Глава 17

Элен с особым тщанием выбирала наряд для встречи с Ференбахом. Наконец она остановилась на голубом платье, которое было и достаточно женственное, чтобы оставить хорошее впечатление, и достаточно скромное, чтобы не навести его на мысль о намеренном обольщении.

Кэндовер привез ее к полковнику в собственном экипаже. У дома Ференбаха их уже поджидали солдаты британской армии. Им было приказано ждать внизу и в случае сигнала герцога прийти к нему на помощь.

В карете Рейф предложил Элен пистолет. Размеры его позволяли спрятать оружие в сумочку, но женщина с брезгливой миной отказалась. После долгих уговоров она согласилась лишь на свисток, звук которого стал бы призывом к бою.

Элен думала о Рейфе и Мегги. Между ними чувствовалось какое-то напряжение, и она гадала, вызвано ли оно тем, что они хотят друг друга, но ничего не делают, чтобы дать желанию волю, или, наоборот, тем, что эти двое уже стали близки…

Подобные мысли несколько отвлекли ее от собственных проблем: несмотря на кажущуюся уверенность, Элен шла на встречу с нелегким сердцем.

Апартаменты Ференбаха располагались неподалеку от дома мадам Доде. Полковник занимал часть особняка Прислуживал ему денщик, который не жил с хозяином постоянно — каждый вечер после шести уходил к себе. Элен знала, что Ференбах ведет пуританскую жизнь и бывает только там, где обязан бывать, свободные вечера проводя дома, так что сегодня они будут одни.

Рейф, как и было условленно, оставил солдат у черного хода. Элен, нервно поправив волосы, в сопровождении консьержки поднялась на второй этаж. Дом был построен в начале восемнадцатого века и по моде того времени имел большой холл внизу, который прекрасно просматривался со второго этажа. С надеждой взглянув на дверь, Элен постучала Через некоторое время дверь открыл сам полковник, из чего Элен сделала вывод, что слуга отпущен Ференбах был не в форме, но широкий разворот плеч и безукоризненная выправка выдавали в нем кадрового военного В свете масляной лампы его льняные волосы отливали серебром. Он был весьма красивым мужчиной, эдаким ледяным принцем из сказки Мужчина и женщина молча разглядывали друг друга, и только слепой не увидел бы, — сколь велико их взаимное влечение Так было с первой же встречи, хотя ни он, ни она не желали признавать этого столь очевидного факта.

Стараясь подавить удивление, если не шок, полковник казенным голосом произнес:

— Мадам Сорель, какой приятный сюрприз. Чем обязан вашему визиту?

— Делу, не терпящему отлагательств, — ответила Элен, гордо вскинув голову. — Обещаю вас не скомпрометировать. Может, вы позволите мне войти, чтобы мы могли поговорить?

Полковник слегка покраснел, давая даме войти внутрь. Благодарно поклонившись, Элен вошла в гостиную и села в предложенное кресло.

Небольшая чистенькая комната имела нежилой вид из-за того, что была лишена уюта, создаваемого мелочами, подобранными заботливой рукой. Единственным украшением был книжный шкаф, доверху набитый книгами. В его зеркальных дверцах отражались полупустая комната и сам полковник Глядя на эти зеркала, Элен невольно подумала, что сходство с ледяным принцем не случайно, в душе Ференбаха наверняка царит зима.

Не предложив гостье угощение или хотя бы стакан воды, полковник, отойдя в противоположный угол комнаты, спросил:

— Итак, мадам?

Элен ответила не сразу. Вглядываясь в напряженные черты лица Ференбаха, она вдруг засомневалась: быть может, полковник и в самом деле мрачный тип, желающий зла окружающим. Все-таки хорошо, что у нее есть свисток Принимая тон беседы, предложенный хозяином, Элен перешла прямо к делу, минуя обязательный набор фраз, принятый в обществе.

— Мы знаем, что готовится заговор, призванный расстроить мирные переговоры. Кэстлри уже пострадал. Следующей мишенью может стать Веллингтон.

Светлые брови Ференбаха недоуменно поползли вверх.

— В Париже полно заговорщиков. При чем здесь я?

Элен нервно сжала пальцы. То, что она собиралась сказать, должно прозвучать более чем дерзко.

