– Здравствуйте, миссис Грейди. – Кензи с улыбкой обратился к Альме. – Вот проспекты, о которых я говорил. Это Рейн Марло, я привез ее посмотреть ваших котят.
Глаза миссис Грейди слегка округлились, и Рейн поняла, что женщина знает, что она жена Кензи, и, вероятно, в курсе того, что они разводятся. Но миссис Грейди лишь сказала:
– Они будут рады с вами познакомиться, Мисс Марло. Только смотрите, чтобы эти бесенята не замучили вас своими играми.
После дневной жары прохлада дома успокаивала и умиротворяла.
– Хотите лимонада? – спросила Альма.
– С удовольствием.
Хозяйка дома достала из холодильника кувшин с напитком и наполнила стаканы, бросив туда лед.
– Котята в саду, я не могу их выпустить оттуда, иначе они станут легкой добычей койотов.
Кухня выходила в окруженный стеной сад, благоухающий ароматами цветов и трав. Кажется, небольшие фруктовые деревья, растущие вдоль изгороди, – это абрикосы, подумала Рейн и ступила на залитое вечерним солнцем рукотворное чудо.
Когда крошечный полосатый котенок замурлыкал у ее ног, Кензи не мог сдержать улыбки.
– Ну вот, отдыхай.
Он вернулся на кухню, оставив ее в саду наедине с котятами. Дымчатый с белой грудкой малыш подбежал к Рейн и задрал мордочку, изучая гостью. Рейн опустилась на траву и посадила три пушистых комочка к себе на колени. Мама-кошка безмятежно разлеглась под кустом розмарина, еще четверо малышей дремали рядом с ней.
Рейн отхлебнула лимонад. Такой свежий, немного резковатый вкус бывает только у домашнего напитка. Она отставила запотевший стакан, взяла котят в руки и прижалась лицом к их мягкой, нежной шерстке. Полосатый малыш лизал ей ухо, серый замурлыкал на высокой ноте, а белый с рыжими пятнами принялся грызть пуговицу на ее блузке.
Боже, какой покой! Она погладила серого котенка, перебравшегося к ней на плечо. Кензи прав – это хороший способ расслабиться и обрести веру в себя. Ни одна съемка не обходится без проблем, и ее картину не миновала эта участь. Порой она просто теряет голову от огромной ответственности, свалившейся на нее.
Рейн все еще готова была задушить Джейн Стакпол, но эта актриса не первая и не последняя, кто предпочитает более выгодное предложение. Очень жаль – Джейн обладала хрупкостью, нежностью и грацией в сочетании с внутренней силой, что так подходило для роли Сары.
Кастинг – одна из важнейших составляющих съемок. Неверно выбранный актер может испортить весь фильм. Что ж, найдется другая инженю, которая прекрасно справится с этой ролью. Завтра утром она позвонит в Лондон, и колесо закрутится.
А пока она поиграет с котятами.
* * *
Солнце уже опустилось за кирпичную стену, когда Кензи заглянул в сад.
– Ну что, поехали?
Рейни сидела в окружении котят и выглядела совершенно умиротворенной. Слава Богу, она снова стала самой собой.
– Мне бы так хотелось взять парочку этих малышей.
Она поцеловала полосатого котенка в крошечный носик, посадила его на землю, легко поднялась на ноги и пошла в дом вслед за Кензи.
Войдя, она тепло улыбнулась миссис Грейди:
– Большое спасибо. Эти малыши вполне способны проводить курс психотерапии, вам стоит получить патент на подобные процедуры.
– Хотите взять одного или двух? Через пару недель они уже достаточно подрастут, чтобы расстаться с матерью.
– Если бы мне не предстояло на следующей неделе лететь в Лондон, я поймала бы вас на слове, – вздохнула Рейн.
– Нет проблемы, когда у вас появится возможность, где-нибудь всегда отыщется котенок для вас. Приятно было познакомиться, мисс Марло.
