Как же мне хотелось убить их обоих! Но я не дотронулся до них и пальцем. Вместо этого я сказал, что сейчас же увезу Эмили в Лондон, и там мы с ней начнем два самых безобразных бракоразводных процесса в истории Британии, с тем чтобы мой дед и Кэролайн предстали перед всеми в своем истинном свете. Я унаследовал кое-какие деньги от своей бабушки, так что у меня были средства на судебные расходы.

Его руки судорожно сжались в кулаки.

— Пожалуй, меня можно обвинить в том, что я довел деда до смерти. Прелюбодеяние, предательство и инцест нисколько его не волновали, но вероятность того, что все это откроется, как видно, потрясла его, и с ним случился удар, едва только я вышел из его комнаты, чтобы отправиться к Эмили. Он скончался в своей собственной спальне, а Кэролайн, я полагаю, сделала все, чтобы уничтожить следы их преступных любовных утех. Затем она прихватила с собой драгоценности и, несмотря на бушевавшую грозу, бросилась к тебе, поскольку укрыться под твоим крылом явно казалось ей наилучшим выходом.

И даже когда Кэролайн умирала, ей сопутствовала удача: камердинер моего деда явился в спальню Эмили, чтобы сообщить ей, что ее супругу плохо, и застал нас вместе, причем Эмили была в ночной сорочке. Поэтому обвинение в адюльтере пало на нее и на меня, а Кэролайн умерла с репутацией праведницы, жестоко преследуемой бессердечным мужем.

— Ты лжешь, — снова сказал Майкл, лицо его было мертвенно-бледным. — Ты придумал все это, чтобы замаскировать свои собственные гнусные дела. В это мгновение заговорила Клер.

— Лорд Майкл, теперь жена Никласа — я, — тихо проговорила она. — Наши отношения до свадьбы нельзя было назвать безоблачными, и думаю, на месте Никласа многие мужчины не выдержали бы и прибегли к силе. Но только не Никлас. Я, знающая его лучше, чем кто-либо другой, клянусь вам, что он просто не способен дурно обращаться с женщиной, так что жалобы Кэролайн были явной ложью.

Пока Майкл колебался, Никлас начал медленно, шаг за шагом приближаться к нему.

— Послушай, Майкл, за все те годы, что мы знали друг друга, я сказал тебе хоть единое слово лжи? — Он остановился и затаил дыхание, увидев, что в зеленых глазах Майкла опять блеснуло что-то безумное.

— Нет, мне ты не лгал, — хрипло сказал Майкл, — но я видел, как ты лгал другим. Ты без зазрения совести выдумывал невероятные истории о том, что ты наследник индийского магараджи или турецкий воин, или Бог знает кто еще. Потом мы покатывались со смеху, вспоминая, с каким убедительным видом ты выдавал все это вранье. У тебя был такой дар убеждения, что одна из самых алчных куртизанок Лондона легла с тобой в постель бесплатно, потому что была уверена, что ты — член королевской семьи. Так почему же я должен тебе верить?

— То, о чем ты говоришь, было лишь невинной игрой. Но я никогда не лгу своим друзьям. — Никлас снова медленно двинулся вперед. — Господи Иисусе, да если бы я сейчас лгал, неужели бы я придумал историю, столь для меня унизительную? Историю о том, как мне наставил рога мой собственный дед? Да ведь сама мысль о таком вызывает тошноту, к тому же сам я в этом фарсе выгляжу слабовольным болваном. Нет уж, я предпочитал, чтобы меня считали монстром, который своим низменным себялюбием погубил собственную семью.

Сделав последний шаг, он встал лицом к лицу с Майклом.

— Уезжая за границу, я не думал, что когда-нибудь вернусь. Но бегство не избавило меня от моей боли, так же как возвращение в действующую армию не уменьшило твоей. Убийство тоже не принесет тебе облегчения. — Он протянул руку. — Дай мне пистолет.

Майкл попятился назад, и пистолет опустился дулом к земле. Лицо лорда Кеньона было бледно, как у мертвеца, он дрожал всем телом.

Никлас молча взял пистолет из его безвольно повисшей руки, и, разрядив оружие, отбросил его в сторону.

Майкл вдруг бессильно упал на землю и закрыл лицо руками.

