Нортвуд слышал сожаления коллег по поводу таинственного исчезновения Роберта Андерсона, пропавшего несколько дней назад. Ничего удивительного, у Оливера имелись весьма правдоподобные догадки на его счет. Щенок получил по заслугам.

Незадолго до восьми Нортвуд отложил дела на потом, удалившись в коридор, пролегавший как раз под спальней министра. Убедившись не без некоторой нервозности в том, что коридор пуст, он отпер кладовую и вошел в нее, заперев за собой дверь. Не помня себя от страха, вспотевшими руками зажег свечу в комнате, начиненной порохом, и стал делать необходимые приготовления.

Для начала с помощью обычной свечи он расплавил сургуч, накапав лужицу на пол. Затем поставил туда заранее припасенную свечу из тугоплавкого воска. Когда сургуч застыл и свеча прочно стояла в импровизированном подсвечнике, Нортвуд перочинным ножом пробуравил дырочку в уголке ящика с порохом. Наконец он достал из кармана маленький мешочек с порохом и просыпал дорожку от ящика к свече, сделав вокруг подсвечника маленькую насыпь.

Очень осторожно Нортвуд потушил свечу из обычного пчелиного воска. Если отбросить ничтожную вероятность того, что кто-то заметит свет в этой отдаленной части дома, все должно сработать примерно к четырем часам. Взрыв будет достаточно сильным, чтобы разнести в щепки полдома. Но к этому времени он, Оливер Нортвуд, будет очень далеко отсюда.

Благополучно спустившись вниз, Нортвуд вытащил платок и вытер вспотевшее от напряжения лицо. Еще бы, не так-то просто оставаться спокойным, когда в одной руке у тебя горящая свеча, а в другой — порох. Он с лихвой отработал каждый пенни, который заплатил ему Ле Серпент, и заслуживал большего. В последнее время посольство особенно тщательно охранялось, британские солдаты обыскивали каждого входящего, но для постоянных служащих делались послабления, благодаря чему Нортвуду и удалось осуществить задуманное. Без него Ле Серпент ничего бы не сделал.

Вернувшись в контору, Нортвуд сел переписывать одно из служебных писем. Единственным человеком, заметившим трясущиеся руки и побледневшее лицо Оливера, был его начальник Морер.

— Рад видеть вас, Нортвуд, — с улыбкой сказал он. — Вы нездоровы? Вид у вас больно неважный.

"Ничего, хотел бы я посмотреть на тебя после взрыва. Пожалуй, ты будешь выглядеть похуже», — злорадно подумал Нортвуд. Морер был всегда добр к нему, и Нортвуду не хотелось, чтобы тот пострадал, но что поделаешь, у каждого своя судьба. Бодро улыбнувшись, он выдавил:

— Я что-то скис, но пару часов еще поработаю. Знаю, как вы тут все запыхались, не лучшее время я выбрал для болезни.

— Ну-ну, — пробормотал Морер, уткнувшись в документы.

Еще пару часов Нортвуд прилежно работал, каждой клеточкой чувствуя, как прогорает свеча, приближаясь к валику из пороха. Ему не надо было делать над собой усилий, чтобы выглядеть больным. И Морер, и прочие клерки, глядя на него, были только благодарны за то, что в таком состоянии он не бросил их, помогая с работой хотя бы пару часов.

Оливер уходил с сознанием исполненного долга. Он сделал достаточно много даже для человека, не страдающего болями в желудке, но, несмотря на демонстративное дружелюбие, остальные сотрудники смотрели на него сверху вниз, видимо, считая себя более нужными и умными, чем он. Ничего, пусть думают, что хотят. Время покажет, кто из них более достоин если не уважения, то почитания.

Поймав кэб, Оливер вернулся домой и там переоделся в дорожный костюм. Время нанести визит графу де Варенну. Сейчас он ему покажет, чего стоит Оливер Нортвуд.

Граф припас для него обещанную премию: высокомерную, надменную и насмешливую Марго Эштон. Наконец заветная птичка поймалась в сеть.

