своим невероятным везением: в какие-то считанные часы он получил хорошего наставника, студию и, возможно, друга, с которым можно поговорить о самом заветном. Все было бы чудесно, если бы не слова сэра Энтони о собственной вине в смерти жены. Наверное, не стоило оставлять последнюю фразу художника без внимания. Напрасно Кеннет ушел от попытки выведать как можно больше. Но с другой стороны, сэр Энтони – человек непредсказуемый и вряд ли бы стал вдаваться в подробности.

Окружение Ситонов исповедало свободу любви, и мотивов для преступления было предостаточно. Возможно, Джордж Хэмптон убедил Элен расстаться с мужем и переехать жить к нему, а сэр Энтони пришел в ярость и сгоряча совершил непоправимое. Возможно, сама Элен так и не смирилась с любовными похождениями мужа и, узнав о новом романе, покончила с собой. Не исключена и возможность, что загадочная любовница сэра Энтони решила убрать ненавистную соперницу, а сам художник, зная об этом, не сумел предотвратить преступления, а теперь испытывал муки совести.

Ну почему вся эта богема не может довольствоваться своими собственными женами?

– Ваш мрачный вид делает вас настоящим пиратом, – прервал размышления Кеннета голос Ребекки, – но все же постарайтесь расслабиться, иначе вы не выдержите и получаса.

Кеннет постарался отогнать невеселые мысли. Гораздо приятнее было думать о волосах Ребекки: небрежно заколотые на затылке, они в любой миг могли рассыпаться по плечам. Интересно, когда это случится? Можно было бы подумать и о ее бескорыстии, ведь она позаботилась о его собственной мастерской, но, к сожалению, радость омрачало чувство вины перед ней. Если бы только она знала, с чем он пришел в их дом!

Диван скрипнул под тяжестью кота, невесть откуда взявшегося. Гаст вальяжно развалился, уютно прижавшись к бедру капитана.

– Ваш кот – прирожденная модель для художника, – заметил Кеннет.

– Вы совершенно правы: он долго может оставаться в одной позе. – Нахмурив брови, Ребекка надела испачканный красками рабочий халат. – Мне еще никогда не приходилось учить кого-либо рисовать, и я просто не знаю, с чего начать. Как я вам уже говорила, живопись – это ремесло, которое требует определенных навыков. Это все равно что быть хорошим часовщиком или кузнецом, мастерски подковывающим лошадей. Человек, свободно владеющий кистью, может и не стать настоящим художником, а всю жизнь оставаться ремесленником. Здесь нужен особый талант. Талант плюс трудолюбие – залог успеха. Только талант может сделать из человека великого художника.

– Ваше объяснение уже чему-то научило меня, – заметил Кеннет. – Однако я ничего не знаю о работе маслом.

– Ну что ж, – Ребекка на мгновение задумалась. – Картины старых мастеров выполнены с особой тщательностью; они не жалели времени, нанося слой за слоем, чтобы добиться желаемого результата. Через прозрачный верхний слой вы можете различить все другие слои. Эффект потрясающий, но вся работа занимает много времени. Сейчас принято писать, сразу используя нужные цвета. Это гораздо быстрее, и если вы проигрываете в глубине изображения, то выигрываете во времени.

– Этим объясняется плодовитость вашего отца?

– Отчасти. Он человек очень собранный. Прежде чем приступить к работе, он смешивает краски, находя нужные полутона и световые эффекты. Он редко прерывает работу, чтобы подобрать подходящее сочетание. Я своими глазами видела, как он пишет изумительные портреты всего за один сеанс.

– Вы, наверное, во многом на него похожи? Ребекка кивнула и указала на свою овальную палитру.

– У каждого художника своя система наложения красок на палитру. Как правило, белая краска кладется ближе к вырезу для большого пальца, так как белый цвет используется чаще всего. Дальнейший подбор цветовых сочетаний у каждого свой. Я зачастую пользуюсь различными красителями и поэтому располагаю их по краям палитры. Затем я располагаю слой красок с различными оттенками в зависимости от того, что я в данный момент изображаю. Здесь у меня и светлые тона, и самые темные. Для пейзажей я использую целую гамму красок.

