Глава 1

Округ Джонсон, Нью-Йорк

1818 год

Снежная буря дала Саре прекрасную возможность улизнуть из Ньютаун-Фоллз никем не замеченной.

Сгустившаяся ночная темнота облегчила ей бегство — она двигалась посередине опустевшей Мейн-стрит сквозь отчаянный яростный холодный ветер и слепящий снег. Это помогло ей вернуться домой в одинокую хижину, которую она делила со своей теткой на окраине городка. Нагруженная, как ломовая лошадь, мешками и сумками с продовольствием и всем необходимым для работы швеи, притороченными к спине, она крепко держала в руках закутанный в полотно фонарь, чтобы освещать себе путь на окраине города.

Опасаясь, что ткань, окутывавшая ее фонарь, свалится с него и свет фонаря привлечет чье-либо внимание или что случится что-нибудь еще худшее, например, что она прольет ламповое масло на свой плащ и он загорится, если она потеряет равновесие и поскользнется на неровной обледеневшей дороге, она осторожно двигалась мимо неосвещенных фасадов магазинов, складов и домов, где была нежеланной гостьей, потому что ее больше не считали порядочной женщиной.

Даже четыре года спустя неотвязные воспоминания о скандале, давшем пищу сплетням в городке Ньютаун-Фоллз, все еще терзали ее душу.

Ледяной ветер жалил щеки, рвал плащ и испытывал ее решимость. У нее возникло искушение попросить на ночь пристанища у кого-нибудь из немногих оставшихся в городке друзей, но она знала, что не имеет на это права. Ей не оставалось ничего другого, как вернуться сегодня же вечером домой. Она мечтала о таком уединении, где не было бы ни сплетен, ни перешептываний о происшедшем скандале.

Она чувствовала, что слезы отчаяния готовы брызнуть из ее глаз, и, собрав все свои силы, заставила себя сдержаться. Она не могла ничего изменить и понимала, что ей предстоит жить в городке и ежедневно встречаться с теми, кто осуждал и винил ее.

Совершенно продрогшая, она направилась к лесу, окружавшему городок, чтобы сократить путь домой, запоздало пожалев, что не надела снегоступы. Ее сапожки уже обросли корой из снега и льда, она поскользнулась, и груз на ее спине сместился. Она попыталась восстановить равновесие, но при этом чуть не уронила свой фонарь и едва не упала. Сара тяжело дышала, втягивая в легкие ледяной воздух. Приостановившись, чтобы восстановить дыхание, она бросила взгляд на узкую тропинку, уводившую от главной дороги.

Вдоль дороги стояли освещенные дома, но их было трудно разглядеть сквозь обильно падающий снег. С сильно бьющимся сердцем Сара поправила ремни на плечах и ускорила шаг, стараясь поскорее добраться до леса, чтобы ни с кем не встретиться.

Вот осталось только два дома. Потом только один.

Она уже облегченно вздохнула, но тут дверь последнего дома открылась.

Прямо перед Сарой на покрытой снегом тропинке возникли смеющиеся Дженни Мейерс, Мэри Грейс Хортон и Анна Клейтон, и ей не оставалось ничего другого, как только, взяв себя в руки, встретиться лицом к лицу с женщинами, чего она так старалась избежать.

— Сара Бейли? Что ты делаешь в городе?

Она вздрогнула, но заставила себя не опустить головы и держаться прямо:

— Я иду домой. Удивительно, что вы отважились выйти из дома в такую бурю.

Дженни рассмеялась:

— Абигайль на следующей неделе выходит замуж. Нам надо закончить ее свадебное одеяло, которое мы должны выстегать.

— А кого ты навещала в городе на этот раз? — спросила Мэри Грейс.

В ее вопросе были обычная для нее язвительность и явный намек.

— Должно быть, она приходила получить работу у миссис Данлэп, — предположила Анна, указывая на два мешка за спиной Сары. — Все хотят приготовить новые туалеты, чтобы в следующем месяце достойно выглядеть на вечере в честь возвращения капитана Хэйса.

Дженни вздохнула:

— Представьте себе! Герой войны возвращается, чтобы жить здесь, в Ньютаун-Фрллз. И, как случайно стало известно, он холостяк, которому потребуется жена, как только он устроится в своем поместье.

— А может, он приедет с женой, — предположила Анна.

— Он не женат. Он даже не помолвлен, — уверенно вставила Мэри Грейс.

— Хотела бы я знать, красив ли он…

— Не глупи, Дженни. Он знаменит, богат и уважаем, что значительно важнее. — Мэри Грейс отвернулась от подруг и устремила свой презрительный взор на Сару. — Миссис Данлэп поручила тебе сшить для меня черное бархатное платье? Ты умеешь творить чудеса иглой, даже если…

— Да, эту работу она доверила мне, — ответила Сара, втайне надеясь, что блестящий капитан Хэйс так же хорошо подготовлен к атаке на него самых достойных молодых женщин города, как и во время войны, когда он сражался с британскими кораблями.

На лице Дженни отразилось волнение.

— А как насчет моего платья? Того самого, из красного с синим шелка?

Сара кивнула, и перед ее мысленным взором мелькнул кричащий туалет, заказанный Дженни.

— На следующей неделе оно будет готово к первой примерке. Твое тоже, — обратилась она к Анне, самой миролюбивой из этих молодых женщин.

Анна плотнее запахнула свой плащ с капюшоном и посмотрела на белое как мел небо:

— Я искренне надеюсь, что твоя тетя уехала в Дейтон до начала бури. Ведь это первый ребенок моей сестры…

— Тетя Марта отправилась туда еще утром.

— Значит, ты целый месяц будешь одна, — заметила Мэри Грейс.

Сара поправила груз на своей спине:

— У меня так много шитья, что все это время уйдет на работу. А тетя Марта никогда не отказывает тем, кто нуждается в помощи повитухи.

— Какая удача для женщин, которых она пользует, — откликнулась Мэри Грейс. — Особенно если они живут недалеко от нее.

Тяжело вздохнув, Сара удержалась от того, чтобы проглотить приманку.

— Мне предстоит еще долгий путь, — пробормотала она.

И, не сказав больше ни слова, она прошла мимо них по глубокому снегу и продолжила свой путь уже по лесу.

Если в чем Сара и была виновата, так только в том, что оказалась слишком доверчивой, приняв предложение Уэбстера Чендлера. Но молодые женщины, с которыми она только что рассталась, не были склонны верить ей больше, чем любой другой житель города.

По прошествии четырех лет было бессмысленно спорить и переубеждать тех, чье мнение уже укоренилось. Ходили слухи, что она отдалась своему жениху и что ее тетка использовала свое искусство повитухи, чтобы избавить Сару от последствий ее позора и не допустить рождения ребенка — и все это благодаря гнусному, чудовищному предательству Уэбстера.

Когда Уэбстер всего за несколько недель до свадьбы с Сарой разорвал помолвку с ней, чтобы жениться на Олив Бойс, языки заработали и запятнали репутацию Сары. Она надеялась, что ее скандальная слава быстро забудется. Как и другие женщины, чья помолвка была расторгнута, Сара рассчитывала на сочувствие своих друзей и соседей. В конце концов, она могла бы пережить перемену в общественном положении.

Если бы только скандал на этом закончился.

Но, к несчастью, Олив Бойс назвала Уэбстера отцом своего еще не родившегося младенца, что и вызвало их столь стремительный брак. В глазах общества Олив и Уэбстер искупили свой грех, но теперь гнусные слухи приписали Саре тот же грех, что и Олив, утверждая, что она не оттолкнула Уэбстера. Она действительно частенько оставалась с ним наедине, когда ее тетки не было дома. И теперь оказалась уязвимой и бессильной против обвинений, которые раз и навсегда заклеймили ее как падшего ангела, и у нее почти не было надежды восстановить свою репутацию.

Будь Уэбстер человеком чести, он сумел бы положить конец этим слухам и защитил ее честь. Вместо этого он усугубил ее положение тем, что добавил к слухам пикантные детали, тем самым обрекая ее на общественное презрение и одиночество. Все это он делал, чтобы упрочить свое положение за счет ее унижения.

Теперь мало кто верил в то, что она осталась непорочной. Ни один достойный мужчина не стал бы за ней ухаживать, а Уэбстер и по сей день продолжал отравлять ей жизнь, надеясь залезть к ней в постель и потребовать того, в чем она ему так долго отказывала.

Сара не питала никаких надежд на встречу с капитаном Хэйсом. То, что его прибытия ожидали заранее, а ее исключили из планов празднования, только подчеркивало ее место на задворках общественной и светской жизни города. Это событие радовало ее лишь потому, что давало ей шанс заработать в связи со стремлением молодых женщин перещеголять друг друга нарядами.

Сара медленно шла к своему пустому дому. Она больше не беспокоилась, что может встретить кого-нибудь из знакомых. В такую бурю даже Уэбстер не решился бы отправиться на прогулку, и в первый раз за много месяцев Сара не опасалась, что он последует за ней в ее хижину или просто будет ждать на ступеньках, зная, что ее тетки нет дома.

Капитан Томас Хэйс пошевелился и пришел в сознание. Он был завален снегом. Томас Хэйс попытался восстановить в памяти события, обрывки которых проносились в его мозгу.

Он заставил себя подняться на колени и увидел вокруг пропитанный кровью снег.

Он смутно припомнил, что упал и ударился головой, когда попытался идти рядом с охромевшим конем. Вспомнил, что направлялся из своего нового поместья в Нью-Йорк, хотя его и предупреждали об опасности путешествия в бурю.

У Томаса не было сил добраться до имения или до Ньютаун-Фоллз, но и оставаться здесь, на дороге, ожидая какого-то другого путника, было неразумно. Он не знал, куда забрел его конь и где может находиться ближайшее человеческое жилье, но понимал, что должен найти пристанище.

С трудом поднявшись, он все же сумел сохранить равновесие, хотя его ноги дрожали и подгибались. Оглядевшись, Томас Хэйс вдруг заметил какой-то слабый свет.

Он вглядывался во мрак. Снег вихрился, снова и снова окутывая его туманом, и он щурился, изо всех сил стараясь разглядеть источник света, суливший ему пристанище. На какое-то время ему показалось, что этот крошечный лучик света был порождением его больного воображения.

Но нет! Он снова увидел слабый проблеск чуть левее, чем ему показалось сначала, но теперь Томас Хэйс убедился, что этот свет ему не пригрезился. Он действительно существовал. Ошибки быть не могло, и он осмелился сделать несколько робких неверных шагов навстречу этому источнику света, но тот вдруг вновь исчез. Томас испугался, что его падение и ушиб головы повлияли на зрение, но свет снова появился, и это повторялось до тех пор, пока он не осознал, что время от времени свет заслоняют от него толстоствольные деревья.

Спотыкаясь, он все-таки двинулся навстречу этому огоньку. Ему было трудно идти, и он не слишком быстро приближался к источнику света, и все же свет становился ближе, и наконец он понял, что этот источник движется в его сторону. Буря, по-видимому, застала еще одного путника. Должно быть, он направляется к убежищу.

Капитан Хэйс отчаянно старался двигаться быстрее, и наконец его взору явилось волшебное видение — идущий ему навстречу ангел с фонарем в руке. Он тотчас же решил, что это видение порождено его болезненным состоянием, искажающим все доступное взгляду.

Так продолжалось, пока видение не приблизилось к нему. Этот ангел в развевающейся от ветра одежде оказался несколько плотнее эфирных созданий, изображаемых на картинах. Да и вообще этот ангел никак не походил на порождение фантазии. Томасу пришло в голову, что, возможно, это дитя леса было сродни тем морским нимфам, что заманивают моряков в морские глубины и обрекают на смерть, но выбора у него не было, и он последовал за ангелом и его фонарем.

Он надеялся, что не совершает величайшей в жизни ошибки.

«Уэбстер преследует меня до самого дома! И в такую бурю!» Замерзшая и дрожащая Сара не могла сдержать гнева, и сердце ее сильнее забилось от негодования. Некоторое время назад ей послышалось лошадиное ржание, но она приняла это за обман слуха или проделки ветра.

Однако она не могла избавиться от неприятного чувства, что кто-то следует за ней.

Теперь же она явственно слышала звук шагов. Тяжелые шаги раздавались каждый раз, когда ветер на мгновение затихал, будто набираясь сил для нового отчаянного порыва.

Тропинка давно исчезла, заметенная снегом, а до хижины оставалось еще не меньше мили. Сара не рискнула погасить фонарь из страха заблудиться, но если бы ей удалось добраться до дома быстрее Уэбстера, она смогла бы подготовиться к его приходу.

И в порыве отчаяния она ускорила шаг. Если он оказался достаточно решительным, чтобы следовать за ней в такую бурю, ей будет трудно защитить себя от его посягательств. Но все-таки возможно.

На этот раз, оказавшись у ее порога, он встретит совсем другую женщину, не похожую на ту, что ожидает увидеть.