В условленное время Элен Сорель послала в апартаменты Кэндовера записку с просьбой о встрече. Ей хотелось узнать, удалось ли ему что-то выяснить о судьбе Мегги. Меньше чем через час посыльный вернулся с неутешительным известием о том, что герцог не появлялся у себя со вчерашнего дня.

В теплый день Элен охватил сильный озноб. Может быть, само по себе исчезновение Рейфа не сулило неприятностей, но вкупе с исчезновением Мегги и Роберта… Предполагалось самое худшее.

Если таинственный Ле Серпент расправился с ними, то где гарантия, что не вычислит и ее?

Первым желанием женщины было вернуться в деревню, к матери и дочерям, туда, где она могла бы быть в безопасности. Едва ли в преддверии развязки Ле Серпент последовал бы за ней туда. И что другое, кроме бегства, остается ей, оказавшейся один на один с неведомым и опасным врагом?

Но, сжав кулаки, Элен отказалась от этого спасительного хода. Если уж такова воля судьбы и ей предстоит исчезнуть, о девочках позаботится мать. Друзья в беде, надо действовать, а не прятаться в норе.

Действовать… Но как?! Элен — слишком мелкая сошка для того, чтобы добиться встречи с кем-нибудь из официальных лиц и указать на заговорщика, даже если бы знала, кто он такой, но ведь и это было ей неизвестно.

Бессильно разжав кулаки, француженка нерешительно встала. Надо что-то придумать, и чем быстрее, тем лучше, и, кажется, у нее начинает зреть план.

Щелчок взводимого курка вывел Рейфа из состояния паралича. Он вспомнил! В памяти вспыхнула картина, и Рейф понял, кто такой Роберт Андерсон.

Уверенным голосом Рейф сказал:

— Варенн, убив Андерсона, вы совершите серьезную ошибку. Помните, вы говорили, что расточительность — не ваш порок?

Палец, готовый спустить курок, ослабил давление, но граф не убрал пистолет.

— Не вмешивайтесь, Кэндовер. У вас — одна цена, у шпиона — совсем другая.

— Если бы он был только шпионом, я бы признал справедливость ваших суждений, — согласился Рейф, глядя прямо в глаза Варенну. — Но человек, которого вы так бездумно собираетесь подстрелить, — лорд Роберт Андревиль, брат маркиза Волвертона, одного из самых богатых людей Британии.

— Что?!

Варенн впился взглядом в потенциальную жертву.

— Это правда?

— Да, — признался Андерсон. — А это что-то меняет?

Мгновение, показавшееся пленникам вечностью, граф прикидывал, перевесит ли возможная прибыль риск, а затем, разрядив пистолет, убрал его в карман.

— Да, это меняет дело, — произнес он наконец. — Но если вы лжете, я расправлюсь с вами позднее.

— Это правда, — произнес Рейф. — Я учился в школе с его старшим братом.

Варенн с отсутствующим видом кивнул. Мысленно он был уже далеко.

После того как граф ушел в сопровождении своих верных оруженосцев, Рейф, брезгливо поежившись, подумал о том, как низко должен пасть человек, чтобы убивать с таким холодным расчетом. По всей видимости, его поместили в одну камеру со смертником не случайно. Сцена экзекуции могла бы полностью деморализовать Рейфа, и, черт побери, если бы свершилось то, что задумал граф, расчет оправдался бы полностью.

Когда звук шагов в коридоре смолк, Андерсон перевел дыхание, прислонился к скользкой стене и закрыл глаза.

— Похоже, я не искупил всех грехов, раз Господь оставил меня на земле, — неожиданно спокойно произнес Роберт, открыв через пару минут глаза. — Впрочем, своим спасением я обязан вам, Кэндовер. Я перед вами в долгу. Как давно вы догадались о том, кто я? Мы с братом не слишком похожи.

— Меня осенило тогда, когда Варенн взвел курок. Чувствуя предательскую дрожь в коленях, Рейф опустился на солому.

— Выражение вашего лица было точно таким, как у Джайлса после смерти жены. И если бы я даже ошибся, предположение стоило того, чтобы выдать его за правду.

