Еремей ПАРНОВ
      Два лика Януса
      Ты все снился себе, а теперь ты к нам заживо взят.
      Ты навеки проснулся за прочной стеною забвенья.
      Ты уже не снежинка, на дымные кольца разъят,
      Ты в земных зеркалах не найдешь своего отраженья.
      Вадим ШЕФНЕР
      Тонкий лирик и одаренный писатель-фантаст Вадим Шефнер написал прекрасное стихотворение, посвященное фантастике. Мне запомнилась заключительная строка: "Ты в земных зеркалах не найдешь своего отраженья". Позволю себе не согласиться с этим. Фантастика действительно является зеркалом, причем параболическим, которым, как рефрактором телескопа, улавливается свет далеких звезд. Но это все же сугубо земное зеркало наших знаний и представлений о человеке и мире.
      Фантастические рефракторы отлиты не из мертвого стекла, холодно и бездушно отражающего свет далеких созвездий. Они одухотворены жизнью, нетерпеливой, горячей, чуткой к добру и злу.
      В свое время известный советский хирург профессор Н. Амосов заметил, что описанная в романе А. Беляева "Голова профессора Доуэля" операция стала вопросом морали, а не науки и хирургической техники. И отнюдь не случайно этические проблемы науки сделались объектом исследования в его научно-фантастическом романе "Записки из будущего". Ученый ищет свое отражение в "земных зеркалах"...
      Писатель-фантаст-тоже. Как и ученый, он ставит эксперимент. Первая ненаписанная фраза многих произведений могла бы звучать так: "Что будет, если..." Порой на испытательных полигонах фантастики исследуются - по законам искусства - социальные аспекты наиболее радикальных, чреватых серьезными сдвигами научных идей. Но подчас на них возникают и сами идеи, дающие первоначальный толчок научной мысли. Не случайно один из творцов голографии член-корреспондент АН СССР Ю. Н. Денисюк признавался, что его буквально заворожили фантастические разработки в рассказе "Тень Минувшего" И. Ефремова.
      О роли фантастики в выборе главной цели своей жизни писал пионер звездоплавания К. Э. Циолковский. Книгой, оказавшей на него наибольшее влияние, была "Из пушки на Луну" Жюля Верна. На непреходящее влияние фантастики постоянно указывали и советские космонавты В. Шаталов, Г. Гречко, А. Леонов, Г. Титов, Б, Егоров, К. Феоктистов. Любил и очень хорошо знал произведения советской и зарубежной фантастики академик С. П. Королев. Он часто говорил, что с детства начал мечтать о Марсе. Вопреки скептическим выкладкам тогдашних популяризаторов науки, "вычисливших", что существующие виды топлива не могут сообщить ракете вторую космическую скорость, он верил в межпланетные сообщения. Мы знаем, во что материализовалась эта вера.
      Вот почему с полным правом можно сказать, что с незримых полигонов фантастики берут начало дороги в неведомое. Большая их часть теряется в чистом поле или возвращается на круги своя, и лишь очень немногие приводят прямехонько в лабораторию, на испытательный стенд, на космодром. И хоть КПД такого процесса не очень высок, овчинка явно стоит выделки. Тем более что этим далеко не ограничивается вклад фантастики в научно-технический прогресс, ибо главное ее воздействие заключается в создании творческой атмосферы, в раскованности воображения, дерзком полете мысли, крылатом броске через невозможное...
      В идеале фантастика в художественной форме воплощает диалектический метод познания мира. Разумеется, речь идет о подлинной литературе, гуманистической по духу и оригинальной по замыслу, впервые открывающей неизвестные ранее стороны бытия. Отсюда и ее невиданная популярность. Ведь одни только клубы любителей фантастики, организованные во всех странах Европы, насчитывают десятки миллионов членов. Это своего рода авангард куда более многочисленной армии "неорганизованных", но влюбленных в научную фантастику читателей.
      Фантастике свойственно говорить о будущем. Именно это и сделало ее любимым жанром молодежи. Она стала ныне могучим средством воспитания, активным орудием прогресса. Лишь подход к научной фантастике как к уникальному явлению современной культуры позволяет понять, почему она оказалась столь притягательной и для школьников, и для студентов, и для серьезных ученых.
      Питаясь живительным соком научных идей, фантастика не перестает быть искусством. В отличие от науки, которая неудержимо ветвится, образуя все новые ячейки узкой специализации, научная фантастика всякий раз стремится создать целостную картину мира.
