Эти звуки так поразили Эвелин, что она рассмеялась и смеялась так долго, что полковник даже растерялся. Когда она попробовала попрощаться с ним и уйти в свой номер, он выразил желание пойти вместе с ней. Она не знала, что ей делать. Он был так мил и учтив, что ей не хотелось обижать его, но она никак не могла объяснить ему, что она хочет лечь в кровать и заснуть; он отвечал, что он мечтает о том же. Когда она попыталась объяснить ему, что живет вместе с подругой, он сказал, что если эта подруга столь же очаровательна, сколь мадемуазель, то он будет в восторге. Эвелин истощила все свои запасы французского языка; она никак не могла объяснить консьержу, что ей нужен ключ от номера и что "мон колонель" остается внизу, и уже готова была пасть духом и расплакаться, как вдруг откуда-то появился молодой американец в штатском, с красным лицом и вздернутым носом, и, кланяясь, сказал на очень плохом французском языке:
      - Мусью, moi frere de mademosel [я брат мадемуазель (искаж. франц.)], разве вы не видите, что девочка fatiguee [устала (франц.)] и хочет сказать bon-soir [доброй ночи (франц.)]. - Он взял полковника под руку и сказал: Vive la France... [Да здравствует Франция (франц.)] Пойдем ко мне в номер, выпьем.
      Полковник подтянулся и сделал свирепое лицо. Не дожидаясь дальнейшего, Эвелин побежала вверх по лестнице, влетела в свой номер и дважды повернула ключ в замке.
      НОВОСТИ ДНЯ XXIV
      трудно даже себе представить, какие колоссальные суммы придется Европе брать взаймы, чтобы восстановить свое разрушенное войной хозяйство
      ЕДИНОЛИЧНО ПРИКОНЧИЛ 28 ГУННОВ
      Слухи о Мире Начинают Влиять На Южный Стальной Рынок
      МЕСТНЫЙ МАЛЬЧИК ВЗЯЛ В ПЛЕН ОФИЦЕРА
      ОДНА ТРЕТЬ ВОЕННЫХ ПОСОБИЙ ПОЛУЧЕНА ПУТЕМ МОШЕННИЧЕСТВА
      Есть улыбки их значенье счастье
      Есть улыбки их значенье грусть
      вернемся вновь к вопросу о ставках фрахта; предположим, что весь флот Соединенных Штатов, крейсирующий между Соединенными Штатами и заграничными портами, насчитывает 3000 грузовых и пассажирских судов
      ВОЖАК БАНДИТСКОЙ ШАЙКИ УБИТ НА УЛИЦЕ
      Есть улыбки от которых слезы
      Тают как от солнца тает лед
      Есть улыбки их значенье тайна
      Только тот кто любит их поймет
      ГОЛОСА СОЛДАТ РЕШИЛИ УЧАСТЬ ВЫБОРОВ
      теперь предположим, что в этот сложный переплет экономических законов вступает в качестве решающего фактора обладатель одной трети всего мирового тоннажа, относящийся с одинаковым безразличием к прибыли и убытку, не считающий существенным моментом в балансе проценты на инвестированный капитал, строящий суда вне зависимости от того, могут ли они быть прибыльно использованы или нет, и устанавливающий ставки, ни в какой мере не согласованные с законом спроса и предложения; много ли времени нужно, чтобы морской транспорт всего мира рухнул окончательно и бесповоротно?
      БЕГСТВО КРОНПРИНЦА
      Лишь одна улыбка точно солнце
      То
      твоя
      улыбка
      ангел
      мой
      непрекращающиеся разговоры о мире вызывают беспокойство, а эпидемия инфлюэнцы удерживает провинциальных покупателей от посещения крупных центров
      КАМЕРА-ОБСКУРА (32)
      a quatorze heures precisement [точно в четырнадцать часов (франц.)] боши ежедневно обстреливали тот мост со свойственной им точностью и методичностью a quatorze heures precisement Дик Нортон с моноклем в глазу выстроил свой отряд неподалеку от моста чтобы передать его в ведение американского Красного Креста.