Кеннет внимательно изучил палитру, стараясь все запомнить. Во всем чувствовался разумный подход.

Ребекка повернулась к мольберту.

– Позже я объясню вам в деталях, как подготовить к работе холст, а сейчас просто хочу обратить ваше внимание на то, что начинать надо с грунтовки, которую вы накладываете на поверхность холста слой за слоем. От хорошей грунтовки зависит будущее картины. Обычно используется темно-коричневый цвет, придающий картине особый колорит. Я же использую более светлые тона, отчего картина становится ярче.

Нетерпеливым движением головы Ребекка откинула непокорный локон, упавший ей на глаза, тяжелый узел рассыпался, и роскошные волосы закрыли ее спину до самой талии. Зрелище было впечатляющим. Волосы переливались самыми разными оттенками от рыжевато-коричневого до красно-золотистого. У Кеннета дух захватило. В этом каскаде роскоши была такая притягательность, какую не часто встретишь даже в женском теле.

– Было бы величайшим преступлением подстригать такие волосы, как ваши, – заметил Кеннет, стараясь казаться безразличным, – они вам явно мешают, и боюсь, что вы когда-нибудь потеряете терпение и отрежете их.

– Отец не позволит мне сделать это. Каждый раз, когда он пишет кого-нибудь с длинными волосами, он использует меня в качестве модели. – Привычным небрежным жестом Ребекка ловко подхватила волосы, скрутила их в узел и закрепила его деревянной ручкой от кисти. Взяв палитру в левую руку, она заметила: – Холст уже загрунтован, и я набросала вчерне основные контуры фигуры. Теперь можно начать писать маслом.

Она окунула широкую кисть в краску и нанесла первый мазок, продолжая тем временем объяснять каждое свое движение. Кеннет жадно внимал, стараясь не пропустить ни слова, впитывая в себя все знания, обрушившиеся на него золотым дождем. Он отлично понимал, что ни одна школа Королевской академии искусств не даст ему таких глубоких знаний.

Ребекка говорила все медленнее и наконец совсем смолкла, сосредоточив все свое внимание на холсте. Кеннет ничего не имел против, она уже и так предостаточно рассказала ему.

Стараясь не менять позы, Кеннет внимательно наблюдал за работой Ребекки. Это было чрезвычайно увлекательное занятие. Несмотря на кажущуюся хрупкость, она обладала энергией и силой. Художник за работой. Возможно, ему когда-нибудь посчастливится написать портрет Ребекки.

Еще лучше было бы написать ее обнаженной, прикрытой лишь длинными, сверкающими, как расплавленное золото, волосами. За этой смелой мыслью потянулись и другие, и Кеннет постарался себе представить ее изящное тело и форму груди.

Внезапно волна страсти захватила его. Проклятие! Нельзя так распускаться, иначе он выдаст себя с головой. Усилием воли Кеннет оторвал взгляд от Ребекки и стал думать о милом его сердцу Саттертоне. Скоро наступит пора сева. Надо написать Джеку Дэвидсону и выяснить, что он собирается сеять. А ему самому пора занять место в парламенте, хотя вряд ли это удастся в ближайшее время – конца его расследованию все еще не видно. Интересно, продержатся ли волосы Ребекки, скрепленные ручкой кисти, до конца сеанса?

Мысли Кеннета беспорядочно перескакивали с одного предмета на другой. Постепенно его тело деревенело, сидеть становилось все труднее. Наконец он не выдержал.

– Пора делать перерыв, – сказал он, поднимаясь и расправляя затекшие руки. Как незаметно пролетел час, а возможно, и два. – Неужели вы никогда не устаете?

Ребекка недоуменно взглянула на него, словно очнувшись от глубокого сна.

– Устаю, но спохватываюсь слишком поздно.

– Грей-Гаст в лучшем положении, чем я. Он даже усами не пошевелил. – Кеннет подошел к камину и повесил над огнем чайник, затем, потирая затекшую шею, шагнул к мольберту. – Можно взглянуть на вашу работу?

