Глава 32

Макси разговаривала с лордом Микаэлом Кеньоном. Это был высокий шатен с жилистым тренированным телом воина. Увидев Робина, она лукаво улыбнулась.

— Лорд Микаэл рассказывал мне про вашу встречу в Испании. По его словам, вы тогда изображали из себя ирландского священника.

Робин закатил глаза.

— Боюсь, что так оно и было. Во время войны в Испании действовала целая шпионская сеть священников, которой руководили из Ирландского колледжа в Саламанке. Иногда мне случалось изображать такого священника. — Роберт состроил гримасу. — Там-то меня и подстрелили. Лорд Микаэл наверняка забыл сказать, что нашел меня истекающим кровью и тут же переправил в штаб Веллингтона.

Так вот как Робин получил этот жуткий шрам! Не задумываясь о том, как к этому отнесутся другие гости, Макси встала на цыпочки и поцеловала лорда Микаэла в щеку.

— Спасибо вам. Похоже, что Робина оберегала от гибели целая армия ангелов-спасителей.

Поцелуй Макси несколько удивил лорда Микаэла, но явно доставил ему удовольствие. Он посмотрел на Макси необыкновенно зелеными глазами и сказал:

— Я слышал, что американские женщины отличаются очаровательной непосредственностью, но мне до сих пор ни разу не посчастливилось в этом убедиться. А что, в Бостоне много таких, как вы?

— Нет, Максима уникальна — и здесь, и за океаном, — ответил Робин, ласково глядя на нее.

— Так я и знал.

Лорд Микаэл еще поговорил с ними минуту и отошел. Макси посмотрела ему вслед.

— А леди Микаэл существует на свете? Почему ее здесь нет?

— Он не женат. Уж не претендуешь ли ты на свободное место? — сухо спросил Робин.

Макси метнула на него сердитый взгляд. ч — Даже для тебя это — на редкость идиотское замечание. Я просто поинтересовалась. Хотя он и делает очаровательные комплименты, его сердце явно неприступно.

— Странно, что у тебя создалось такое впечатление.

По словам Марго, он на время лондонского сезона гостит у Люсьена с Кит в надежде найти подходящую невесту. Может быть, уже нашел. — Потеряв интерес к этому вопросу, Робин спросил:

— Не хочешь ли подышать свежим воздухом? При лунном свете сад Кандоверов необычайно красив.

Хотя Макси с удовольствием болтала с гостями, она была рада возможности побыть наедине с Робином. Они пошли к стеклянной двери.

— Вечер сегодня довольно прохладный, — заботливо сказал Робин, останавливаясь перед дверью. — Я знаю, Мэгги наверняка приготовила несколько теплых шалей для тех, кому захочется погулять.

Действительно, на столике слева от двери лежала стопка сложенных шалей. Робин взял ту, что была сверху, а Макси с восхищением сказала:

— До чего же Марго предусмотрительна!

Робин встряхнул темную кашемировую шаль и нежно накинул ее на плечи Макси. Они вышли во внутренний дворик и спустились по ступенькам в сад. Вдоль дорожек висели фонарики, но свет их был неярок и не лишал ночь ее волшебства. Достававшая Макси до колен большая шаль защищала ее от вечерней свежести. Еще больше ее согревала рука Робина, которую он положил ей на плечо, как только они отошли от дома. Они шли, прижавшись друг к другу, против чего Макси нисколько не возражала: между ними уже была такая близость, что Макси не хотелось думать о светских приличиях.

Она хотела сказать об этом Робину, но, посмотрев на него, увидела, что у него усталое лицо.

— Что-нибудь случилось?

— Я так и знал, что ты заметишь. Мы только что чуть не поссорились с Джайлсом. Это был очень утомительный разговор.

Макси остановилась и испытующе на него посмотрела.