      майоры из Красного Креста были такие пухлые и белые в новых кителях в начищенных поясах в начищенных тугих кожаных крагах вот стало быть и Европа вот стало быть и фронт так так
      Дик Нортон поправил монокль и заговорил о том что он завербовал нас как джентльменов добровольцев и как с джентльменами добровольцами он с нами прощается Вам первый arrive запах миндаля воскресное чувство пустынной дороги не видно ни одного пуалю Дик Нортон поправил монокль майоров из Красного Креста залило жидкой грязью обдало запахом лиддита мимолетной вонью сортиров и скученных солдатских тел
      Бам Бам Бам как четвертого июля осколки снарядов гудят наши уши звенят
      мост стоит на месте и Дик Нортон поправляя монокль стоит на месте разглагольствует о джентльменах добровольцах и санитарной службе и la belle France [прекрасной Франции (франц.)].
      Пустой штабной автомобиль стоит на месте
      но где майоры принимающие командованье
      явившиеся произносить речи от имени Красного Креста? Самый неповоротливый и самый пухлый и самый белый майор еще виден он ползет на четвереньках в землянку и краги его заляпаны грязью и больше мы не видали майоров из Красного Креста
      и больше мы не слыхали о джентльменах
      о добровольцах
      СЧАСТЛИВЫЙ ВОИН
      Семь уважаемых поколений Рузвельтов жило на острове Манхэттене; им принадлежали большой кирпичный дом на 20-й улице, усадьба в Доббс-Ферри, земельные участки в городе, постоянное место в Голландской реформатской церкви, паи, акции и облигации, они считали Манхэттен своей собственностью, они считали Америку своей собственностью. Их сын,
      Теодор,
      был хилым; юношей, болел астмой, был очень близорук; у него были такие маленькие кисти и ступни, что он с трудом научился боксу; у него были очень короткие руки.
      Его отец отличался гуманностью, кормил на рождество обедами мальчишек-газетчиков, горевал по поводу ужасных условий жизни в Ист-Сайде, в Адской Кухне.
      У молодого Теодора были пони, летом его отправляли в леса, в летние лагеря, учили боксу и фехтованию (американский джентльмен должен уметь защищаться), учили закону божьему, заставляли заниматься благотворительностью (американский джентльмен должен всеми силами поддерживать своих менее счастливых соотечественников).
      Он был от рождения честный человек;
      он имел склонность к естественной истории, любил читать про птиц и диких зверей, любил охотиться; из него выработался хороший стрелок, несмотря на его близорукость, хороший ходок, несмотря на его короткие ноги и крошечные ступни, отличный верховой ездок, смелый боксер, несмотря на его короткие руки; ловкий политический делец, несмотря на то что он принадлежал к одной из самых состоятельных голландских семей в Нью-Йорке.
      В 1876-м он поехал в Кембридж, учиться в Гарварде, - богатый, болтливый, своевольный молодой человек с бакенбардами и очень твердыми взглядами на все на свете,
      в Гарварде он ездил в одноколке, коллекционировал птичьи чучела, сам набивал трофеи, добытые им на охоте в Адирондакских горах; несмотря на то что он не пил и был даже до некоторой степени богобоязненным юношей и увлекался довольно странными идеями о реформах и борьбе со злоупотреблениями, он вступил в несколько клубов; членом этих клубов он был по праву отпрыска одной из самых состоятельных голландских семей в Нью-Йорке.
      Своим друзьям он говорил, что намерен посвятить свою жизнь служению обществу: "Не ученье о низменном безделье хочу я проповедовать, но ученье о трудовой жизни, полной лишений и усилий, работы и борьбы".
      С одиннадцати лет он усердно писал, заполняя дневники, записные книжки, отдельные листки своими крупными, стремительными каракулями, обо всем, что делал и думал и говорил;
      изучал он, разумеется, юридические науки.