      Полигон научных идей, исследование социальных моделей, блистающие солнца утопических миров и мрачные пророчества грядущих опасностей - все это разные лики изменчивой музы. Мгновенные черты, по которым едва ли возможно судить обо всем облике. В утопическом зеркале радостных предчувствий, в сумеречном зеркале тревог и сомнений грозного мира антиутопий порой проскальзывают отблески неоткрытого будущего. Параболические антенны фантастики призваны лоцировать настоящее. В них всегда отражается, пусть гипертрофированно, современный писателю мир, а будущее, как известно, всегда создается сегодня.
      Как незаметно, как естественно просто перетекает фантастика в обыденную реальность. Космический корабль, космонавт, космический скафандр, невесомость - эти знакомые всем термины подарила научная фантастика. После полета Юрия Гагарина они навсегда вошли и в язык науки, и в повседневный обиходный язык. Фантасты предсказали спутник связи и голографию, атомную и нейтронную бомбу, лазер и генную инженерию, существование частиц со скрытой массой, так называемых "фридмонов", и алмазы в Якутии.
      "Время от времени перед наукой возникают интересные вопросы, которые могут в дальнейшем приобрести огромное практическое значение,- сказал в своем выступлении на Бюраканском симпозиуме В. А. Амбарцумян. - В таких случаях всегда находятся скептики, не желающие согласиться с энтузиастами в оценке значения нового научного направления. Так было перед открытием атомной энергии. Тем не менее мы можем сказать, что за последние годы человечество достигло таких успехов в астрономии, технике связи, кибернетике, которые создали реальные возможности установить связи с разумной жизнью из других миров при условии, если такие цивилизации существуют. Речь идет не только о простых формах жизни, но и о ее высших формах, вплоть до цивилизации". Роль фантастики в современном, бурно развивающемся мире трудно переоценить. Только одно то, что она как бы подготавливает общественное мнение к вторжению в жизнь очередного научно-технического чуда, делает ее незаменимой. Именно благодаря усилиям поколений фантастов человечество приняло как нечто давно ожидаемое и первый искусственный спутник, и первый орбитальный полет, и высадку на Луне.
      Что же касается пророчеств - поразительных предвосхищений или случайных угадываний, - то они возникают как своего рода побочный продукт. Аналитическое исследование прорастающих зерен будущего неизбежно дает некий неожиданный результат, который очень часто "сбывается". Здесь нет никакого чуда, если не считать чудом самое искусство. Потому что именно искусству присущ обобщенный мгновенный синтез, который наука достигает кропотливым и долгим путем.
      Угадывать можно не только научно-технические свершения. Научной фантастике как искусству более свойствен своего рода социальный прогноз. В "Железной пяте" Джек Лондон попытался предвосхитить страшный облик грядущей олигархии, вызревавшей в лоне современного ему американского общества. Будущее показало, что сбылось, а что не сбылось из этих пророчеств. Как и их прославленный предшественник, прогрессивные американские фантасты тоже предчувствуют призрак надвигающейся несвободы.
      Предвидение возникает на стыке знания и воображения, на неуловимой грани, где наука и вообще реальная действительность тесно смыкаются с искусством.
      Высокое волнение при встрече с неизвестным, вспышка внезапного озарения, логика поисков, изящество математических выводов и ювелирных по тонкости измерений - постоянные компоненты научно-фантастических произведений.
      Многое можно было бы сказать об индивидуальности творческой манеры отдельных авторов, о разнице в видении мира и оценках тех или иных событий. Но сегодня создается несколько парадоксальная ситуация. Дело в том, что и Брэдбери, провидящий в технократически бездуховном прогрессе новые страшные беды, и его антипод Азимов, убежденный в безграничном могуществе науки и безоблачном небе мира без войн, несмотря на почти диаметральную противоположность исходных рубежей, как ни странно, одинаково нетипичны для западной фантастики. То же в известной мере можно сказать и о других интересных, талантливых писателях, таких, как Саймак, Уиндэм, Гаррисон, Урсула Ле Гуин, Шекли, Саке Комацу.
      Можно назвать еще многих авторов, творчество которых заслуживает самого пристального внимания. Но какими бы громадными тиражами ни выходили их произведения, они буквально тонут среди океана "фантастики" иного рода: вторичной, ловко эксплуатирующей чужие открытия, а то и вовсе лежащей за пределами художественной литературы.
      Это бульварщина, наполненная призраками, чудовищами, катастрофами, убийствами, порнографией. Мутный поток "нечистой", по точному определению прогрессивных писателей, фантастики призван оглушить читателя, посеять страх и неверие в свои силы, в возможность предвидения и управления будущим.