– Пожалуйста, зовите меня Рейни. Спасибо за добрый прием.
Улыбнувшись на прощание, она пошла с Кензи к машине. Когда они двинулись в путь, она спросила:
– Как ты познакомился с миссис Грейди?
– Я покупаю у них Сиболу.
Она изумленно повернулась к нему:
– Что? Вот так, проведя всего несколько дней в Нью-Мексико?
– Да, вот так. Мистер и миссис Грейди переедут в современный деревянный дом, который будет построен на берегу небольшого озера, – ты могла его не заметить. Сегодня я привез им проспекты с проектами таких домов. Пока ты возилась с котятами, миссис Грейди выбрала подходящий вариант. Если он понравится ее мужу, работы начнутся немедленно.
– Значит, у тебя будут смотрители, а у них подходящий домик? Звучит заманчиво, но я никогда не думала, что ты можешь купить дом так далеко от моря.
Он свернул на другую дорогу. В отдалении показались огни небольшого поселка.
– Я тоже не думал, но… влюбился в Нью-Мексико.
– Удивительно, что ты привез меня в Сиболу! – Она прикусила губу. – Я полагала, что ты предпочтешь не осквернять это место моим присутствием.
Временами она была слишком проницательна.
– Я буду жить воспоминаниями о тебе и котятах. – Он не лгал, эта картина так врезалась в его память, что он никогда не сможет выйти в сад, не подумав о ней. Поистине приятные мысли, хотя и с долей грусти… Может, со временем грусть уйдет? Кто знает… – Ты голодна?
– Как волк, – призналась она. – Когда позвонила Эмми, я только взялась за бутерброд. А потом уж было не до еды.
– Тут неподалеку есть ресторанчик. Я несколько дней назад отведал там свиные ребрышки, жирные, сочные, очень вредные для фигуры, но просто восхитительные. Что ты на это скажешь?
Улыбка осветила ее лицо.
– Как я могу отказаться после такого красноречивого описания?
Маленький ресторанчик встретил их аппетитными запахами. Хозяйка окинула их быстрым взглядом, но, ничего не сказав, проводила к столику в углу зала. Посетители с продубленными ветром и солнцем лицами были плоть от плоти этой земли. Как и Сибола. Несколько человек взглянули в сторону вошедших, но потом снова занялись едой, уважая, как и хозяйка, желание гостей уединиться.
Пока они ждали, когда принесут ребрышки и пиво, Кензи заметил:
– Здесь не принято лезть в душу к соседу. Это еще одна причина, по которой я выбрал это место.
Рейн удобно устроилась в кресле, по достоинству оценив местные нравы.
– Мне это тоже по вкусу. Я не против дать автограф, но предпочитаю, чтобы мне не мешали спокойно поесть.
Тут появились тарелки с дымящимися ребрышками, и Рейни буквально набросилась на еду. Справившись с салатом из овощей, отдав должное аппетитным ребрышкам, она пододвинула к себе тарелку с большим куском яблочного пирога.
Покончив с едой, вытерла руки бумажной салфеткой и откинулась на спинку кресла.
– Боже мой! Я и не знала, что так голодна. Какой замечательный ресторанчик! Хорошо, что я не живу поблизости, иначе прощай моя фигура!
– Тебе это не грозит. Как только начинается работа, ты моментально сбрасываешь несколько килограммов.
Рейни зевнула.
– О Боже, как только мы вернемся в гостиницу, я отправлюсь в постель и наконец просплю восемь часов подряд.
– Мы не поедем в отель.
– Что? Что ты сказал? Не поедем?.. – Ее брови взметнулись вверх. – Ну, хватит, Кен. Ты похитил меня, помог забыть о делах и вновь прийти в себя, а теперь пора возвращаться, – несколько более резко, чем ей хотелось, проговорила Рейн.
– Два дня назад я заказал номер в весьма необычном местечке поблизости. Завтра воскресенье, так что ты сможешь поспать подольше.
