Элизабет Уэйкфилд неподвижно лежала на высокой и узкой больничной кровати.
      «Как мертвая», – подумала ее сестра Джессика.
      Она смотрела на распростертое тело Элизабет, не подающее никаких признаков жизни, и слезы струились по ее щекам. День за днем сидела Джессика у изголовья своей сестры в больнице имени Джошуа Фаулера и ждала, когда она придет в сознание.
      – Лиззи, Лиззи, услышь меня, пожалуйста, – рыдая, повторяла Джессика, – ты не можешь умереть.
      До той ужасной дорожной катастрофы, приведшей Элизабет на больничную койку в состоянии тяжелейшей комы, этих красивых шестнадцатилетних девушек было очень трудно отличить друг от друга. Когда в солнечном калифорнийском городке Ласковая Долина люди видели высокую девушку с выгоревшими на солнце белокурыми волосами и блестящими зеленовато-голубыми глазами, они знали, что это одна из близнецов Уэйкфилд, но не всегда могли точно сказать, какая именно.
      Теперь контраст был настолько разителен, что у тех, кто это видел, сердце разрывалось от жалости. Элизабет, еще недавно полная жизни и пышущая здоровьем, лежала мертвенно-бледная, застывшая в пугающей неподвижности. Сейчас в ней с трудом можно было узнать жизнерадостную девушку, какой она была всего несколько дней назад. Что же до Джессики, то хотя ее юная и свежая красота по-прежнему притягивала взгляд, но глаза были красными от слез, а лицо омрачено тревогой, болью и печалью, которые, казалось, застыли на нем навсегда.
      Выражение глубокого горя не сходило с лица Джессики с тех пор, как ее сестру принесли в реанимационную палату после автодорожной катастрофы. Джессика сопровождала Элизабет в машине «скорой помощи». Их родители, Нед и Элис Уэйкфилд, и старший брат Стивен немедленно примчались в больницу. Сами в шоке от происшедшего, они были напуганы выражением лица Джессики и пытались убедить ее в том, что Элизабет поправится. Но дни шли, а сознание так и не возвращалось к Элизабет.
      Джессика медленно опустилась на стул рядом с кроватью. Взглянув на медицинское оборудование, она вздрогнула. Капельница была понятна: из нее в руку Элизабет поступают питательные вещества, необходимые для поддержания жизни. Но все другие трубки и устройства наполняли ее страхом.
      Взяв в свои руки безжизненную руку Элизабет, Джессика заговорила голосом, полным мольбы:
      – Лиззи, ты же знаешь, как я люблю тебя, как все тебя любят. Тебя все любят гораздо больше, чем меня. Ты просто не можешь умереть, Лиззи. Я не смогу без тебя.
      Рука Элизабет оставалась такой же неподвижной. Не было ответного пожатия, не было подрагивания век. Не было абсолютно ничего.
      Внезапно Джессика почувствовала чью-то руку на своем плече. В испуге она подняла голову. На нее смотрело доброе лицо с мягкими карими глазами.
      – Мисс Уэйкфилд?
      – Да.
      – Я заметил сходство.
      Джессика устремила глаза на мужчину в белом больничном халате, в страхе ожидая, что он сообщит ей что-то плохое.
      – Я хорошо понимаю, как тебе больно видеть свою сестру в таком состоянии.
      – Я так беспокоюсь!
      Мужчина наклонился, и его лицо оказалось на одном уровне с лицом Джессики.
      – Джессика, мы делаем для Элизабет все, что возможно. Мы прилагаем все усилия для того, чтобы она поправилась. Ты меня понимаешь?
      Она молча кивнула. Что он хотел этим сказать? Что с Элизабет будет все в порядке или…
      – Меня зовут Джон Эдвардс. Я нейрохирург, лечащий врач твоей сестры.
      – Доктор Эдвардс?
      – Правильно, Джессика. Твоя сестра находится в коматозном состоянии. Ты ведь понимаешь, что это значит?
      – Это значит, что Лиз умрет! – голос Джессики дрогнул, и она зарыдала с таким отчаянием, как будто ее сердце разрывалось на части.
      Она почувствовала, что сильные руки осторожно, но настойчиво трясут ее за плечи.