— Есть причины подозревать вас.

— Что?! — возмущенно воскликнул полковник, разом растеряв всю свою неприступность. — Что?! — повторил он, вскочив со стула. — Как вы смеете?! Что за извращенная логика навела вас на мысль, будто я имею к этому отношение?! И почему я слышу это именно от вас? — спросил он, угрожающе шипя, всем корпусом наклонившись к маленькой француженке.

Элен не двинулась с места.

— Вы задали мне три вопроса, и ни на один из них нет простого ответа. Если вы выслушаете меня, я попробую прояснить ситуацию. Придется потерпеть минут пять, не перебивая. — Запнувшись, она все же добавила:

— В ваших же интересах выслушать меня до конца.

— Вы что, мадам, мне угрожаете? — ядовито прищурился полковник.

— Вовсе нет, — спокойно ответила Элен. — Сами подумайте, ну чем же я могу угрожать вам, победителю, человеку с именем и состоянием, я, бедная вдова из проигравшей страны? Если вам что-то и грозит, то не от меня.

Заметив его неуверенность, Элен уже гораздо более миролюбиво добавила:

— Ну полковник, послушайте же! Что вам стоит?

Ференбах подвинул свой стул поближе к гостье и неожиданно нежно сказал:

— В этом вы ошиблись, мадам Сорель. Мне стоит больших усилий слушать вас.

"Уф, — мысленно выдохнула Элен. — Значит, я все-таки не ошиблась». Что-то он все же к ней питает. Но перед тем как подойти к личному, надо разобраться с общественным.

— Проведенное расследование показало, что у вас вполне хватит возможностей, ума, искусства и мотивов, чтобы осуществить заговор.

— Я весьма польщен вашей оценкой, — сухо ответил полковник, — но, может быть, вы приведете более конкретные аргументы?

— Известно, что вы ненавидите Францию и французов. Дважды вы убивали офицеров французской армии на дуэлях. Не раз высказывались в том смысле, что Франция, мол, легко отделалась. Если Кэстлри и Веллингтона убьют, быть может, легче будет установить свои, куда более жесткие порядки?

— Возможно, мне это было бы и на руку, — медленно сказал полковник, — но я солдат, а не заговорщик. Пусть я убил двух французов, ливших грязь на меня и союзников, но это совсем не то что строить козни против вашей страны. Мой долг — выполнять приказы, а не делать политику.

— Я вам верю, и это одна из причин, по которой я здесь.

Похоже, между ними наконец установилась доверительность, и это вселяло в Элен надежду.

— Есть ли еще повод для подозрений? — спросил полковник. — Едва ли я — единственный из солдат союзников, кто ненавидит Францию.

— Есть и еще одна причина, причем серьезная. Мы узнали, что псевдоним главаря заговорщиков — Ле Серпент.

— Могу повторить вопрос: при чем здесь я?

— Хитрость змеи и храбрость льва, — ответила Элен, не сводя с полковника пристального взгляда.

— Да, это наш фамильный девиз. Но, согласитесь, множество гербов и девизов содержат змей. Более того, всем известный французский генерал имеет такое же прозвище, да и некоронованный король французского дна тоже.

Пропустив мимо ушей последнюю фразу, Элен спросила с внезапным воодушевлением:

— Что за генерал?

Полковник бросил на гостью тяжелый взгляд.

— Мишель Росси. Мой друг пытался захватить в плен жалкую кучку солдат, оставшуюся после Лейпцигской битвы, но все попытки оказались тщетными. Росси смог выскользнуть как уж. Генерал — прекрасный воин.

— Генерал Росси — один из подозреваемых.

— Как он может помочь Франции, мешая переговорам? — раздраженно спросил полковник. — У вас отсутствует логика.

— Революционеры будут приветствовать такой порядок, при котором Франция вновь возьмется за оружие.

Полковник отвернулся, взглянув в окно. Когда, он посмотрел на Элен вновь, у него был такой взгляд, точно он вернулся откуда-то из далекого небытия.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — тихо спросил он. — Раз Веллингтон меня подозревает, не проще ли было просто взять и арестовать меня?