      Он женился молодым, поехал в Швейцарию и взошел на Маттерхорн; внезапная смерть первой жены совершенно разбила его. Он удалился в горы Западной Дакоты и завел ранчо на Малой Миссури;
      когда он вернулся в Манхэттен, он был уже Тедди, знаменитый стрелок с Запада, охотник за лосями, человек в стетсоновской шляпе (*43), арканивший быков, дравшийся один на один с гризли, исполнявший должность выборного шерифа.
      (Рузвельты должны исполнять свой долг перед родиной, долг Рузвельтов поддерживать своих менее счастливых соотечественников, тех, что только недавно прибыли к нашим берегам)
      на Западе выборный шериф Рузвельт ощутил на своих плечах бремя белого человека, помогал вылавливать злоумышленников, дурных людей; служба была замечательная.
      Все это время он писал, заполнял журналы рассказами о своих охотах и приключениях, заполнял политические митинги своими мнениями, разоблачениями, своими любимыми фразами: Трудовая Жизнь, Осуществимые Идеалы, Справедливое Правительство, мужчина, который боится труда или боится честной войны, женщина, которая боится материнства, идут навстречу своей гибели, и пусть они лучше исчезнут с лица земли, на которой они были только предметом презрения всех мужчин и женщин сильных и мужественных и возвышенных духом.
      Т.Р. женился на богатой женщине и честно воспитал своих детей в Сагамор-Хилле.
      Он отсидел одну сессию в Нью-Йоркском законодательном собрании (*44), был назначен Гровером Кливлендом (*45) на неоплачиваемую должность уполномоченного по реформе гражданских учреждений,
      был уполномоченным по реформе нью-йоркской полиции, преследовал злоумышленников, смело утверждал, что белое - это белое, а черное - это черное.
      написал "Историю морской войны 1812 г.",
      был назначен товарищем морского министра,
      а когда испанцы взорвали "Мейн", подал в отставку, чтобы встать во главе Диких Всадников,
      подполковник.
      Это были - Рубикон, Бой, Старое Славное Знамя, Правое Дело. Американская публика регулярно оповещалась о геройских подвигах полковника - как он под градом пуль один ринулся на приступ холма Сан-Хуан и принужден был вернуться за своим отрядом, как он выстрелил в задницу удирающему испанцу.
      Одно только обидно - регулярные части еще раньше заняли холм с другой стороны, так что, в сущности, вообще не было никакой надобности штурмовать Сан-Хуан. Сантьяго сдался. Это был победоносный поход. Штурмуя холм Сан-Хуан, Т.Р. взял приступом пост нью-йоркского губернатора;
      но после сражения господ волонтеров, военных корреспондентов, журнальных писателей потянуло домой;
      это было уже неинтересно - торчать в брезентовых палатках под тропическим дождем, жариться по утрам на спаленных солнцем кубинских холмах, в то время как малярия и дизентерия косили людей и за спиной постоянно стоял призрак желтой лихорадки.
      Т.Р. собрал подписи и послал петицию президенту - нельзя ли отправить домой вояк-любителей и оставить грязную работу регулярным частям,
      которые рыли окопы и копали песок и боролись с малярией и дизентерией и желтой лихорадкой,
      готовя на Кубе теплое местечко Сахарному тресту
      и "Нейшнл-Сити-Банк".
      Один из первых людей, с которыми он встретился по возвращении в Америку, был Лемьюел Квигг, агент Босса Плетта, который носил голоса избирателей штата Нью-Йорк в подкладке жилетного кармана;
      он встретился с самим Боссом Плеттом, но впоследствии забыл об этом свидании. Все шло замечательно. Он написал биографию Оливера Кромвеля; люди говорили, что у него есть некоторое сходство с Кромвелем. Заняв пост губернатора, он спутал все карты Плетта (у честного человека может быть короткая память); Босс Плетт решил отвязаться от него, предложив в 1900-м его кандидатуру на пост вице-президента.
      Чолгош сделал его президентом
      Т.Р. мчался как дьявол на крестьянской подводе по грязным дорогам под проливным дождем из Маунт-Марси в Адирондаке, чтобы поспеть на поезд в Буффало, где умирал Маккинли.