      Существуют три основные градации подобной продукции! литература (и соответственно кинематограф) ужасов и чудовищ, наполненная страшилищами, невероятными радиоактивными насекомыми, которые либо обрушиваются на землю из космоса, либо подстерегают исследователей на далеких планетах; литература сумасшедших ученых, на разные лады воспевающая маньяков, совершивших страшное научное открытие, грозящее уничтожением мира и полным истреблением людей, и, наконец, литература катастроф. Последняя струя наиболее полноводна. В ней живописуются взрывы сверхновых звезд и супербомб, несущих смерть цивилизации. Здесь сжигается пространство, аннигилирует вещество, ломается время, миры сталкиваются с кометами из антиматерии. Часто подобные кошмары являются не чем иным, как возрождением на атомном и космическом уровне средневекового мистицизма.
      В таких произведениях - с той или иной степенью художественной убедительности - проводится зашифрованная идея о том, что будущее нельзя конструировать по воле человеческой, оно неизбежно, как рок, и почти всегда несет людям трагическую кончину. Эта идея имеет определенную генетическую связь с милитаризацией капиталистических стран. Смысл ее не мудрен: если наука сегодняшнего дня отдает свои лучшие силы на создание новейших видов вооружения - нейтронных бомб и крылатых ракет, то вряд ли будущее внесет изменения в сложившуюся ситуацию. Дух обреченности порождает водопад романов, повестей, рассказов, в которых Земля гибнет, объятая атомным пламенем войн.
      С особой яркостью это проявилось в кинематографе. Ленты типа "Они пришли из космоса" Дона Сигеля, "Существо из другого мира" Говарда Хаукса или "Формикула" Гордона Дугласа дали "нечистой" фантастике мощнейший импульс.
      Побивая рекорды массовых сборов, по экранам Америки и Западной Европы недавно вихрем пронесся фильм "Звездные войны", виртуозно отснятый Джорджем Лукасом на студии "XX век - Фокс".
      Произошло нечто невиданное.
      У кинотеатров выстраивались длиннющие очереди, билеты перепродавались по пятьдесят долларов и выше. Всем хотелось поскорее увидеть умело сработанную сказку, в которой юный герой освобождает звездную принцессу от кошмарного дракона, то бишь действующей в масштабах галактики некой преступной империи.
      Не успели остыть страсти, как Стивен Спилберг, прославившийся нашумевшей картиной "Челюсти", повествующей о гигантской акуле-людоеде, поставил на студии "Коламбиа" остросюжетный фильм "Тесные контакты третьего вида", эпатирующий публику нездоровым полумистическим интересом к выдумкам, вроде летающих тарелок.
      Фильм "Тесные контакты третьего вида", взвинтив потолок постановочной стоимости - восемнадцать миллионов, дал прибыль в несколько сот миллионов долларов.
      По справедливому замечанию американского фантаста, редактора журнала "Энэлог мэгэзин" Бена Бовы, "фантастика неожиданно стала дойной коровой индустрии развлечения".
      Люди идут на "Звездные войны" чуть ли не по десять раз. Студенты сбегают с лекций, чтобы посмотреть по телевидению очередной- общее число давно перевалило за сотню - выпуск "Звездного рейса".
      На этой серии, которую рекламирует и журнал "Америка", стоит остановиться особо.
      Первая передача была показана телевизионной сетью "Эн-Би-Эс" еще в конце шестидесятых годов. Предпосланный ей дикторский текст гласил: "Космос... Последний рубеж на борту звездного корабля "Энтерпрайз". Рассчитанное на пять лет задание звездолета состоит в исследовании новых необычных миров, в поисках жизни и внеземных цивилизаций, в бесстрашном стремлении туда, где еще не ступала нога человека".
      Вначале программа вроде бы не оправдала надежд и после 79 передач была прекращена. Но ныне "Звездный рейс", по словам обозревателя Хауарда Синкотта, "превратился в культ почти космического масштаба".
      Передачи транслируют по всей стране свыше ста шестидесяти телестанций.
      На сегодняшний день реализовано около десяти миллионов книг, посвященных "Энтерпрайзу" и истории его создания. Повсюду продаются эмблемы, майки с изображением капитана Керка, главного героя экспедиции, игрушечные лучевые пистолеты и куклы, действующие в новой космической одиссее существ "клин-гонов" и "трибблов".