      – Перестань, Джессика. Слезы твоей сестре не помогут. Элизабет нужна вся твоя сила, а не слезы.
      Джессика подняла к нему заплаканное лицо:
      – Вы не понимаете!
      – Я хорошо понимаю, как ты расстроена.
      – Вы не понимаете, доктор Эдвардс, – повторила она, – это моя вина, все это моя вина.
      – Джессика, ты была за рулем машины, которая столкнулась с мотоциклом?
      – Нет, конечно, нет.
      – Почему же тогда это твоя вина? – мягко спросил он.
      – Потому что я должна была ее подвезти. Я поступила, как эгоистка, и уехала без нее. Поэтому она вынуждена была ехать с Тоддом на его мотоцикле. Если бы я подождала, она бы не… Ох, я должна была подождать. Это моя вина!
      Доктор Эдвардс обхватил руками ее лицо и, подняв его, заставил посмотреть ему в глаза.
      – Джессика, дорожные происшествия, к сожалению, случаются. И не всегда в них кто-то виноват. И сейчас нам совсем не важно, кто виноват. Нам важно вернуть Элизабет. И мы должны это сделать. Вы все – ты, твой брат и твои родители должны вернуть Элизабет к жизни. Я помогу, Джессика, но все зависит от тебя.
      – От меня?
      – Да. Ты самый близкий ей человек. И у тебя есть наибольший шанс пробиться к ее сознанию.
      – Как? Как мне пробиться к ней?
      – Говори с ней. Просто говори.
      Он запустил пальцы в свои темно-каштановые волосы и подошел к окну, глядя в стекло ничего не видящим взглядом. Внезапно он повернулся, и Джессику поразили усталость и печаль на его лице.
      – Джессика, врачи при помощи всяких приспособлений поддерживают в больных жизнь, но не всегда могут воздействовать на их силу воли так, чтобы они захотели вернуться к жизни. Иногда этого так и не происходит, как бы мы ни хотели. Единственное, что мы можем сделать, – это попытаться.
      – Я постараюсь. Я все сделаю для Лиз.
      – Я знаю. Побудь с сестрой, а я загляну позднее и осмотрю ее.
      Когда врач ушел, Джессика опять обратилась к неподвижной фигуре Элизабет.
      – Лиз, ты меня слышишь? Пожалуйста, Лиззи. Это я виновата в том, что с тобой случилось. Ну, может быть, не только я, но я знаю, что ты никогда бы меня не бросила. Я не знаю, как у тебя это получается. Когда ты кому-нибудь обещаешь где-то быть, то ты там обязательно бываешь. Люди могут на тебя положиться. А на меня может положиться только дурак. Лиззи, я обещаю стать более ответственной. Но без тебя мне этого не сделать. Ты должна поправиться, Лиз. Ты мне так нужна.
      Распростертая на кровати фигура оставалась неподвижной.
      – Джес, почему бы нам не спуститься в кафетерий и не выпить по чашке чая?
      Джессика вскочила от неожиданности. В этот момент никого в мире для нее не существовало, кроме сестры, и она даже не услышала, как в комнату вошла Элис Уэйкфилд.
      – Ах, мама, я так боюсь! – воскликнула она, рыдая, и слезы опять потекли по ее щекам.
      – Джес, любимая, ну не плачь ты так. Элизабет не умрет. Мы ей не позволим. Вот увидишь, дорогая. Она обязательно поправится, и все опять будет как раньше.
      Джессике очень хотелось поверить этим словам. А больше всего на свете ей сейчас хотелось повернуть время вспять, к тому роковому вечеру.
      Тогда Инид Роллинз праздновала свое шестнадцатилетие, и все они были приглашены к ней на праздник. Элизабет предполагала отправиться на вечеринку со своим приятелем Тоддом Уилкинзом, но дедушка Тодда в тот вечер тоже отмечал день рождения, и Тодд не мог к нему не приехать. Поскольку Тодд обещал удрать оттуда как можно раньше и вместе с Элизабет отправиться в загородный клуб, она не особенно огорчилась и поехала к Инид с Джессикой и сопровождавшим ее на этот вечер Брайаном. Она даже не очень расстроилась, когда Тодд позвонил ей в разгаре вечеринки, чтобы сказать, что будет позднее, чем предполагал. Но когда праздник закончился, а Тодд так и не объявился, она по-настоящему рассердилась.
