Глава 3

Чем ближе Рейни подъезжала к своему дому, тем хуже становилось се настроение, еще совсем недавно такое радостное. Невероятно, но после долгой подготовительной работы, похоже, ей действительно удастся приступить к съемкам фильма. И так, как она этого хотела. Это была потрясающая возможность, и если она упустит се, то больше никогда не получит снова.

По крайней мере ей не придется закладывать собственный дом и самой финансировать проект. Она купила этот коттедж в каньоне Лорел на свои первые заработанные деньги, и у нес появился настоящий дом, которого ей так недоставало прежде. Приютившееся в дальнем конце каньона простое строение из кедрового бруса было пропитано острым запахом эвкалиптов, росших поблизости и дававших тень, и густым ароматом цветов, отважно сопротивляющихся засухе. Стоило ей увидеть это место, как она полюбила его.

К счастью, она доверилась своей интуиции и не продала коттедж, когда вышла замуж за Кензи. Как ни горько, но с самого начала Рейн чувствовала, что их брак обречен. Поэтому сдала коттедж симпатичной паре дизайнеров, которые заботливо его содержали. Но впоследствии они приобрели собственное жилье, так что, оставив Кензи, она смогла вернуться в каньон. И ее дом, словно старый друг, открыл ей свои объятия.

Кензи не часто заезжал сюда, поэтому ее память хранила всего лишь несколько моментов его пребывания в коттедже. И это были до неприличия счастливые воспоминания. Она понятия не имела, что он умеет приготовить великолепный салат, до того памятного дня, когда он помогал ей паковать ее личные пожитки. И все же этот дом напоминал ей ее, а не их. Вилла на Брод-Бич, напротив, запечатлелась в сознании как место совместного проживания, но пробыли они там недолго. Самым что ни на есть цивилизованным образом каждый из них взял из их семейной жизни не больше того, что внес.

Она вошла в гостиную и сбросила туфли на высоких каблуках. Они покатились по дубовому паркету, один застрял у кромки толстого красочного тибетского ковра, лежащего перед камином. Этот ковер ярко фигурировал в се воспоминаниях. С присущей ему сверхъестественной прозорливостью Кензи догадывался, что она будет скучать, покинув свой дом, поэтому, занимаясь с ней любовью, старался проявить предельную нежность, напоминая Рейн, почему ей пришлось принести такую жертву.

Войдя в спальню, она сняла костюм от Армани. Повесив его в огромный стенной шкаф, Рейни на секунду замерла. Ее взгляд остановился на знаменитой афише ее матери, висевшей на обычном месте. Единственное и последнее изображение, которое Рейн хранила, так как ее детские воспоминания со временем померкли.

Клементина на вершине славы, страстная и зажигательная, свеча, горевшая с обоих концов. Ореол рыжих волос, подсвеченный сзади светом прожекторов… Она поет свою коронную песню «Сердце над холмами» – искреннее признание женщины, которая много любила и всегда отдавала всю себя, ни о чем не жалея.

«Я сделаю это, мама. Я добьюсь успеха и сохраню себя». Ее мать, возможно, была бы рада услышать эти слова. Но одобрила бы она нервное, издерганное существо, в которое превратилась ее дочь?

Рейн стянула чулки, надела свободные джинсы и черную майку с изображением Будды на груди. Затем плюхнулась на надувной матрац и потянулась к телефону. Кому позвонить первому? Так как ее личный ассистент Эмми

Герман, лучший в мире организатор, находилась вне досягаемости, плавая на яхте с мужем, она позвонила своей подруге Вэл в Мэриленд.

– Это я, – сказала она, услышав голос Вэл. – Как дела в Балтиморе?

– Светит солнце. Из окна моей кухни видны вишни, все в розовом цвету. А как у тебя?

Рейн улыбнулась. Валентина Ковингтон, закадычная подруга со школьных лет, подключилась к производству «Центуриона». Она читала бесконечные варианты сценария, и хотя сама была адвокатом, а не писателем, ее замечания всегда отличались точностью, присущей свежему взгляду человека, свободного от стандартов Голливуда. Вместе они справлялись с трудностями, увлеченные мечтой Рейни.

– Что ж, готовьтесь оформлять кредит на фильм, мисс Ковингтон.