      Когда стало известно о подготовке к старту американского космического корабля многократного действия, президент Форд получил тысячи писем с просьбой назвать новую ракету именно "Энтерпрайз".
      Вначале фантастика разбудила интерес к исследованию космоса, затем первые космические полеты сообщили дополнительный импульс фантастике, а ныне сформированное под ее прямым воздействием общественное мнение оказало прямое влияние на саму космическую программу. Пусть чисто внешне. Во всяком случае круг замкнулся.
      Не удивительно, что в такой атмосфере смешения вымысла и реальности фантастика сделалась "дойной коровой". По оценке журнала "Паблишез уикли", только дешевых книг карманного формата было продано за последние годы на сорок миллионов долларов.
      Пытаясь найти разгадку очередного каприза пресловутой "масскультуры", Синкотт замечает: "Звездный рейс" не просто история о замысловатой технике и причудливых внеземных существах. Это прежде всего рассказ о людях, успешно преодолевающих неизвестное...
      Капитан Керк, персонаж хорошо знакомый теле- и кинозрителям, - исполненный решимости герой, идеалист, заботящийся только о своей команде и об успехе полета "Энтерпрайза". Он пользуется полной поддержкой экипажа, чей смешанный этнический состав является как бы прообразом общества будущего (курсив мой. Е. П.), где от национализма и нетерпимости не остается и следа. Врач корабля "Боунс" Маккой-типичный американский сельский доктор с довольно неуживчивым характером. Бортинженер "Энтерпрайза" - шотландец, связист Ухура - африканка, штурман Сулу -дальневосточного происхождения, а молодой навигатор-русский". Но сказать, что навигатор "Энтерпрайза" русский и его цветные открытки раскупают в тысячах газетных киосков, значит, ничего не сказать. Потому что "просто" русский отнюдь не значит советский, и боже упаси, коммунист. И это отнюдь не случайная недомолвка. В будущем, а точнее - в XXIII веке, в котором действует экипаж "Энтерпрайза", коммунизма быть не может. Это сугубо "американское будущее", американский вариант XXIII века, являющийся до мелочей социальной копией современной Америки.
      В соответствии с той же генеральной идеей и трансгалактическое поле, на котором развертываются "звездные войны", копирует в социальном плане современную капиталистическую действительность. Даже галактический бар, куда забегают пропустить стаканчик виски "разумные существа" из самых разных звездных систем, ничем не отличается от своего оклахомского или арканзасского прототипа.
      И это не случайно. За полусказочным реквизитом прослеживается четко поставленная цель навязать аудитории - в сто и боле* миллионов! - стереотип будущего, которое в принципе не отличается от настоящего. "Смотрите, будущее нас ждет, - восклицает Дэвид Джерролд в книге "Мир Звездного рейса". - И неплохое будущее..."
      О том, что предприятие приносит дивиденды, красноречиво свидетельствуют очереди у кинотеатров Парижа, Лондона, Оттавы, Мельбурна, хотя люди, оставившие в кассе свои деньги, возможно, и не подозревают, что стали объектом далеко рассчитанной пропаганды, О своего рода "глобальности" затеи свидетельствует хотя бы такой факт. Под влиянием коммерческого успеха "Звездных войн" западногерманская телевизионная компания АРД открыла 7 января 1978 года ретроспективу научно-фантастических фильмов. Первым в длинной серии из сорока лент была показана классическая "Борьба миров" Уэллса. Жители ФРГ смогли увидеть на своих экранах космических чудовищ, всевозможных пришельцев, мутантов, роботов и андроидов.
      Вместе с летательными аппаратами из других миров в их дома вошло и то представление о будущем, которое усвоили раз и навсегда творцы всемогущей индустрии Голливуда. Машина кинофантазии в создании иллюзий не знает соперников, и тот "облик грядущего", который месяц за месяцем мелькал на экране, вполне может превратиться в доминантный стереотип.
      В интервью нью-йоркскому журналу "Сайенс дейджест" крупнейший фантаст современности Артур Кларк так ответил на вопрос, посещали ли, по его мнению, инопланетяне Землю: "Это не невозможно. Но должен сказать, что мне осточертели все нынешние нелепые или просто лживые книжонки о летающей посуде. С тем же отвращением я отношусь к псевдодокументальным книгам о допотопных космонавтах, мыслящих овощах и бермудских треугольниках. Меня интересует наука и научная фантастика, а не шарлатанство".
      Великая эра космических полетов породила, к сожалению, и свою мифологию. Шарлатанскую, если следовать точному, на мой взгляд, определению Кларка.