— Как это ужасно. Неудивительно, что ты как в воду опущенный. Я думала, что вы друзья, — Мы и были друзьями, но не до конца. О многом мы умалчивали. — Робин вздохнул. — А сегодня высказали друг другу все претензии, которые накопились за много лет.

— По-моему, сестрам легче быть подругами, чем братьям — друзьями. Ребенок десяти лет воспринимает брата как соперника, и это не способствует взаимной привязанности. А если старший брат к тому же является наследником титула и большого состояния…

— Ты права, я замечал это в других семьях. Так что, может быть, нам с Джайлсом повезло, что мы такие разные. — Робин опять обнял Макси за плечи, и они пошли дальше. — Мы выяснили, что наша сегодняшняя размолвка уходит корнями в далекое прошлое — смерть нашей матери. Отец винил в ее смерти мое появление на свет, и это всем нам исковеркало жизнь. Джайлс стал чересчур серьезным и пытался заботиться обо всех нас, а это не под силу ребенку. Я бунтовал против всех и вся. В результате мы с Джайлсом так и не поняли, как много значим друг для друга. Когда я вернулся в Англию после победы над Францией, я даже не знал, захочет ли Джайлс, чтобы я жил в Вулверхемптоне. Мне и в голову не приходило, что я обидел его, уехав из дома так далеко и так надолго.

— Но вы сумели разрешить свои разногласия?

Робин улыбнулся.

— Слава Богу, сумели. Сейчас мы стали гораздо ближе, чем раньше.

— Я рада за вас. Но отца вашего следовало бы бить кнутом на базарной площади. Свалить собственную вину за смерть жены на беспомощного младенца! — гневно сказала Макси.

— «Собственную вину? Как это?

— Может быть, твоя мать забеременела без его помощи? — бросила Макси. — Ты не знаешь, у нее были до этого выкидыши?

— Джайлс как раз и сказал, что к тому времени уже было несколько выкидышей и она часто болела. Макси кивнула. Она этого ожидала.

— Если бы твой отец вел себя более сдержанно, она, может быть, и не умерла бы такой молодой.

Робин долго молчал, потом сказал с удивлением в голосе:

— А мне это ни разу не пришло в голову.

— Это пришло бы в голову любой женщине.

— Жаль, что в Вулверхемптоне не было такой здравомыслящей женщины, чтобы прочистить нам мозги.

Тут они дошли до беседки, построенной в виде греческого храма. Пропорции были так выдержанны, колонны так совершенны, что Макси опять заподозрила, что кто-нибудь из предков герцога купил этот маленький храм в Греции, разобрал его на части и перевез в Англию.

Они поднялись по ступенькам и зашли внутрь. Здесь было просторно и легко дышалось, а вдоль невысоких стен шли скамейки. У стены, противоположной входу, стоял прямоугольный каменный алтарь, предназначенный скорее для пикников, чем для жертвенных коз. В лунном свете храм был полон очарования.

Робин посмотрел на свою спутницу. Черты ее лица в лунном свете создавали гармоничную симфонию светотени. Не в силах больше ждать, он поднял ее голову за подбородок и поцеловал.

Этим поцелуем Робин хотел только выразить свою нежность и благодарность, но как только их губы встретились, он потерял контроль над своими чувствами. За несколько последних дней на него обрушились воспоминания обо всем, что было в его жизни самого плохого. Если бы не женщина, которую он сейчас держал в объятиях, он, наверное, не пережил бы этой черной полосы.

И сейчас он жаждал ее, как человек, погибающий в пустыне, жаждет напиться.

Весь этот вечер, начиная с его прихода к ней в комнату, и потом, обмениваясь долгими взглядами и многозначительными улыбками, они словно танцевали медленный танец желания. Но то, что Робин чувствовал сейчас, выходило за пределы страсти: это была настоятельная потребность сейчас, сию минуту, согреться ее теплом, упиться колдовскими тайнами ее тела.