Глава 2

Подойдя наконец к своей хижине, Сара ощутила прилив бодрости. У нее было очень мало времени, и она не могла тратить его даром. Она поставила фонарь посередине комнаты, не снимая плаща и сумок, встала на колени перед печью и из немногих догоравших углей раздула огонь, потом добавила дров, которые хранились тут же, в хижине, перед очагом. Должно было пройти не менее часа, прежде чем единственная комната хижины нагреется.

Сара не могла унять дрожь. Правда, вызвано это было скорее страхом, чем холодом, пронизывавшим ее до костей, и все же она отстранилась от огня, сняла перчатки и положила их рядом с фонарем, чтобы высушить, потом сняла плащ.

Тепло, струившееся от огня, слегка согрело ее, но не могло успокоить. Она знала, что через несколько минут заявится Уэбстер и, возможно, попытается даже применить силу.

Сара могла бы совладать со своим страхом, если бы не воспоминание о последнем визите Уэбстера, когда ей чудом удалось избежать посягательств на ее добродетель. Неожиданное возвращение тетки отрезвило его, но сегодня ночью она была вооружена только собственной решимостью и трезвым умом, чтобы защитить себя.

Она протянула дрожащие руки к огню и закрыла глаза. На этот раз, поклялась она себе, все будет иначе. Она не желала провести остаток жизни в роли жертвы и придумала, как отвратить Уэбстера, заставив его больше не докучать ей. Изгнать его раз и навсегда.

После того как он упал еще несколько раз и на лбу его снова начала кровоточить рана, Томас наконец остановился и прислонился к стволу дерева. Огонек, за которым он следовал, как ему показалось, несколько часов, исчез совсем. Он снова оглядел лес и нигде не заметил никаких отблесков света.

Он сел, прислонившись к дереву. Тело его до того закоченело, что он перестал его чувствовать. Томас не без внутреннего сопротивления признал свое поражение и покорился судьбе.

Не было больше никакого ангела. Не оставалось надежды на спасение. Но он не хотел, он отказывался умирать здесь! Было бы просто позором замерзнуть и умереть в лесу после того, как он выжил на войне и вернулся с нее без единой царапины. Мысль о возможности одержать победу согрела его душу.

И свет вновь появился.

Теперь он был ярче, чем прежде. И горел ровнее. Он струился из окошка маленькой хижины, примостившейся посреди прогалины всего в нескольких сотнях ярдов от него.

Собрав остаток сил, Томас тяжело зашагал по глубокому снегу к хижине. Когда он упал на колени и не смог снова подняться, он пополз. Силы убывали с каждым ударом сердца, но он все-таки продвигался вперед. Дюйм за дюймом по холодному снегу он продолжал ползти даже тогда, когда свет в окошке начал меркнуть.

Предпринятая им попытка позвать на помощь не увенчалась успехом, потому что из его горла вырвался только шепот, заглушенный ветром.

Стул, на который Сара взобралась, шатался, но она все-таки ухитрилась закрыть единственное окно тяжелой драпировкой.

Теперь Уэбстеру будет трудно найти ее хижину. А главное, у нее есть время на то, чтобы подготовиться к моменту, когда он забарабанит в ее дверь и попытается силой ворваться в ее хижину. На этот раз сна сделает все возможное, чтобы он не пожелал остаться. Да и вернуться сюда ему больше не захочется.

Сара села за свой стол, за которым занималась шитьем, взяла ножницы и принялась приводить в действие свой план. Стараясь подавить слезы, она трудилась, но несколько раз ей пришлось прервать работу, потому что руки ее дрожали, и все же в конце концов она закончила свой знаменательный труд. После этого Сара смахнула со стола небольшой щеткой, которой обычно пользовалась, чтобы убирать обрезки тканей и нитки, и бросила в очаг все, что осталось от ее работы.

Она с грустью смотрела, как пламя уничтожает и превращает в пепел остатки ее свадебного наряда. Если она права, Уэбстер теперь сочтет ее слишком обыкновенной, чтобы интересоваться ею и дальше.

Если же она ошибается, то у нее будет достаточно времени, чтобы раскаяться в содеянном.

Теперь в хижине стало тепло и уютно, и Сара быстро переоделась в сухое платье и сменила свои башмаки на пару поношенных кожаных домашних туфель. Промерзшая до костей, она набросила на плечи шаль и спрятала свои кудри под чепчик, а затем уселась перед огнем в качалку. Измученная тяжелой дорогой, опасаясь вторжения, Сара пыталась воспользоваться несколькими минутами отдыха и собраться с мыслями, когда внезапный стук в дверь возвестил о его прибытии.

С бешено бьющимся сердцем Сара пыталась не обращать на стук внимания, но стук повторился с большей силой.

— Убирайся вон!

Она вцепилась в подлокотники своей качалки и стала молить Бога, чтобы он ушел.

Однако стук продолжался. Снова. И снова. Хотя удары и становились слабее, стук повторялся, пока она совершенно не изнемогла от волнения и бессилия. Она понимала, что он не ушел. Он останется и будет пытаться сломить ее волю, раз уж ему не удавалось взломать ее дверь. За последние четыре года это повторялось уже много раз и было ей отлично знакомо. Но обычно он еще выкрикивал ее имя. Испытывая любопытство, Сара встала с места, отдернула драпировку с окна и выглянула.

Снег клубился и мешал ей смотреть, но, как она и полагала, он был здесь. Он скорчился у порога ее хижины, прижавшись всем телом к двери, будто у него не оставалось сил, чтобы встать на ноги.

Жалость к нему пересилила ее страх и смущение. Хотя он и не заслуживал хорошего отношения после того, как сломал ее жизнь, она не могла обречь его на смерть у своего порога. Она не могла позволить ему замерзнуть, и он знал об этом.

Сара опустила занавеску на окне и собрала все силы для последней встречи с ним. Полная решимости раз и навсегда покончить с его попытками добиться своего, она плотнее запахнула шаль и направилась к двери.

В ту минуту, когда она подняла щеколду и открыла дверь, он упал на нее. Руки ее были спрятаны под шалью, поэтому она опрокинулась на спину, и оба они оказались на полу.

Ошалев от внезапного падения и удара, Сара с трудом хватала ртом воздух и не могла подняться, пригвожденная к полу его телом.

— Пусти м-меня, — заикаясь, пробормотала она, пытаясь высвободиться. Когда он чуть сдвинулся в сторону, ей удалось сесть. Задыхаясь, она потянулась к двери, чтобы закрыть ее до того, как хижина наполнится снегом и холодным воздухом, а все тепло, которого она добилась столь отчаянными усилиями, уйдет из нее.

Как ни странно, он оставался неподвижным и лежал на полу лицом вниз. Считая, что это только обычная его игра, Сара попыталась перевернуть его на спину и вскрикнула. Оказалось, что человек, столь отчаянно барабанивший в ее дверь и ломившийся в хижину, был серьезно ранен, и это был не Уэбстер Чендлер!

Человек был очень бледен. Страшная ссадина на лбу, по-видимому, и была источником кровотечения, запачкавшего его одежду.

Сара тщательно осмотрела его рану, отведя волосы со лба. Рана вновь открылась, вероятно, когда он упал, и кровь потекла по лицу. Должно быть, рана была недавней.

Испытывая угрызения совести, оттого что продержала невинного человека так долго на холоде и ветру, она склонилась над его бесчувственным телом и поняла, что его никак нельзя было принять за Уэбстера Чендлера и она ни за что не ошиблась бы, если бы только взглянула в его лицо.

Его одежда, даже испачканная и промокшая, изобличала в нем человека состоятельного. Должно быть, это был случайный путешественник, попавший в бурю и случайно набредший на ее хижину. Он был по крайней мере на фут выше Уэбстера, но цвет волос был таким же темно-каштановым, как у того.

Однако в отличие от Уэбстера, привлекательного в обычном смысле слова и не отличавшегося какой-то особенной красотой, этот мужчина был поразительно красив. У него были тонкие черты лица, высокие скулы и четко очерченный подбородок, выдававший в нем человека сильного и волевого. Тонкие морщинки в уголках рта и глаз свидетельствовали о том, что он был на несколько лет старше Уэбстера.

Ему была нужна ее помощь, а не любопытство, и Сара, очнувшись, тотчас же принялась за дело. Незнакомец застонал, но не пришел в сознание, когда она подтащила его ближе к огню. Сара отодвинула с дороги качалку, подложила ему под голову подушку с кровати и сняла с него промокшие куртку и плащ. Она заметалась по хижине, стаскивая одеяла с обеих кроватей, поставила греться воду и собрала все свои швейные принадлежности, сложив их на сиденье качалки.

Налив в миску теплой воды, она стерла кровь с его лица и шеи чистой мокрой тряпочкой. Потом принялась обрабатывать рану.

Когда ей удалось это сделать, Сара подождала, чтобы его кожа согрелась окончательно и стала податливой и мягкой, и начала осторожно зашивать рану. Ее пальцы дрожали, когда она вдевала нитку в иголку, но, положив руку незнакомцу на лоб, она сумела зашить рану мелкими изящными стежками.

Окончив работу, Сара забинтовала его голову и смыла кровь с рук.

Пока что она больше ничем не могла помочь раненому, хотя ей хотелось бы быть посильнее и покрепче, чтобы перенести его на кровать, где ему было бы удобнее. Она только попыталась устроить его поудобнее на полу перед очагом. Сняв с него сапоги, Сара подумала, что не мешало бы стянуть с него и насквозь промокшие штаны, но постеснялась это сделать.

Подбросив еще одно полено в очаг, она так повернула раненого, чтобы тепло от печки побыстрее высушило его мокрые штаны.

Сара, истощенная морально и физически, устроилась на качалке. Ее мучило раскаяние, и она поправила свой чепчик, размышляя о том, уж не повторяет ли своей прежней ошибки.

То, что в ее хижине лежал без сознания совершенно незнакомый ей мужчина и она была вынуждена оставить его здесь до тех пор, пока он не оправится, было, пожалуй, еще хуже присутствия Уэбстера.

Особенно ее тревожило то, что он был так хорош. Она старалась не смотреть на своего гостя. Но бесполезно! Ее память и фантазия рисовали его черты — глаза, которые, как ей казалось, должны были быть темно-карими, красивый рот, преображенный улыбкой. Закрыв глаза, она представляла себе, как его звучный и глубокий голос произносит ее имя, и от этого кровь быстрее бежала у нее по жилам.

Сара подавила вздох, открыла глаза и уставилась на пучки целебных трав, подвешенные для просушки под самым потолком.

Она очень хотела бы, чтобы незнакомец покинул ее хижину прежде, чем кто-нибудь из города обнаружит его здесь.

Иначе стыд, который она постоянно испытывала, вспыхнет с новой силой, и ни на чем не основанные слухи о ее сомнительной нравственности, получив новую пищу, снова поползут по городу.

И на этот раз ее позор будет заслуженным.

Глава 3

— Ангел!

Этот сорванный хриплый голос был все же низким и приятным, и Сара качнулась вперед в своей качалке и встретилась с голубыми глазами, смотревшими прямо на нее. Она еще не совсем проснулась и с трудом заставила себя сосредоточиться. Незнакомец смотрел на нее со своего неудобного ложа на полу и улыбался столь обворожительно, что не нашлось бы женщины, которую не тронула бы эта улыбка, а ямочки на его щеках были столь глубокими, что воспоминание о них не могло не укорениться глубоко в ее душе.

Стараясь побороть это неожиданное влечение, Сара встала со стула и опустилась на колени возле него.

— Меня зовут Сара, — проговорила она, поправляя укрывавшие мужчину одеяла. — Вы пострадали, поранили лоб. Я здесь, чтобы помочь вам.

— Ангел, — повторил он, потянулся к ней и сжал ее руку.

— Едва ли уместно называть меня так, — пробормотала она. Это сладостное имя, которым он назвал ее, тотчас же вызвало воспоминание о том, что горожане часто называли ее «падшим ангелом», и воспоминание это было мучительным.

Когда Сара попыталась отнять свою руку, он еще крепче сжал ее, другой рукой дотронувшись до повязки на голове.

Она положила свободную руку ему на лоб, чтобы удержать повязку на месте и успокоить его.

— Я зашила вашу рану на лбу, но, если вы сместите повязку, рана снова откроется. Тогда мне придется снова зашивать ее, и в этом случае останется грубый рубец. Полежите тихо и отдохните немного, а я разожгу огонь в очаге и согрею вам какое-нибудь питье, — попыталась она убедить его.

Он выпустил ее руку и вздохнул.

Не в силах устоять перед его обаянием, Сара продолжала смотреть ему в глаза и не заметила в них признаков лихорадки. Только усталость. И интерес к ней, от которого сердце ее на мгновение остановилось. Впервые за несколько лет мужчина смотрел на нее без презрения и жалости, хотя никогда и никто так внимательно ее не рассматривал. В ее мозгу зазвучал колокол, оповещающий об опасности, и это придало ей сил и заставило отвести от него взгляд и подняться.

Сара говорила себе, что этот интерес означает только его благодарность за помощь, за то, что она дала ему приют на эту ночь. Она подбросила в очаг еще одно полено, чтобы согреть сидр, наполнила дымящейся янтарной жидкостью глиняные кружки и попыталась придумать, как убедить своего гостя никому не рассказывать, кто оказал ему помощь и где он провел ночь, не раскрывая в то же время причины, почему следует делать из этого тайну.