      В повести "Ведро алмазов" прогрессивный американский писатель Клиффорд Саймак весьма прозрачно намекнул на причастность к массовому психозу с "летающей посудой" военного ведомства. Один из героев, реалистически нарисованный высший офицер американских ВВС, смотрит на космические мифы как на одно из средств психологической войны, войны за будущее.
      Не удивительно поэтому, что в произведениях "нечистой" и откровенно воинственной футурологической фантастики в той или иной форме обязательно протаскивается порочная идейка о некой "запрограммированности" земной цивилизации высокоразвитыми пришельцами из космоса. Этапы такого программирования якобы осуществлялись во время их прилетов, имевших место в далеком прошлом. С этой точки зрения слова Христа о "втором пришествии" не что иное, как сообщение о возможности очередного визита в будущем.
      Это прекрасно дополняет обскурантистские книги и кинофильмы пресловутого Дэникена, который предлагает любопытное объяснение вмешательства "богов-астронавтов" в земную жизнь. Высокоразвитые пришельцы, оказывается, не просто посещали грешную Землю, но раз и навсегда изменили весь генетический кодтнаших предков и запрограммировали, таким образом, основные направления их развития.
      "Выходит, нет общественного прогресса,- отмечает болгарский исследователь Веселии Вапорджиев,- нет закономерностей развития: все зависит от воли "реально существующих богов". А те, видите ли, совершенно волюнтаристски меняют ход истории, программируют человека, закладывая в него хорошие или дурные качества. Все же прочее-все эти производительные силы, производственные отношения, развитие науки и культуры - от лукавого".
      Короче говоря, в 70-е годы XX века на Западе сформировалась концепция новой, космической религии. Вместо отживающих форм примитивного общественного сознания она провозглашает веру в богов-астронавтов, ницшеанских суперменов с лучевыми пистолетами, которые предопределили все развитие человечества, все его прошлое и все будущее. Фантасты, как и положено, первыми уловили эту весьма опасную тенденцию. В романе Артура Кларка "Свидание с Рамой" ясно показано, какой колос взрастили в будущем (воображаемом) эти брошенные с дальним прицелом зерна: "Борис ревностно веровал в догмы пятой христианской, иначе, "космической" церкви. Нортон, правда, не сумел установить для себя, что случилось с предыдущими четырьмя. В равной мере пребывал он в неведении и по части требуемых религией ритуалов и церемоний. Но главный догмат "пятой космической" был известен достаточно широко: ее приверженцы утверждали, что Иисус Христос снизошел на Землю из космоса, и на этой зыбкой почве возвели целое теологическое здание". Почва и вправду более чем зыбкая...
      Концепцию о том, будто пришельцы принесли на Землю саму идею религии, нетрудно опровергнуть. Археология дает нам ясное представление о том, как и на какой ступени осуществляется переход от первобытной магии к шаманству, а затем - к развитым формам религии. Самое любопытное здесь то, что даже эта совершенно несостоятельная концепция не является оригинальной, а приближается к гипотезам древнегреческого философа Эвхемера, который рассматривал богов как существовавших некогда людей, чье обожествление началось еще при современниках, а затем было завершено потомками по воспоминаниям и преданиям. "Но если до сих пор мы сталкивались всего лишь с несостоятельной научной гипотезой,- продолжает В. Вапорджиев,- то самое забавное впереди. Дэникен считает, что действительно "боги-астронавты", подобно богу Саваофу из Библии, успели сотворить женщину (Еву) из костного мозга мужского ребра Адама. Аргументы? Извольте: современные достижения биологии, медицины, генетики... Но и тут автор не одинок в трактовке необъятной темы. Почти во всех западноевропейских странах появились продолжатели "дэникенизма". Например, англичанин Эндрю Томас в книге "По следам самых древних познаний" после пространного анализа первоисточников приходит к выводу, что богами могли быть астронавты, прибывшие с Млечного Пути. Французский писатель и историк Робер Коро еще смелее в своих заключениях. Если верить ему, то библейское разрушение Содома и Гомррры было результатом атомного взрыва. Ноев ковчег - это, видите ли, не что иное, как космический исследовательский корабль, оснащенный радаром и электроникой, а ореолы вокруг голов святых - изображение летающих тарелок. От предыдущего автора не отстает и Эрик Норман. В своей книге "Библия, боги, астронавты" он заявляет, будто Вавилонская башня в действительности была площадкой для запуска космических ракет. Что же касается непорочного зачатия, то речь идет, мол, об "искусственном оплодотворении".