– Не может быть! – вскричала Вэл. – Значит, тебе удалось?

– Угу. Маркус Гордон дал согласие. Он будет исполнительным продюсером. Это невероятно, Вэл, но я получила право на окончательный монтаж! А мой бывший муж будет играть главную роль.

– Значит, Кензи сказал «да»? Честно говоря, я надеялась, что он откажется. Но с ним ты, во всяком случае, не потеряешь деньги. Поздравляю, Рейни, можно считать, что твоя карьера режиссера началась!

– Сначала я должна сделать это кино.

– Без сомнения, ты сможешь.

Теплый голос Вэл был полон неподдельной уверенности. Иногда Рейн спрашивала себя, какие бы отношения были между ней и ее матерью, если бы она была жива. Были бы они друзьями или соперницами? Или врагами? Делилась бы она с матерью своими проблемами, рассчитывая на ее ум и житейский опыт? Трудно сказать. Клементина была сумасбродной матерью. В отсутствие гастролей она бывала заботливой и веселой, в другое время – замкнутой и необщительной.

Чувствуя внутреннее напряжение, Рейн спросила:

– Ты сможешь побывать на съемках? Было бы здорово, если бы ты приехала в Нью-Мексико или в Англию.

– Думаю, у меня получится. Ведь я не использовала кучу отпусков.

– Тогда буду ждать тебя, дорогая. И если не возражаешь, то еще и снимешься у меня в массовке.

– Прекрати, из рубенсовской рыжеволосой толстухи не получится идеальной статистки, будет слишком бросаться в глаза.

– Никакая ты не толстуха… У тебя великолепная женственная фигура. Ты могла бы быть прелестным цветочком из Ист-Энда в одной из лондонских сцен.

Вэл оглушительно рассмеялась:

– Лучше старой потаскухой. Или за это меня лишат адвокатской практики?

– Возможно, сделают замечание, но не лишат.

Повесив трубку, Рейн позвонила своему юристу. Она хотела как можно скорее составить контракт Кензи Скотта и подписать его, пока он не передумал.

Ей нужно позвонить ее актерам и членам съемочной группы, сказать им, что проект пошел. Вместо этого она растянулась на постели, поставив телефон на грудь. Так как было совершенно невозможно избавиться от мыслей о Кензи, она решила, что будет проще сдаться и выпустить их на волю.

– Так как нам предстоит работать вместе, что вы скажете насчет того, чтобы пообедать со мной? Нам не мешает познакомиться поближе, – предложил Кензи, когда они вышли из студии, после того как Рейн получила роль Маргариты Сен-Жюст.

Она согласилась, испытывая легкое головокружение, и он привел ее в один из модных ресторанов, куда простым смертным вход был заказан. Разумеется, Кензи узнали, и их мгновенно проводили в отдельный кабинет. В течение трех часов они болтали за едой. Она едва замечала, что у нее на тарелке, и задавала вопросы, чтобы хоть что-то выудить у него. Пожалуй, впервые она встречала актера, который не любил говорить о себе. Потом они поменялись ролями, и Кензи, наводя справки о Рейн, с неподдельным интересом ждал ее ответов. Он обладал поразительной способностью проявлять искреннее внимание к женщине.

Вскоре они поведали друг другу все занимательные истории своей карьеры. Она рассказывала, как едва не разбилась на мотоцикле, участвуя в съемках «Байкера Бабза из Ада», пока он, захлебываясь и смеясь, описывал, как же трудно ему было играть с чистой стеной, которая впоследствии при помощи спецэффектов должна была преобразиться в монстра.

У Рейни немного радости было в жизни, и она без колебаний приняла предложение Кензи Скотта заглянуть к нему домой, чтобы порепетировать. Обычное предложение, которое ей доводилось слышать не раз в подобной ситуации, но она чувствовала безрассудное желание позволить событиям развиваться стихийно.

У ресторана их поджидало несколько папарацци, засверкали вспышки камер, и посыпались вопросы. Рейни вздрогнула от грубой навязчивости. Она сама никогда не удостаивалась подобного внимания. Один из фотографов кричал им вслед:

– Эй, Кензи, кто эта классная девчонка?