— Я знал: то, что я делаю, было неправильно, дурно, — с мукой в голосе проговорил он. — Но я не мог оторваться от нее, несмотря на то что это означало предательство по отношению ко всему, во что я верил.

Клер подошла и встала рядом с ним на колени.

— Любить и быть любимым — это самая могучая из человеческих потребностей, — сказала она с глубоким состраданием. — То, что Кэролайн оказалась недостойна вашей любви, было трагедией, но не преступлением. — Она мягко взяла его руки в свои. — Я понимаю, это было ужасно — разрываться между двумя близкими людьми, по сейчас все это уже в прошлом. Не мучьте себя больше.

— То, что я сделал, непростительно, — безжизненным голосом сказал он.

— Нет ничего непростительного, если человек искренне раскаялся.

В голосе Клер звучала сила, напомнившая Никласу ее отца. Ее доброта и теплая уверенность проливали бальзам па его душу, и он вдруг почувствовал, что его собственная горечь начала куда-то уходить. Что сделано, то сделано; он не должен позволить своему гневу отравить свою нынешнюю жизнь, жизнь с Клер.

Майклу было еще труднее, чем ему. Он поднял голову, по его худым щекам текли слезы.

— В Лондоне я назвал вас шлюхой и чуть было не убил вашего мужа. Вы можете простить такое? Я бы не смог.

— Но вы все же не убили Никласа, — Клер откинула волосы со лба Майкла, как будто он был одним из ее маленьких учеников, — Важны не слова, а поступки. Как вы ни пытались, вы не могли заставить себя окончательно и непоправимо предать вашу дружбу. — Она бросила умоляющий взгляд на Никласа, молчаливо прося его о помощи.

Никлас сжал кулаки. Это чертовски больно — узнать, что один из его ближайших друзей был любовником Кэролайн. Легче принять безумие Майкла, чем его предательство. Но вглядываясь в измученное лицо своего старого друга, он вдруг ощутил неожиданную жалость. Хотя самого его Кэролайн заставила пройти через ад, Никласу никогда не доводилось терзаться невыносимыми угрызениями совести, как сейчас Майклу.

Он вздохнул и опустился на колени рядом с другом.

— Знаешь, Кэролайн была самой искусной лгуньей из всех, кого я когда-либо знал, и она одурачила нас обоих. Я никогда не любил ее, как ты, но все равно она едва не уничтожила меня. И она сделала все, чтобы разрушить нашу с тобой дружбу, — именно потому, что знала, как много это для меня значит. Неужели ты позволишь Кэролайн даже после ее смерти достичь своей цели?

Клер все еще держала Майкла за руку, так что Никлас накрыл своей ладонью обе их руки.

— Мне недоставало тебя, Майкл. Нам всем тебя недоставало Пора тебе вернуться домой.

Майкл издал горлом какой-то сдавленный звук и с отчаянной силой сжал руку Никласа…

Они долго сидели так. Никлас мысленно перенесся в далекое прошлое, туда, где не было предательства и насилия, и постарался вспомнить все самое лучшее из их многолетней дружбы с Майклом. В чопорном мире Итона ему, чужаку, полуцыгану, друзья нужны были как воздух. И Майкл стал для него словно скала в трясине — на него можно было положиться всегда и во всем…

По мере того, как их окутывали вечерние сумерки, теплота этих воспоминаний постепенно растопила гнев Никласа, и он надеялся, что часть этой теплоты, пришедшей из их общего прошлого, коснулась и его несчастного друга.

Наконец Майкл глубоко вздохнул и поднял голову.

— Никлас, ты можешь простить то, что я совершил? — смиренно спросил он. — Если бы мы с тобой поменялись ролями и это у тебя была бы связь с моей женой… Не знаю, смог бы я простить такое.

— Хоть ты и намеревался убить меня, но все-таки не убил. Вместо этого ты спас мою жизнь и жизнь Клер. За это я могу простить все, что угодно. — Никлас протянул руку. — Ну что, мир?

Мгновение поколебавшись, Майкл пожал ее, и пожатие его было таким крепким, как будто он ухватился за конец спасительной веревки, сброшенной в бездну ада. — Да, мир. И… спасибо тебе, Никлас. Ты очень хороший человек — лучше, чем я.

— В этом я сомневаюсь, но одно знаю точно — прощать становится легче, когда в сердце у тебя есть любовь. — И его взгляд обратился к Клер.