Она надеялась, что ему не придется это объяснять. Провести ночь наедине с мужчиной, пусть даже раненным, было неслыханным поступком, и она рассчитывала на его благородство.

Сара снова опустилась на колени возле незнакомца, чтобы помочь ему. Он приподнялся и оказался в полусидячем положении. Когда он взял у нее кружку с сидром, его рука была твердой.

— Благодарю вас. Я думал, что так и не найду пристанища.

— Как вы сейчас себя чувствуете?

Он глубоко вздохнул:

— Если бы не сильная боль в голове и не холод в костях, который еще не прошел, то можно было бы сказать, что отлично.

— Как можно было отправляться в путь в такую бурю. Что случилось?

Он ответил ей мягкой улыбкой и допил свой сидр.

— По-видимому, этой ночью в путь отправились только дураки и ангелы. Поскольку я готов признать себя полным дураком, если решился на такую эскападу, может быть, вы скажете мне, почему оказались не дома, если, конечно, вы не вышли для того, чтобы выполнить свою миссию ангела, то есть спасать дураков.

— Я не ангел, — пробормотала она. — Я швея и возвращалась домой из города, где была по делам — доставила готовое платье и взяла новые заказы.

— Вы швея? Здесь? Почему же вы не живете в городе?

Она почувствовала, как у нее напряглись мышцы спины.

— Я живу здесь с теткой. Тетя Марта — повитуха. Она еще до начала бури отправилась в Дейтон.

— И вы здесь одна? Поэтому вы так долго не решались впустить меня?

— Извините меня. Я боялась, я думала, что это другой человек.

— Вот как? Неужели вы позволили бы кому-нибудь замерзнуть?

— Этот человек знает, что не встретит здесь радостного приема, — возразила Сара, удивляясь тому, что он сумел так быстро перевести разговор на нее, не сказав ни единого слова о себе. — Вы направлялись в Ньютаун-Фоллз? Что же случилось с вашей лошадью?

Незнакомец поставил пустую кружку на пол, снова лег и закрыл глаза.

— Я ехал в Нью-Йорк. Моя лошадь потеряла подкову. Поэтому мне пришлось идти пешком. Когда я упал, то поранил голову и потерял сознание. Когда я очнулся, моей лошади не было рядом, и у меня оставалось очень мало надежды на то, что я смогу добраться до города пешком. К счастью, тогда я увидел свет вашего фонаря. — Он неловким движением отбросил оба одеяла и сел. — Неудивительно, что мне все еще холодно. Мои брюки мокрые.

Увидев, что он начинает расстегивать брюки, Сара смущенно отвернулась.

— Извините. Я не могла их снять с вас. Я надеялась, что у огня они высохнут.

Он добродушно хмыкнул, и на щеках ее вспыхнул румянец, когда она услышала, как он отбросил брюки и они упали на пол.

— Сейчас я уже в состоянии раздеться сам, хотя не могу не признаться, что предпочел бы, чтобы красивая женщина сделала это за меня, пока я был без сознания.

— По-видимому, вы очень быстро поправляетесь и утром сможете отправиться в путь, — резко сказала Сара, подходя к своей кровати в углу хижины. Там не было одеял, она завернулась в шаль, чтобы не замерзнуть, и улеглась в свою постель.

— Вам было бы теплее у огня.

— Мне и так хорошо, — возразила она, полная решимости не замечать интереса к своей особе, читавшегося в его потрясающих голубых глазах и улыбке.

Она все еще почти ничего не знала о человеке, лежавшем на расстоянии нескольких футов от нее, но, как ни странно, не опасалась его и не думала, что он может причинить ей вред. Сара уютно свернулась клубочком и заснула.

Еще долго после того, как Томас услышал по ровному дыханию Сары, что она спит, он смотрел на огонь, наблюдая, как языки пламени лижут толстые поленья и пожирают их. В то время как он с легкостью мог объяснить причину своего затянувшегося пребывания здесь тем, что заблудился и поранил голову, ничто не могло извинить его поведения по отношению к этой ангелоподобной женщине, которая спасла его от верной смерти.

После нескольких недель в море он еще не был в городе, где женщины ожидали его с нетерпением и были готовы флиртовать с ним уже из-за его репутации отважного капитана, ставшего национальным героем.

Он что-то тихонько бормотал сквозь зубы и бранил себя, понимая, что сам не лучше презираемого им общества, которое надеялся оставить навсегда. Но где-то в глубине души жила мучительная боль, гнавшая его на поиски женщины, которая полюбила бы его как мужчину, а не как героя, которого можно было получить в качестве военного трофея.

Томас оглядел невзрачную маленькую хижину и удивился тому, что Сара сумела превратить это убогое жилище в уютный дом.

Бревенчатые стены украшали многочисленные домотканые ковры, а пучки сухих трав под потолком распространяли нежный аромат, придавая этому дому особую прелесть. Сшитые из лоскутов подушки и такие же лоскутные одеяла смягчали убожество грубой мебели.

Сара была простой деревенской женщиной, но на ее доброту он ответил непристойной попыткой ухаживания, которого не заслуживала порядочная женщина. Возможно, он был слишком заинтригован тем, что эта женщина, которую он принял за ангела, оказалась обычным земным существом, более красивым, чем он себе представлял, когда следовал за ней по пятам через лес. У нее были рыжие кудри, большие синие глаза и изящная, но хорошо развитая фигура. Он находил Сару восхитительной.

Должно быть, и другой мужчина, на которого намекнула Сара, разделял это мнение о ней. Однако две женщины, одиноко живущие в глуши, могли стать легкой добычей, в особенности Сара.

Томас повел себя неблагородно, не открыв ей сразу своего имени, но ему было приятно побыть немного подольше в ее милом обществе, не говоря ей, кто он. Провести некоторое время с женщиной, не претендовавшей на него из-за его богатства и военных подвигов, было искушением, которому он не мог противиться.

Как только она узнает, что спасла капитана Томаса Хэйса, она, вероятно, поведет себя так же, как и все остальные, но сейчас ему хотелось узнать, был ли явный интерес к нему, который он заметил в ее взгляде, только отражением его собственного интереса к ней или он понравился ей независимо от этого.

Поклявшись себе выяснить это до того, как покинет утром ее хижину, Томас закрыл глаза. Впервые за много месяцев он заснул с улыбкой на лице, как будто рыжекудрая женщина, этот ангел, спала с ним рядом в его постели… она разделила его судьбу… пока что только в мечтах и снах.

Глава 4

Отчаянное завывание и всхлипывание ветра, порывы которого продолжали сотрясать хижину Сары, нарушая ее сон, не прекращались до рассвета. Было совершенно очевидно, что ее нежданному гостю не придется покинуть ее сегодня утром, как она рассчитывала накануне. А возможно, она этого боялась.

Ее влечение к нему было столь сильным, что было бы бесполезно отрицать это. И она не без печали признала, что репутация ее еще больше пострадает в ее собственных глазах, потому что обещание, данное ею себе самой, — жить беспорочной жизнью, подверглось серьезному испытанию.

Потихоньку, дюйм за дюймом, Сара сползла с кровати и отодвинула занавеску с окна. Используя ее вместо ширмы, она умылась, переоделась в свежее платье, потом расчесала щеткой волосы, надела новый чепчик и, собрав все свое мужество, шагнула из своего угла в комнату.

Она нашла своего гостя стоящим на коленях у очага и орудующего кочергой.

— Я сама этим займусь, — твердо сказала она.

Он поднял на нее глаза и улыбнулся, откладывая кочергу:

— Я пытался уложить на место непослушное полено.

Сердце Сары вдруг забилось с неистовой силой, и она с трудом заставила себя успокоиться. Как ей удастся прожить целый день в обществе этого человека? Она взглянула на него и принялась изучать повязку на его голове, чтобы не смотреть на эти пленительные ямочки у него на щеках.

— Должно быть, вам лучше, — отважилась она сказать, направляясь в дальний угол хижины, используемый в качестве чулана, и извлекла оттуда полдюжины яиц.

Гость усмехнулся:

— Я так голоден, что и выразить не могу.

Он был довольно далеко от нее: их разделяло полкомнаты, и все же Сара буквально чувствовала его присутствие спиной, когда разбивала яйца в деревянную миску. Она продолжала ощущать тепло его взгляда, пока взбивала яйца в пену. Он сделал несколько шагов к ней. Ее окутало тепло, от которого словно плавилось все ее тело.

— Вам нужна помощь?

Господи, он стоял совсем рядом! Слишком близко.

— Нет, — пробормотала она, глубоко вздохнула и повернулась к нему. — Вам следует отдыхать, — упрекнула она его, моля Бога, чтобы он вернулся на свое место у огня.

— Нет, пока не получу прощения за вчерашнюю ночь.

Гость удерживал ее взгляд, и в его голубых глазах заплясали искры.

— Хочу извиниться за то, что проявил прошлой ночью недостаточно уважения к вам, Ангел. Я собирался уехать сегодня утром, но боюсь, что это пока невозможно. Раз уж вам придется терпеть мое общество, по крайней мере в течение сегодняшнего дня, я должен представиться вам как полагается. — Его глаза потемнели. — Я Томас Хэйс и искренне благодарен вам за все, что вы для меня сделали…

— Томас Хэйс? Капитан Томас Хэйс?

Глаза Сары расширились, и она отступила, держась за стойку, на которой взбивала яйца.

— Капитан Хэйс не должен был прибыть до начала следующего месяца, — возразила она, отстраняясь от него и стараясь крепче сжать колени, чтобы он не заметил их дрожи.

— Только официально. Я здесь уже две недели, инспектировал свои владения и как раз возвращался в Нью-Йорк, чтобы сделать последние распоряжения к своему торжественному прибытию, когда попал в бурю.

— Почему же горожане не знают о том, что вы приехали?

— Каждый человек имеет право на уединение. Даже герой войны.

Его слова прозвучали холодно и саркастично, и ей это показалось неуместным.

— Почему вы мне не сказали вчера, кто вы?

Выражение его лица изменилось, став суровым, но она заметила в нем и некоторые признаки неуверенности.

— Я не буду извиняться за то, что не сказал вам вчера своего имени. Дело в том, что мне нечасто доводится проводить время в обществе людей, особенно красивых женщин, не думая, интересует ли их моя скромная персона или моя репутация героя.

Сара старалась дышать медленнее и спокойнее. Если кто и мог понять его мотивы, то это, конечно, она. Ведь и она хотела бы скрыть скандальные слухи, окружавшие ее имя, как он стремился избежать того, чтобы его узнавали. Однако у нее было безусловное преимущество. В то время как ее дурная слава носила чисто местный характер, он был национальным героем и едва ли мог надеяться найти такое укромное местечко — будь то город или деревня, — где бы о нем не знали или не слышали.

Герой войны и городская отверженная — они оба были жертвами капризов общества, и их слава — его героическая, а ее скандальная — обладала для обывателей одинаковой притягательностью, делая их товарищами по несчастью.

Сара улыбнулась:

— Пока я буду готовить завтрак, может быть, вы накроете стол на две персоны?

Гость гостем, но у Сары была работа, были определенные обязательства… Дженни, Мэри Грейс и Анна ждали свои туалеты. Она обещала им, что примерка состоится на следующей неделе, а это означало, что у Сары оставалось мало времени на то, чтобы развлекать своего гостя или предаваться мечтам, несмотря на большое искушение.

К середине утра у нее уже булькал на огне горшок с похлебкой из ягненка. Сара с радостью и благодарностью приняла предложение Томаса подкладывать поленья в очаг и следить за варевом, пока она будет занята шитьем. Сара внесла только одно изменение в свои каждодневные занятия. После того как она сложила швейные принадлежности в коробку и поставила ее на пол, ей пришлось передвинуть рабочий столик ближе к огню, потому что из щелей между бревнами хижины сильно дуло. Теперь ей стало теплее, но она оказалась ближе к Томасу, и это мешало ей сосредоточиться на работе.

Роскошный черный бархат лег на ее рабочий столик и закрыл всю его поцарапанную деревянную столешницу. Привыкнув работать с дорогими тканями, которые были ей не по карману, Сара относилась к этому спокойно, без лишних эмоций, думая лишь о возможном заработке, о деньгах, которые получит за выполненную работу. Она старалась не думать о Томасе.

Она научилась шить, еще сидя на коленях у матери, и в своем ремесле достигла совершенства. К сожалению, ее родители не дожили до этой минуты, чтобы увидеть и оценить ее искусство, хотя то, что они умерли давно, когда ей было всего десять лет, спасло их от теперешнего позора, от скандала, обрушившегося на нее.

Сосредоточившись на своем занятии — она пришивала мелкими стежками корсаж к юбке, — Сара рассчитывала, что будет видеть только огонь в очаге. Но оказалось, что со своего места она видела лицо гостя. Он сидел в качалке у края ее рабочего столика и находился в поле ее зрения.