Она прищурилась.
– Кажется, мы так не договаривались. Ты говорил, что мне надо расслабиться и что…
– А разве я предлагаю тебе что-то другое? – Он надеялся, что голос не выдаст его сожаления. – Это апартаменты. Ты займешь спальню, а я устроюсь на софе в гостиной. Так что все в порядке.
– А дверь в спальню запирается? – Она исподлобья взглянула на него.
– Думаю, да. – Кензи допил пиво. – Твоя вера в незыблемость моих желаний весьма трогательна.
Она криво усмехнулась:
– А что, если я сомневаюсь в себе? Апартаменты – это совсем не то, что два отдельных номера.
– Ничего не случится, – заверил он, – если мы сами этого не захотим.
Она опустила глаза на счет:
– Я расплачусь.
Вероятно, она сказала это, чтобы еще раз подчеркнуть: даже если им в голову придет такая бредовая мысль, ничего не должно случиться.
– Еще далеко? – поинтересовалась Рейн,
– Сто десять шагов. Мы почти у цели.
Кензи спускался по лестнице, вырубленной в скале. Хотя шершавые ступени были широкими; Рейни была рада, что есть перила. За ними открывался обрыв невообразимой глубины.
Кензи не шутил, назвав это место необычным. В соседнем с ресторанчиком доме он взял ключи у владельца этого экстраординарного жилища и привез ее сюда. Кругом не было ни души, никто не встречал их, и Кензи сам отпер массивную дверь в скале. За ней оказалась лестница, ведущая вниз. На каждой шестой ступеньке этого пугающе длинного спуска мерцал небольшой светильник. Заперев за собой входную дверь, Кензи усмехнулся:
– Думаю, здесь можно не бояться охотников за автографами.
Как настоящий джентльмен, он спускался первым, чтобыиметь возможность поддержать Рейн, если у нее закружится голова. Она не собиралась падать в обморок, но держалась как можно ближе к скале.
Наконец лестница плавно перешла в длинный, крытый черепицей балкон. Справа в скалу вела другая дверь, на этот раз из стекла. Кензи снова достал ключи. Повернул выключатель и спросил:
– Ну, что скажешь?
– Никогда не видела ничего подобного.
Рейн замерла на пороге. Не может быть, комната вырублена прямо в скале! Стены и потолок неровные, как в настоящей пещере, а под ногами роскошный белый ковер. Мебели немного, но она удобная и тщательно подобрана. Стоявшая в углу софа давала возможность любоваться и камином, и потрясающим видом, открывавшимся через стеклянную дверь.
– Это нечто, правда? – спросил Кензи. – Как я понимаю, сделано по образу и подобию пещерных жилищ древних индейцев. Мне повезло – кто-то отказался от заказа.
Он бросил рюкзак на софу и жестом пригласил Рейн обследовать апартаменты. Позади гостиной находились спальня и роскошная ванная. В углу расположилась маленькая кухонька. Кензи открыл дверцу холодильника.
– Выпьешь немного вина?
– Не откажусь.
Она взяла бокал и подумала, что, хотя Кензи и не имел никаких задних мыслей, место чертовски располагало к романтическому приключению. Она вышла на балкон и положила руку на перила. Он выключил свет на лестнице и в апартаментах и последовал за ней, остановившись на почтительном расстоянии. Когда ее глаза привыкли к темноте, она стала различать детали ландшафта. У подножия скалы поблескивала река, в отдалении темнела противоположная сторона каньона. Тишину нарушали только шум ветра и плеск воды.
– Это нечто особенное, – произнесла она, понизив голос. Любые звуки казались ей чуждыми торжественной тишине ночи. – Я хотела бы снять это в фильме.
Кензи рассмеялся:
– Ты прирожденный режиссер, милая. Любой вид, звук, идея – все идет в дело.