      И все же она так любила Тодда, что не могла долго злиться на него, особенно после того, как узнала, где он был. Тодд договаривался с кем-то о продаже своего мотоцикла. Элизабет сначала просто не могла в это поверить. Тодд с раннего детства мечтал о таком мотоцикле. А теперь он решил его продать, потому что этот мотоцикл создавал много проблем в их с Элизабет отношениях, а Элизабет он очень любил.
      Лиз взглянула на мотоцикл другими глазами. И он как-то сразу перестал ее пугать, как перестала пугать мысль о том, что сделают ее родители, если узнают, что она на нем прокатилась. На какую-то минуту она задумалась. Раз Джессика уехала без нее, она никак не могла доехать до «Каравана», клуба, куда после вечеринки отправились все остальные ребята. Положение казалось просто безвыходным. Если только…
      И она приняла решение – наверное, самое худшее в своей жизни. Она села на мотоцикл.
      Как прекрасно мчаться, сидя позади своего любимого, на мотоцикле, наклоняющемся на виражах дороги, навстречу теплому ветру, развевающему волосы! И она даже не заметила несущийся прямо на них потерявший управление фургон. А потом уже было слишком поздно.
      – Лиз, пожалуйста, ответь мне, – умоляла сестру Джессика, сидя у ее изголовья. – Что, если я скажу, что это только моя вина? Мы с тобой заключим договор, Лиззи. Я возьму на себя всю вину, и ты будешь жить. Что ты скажешь на это?
      Ответа не было.
      Отчаяние и безнадежность охватили Джессику.
      – Где же справедливость? – воскликнула она. – Этот чертов Макалистер остался цел и невредим, врезавшись со своим фургоном в мотоцикл Тодда. И Тодд тоже не пострадал. А ты лежишь в коме, хотя совсем этого не заслужила. Ах, Лиз, как я хочу, чтобы все было, как прежде. Я снова бы поддразнивала тебя и называла писательницей. Ты ведь никогда не сердилась на меня за это, правда? Ты всегда понимаешь меня, как никто другой, Лиз. Ты понимаешь меня даже лучше, чем я сама. Я думаю, что именно в этом заключается вся разница между нами. Ты всегда можешь понять других людей и сделать так, чтобы они почувствовали себя счастливыми.
      Несколько минут Джессика сидела молча, в отчаянии от своей беспомощности.
      – Черт возьми, Лиз, ну очнись! Ты не можешь так поступить со мной. Ты очень хорошо знаешь, что я не могу без тебя обойтись. Ты поступаешь эгоистично, и я тебя никогда не прощу, если ты умрешь!
      Ей казалось, что все слезы уже выплаканы, но они вдруг потекли снова.
      – Нет, Лиз! Я просто свинья, что говорю с тобой так!
      – Джессика!
      Она резко повернулась и увидела доктора Эдвардса, озабоченно смотревшего на нее.
      – Джессика, когда я просил тебя разговаривать с Элизабет, я не это имел в виду.
      – Я сделала что-то неправильно?
      – Не то чтобы неправильно, но не то, что я имел в виду.
      – А что я должна делать?
      – У меня появилась идея, Джессика. – Он ободряюще ей улыбнулся и взъерошил ее выгоревшие на солнце волосы. – Не говори ей о своей вине. Говори о семье, школе, мальчиках – о чем хочешь. Просто болтай, как если бы ты знала, что она поймет тебя и ответит.
      – И это выведет ее из комы?
      – Я ничего не обещаю, Джессика. Может быть, да, может быть, нет. Но попытаться-то стоит?
      – Я сделаю все, если это поможет Лиз.
 
      В течение двух следующих дней Джессика беспрерывно бомбардировала сумеречное сознание Элизабет многочисленными воспоминаниями.