— В силу политических реалий, — ответила Элен. — Маршал Блюхер справедливо возмутится, если столь влиятельного человека арестуют из-за туманных подозрений. Да и никаких улик против вас нет, только намеки. Есть и еще одна причина: о заговоре не должны знать, иначе мы подтолкнем негодяев к более решительным действиям, да и сами слухи могут иметь столь же разрушительные последствия, как и подлинное кровопролитие.

— Возможно, — согласился полковник, — но, как вы правильно сказали, у вас нет против меня улик и быть не может, поскольку я в заговоре не замешан, да и существует ли заговор в действительности? Может, это все игра вашего воображения?

— Слухи и сплетни не могут считаться доказательствами по закону, так что единственное свидетельство существования заговора — покушение на Кэстлри, которое было осуществлено так, что производило впечатление несчастного случая. И еще, британский агент мог быть убит из-за того, что слишком близко подошел к Ле Серпенту.

— Или из-за того, что не поделил с кем-то женщину, — усмехнувшись, продолжил полковник. — Шпионы никогда не относились к людям чести.

Впившись глазами в Элен, Ференбах спросил:

— Возвратимся к главному: вы не ответили на самый важный вопрос. Почему именно вы пришли сюда, чтобы обвинить меня?

Да, вопрос действительно трудный. От волнения у Элен вспотели ладони.

— Я в некотором роде связана с английской разведкой, и меня привлекли к расследованию.

— Так значит, вы, мадам, шпионка, — брезгливо констатировал полковник. — Или термин не тот? Шпионить просто один из способов торговать собой, и, насколько я знаю, женщины, подвизающиеся на этом поприще, не брезгуют ни тем, ни другим способом заработать.

Элен ожидала подобной реакции, но не в столь грубой форме.

— Я никогда не торговала собой, полковник. Ни так, ни по-другому, — резко сказала она. — Вас мог допрашивать и другой человек, но я вызвалась добровольно.

— Но почему? — Ференбах всем корпусом подался вперед. — Еще раз спрашиваю, почему?

— Вы знаете, почему, — тихо ответила Элен, стараясь придать взгляду всю теплоту и искренность, на которую была способна.

В холодновато-голубых, как арктический лед, глазах полковника отразилась боль. Прошептав что-то по-немецки, он отвернулся к шкафу. Со своего места Элен разглядела названия книг. Труды по философии и истории, несколько томиков Вергилия и Аристотеля, и все на языках оригинала. Полковник был разносторонне образованным человеком.

— Вы говорите намеками, мадам Сорель, — сдавленно произнес он.

— Я выражаюсь предельно ясно, хотя, быть может, язык, на котором я говорю, вам не знаком.

Элен встала и отошла в другой угол комнаты, подальше от полковника.

— Если вы даже не захотите это признать, между нами с первой же встречи возникло чувство.

Ференбах резко обернулся и заговорил горячо, запальчиво:

— Да, признаю! Вы меня возбуждаете, как кобылица возбуждает коня. Вы тоже это чувствуете, иначе бы не флиртовали со мной, как сейчас. Неужели в этой войне перемерло столько французов, что вы не можете найти себе любовника среди них? Или хотите, чтобы я распростер вас прямо здесь, на ковре, и сделал с вами то, что союзники с Францией?

Элен побледнела как полотно. Она ожидала от Ференбаха подобного, понимая, что жестокость является лишь отражением его чувств к ней. Пусть так, но оставить без внимания подобную грубость она не могла.

— Если бы мне был нужен блуд, я бы легко нашла того, кто не стал бы меня оскорблять.

— Тогда зачем вы здесь, мадам? — почти неразборчиво произнес он, но глаза его при этом были еще туманнее слов.

— Я хочу, — тем же мягким, доверительным тоном сказала Элен, — чтобы вы видели во мне просто женщину, хотя бы на время забыв о том, что вы — немец, а я — француженка.

Полковник посмотрел на нее. Было видно, как пульсирует кровь под его по-северному бледной кожей. Затем резко отвернулся.

— Увы, мадам, это совершенно невозможно. Я смотрю на вас, — добавил он с горечью, — и вспоминаю мой сожженный дом, жену, сына, сестру. Всех их убили французы, мадам, может быть, среди убийц был ваш брат или муж. Я никогда не смогу забыть, что мы враги.