Неловко двигаясь, Майкл поднялся на ноги и, пытаясь призвать на помощь свое чуть живое чувство юмора, сказал:

— Что обычно делает человек после того, как выставил себя последним дураком?

Никлас встал и помог подняться Клер.

— Он просто продолжает жить, вот и все. Покажите мне того, кто никогда не выставлял себя идиотом, и это наверняка окажется самый скучный тип, какого только можно представить.

— Ну, в таком случае, я — самый интересный человек на всех Британских островах, — устало сказал Майкл.

Поскольку вечер становился все холоднее, Никлас снял сюртук и накинул его на плечи жены. Она с благодарностью запахнулась в него, хотя и поморщилась, когда тяжелая материя коснулась ее раненой руки.

— Поедемте с нами в Эбердэр, чтобы не скучать в одиночестве, — взглянув на Майкла, предложила она. Лорд Кеньон, немного помявшись, покачал головой.

— Благодарю вас, леди Эбердэр, но сейчас некоторая доза одиночества пойдет мне на пользу.

— Зовите меня просто Клер — ведь мы уже давно покончили со всеми формальностями. — Сдвинув брови, она вгляделась в его лицо. — Так вы отобедаете у нас завтра? Я бы хотела встретиться с вами в нормальных условиях, а не на подмостках, где дается мелодрама.

— Пожалуйста, приезжай, — видя, что Майкл не знает, что ответить, поддержал жену Никлас. — Теперь это счастливый дом. — И он легко опустил руку на плечо Клер.

— Ну, если вы уверены, — Майкл устало потер висок. — Вы сейчас поезжайте домой, а я уведомлю власти и позабочусь о мертвецах, ведь у меня немалый опыт очистки поля битвы от трупов. — При мысли о некоем полезном деле его голос заметно окреп. — Полагаю, мировой судья захочет поговорить с вами обоими, но это произойдет только завтра.

— Ты не мог бы позаботиться о лошади Клер? — сказал Никлас. — Я хочу, чтобы она ехала в одном седле со мной.

Майкл кивнул.

— Разумеется. Я приведу ее к вам завтра, Никлас помог Клер взобраться на своего коня, затем вскочил на него сзади, и они направились к дому. Он подозревал, что ей было бы удобнее ехать одной, но испытывал насущную потребность чувствовать ее близко-близко и думал, что она должна ощущать то же самое. Теплая, податливая тяжесть се тела помогала ему рассеять воспоминания о том ужасе, который он пережил, когда подумал, что потеряет ее.

— Теперь ты знаешь всю эту гнусную историю, — глухо проговорил Никлас, когда они были уже почти у самого дома. Она кивнула, прижимаясь головой к его плечу.

— Какая ирония! Как бы ни гордился твой дед своими благородными предками, ты оказался умнее, цивилизованнее и великодушнее, чем все они, вместе взятые. Как жаль, что он не смог разглядеть, какой ты необыкновенный человек.

— Не знаю, необыкновенный я или нет, но одно верно — он никогда и не пытался меня разглядеть. Для него я был печальной необходимостью, средоточием всех худших качеств моего своевольного отца и моей невозможно цыганской матери. Я уже однажды говорил: он считал, что как наследник я все-таки лучше, чем ничего, но не намного.

— Как же ты выжил, окруженный такой ненавистью?

Никлас пожал плечами.

— Когда я понял, что его презрение не имеет никакого отношения лично ко мне, Никласу Дэйвису, реальному человеку, я перестал на это реагировать. Большую часть времени я умудрялся чувствовать себя счастливым, несмотря ни на что.

Она обняла мужа еще крепче.

— Майкла легче понять, чем тебя, — он должен был верить Кэролайн, у него просто не имелось другого выхода. Предать друга — уже одно это ужасно, а узнать, что ты сделал это из-за женщины совершенно недостойной, и вовсе невыносимо.

— Хотя в то время он бы и высмеял такое предположение, — сказал Никлас, — но именно тогда ему очень нужна была любовь, и это сделало его легкой добычей Кэролайн с ее уловками. Бедняга… Просто чудо, что он выжил после всех ее козней.