      – Помнишь, как я пыталась отбить у тебя Тодда? Я бы просто убила всякую девчонку, которая только попробовала бы проделать это со мной. Но ты не такая. Ты была согласна отойти в сторону, если бы я действительно нравилась Тодду. Но он всегда любил только тебя, Лиз, и он был абсолютно прав, выбрав тебя. Тебя все любят – и это неудивительно. Ты очень хорошая и добрая, и ты всегда думаешь о других. Взять хотя бы Инид Роллинз. Ведь она зануда, каких свет не видел. Но она твоя подруга, и ты всегда ее защищаешь. Когда я всем разболтала ее секрет, ты правильно сделала, что заступилась за нее. Теперь мне стыдно, что я так себя вела, Лиз, и я обещаю, что я никогда не буду распускать сплетни про Инид, никогда!..
      – Ты не обидишься, если я скажу кое-что про то, как ты пользуешься косметикой, Лиз? Не пойми меня неправильно, ты всегда выглядишь хорошо, но если ты подкрасишь ресницы чуть потемнее и положишь чуть больше румян на скулы, ты будешь просто неотразимой. А как ты одеваешься? Джинсы и блузки на пуговицах – это, конечно, неплохо, но иногда ты становишься слишком консервативной. Когда ты выйдешь отсюда, нам с тобой придется отправиться за покупками. Я помогу тебе выбрать действительно эффектные вещи, хорошо?..
      – Ты обязательно поправишься, Лиз. Я просто уверена в этом. И ты опять вернешься ко всем своим школьным делам. Ты до сих пор лучший репортер «Оракула». Никто не мог лучше тебя вести эту рубрику – «Глаза и уши». У тебя всегда это получается весело и необидно. Ты знаешь, Лиз, я готова поспорить, что это единственная в мире колонка светских сплетен, куда люди действительно хотят попасть. У тебя никто никогда не выглядит плохо. И мне теперь совестно, Лиз, мне действительно стыдно, что я пыталась уговорить тебя написать обо мне только потому, что я твоя сестра. Я клянусь, что никогда больше этого не сделаю.
      – Ох, Лиззи, – голос Джессики упал до шепота, – проснись, пожалуйста. Если только ты проснешься, я сделаю для тебя все, что ты захочешь. Я буду твоей рабыней до конца жизни…
      Джессика в изнеможении опустила голову на кровать. Она услышала какой-то звук и, подняв голову, обернулась. Но она по-прежнему оставалась одна с Элизабет. В комнате никого больше не было. Звук послышался снова, и Джессика пыталась сообразить, откуда он.
      Тихий стон исходил от лежащей на кровати неподвижной фигуры.
      – Лиз?
      Джессика выбежала в коридор.
      – Мама! Папа! Доктор Эдвардс! Кто-нибудь! Она очнулась!
      Через несколько секунд в палате Элизабет собралась небольшая толпа. Элис и Нед Уэйкфилд были так взволнованы, что едва могли дышать, пока доктор Эдвардс осматривал Элизабет.
      Он выпрямился и, улыбаясь, повернулся к ним.
      – Я думаю, ваша дочь решила вернуться к нам.
      – Доктор Эдвардс, вы самый замечательный человек во всем мире! – воскликнула Джессика.
      – Это во многом твоя заслуга, Джессика.
      – Моя?
      Джессика вся трепетала от переполнявших ее гордости, облегчения и огромной радости. Элизабет пришла в себя, и она, Джессика, ей в этом помогла!
      Элис Уэйкфилд склонилась над кроватью.
      – Лиз? Дорогая, мы все здесь, с тобой. Ты нас слышишь?
      Веки Элизабет задрожали, но и только.
      – Доктор?
      – Пусть попытается Джессика, миссис Уэйкфилд. У нее есть особый способ общения с сестрой.
      Чувствуя, что все глаза устремлены на нее, и вся светясь от счастья, Джессика подошла к кровати. Все будет замечательно, она просто знала это.
      – Лиз! Эй, Лиззи, пора просыпаться.
      Глаза Элизабет полностью открылись. Она пристально посмотрела на сестру и облизнула пересохшие губы.
      – Джессика!

      – Привет, Лиз, твоя любимая сестра наконец-то здесь!