      На посту президента
      он перенес Сагамор-Хилл, здоровый, счастливый, нормальный американский семейный очаг, в Белый дом, возил иностранных дипломатов и жирных офицеров в парк на Скалистой реке и заставлял их там, обливаясь потом, продираться сквозь кустарник, прыгать через реку по торчащим из воды камням, переходить вброд ручьи, карабкаться по тинистым откосам
      и грозил Большой Дубинкой злодеям-толстосумам (*46).
      Все шло замечательно.
      Он инсценировал в Панаме революцию, под крылышком которой был проделан знаменитый жонглерский фокус со всеми старыми и новыми компаниями по прорытию капала, в результате какового фокуса ровно сорок миллионов исчезли в карманах международных банкиров,
      но зато Старое Славное Знамя взвилось над зоной канала, и канал был прорыт.
      Он разогнал несколько трестов,
      пригласил к завтраку негритянского лидера Букера Вашингтона
      и провел закон о заповедниках.
      Он получил Нобелевскую премию за то, что сварганил Портсмутский мир, положивший конец русско-японской войне,
      и отправил атлантический флот в кругосветное плавание для того, чтобы все убедились, что Америка - первоклассная держава. Он был вторично избран президентом, отслужил свое и передал бразды правления Тафту (*47), предоставив этому слоноподобному адвокату решать самую подходящую для него задачу - лить юридический бальзам на оскорбленные чувства денежных мешков,
      в поехал в Африку охотиться за крупной дичью.
      Охота за крупной дичью была замечательная штука.
      Всякий раз, как лев или слон с грохотом валились в тропический кустарник, пораженные меткой разрывной пулей,
      в газетах вспыхивали жирные заголовки;
      когда он беседовал с кайзером на верховой прогулке,
      весь мир был оповещен о том, что он сказал, равно как и о его выступлении перед националистами в Каире, которым он заявил, что этот мир принадлежит белым.
      Он отправился в Бразилию и там путешествовал по Мату-Гросу в выдолбленном челноке, по водам, кишащим пираньей, маленькой рыбой, питающейся человеческим мясом,
      охотился на тапиров,
      ягуаров,
      белогубых мускусных свиней.
      Он плыл по стремнинам Реки Сомнений
      и добрался до истоков Амазонки - больной, со злокачественным нарывом на ноге, лежа под тентом в выдолбленном челноке, подле него ручной голубь-трубач.
      Вернувшись в Штаты, он ринулся в последний бой, выставив в 1912-м свою кандидатуру от прогрессивного крыла республиканской партии, рыцарь Честной Игры, защитник Простого Люда; Лось выскользнул из-под парового катка Тафта и основал во имя чести прогрессивную партию; в чикагском Колизее делегаты, замыслившие восстановить демократический строй, качали головами и пели со слезами на глазах;
      Марш впе ред христовы во и ны
      Марш впе ред как на вой ну
      То ли Река Сомнений оказалась но по силам человеку его возраста; то ли жизнь была уже не такая замечательная; во время предвыборной борьбы трех партий Т.Р. потерял голос. В Дулуте какой-то маньяк выстрелил ему в грудь, и только толстый черновик речи, которую он собирался там произнести, спас ему жизнь. Т.Р. произнес речь с пулей в груди, слышал робкие рукоплескания, чувствовал, что "простой люд" молится о его выздоровлении, но очарование уже рухнуло каким-то образом.
      Демократы перешли в наступление, мировая война заглушила честный голос Счастливого Воина в реве рвущегося лиддита.
      Вильсон не захотел доверить Т.Р. дивизию, это была не любительская война (а может быть, регулярная армия вспомнила петицию Сантьяго). Ему только и оставалось, что печатать в журналах статьи против гуннов, посылать на войну сыновей; Квентин был убит.