— Рад, что вы догадались быстрее, чем я, — с чувством сказал Андерсон, или, правильнее, Андревиль. — Мне и в голову не пришло, что мое происхождение может сослужить такую службу.

— Варенн сказал, что намерен удерживать меня, чтобы в случае провала получить выкуп за мою жизнь. Он также милостиво разрешил выкупить и Марго.

Рейф внимательно смотрел на товарища по несчастью. Теперь, когда он знал, кто скрывается под именем Андерсона, легко было заметить едва уловимые черты семейного сходства.

— Я знал Джайлса по Итону, — продолжал Рейф. — Он учился на два класса старше, но мы тем не менее дружили. Потом Джайлс приезжал в Лондон, не так уж часто, но всякий раз мы старались встретиться, провести вместе вечер. Пару раз он упоминал своего непутевого младшего брата.

— Самая приятная тема для дружеского ужина, — сухо заметил Роберт.

— Не сказал бы, — усмехнулся Рейф. — Вы действительно сделали все, чтобы вас при первой возможности исключили из Итона?

— Да, — ответил Андревиль с грубоватой ухмылкой. — Я хотел учиться в Винчестере, но отец настоял на том, чтобы я пошел по фамильной стезе в Итон. Год выдался трудным для моего брата. Он, конечно же, не хотел, чтобы его честолюбивые планы рухнули из-за восьмилетнего шалопая. И все же я своего добился: после исключения из трех закрытых учебных заведений меня в конце концов отпустили туда, куда я рвался с самого начала.

— Что вас так тянуло в Винчестер?

— Там учился мой друг, но отец был против нашей дружбы. Уже одного желания поступить против воли отца было достаточно, чтобы я свернул горы. Кстати, должен заметить, брат едва ли захочет заплатить за меня выкуп. Он, принимая во внимание мое беспутное прошлое, скорее всего будет даже рад, если я исчезну бесследно, а вместе со мной — пятно позора на нашем семействе.

— Вы несправедливы к Джайлсу, — в раздумье произнес Рейф. — Но даже если у него возникнут какие-то трудности с выплатой требуемой суммы, я думаю, найдется тот, кто даст вам денег с удовольствием.

— Мой дядя, брат деда, — кивнул Роберт. — В каждом поколении рода Андревилей появлялась одна паршивая овца. Дядя Роуван и я — последние из семейного клана, именно поэтому нас так тянет друг к другу. Он может протянуть мне руку помощи, если, конечно, не промотался вдрызг. Хотя, будь я самым заурядным шпионом, едва ли смог бы заплатить выкуп. Эта профессия не из прибыльных.

Рейф безразлично пожал плечами.

— Если бы вы даже оказались простым шпионом, а не лордом, я не обеднел бы, урезав свое состояние на каких-нибудь двадцать — тридцать тысяч фунтов.

— Вы готовы пожертвовать огромной суммой ради того, кого едва знаете? — удивленно спросил Андревиль. — И кто вряд ли вам симпатичен?

Собеседник поднял весьма скользкую тему, но вопрос требовал ответа.

— Марго не понравилось бы, если бы вас убили, — хмуро сказал Кэндовер. — Кроме того, мы, как выяснилось, принадлежим одному братству, хотя вы и пренебрегли древними стенами Итона или Оксфорда.

— Как можно предпочесть эти чертовы дыры утехам Винчестера или Кембриджа?

Рейф не мог не рассмеяться.

— Полагаю, вы работали на лорда Стрэтмора. Как вы с ним познакомились?

— Наши семьи дружили. С Люсьеном мы были знакомы с детства, но, поскольку учились в разных школах, встречались редко. Я, конечно же, слышал о знаменитых «Падших ангелах». Даже встречался с лордом Майклом Кеньоном, когда тот служил на «Пенинсуле», но он не знал моего настоящего имени. Впрочем, это уже другая история.

Роберт сел поудобнее, начиная рассказ:

— Я успел отучиться первый курс в Кембридже, когда вошел в действие Амьенский договор[20]. Решив, что учеба подождет, отправился путешествовать. Когда я был во Франции, стало очевидным, что возобновление войны — всего лишь вопрос времени. Получив кое-какую информацию, которая, как мне казалось, должна быть небезынтересна Британии, отправил ее Люсьену, поскольку знал, что он занимает какой-то пост в Уайтхолле.