— Я не ваш враг, — сказала она нежно. Ференбах смотрел на нее, и лицо его отражало напряженную работу мысли.

— Да, вы правы, самый злейший враг себе — я сам. Меня влечет к женщине из народа, который я презираю и ненавижу. Вы подарили мне столько бессонных ночей, мадам. Теперь, зная, насколько глубоко заставили меня презирать себя, вы удовлетворены?

Элен не сделала ни одной попытки сократить расстояние между ними. Маленькая женщина, приятная, но совсем не соблазнительница.

— Разве чужая боль может доставить удовольствие? — тихо спросила она. — Я стала шпионить только потому, что захотела внести свою лепту в дело установления мира. У меня были братья, полковник. Один из них убит под Москвой, другой погиб под пытками в плену у испанских партизан. Мне сказали, что он умирал двое суток. Это был мой младший брат Пьер, мечтавший стать художником. И еще у меня был муж. Он убит под Ваграмом за два месяца до того, как родилась моя младшая дочь. Вы участвовали в этой битве, полковник. Может быть, его убили ваши солдаты.

— Довольно, мадам Сорель, — тихо сказал Ференбах, — мы оба достаточно настрадались. Я понимаю, что вы ненавидите Пруссию так же сильно, как я Францию. Вы удовлетворены?

— Нет! — закричала она, боль пробилась сквозь рубцы на сердце, к которым она попривыкла с годами. — Я хочу увидеть конец ненависти. Если бы агрессором была не Франция, а Пруссия, было бы от этого легче моему мужу, если ему все равно пришлось бы погибнуть? Я хочу жить в мире, где мужья дочерей вместе с женами и детьми доживали бы до старости. Где мальчики, как мой брат, могли бы рисовать цветы и красивых девушек, которым писали бы глупые любовные стихи вместо того, чтобы умирать от ран.

Элен с мольбой взглянула на немца, не зная, как еще растопить лед вокруг его сердца.

— Нас, христиан, учат ненавидеть грех, но любить грешников. Я ненавижу войну и ту черную силу, что приносит ее на Землю, но если мы не научимся любить друг друга, нам никогда не остановить эту страшную карусель, пожирающую в горниле войны одно поколение за другим.

— И вы думаете, что если я смогу вас полюбить, это положит конец войне? — Несмотря на сарказм, в вопросе слышалась надежда.

— Я не знаю, полюбим ли мы друг друга. Возможно, между нами существует лишь физическое влечение, — сказала Элен со слезами на глазах.

Она видела, как подействовали на него ее слова, и все же боялась, что сделала недостаточно. Ференбах жил в своем аду слишком долго, чтобы решиться распахнуть двери в жизнь. Голос ее надломился, но Элен все же довела мысль до конца:

— Если даже двое простых людей не могут понять друг друга, что же говорить обо всем человечестве. Мы обречены вечно страдать от своих ошибок.

Ференбах принялся мерить шагами комнату. Остановившись у столика, где рядом с закрытой Библией на серебряной подставке в изящной рамке стоял портрет милой белокурой женщины с ребенком на руках, он хрипло произнес:

— Вы храбрая женщина. Может быть, женщины вообще храбрее мужчин. Если тело, не вынеся страданий, погибает, то с израненным сердцем человек может выжить и от этого стать еще более несчастным.

Ференбах нежно дотронулся до портрета, затем с болью перевел взгляд на Элен.

— Вы просите слишком многого, мадам Сорель. Боюсь, у меня не хватит сил справиться.

Итак, она проиграла. Сморгнув слезы, Элен грустно сказала:

— Нет, полковник. Женщины не храбрее вас, мужчин. Они просто глупее.

С этими словами она пошла к двери, замешкавшись на минуту, чтобы промокнуть слезы платочком.

— Что вы скажете обо мне хозяевам? — догнал ее вопрос полковника.

— Я скажу, что вы совершенно чисты, но, боюсь, за вами все равно установят наблюдение. Прощайте, полковник, — сказала она, берясь за ручку двери. — Не думаю, что нам доведется встретиться еще раз.

Ференбах быстрыми шагами пересек комнату и заглянул в лицо Элен, будто хотел запечатлеть ее черты в памяти.

— Вы действительно очень храбрая женщина, — сказал он, целуя ей руку. В жесте этом не было романтичности, скорее грустное уважение.