Он обнял ее под шалью и стал ласкать округлости ее ягодиц. Макси замурлыкала от удовольствия. Тогда он взял двумя пальцами ее сосок и начал играть им. Даже через несколько слоев шелка он почувствовал, как тот немедленно отреагировал.

Но Робину хотелось большего, гораздо большего. Он подхватил Макси за талию и посадил на каменный жертвенник. Она ахнула от неожиданности, но в следующую минуту расслабилась, взявшись руками за край жертвенника.

Теперь Робину было легче добраться до ее обольстительного тела. Он накрыл ее руки своими. Ее пальцы затрепетали и успокоились.

Робин наклонился вперед и потерся щекой об ее щеку. Гладкая, как лепесток розы, кожа была прохладной, но под ней пульсировала жаркая кровь, Робин тихонько подул ей в ухо, затем языком прошелся по его завиткам. Макси постанывала от удовольствия, изгибая шею, как кошка. Шаль была такая большая, что Макси сидела на ней и та все же закрывала ее плечи и грудь. Робин подбородком отодвинул шаль в сторону, и она соскользнула с ее плеч и складками легла ему на руки. В таком положении у Макси соблазнительно выдался вперед бюст.

Робин прильнул к ее шее. Ему хотелось проглотить ее, чтобы впитать не только ее чувственность, но и ее здравомыслие и цельность.

Его губы коснулись ожерелья, быстро перескочили через него и пошли дальше. Он заплатил немыслимые деньги за эти украшения, но бриллианты и рубины казались холодными и безжизненными по сравнению с атласными холмиками над самой кромкой ее декольте. Робин страстно и нежно целовал их, с наслаждением вдыхая дурманящий женский запах.

Стараясь скрыть свое нетерпение, он выпустил ее руки, а сам ладонями обхватил ее бедра. Затем его руки двинулись по мягкой округлости ее живота к чувствительному бугорку между ног.

— Милый, пора остановиться, — задыхаясь, попросила Макси.

— Подожди.

Ее колени были слегка раздвинуты под юбкой. Он раздвинул их еще шире и встал между ними, так близко к ней, что чувствовал глубинный жар ее тела.

Он нашел ее рот и, не прерывая пьянящего поцелуя, поднял платье и нижнюю юбку и положил ладони на ее обтянутые шелковыми чулками колени. Потом стал двигать руки выше, поверх резинок, подбираясь к ее сокровенной женской сути.

Макси с упоением отвечала на поцелуй, но ее голова работала ясно, и она понимала цель этих маневров. Когда Робин начал гладить ее между ног, она отдернула голову и инстинктивно попыталась сомкнуть колени. Но он не давал ей этого сделать, а давление ее коленей на его бедра воспламенило его еще больше. Чувствуя, что не может высвободиться, Макси затихла.

— Робин, — прерывающимся голосом сказала она. — Нам надо вернуться в дом. Здесь не место и не время.

Она его не боялась — пока не боялась. Робин не позволил бы себе ее напугать, но и не имел сил отойти.

Тяжело дыша, он выпрямился и обнял Макси обеими руками. Кровь стучала у него в висках и еще сильнее — у него в чреслах. Он рвался через тугую ткань ко входу в женское тело, чтобы слиться с ним воедино. Она была такая маленькая, так легко умещалась в его объятиях, но одновременно такая женственно могущественная.

— Извини, — шептал Робин. — Конечно, ты права, но мне кажется, что если я сейчас тобой не овладею, то умру на месте.

Он хотел, чтобы это прозвучало как шутка, надеясь, что легкий тон сгладит глупую мелодраматичность его слов, но на этот раз ему отказала обычная фривольность. Кровь трубила в его жилах: «Если я тобой не овладею, я умру. Если я тобой не овладею, я умру».

Это не была минутная потребность. Ой хотел владеть ею всегда, он хотел, чтобы она была его любовницей, его подругой, его женой. Но, кроме того, он неистово хотел ее сейчас, сию минуту.