– Ты прав. – Она отпила немного вина. Еще не хватает опьянеть и потерять способность рассуждать здраво. – Всякий раз, когда я играю роль, у меня возникает смутное чувство, что я способна и на что-то другое. А у тебя есть желание стать продюсером или режиссером? Большинство актеров рано или поздно приходят к этому.
– Только не я. Актер – единственная профессия, которая меня привлекает. Это моя сущность.
– Это не сущность, а работа.
– Говори за себя. Если бы я не был актером, то был бы никем.
В лунном свете его черты обрели холодное совершенство мраморной скульптуры и ореол таинственности, что всегда вызывало у нее желание подойти поближе, попытаться разгадать суть этого непостижимого человека. Несмотря на годы супружества, она до сих пор не знала, что может вывести его из себя. Вероятно, никому это не известно.
– Мне хотелось бы понять, почему ты отказываешься играть Сару, – поинтересовался Кензи. – Роль замечательная, не сомневаюсь, ты прекрасно сыграешь ее.
От ее спокойствия не осталось и следа.
– Ради Бога, Кен. Что тебе непонятно?
– Иррациональная часть твоего отказа.
– Я не собираюсь играть Сару, и точка!
Рейн повернулась на каблуках и прошлась по гостиной, кипя от возмущения.
Кензи последовал за ней.
– Прохладно… Я зажгу камин.
– Не беспокойся обо мне. Я отправляюсь спать.
Она вымыла свой бокал, поставила его в сушку и потерла дрожащие от холода руки.
Дрова уже были сложены в камине, так что Кензи осталось только чиркнуть спичкой. Когда появились первые язычки пламени, он спокойно спросил:
– Что тебя так задевает в роли Сары?
Почему ей так не нравилась эта идея? Сара – интересный персонаж: наивная девушка постепенно превращается в сильную, зрелую женщину. Когда Рейн писала сценарий, она работала до изнеможения, пытаясь уловить и передать мельчайшие нюансы характера героини романа Шербурна, и полагала, что ей это удалось.
– Я… я думаю, ее невероятная наивность и невинность. Я не смогу это сыграть. И дело тут даже не в разнице лет.
Он покачивался на каблуках, глядя на разгорающийся огонь.
– Наивность – это источник ее силы, ведь ей даже в голову не могла прийти мысль оставить Рандалла. Хотя когда они поженились, грубо говоря, он уже был совсем другим человеком.
– Писатель может обратить в добродетель то, что в реальной жизни является слабостью.
– Ты ведь не создала Сару викторианской девственницей, прячущейся от жизни? К тому же очень часто роль, которую нам приходится играть, разительно не совпадает с нашей сутью. Это как шаг в бездну. – Он жестом указал на темную пропасть каньона. – Но именно самые трудные роли заставляют нас расти и в конце концов приносят плоды. Хотя невинность Сары и представляет проблему для тебя, но, повторяю, ты прекрасно сыграешь ее.
Рейн прошла через комнату и, опустившись на софу, протянула руки к огню.
– У любого из нас есть если не амплуа, то свой диапазон ролей, которые близки нам, с которыми мы справляемся лучше всего. Сара – не из их числа.
– Ради Бога, Рейни, не думай о результате. Ты же сама знаешь, что съемка может длиться целый день, а в фильм попадает всего несколько минут. Тебя пугает объем работы? Попробуй мысленно разделить роль на множество мелких эпизодов, и тогда страх пройдет.
Он приводил разумные доводы. Но существовало еще одно «но»… Рейни проще было бы играть Сару с кем-нибудь другим. Но с Кензи…
– Ах, Кен, – вздохнула она, – ты сам не понимаешь, что говоришь.
– Понимаю. – Он искоса посмотрел на нее: – Трудно работать вместе, к тому же играть влюбленных? Мужа и жену? Конечно, трудно, но ради фильма ты это сделаешь. Лучшей актрисы ты не найдешь, а время уходит.