      Мир был уже не прежним замечательным, любительским миром. Никто не знал, что в день перемирия Теодор Рузвельт, счастливый воин-любитель с улыбчивым оскалом зубов, грозящий указательным пальцем, естествоиспытатель, ученый путешественник, журнальный писатель, учитель воскресной школы, скотовод, моралист, политик, оратор, честный человек с короткой памятью, любивший изобличать лгунов и устраивать подушечные бои со своими ребятишками, был отвезен в госпиталь имени Рузвельта, тяжело больной острым ревматизмом.
      Ничего замечательного больше не было.
      Т.Р. был сильный человек,
      он перенес боль, забвенье, сознанье того, что он забыт, как он сумел перенести блуждания по Реке Сомнений, зной, зловонный ил джунглей, злокачественный нарыв на ноге,
      и спокойно умер во сне
      в Сагамор-Хилле
      6 января 1919,
      возложив на плечи своих сыновей
      бремя белого человека.
      КАМЕРА-ОБСКУРА (33)
      одиннадцать тысяч зарегистрированных проституток сказал человек из отдела пропаганды Красного Креста бродят по улицам Марселя
      "Форд" три раза застревал на рю-де-Риволи в Фонтенбло мы пили cafe au lait [кофе с молоком (франц.)] в постели лес был такой мучительно красный желтый по-ноябрьски коричневый под мелким голубоватым дождем за ним шоссе карабкалось по голубино-сизым холмам в воздухе пахло яблоками
      Невер (Dumas nom de dieu [Дюма, черт побери (франц.)]) Атос Портос и д'Артаньян ели рыбный суп в этой харчевне мы медленно сползали в красный Масон там пахло хмелем и виноградниками fais ce que voudras saute Bourgignon [делай, что захочешь, беснуйся, бургундец (франц.)] в долине Роны первые соломенно-желтые солнечные лучи лизнули белое шоссе тенями скелетообразных тополей на каждой остановке мы пили вино крепкое как бифштекс пышное как дворец Франциска Первого букет последних побитых градом роз мы не поехали на ту сторону реки в Лион где Жан-Жак болел в юности бледной немочью провансальские пейзажи были целиком выхвачены из Галльских войн города были словарями латинских корней Оранж Тараскон Арль где Ван Гог отрезал себе ухо колонна постепенно расстраивалась мы останавливались и играли в кости в кабачке ребята мы едем на юг
      пить любимое панское красное вино есть жирные блюда с оливковым маслом и чесноком на юг cepes provensale [провансальские белые грибы (франц.)] северный ветер завывал над равнинами Камарго гнал нас в Марсель где те одиннадцать тысяч строили себе глазки в туманных зеркалах променаура, крытой галереи для гулянья, "Аполло",
      устрицы и vin de Cassis petite fille tellement brune tete de lune qui amait les [вино Касси, девчоночка, такая смуглая, круглая головка, она любила (франц.)] зимний спорт под конец все они превратились в автоматы голые как фокейские статуэтки (*48) раскорячившие ноги по пенному краю старейшей гавани
      Ривьера ни черта не стоила но за Сан-Ремо на каждом холме стояла леденцового цвета церковь с острым шпилем Порто-Маурицио голубые зельтерские бутылки в винно-красном солнечном свете рядом со стаканом Вермут Торино Савона была декорацией к Венецианскому купцу писанной Веронезе Понте-Дечимо в Понте-Дечимо санитарные автомобили выстроились в залитом луной четырехугольнике мрачных каменных рабочих казарм все было покрыто инеем в маленьком баре автор лучшей новеллы (*49) научил нас пить коньяк пополам с мараскином
      нукещестопку
      оказалось что он пишет совсем не то что он чувствует ему хочется писать Разве можно рассказать нашей публике что такое воина? оказалось что ему вовсе не хочется того о чем он пишет что ему хочется чувствовать коньяк и мараскин он уже не молод (Мы зверски разозлились мы изголодались по всему чего нам хотелось мы хотели сказать им всем что они лгут увидеть новые города поехать в Геную) нукещестопку? оказалось что ему хочется быть нагим бронзовым пастушком сидеть на пригорке играть на свирели в лучах солнца
      попасть в Геную было не так трудно туда ходил трамвай Генуя новый город которого мы никогда не видали полный мраморных собак и опасных лестниц мраморных львов в лучах луны Генуя он горел древний город герцогов? одна мраморная стена всех мраморных дворцов и прямоугольных каменных домов и кампанил венчающих холмы была в огне
      праздничный костер под луной
      бары были полны англичан франтоватых штатских разгуливавших под портиками и за гаванью под генуэзской луной море было охвачено пламенем офицер Его Величества контрразведки сказал что это американское нефтеналивное судно напоролось на мину? взорвано торпедой? почему его не пустят ко дну?