– Я не люблю, чтобы смотрели мои незаконченные картины, – ответила Ребекка и повернула мольберт к стене. – Продолжим наш первый урок.

Пока они пили чай, Ребекка рассказывала Кеннету о натягивании холста, его размерах, грунтовке и лакировке, о нанесении первого слоя масла и лессировке[5]. Наконец она отставила чашку и поднялась.

– Хватит разговоров на сегодня. Если меня не остановить, я могу говорить до бесконечности.

Ребекка указала Кеннету на сундук, стоявший у стены.

– Достаньте оттуда несколько предметов и составьте из них натюрморт.

Кеннет открыл сундук и, повинуясь Ребекке, вытащил из него изящный кубок, гипсовый слепок головы античного героя и еще с полдюжины других предметов. Он расположил все предметы на маленьком столике, покрытом темным бархатом.

Ребекка одобрительно кивнула и поставила у стола небольшой мольберт.

– Я заранее приготовила холсты с разной грунтовкой, чтобы вы могли попробовать свои силы.

Она взяла в руки кисть и торжественно протянула ее Кеннету.

– Пора попытаться нанести первый мазок на холст, – сказала она, подбадривая Кеннета улыбкой.

Когда-то ему, новоиспеченному солдату, вот так же протянули ружье. С ним он прошел длинную и трудную дорогу войны. Куда приведет его это орудие труда, которое Ребекка с улыбкой протягивала ему?

С замиранием сердца Кеннет взял кисть из рук девушки.

Глава 12

Пустынная тропа вилась между высокими деревьями, исчезая в туманной дали. С криком «Вперед!» Кеннет отпустил поводья. Лошадь понеслась во весь опор.

На какое-то мгновение Кеннет забыл обо всем на свете, и радостное возбуждение охватило его: добрый конь под седлом, свист холодного ветра в ушах и счастливая бездумность. Он пришел в себя, когда осадил лошадь и повернул обратно к дому Ситона.

Обычно прогулка верхом на лошади сэра Энтони доставляла ему удовольствие и заряжала бодростью на целый день. Сегодня этого не произошло. Вчерашний урок не выходил у него из головы, на сердце скребли кошки. Ничего путного у него не вышло. Писать маслом оказалось труднее, чем он предполагал. Краски были тягучими, густыми и с трудом ложились на холст, не давая желаемого результата. То ли дело акварель, к которой он так привык!

И хотя Кеннет никогда не считал себя талантливым художником, похвалы его боевых друзей были ему приятны; он даже привык к ним, и сейчас ему не хватало этой поддержки. Барбара Мельбурн и Энн Моубри с восторгом отзывались об акварельных портретах родных, которые он написал. Правда, в душе Уилдинг сознавал, что они переоценивают его способности, но это искреннее восхищение было ему необходимо.

Однако рядом с Ребеккой он чувствовал себя полным ничтожеством и не мог отделаться от мысли, что все его попытки напрасны. Ребекка сделала все, что могла; в ее дельных замечаниях не было и тени насмешки. И тем не менее он едва сдерживал себя, чтобы не отшвырнуть мольберт. Теперь он отлично понимал сэра Энтони, когда тот в случае неудачи начинал злиться и запускал в стену все, что попадалось под руку.

Не лучше обстояли дела и вечером, когда он, поднявшись в свою новую мастерскую, предпринял еще одну попытку написать натюрморт, надеясь, что спокойная обстановка и полное уединение помогут ему лучше справиться с задачей, но, увы, ничего из этого не вышло; он даже не сумел как следует изобразить кубок, который получился плоским, неестественным. Кеннету стало стыдно за свою мазню, и он соскреб краску с холста, чтобы никто не видел его провала.

Кеннет постарался успокоиться, убеждая себя, что это только начало, он получил всего один урок и в дальнейшем все наладится. Но одна мысль не давала ему покоя: нельзя стать художником, обладая таким скромным даром.