Все еще не теряя надежды, он сказал:

— Ты отказалась провести со мной ночь в доме Мэгги, но сейчас мы не в доме.

— Ох, Робин, как ты умеешь уговаривать, негодник! — Макси тихонько вздохнула — и с упреком и с улыбкой. — Ну что мне с тобой делать?

Робин закрыл глаза. Милая, она так хорошо его понимала и не сердилась на него!

Макси погладила его по щеке. Ее пальцы холодили его разгоряченное лицо. Она провела большим пальцем по его приоткрытым губам, потом взяла его голову обеими руками и наклонила к себе. Когда их уста слились в поцелуе, она опустила руку к его животу и, достигнув затвердения в его панталонах, положила на него ладонь.

Робин замер, охваченный испепеляющим пламенем.

— Надеюсь, никому не придет в голову заглянуть в беседку, — проговорила Макси, и стала расстегивать верхнюю пуговицу.

На секунду обомлев, Робин стал помогать ей дрожащими руками. Освободившись от сковывающей одежды, он пробрался пальцами через пушистый лобок и забрался в ее горячее и влажное потайное местечко.

Макси глубоко вздохнула, и это окончательно свело его с ума. Он поднял ее правую ногу и положил себе на бедро, затем проделал то же самое с левой. Макси была открыта ему, она ждала и жаждала его.

Робин готовил ее к соитию. Она застонала и сжала его коленями. Больше сдерживаться он не мог, и одним движением погрузился в нее.

Макси ахнула от ощущения, находящегося на грани боли и наслаждения. Робин заставил себя остановиться. Уже одного того, что он оказался внутри нее, было достаточно. Он чувствовал, что близок к кульминации. Внутри него все трепетало. Он словно вошел в тихую гавань, но одновременно в его крови бушевал шторм.

Их окружал мускусный запах любви — такой же интимный, как положение их тел. Правой рукой Робин поддерживал Макси за спину, левой нашел чувствительный узелок чуть повыше места их соединения и тихонько погладил его пальцем.

Макси застонала и приподняла бедра. И тут же по ней прошла глубокая долгая конвульсия, и она спрятала лицо у него на плече. Быстрые сокращения внутри ее тела вызвали у Робина извержение — ему даже не надо было для этого двигаться. Его тело залила волна неистового наслаждения, и одновременно эта обжигающая восхитительная кульминация принесла ему долгожданный покой.

Задыхаясь, он прижался лбом ко лбу Макси. — Макси, бесценная моя! Если бы только… если бы я мог доставить тебе такое же утешение, какое ты доставляешь мне.

Утешение! Макси вздохнула, радуясь, что он не видит выражения ее лица. Поняв, что он отчаянно нуждается в утешении, она согласилась пойти ему навстречу и в обмен получила хмельной восторг. Не так уж плохо. Но хотелось бы большего, хотелось бы быть не только источником душевного утешения и сексуального удовлетворения.

Нет, она несправедлива: Робин дает ей все, что может. Он же не виноват, что не может ее любить.

Макси немного отодвинулась от Робина, надеясь, что ее мышцы не затекли и она не упадет спиной на каменный жертвенник.

— Боюсь, что я разорвала твой шейный платок.

— Если так, то я навечно сохраню его обрывки между страницами томика стихов, — галантно сказал Робин и поцеловал ее.

Этот ласковый поцелуй заставил Макси суеверно вздрогнуть. Она обещала себе, что еще хотя бы один раз отдастся Робину. Неужели это и был последний раз? Она попыталась заглянуть вперед и уверить себя, что их ждут годы любви и наслаждения, но увидела лишь черный туман отчаяния.

Она вздрогнула, и Робин заботливо сказал:

— Ты озябла. Пора вернуть себе приличный вид и вернуться в дом. — Он отступил назад, взял Макси за талию и осторожно опустил на мраморный пол. Потом подал ей носовой платок и добавил:

— Хотя бы более или менее приличный. Если мы будем выглядеть безукоризненно, никто не поверит в подобную добродетель.