Тщеславие удержало ее от того, чтобы надеть очки, лежавшие в ее рабочей корзинке под клубками ниток, но пока это не мешало работе, глаза ее еще не устали, и она могла обходиться без очков.

Стежки у нее выходили идеально мелкими и ровными.

— Расскажите мне о своих владениях, — попросила она в надежде на то, что их беседа усыпит ее чувства и она сможет заниматься только своей работой.

— У меня тысяча акров лесных угодий, на расстоянии многих миль от цивилизации.

Голос его был мягким, даже мечтательным.

— Звучит чудесно, будто вы говорите о райских кущах. — Сара тотчас же пожалела о своих словах, потому что вспомнила, что он называет ее ангелом.

— Надеюсь, что это так. Мой дом расположен прямо посередине моих владений, на небольшом пригорке над озером. Там так светло, ясно, спокойно…

— И уединенно, — закончила Сара с улыбкой и не смогла удержаться от того, чтобы не взглянуть на него.

— О да, и уединенно. — Не отрываясь, Томас смотрел на огонь. — Я надеялся зажить там в тишине, но, как я понимаю, моя репутация станет для меня проклятием, а не благословением.

— Проклятием? Да вы представляете, сколько людей восхищаются вами? Возможно, мы проиграли бы войну, если бы не вы…

— Их восхищение — только позолота жестокой реальности войны, — возразил он, не дав ей закончить фразы.

Сара нахмурилась и отложила шитье.

— Люди ищут героев, которыми могли бы восхищаться. Они изголодались по героям…

— И готовы пожирать их, — горько усмехнулся Томас.

Она вздрогнула, а он провел рукой по волосам и вздохнул:

— Простите. Я не хотел об этом говорить и не хотел огорчать вас. Я не хочу казаться неблагодарным. Но последние три года я провел, стараясь отдалиться от войны, забыть ее, но куда бы я ни приезжал, где бы ни оказывался, люди окружали толпой того, кого привыкли считать героем. Они романтизировали и мою личность, и мои «подвиги», вместо того чтобы видеть войну такой, какая она есть, уродливой и бесчеловечной. Они прославляют смерть под именем патриотизма, они превращают обычных людей в героев, которых идеализируют, и пользуются этим, как им заблагорассудится.

Сара не позволила себе вступить в спор с капитаном Хэй-сом и возразить ему, считая, что он говорит циничные вещи. Но в чем-то он был прав. Люди, населявшие Ньютаун-Фоллз, соответствовали его описанию. По словам тети Марты, городские власти планировали множество мероприятий, рассчитывая, что блестящий и известный новый житель города будет способствовать его процветанию и привлечет к их городу интерес нужных людей.

Вчера вечером Сара поняла также, что ни одна из потенциальных невест в пределах сорока миль от города не отказалась бы выйти за капитана Хэйса только потому, что он был известен как национальный герой. И было множество таких, кто лопался от гордости только отгого, что столь славный человек должен был стать их соседом.

— Вы же не знаете людей, живущих в нашем городке, — сказала Сара, покривив душой.

— Не думаю, что они отличаются от других. Политики хуже всех, но и коммерсанты немногим лучше.

Удивленная столь категоричными суждениями о людях в целом, Сара все же поняла его, потому что сама за последние четыре года испытала горькие разочарования, боль которых осталась в ее сердце.

— Так вы собираетесь отвернуться от общества и похоронить себя в глуши лесов?

— Я не собираюсь исчезнуть. Я просто хочу наслаждаться нормальной жизнью.

Сара сейчас не подумала о том, что сама поступила точно так же, заперев себя в уединенной хижине, чтобы укрыться от своих хулителей.

— То, что вы так послужили своей стране, дает вам основание гордиться.

— Этим я горжусь, но я не могу считать героизмом то, что исполнял свой долг. Поздно ночью, когда я закрывал глаза, я ощущал запах пороха и горящей человеческой плоти. В ночных кошмарах я до сих пор вижу лица погибших людей. Я слышу крики боли и ужаса… я слышу последний шепот умирающих. — Томас помолчал. — Если люди так нуждаются в том, чтобы романтизировать героев, пусть изберут для этого кого-нибудь другого. Я вышел в отставку. Отошел от общественной деятельности. От общества вообще. Озадаченная, Сара вернулась к своему шитью, но ее пальцы тряслись слишком сильно, чтобы сделать хоть один стежок. То, что свой образ героя капитан Хэйс находил столь же тягостным, как она — скандал, окружавший теперь ее повсюду, потрясло ее до глубины души. Однако она не могла согласиться, что его положение героя было столь же удушающим и тяжким, как и остракизм общества, которому безвинно подверглась она.

— Вы нужны людям. Как друг, сосед и как герой, — отважилась она наконец сказать и заставила себя снова приняться за шитье.

— Когда вы побываете на готовящемся в городе приеме, вы со мной согласитесь.

Сара улыбнулась ему:

— Вы там даже увидите платье, которое я сейчас шью.

— А для себя вы шьете что-нибудь?

На мгновение ее руки замерли, и она почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек.

— Я… я не собираюсь на прием.

— По крайней мере это избавит вас от разочарования.

Она резко подняла голову и посмотрела на него:

— Разочарования? Почему я должна была бы испытать разочарование?

— Потому что гость, в честь которого затеян этот прием, на нем не появится.

Сара уронила шитье.

— Вы не можете говорить это серьезно! Все вас ждут, И вы не можете отказаться.

— Почему это не могу?

— Потому что это было бы несправедливо. Или не очень благородно. Вы ведь дали слово, что будете на приеме.

— Я получил приглашение через моего поверенного, а это не более чем объявление о готовящемся торжестве. Во всяком случае, я больше не принимаю команд ни от кого. Ни от кого.

— Значит, вам просто не понравилась форма приглашения, а не сам факт торжества. Но разве можно потакать своему эгоизму вместо того, чтобы испытывать благодарность за честь, которую вам оказывает общество?

— По-видимому, вы не слушали того, что я вам только что говорил. Если я посещу этот прием, это даст вашим горожанам повод романтизировать войну, отцам города плести интриги, чтобы убедить меня вложить средства в местные предприятия и набить за мой счет карманы, а каждой женщине виться вокруг меня в надежде выйти замуж за героя. Скажите, что я не прав, и, возможно, вы меня переубедите…

— Я не могу сказать, что вы не правы. В отношении большинства. Но есть и другие. Некоторые из них потеряли мужей, сыновей или братьев во время войны. Есть и такие, кто находит жизнь очень тяжелой, а временами и безобразной. Таким людям необходимо торжество вроде этого, чтобы передохнуть и почувствовать, что в жизни бывают и праздники. Может быть, вам следует побывать там, познакомиться с ними, Томас. Помочь им, и тогда, возможно, вы не будете относиться к ним так сурово и вам будет не так трудно понять, что означает для них настоящий герой и что ему надлежит делать. Герои обладают неким сплавом отваги и силы и в пылу сражения помогают людям понять цену жизни и смерти.

Томас словно загипнотизированный смотрел на эту женщину, осмелившуюся бросить ему вызов. Он был тронут ее выпадом, но она не смогла его переубедить.

— Но ведь вы сами не собираетесь на это торжество? Интересно, почему у вас нет желания побывать на этом «празднике жизни»?

Сара закусила нижнюю губу, и в глазах ее появилась печаль.

— У меня есть на это свои причины, но я все-таки думаю, что вы перемените решение и посетите этот прием. Ради тех, кто нуждается во встрече с героем, с кем-то, кто может им напомнить, что в каждом из нас есть хоть малая толика героизма, которая проявляется, когда жизнь становится уж очень суровой. Или несправедливой.

Томас готов был бы посетить тысячу приемов, если бы это могло изгнать печаль из ее темно-синих глаз.

— Возможно, я передумаю и явлюсь туда… но при одном условии.

Ее лицо тотчас же просияло.

— Позвольте мне сопровождать вас туда. Если вы соглашаетесь шить платья для других дам, вам нетрудно будет сотворить восхитительный наряд для себя. Лучше всего белый. Он вполне подойдет для такого особенного существа, как вы, для настоящего ангела.

Губы Сары задрожали, и слезы уже готовы были пролиться, но она справилась с ними.

— Боюсь, я не смогу принять вашего приглашения, — прошептала она, поднимаясь и покидая свое рабочее место прежде, чем Томас сумел придумать что-нибудь убедительное, чтобы заставить ее изменить решение.

Он был разочарован и пытался понять, что в их разговоре могло так подействовать на нее, что она отказалась от его предложения. Потом он вспомнил, что она говорила что-то о героизме с таким задумчивым видом, будто и ей в ее повседневной жизни нужна была отвага. Его интерес к ней все возрастал, и он предчувствовал, что ему придется выдержать не один бой за нее, хотя пока он еще не представлял с кем или с чем.

Сара бросилась на свою кровать и зарылась лицом в подушки. Тело ее сотрясалось от отчаянных рыданий, и глубоко запрятанная боль рвалась наружу.

У нее не было права бросать капитану Хэйсу вызов. Она не должна была побуждать его к каким-либо действиям: уговаривать посетить праздник или не хоронить себя в глуши, вдали от общества. Как могла она, избравшая уединение и затворничество вместо борьбы за свою репутацию, давать ему советы? Однако то, что она узнала от Томаса о бремени его известности, заставило ее задуматься, не сумеет ли она восстановить свое несправедливо запятнанное позором имя.

Но сейчас она должна была отклонить его приглашение, и ему следовало знать, что он пригласил парию в качестве своей дамы на это празднество. Но рассказать ему о своем прошлом Сара не могла — это означало бы совсем пасть в его глазах.

Когда ее бурные рыдания слегка поутихли и перешли в едва слышные всхлипывания, она зябко обняла себя руками за плечи.

Даже если бы он поверил, что ее позор был незаслуженным, она не могла допустить, чтобы он ради нее рисковал своим благородным именем и славой. И тем более она не могла сопровождать его на праздник, не поведав ему своей истории, потому что Уэбстер непременно воспользовался бы случаем унизить ее прилюдно. Снова унизить на глазах мужчины, имевшего право на ее любовь и преданность.

Сара почувствовала себя бесконечно одинокой, и сердце ее сжалось.

Но от звука шагов, приближавшихся к ее постели, оно вдруг бешено забилось, и она не могла справиться со своим смятением.

Глава 5

Когда Томас сел на край ее кровати, Сара лихорадочно вцепилась в простыни и крепко зажмурила глаза. Он не мог сидеть на ее кровати. Это было невозможно, немыслимо. Нет, должно быть, она заснула и это было всего лишь сном, быстро принимавшим форму кошмара.

— Ангел? Вы не спите? Нам надо поговорить.

— Уходите. Вы… вы не должны сидеть здесь со мной. Это неприлично, даже если это всего лишь сон и вы нереальны.

— Боюсь, что я вполне реален. Как, впрочем, и вы, Сара. Поговорите со мной. Скажите, что я сказал или сделал такого, что огорчило вас?

Сара несмело взглянула на Томаса. Это не было сном. Он действительно сидел в изножье ее кровати, а она не осмеливалась признаться себе самой, как легко ему было бы заключить ее в объятия.

— Вы не сказали и не сделали ничего дурного. Это я виновата, — прошептала Сара. — Я не имею никакого права указывать, как и где вам надлежит жить и посещать ли праздник…

— По-моему, вы плачете не из-за этого.

— Нет, не совсем, — пробормотала она.

Поняв, что наступил самый важный для нее момент, Сара стала мысленно молиться Богу, чтобы у нее хватило смелости рассказать о себе.

— Если бы я и захотела пойти с вами на праздник, я не могла бы принять вашего приглашения.

— Вы замужем? Или обручены? Поэтому вы не можете пойти со мной?

Она опустила глаза, чтобы не увидеть разочарования в его взгляде, когда он услышит правду.

— Нет.

— В таком случае это означает, что вы не находите меня подходящим спутником, достойным сопровождать вас. Возможно, я не соответствую вашим представлениям о том, каким должен быть герой. Я настолько вас разочаровал, что вы не хотите, чтобы нас видели вместе?

Сара с трудом перевела дух:

— Нет, для меня было бы большой честью пойти с вами на праздник. Но я не могу. Я была бы там нежеланной гостьей. Меня не считают достойной благородного общества Ньютаун-Фоллз.

Томас склонил голову набок и потянул за непокорный локон, выбившийся из-под чепчика, обвив им свой палец.

— Почему вы были бы нежеланной гостьей там, где вам хотелось бы быть, Ангел?

Сердце Сары бешено колотилось, но она уже не могла отступать. Теперь она должна была рассказать ему правду о себе.

— Я и прежде говорила вам, что я не ангел. А если уж речь зашла об ангелах, то я скорее падший ангел. По крайней мере так считает большинство горожан. Если им станет известно, что мы были здесь вместе, вдвоем, то они сочтут, что их презрение ко мне вполне оправданно.

— Потому что вы спасли мне жизнь?

— Потому что я оставалась здесь одна с вами. Как и почему это случилось, им безразлично.

Прикосновение Томаса волновало и смущало ее, и она попыталась отодвинуться подальше.