Она пыталась что-то возразить, но умолкла. Его слова вдруг показались ей страшно знакомыми.
– Ты используешь те же самые аргументы, что и я, когда ты пытался отвертеться от съемок!
Неудивительно, что благодаря своей блестящей памяти Кензи повторял ее доводы слово в слово.
Он усмехнулся:
– А я все думаю, когда же ты заметишь. Аргументы были убедительны тогда и годятся сейчас. Ну, признавайся, что лучше – выслушивать их или произносить?
Она сама не знала, что ей делать: смеяться или плакать от обиды.
– Честно говоря, слушать все это неприятно, особенно если учесть, что я вышла из себя, дав повод тебе торжествовать.
– Не могу сказать, что твои переживания доставили мне удовольствие, но ситуация действительно не лишена юмора. – Он перехватил ее взгляд. – Ты забыла, что в этой работе есть и моя доля. Я отдаю этому фильму свое время, энергию, репутацию… И я хочу, чтобы картина, в которой я снимаюсь, получилась хорошей. А это означает, что ты должна сыграть Сару.
– Найдем английскую актрису, которая исполнит эту роль не хуже меня! Даже лучше.
– Если такая и существует, в чем я сомневаюсь, то где гарантия, что мы сумеем найти ее в течение недели и она будет свободна? – Он едва заметно улыбнулся: – Почему ты так горячо убеждала меня, что роль Рандалла пойдет мне на пользу, а сама трусишь, когда ситуация диаметрально переменилась?
Она прищурилась.
– Пытаешься шантажировать?
– Нет, использую лучшее оружие – твое чувство долга.
Она выругалась про себя.
– Ты всегда знаешь, на какие кнопки нажать.
– Спасибо.
– Я не собиралась делать тебе комплимент! – Рейн потерла виски конниками пальцев. Как же ей не хочется играть эту роль! Но судьба отомстила ей. Она глубоко вздохнула: – Ладно, черт с тобой. Я сыграю Сару.
Глава 13
Кензи расплылся в улыбке, от которой у нее всегда сжималось сердце.
– Ну наконец-то! – воскликнул он. – Я рад. Играть вместе будет непросто, но для фильма это хорошо, к тому же стресс закаляет характер.
– Ты рано радуешься, Кен. Мы доведем друг друга до сумасшествия. Но ты прав, фильм, вероятно, выиграет от нашего участия, даже если операторам придется серьезно потрудиться, чтобы я выглядела в кадре моложе. – Поднявшись с софы, она потянулась: – Пора спать.
– Не рано? Может, немножко поработаем?
Они часто репетировали вдвоем с того памятного вечера в доме Кензи, когда её утвердили на главную роль в «Пурпурном цветке», но с тех пор многое изменилось. Слишком многое…
– У меня нет с собой сценария.
– У меня есть. Я собирался поработать вечером. Обойдемся одним экземпляром. Я уже почти выучил свой текст, а поскольку ты писала сценарий, то должна знать его почти наизусть.
Он забронировал на выходные это удивительное убежище, чтобы поработать?
– Твое трудолюбие может свести с ума любого. – Она покачала головой. – Для нормального человека…
– Наконец-то ты открыла мою страшную тайну: я инопланетянин и просто притворяюсь человеком.
Хотя он шутил, в его словах была доля правды. Он чувствовал себя не от мира сего. Многие актеры воспринимали себя как изгоев, и Рейни не была исключением. Она понимала, что причина лежит в ее трудном детстве. Но что вызывало подобные ощущения у Кензи, она не знала. С самого начала их отношений на эту тему было наложено табу, и она не допытывалась.
И все же ей было интересно, кто оказал на него влияние. Его произношение, утонченность и изысканность манер выдавали принадлежность к высшему английскому обществу. Однако он был напрочь лишен эгоизма, что трудно сочеталось с его феноменальной карьерой и возможным высоким происхождением. Избрав профессию, предполагавшую изрядную степень тщеславия, Кензи остался на удивление скромным. Он стал звездой, но, казалось, никогда особенно не стремился к этому.