Полковник открыл дверь, и Элен заставила себя выйти с гордо поднятой головой, однако, оказавшись одна, бессильно оперлась о притолоку. Она так невероятно устала…

Собравшись с духом, Элен прошла туда, где ожидала ее стража. При ее появлении солдаты вскочили на ноги. Они казались ей такими молодыми… Она ободряюще улыбнулась, и молодой лейтенант лихо подкрутил ус.

Все облегченно вздохнули.

— Ну как прошло свидание? — спросил Рейф.

— Как и ожидалось, — со вздохом ответила Элен.

Проводивтостью, Карл фон Ференбах беспокойно заметался по комнате, хватая то одно, то другое. Взяв томик Фихта и пролистав его, полковник взялся за другой. На этот раз под руку попался Вергилий. Открыв книгу наугад, он прочел: «Любовь всепобеждающа, так вверим себя любви».

Ференбах захлопнул книгу столь яростно, что оставил вмятину на кожаном переплете.

Полковник вспомнил, как Элен Сорель стояла там, где сейчас находился он, такая маленькая и женственная. Может быть, она послана небом? Или она — демон, искушающий его, желающий забрать в ад его бессмертную душу? Чьим бы послом Элен ни была, нельзя не согласиться, что эта женщина обладала мужеством, так как решилась выставить себя в подобном свете и получила отказ.

Карл подошел к портрету жены и сына. Как умела смеяться его незабвенная супруга! А их сын Эрик, унаследовавший стать отца и солнечную душу матери! Этот портрет был сделан за три месяца до их гибели. Они сгорели заживо. Карл лишь надеялся на то, что они погибли от удушья, а не от пламени.

Плотина, которую он возвел в своем сердце, рухнула, и боль захлестнула его. В поисках утешения Ференбах открыл Библию. Что же скажет ему книга книг?

"Ее грехи, коих множество, были прощены за то, что она много возлюбила».

Это было слово Божье, но слишком уж изболелась его душа, чтобы дать прорасти семени. Карл упал на колени, закрыл руками лицо и зарыдал, тяжко, глухо, как плачет мужчина, так и не научившийся плакать.

Глава 18

На этот раз визит Англичанина к Ле Серпенту был совсем коротким. Англичанина больше не заботило, в маске ли его хозяин или нет. Теперь он знал, кому служит, и готов был в нужный момент сообщить об этом Ле Серпенту.

— Порох в кладовке? — отрывисто спросил Ле Серпент.

— Да. Я носил его туда понемногу, поэтому практически невозможно обнаружить его раньше времени. Даже если кто-нибудь и заглянет в кладовку, едва ли он будет рыскать по ящикам.

— Очень хорошо, — кивнул Ле Серпент. — Наш день — четверг.

— Послезавтра? — переспросил Англичанин. Только сейчас он осознал, как мало ему отпущено времени.

— Совершенно верно. Взрыв должен произойти в четыре. Я дам тебе свечу, которая прогорает за восемь часов. Ты зажжешь ее в восемь утра, так что времени у тебя будет хоть отбавляй.

— Не так-то все и просто, — возразил Англичанин. — Я в последнее время всем намозолил глаза, и если в такую рань появлюсь в посольстве, это может вызвать подозрения.

— Меня не интересует, как ты спасешь свою шкуру. Придумаешь что-нибудь, не впервой, — холодно ответил Ле Серпент. — Я плачу тебе за результат. Главное для меня, чтобы взрыв состоялся вовремя. Только в четверг и именно в четыре. На заседании в спальне министра будет присутствовать сам король. Скоро Кэстлри встанет на ноги, и тогда больше не представится случая собрать в одном месте их всех.

— Не волнуйтесь, сделаю как условленно, — согласился Англичанин.

За такую работу не грех бы потребовать больше. Действительно, смута поднимет Ле Серпента на недосягаемую высоту. Надо сделать так, чтобы он не забыл прихватить с собой того, кто помогал ему в этом.

Перспектива была вдохновляющей, но все же достаточно отдаленной. Сейчас же нужно думать о более близком и земном.

— Кстати, о британских шпионах, — начал он.

— Я с ними разберусь сам. Тебя это не касается, — буркнул Ле Серпент.