— Если вы приведете меня на это торжество, то окажетесь тоже запятнанным скандалом, исковеркавшим мою жизнь. Уважаемые люди, в особенности герои, не появляются открыто с падшими женщинами.

— Вы — падшая женщина? Мой ангел? Вы не позволили себе со мной ничего неподобающего, и я не представляю, как…

— Они вам не поверят. Ничто не может изменить их мнения обо мне.

Он взял ее за руку, и их пальцы переплелись.

— Расскажите мне, что случилось.

Хотя сейчас с Томасом Сара оказалась в гораздо более двусмысленном положении, чем когда-либо с Уэбстером, у нее не было ощущения, что она ведет себя недостойно, что поступает неправильно.

Ободренная нежным пожатием его руки, она торопливо пересказала ему все события, приведшие к скандалу. Томас ни разу не прервал ее. Когда Сара закончила свой рассказ, она подняла на него взгляд, чтобы понять, что он думает, и не увидела в его глазах ничего, кроме недоверия.

— Итак, вы говорите, что люди сочли вас падшей женщиной потому, что ваш жених вступил в близкие отношения с другой женщиной, родившей от него ребенка вне брака, и что именно его предательство послужило пищей для сплетен на ваш счет? Люди решили, что раз другая женщина родила от него внебрачного ребенка, это означает, что и вы пустили его в свою постель?

Сара кивнула.

— Ну это же смешно и нелепо! Неужели не ясно, что ваш жених сблизился с другой женщиной как раз потому, что вы отказывали ему в отношениях, которые считали возможными только в браке?

— Я надеялась, что они поймут это, но тетя Марта часто отлучается из дома, и я бывала одна, когда ко мне заглядывал Уэбстер. Это было моей второй ошибкой. А первой было то, что я приняла его предложение и ухаживания.

— Это его прихода вы опасались прошлой ночью?

— Да.

— Но, по-моему, вы сказали, что теперь он женат?

— Да, но он не хотел жениться на Олив. И поскольку теперь ни один мужчина не ухаживает за мной, он полагает, что я…

Сара смутилась и умолкла, чувствуя, как ее лицо и шею заливает яркий румянец стыда.

В глазах Томаса заполыхали синие искры.

— Так он все еще надеется забраться к вам в постель?

— Я пыталась отвадить его, но он время от времени пробирается сюда…

— В таком случае переезжайте в город, где у него не будет возможности явиться к вам незамеченным.

— Это не так-то просто, — возразила Сара. — Мне приходится считаться с теткой. И… и…

— И что? Ведь ясно, что переезд в город — единственная для вас возможность держать его на расстоянии.

— Я не способна на героические поступки, как вы. Я обычная женщина. У меня не хватит ни смелости, ни воли смотреть им всем в глаза и видеть в них враждебность каждый раз, когда я покажусь на улице или в другом общественном месте. Я не привыкну слышать, как они перешептываются, когда я иду мимо. Я не могу делать вид, что мне все равно, когда меня исключают из всех общих дел. Боль не так мучительна, когда я живу вдали от всех, в уединении. Я пытаюсь жить здесь тихо и незаметно и ждать, пока горожане изменят свое мнение обо мне. Мне показалось, что вы, как никто другой, способны понять, какое давление общество оказывает на нас.

С бьющимся сердцем Сара ждала его ответа. К ее величайшему удивлению, Томас сделал нечто совершенно неожиданное. Не произнеся ни слова, он приподнял ее голову за подбородок и поцеловал ее.

Один раз. Потом снова. Нежно и бережно, будто эти поцелуи были только обещанием страсти, упоительной страсти, которую когда-нибудь они могли бы изведать вместе.

— Прелестный, нежный ангел, — прошептал он, осыпая ее поцелуями.

Сара почувствовала себя в раю, но реальность тотчас же напомнила о себе и вернула ее с небес на землю. У них не было и не могло быть будущего. Только эта минута, а Сара желала его телом так же, как и душой. Ничего подобного она никогда не испытывала ни с Уэбстером, ни с каким-либо другим мужчиной.

Она осознала опасность, таившуюся в том, что она оказалась наедине с мужчиной, которого так безмерно и безрассудно желала.

— Томас, я не могу… мы не можем…

Его глаза пылали страстью, и он продолжал ласкать ее.

— Пожалуйста, Томас, вы должны уйти.

Он встал с ее постели.

— Спите спокойно, Сара. Мы поговорим об этом завтра. А пока, я думаю, надо принести в дом еще дров. Я схожу за ними.

— Дрова? Сейчас? В такое позднее время?

Томас встал на одно колено возле ее кровати и поцеловал Сару в кончик носа.

— Раз у вас в хижине нет водопада, которым я мог бы воспользоваться для охлаждения чувств, то мне придется провести какое-то время снаружи под ветром и снегом, чтобы утолить огонь, бушующий в моем теле. Спите.

Когда Томас наконец вернулся, она все еще лежала без сна. Сон не шел к ней, и Сара терзалась, потому что была уверена, что Томас, как и она, понимает, что у них нет будущего, и все, что ее ждет, — это лишь горькие и одновременно сладостные воспоминания.

К утру снежный буран наконец ослабел, но буря, бушевавшая в маленькой хижине, грозила гораздо большей опасностью.

Саре надо было проявить всю свою изобретательность, чтобы растянуть скудные запасы пищи, но с этим она еще могла как-то справиться. Гораздо сложнее было пытаться избегать Томаса в крошечной хижине. Для этого надо было обладать сверхчеловеческими способностями, которыми она не могла похвастаться.

Вынужденная надеть очки, потому что глаза ее устали от бессонницы и слез, Сара старалась занять свои руки работой. Томас совершил настоящий подвиг, сумев высушить дрова, которые принес прошлой ночью.

Пока Сара шила, в мозгу ее проносились тысячи мыслей. И все они так или иначе были связаны с Томасом и его поцелуями, которые она жаждала испытать вновь.

Когда он взялся за метлу и принялся подметать пол, она прервала свое занятие и посмотрела на него поверх очков, покачав головой:

— Что вы делаете?

— Я размышляю.

— Вооружившись метлой?

Он пожал плечами:

— Подойдет что угодно. Похоже, у вас нет желания продолжать нашу дискуссию. Поэтому я решил попытаться хотя бы немного прибрать. Ведь я учинил у вас вчера полный разгром.

— Мне очень жаль. Я должна выполнить свою работу. Но мы… мы можем поговорить сейчас же, если вам угодно. А пол я сама подмету позже, — предложила Сара, надеясь, что Томас проявит галантность и отвергнет ее предложение.

Однако он без малейших колебаний прислонил метлу к стене. И хитрая улыбка, сиявшая на его лице, тут же прогнала все достойные мысли из ее головы. Она вздрогнула, руки задрожали, и игла вонзилась в ладонь. Сара вскрикнула и дернулась.

Наперсток ее матери соскочил с пальца и, подпрыгнув на столе, упал на пол, рикошетом отскочил от одной из ножек стола и покатился прямо в очаг. Сара рванулась с места и поймала свою драгоценность, когда наперсток чуть было не угодил в огонь. С бьющимся сердцем она сжала наперсток в кулаке. Томас помог ей подняться на ноги.

— С вами все в порядке?

Смущенная разыгравшейся сценой, она только молча кивнула, поправляя свою одежду.

— Я уколола руку иглой и уронила наперсток своей матери, он укатился и чуть было не попал в очаг, — задыхаясь объяснила она.

Сара разжала ладонь, чтобы показать Томасу спасенный наперсток, но он смотрел на нее так упорно и выразительно, что она, казалось, даже забыла о том, что полагается дышать.

Не говоря ни слова, он наклонился, поднял с пола ее чепчик и протянул ей.

— Вы уронили свой чепчик.

Сара уставилась на эту деталь туалета. Румянец смущения окрасил ее щеки.

Существовал на свете только один мужчина, мнение которого о ее внешности было для нее важно. Она хотела бы, чтобы он считал ее красивой, пленительной, и вот он был здесь, с ней рядом и смотрел на ее непокрытую голову.

Теперь, когда он увидел, как коротко подстрижены ее волосы, у него появилась еще одна причина отвернуться от нее.

Его взгляд вызвал у нее оцепенение. Она была безмерно смущена и попыталась водрузить свой головной убор на прежнее место и убрать под него непокорные локоны.

— Теперь вы видели собственными глазами, какая я глупая, — сказала она шепотом.

— Глупая?

— Когда я решила, что Уэбстер преследует меня, я не знала, как его отвадить, и сочла это единственным выходом. Он всегда восхищался моими волосами, и я подумала, что, если отрежу свою косу и сожгу ее, он не станет… не захочет…

— Вы подумали, что он утратит интерес к вам?

Сара кивнула и попыталась проглотить ком, образовавшийся у нее в горле. Когда Томас подошел еще ближе, она отступила на шаг, потом еще на один и оказалась прижатой к своему рабочему столу. Она опустила глаза и уставилась в пол.

Томас молчал. Он пытался справиться с бурным сердцебиением и не мог отрицать внезапно вспыхнувшего чувства к этой прелестной ангелоподобной женщине, стоявшей рядом с ним. Она внушала почтение и нежность и зажигала огонь страсти в его чреслах. Ничего подобного он никогда не испытывал ни к одной женщине.

Однако, сколько бы Томас ни возражал против правил общественной морали, он не мог недооценивать, сколь тяжело для нее столь несправедливо обрушившееся общественное порицание. Он тоже был вынужден подчиняться требованиям общества, налагавшего на героя особые обязательства. Но он понимал также, что временное уединение Сары, дававшее ей относительное спокойствие, не сможет продолжаться вечно.

— Вы правы, ангел. Отрезать себе волосы было глупо. Это был жест отчаяния и отваги, но все равно это было глупо, — укорил ее Томас нежным шепотом.

Он снял с нее очки и положил их на ее рабочий столик, а потом с величайшей осторожностью снял чепчик. Медные локоны заструились каскадом и упали ей на плечи. От этого зрелища у него перехватило дыхание.

— Я нахожу вас прекрасной и обворожительной такой, какая вы сейчас. И не думаю, что вы стали бы красивее, если бы носили косу, обвивая ею свою голову, чтобы обольщать мужчин и меня в том числе. Не уверен, что это пленило бы меня еще больше. В любом случае я нахожу вас неотразимой.

Томас заглянул ей в глаза и дотронулся ладонью до щеки, слегка погладив ее.

— Вы ангел с золотым сердечком. Мой ангел! — вздохнул он и поцеловал Сару.

Она была неопытна, но губы ее были нежными, теплыми и податливыми. Он прижался к ней всем телом, и его поцелуи, поначалу только нежные, становились все более требовательными и настойчивыми. Тело его требовало большего, чем то, на что он мог бы претендовать.

Томас не собирался, воспользовавшись ее неопытностью и невинностью, посягать на добродетель Сары и с трудом заставил себя оторваться от нее:

— Позвольте мне отплатить за ваше золотое сердце тем, что я восстановлю ваше доброе имя.

Ее нижняя губа задрожала:

— Неужели вы сможете мне помочь? Но как?

— Вы сказали, что долг героев — помогать людям. И я предлагаю вам свою помощь. Мы вместе поедем на праздник. Никто не посмеет сказать о вас худого слова, если я буду рядом.

Сара покачала головой:

— Даже если бы я согласилась, а я этого не сделаю, это ничего бы не изменило. Вы не знаете наших горожан. Они никогда ничего не забудут и не примут меня, даже если вы…

— Примут, — настаивал Томас. — Они будут так заняты собственными проблемами, что без колебаний примут все, что бы я ни предложил и о чем бы ни попросил.

Он заметил недоверие и удивление в глазах Сары.

— Значит, вы отказались от своих планов удалиться от света и укрыться в своем поместье?

— Я этого не говорил. Я сказал, что помогу вам, но ничего не говорил об изменении своих планов.

— Вы хотите использовать свое влияние на горожан, чтобы они приняли меня в свои ряды, но ведь потом все вернется на круги своя. Это недостойно вас.

— Я хочу отплатить вам добром за добро, за спасение моей жизни. И не преследую иной цели. Я отдал своей стране три года жизни во время войны и все последующие годы честно служил ей. Чем бы я ни был обязан обществу, считаю, что я с ним расплатился.

Сара покачала головой:

— Намеренно избегать общества плохо. Наши обязательства по отношению друг к другу в этом мире никогда не кончаются.

— Как можете говорить об этом вы, скрывшаяся в этой хижине и живущая здесь уже четыре года? То, что вы сделали со своей жизнью, ничем не отличается от того, что я собираюсь сделать со своей. Я имею право избегать общества, его требований и суда.

— Это не одно и то же. Я остаюсь здесь в одиночестве в надежде на то, что мои хулители рано или поздно поймут свою ошибку.

— Обычно от хулителей скрываются только те, кто сознает свою вину, — сурово возразил он. — Невиновные борются за то, чтобы доказать свою правоту. Не позволяйте людям управлять вашей жизнью. Если вы посетите предстоящее торжество вместе со мной, я помогу доказать им, что они заблуждались.

В глазах ее Томас заметил боль.