— Он сильный человек, — заметила Клер, — и когда-нибудь снова будет счастлив. Но кого я совсем не могу понять, так это Кэролайн. — Ее пальцы ласково погладили его поясницу. — Как женщина вообще может желать иных любовников, если у нее есть ты?

Он рассмеялся.

— Ты — великое утешение. Клер. — Он посмотрел на темную головку, уютно примостившуюся у него на плече. — Знаешь, за последние две недели ты изменилась. Стала более безмятежной. Мне бы хотелось думать, что это результат моего неотразимого обаяния, но я подозреваю, что здесь кроется нечто большее.

— Ты прав. — Она замолчала, колеблясь. — Видишь ли, это трудно объяснить, но когда я призналась самой себе, что люблю тебя, моя духовная слабость исчезла. Я наконец почувствовала ту внутреннюю связь с Богом, к которой стремилась. Оказалось, что ключом к ней была любовь.

— Я так рад, — тихо проговорил он. — Когда-нибудь ты расскажешь мне об этом подробнее.

Но не сейчас, потому что они уже подъехали к Эбердэру. Оставив лошадь на попечение конюха, Никлас внес Клер в дом и направился в их комнату. Она запротестовала:

— Я не так уж сильно ранена.

— Все равно. Я не собираюсь рисковать. Уложив Клер на кровать, он промыл ее рапу бренди, потом приложил к ней припарку из трав.

— Цыганское снадобье, — пояснил он. — Я храню под рукой уйму этих зелий — на всякий случай. Это, например, предотвратит заражение раны, а один из компонентов к тому же еще и утоляет боль. Завтра мы привезем сюда доктора, чтобы он тебя осмотрел.

— Оказывается, ты знаешь множество полезных вещей. — Она отметила про себя, что попозже надо будет записать все его рецепты. — Кстати, теперь болит меньше.

— Тебе пора немного отдохнуть.

— Нет, еще не пора. Коль скоро сегодня — день раскрытия старых секретов, то и у меня есть для тебя еще один.

Она села, взяла его за руку и повторила поведанную Кеджой историю Марты — почему та отдала своего сына в чужие руки.

Когда она начала свой рассказ, Никлас замер, и его выразительное лицо стало непроницаемым, так что Клер ничего не могла по нему прочесть. Закончив говорить, она подошла к своему туалетному столику и вынула из ящичка тот кожаный кошель, который дала ей Кеджа. Затем снова подошла к кровати и встала перед Никласом.

— Твой дед и Кэролайн предали тебя, но Марта не предавала, — тихо сказала Клер. — По словам Кеджи, Марта пожелала, чтобы все это объяснила тебе я, потому что только женщина сможет понять, что мать готова на все ради своего ребенка. Марта любила тебя и оставила тебе все, что у нее было ценного. — Клер открыла кошель и высыпала его содержимое на постель.

Вместе с гинеями по пододеяльнику покатилось и изысканно украшенное золотое кольцо. Никлас поднял его и повертел в пальцах.

— Обручальное кольцо моей матери. — Его рука стиснула колечко. — О Господи, как же мне жаль, что я не знал о ее болезни!

— А разве ты позволил бы ей уйти, если бы знал? Он мгновение подумал, потом покачал головой.

— Нет, не позволил бы. Мы были очень близки; именно поэтому я испытывал такую ужасную боль, думая, что она продала меня деду. Но если мать тогда умирала, мой долг был остаться рядом с ней.

— Может быть, она боялась заразить тебя своей болезнью. А кроме того, разве цыгане отдали бы тебя семье твоего отца, если б ты был с Мартой в момент ее смерти?

На этот раз в его ответе не было и тени сомнения.

— Ни за что. Они бы сочли это непристойным — отдать англам цыганского мальчика, даже такого полукровку, как я.

— Значит, чтобы сдержать обещание, данное твоему отцу, она должна была поступить так, как поступила. Другого выхода у нее не было.

Он попытался улыбнуться.

— Моя мать была права, когда сказала, что другая женщина ее поймет. Вернее, что ее поймешь ты и сможешь объяснить мне. — Никлас закрыл глаза, на его шее запульсировала жилка. Клер обняла его и положила его голову себе на грудь. Какое-то время он молчал и наконец проговорил:

— Странно… Раньше, когда я думал о матери, мне становилось больно. Теперь тоже больно, но совсем по-другому.

— Тебе стало лучше или хуже? Он вздохнул.