Люсьен сразу же предложил мне остаться во Франции, став агентом британской разведки. Будучи молодым и глупым, я согласился, представляя свою будущую жизнь в романтическом ореоле приключений, так я стал тем, что я есть.

— Какого дьявола Люсьен не рассказал мне о вас, посылая в Париж, — протянул Рейф.

— В нашем деле есть золотое правило: никто не должен знать больше, чем ему необходимо. Люсьен отправлял вас работать с Мегги, зачем ему было сообщать, что с ней работает еще агент.

— И тем не менее Люсьен знал Марго так мало, что даже не был уверен в том, что она англичанка.

— Совершенно правильно. Я рассказал Стрэтмору о Мегги, поэтому он доверял ей, а копаться в ее прошлом не надо было ни мне, ни ему.

— И все же, — поморщился Рейф, — меня не покидает ощущение, что все решилось бы гораздо проще, если бы было меньше секретности.

— Для данного конкретного дела — согласен, — хмуро подтвердил Андревиль. — Но случается и так, что люди погибают, оттого что их имена под пыткой вытягивают у коллег, попавших в застенки.

Решив, что пора перейти от дел политических к делам сердечным, Рейф сказал:

— Вы собирались мне рассказать о Марго, о том, как вы с ней познакомились, и о том, какой жизнью она жила все эти годы.

— Подумайте, хотите ли вы услышать эту историю. Предупреждаю, вам будет нелегко.

— Если ее трудно выслушать, то каково было Марго жить, — угрюмо заметил Рейф. — Рассказывайте.

— Как хотите.

Андревиль встал и подошел к той стене, где было прорублено окно.

— Полагаю, вы знаете, что на Марго, ее отца и ординарца напали французские солдаты? — спросил Роберт, прислоняясь к камню.

— Да, тогда гудела вся Англия. Однако подробностей я не знаю, Марго считали погибшей.

— Мегги с отцом обедали в деревенском трактире, — бесцветным голосом начал Роберт, — когда туда приехали с полдюжины или около того солдат, уже порядком подвыпивших и искавших приключений. Полковник попробовал ретироваться с миром, но кто-то из негодяев узнал английский акцент, их приняли за шпионов и напали на них.

Эштон и его ординарец, конечно же, боролись, но против такого множества вооруженных людей они оказались бессильны. Полковник телом своим заслонил дочь, умирая в надежде, что ее пощадят. Отец Мегги скончался у нее на руках, истекая кровью, сочащейся из многочисленных ножевых и огнестрельных ран, — побледнев, закончил Андревиль.

— Боже мой, — прошептал Рейф. — Марго обожала отца. Видеть все это…

У Кэндовера закружилась голова. Что же, Роберт предупреждал его. Леденея при мысли о том, что сейчас последует, он тихо спросил:

— А что было дальше?

— Что, вы думаете, могло произойти, Кэндовер? — с едва сдерживаемой яростью спросил Андревиль. — Что могли сделать с такой красивой девушкой, как Мегги, оказавшейся в руках у перепившихся головорезов?

Рейф встал, беспокойно заходив по камере. Он, как и Андревиль, не мог спокойно думать о всех тех зверствах, что пришлось испытать Марго. С неожиданной силой Рейф вспомнил близкое к истерике состояние Марго на площади дю Каррусель и после, в его спальне. Господи, ничего удивительного, что ей грезилось, будто толпа рвет ее на части, что ей надо напоминать себе, что не все мужчины — подонки.

Андревиль, полуотвернувшись к стене, между тем продолжал:

— Поскольку они заполучили красивую девчонку и полную кладовую вина, солдаты не торопились никуда уходить. Они обосновались в трактире прочно и со всеми удобствами. К концу следующего дня все были уже пьяны в стельку и каждый мог брать ее как и когда захочет.

В то время мне случилось проезжать в тех местах в форме капитана гренадеров французской армии. Увидев меня, поселяне вышли навстречу, умоляя привести в чувство разбойников в солдатской форме до того, как они разорят всю деревню.