Вернувшись домой, Кеннет спешился и отвел гнедую кобылу в конюшню. Он обтирал взмыленную лошадь, когда из своей каморки на чердаке появился Хелпс, кучер и грум, с глиняной трубкой в зубах. Кивнув Кеннету, он прислонился к двери конюшни и стал обозревать двор.

Хелпс был единственным слугой, жившим в доме Ситона с давнего времени. Угрюмый и неразговорчивый, он был плохим помощником Кеннету в деле добывания сведений, но Уилдингу доставляло удовольствие общаться с ним. Закончив обтирать лошадь, он подошел к кучеру.

– Сегодня на редкость холодно, – сказал он. – С трудом верится, что весна не за горами.

– Весна еще не скоро, – Хелпс выпустил струю дыма и снова затянулся. – Не могу дождаться, когда мы переедем из Лондона в Озерный край.

– А когда вы обычно туда переезжаете?

– Ровно через две недели после начала выставки в Королевской академии искусств, – ответил Хелпс, выпуская кольца дыма в морозный воздух.

Выставка обычно начиналась в первый понедельник мая, значит, переезд приходился на середину месяца. «Впереди еще целых два месяца, – подумал Кеннет, – и кто знает, что может случиться за этот срок?»

– Мисс Ситон охотно покидает Лондон? – как бы невзначай спросил он.

– Еще бы! Сельский воздух ей только на пользу. В городе она из дома даже носа не высовывает.

Хелпс был совершенно прав: Кеннет не раз предлагал Ребекке прогуляться, но она категорически отказывалась.

Кучер был сегодня на редкость разговорчив. Кеннет решил расспросить его.

– Я слышал, – сказал он, – друзья сэра Энтони тоже выезжают на Озера.

– Что правда, то правда. Леди Клэкстон, лорд Фрейзер, да и другие владеют поместьями, расположенными недалеко от Рэйвенсбека. – Хелпс скорчил гримасу. – Можно подумать, что они не надоели нам в Лондоне.

– Джордж Хэмптон тоже проводит там лето, не так ли?

– Он не может бросить надолго свое издательство и поэтому приезжает всего на несколько недель, – разъяснил Хелпс. – Как правило, в августе.

Итак, Джордж Хэмптон был там, когда Элен погибла. Как ее любовник, он мог входить в числе подозреваемых.

– Я слышал, именно Джордж обнаружил тело погибшей.

Хелпс молча сосал трубку.

– Правильно слышали, – наконец сказал он. – Ужасный был день. Просто ужасный.

– Должно быть, ее смерть потрясла всех, – заметил Кеннет.

– Может, и не всех, – загадочно ответил кучер. Вздрогнув, Кеннет пристально посмотрел на Хелпса.

– Неужели такое могло случиться? Наверное, эта трагедия никого не оставила равнодушным.

– Выходит, могло. Но я и не удивлен.

Кеннет решил не отступать и с помощью Хелпса докопаться до истины:

– Я слышал, мистер Хэмптон и леди Ситон были… были в близких отношениях.

Хелпс пнул ногой камень.

– В слишком близких. Сэру Энтони следовало бы хорошенько отстегать его кнутом, так нет: он продолжал считать его лучшим другом, так же как и сейчас. Позор да и только. Все они хороши.

– Я тоже не понимаю таких вещей, – согласился Кеннет. – А что лорд Фрейзер? Мне кажется, что он большой любитель женщин.

– Еще бы. Ему доставляет особое удовольствие уводить их из-под носа у сэра Энтони. – Губы кучера скривились в брезгливой улыбке. – Но это не заботит сэра Энтони. У него в голове более серьезные вещи.

Значит, между двумя приятелями существует скрытое соперничество. Возможно, то же самое происходит и с Хэмптоном. Странно, как может сэр Энтони считать их лучшими друзьями. Кеннету не терпелось задать Хелпсу еще кое-какие вопросы, но он сдержался. Главное – знать меру и не навлечь на себя подозрений. Именно это он хорошо усвоил из своего опыта разведчика.