Листва трепетала в знойном мареве. Каждое дерево готово было загореться, как свечка. Время от времени лес празднует бог весть какой день рождения.
      – Двадцать лет назад было еще хуже, – снова заговорил ты. – Тогда еще между деревьями рос кустарник. Сегодня к этому относятся внимательней.
      Ты шел впереди меня по каменистой дороге, которая через неравные промежутки разделялась на более узкие тропинки. Мы пришли к перекрестку, отмеченному большой обуглившейся корягой. Тут ты как будто заколебался:
      – Места сильно изменились за это время.
      Чуть позже мы вышли к неглубокому оврагу, образующему полянку. На противоположном склоне я заметил почерневшие руины небольшого сооружения из камней и самана. Винсент сказал, что мы пришли, и сел на землю. Поскольку я растерянно оглядывался кругом, как бывает, когда листаешь книгу и не можешь найти страницу, которую точно помнил, он добавил:
      – Ни о чем не напоминает, а?
      Я согласился, что, действительно, ни о чем…
      – Ты стоишь как раз на том месте, где села она. А я был тут, видишь? Сидел на том камне, совсем рядом.
      Я снова кивнул. Его слова долетали ко мне сквозь посверкивающее стекло сумерек, в которых стрекотали цикады. Небо было сделано из очень твердого и ломкого материала. Винсент продолжал:
      – Я отдал ей пакетики. Все, что купил накануне. Сколько? Уже не помню. Она еще попросила у меня зажигалку. Все остальное – шприц, игла, ложечка и даже немного воды в бутылке – было у нее с собой в холщовой сумке.
      – Вы поговорили?
      – Все, что мы могли друг другу сказать, мы сказали уже давно. Она попросила меня уйти, вот и все.
      – И ты ушел?
      – Да. Она не хотела, чтобы я смотрел на нее за этим занятием.
      – Ты не попытался ее остановить?
      – Нет. Я дал ей слово.
      – Не знаю, смог бы я.
      – Успокойся, – с усмешкой сказал Винсент. – Тебя никто ни о чем не просил.
      Он встал, приглашая меня идти назад. Мы вернулись к машине. По дороге он сказал мне еще:
      – Ей нужно было побыть одной, по крайней мере в ту минуту. Она больше не могла подвергаться взглядам, суждениям, желаниям то тех, то других. Я, наконец, понял, до какой степени ей нужно было побыть одной, единственный раз в жизни. Это и дало мне силы оставить ее. Когда я пришел к машине, то увидел дым, который начал подниматься вон там, над верхушками деревьев, и понял, что Анаис получила избавление.