Я не собирался ни во что вмешиваться. Во-первых, я был один, во-вторых, не был настоящим офицером, но когда деревенский староста сказал, что они делают с английской девчонкой…

Андревиль вцепился пальцами в каменную кладку.

— Нужно было что-то предпринять. Я вошел в трактир и разразился речью, взывая к патриотизму французских солдат, похвалив их за поимку шпионки.

Слегка пожурил их за дебош и уговорил ехать в Париж к своему императору.

Рейф представил этого хрупкого бледного юношу лицом к лицу со сворой пьяных вооруженных бандитов и понял, почему Марго его полюбила. Лорд Роберт был тогда почти мальчиком.

— Как вам удалось забрать с собой Марго? Они бы предпочли, вероятно, оставить девушку при себе?

— Исключительно силой убеждения, — весьма сухо ответил Андревиль. — Я сказал, что должен сам допросить шпионку. Лошадь ее и багаж остались в конюшне, так что я помог ей сесть в седло, и мы оба были таковы.

Мегги очень быстро дала мне понять, что она за человек. После того что с ней сделали, в ней едва теплилась жизнь, на платье ее запеклась кровь убитого отца… Другая бы сошла с ума или потеряла сознание. Но Мегги…

Лицо Андревиля немного просветлело.

— Когда в миле от проклятого места я остановил лошадей, представился и стал заверять ее, что она в безопасности, Мегги наставила на меня пистолет. Он был припрятан у нее под седлом. Никогда не забуду этой сцены: руки девушки тряслись, лицо в ссадинах, едва ли в подобном виде ее узнала бы собственная мать. Мегги прошла через такое, чего я не пожелал бы самому Наполеону, и тем не менее она была не сломлена. Мегги — самая сильная личность из тех, кого я в жизни знал, — после долгого молчания добавил Роберт.

Рейф угрюмо мерил шагами камеру, глядя вперед невидящими глазами. Дорого он дал бы, чтобы остаться наедине со своим горем, чтобы в одиночестве осмыслить весь ужас того, что произошло с Марго.

Пережить на собственных глазах смерть отца… Получить первый сексуальный опыт в качестве жертвы банды пьяных подонков… И после этого остаться в здравом уме? Но она не только выжила, она стала женщиной выдающейся. Невозможно представить, каким запасом прочности должна была обладать эта маленькая хрупкая женщина.

Но горше всего было для Рейфа сознавать собственную вину за то, что случилось с Марго. Если бы он не обошелся с ней так, она, может быть, не поехала бы во Францию. Неудивительно, что Марго считает его виновным в смерти отца. Она права, и он ничем и никогда не сможет искупить своей вины.

Рейф чувствовал, как в нем закипает ярость. Гнев требовал выхода. Герцог, славящийся уравновешенностью, сгорал от желания бить, крушить, ломать. Попадись ему на глаза убийцы отца Марго, он один передушил бы их всех голыми руками.

— Если вам будет от этого легче, — сказал, заметив состояние товарища, Андревиль, — знайте: все, кто тогда присоединился к Наполеону, погибли. Остается надеяться, что смерть им выпала лютая.

— Остается надеяться, — прохрипел Рейф.

Он рисовал себе картины гибели подонков то на медленном огне у испанских партизан, то от гангрены на десятый день после раны в живот, то от обморожения в ледяных пустынях России.

Но видения помогали мало.

Рейф усилием воли заставил себя собраться. Если бы он этого не сделал, то сошел бы с ума.

Андревиль вернулся в свой угол и опустился на солому. Темные тени легли у него под глазами. Роберта словно выпотрошили. Если он тоже любил Марго, рассказ стоил ему нечеловеческих усилий.

— Надеюсь, на этом злоключения закончились, — сказал Рейф, немного успокоившись.

— Да, если не считать несколько затруднительного положения, в которое попал я. Едва ли я мог бросить Мегги во Франции одну, но у меня были дела, требующие моего присутствия на континенте. Я объяснил ситуацию Мегги, и она предложила мне взять ее с собой, поскольку в Англии у нее никого не осталось. Так я и поступил. Снял в Париже квартиру. Мы оба светловолосые, так что я представил ее своей овдовевшей сестрой. Для всех она стала Маргаритой, но для меня — Мегги, поскольку Марго Эштон она не хотела больше быть.