— Нет, я не могу позволить вам этого. Вы хотите помочь мне вернуться в общество, которое сами презираете, — прошептала она, возвращаясь в свой угол. На этот раз он не последовал за ней, даже понимая, что она уносит с собой его сердце.

Глава 6

К утру снежное безмолвие окутало все вокруг и снег засверкал под ярким солнцем, по-хозяйски расположившимся в ясной голубизне неба.

Но в голове у Сары царил хаос, звенели прощальные слова Томаса, сказанные ей накануне и постоянно преследовавшие ее.

Пока Томас готовился в путь, она тайком наблюдала за ним, сидя за своим рабочим столом.

Его лицо потемнело от трехдневной щетины. Повязку с его головы она уже сняла, но на лбу были видны следы стежков, которыми она зашила рану. Сейчас у него был вид отчаянного героя, губы его были упрямо сжаты, а выражение глаз свидетельствовало о том, что он редко меняет раз принятое решение.

«После того как он выйдет из моей двери, — думала Сара, — мы расстанемся навсегда, и я никак и ничем не могу изменить этой мучительной реальности». Когда Томас наконец приблизился к ней, она собрала все свои силы, чтобы спокойно попрощаться с ним:

Его лицо было мрачным. Он глубоко вздохнул, прежде чем заговорить.

— Как только я доберусь до своего поместья, я позабочусь о том, чтобы нанесенный мной урон вашему хозяйству был немедленно возмещен, чтобы ваша кладовая пополнилась припасами…

— В этом нет необходимости, — запротестовала она, стараясь заставить замолчать свое сердце, уже охваченное любовью и жаждавшее понимания. — Единственное, о чем я прошу вас, сохранить в тайне то, что вы были здесь. У меня и без того достаточно скандальная репутация.

Он кивнул:

— По-видимому, у вас не будет возможности обсуждать мои неудачи, но я бы просил вас тоже хранить в тайне мои планы на будущее, в которые я посвятил вас.

Сара внимательно посмотрела на него, и ей почудилось в его взгляде томление, она прочитала в нем желание перешагнуть разделявшую их бездну, заключить ее в объятия, ощутив эту радость хоть на миг. Но это ощущение продлилось не более одного мгновения, как раз столько, чтобы его прощальные слова запечатлелись в ее сердце:

— Прощайте, ангел. Не огорчайтесь. Возможно, не всех дураков можно спасти. Даже от самих себя.

Томас повернулся и быстро вышел за дверь, оставив боль в ее сердце и судорогу в горле. Ей хотелось остановить его, крикнув: «Вернись! Обними меня!»

Но он ушел. С тяжестью на сердце Сара смотрела на незаконченное шитье. Ей не хотелось за него приниматься, но работа по крайней мере могла ее отвлечь.

Она только вдела нитку в ушко иглы, когда послышался стук в дверь. Томас! Сердце ее бешено забилось. Не успев ни о чем подумать, она вскочила и бросилась к двери, но радость ее сменилась ужасом, как только она отворила дверь..

— Уэбстер!

Он в упор смотрел на нее, и лицо его было сплошной маской ярости.

— А ты ждала кого-то другого? — рявкнул он.

— Нет, я… я…

— Я видел, как от тебя уходил мужчина, и если бы я пришел на несколько минут раньше, я увидел бы его лицо, а так мне удалось разглядеть только его спину. Кто он, Сара? Твой любовник или один из тех мужчин, которых ты тут, в глуши лесов, развлекаешь, распространяясь о своей несуществующей добродетели? — выкрикивал Уэбстер, наступая на нее и протискиваясь в хижину.

С бешено колотящимся сердцем Сара повернулась к нему.

— Как ты смеешь обвинять меня в чем-то? — Она распахнула дверь и указала на его сани: — Вон отсюда! И никогда больше не возвращайся!

— Так-то ты платишь мне за доброту? Путаешься с другим мужчиной, когда я единственный, кто искренне любит тебя?

— Доброта? Любовь? Да ты шутишь! Ты предал меня, а потом опозорил, заставив людей думать, что я подарила тебе свою невинность! И не любовь влечет тебя сюда. А теперь убирайся!

— Почему это я должен убираться? По-видимому, ты более чем готова делить свое уединение с другим мужчиной. По крайней мере с одним. Может быть, ты ждешь оплаты своих милостей? Ты этого хочешь?

— Я хочу, чтобы ты ушел.

— Только когда ты получишь то, чего дожидалась все эти годы.

Почувствовав за своей спиной свой рабочий стол, Сара принялась шарить по нему, ища свои огромные портняжные ножницы.

Она уже схватила их, но они выскользнули у нее из рук и упали на пол возле очага. Теперь ее единственным оружием оставался острый ум. Она выпрямилась и высоко подняла голову:

— Чем я занимаюсь в своей хижине, не твоя забота и никого это не касается. Ни теперь, ни когда бы то ни было. А человек, которого ты видел, всего лишь путник, заблудившийся во время снежной бури. Я предложила ему приют и ничего больше.

Его глаза округлились:

— И ты провела ночь наедине с ним?

— А чего бы ты хотел от меня? Чтобы я позволила ему насмерть замерзнуть у моего порога, дрожа за свою репутацию?

— Провести ночь в обществе мужчины весьма неразумно для незамужней женщины. Тебе это отлично известно, и теперь-то ты доказала, что твоя репутация падшей женщины вполне заслуженна.

— Поговорим о твоей репутации. Полагаю, тебе будет трудно объяснить, зачем ты явился в мою хижину, когда ты будешь рассказывать о том, что видел здесь.

— Я пришел сюда, чтобы убедиться, что с тобой все ч порядке, что ты в бурю добралась до дома. Миссис Данлэп беспокоилась о тебе, хотя, осмелюсь сказать, она не была в восторге, когда я предложил свои услуги, чтобы успокоить ее.

Гнев в его глазах сменился выражением жаркой и темной страсти, и от этого взгляда кровь Сары заледенела.

— А теперь сними свой чепец и вытащи шпильки из волос ради меня, как ты это делала прежде.

Поколебавшись секунду, Сара сняла чепчик, и, как она и предполагала, Уэбстер оцепенел, увидев ее остриженные волосы.

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами:

— Ч-что ты сс-сделала?

Она пожала плечами:

— Разве ты не видишь?

— Ты отрезала волосы, чтобы досадить мне?

Он окинул ее презрительным взглядом.

— Возможно, я прощу тебе это, если ты пустишь меня в свою постель, — заявил он наконец. — Если же нет, я стану распространять о тебе такие грязные слухи, что ты не посмеешь приблизиться к городу и на сто миль.

— Ты жестокий, злобный…

— Одумайся, Сара. Сделай это ради себя самой.

— Ради себя самой я требую, чтобы ты убрался, — повысила она голос. — И запомни, что я не пущу тебя в свою постель ни теперь, ни когда бы то ни было.

— Ладно, пусть будет так, — пробормотал он. — Пусть будет так, раз ты этого хочешь.

Томас остановился на берегу запорошенного снегом озера и теперь смотрел на дом, возвышавшийся перед ним. Он был величествен и вполне отвечал цели Томаса создать свой собственный мир. Этот каменный особняк казался прочным и неприступным. Всего несколько дней назад, застигнутый бураном, он думал, что этот дом станет вечным памятником его бесшабашности и любви к риску, но ему удалось выжить. Только теперь его будущее было омрачено печальными мыслями, а в сердце его поселилось сомнение.

Рыжеволосая женщина, спасшая ему жизнь, прокралась в его сны и мечты. Ему следовало бы сразу понять, что он должен покинуть ее хижину в первый же день, невзирая на бурю.

Но сейчас он думал о том, как ему заставить ее изменить свои намерения и образ жизни. Особенно трудно это было сделать потому, что эта женщина обладала незаурядным красноречием и умела рассуждать о героизме и ответственности, хотя сама и укрылась в глуши вместо того, чтобы открыто сражаться с клеветой.

Стремясь поскорее преодолеть очередной подъем, Томас двинулся вверх по заснеженному склону холма. «Итак, — рассуждал он, — в холодный зимний день я встретил женщину своей мечты, ангела во плоти, но убедился, что она такая же смертная, как и все остальные женщины». Но на этот раз все-таки было иначе. На этот раз он потерял больше, чем мог бы вынести, и тут речь шла не о его гордости и достоинстве.

На этот раз он потерял свое сердце.

«Неужели я не сумею переубедить ее и заставить поехать со мной на праздник?» — продолжал рассуждать Томас. И внезапно он понял, что хотел бы соединить с этой женщиной свою судьбу.

В следующем месяце Томасу предстояло сделать многое, и у него мгновенно родился план, как заставить Сару думать только о нем.

Хотя она гордо отказалась от любого вознаграждения за помощь, оказанную ему, он был уверен, что она не откажется от честного и достойного заработка. А для того чтобы придать его дому жилой вид, требовалось приложить немало усилий, и его домоправительница была бы только рада избавиться от лишнего бремени забот.

Томас усмехнулся и глубоко вдохнул холодный воздух. Ко времени, когда он вернется из Нью-Йорка, Сара поймет, что он был прав, и переменит свое мнение. И от этой мысли настроение его поднялось, и он зашагал быстрее.

Глава 7

Три платья были наконец готовы к первой примерке и упакованы в чехол из холста. Приспособление для переноски этого груза тоже лежало готовым рядом с плащом и ботинками Сары.

Зимнее солнце было необычайно ярким и теплым, и единственное, что удерживало Сару и заставляло медлить с доставкой, были ее упрямство и гордость. Впрочем, и страх тоже. Она готова была признать это.

Сара не сомневалась в том, что Уэбстер уже осуществил свою угрозу рассказать всем о таинственном незнакомце, который провел ночь в ее хижине. Теперь она снова станет жертвой сплетен.

Все ее надежды на восстановление репутации были разрушены. Предложение Томаса бросить вызов обществу, посетив вместе с ним праздничный прием, никогда еще не казалось Саре столь соблазнительным и в то же время столь ошибочным. Она сама была виновата в том, что ее доброе имя было утрачено, и пытаться возвратить его она должна только сама.

А Томас станет ее путеводной звездой и источником вдохновения. Ее любовь к нему даст ей силы и мужество. Она встретится лицом к лицу со своими хулителями и посмотрит им прямо в глаза, надеясь на торжество справедливости. И она будет молить Бога, чтобы однажды и Томас сделал то же самое и вернулся к презираемому им обществу.

Разговоры смолкли, как только Сара вошла в лавку Ардет.

Все лица повернулись к ней. Ее пожирали глазами, а две женщины буквально застыли в неподвижности.

Она оглядывалась в надежде на то, что Ардет приветливо поздоровается с ней, но, должно быть, та была где-то в задней комнате и не знала о приходе Сары.

Сара закрыла за собой дверь.

— Я только оставлю эти платья в заднем помещении, — проговорила она, проходя мимо Элинор Фенуик и Джулии Медоус.

— Меня не удивляет, что ты пережила этот снежный буран. Судя по всему, ты прекрасно провела время в обществе своего нового любовника, — съязвила Элинор. — Но то, что ты появляешься в лавке, где находятся порядочные женщины, — просто безобразие.

Сара приостановилась, вскинув голову:

— Я пришла сюда по делу, а что касается вашего непристойного намека, то хочу напомнить, что долг каждого христианина помочь заплутавшему путнику.

— Ты оставалась наедине с мужчиной ночью и входишь сюда как ни в чем не бывало, — заметила Джулия, качая головой. — Я-то думала, что женщина с такой скандальной репутацией поостережется.

— Теперь я окончательно поняла, что не смогу заставить вас изменить ваше мнение обо мне. Вы мне не поверите, если я расскажу правду о том, что случилось во время снежной бури, как не поверили и тому, что в то время, когда я была помолвлена с Уэбстером, между нами не было ничего предосудительного. В сердце своем я знаю правду, а вам не мешало бы подумать, зачем Уэбстер так поспешил распространить обо мне порочащие слухи. Он не стал бы этого делать, если бы получил желаемое. Я отказала ему в близости и на этот раз, как отказывала и тогда, когда мы были помолвлены.

— Уэбстер — человек долга, и он искупил свой грех, как и Олив. Он приходил к тебе, чтобы убедиться, что ты благополучно вернулась домой, и он это сделал только из христианского сострадания. Ты не смеешь порочить его честное имя и подвергать сомнению его намерения.

— Пусть так. Но вам следовало бы спросить у него, почему он постоянно приходит в мою хижину в течение этих четырех лет и досаждает мне?

— Теперь Уэбстер — женатый человек.

— Конечно, это так, но то, что я вам говорю, — правда. Я не рассчитываю на то, что вы поверите словам моей тетки, но она подтвердит вам это. Однако вы, конечно, предпочтете спросить Уэбстера.

— Отчего это ты вдруг так осмелела? Пытаешься мстить мужчине, потому что он изменил тебе с другой?

— У меня нет такого желания. Просто я устала от ложных обвинений. Я старалась жить вдали от вас в надежде на то, что со временем вы сами во всем разберетесь, но я ошиблась. Что же касается путника, которого я приютила, то ему правда известна, а мне важно только это.