– Нам надо было выйти через заднюю дверь, – приглушенным шепотом произнес Кензи. Защищая Рейни, он обнял ее за плечи и более громко крикнул в ответ: – Это моя кузина леди Синтия Смит-Матесон. Мы в детстве вместе ходили в детский сад.

Репортеры захохотали.

– Не дури! – крикнул один. – Я видел се в городе.

– Сомневаюсь, леди Синтия осуществляет благотворительную миссию среди африканских сирот.

– Ну да. Скажи еще, что королева Елизавета – твоя бабушка!

Швейцар подогнал «феррари» Кензи. Он помог Рейн сесть в машину, и они уехали, а репортеры продолжали гадать, кто же это такая. Отдышавшись, она сказала:

– Я знаю, вы славитесь тем, что никогда не говорите с репортерами о своей личной жизни. Но это правда про леди Синтию Смит-Матесон?

– А вы хотели, чтобы наши имена появились вместе на первых страницах завтрашних газет? – сухо поинтересовался он. – Для вас это была бы отличная реклама.

– Мне казалось, сегодня нас связывало нечто личное, не профессиональное. Я хотела бы сохранить это.

– Так же, как и я, и, по возможности, дольше.

Она откинулась на спинку сиденья, наслаждаясь тем, что мчится в одном из самых экстравагантных автомобилей в мире. Кензи вел машину без усилий, словно играючи. Они почти не разговаривали, пока ехали на Брод-Бич. Пока они плавно скользили мимо бесконечных светофоров Лос-Анджелеса, из плейера неслись тихие звуки Бранденбургского концерта Баха.

Ей казалось, будто она погрузилась в сон, а проснувшись, обнаружит себя в своей первой жалкой квартирке в Лос-Анджелесе. А ее недавний успех и Кензи Скотт – просто игра воображения. Но он слишком живой и реальный, чтобы быть фрагментом ее фантазий. Она и в самом деле сидела в нескольких сантиметрах от одного из наиболее знаменитых и потрясающих мужчин в мире. И она нравилась ему. Или, может быть, он хотел се, но, собственно, какая разница!

Позади них шумел прибой, Скотт остановил машину у ворот, чтобы набрать код. Приглушенный свет высвечивал верхушки высоких пальм и цветы – типичный пейзаж Калифорнии, похожей на волшебную страну. Остановив машину перед домом, Скотт обошел «феррари», чтобы помочь Рейн выйти. Она проделала это с безупречной грацией.

Но самое большое потрясение ждало ее чуть позже, когда они вошли в дом. Он и в самом деле собирался репетировать!

В мягко освещенной гостиной с видом на океан он протянул ей экземпляр «Пурпурного цветка», и они засели за работу. Черт побери, он уже прекрасно ориентировался в материале! Она смутилась, постоянно заглядывая в текст, но расслабилась, когда они стали проходить общие сцены. У него было больше времени ознакомиться с сутью истории, поэтому она внимательно слушала его предложения относительно роли Маргариты. Но самое замечательное, что и он прислушался к ней, когда она позволила себе несколько высказываний относительно роли сэра Перси. Затем попробовал учесть ее замечания и согласился, что она права.

После этого точно так, как бывает в театральной школе, они начали радостно обмениваться идеями, постепенно осваиваясь в своих ролях. Вдохновение снизошло на них, и это было куда более опьяняющим, нежели то, что она испытала за обедом, выпив вина. Может быть, за его желанием репетировать крылись совсем другие мысли? Безусловно, когда дело касалось отношений любовников и им необходимо было найти общий тон и стиль игры, между ними постепенно возникала особая близость.

Когда Рейн остановилась где-то посредине сценария, отношения между сэром Перси и Маргаритой были весьма напряженными.

– Сцена бала. Было бы здорово научиться танцевать менуэт. Я хотела бы попробовать прямо сейчас.

– Нет проблем. – Кензи открыл ящик с сотнями компакт-дисков и вставил один в плейер. Комната наполнилась звуками старинной музыки, ведь менуэт был самым распространенным танцем в восемнадцатом веке. Он протянул ей руку:

– Потанцуем, миледи?

Он говорил холодно, как человек, который любит женщину, но не может ей доверять. Зная, что прозвучавший вопрос на самом деле означает приказ, Рейн подала ему руку, но надменно подняла голову. Женщина, которая не понимала отъезда мужа, но была слишком горда, чтобы показать свою боль.