Забыв о поврежденной руке, Андревиль тряхнул ею и тут же сморщился от боли.

— Еще на пути в Париж я сделал ей предложение. Став моей женой, она могла бы чувствовать себя более защищенной во всех отношениях, получила бы имя, титул и деньги. Случись со мной что-нибудь, у Марго осталось бы немалое наследство.

— Значит, вы муж и жена? — спросил Рейф, едва ворочая пересохшим языком.

— Нет, она отказалась, сославшись на то, что не хотела бы выходить замуж только под давлением неприятных обстоятельств. Вместо этого Марго предложила стать моей любовницей, если я захочу.

Вот, значит, как все началось.

— Не представляю, как после всего она могла допустить к себе мужчину.

— Я тоже удивился, но Марго сказала, что хочет стереть из памяти страшные воспоминания. Колебания по этому поводу были своего рода пережитком среды, из которой я вышел, но все-таки я согласился. Мне было только двадцать лет, и жениться я пока не собирался, но от подобного предложения, тем более если оно исходит от такой женщины, как Мегги, как вы понимаете, может отказаться только последний дурак.

Рейфа не ввел в заблуждение легкий тон, которым Андревиль поведал историю о начале их связи. Кэндовер понимал, сколько терпения и нежности надо было проявить, чтобы помочь ей преодолеть страх и отвращение, дабы стереть из памяти страшный опыт и превратить Марго в ту страстную женщину, которую Рейфу довелось не так давно узнать. Рейф чувствовал к Роберту искреннюю благодарность. Хорошо, что рядом с Марго находился такой мужчина. И тут же поймал себя на мысли, что и в этом он, Рейф, оказался не на высоте: когда она больше всего в нем нуждалась, его рядом не было.

Чувствуя потребность дать понять Роберту, что по достоинству оценил все то, что тот сделал для Марго, Рейф сказал:

— Ей посчастливилось, что в трудную минуту вы были рядом с ней.

— Посчастливилось нам обоим, — ответил Андревиль, предостерегающе подняв левую руку ладонью вверх. — Мы стали работать вместе. Мне приходилось проводить много времени в разъездах, порой пропадать на целый месяц. Я путешествовал вместе с войсками, пересекал Ла-Манш с контрабандистами, совершал много других весьма рискованных поступков, которые в молодости кажутся нам великими приключениями, — Андревиль невесело усмехнулся, — но годам к тридцати то, что манило меня загадочным блеском, как и всякого ребенка, выросшего в добропорядочной английской семье, поутратило яркость и даже набило оскомину.

Как бы там ни было, у меня появился дом. Дом, в котором жила Мегги. Обычно он находился в Париже. Она вела тихую жизнь, совсем не такую, как сейчас, когда играет светскую даму. Мегги сама разработала шпионскую сеть и зарекомендовала себя талантливым резидентом. Все остальное вы знаете.

— А я думал, вы тот самый предатель в делегации, — со вздохом признался Рейф.

— Что?!

Брови Андревиля поползли вверх.

Рейф рассказал, как установил собственное наблюдение и узнал, что Андревиль навещал Марго, Росси и Лемерсье. Он упомянул и о том, как смешалась Марго, когда Рейф сообщил ей о положенном шпионам жалованье.

— Несмотря на то, что вы пошли по ложному следу, должен признать — вы продемонстрировали определенный талант к шпионской деятельности, — заключил Андревиль. — Если смотреть на все с теперешних позиций, пожалуй, лучше бы вам знать обо мне с самого начала, но, как я уже говорил, конспирация входит в привычку, становясь второй натурой. Вы знаете, зачем я контактировал с Росси. Что же до Лемерсье… я хотел выяснить, что он намерен предпринять, так как в его причастности к заговору у меня не осталось сомнений.

— А как насчет денег? В этом-то и состояла главная улика против вас.