— Как удобно, — съязвила Джулия. — Не думаю, что ты знаешь имя этого… этого путника. Было бы очень интересно послушать и его, хотя это должен быть удивительный человек, если он смог противостоять твоему неукротимому аппетиту к утехам плоти.

— В этом отношении вы не ошиблись. Он и в самом деле удивительный и замечательный человек, но не ему нужно отстаивать мою честь. Я должна сделать это сама. А теперь прощу вас больше не задерживать меня. Я пойду к миссис Данлэп и отдам ей сделанную работу. Мне еще надо побывать в лавке и вернуться домой до темноты.

Сара почувствовала облегчение, оттого что смогла выдержать этот первый этап борьбы за восстановление справедливости.

После встречи с Элинор и Джулией она пополнила запасы продовольствия, побывав в главной лавке городка. Она покидала город, не пытаясь избежать встречи со знакомыми, и шла, гордо подняв голову и не опуская глаз, как это бывало прежде. На нее продолжали пялить глаза, но Сара заставляла себя не обращать на это внимания.

Когда она приблизилась к своей хижине, то увидела у порога два ящика. Она с любопытством осмотрела их, подумав, что Томас все-таки прислал ей что-то в благодарность за уход. Сара втащила тяжеленные ящики в хижину, не торопясь открыть их и заглянуть внутрь.

Сначала она избавилась от своей ноши, оттягивавшей ей плечи, а потом опустилась на колени и подняла крышку одного из ящиков. Сверху лежал отрез чудесной ткани, а на нем записка. Пальцы Сары дрожали, когда она разворачивала бумагу.

Она прочла записку раз, потом второй, и сердце ее упало. Она была жестоко разочарована.

«Пока я буду в Нью-Йорке, я рассчитываю и надеюсь, что вы сможете превратить эту ткань в драпировки в соответствии с прилагаемыми расчетами, сделанными моей домоправительницей, которая занимается приготовлениями к переезду в Ньютаун-Фоллз в следующем месяце.

Я надеюсь, что за работой вы обдумаете наш разговор и измените свое решение отказаться от посещения городского торжества. Молю Бога, чтобы это было так.

Искренне ваш Томас».

Ее глаза наполнились слезами разочарования, но она смахнула их.

У нее не было возможности вернуть эти ящики их хозяину и не оставалось надежды на то, что Томас пересмотрит свои планы.

Сара вытащила тяжелую ткань. Сочетание цветов было поразительным. Ткань походила на спустившуюся с неба радугу, пронизанную золотыми нитями.

Встревоженная просьбой Томаса пересмотреть свое решение и пойти с ним на праздник, она отложила ткань и принялась загружать свою кладовую съестным. Сара понимала, что ей будет нелегко превращать эту ткань в драпировки для дома, который она никогда не сможет разделить с ним, но по своему опыту она знала, что работа притупляет боль, и только это ее немного утешало.

Глава 8

Считая, что он скоро отойдет от общественной жизни, Томас смирился с тем, что в Нью-Йорке его ожидало заранее составленное расписание. Ему пришлось потратить много сил и нервов, участвуя во всех запланированных мероприятиях, где он был вынужден присутствовать в качестве почетного гостя.

Томас все еще избегал смотреть на себя в зеркало, когда брился, потому что при взгляде на шрам, пересекавший его лоб, он с болью вспоминал о Саре. Окружающие же считали этот шрам знаком воинских подвигов. Томас даже подумать не мог о том, чтобы посвятить их в известную ему одному историю, хотя он презирал сплетни и не боялся их.

Накануне отъезда в Ньютаун-Фоллз он посетил последнее из суаре, куда был приглашен.

Бальный зал в свете свечей представлял собой смешение приглушенных цветовых оттенков, бесчисленных тяжелых ароматов духов, звуков оркестра и веселых голосов. Однако мыслями Томас был далеко отсюда, он постоянно думал о маленькой хижине, затерянной среди лесов, и женщине, покорившей его сердце.

Как только он поселится в своем поместье, он перестанет быть общественной фигурой, но на свете существовала только одна женщина, с которой он хотел бы разделить свое уединение.

Мысли его были далеко отсюда. Он не мог скрыть своей рассеянности и оставался совершенно равнодушен к окружавшей его нарядной толпе, пока партнерша не обратила его внимание на то, что в дальнем конце зала образовалось непривычное скопление народа.

— Как это досадно, — пробормотала она, выпячивая толстые губы, что вовсе не украшало ее и без того малопривлекательное лицо. — Как это раздражает!

Томас отвел ее к отцу, который явно мечтал о брачном союзе своей дочери с ним.

— Останьтесь пока здесь, а я попытаюсь разузнать, что там происходит. Прошу меня извинить, но я думаю, здесь вам будет спокойнее и безопаснее.

И он быстро отошел, прежде чем они успели возразить. Полагая, что возникшее смятение едва ли имеет отношение к нему, он не спеша пробирался сквозь толпу. И вдруг он уловил блеск коротких вьющихся ярко-рыжих волос, заставивших его ринуться вперед.

Однако более пристальный взгляд на рыжего парнишку вернул его к действительности, и сердце его забилось спокойнее. Когда же парня грубо потащили к дверям, Томас счел своим долгом вмешаться. Ему удалось освободить мальчишку от железной хватки блюстителя порядка, но в награду он получил несколько чувствительных ударов ногой по голени.

— Довольно! — гаркнул он и прижал парня к себе с такой силой, что тот перестал сопротивляться. — Только посмей лягнуть меня еще раз, и я придушу тебя.

— Пустите меня! Мне надо найти капитана. Где капитан Хэйс? Только он один…

— Капитан Хэйс — это я.

Когда мальчишка поднял на него глаза, смущенный и испуганный, однако вовсе не испытывающий благоговения перед героем войны, Томас с трудом удержался от смеха:

— Выкладывай, парень, что там у тебя, пока я не передумал и не передал тебя в надежные руки.

Мальчишка хмуро покосился на стража порядка, только что пытавшегося выволочь его из зала, и расправил узкие плечи:

— Меня зовут Пол Рэттон, так же как и моего отца. Он сказал, что вы не станете нам помогать, но я был уверен, что поможете. Вы ведь так отважно сражались с англичанами. И я решил, что вы не откажетесь от участия в таком мелком деле, как наше.

Томас вспомнил имя солдата, некогда служившего под его началом, и кивнул, поощряя малого продолжить свою речь.

— Это очень личное дело, сэр, и никого не касается, кроме нас! — выпалил он, бросая мрачные взгляды на окружавших их разряженных гостей.

— Этот парень — просто уличный попрошайка, высматривающий, как бы что стибрить. Я готов избавить вас от его назойливости, капитан.

— Не утруждайте себя, капитан. Мальчишка не стоит вашего внимания.

Томас смерил презрительным взглядом своих доброжелателей:

— Если парень приложил столько усилий, чтобы разыскать меня, думаю, я могу уделить ему минуту своего времени. Простите нас, джентльмены.

Держа руку на плече парнишки, Томас повел его, лавируя среди шокированных его поведением гостей, в уединенное местечко, на застекленный балкон, и закрыл за собой дверь.

Пол дрожал, но старался не показать своего смущения и страха.

— Я не хотел оскорбить вас, сэр. Когда я вас ударил, я не знал, что это вы. Но я пробыл на улице столько времени, пытаясь проникнуть сюда и найти вас, что…

— В таком случае, должно быть, дело важное.

Пол провел рукой по лицу, размазывая слезы по грязным щекам.

— Этому стражу на улице, похоже, все равно, но я знал, что вы поможете, если я найду вас.

— Я еще не сказал, что помогу. Я сказал только, что выслушаю тебя.

Он так и поступил, внимательно слушал парня, не упуская ни одной печальной подробности из его рассказа.

— Отец сказал, что вы едва ли вспомните его, но я ответил, что такие герои, как вы, не забывают друзей. И такие, как вы, никогда не считают себя слишком занятыми, если надо оказать помощь. Герои — они такие. Они помогают людям.

Томас разглядывал мальчика, размышляя о том, уж не приняла ли Сара его образ, чтобы воззвать к его совести и изменить решение удалиться от общества, взиравшего на него снизу вверх.

— Герои — всего лишь люди, самые обычные люди, — пробормотал он, несколько смущенный обожанием, светившимся во взгляде паренька. И слова Сары снова зазвучали в его памяти, на этот раз показавшись ему настолько убедительными, что он вздрогнул.

И тотчас же в его голове сложился план, как оправдать себя в ее глазах.

— Как далеко отсюда живете вы с твоим отцом? — спросил он.

— Всего в дне езды, но я-то шел пешком. И это оказалось дольше. А сейчас мы могли бы добраться на лошадях, — предложил Пол.

Томас глубоко вздохнул. Конечно, это нарушало его планы, но он полагал, что все-таки успеет на праздник в Ньютаун-Фоллз.

Но когда он туда доберется, по-видимому, его взгляды на жизнь и планы на будущее в корне изменятся.

Успешно решив финансовые проблемы Пола Рэттона-отца, заплатив его долги и обеспечив работой Пола-младшего, а также отправив Саре записку, которая должна была удивить ее, Томас пустился в обратный путь и, преодолев еще одну снежную бурю, прибыл в Ньютаун-Фоллз как раз накануне торжества.

Хотя слава всегда опережала Томаса, куда бы он ни отправился, в лицо его мало кто знал, и он мог остановиться в городке инкогнито, не опасаясь быть узнанным.

Он вошел в главный магазин города, выбрал там пару снегоступов и заплатил звонкой монетой. На него бросили пару-другую взглядов, но особого интереса не проявили, потому что находящиеся в магазине собрались у окна, выходившего на улицу.

Полюбопытствовав, Томас тоже присоединился к этой немногочисленной группе и замер, увидев Сару, неспешно проходившую по противоположной стороне улицы при ярком свете дня с гордо поднятой головой. Шаг ее был уверенным и твердым.

— Ну и наглость! — воскликнула одна из женщин-продавщиц. — Эта потаскушка ведет себя как порядочная женщина, в то время как нам всем известна правда о ней. Я не верю тому, что она наговорила Элинор о так называемом путнике, которого якобы спасала и лечила. У Уэбстера не было причины лгать. Он видел, как этот мужчина вышел из ее хижины.

Женщина лет под шестьдесят в ужасе покачала головой:

— Бедная Марта! Какой тяжкий крест она несет! Подумайте только! Она-то воображает, что ее племянница тихо сидит в хижине, а она расхаживает по городу среди порядочных людей. Я считаю, она еще недостаточно получила. Спросите меня, и я вам скажу, что думаю. Пусть я стара, но нравы мужчин мне известны. Никогда не поверю, чтобы мужчина мог провести с ней трое суток и не попытался тронуть ее. Пусть даже и незнакомец, путник, как она утверждает.

— Или святой! Меня удивляет, что он не отправился прямиком в таверну похвастаться своей удачей.

Томас почувствовал, как волосы на затылке у него поднялись от ярости, словно у пса, собирающегося броситься в бой, но он сдержался и промолчал. Тут же третья женщина вступила в эту увлекательную беседу:

— Как жалко! Какой прелестной девушкой она была до…

— Запретный плод всегда сладок, и он быстро созревает, падает и загнивает. Марте следовало выдать ее замуж задолго до появления этого Уэбстера.

— Ну, она этого не сделала, и не стоит осуждать за это Марту. Все дело в том, что у Сары не хватило твердости противостоять Уэбстеру, а ее падение оттолкнуло его и привело к благополучному браку с Олив, — Но, может быть, вы зря осуждаете эту женщину. Может быть, она ни в чем не виновата, — подал голос Томас.

Все три женщины мгновенно обернулись, как три марионетки, приведенные в движение кукловодом.

— А кто вы, собственно говоря, такой?.. — спросила одна из них, пылая негодованием.

Он приподнял шляпу:

— Просто человек, случайно попавший в ваш городок.

— В таком случае вам лучше удалиться и не вмешиваться в дела, которые вас не касаются.

— У меня не было такого намерения, любезные дамы, но я просто не мог удержаться от простой реплики. Как показывает мой опыт, только невинные могут отважно смотреть в глаза своим хулителям, а вовсе не те, кто виноват. Прошу прощения за свое вмешательство, — пробормотал он и поспешил выйти на улицу, чтобы догнать Сару.

Томас оглядывал улицу, смотрел во всех направлениях, но она будто испарилась. Ободренный тем, что Сара отважилась появиться в городке среди бела дня, он поверил, что она передумает и завтра вечером будет сопровождать его на праздник.

Глава 9

Вчерашний поход в город только усугубил разочарование Сары.

Так как Томас не уведомил городские власти, что он не посетит торжество, она не знала, какое решение он принял. Тетя Марта задерживалась в Дэнтоне, и было похоже, что ее отсутствие продлится еще долго.

Она должна была помочь сестре Анны, неожиданно разродившейся близнецами. Поэтому Сара все еще оставалась одна. Она помешала ячменный суп в котелке, томившийся на маленьком огне, потом надела свой плащ с капюшоном и вышла набрать дров на ночь.