      Джессика впорхнула в больничную палату с вечерней сумочкой в одной руке и большой холщовой сумкой в другой. Но она замерла на месте, увидев, что Элизабет плачет. Уронив сумки на пол, Джессика бросилась к кровати.
      – Лиз, что случилось? У тебя что-нибудь болит? Я позову сестру, доктора!
      «Господи, не дай случиться рецидиву», – молила она про себя.
      Элизабет закрыла лицо руками и зарыдала.
      – Нет, не зови никого. Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел, Джес, – проговорила она, плача.
      В полной растерянности Джессика опустилась на стул.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      Элизабет отняла руки от лица и села на кровати.
      – Посмотри на меня. Ты только посмотри на меня!
      Джессика внимательно смотрела на сестру, пытаясь понять причину ее слез. Лицо Элизабет было немного бледным, но ведь нельзя выглядеть цветущей, лежа на больничной койке. Ее зеленовато-голубые глаза не искрились, как раньше, но время и отдых все приведут в норму. Джессика должна была признать, что и белокурые волосы Элизабет, обычно блестящие и волнистые, теперь свисали слипшимися прядями, но все это казалось сущими мелочами, из-за которых глупо было огорчаться, особенно после свершившегося чуда возвращения к жизни.
      Все еще теряясь в догадках, Джессика попросила:
      – Пожалуйста, скажи мне, почему ты плачешь?
      – А ты бы не плакала с такой внешностью, как у меня? – срываясь на крик, ответила Элизабет.
      Джессика застыла в изумлении.
      – С такой внешностью, как у тебя?
      Джессика была в полной растерянности. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь пришел и помог ей разобраться с этим.
      – Лиз, – сказала она мягко, – у нас с тобой одинаковая внешность. Мы ведь близнецы, ты помнишь это?
      – Конечно, помню, – выпалила Элизабет, сузив глаза от злости, – что ты пытаешься доказать мне, Джес? Что я стала глупой или, может быть, ненормальной, потому что получила удар по голове?
      – Ради Бога, Лиз, я не говорю, что ты ненормальная, – запротестовала Джессика, – ты попала в автокатастрофу и только три дня назад вышла из коматозного состояния. Тебе повезло, что ты осталась в живых.
      – С такой внешностью?
      «Я не могу в это поверить», – подумала Джессика.
      Элизабет была действительно озабочена своим видом. Это показалось немного непривычным и странным, но одновременно переполнило ее радостью. И, конечно, она почувствовала огромное облегчение, убедившись, что слезы сестры не были вызваны ухудшением ее состояния. Озабоченность по поводу внешности – это было то, что Джессика легко могла понять.
      – Ну вот и хорошо, что я здесь, Лиззи, потому что в этой сумке есть все, что тебе нужно.
      Джессика подняла холщовую сумку и вытряхнула на кровать ее содержимое.
      – У нас с тобой есть потрясающий сухой шампунь.
      Элизабет сморщила нос.
      – Сухой шампунь?
      – Я знаю, что он не так хорош, как настоящий, но он поможет вернуть жизнь твоим волосам. Верь мне. – Джессика понимала, что говорит слишком быстро и чересчур бодрым голосом, но не могла остановиться.
      Она не могла допустить, чтобы Элизабет опять начала плакать.
      – А еще я принесла косметику, одеколон, лосьон – все что нужно. Давай-ка начнем. Мы не можем терять времени, потому что Тодд должен быть здесь с минуты на минуту. Я знаю, ты захочешь, чтобы твой любимый Тодд увидел, как чудесно ты выглядишь.
      – Тодд сюда придет? – Элизабет вжалась в подушки.
      Отвернувшись, Джессика не заметила выражения панического испуга, промелькнувшего на лице сестры.
      – Это чудесно, правда? Врачи сказали – только члены семьи, но я их убедила, что визит Тодда будет иметь терапевтический эффект.
      Джессика не сказала Элизабет, что Тодд ухитрялся потихоньку заглядывать к ней в палату, когда она лежала в коме. У Джессики было такое чувство, что сестре не понравилось бы узнать о том, что Тодд видел ее в том состоянии.
      Джессике понадобилось пятнадцать минут, чтобы привести в порядок волосы Элизабет и наложить косметику. Наконец она отступила назад, чтобы оценить результаты своей работы, прежде чем вручить Элизабет маленькое зеркало.