      Генуя глаза пылали огнем горящего нефтеналивного судна Генуя чего ты ищешь? огонь в крови под луной по полуночным улицам на юношеских и девичьих лицах Генуя глаза их вопрошающие глаза
      по осыпающимся каменным дворам под генуэзской луной вверх и вниз по головоломным лестницам пылающие глаза под луной за угол прямо в лицо пламя праздничного костра на море
      одиннадцать тысяч зарегистрированных проституток сказал человек из отдела пропаганды Красного Креста бродят по улицам Марселя
      ДЖО УИЛЬЯМС
      Плавание было паршивое. Джо все время беспокоился о Делл и что он не то делает, и команда была сплошной сброд. Машины то и дело останавливались. "Хиггинботем" был построен, как коробка из-под сыра, и шел так медленно, что иногда они делали в день не больше тридцати-сорока миль при противном умеренном ветре. Одно у него было утешение - учиться боксу у помощника механика Глена Хардвика. Это был невысокий жилистый парень, неплохой боксер-любитель, несмотря на свои сорок лет. К тому времени, когда они пришли в Бордо, Джо уже мог задать ему основательную трепку. Он был тяжелей и лучше доставал, и Глен говорил, что у него природный правый прямой и что из него получится хороший легковес.
      В Бордо первый явившийся на палубу портовый чиновник пытался расцеловать капитана Перри в обе щеки. Президент Вильсон только что объявил войну Германии. Город ничего не пожалеет для les americains. По вечерам, в свободное от службы время, Джо и Глен Хардвик вместе бродили по городу. Девушки в Бордо были чертовски хорошенькие. С двумя - боже упаси, не девками - они познакомились как-то под вечер в общественном саду. Они были очень мило одеты и выглядели барышнями из хороших семейств, ничего не поделаешь - война. Сперва Джо решил, что эти штуки не для него, раз он женатый человек, но ведь Делл-то, черт побери, так и не отдалась ему. Что же она думает, он монах, что ли? В конце концов они пошли в маленькую гостиницу, которую барышни уже знали, и поужинали и выпили beaucoup [много (франц.)] вина и шампанского и вообще здорово повеселились. У Джо еще никогда в жизни не было такой чудной девочки. Ее звали Марселиной, и, когда они утром проснулись, коридорный принес им кофе и булочек, и они позавтракали в кровати, и Джо начал уже кое-что кумекать по-французски и научился говорить "c'est la guerre", и "on les aura", и "je m'en ficlie" [такова война; мы до них (до немцев) доберемся; плевать я хотел (франц.)], и Марселина сказала, что она всегда будет встречаться с ним, когда он будет приезжать в Бордо, и называла его petit lapin [маленький кролик (франц.)].
      Они простояли в Бордо всего лишь четыре дня, сколько им нужно было, чтобы дождаться очереди в док и выгрузиться, но зато они все время пили вино и коньяк, и харчи у них были замечательные, и все их носили на руках по случаю вступления Америки в войну, и это были чудесные четыре дня.
      На обратном пути на "Хиггинботеме" открылась такая сильная течь, что старик совершенно перестал думать о подводных лодках. Еще неизвестно было, смогут ли они дойти до Галифакса. Пароход был не нагружен, и его валяло, как бревно, так что в кают-компании тарелки слетели со стола, несмотря на предохранительную раму. Однажды, туманной ночью, где-то к югу от мыса Рейс, Джо обходил среднюю палубу, уткнув подбородок в бушлат, как вдруг его швырнуло навзничь. Так они и не узнали, что это было - мина или торпеда. Только благодаря тому, что шлюпки были в полном порядке и на море не было волнения, всем удалось покинуть корабль. Все четыре шлюпки разлетелись в разные стороны. "Хиггинботем" растаял в тумане, и они так и не увидели, как он тонет; успели только разглядеть, как вода заливала верхнюю палубу.