— Куда уж тут до безукоризненности. — Макси поправила юбку. К счастью, между шелком юбки и шершавым камнем жертвенника находилась шаль. — Лишь бы о нас не подумали так дурно, как мы того заслуживаем: поцеловались, дескать, несколько раз, только и всего.

— А мы ничего другого и не делали, — сказал Робин убедительным голосом хорошего торговца. — В конце концов ты — невинная девица, а я джентльмен.

— Оба определения весьма относительны. Макси отыскала шпильки и кое-как заколола рассыпавшиеся волосы, надеясь, что не выглядит полной растрепой, потом накинула на плечи шаль.

Робин обнял ее за талию, и они не спеша пошли по дорожке к дому.

— Между прочим, я привозил тебя в Ракстон еще и для того, чтобы ты решила, нравится ли тебе там, — с заминкой проговорил Робин. — Я всегда очень любил этот дом, хотя и бывал там за всю жизнь не больше десятка раз. Как ты думаешь, тебе будет хорошо в Ракстоне?

Макси вспомнила великолепный дом, панораму зеленых холмов, атмосферу уюта и спокойствия. Ракстон хотел быть для кого-то родным домом, а ей всю жизнь хотелось, чтобы у нее был родной дом.

Она прошептала:

— Да. Если… если все у нас образуется, мне хотелось бы жить в Ракстоне…

Легко сказать «если…»

Глава 33

По дороге домой Дездемона и Джайлс, сидя рядом в карете, обменивались ничего не значащими фразами, к которым не смог бы придраться самый строгий блюститель нравственности. Но сильная рука Джаилса обнимала ее за плечи, и Дездемона была счастлива, как девчонка.

Такого радостного предчувствия чего-то замечательного она не испытывала с детства.

Когда карета остановилась у ее дома, Джайлс поднялся с ней по ступеням до входной двери, затем взял ее за плечи и впился в нее испытующим взглядом. Ей показалось, что он собирается поцеловать ее прямо на улице.

Но тут горничная открыла дверь, и Джайлс отпустил Дездемону со словами:

— Доброй ночи, Дездемона. Это был чудный вечер. Но зачем этому чудному вечеру заканчиваться так рано?

— Еще ведь совсем не поздно, — сказала Дездемона. — Может быть, зайдете на несколько минут и выпьете рюмочку бренди?

Маркиз колебался, явно собираясь отказаться. Удивляясь собственному безрассудству, Дездемона ласково ему улыбнулась и попросила:

— Пожалуйста.

— Ну, хорошо, зайду на минутку, — согласился Джайлс.

Дездемона отправила слуг спать, сама провела Джайлса в гостиную и налила две рюмки бренди. Они сидели в креслах напротив друг друга и несколько минут разговаривали о пустяках. Но прежнее ощущение простоты и легкости исчезло. Маркиз мрачно смотрел на Дездемону, отчего ей стало не по себе. Хотя в течение вечера она наслаждалась его вниманием, сейчас у нее вдруг возникли сомнения. «Может быть, это был мимолетный интерес, — уныло думала она, — а теперь он не знает, под каким предлогом от меня избавиться?"

Маркиз допил бренди и встал.

— По-моему, мне лучше уйти.

Дездемона смятенно посмотрела на него: в чем она провинилась?

— Только не смотрите на меня так, — сказал он, пряча улыбку. — Можно подумать, что я только что проголосовал против вашего законопроекта о защите подмастерьев.

Дездемона отвела взгляд, стараясь прогнать с лица обиженное выражение. Настоящая женщина к семнадцати годам умеет скрывать свои чувства, а ей уже перевалило за тридцать, и она все еще ведет себя, как наивная дурочка.

Джайлс чертыхнулся про себя.