      – Теперь можешь поблагодарить меня, Лиз. Заплатишь позднее, – дурачилась Джессика, довольная тем, как преобразилась Элизабет.
      Некоторое время Элизабет разглядывала себя в зеркале, а затем нахмурилась.
      – Я все-таки слишком бледная. А глаза просто неживые, – пожаловалась она.
      – Ты выглядишь прекрасно, – запротестовала Джессика.
      – Дай-ка мне румяна и глянцевую помаду, – потребовала Элизабет, – и тушь для глаз тоже.
      Джессика пожала плечами и, порывшись в косметичке, вручила Элизабет несколько флаконов и тюбиков. Не теряя времени, та добавила румян, ярче накрасила губы, темнее – ресницы, подвела глаза и наложила тени.
      – Как ты думаешь, получше стало? – спросила она Джессику, сидевшую с открытым от изумления ртом.
      Элизабет никогда так ярко не красилась.
      – Ну а что я могу надеть, кроме этого липкого тряпья? – спросила она, сбрасывая с себя больничную рубашку.
      – Твою рубашку, твою любимую ночную рубашку! Я принесла ее.
      Джессика стала лихорадочно рыться в содержимом своей сумки. Наконец она торжественно вынула из нее какой-то сверток. В нем была основательно поношенная белая трикотажная ночная рубашка с логограммой Калифорнийского университета – любимая рубашка Элизабет. Сколько бы Джессика ей раньше ни говорила, что эта рубашка напрочь лишена какой-либо сексуальной привлекательности, Элизабет всегда отвечала: «Успокойся, Джес. Это моя рубашка, и мне она нравится».
      Сейчас она молча смотрела на рубашку.
      – Ты думаешь, что я надену на себя это, когда здесь весь день толкутся интерны и врачи? Ты, должно быть, шутишь. Почему ты не принесла мне что-нибудь более сексуальное?
      – Ты хочешь что-нибудь более сексуальное? – спросила пораженная Джессика.
      – А что, в этом есть что-то противоестественное?
      – Конечно, нет! Я думаю, это просто замечательно! Сегодня после обеда я принесу что-нибудь фантастическое, но до тех пор побудь в этой рубашке.
      – Я думаю, она сойдет для посещения Тодда, – пробормотала Элизабет. – Помоги мне натянуть ее.
      В полной растерянности Джессика помогла Элизабет переодеться. Она была рада тому, что ее сестра наконец-то поняла толк в косметике и одежде, но никак не могла уяснить причину такой резкой перемены.
      – Я пойду в комнату посетителей. Может быть, Тодд уже пришел.
      Джессика сразу заметила Тодда. Высокий широкоплечий баскетболист нервно ходил взад и вперед по маленькой комнате.
      – Тодд!
      – Джес, как она? – спросил он, волнуясь. – Как она себя чувствует? Она ненавидит меня? Ты уверена, что она хочет видеть меня?
      – Не так быстро, Тодд. Отвечаю на первый вопрос: кажется, она чувствует себя хорошо.
      – Кажется?
      – Может быть, ты дашь мне закончить? – вздохнув, спросила Джессика; в голосе ее послышалось раздражение. – Лиз в самом деде чувствует себя неплохо. Доктор сказал, что ты можешь побыть у нее десять-пятнадцать минут, так как она быстро устает. И я уверена, что она не ненавидит тебя, Тодд.
      – Что-то не так, и ты не хочешь мне сказать.
      – Не выдумывай. Скоро она будет чувствовать себя отлично, просто отлично, – сказала Джессика. – Иди к ней.
      Тодд заглянул в палату Элизабет. Она лежала так тихо, что сначала ему показалось, что она спит. Но она открыла глаза и посмотрела на него.
      – Привет, Тодд.
      – Привет, как ты себя чувствуешь?
      Тодду захотелось подойти и обнять ее, но почему-то он не посмел.
      – В общем, неплохо.
      Тодд подошел к кровати и взял Элизабет за руку.
      – Ты выглядишь прекрасно. – Она показалась ему такой хрупкой и беспомощной, что глубокое чувство вины вновь захлестнуло его.