Не было в нем и самолюбования, свойственного большинству исключительно красивых людей. Рейн тоже не отличалась этим качеством, но скорее из-за того, что в детстве пережила комплекс настоящего гадкого утенка. Тощая, с худеньким личиком и копной рыжих волос, она была, что называется, так себе. Смотрясь в зеркало, часто сетовала на несправедливость судьбы, лишившей ее яркой красоты матери. Со временем Рейн научилась подчеркивать то лучшее, что дала ей природа, приобрела определенный шарм и вела себя так, словно была красавицей. Но это совсем иное, нежели от рождения обладать сногсшибательной внешностью.
Она сделала вывод, что и у Кензи было трудное детство. Кто знает, может быть, из-за пьянства и конфликтов родителей? Не страдал ли он, как и она, от комплексов? Вполне возможно, он был неповоротливым увальнем, тогда и отсутствие тщеславия, и постоянные занятия спортом вполне объяснимы. Посещение тренажерного зала было обязательным пунктом всех его контрактов в кино.
Не исключено, что родители отдали мальчика в пансион и не интересовались его судьбой. Или он был худеньким коротышкой, которого безжалостно дразнили товарищи? Как бы то ни было, но он ни с кем, даже с ней, не говорил о своем детстве: видимо, тема была для него очень болезненной.
Вероятно, предчувствуя их расставание, он опасался, что она расскажет его историю журналистам и это невыгодно скажется на его имидже. Жизнь сделала Скотта крайне осторожным.
Но как ни странно, в этом они были похожи.
Можно было бы уйти и запереть дверь спальни, но глупо терять время, когда на съемках возникла такая глобальная проблема.
– Давай просто почитаем текст, не стоит устраивать серьезную репетицию, – предложила она.
– Согласен. Этот Рандалл и так мне всю душу разбередил, прибережем эмоции до съемок. – Он вытащил из рюкзака сценарий и протянул Рейни. – Просто покопаемся в тексте, чтобы понять, как нам сыграть все это.
Они уже снимались вдвоем в двух фильмах, и ей нравилось сотрудничать с ним. Он был прекрасным партнером, и совместная работа давала возможность подольше побыть вместе. Из-за постоянных съемок половину своего супружества они провели врозь, и это в конце концов привело к разрыву. Сколько раз, говоря с ним по телефону, она чуть ли не стонала от боли разлуки.
Заставив себя вернуться мыслями к настоящему, Рейн принялась листать сценарий. Все сцены Сары и Рандалла были исполнены тонкого лиризма, но вместе с тем требовали накала страстей. Как режиссер, Рейн порой испытывала трудности в работе с Кензи. Если учесть, что они переживали тяжелый период развода, то задача сыграть влюбленных была не из легких. Хорошо, что ее героиня постоянно пребывала на грани слез, что соответствовало настроению Рейн.
Они начали с первой сцены, в которой Рандалл просит Сару выйти за него замуж. Она преисполнена восторга от того, что красавец офицер, которого она обожала с детства, берет ее в жены. Рейн старалась читать ровным голосом и гнала от себя воспоминания о том дне, когда Кензи сделал ей предложение. Он произносил свой текст столь же нейтральным тоном.
После помолвки Рандалл участвует в кампании в Африке и попадает в плен. В неволе он мечтает о Саре. Эта невинная девушка олицетворяет для него родину, но они не увидят друг друга, пока он не выйдет из поезда на вокзале Виктория, где его встретят как героя.
Родители этой скромной, воспитанной девушки не одобряли ее встречу с женихом в столь публичном месте, но Сара настояла на том, чтобы поехать на вокзал. Вместе с отцом она ждала, когда Рандалл выйдет из поезда… Вокруг бурлила толпа. Они не могли подойти друг к другу. Рандалла окружали репортеры и восторженные соотечественники. Сара стояла достаточно близко, чтобы разглядеть в его глазах любовь и панику.