— Дело не в вас, Дездемона, дело во мне, — напрямик сказал он. — Если я здесь задержусь, мне будет стоить большого труда держаться в рамках приличий. Вам это, наверное, не понравится. И что будет с моим намерением постепенно и почтительно завоевывать ваше сердце?

"Завоевывать ваше сердце»? Дездемона испытала огромное облегчение.

— Не думаю, чтобы вы вдруг в порыве сладострастия потеряли голову. Даже если такая угроза существует, — она робко улыбнулась Джайлсу, — я согласна пойти на риск. Джайлс покачал головой.

— Может, мне и удастся остаться джентльменом, но я за себя не ручаюсь.

— Вот и прекрасно! — беззаботно сказала Дездемона. Маркиз засмеялся, и в уголках его глаз собрались крошечные морщинки.

— Вы представляете, как вы изменились за последние две недели?

— Надеюсь, к лучшему?

— На мой взгляд, да. — Маркиз оперся спиной о каминную полку и скрестил руки на груди. Выражение его лица было серьезным. — Может быть, еще рано делать вам официальное предложение руки и сердца, но мне бы хотелось, чтобы вы его обдумали.

Дездемона пристально смотрела на него. Чувство облегчения ушло. До сих пор она плыла по волнам, наслаждаясь его обществом и его восхищением, но теперь, когда надо было решать, ожили все ее мучительные сомнения.

Джайлс был обескуражен.

— Вы, кажется, удивлены? Мы же об этом говорили еще в Давентри.

— Наверное, я считала, что, поразмыслив, вы не станете делать мне предложение, — неуверенно ответила Дездемона.

Маркиз улыбнулся той ироничной улыбкой, которая ей так нравилась.

— Мне неясно, в ком вы не уверены: во мне или в себе? — Улыбка погасла на его лице. — Вы — живое подтверждение того, что женщине необязательно быть замужем, что у нее и без этого может быть полноценная жизнь. Даже если вы в принципе не возражаете против замужества, вам, — возможно, хочется найти кого-нибудь более достойного. Тогда… тогда так и скажите, и я больше никогда об этом не заговорю.

Эти слова напомнили Дездемоне, что не одну ее терзает неуверенность в себе.

— Я ни минуты не сомневаюсь, что вы будете мне прекрасным мужем. Вот только не знаю, — она на секунду остановилась, — буду ли я вам такой же прекрасной женой.

Джайлс смотрел ей в глаза:

— Вы прямодушны, красивы, у вас доброе сердце и вы не терпите дураков. Чего еще можно желать от жены?

Дездемона улыбнулась, услышав перечисление своих достоинств, но отвела глаза.

— Я не уверена, что смогу подарить вам наследника. Правда, мы с мужем много лет спали врозь, так что я, может быть, и не бесплодна, но мне уже за тридцать…

— Это не имеет ни малейшего значения, — перебил ее маркиз. — Я делаю вам предложение, потому что хочу, чтобы вы стали моей женой, а не потому, что мне нужна племенная кобылица. Меня совершенно не волнует, что Вулверхемптон унаследует Робин или его сын. И моя мать, и моя жена умерли при родах. Мне бы не хотелось, чтобы то же самое случилось с вами.

Дездемона в растерянности смотрела на свои стиснутые на коленях руки. Когда говоришь полуправду, то оказываешься совершенно незащищенной после того, как ее опровергли. Деваться некуда — видимо, придется сказать правду.

Она заставила себя поднять на Джайлса глаза.

— Есть еще одна, более важная причина, которая заставляет меня сомневаться в том, что я буду вам подходящей женой. Вы — страстный человек, и вам наверняка нужна такая же жена. Но я не знаю, способна ли я вам соответствовать.

Она надеялась, что он поймет смысл ее слов, но этого не случилось. Джайлс долго молчал, потом тихо сказал:

— Я не понимаю. Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду.