В полном молчании они танцевали друг против друга, глаза в глаза. Рейн ощущала странную смесь эмоций Маргариты и своих собственных. Каждая из них была выбита из колеи партнером. В случае Маргариты причины были очевидны, и все будет решено в конце фильма. Но ситуация самой Рейни оказалась более неопределенной.

Кензи Скотт, безусловно, обладал невероятным обаянием и знал это. Его шарм обезоруживал ее, хотя они были едва знакомы. Мужчина, строго охраняющий свою личную жизнь от посторонних глаз. Мужчина, который может глубоко ранить ее, если она не будет осторожна.

– Вы прекрасно танцуете, – начала Рейн, не в силах выдержать то напряжение, которое возникло между ними. – Вы занимались танцами в академии?

– Да, мы изучали танцы разных эпох на уроках движения. – Я завидую вашему образованию. – Она отвернулась от него, их руки были все еще соединены. – Мне доводилось работать с актерами, окончившими, как и вы, Королевскую академию драматического искусства в Лондоне, они способны выполнить любую задачу.

– Что и говорить, конкуренция страшная… Сотни кандидатов на горстку свободных мест. – Он снова развернул ее к себе. – Хотя отказ – хорошая школа жизни для актера.

– Но вам-то меньше отказывали, чем другим.

– Я по природе органичный актер, но врожденные данные – далеко не все. Академия научила меня работать, помогла овладеть навыками, необходимыми актеру. Что значит сыграть роль? Как изобразить другого человека, оставаясь верным своей индивидуальности? Как всегда добиваться нужного эмоционального накала и каждый раз выглядеть правдиво? Проще говоря, как стать профессионалом?

– Я слушаю вас и завидую еще больше. Я изучала актерское мастерство от случая к случаю в разных студиях и лабораториях.

– Где бы вы ни учились, вы хорошо обучены, Рейни. Мне думается, что атмосфера и студенты академии не очень отличаются от тех студий, где вы занимались.

Она улыбнулась:

– Все будущие актеры невероятно переживают по малейшему поводу, одна половина курса спит с другой, регулярно обмениваясь партнерами.

Его глаза сверкнули юмором.

– В театральных школах все точно так же, как в окружающей нас жизни.

Музыка кончилась, и они оба вернулись к ролям.

– Прощайте, миледи. Не знаю, доведется ли нам увидеться снова.

Так как по сценарию дальше шел поцелуй, Рейн потянулась к Скотту.

– Не оставляйте меня так, Перси. Разве я заслужила вашу холодность?

Вместо быстрого, равнодушного поцелуя сэра Перси губы Кензи встретились с ее губами с нежной, мягкой неторопливостью. Она припала к нему, как путник, измученный жаждой в пустыне, жадно глотнул бы воды. Он был так близко, что она могла убедиться в отсутствии контактных линз, то есть этот неправдоподобный зеленый цвет глаз – дар природы.

Голливуд изменил ее. Из неопытной девушки она превратилась в женщину, умеющую постоять за себя. Она избегала случайных связей, это было противно ее природе. И она не могла позволить, чтобы подобные вещи отвлекали ее от работы. Но Боже, как она стосковалась по простому человеческому теплу! Несмотря на блестящую внешность голливудской звезды, Кензи, казалось, желал интимности так же сильно, как и она.

Его руки поглаживали ее спину, а поцелуй становился все настойчивее. Мягкий, страстный… Ощущая слабость в коленях, она, пытаясь защититься, прошептала:

– Я могу понять, почему у тебя репутация потрясающего любовника.

– Если бы я спал даже с четвертью женщин, упоминаемых в газетных сплетнях, я бы уже давно умер от истощения. – Не размыкая объятий, он увлек ее на софу. Она оказалась прижатой к его сильному, красивому телу.

Ее пальцы проникли в темные, чуть вьющиеся волосы Кензи, он специально для роли отрастил их. Слишком многие мужчины смотрели на поцелуй как на шаг к более близким отношениям. Но не Кензи. Его губы и руки узнавали ее с потрясающей неспешностью. Никаких попыток раздеть ее или поторопить к более откровенной близости.