Строчка за строчкой Рейн и Кензи отрабатывали диалоги, добиваясь, чтобы несколько вычурный язык викторианских времен звучал естественно. Исторические персонажи должны быть убедительными, и язык не может резать слух зрителей. Вот почему Рейн хотела, чтобы роль Сары сыграла английская актриса с классической театральной подготовкой. Но поскольку она хорошо помнила написанные ею диалоги, то довольно легко справлялась с высокопарным слогом.
Они не заметили, как от читки перешли к репетиции. Рейн уже видела эту сцену в своем воображении, точно знала, какими должны быть мизансцены. Как они стоят, как смотрят друг на друга, а может быть, наоборот, избегают взглядов.
Несмотря на свои сомнения, она начала потихоньку вживаться в роль. Когда она писала финальную сцену, то сама пребывала словно в тумане от расставания с Кензи. Она была не в состоянии отделить себя от Сары, их объединяла горечь потери возлюбленного, и обе не могли постичь причины случившегося.
Кажется, с Кензи происходило то же самое. Присущая ему плавность движений исчезла, на смену пришли суровые манеры прошедшего плен офицера времен королевы Виктории. Он произносил каждую фразу так, словно находился перед камерой. Когда они добрались до сцены, в которой Джон Рандалл пытается расторгнуть помолвку, нервы Рейки были взвинчены до предела, а Кензи, казалось, ничего не стоило изобразить человека, дошедшего до крайности.
Доведенный до отчаяния тем, что общественное мнение неумолимо толкало их к алтарю, Джон пригласил невесту на прогулку. Сара согласилась и без умолку щебетала о свадьбе, пока Рандалл не перебил ее.
– Сара, милая моя, – хрипло начал он, – я… я не могу на тебе жениться.
– Не можешь? – Сара помертвела от ужаса. – Нет-нет, ты этого не говорил! Какие-нибудь сложности с обрядом? Если хочешь, я согласна на самую простую церемонию.
– Нет! Дело не в церемонии, а в самом браке.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она прошептала:
– В чем я провинилась, Джон?
– Это не твоя вина, милая, а моя. – Он отвернулся. – Жизнь моя погублена. Я обесчещен. И не стою того, чтобы быть твоим мужем.
– Неправда! Ты джентльмен, солдат, герой… Ты достоин любой девушки в Англии! – У нее перехватило дыхание. – У тебя кто-то есть? Конечно, девушка из высшего общества больше подходит тебе в жены.
– Другой женщины нет. И никогда не будет.
В его глазах отразилось страдание. Была ли это боль Рандалла или какая-то часть принадлежала Скотту Кензи? Трудно сказать.
– Тогда почему? Я не понимаю.
– Слава Богу, что не понимаешь. – По его скулам заходили желваки. – Мир полон зла, моя честь погублена. Я не могу жениться.
Сердце Рейни неистово колотилось. Она понимала, что сейчас они с Кензи играют сцену, на которую у нее не хватило отваги в реальной жизни.
– Но ведь мы дали обет друг другу! – взмолилась Сара. – Даже если ты не станешь моим мужем, в душе я все равно буду твоей женой. Я люблю тебя безмерно. И это навсегда.
– Как ты можешь любить, если не знаешь меня? Я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь, Сара. И никогда им не был. – Он коснулся ее волос столь красноречивым жестом, что оставалось лишь пожалеть об отсутствии оператора с камерой. – Ты не можешь выйти замуж за незнакомца.
Но когда-то Рейн поступила именно так и прекрасно отдавала себе в этом отчет.