      Они озябли и промокли. В шлюпке Джо говорили мало. Гребцам приходилось сильно налегать на весла, чтобы удержаться против волны. Каждая волна чуть побольше других обдавала их пеной. На них были шерстяные свитера и спасательные пояса, но холод насквозь пронизывал их. Наконец туман чуточку рассеялся, и забрезжило утро. Шлюпкам Джо и капитана удалось соединиться, а под вечер их подобрала большая рыболовная шхуна, шедшая в Бостон.
      Когда их подобрали, капитан Перри был в очень скверном состоянии. Шкипер рыболовной шхуны делал для него что мог, но все четыре дня, пока они шли в Бостон, Перри не приходил в сознание и умер по дороге в госпиталь. Врачи сказали, что от воспаления легких.
      На следующее утро Джо и первый помощник отправились в контору агента судовладельцев Перкинса и Эллермена - похлопотать о жалованье для себя и команды, и тут началась какая-то чертова неразбериха: во время плавания сменились судовладельцы, какой-то Розенберг купил судно в кредит, и теперь его невозможно было найти, и "Чейз Нейшнл Банк" предъявлял права на судно, и страховое общество подняло вой. Агент сказал, что они получат все сполна, он в этом уверен, так как Розенберг выдал обязательство, но это требует времени.
      - А как они себе представляют, черт их побери, траву нам, что ли, жрать?
      Агент сказал, что он им от души сочувствует, но придется им улаживать это дело непосредственно с мистером Розенбергом.
      Джо и первый помощник постояли на панели перед конторой и выругались, потом первый помощник поехал в Южный Бостон сообщить новости жившему там старшему механику.
      Был теплый июньский день. Джо пошел по судовым конторам поглядеть, не найдется ли ему служба. Потом он устал и сел на скамью в парке и стал глядеть на воробьев и гуляющих без дела военных моряков и продавщиц из магазинов, которые шли домой с работы, постукивая каблучками по асфальтовым дорожкам.
      Джо две недели торчал в Бостоне без гроша в кармане. Армия Спасения пеклась о спасенных моряках - кормила их бобами, водянистым супом и огромным количеством гимнов, которые никак не привлекали Джо при его тогдашнем настроении. Он сходил с ума от желания поскорей достать денег и поехать в Норфолк к Делл. Он писал ей каждый день, но ответные письма, которые он получал на Главном почтамте, были довольно сухи. Она беспокоилась о квартирной плате, и ей нужны были весенние платья, и она боялась, что ее начальство будет недовольно, когда узнает, что она замужем.
      Джо сидел на скамейках в парке и бродил между клумбами в общественном саду и регулярно заходил к агенту насчет места, но в конце концов ему надоело бездельничать и он нанялся боцманом на пароход Соединенной фруктовой компании "Каллао". Он решил, что плавание будет недолгое, а через две-три недели, когда он вернется, он уже сможет получить свои деньги.
      По дороге домой им пришлось несколько дней простоять на рейде Розо на Доминике и ждать, пока паковали их груз - лимоны. Все злились на портовых чиновников, банду поганых британских негров, из-за карантина и из-за того, что лимоны не были запакованы и лихтера так медленно отползали от берега. В последнюю ночь стоянки в порту Джо и Ларри, другой боцман, дразнили молодых негров, продававших команде фрукты и вино со шлюпки под кормой; потом они как-то случайно предложили неграм по доллару за то, чтобы те доставили их на берег и высадили подальше, чтобы офицеры не заметили. Здесь пахло неграми. Улицы не были освещены. Черный как уголь парнишка подбежал к ним и спросил, не хотят ли они гордого цыпленочка.