      «Это все из-за меня, – подумал он. – Неужели она сможет простить меня когда-нибудь?»
      – Я думала, что у баскетболистов хорошее зрение, Тодд, – сказала она, освобождая свою руку из его руки, чтобы поправить волосы. – По десятибалльной шкале я еще не дотягиваю до единицы.
      – Для меня ты всегда выглядишь на десятку, Лиз, – горячо заверил он. – А в той катастрофе…
      – Я не хочу говорить об этом.
      – Я хотел только сказать, как я виню себя и…
      – Это все в прошлом, Тодд. Давай забудем об этом, ладно? – Стараясь не глядеть на него, она стала разглядывать свои руки, беспокойно теребившие одеяло.
      – Я не хочу расстраивать тебя, Лиз, но…
      – Тодд, я очень устала, – вздохнув, сказала Элизабет и закрыла глаза.
      – Ох, ну конечно, извини, Лиз. Я забываю о твоем состоянии. Тебе нужен отдых. Я ухожу.
      Тодд вышел в холл, где Джессика ждала его, беседуя с доктором Эдвардсом.
      – Извините меня, молодые люди, я должен пойти и осмотреть свою пациентку, – сказал доктор.
      – Ну как она тебе показалась? – нетерпеливо спросила Джессика, как только они с Тоддом остались одни.
      – Нормально, я думаю. Она была очень молчалива, почти ничего мне не сказала.
      – Господи, ну у нее же нет сил, она устала.
      – Да, она сказала мне, что чувствует себя усталой. Но мне показалось, что ей было скучно со мной и она с нетерпением ждала, когда я уйду.
      – Ну, вы, парни, – странный народ, – сказала Джессика сердито. – Лиз только что вышла из комы, а ты хочешь, чтобы она шутила и смеялась, как будто ничего не случилось.
      В это время в холле послышался смех Элизабет.
      – Ты права, Джес. И потом, возможно, разговаривать с врачами намного интереснее, чем с баскетболистами.
      Тодд быстро подошел к лифту и нажал кнопку вызова.
      Джессика на цыпочках подошла к палате Элизабет и, осторожно приоткрыв дверь, заглянула в нее. Элизабет ничуть не выглядела усталой. Она не только сидела на постели, но и улыбалась доктору Эдвардсу. Если бы Джессика не знала, что кокетство совсем не свойственно Элизабет, она могла бы поклясться, что ее сестра кокетничает с доктором.
 
      Через три недели после катастрофы Элизабет выписали из больницы со строжайшим предписанием доктора Эдвардса приступить к занятиям в школе не раньше, чем через две недели.
      Элизабет весело рассмеялась, когда, войдя в дом, она увидела, что гостиная украшена лентами, воздушными шарами и огромным транспарантом, возвещавшим: «Добро пожаловать домой, Лиз».
      – Это, должно быть, твоя работа, Джес, – догадалась Элизабет.
      – От своей вины не отказываюсь, – засмеялась Джессика. – Тебе нравится?
      – Джес сегодня почти не спала, делая транспарант, – сказала Элис Уэйкфилд, обнимая Джессику.
      – А меня она заставила надувать шары. Говорит, у юристов это особенно хорошо получается, – добавил Нед Уэйкфилд.
      – Ты не думаешь, что я перестаралась? – спросила Джессика. – Я хотела, чтобы день твоего возвращения домой был праздником.
      – Ты, Джессика Уэйкфилд, в чем-то перестаралась? Такая нелепая мысль никогда не приходила мне в голову, – весело ответила Элизабет.
      – Мне надо было пригласить духовой оркестр и группу скандирования.
      – Тогда бы ты действительно перестаралась.
      – Я думаю, что нам пора уложить тебя в постель, дорогая, – сказала Элис Уэйкфилд, положив руку на плечо дочери.
      – Мама, ну не приставай ты ко мне с этим отдыхом!
      – Но доктор велел…
      – Ох, ну ладно, – проворчала Элизабет и, сопровождаемая матерью, стала подниматься по лестнице.
      Джессика обратила к отцу свое обеспокоенное лицо.