– Мужчины и женщины никогда до конца не знают друг друга. Ты думаешь о доблести и чести, а я мечтаю создать для тебя уютный дом и родить тебе детей. – Ее голос сорвался. Рейн так хотелось иметь ребенка от Кензи. – Два года ожидания и молитв, – продолжала она читать текст Сары, – половину этого времени я думала, что тебя нет в живых. Я ни разу не взглянула на другого мужчину. И ты вообразил, что я способна разлюбить тебя только потому, что ты сейчас сказал?
– Ты должна оставить меня, – настаивал он, едва сдерживая ярость. – Ради нас обоих.
– Судя по твоим словам, ты более благороден, чем о себе думаешь. – Рейн, забыв о роли, подошла ближе, борясь с желанием коснуться его. – Я оставлю тебя, если ты этого желаешь, но только поклянись, что не любишь меня.
– Любовь здесь ни при чем!
– Как ты можешь так говорить? – вспылила она. Она остановилась так близко, что они почти касались друг друга. – Скажи, что я тебе безразлична, и ты свободен.
– Свободен? – Рот его скривился. – Пока я был в Африке, ты все время была со мной. В самые мрачные часы только мысль о тебе не давала мне сойти с ума. Ты была моим спасением. Как я могу взвалить на твои плечи столь тяжкий груз?
– Пока ты со мной, мне ничего не страшно. – Рейн поцеловала его руку, из ее глаз струились слезы. Она оставила попытку притворяться, что играет роль. – Почему, Кензи? Я понимаю это не больше Сары.
Он вздрогнул, прячась от ее вопроса за словами роли.
– Не плачь, Сара. Невыносимо думать, что я обидел тебя.
Сценарий требовал, чтобы он поцелуями осушил ее слезы. Они напряженно смотрели друг на друга, захваченные силой чувств своих героев и горькой реальностью. Рейн думала, что Кензи не решится, но он наклонился поцеловать ее. Хрупкая грань между персонажами фильма и действительностью исчезла, и Рейн откинула голову. Их губы встретились, и он ощутил солоноватый привкус ее слез. Это не был поцелуй солдата викторианской эпохи и его невинной невесты, скорее, порыв мужа, желавшего свою жену.
Сценарий выпал у нее из рук, и она вцепилась в Кензи так, как утопающий хватается за соломинку. Месяцами она мечтала о его прикосновениях. Да, это безумие, но долой здравый смысл, да здравствуют чувства!
– Ах, Кензи, как я по тебе тосковала…
– Не больше, чем я по тебе. – Он обнял Рейн, они целовались, не в силах оторваться друг от друга. Она прижималась к нему все сильнее, стремясь слиться с ним, пока Кензи не отступил, едва слышно пробормотав проклятие. – Больше никогда не соглашусь репетировать один на один.
Потрясенная его отступлением, она мрачно заметила:
– Ты хочешь сказать, что это не было запланировано?
– Безусловно. Я и так причинил тебе много горя. И меньше всего хочу обидеть тебя снова.
– Как и Джон Рандалл, ты слишком благороден.
Рейн положила ладони ему на плечи, потом провела по рукам, почувствовав, как от ее ласки напряглись его мускулы. И все-таки чего она хотела больше: здравомыслия или страсти?
Вместо ответа она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.
– На меня свалилось столько неприятностей, – вздохнула она. – Если мы проведем вместе ночь, может быть, я вновь смогу обрести себя?
– Возможно, но утром придет разочарование.
Она не отпускала полы его рубашки.
– Я где-то читала, что очень часто разводящиеся супруги спят друг с другом, так что это вполне нормальное поведение.
– Нормальное, но неразумное.
– Ах, Кен, к черту разум.
Она поцеловала ямку между его ключицами и улыбнулась, ощутив ответную дрожь.
– Ты уверена?
Его руки скользнули по ее спине, легли на бедра…
Она заколебалась. Еще не поздно передумать. Но она так хотела его, желала до физической боли, другого такого момента у них не будет.
– Уверена, это ничего не изменит, но… Я хочу побыть с тобой в последний раз.
Наверное, этот акт физической близости необходим, чтобы сказать последнее «прости».