      - Наверно, это негритянки, - сказал Джо. - Ничего другого сегодня уже не найдешь.
      Черномазый парнишка потащил их в бар к рослой мулатке и сказал ей что-то на местном наречии, чего они не поняли, и она сказала, что им придется несколько минут обождать, и они присели и опрокинули несколько стопок хлебного.
      - Наверно, она - здешняя мадам, - сказал Ларри. - Если они не будут хорошенькие, пускай проваливают ко всем чертям.
      Откуда-то из глубины послышалось шипение и запахло жареным.
      - Черт возьми, я бы чего-нибудь поел, - сказал Джо. - Эй ты, скажи ей, что мы хотим есть.
      - Вам сейчас подадут горных цыплят.
      - Что за черт?
      Они допили хлебное, как раз когда мулатка внесла большое блюдо чего-то жареного.
      - Что это такое? - спросил Джо.
      - Это горные цыплята, мистер, так у нас называют лягушечьи лапки. Только это совсем не такие лягушки, как у вас в Штатах. Я знаю, я была в Штатах. Мы бы тех лягушек и есть не стали. А это чистые лягушки, совсем как цыплята. Попробуйте, останетесь довольны.
      Они расхохотались.
      - Мы платим за выпивку, - сказал Ларри, вытирая слезы.
      Потом они решили, что хорошо бы подцепить девочек. Они встретили двух при выходе из дома, в котором играла музыка, и пошли за ними по темной улице. Они заговорили с девицами, и те заулыбались и захихикали и стали поигрывать всем телом. Но тут появились три-четыре негра, злые как черти, и заговорили на местном наречии.
      - Давай-ка лучше смоемся, Ларри, - сказал Джо сквозь зубы, - у этих дьяволов ножи.
      Они очутились в центре орущей кучи здоровенных негров, как вдруг позади них кто-то сказал по-американски:
      - Тихо, ребята, я сейчас все улажу. - Невысокий человек в бриджах цвета хаки и панаме расталкивал толпу, все время что-то говоря на местном наречии. Это был небольшой человек с серым треугольным лицом и козлиной бородкой. - Меня зовут Гендерсон, Де-Бюк Гендерсон из Бриджпорта, Коннектикут. - Он пожал им руки. - Ну в чем дело, ребята? Все уже в порядке, меня тут все знают. Тут надо быть очень осторожными, ребята, здешний народ обидчивый, ужасно обидчивый... Пойдемте-ка лучше, ребята, выпьем. - Он взял их под руки и поспешно повел по улице. - Я сам был когда-то молод... Да я и сейчас еще молод... Конечно, вам захотелось посмотреть остров... Ну что ж, так и надо, это самый интересный остров на всем Карибском море, только очень отдаленный... Годами не видишь белого лица.
      Когда они дошли до его дома, он провел их через большую оштукатуренную комнату на террасу; там пахло ванилью. Под ними лежали темные холмы, город с редкими огнями, белая громада "Каллао" и светящиеся вокруг нее лихтера. Время от времени к ним доносился стук лебедок и еще откуда-то бессвязная песня.
      Старикашка налил им по стакану рому, потом еще по стакану. На жердочке сидел попугай и все время кричал. Береговой ветер принес с гор густой аромат цветов и растрепал белые волосы старикашки; они космами упали ему на глаза. Он показал на ярко освещенный "Каллао" в кольце лихтеров.
      - Соединенная фруктовая... Соединенная компания воров... Монополисты... Попробуйте поторговаться с ними - ваши лимоны сгниют на пристани; это называется монополией. Вы, ребята, работаете на шайку воров, но это не ваша вина, я знаю. Ну-ка, стаканчики на вас смотрят.
      Каким-то образом вышло, что Ларри и Джо запели. Старик все говорил о прядильных машинах и дробилках для сахарного тростника и все подливал им рому. Они зверски надрались. Они понятия не имели, как они попали на борт. Джо только помнил темноту в кубрике и храп с качающихся коек, потом сон, свалившийся на него, как мешок с песком, и приторный, тошнотный вкус рома во рту.