— Пожалуй, лучше. Хотя мне и тяжело сознавать, что ее больше нет на свете, но я снова верю в то, что мое детство не было омрачено обманом.

Она погладила его волосы.

— Ты сожалеешь, что она не оставила тебя среди цыган? Он долго молчал, потом медленно сказал:

— Возможно, тогда я был бы счастливее. Моя жизнь наверняка была бы проще. Но это все равно что задавать вопрос Адаму, съевшему яблоко, — после того, как познал широкий мир, нельзя себе и представить, что вернешься обратно. — Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. — И потом, если бы я остался с цыганами, я бы никогда не встретил тебя.

Внезапно смутившись, Клер спросила:

— Ты говорил правду? Ну… тогда, перед тем как поцеловал меня? Или это была только уловка, чтобы отвлечь внимание Мэйдока?

Его лицо озарилось улыбкой.

— Я говорил чистую правду. — Он потянул ее за руку вниз, так что она села рядом с ним на кровать. — Удивительно, как близость смерти проясняет ум. Почти сразу же после того, как ты явилась в Эбердэр, я твердо решил, что не дам тебе уехать. Вот почему я угрожал, что прекращу всякое содействие Пенриту, едва только ты заговаривала о том, чтобы уехать, — это был мой единственный способ уговорить тебя остаться. Мое стремление во что бы то ни стало воспрепятствовать желанию деда было так сильно, что самый очевидный и верный способ навсегда сделать тебя своей так ни разу и не пришел мне в голову.

— Ты имеешь в виду брак? Он вынул шпильки из се волос и погрузил пальцы в распустившиеся локоны.

— Вот именно. Но ты заметила, как быстро я настоял на свадьбе после того, как мы с тобой стали любовниками? Я не решался откладывать, потому что, если бы мы узнали, что ты не ждешь ребенка, у меня бы уже не было основательного предлога для того, чтобы жениться. Как видно, мой изощренный ум уже давно заключил, что ты никогда не станешь моей любовницей, поэтому мне требовался повод для того, чтобы, не теряя чувства собственного достоинства, отказаться от клятвы никогда не жениться.

Эти слова наполнили ее ликованием, и она рассмеялась.

— По-моему, ты воспринял мысль о женитьбе очень легко.

— Мысль не о женитьбе, а о тебе. — Он приподнял ее лицо и посмотрел в него глазами, такими же темными и мягкими, как черный бархат. — Думаю, я всегда знал, что если мне удастся завоевать тебя, ты меня не предашь. И я оказался прав, верно? Сегодня ты рисковала своей жизнью, чтобы спасти мою. Но никогда, слышишь, никогда больше не делай этого. Если бы пуля Уилкинса попала на пару дюймов ниже… — Он содрогнулся.

— Но не попала же… — Она коснулась его щеки. — Вообще-то у тебя сегодня был весьма удачный день. Мы с тобой остались живы, ты наконец освободился от своего деда и Кэролайн и вновь обрел Майкла и свою мать.

На его лице отразилось изумление.

— Когда ты так говоришь, я и в самом деле начинаю осознавать, что это был замечательный день.

— Думаю, мы могли бы сделать его еще лучше. — Клер окинула его задумчивым взором. — Моя рука почти не болит. Он расхохотался.

— Я, кажется, знаю, о чем именно ты подумала, бесстыдница.

— Да, — подтвердила она, нисколько не раскаиваясь. — Я хочу чувствовать тебя в себе, любимый. После того, как мы были так близки к смерти, я хочу праздника жизни.

Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы.

— Я люблю тебя, моя милая учительница. И по правде говоря, с удовольствием провел бы еще один урок любви с тобой прямо сейчас. Ты уверена, что у тебя не болит рука?

Клер, смеясь, откинулась на подушки и потянула его за собой.

— Если ты поцелуешь меня еще раз, боль окончательно исчезнет.

Он занялся с нею любовью — так нежно,словно она была самым драгоценным существом на свете. Раньше он околдовывал ее чувства, теперь же — саму се душу, потому что отныне ни у него, ни у нее больше не было друг от друга тайн. Душа к душе и плоть к плоти, вместе они познали то единение, о котором мечтали, и действительность затмила все ее надежды, как лучи солнца затмевают пламя свечи.

«Падший ангел» вернулся домой.

Примечания