      – Не волнуйся, Джес. Лиз просто требуется какое-то время, чтобы прийти в себя, вот и все, – заверил он ее.
 
      – Какая ужасная скука! – жаловалась Элизабет Джессике, вернувшейся из школы.
      – Только не говори мне, что тебе надоело отдыхать. Я бы с тобой с удовольствием поменялась местами, особенно во время урока естественных наук, – смеясь, сказала Джессика.
      – Сидеть пять дней подряд перед телевизором, по которому показывают мыльные оперы и спортивные программы – что может быть скучнее? – пробормотала Элизабет.
      – А как насчет всех этих книг? – Джессика показала на стопку книг в мягких обложках на письменном столе Элизабет. – Ты всегда жаловалась, что у тебя не хватает времени для чтения.
      – И ты считаешь это хорошим развлечением? – выпалила Элизабет.
      – Ну не заводись, Лиз. Лично мне книги никогда не заменяли развлечений, но тебе-то всегда нравилось чтение.
      – Может быть, наступило время, когда мне следует меньше читать, а больше радоваться жизни, Джес. Как ты думаешь?
      Джессика наклонила голову набок и постучала по ней ладонью, как пловец, пытающийся вылить воду из ушей.
      – Мне кажется, я стала плохо слышать. Ты действительно моя сестра, чьим девизом всегда было: «Делу – время, потехе – час», – та самая сестра, которая не уставала повторять мне, что я должна больше заниматься?
      – Будет тебе, Джессика, ты делаешь из меня просто зануду, – сказала Элизабет, взбивая подушку. – Все это время после выписки из больницы я торчала дома безвылазно. За эти пять дней я просто одурела от скуки, сидя у телевизора. Теперь у меня появилась идея. Вечеринка! Вот что нам нужно! Вот что нужно мне!
      – Прекрасно! Но подожди, Лиз, ты не можешь поехать в гости, тебе пока не следует выходить из дома.
      – Еще одна неделя, и все, Джес. Тогда меня выпустят под честное слово, и, значит, тогда будет вечеринка, хорошо?
      – Хорошо, хорошо, дай мне минутку подумать. – Джессика прошлась по комнате, засунув руки в задние карманы джинсов. – Я слышала, что Лила Фаулер собирается устраивать вечеринку. Я поговорю с ней завтра.
      – Забудь про Лилу. Я говорю о нашей вечеринке, Джес.
      – О нашей?
      – А почему бы и нет? Мы уже несколько месяцев не устраивали приемов у бассейна. Мама и папа наверняка согласятся. Мы можем сказать им, что это будет иметь… какой медицинский термин ты употребляла?
      – Терапевтический эффект.
      – Правильно. Эта вечеринка будет иметь для меня терапевтический эффект.
      Ничто другое не могло сделать Джессику счастливее. В первый раз она и Элизабет были едины в выборе развлечений.
      – Мне это нравится, Лиз. Очень нравится. Мы пригласим всех стоящих ребят. Это будет чудесно. – Она немедленно стала составлять список гостей. – Ну, кого из девочек мы пригласим, Лиз? Конечно, Лилу и Кару Уокер. – Джессика назвала двух сестер, состоящих вместе с ними в обществе «Пи Бета Альфа». – И я думаю, что ты захочешь позвонить Инид Роллинз.
      – А зачем нам вообще приглашать каких-то девчонок? Я думаю, что приглашенным мальчикам вполне будет достаточно сестер Уэйкфилд.

      – Что ты сказала? – Джессика не могла поверить собственным ушам. – Лиз, это несерьезно. Мы никак не сможем этого сделать.
      – Почему?
      – Ну, во-первых, потому что… – Джессика пыталась придумать убедительную причину.
      Вообще-то она сама – а уж никак не Элизабет! – всегда мечтала о подобной вечеринке. Но здравый смысл, тем не менее, возобладал, и Джессика сказала:
      – Лиз, мы не сможем этого сделать, потому что все знакомые девчонки нас возненавидят. И перестанут приглашать к себе. А мальчишки никогда не зовут гостей. Так что мы останемся в дураках. Ведь так?
      – Ладно, мы пригласим нескольких девочек, – согласилась Элизабет.