Дездемона сгорбилась и проговорила несчастным голосом:

— Муж… говорил мне, что я холодная, как льдышка, что любая уличная шлюха дает больше тепла.

Джайлс подошел к ней, сел на ручку кресла и обнял ее.

— Не говори так, любимая, — прошептал он, прижавшись щекой к ее волосам и тихонько укачивая ее в своих объятиях. — Несчастный брак убивает в женщине страсть. Не надо считать себя холодной только потому, что так говорило эгоистичное животное.

Дездемона, дрожа, прижалась к нему, но ей понемногу становилось легче. Джайлс нежно погладил ее по волосам.

— Какой же ты честный человек! Вряд ли в Лондоне нашлась бы другая женщина, которая, получив предложение руки и сердца от маркиза, стала бы перечислять ему свои воображаемые недостатки.

Дездемона подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Мне не важно, что на мне хочет жениться маркиз. Мне важен Джайлс Андервилль, самый добрый, самый остроумный и самый красивый мужчина в Англии.

Джайлс широко улыбнулся.

— Выходит, мы оба не прочь вступить в брак. Так когда же?

Прежде чем Дездемона успела ответить, он наклонился и поцеловал ее. Желание, которое угасло в нем во время этого странного разговора, опять стало нарастать. Дездемона отвечала на его поцелуй, жалея только, что у нее в этом так мало опыта.

Джайлс поднял голову и улыбнулся.

— Ты целуешься совсем не как холодная женщина.

Он встал и потянул ее за собой, чтобы поцеловать еще раз — более долгим и страстным поцелуем.

Дездемоне нравилось ощущение его сильного мускулистого тела. Это был единственный человек, рядом с которым она чувствовала себя слабой и женственной. Она прильнула к нему, самозабвенно наслаждаясь поцелуем.

Джайлс вдруг отступил. Он неровно дышал.

— По-моему, у нас все будет хорошо. Может быть, он и прав, но Дездемона не хотела рисковать. Опустив глаза, она, запинаясь, проговорила:

— Джайлс, брак — это на всю жизнь. Лучше нам не делать опрометчивого шага, не уверившись в себе. То есть, — поправилась она, — пока я не буду уверена в себе.

— Но гарантий быть не может, Дездемона, — серьезно сказал маркиз. — Будем надеяться, что любовь нам поможет. — Он легонько погладил ее щеку. — А я тебя очень люблю.

— Я тебя тоже люблю, — прошептала она, — но такой веры в силу любви, как у тебя, у меня нет. По-моему, лучше сначала… попробовать.

Джайлс изумленно посмотрел на нее.

— Дездемона, ты предлагаешь мне себя? Она кивнула, медленно краснея, и спрятала лицо у него на груди.

Он крепко обнял ее и рассмеялся. Чувствуя себя униженной, она попыталась вырваться, но он ее не отпускал.

— А ты представляешь себе, как это страшно для мужчины: знать, что все его будущее зависит от того, как он сумеет зарекомендовать себя за одну ночь? Тут недолго и опозориться.

Поняв, что он смеется не над ней, а над собой и над слабостями человеческой природы, Дездемона тоже засмеялась.

— Почему это должна быть одна ночь? Их может быть столько, сколько нужно. — Она плутовски улыбнулась и крепче прижалась к нему. — И, хотя я уже очень давно не была с мужчиной, но, если меня не обманывает память, по всем признакам тебе не грозит опозориться.

Джайлс так и ахнул.

— Ну что ж, тогда позволь мне убедить тебя, что из тебя получится превосходная жена.

Он приник к ней в поцелуе, от которого у обоих закружилась голова. Они молча пошли наверх в спальню Дездемоны. Ее голова лежала на плече Джайлса, и никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой. В какое-то мгновение этого последнего поцелуя она поняла, что Джайлс прав, и то могучее влечение, которое она к нему испытывает, означает, что она может быть страстной в постели. Но раз уж они решили проверить, зачем откладывать?