— Мегги не знала, сколько Уайтхолл платит за информацию, поэтому принимала от меня деньги, не задавая вопросов, — пояснил Андревиль. — Я никогда не говорил ей, что большую часть денег даю ей из своих, поскольку это ущемило бы ее гордость. А так Мегги считала себя финансово независимой и могла не скупиться на хозяйство. И еще: поскольку она не вышла за меня замуж, я хотел бы обеспечить ее достаточной суммой, чтобы она могла жить безбедно и в том случае, если удача меня покинет.

— Вы могли бы упомянуть о ней в завещании. Что с того, что она не ваша жена.

— Я сделал это. Однако при моей работе всегда существует вероятность пропасть бесследно, так что никто и не узнает, жив я или умер. В этом случае состоянием распорядиться не смогут. И во-вторых, мой адвокат в Англии едва ли мог бы связаться с Мегги, живущей в Париже, когда страны воюют друг с другом. Вы говорили Мегги о своих подозрениях? — спросил Андревиль, с любопытством глядя на Рейфа.

Рейф кинул.

— И как она себя повела? Поверила, что я — иностранный шпион? Мегги ничего не знает о моем прошлом, а доказательства у вас были довольно веские.

— Да она просто мне не поверила, и все, — усмехнулся Рейф. — Выставила из дома, наставив в лоб пистолет. И если вы хотели узнать, преподнесла ли Марго мне пару уроков верности, не волнуйтесь, ей это удалось.

Рейф провел рукой по волосам.

— Спасибо вам за рассказ. Я должен был об этом узнать.

Усевшись на солому, Рейф снова погрузился в пучину гнева, боли, вины. Теперь, зная, насколько крепка была нить, связывавшая Андревиля и Марго, он понимал, что никогда ее не получит.

Сейчас ему было смешно и стыдно вспоминать, как он наивно полагал завладеть ею с помощью обычных уловок, обольщения, денег. Единственное, что могло привести ее к нему в постель и то на одну ночь, — пугающие воспоминания, вызванные к жизни беснующейся толпой на площади дю Каррусель. И страстные объятия в карете — тоже всего лишь порождение болезненных видений.

Своим появлением Рейф внес хаос в ее установившуюся жизнь и теперь во искупление может сделать только одно: Андревиль никогда не должен узнать о той ночи, что она провела у него в постели. Каким бы терпимым ни был мужчина, ему неприятно будет услышать, что его любовница спала с другим, а он не хочет стать причиной размолвки между Марго и человеком, которого она выбрала. И так он принес ей достаточно горя.

Вспоминая ту ночь, то почти нечеловеческое усилие, которое ему пришлось сделать над собой, чтобы уберечь Марго от возможной беременности, Рейф мысленно поблагодарил судьбу за то, что не скомпрометировал любимую. Сейчас война уже на исходе, и, может быть, она захочет создать семью, а появление на свет темноволосого ребенка не так-то легко будет объяснить Андревилю.

Рейф закрыл глаза и прислонился к стене. Горькая ирония была в том, что, помогая Марго забыть, он навеки оставил в своей памяти воспоминания, мучительные и сладкие одновременно. Если она хотела отомстить, то ей удалось это сполна.

— Случись так, что нам всем удастся выйти живыми из переделки, — еле слышно спросил Рейф, — вы, лорд Роберт, женитесь на ней?

Андревиль ответил не сразу:

— Да, я намерен вновь просить ее руки. И пожалуйста, не называйте меня лордом Робертом, это имя принадлежит невозвратному прошлому, так же, как женщина, которая для вас Марго, для меня всегда будет Мегги.

— Как бы вы хотели, чтобы я вас называл?

— Часто друзья называют меня Робином. Значит, надо полагать, они теперь стали друзьями? Рейф не вполне был в этом уверен, но многое все же их связывало: взаимное уважение, общая опасность и любовь к одной женщине.

— А меня обычно зовут Рейфом, — слабо улыбнулся Кэндовер. — На самом деле я — Рафаэль, но, как однажды заметила Марго, не пристало мне носить одно имя с архангелом.

Андревиль рассмеялся, и наступившее молчание больше не было для обоих тягостным.