— Меня интересует женщина, графиня Янош. Человек в маске откинулся на сиденье, поглаживая живот.

— Ты хочешь ею попользоваться, mon Anglais? — удивленно спросил он. — Она красивая стерва.

— Да, я хочу ее, по крайней мере на время.

— Ты получишь ее в награду за хорошую работу. Как премию. А теперь уходи, у меня много дел.

Англичанин дрожал от предвкушения. Он никогда не мог простить Марго Эштон ее презрительного высокомерия. А теперь она поплатится за все унижения, которые довелось ему претерпеть от женщин. Марго Эштон получит свое.

Элен и Рейф вернулись к Мегги домой и разговаривали больше часа. Узнав о результате встречи, они решали, как быть дальше. С учетом того, что дело принимало критический оборот, действовать приходилось более спонтанно, чем принято у разведчиков.

Мегги получила подтверждение того, что у Росси действительно было прозвище Ле Серпент. От досады она даже прикусила губу, честно говоря, было бы намного приятнее, если бы история оказалась выдуманной. Как только подтвердится, что Роберт тайно встречался с генералом, подозрение падет на них обоих. Участие в заговоре Росси объясняется тревогой за судьбу страны. Но если француза можно было назвать патриотом, то действия Роберта иначе как предательство расценить нельзя. Мегги никак не хотела соглашаться с доводами рассудка, но эмоции оставались только эмоциями, а факты — фактами.

Следовательно, следующим шагом был допрос генерала. Рейф послал Росси записку с просьбой о встрече и получил аудиенцию на завтра на одиннадцать утра.

После того как было получено приглашение от генерала, Элен, совершенно измотанная, собралась уходить. Рейф тут же встал, чтобы проводить даму. Мегги поняла его жест однозначно: он ни за что не хотел оставаться с ней наедине.

С грустью она констатировала: все тепло, что было между ними, испарилось. Прошлого не вернуть. Одна надежда, что заговор раскроют скоро и они больше никогда не увидят друг друга.

Следующий день Мегги начала с посещения британского посольства. Поводом был визит к леди Кэстлри — дань вежливости женщине, неотрывно находящейся при больном муже. Истинной же целью был сбор информации об Оливере Нортвуде. Укрепиться в подозрениях или развеять их. Своими сомнениями Мегги поделилась с Эмилией, уверенная в том, что эта информация тут же будет доложена ее мужу.

От леди Кэстлри удалось узнать, что Нортвуда уже два дня не было на работе. Оп прислал записку, что страдает животом и поэтому работать не может.

Под желудочной хворью Нортвуд, очевидно, подразумевал избиение жены. Возможно, напуганный тем, что Синди все расскажет, негодяй решил бежать? А может, он, наоборот, разыскивает ее, надеясь вернуть в лоно семьи? Слава Богу, бедняжка догадалась прийти в дом, где ее не найдут. Неизвестно, чего еще можно ждать от такого скота.

Мегги вышла из кареты возле своего дома. Возница заехал на задний двор распрячь лошадей. Через полчаса приедет Рейф, чтобы вместе отправиться к Росси, и сейчас мысли Мегги были только о предстоящем разговоре. Услышав позади себя стук колес подъезжающего экипажа, женщина вздрогнула от неожиданности. В первый момент она решила, что Рейф приехал раньше назначенного времени, однако, обернувшись, увидела, как из кареты выходит совсем другой человек.

— Доброе утро, граф, — сказала она, одарив Варенна самой обворожительной из своих улыбок. — Если вы ко мне, вынуждена вас разочаровать, мне срочно надо уехать.

Варенн отвесил элегантный поклон. Однако глаза, холодные и пустые, сурово смотрели на Мегги, так что она невольно попятилась.

— Графиня, я решил, что должен показать вам замок немедленно, пока не поздно. Сады отцветают, надо торопиться застать их в лучшую пору.

— Простите, но я…

— В самом деле, дорогая, что вам стоит, — забормотал он, — здесь совсем недалеко, меньше часа езды. Обещаю много интересного.

Граф обнял ее за талию, и Мегги похолодела от ужаса, почувствовав прикосновение к ребрам холодного клинка. Сталь прорезала муслиновое платье и щекотала тело.