Собрав охапку хвороста, она уже возвращалась к своей хижине, когда сани, украшенные колокольчиками и лентами, нагруженные какими-то пакетами и свертками, остановились на прогалине поблизости. Иногда в их доме появлялись незнакомцы, обычно приезжавшие к тете Марте за помощью, и Сара подумала, что приезжий, которому срочно понадобилась повитуха, просто не знает, что тетя Марта еще не вернулась.

Возница, пожилой джентльмен с седыми волосами, почти столь же длинными, как ниспадавшая на грудь борода, остановил лошадей и приподнял шляпу.

— Вы, случайно, не мисс Сара Бейли?

Изумленная тем, что он, как видно, приехал к ней, Сара кивнула.

— У меня к вам послание, дорогая, но прежде разрешите внести в дом эти дрова.

Он закрепил вожжи на коновязи, слез с саней и взял хворост у Сары из рук. Последовав за ней в дом, возница сложил дрова возле очага. Потом вытащил из внутреннего кармана куртки сложенный листок бумаги.

— Меня зовут Хоторн. У меня к вам послание от капитана, — пояснил он, передавая Саре сложенную бумагу. — Если позволите, я сейчас вернусь.

Сердце Сары глухо забилось при виде знакомого ей почерка Томаса. Неужели он вообразил, что подарки могут заставить ее изменить решение? А как же сегодняшний праздник? Неужели ему наплевать на горожан, готовящихся к торжественному приему, который должен состояться всего через несколько часов? Ведь они будут так оскорблены, если Томас не явится на праздник.

— Куда прикажете положить это?

Когда Сара подняла на него взгляд, то увидела, что Хоторн стоит у двери со свертками и пакетами, и их было так много, что он с трудом удерживал все в руках.

— Что, ради всего святого, вы собираетесь сделать?

— Я следую полученным указаниям. Так куда мне их положить?

— Сложите их обратно в свои сани.

Хоторн выглянул из-за закрывавших его лицо пакетов и наморщил лоб.

— Я не могу этого сделать, мисс. Капитан приказал мне доставить подарки во что бы то ни стало.

— Капитан позволил себе лишнее. Боюсь, что вам придется забрать все эти свертки, но вы могли бы помочь мне.

Она указала на два ящика, в которые были уложены уже сшитые ею драпировки.

— Я закончила работу, заказанную капитаном Хэйсом. Не могли бы вы уложить эти ящики в сани и отвезти в поместье?

— Я бы сделал это, если бы у меня были сани повмести-тельнее, но эти свертки занимают почти все место.

Она была убеждена, что Томас рассчитывал именно на это, добиваясь, чтобы она приняла его дары. Сара взяла свертки и положила на свой рабочий стол.

— Пока мы можем оставить их здесь. На время. Я не сомневаюсь в том, что если вы сначала погрузите в сани ящики, то места будет достаточно. Я помогу вам…

В темных глазах Хоторна она заметила искорки смеха:

— Я заберу ящики. Я даже могу забрать обратно подарки, если прежде вы прочтете письмо.

— Вы пытаетесь заставить меня передумать?

— Ну, уж это совсем неподходящая мысль. Человек моего возраста достаточно опытен, чтобы знать, что это бесполезно. Просто хочу убедиться, что сделал все возможное, потому что капитан обещал оторвать мне голову и насадить ее на пику. Это, видите ли, в назидание остальным слугам. Знаете, он строгий хозяин, но справедливый. Я довольно долго служил с ним на море, чтобы привыкнуть к тому, что он требует точного исполнения своих приказов. Теперь, если я скажу ему, что вы хотя бы прочли его письмо до того, как отослать обратно подарки, возможно, он… не…

— Думаю, не отрубит вам голову, — закончила Сара с насмешливой серьезностью, в тон ему. — Я прочту его записку, пока вы будете укладывать ящики в сани. Думаю, я смогу даже успеть черкнуть ему ответ и попрошу его пощадить вас.

— Это будет весьма благородно с вашей стороны, мисс. Весьма благородно, — пробормотал Хоторн, взваливая первый ящик себе на плечи. Сара сняла плащ и села в качалку. Пламя плясало в очаге и бросало на нее свои блики. Письмо было кратким, но душераздирающим.

«Посетить это торжественное сборище без вас для меня будет печально, но жизнь без вас поблизости от Ньютаун-Фоллз представляется мне не просто печальной, но невыносимой. Будьте моей женой, ангел, и станьте светочем моей жизни. Сегодня вечером и всегда.

Томас».

В сердце Сары боролись радость и горечь. Любовь к Томасу переполняла ее сердце. Она не могла сдержать слез. Он сразился со своими демонами и победил их, она же стала бы для него бременем. Ее скандальная известность только осложнила бы его положение в городе и усилила желание жить в уединении, как он и собирался сделать до встречи с ней.

Посещение праздника потребовало бы от нее большей отваги, чем она находила в своей душе.

Она чувствовала, что искупление и признание ее невиновности потребует многих лет, если это вообще когда-нибудь произойдет, а она не рассчитывала на то, что Томас будет ждать ее так долго.

Несколько случайных встреч в городе исчерпали ее силы, а для того чтобы восполнить их, уже не оставалось времени. Сара не могла рассчитывать на то, что Томас подставит ей свое плечо и это пройдет для него без последствий. Он был один против всего города, убежденного в ее порочности. Горожане не стали бы слушать его доводы, даже восхищаясь им как героем.

Если бы… если бы только… она смогла найти в себе достаточно мужества, если бы она была такой же отважной, как Томас, если бы она сумела отвоевать себе место во враждебном мире, как сумел это сделать Томас на войне!

Чувство собственного достоинства было единственной защитой Сары против сплетен и несправедливости.

К девяти часам Томас был готов признать свое поражение. Сара не приехала. Несмотря на его письмо и подарки.

Несмотря на его веру в то, что у нее хватит мужества бросить вызов всему городу и принять его предложение.

Он умело скрывал свое разочарование под заученной улыбкой, терпеливо перенося неизбежное — ему без конца кого-то представляли. Однако он отказывался танцевать с молодыми женщинами, которые явно давали понять, что свободны. Даже издали Томас узнавал туалеты, изготовленные руками Сары. Но мечтал он только об одной женщине. Он хотел увидеть своего ангела, женщину, одетую в платье, которое он выбрал специально для нее.

Когда музыка замолкла, городские власти стали собираться на помосте, чтобы начать торжественную часть вечера. Томас извинился перед группой собравшихся вокруг него деловых людей, но тотчас же столкнулся с женщинами, с которыми разговаривал вчера в лавке.

— Ах вы негодник, капитан! Если бы я только знала…

— Мне следовало представиться вам, — проговорил Томас, но слова его заглушил гул голосов, раздавшихся из толпы у самого входа в зал. — Извините, леди, но меня ждут на трибуне.

— Конечно, но если вы пообещаете продолжить наш разговор, начатый вчера.

Он кивнул и продолжил свой путь к трибуне. Когда же гул голосов перерос в неслыханную какофонию, он обернулся. Толпа раздвинулась, в ней образовался проход, и Томас увидел женщину, остановившуюся на пороге.

Женщина была в невесомом белом платье, вполне бы подошедшем для ангела. Для его ангела. Это была Сара.

Сердце Томаса бешено стучало, пока он шел ей навстречу сквозь ряды людей, чтобы предложить ей руку и восстановить доброе имя величайшей любви его жизни.

Глава 10

Сара не сводила глаз с Томаса, сердце ее билось, как пойманная птичка, а ноги под широкими юбками сделались ватными. Она старалась не замечать возмущенных взоров, не обращать внимания на людей, демонстративно поворачивавшихся к ней спиной, и шла с гордо поднятой головой из холла в главный зал.

Но все ее сомнения и страхи мгновенно исчезли, как только она встретилась взглядом с Томасом и прочла в его глазах любовь. Эти глаза притягивали ее, звали, приглашали в новую жизнь, в его жизнь, и наполняли ее сердце отвагой, так необходимой ей сейчас.

Она приблизилась к Томасу, и он взял ее за руки.

— Ангел мой, — пробормотал он. — Вы восхитительны, как всегда.

Внезапно сомнение вновь зашевелилось в ней, и Сара прошептала:

— Томас, я не уверена, что это разумно. Как…

Он поцеловал ей руку.

— Доверьтесь мне, любовь моя. Я еще не проиграл ни одного сражения.

— Это не война, — прошептала она.

Он улыбнулся:

— Неправда. Это война. И скоро мы оба ощутим сладость победы.

Все это происходило на глазах негодующих граждан, что ничуть не трогало почетного гостя. Томас взял Сару за руку и подвел к помосту. Городские чиновники стушевались и отступили, но Томас игнорировал и этот угрожающий знак общественного неодобрения.

Крепко держа Сару за руку, он обратился к сплетникам и злопыхателям, и голос его звучал ясно и твердо:

— Леди и джентльмены! Похоже, что вам не придется услышать обычных речей ваших городских старейшин, но я хочу воспользоваться представившейся мне возможностью обратиться, если позволите, ко всем вам.

Наступила глубокая тишина. От мучительного ожидания сердце Сары забилось так часто, что ей показалось, что она сейчас лишится сознания. Но твердая рука Томаса крепко удерживала ее руку, и, похоже, его уверенность передавалась ей, давая силы смотреть в глаза недоброжелателям.

— Для меня большая честь быть сегодня вашим гостем, потому что для меня начинается новая жизнь в моем поместье, но я не могу не отдать должное женщине, сохранившей мне жизнь, благодаря чему я и нахожусь сегодня среди вас.

На лицах присутствующих официальных лиц отразилось удивление.

— Как всем вам известно, у меня заняла несколько месяцев подготовка к переезду в Ньютаун-Фоллз. Но вы не знаете, что я приезжал сюда в прошлом месяце, чтобы осмотреть свои земли и дом, прежде чем решиться окончательно перебраться сюда. Откровенно говоря, мне не особенно хотелось присутствовать на сегодняшнем торжестве, я мечтал об уединении в моем поместье. Однако случилось нечто такое, что изменило мои намерения. Возвращаясь в Нью-Йорк, я попал в снежную бурю, получил травму и заблудился в лесу. К счастью, мисс Сара Бейли дала мне приют и буквально спасла мне жизнь.

Сара почувствовала, как жаркий румянец разливается по ее щекам.

В глазах ее стояли слезы, а сердце было переполнено любовью и преданностью.

Томас поднял руку, призывая всех к тишине.

— Вопреки тому, что вы все привыкли думать о мисс Бейли, я смею вас заверить, что она — образец добродетели, чистоты и целомудрия. Шрам, который теперь украшает мой лоб, не след боевого ранения, а свидетельство ее помощи, и я ношу его с гордостью, потому что среди вас найдется не много таких, к кому прикоснулись бы нежные целительные руки ангела. — Он умолк, обводя взглядом море недоверчивых лиц. — До последнего времени я не понимал, почему успех в войне, такой жестокой и бесчеловечной, вызывает обожание и восхищение. Люди стараются подражать героям и выказывать себя сильными духом. Они часто преуспевают в этом, но случается, терпят поражение. И если я в чем-то могу помочь жителям Ньютаун-Фоллз, что, как напомнила мне мисс Бейли, является моим долгом, я с радостью готов использовать свое влияние и помочь любому из горожан, кто в этом нуждается. А для себя и для семьи, которую рассчитываю завести здесь, я надеюсь построить достойную жизнь и найти в вас добрых соседей и друзей.

Томас повернулся к Саре и посмотрел на нее.

— Вы все должны поверить, что мои взгляды на жизнь изменились только благодаря мисс Бейли. Она отважная женщина, достойная уважения и поклонения. И именно ей, моей будущей жене, я буду вечно предан, я буду вечно любить и почитать ее.

Сара с трепетом ждала реакции толпы на слова Томаса, но Томас вдруг обнял ее и поцеловал в губы. И она уже не думала о своей репутации. Она была готова сейчас последовать за обнимавшим ее мужчиной на край света и посвятить ему всю свою жизнь, вне зависимости от одобрения или неодобрения общества.

И тут зал разразился громовыми аплодисментами. Крошечный оркестр заиграл, и, когда Томас наконец разомкнул их объятия и прервал поцелуй, на лицах горожан Сара увидела только улыбки, а в глазах только одобрение.

— Томас, они… они верят тебе, — заикаясь пробормотала она.

Он улыбнулся:

— Конечно, разве ты забыла, что я герой?

— Ты навсегда останешься героем в моем сердце, — прошептала она и провела пальцами по шраму у него на лбу.

Он поцеловал ее в кончик носа и прошептал ей на ухо:

— Я ошибся или здесь сегодня сам пастор?

Она улыбнулась:

— Преподобный Блэкуэлл, разумеется, здесь.

— Подведи меня к нему, а иначе я перестану быть человеком чести.

— Как? Сегодня? Сейчас?

— Сейчас. Пусть весь город отпразднует наш союз, прежде чем мы улизнем в уединение нашего нового дома. Я думаю, у тебя не будет возражений, если в течение нескольких дней мы никого не будем видеть и принимать.

— Ни малейших, — ответила Сара шепотом.