— Вы принуждаете меня настаивать, — проворковал граф.

Мегги понимала, что звать на помощь нельзя: нож войдет под ребра еще до того, как она успеет издать хоть звук. С каменным лицом пленница села в карету. Мужчина с отличной выправкой кадрового военного и одетый как слуга сидел на козлах спиной к ним.

Граф, не отпуская жертвы, сел рядом. Дверь захлопнулась, и карета тронулась. Весь эпизод занял не больше минуты. Даже женщина, наблюдавшая всю сцену из окна, не заметила ничего подозрительного.

Граф убрал нож, как только они отъехали от дома.

— Вы мудрая женщина, Магда Янош, — сказал он. — Или мне лучше называть вас Марго Эштон?

— Зовите как хотите, — процедила Мегги, досадуя на себя за то, что так легко далась ему в руки. — Так я и знала, что вы тот самый заговорщик. Одно меня настораживало: для чего роялисту устраивать покушение на глав британской делегации?

— Значит, вам не хватило проницательности. Что же, недостаток воображения — серьезный минус, особенно для людей вашей профессии. Промашки, мисс Марго, бывают чреваты неприятностями, и у вас будет случай в этом убедиться, — наставительно произнес Варенн, одновременно подавая знак вознице, который, открыв бутылочку с мерзко пахнущей жидкостью, смочил платок.

— Прошу простить мне вынужденную грубость, мисс Эштон, но, будучи предупрежден о ваших подвигах, я не хочу губить вас раньше времени. Вы мужественная женщина, мисс Марго, и держались стойко, хотя, не приди вам на помощь ваш любовник, едва ли вы смогли бы выпутаться собственными силами.

Между тем возница перегнулся и прижал платок к лицу Мегги, поддерживая ее рукой под голову так, чтобы она не смогла увернуться. Мегги дернулась, но Варенн сжал ее словно клещами. Уже теряя сознание, она услышала, как Варенн сказал:

— Кэндовер у меня в долгу за Лемерсье. Он лишил меня друга. Такие вещи не прощают. Ну что же, что было, того не вернешь. Раз уж вам удалось выжить, я использую вас по-другому. Отдам тому, кто на меня работает. Он мечтает попробовать вашего чудного тельца, и его не волнует, хотите ли вы этого или нет.

Последние слова вызвали в Мегги ужас, но тело больше не подчинялось ей. Так в страхе она и провалилась в черную бездну.

Подъезжая к дому на бульваре Капуцинов, Рейф не знал, чем расстроен сильнее — перспективой общения с генералом Росси или с Марго. С той их ночи он больше не мог думать о ней как о Мегги. Это имя было связано с иллюзорной графиней, которой больше не существовало для него. Он обрел той ночью Марго и не хотел с ней расставаться.

И в то же время Рейф вспоминал о прошедшей ночи так, будто она была год тому назад. Он спрашивал себя, захочет ли его Марго, если Андерсон уйдет из ее жизни. Может быть, это произойдет далеко не сразу, но Рейф уже подготовил себя к ожиданию. В конце концов он ждал целых двенадцать лет; подождет и еще.

Встревоженный и обескураженный словами дворецкого о том, что графиня еще не возвращалась, Рейф подождал минут пятнадцать, прежде чем решил постучаться в комнату для гостей. Мегги сказала ему, что в доме Синди, сообщила, и почему она здесь, и тем не менее Рейф был поражен тем, насколько сильно та была избита.

— Синди, как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил он.

— Много, много лучше, чем за все эти годы, Рейф, — печально ответила она. — Об одном только мечтаю — побыстрее уехать отсюда.

— Сколько мужества надо, чтобы решиться разом все оборвать, — сказал Рейф, радуясь тому, что Синди наконец обрела твердую почву под ногами.

Между ним и Синди все давно кончилось, но она нравилась ему и как женщина, и как человек. Рейфу импонировала ее прямота и решительность. Он от всей души желал ей с честью выйти из надвигающегося скандала и хотел бы, чтобы и майор Бревер выдержал испытание.

— Прости за беспокойство, — сказал Рейф, — но не знаешь ли ты, могла графиня уехать куда-нибудь, кроме посольства? У нас назначена встреча, а ее нет, и я волнуюсь.