      По сути, это откровенно "нечистая" фантастика, безграмотно подгримированная под "чистую" науку. "Нечистой" фантастике присущ страх перед стремительным развитием науки, перед скоростью и размахом социальных сдвигов. Оттого и спешит она с головой окунуться в религию: "четвертую", "пятую" - не в том суть.
      Видимо, прав голливудский продюсер Сэмюэль Эрснов, утверждая, что новый бум вокруг научной фантастики (речь идет, разумеется, о "нечистом" ее варианте) основан на "интересе к псевдорелигиозным явлениям".
      "Многие молодые люди,- пишет он,- ищут сейчас замену формальной религии. В шестидесятые годы они нашли - и вновь потеряли - свою Мекку, а теперь... после Уотергейта и Вьетнама они снова разочарованы. Притягательная сила научно-фантастических фильмов связана с поисками религии".
      Хаос и разрушение, которые вылил на головы зрителей американский квазифантастический кинематограф, вполне способны породить апокалипсическую тягу к концу света. Тем более что, по словам кинокритиков, в такого сорта лентах запечатлена "поразительная красота опустошения".
      "Что произошло? - задается тревожным вопросом Бен Бова.- Каи сумела фантастика опередить все другие киножанры? Что заставляет вполне нормальных людей тратить 4-5 долларов, чтобы в шестой раз пойти на один и тот же фильм?
      Психологи и социологи по-всякому сейчас выкручивают свои заумные теории, пытаясь объяснить этот "феномен фантастики". И отвечают: "Назовите это страхом перед будущим, техническим прогнозом или еще как-то, но американцы сейчас все чаще задумываются о завтра. Мы демонстрируем против сверхзвуковых самолетов, атомных электростанций и генетических экспериментов, опасаясь, что они могут принести много вреда в будущем. А оно и предстает перед нами в фантастических фильмах, или по крайней мере мы видим, каким оно может быть в разных вариантах.
      Бегство от реальности? Да, но, как говорит Айзек Азимов, фантастика - это "бегство в реальность". В период "великой депрессии" публика валом валила на комедии, а сейчас, когда Америка тоже переживает кризис, мы смотрим фильмы, которые говорят, что жить - значит постоянно меняться, что завтра будет совершенно непохоже на сегодня".
      Жаль, что под конец американскому фантасту изменяет принципиальность. Несмотря на волнующие панорамные кадры, на красочную экзотику иных миров и многообразную причудливость иных форм жизни, будущее рисуется как унаследованное без каких бы то ни было социальных катаклизмов настоящее. Разумеется, в его наиболее желательном для Запада варианте.
      Захватывающая зрелищность, глобальные страсти, невиданная совершенная техника и открытый конфликт между злом и добром ("плохие парни" Клинтоны и "хорошие парни" "Энтерпрайза") - все это призвано лишь для того, чтобы утвердить навечно идеалы истэблишмента.
      Словно надмирное распятие Сальвадора Дали, повисшее в галактической бездне.
      Ганс Блюменберг в своем обзоре новинок научной фантастики, опубликованном в еженедельнике "Цайт", замечает по поводу "Звездных войн":
      "Чем же объясняется успех в 1977 году фильма, который сделан совершенно в духе тридцатых годов и в традиции многосерийных приключений Флэша Гордона и Бака Роджерса? Кажется, будто "Война звезд" отражает тягу Америки Джимми Картера к упорядоченным, ясным отношениям, к почти религиозной идиллии (курсив мой.- Е. П.), простая мораль которой перенесена в космическое пространство, где мелкие жизненные заботы не отвлекают от мыслей о будущем".
      "Десятилетие, в котором начались космические полеты,- пишет западногерманский журнал "Шпигель",- и впервые человеку было пересажено чужое сердце, в котором был разгадан механизм человеческой наследственности и была установлена армия электронно-вычислительных рабов, все же не было таким уж золотым, если к его концу самая могущественная индустриальная страна земного шара сотрясается до основания от волнений и насилия; миллионы юношей и девушек участвуют в акциях протеста или пытаются "забыться в снах, навеваемых гашишем и марихуаной". Весьма симптоматичное признание. Оно подводит своеобразный итог несбывшимся надеждам и крикливым предсказаниям лжепровозвестников о грядущей эре технотронного просперити. В отличие от промышленных переворотов прошлого нынешняя научно-техническая революция предстала в неразрывном единстве с коренными социальными преобразованиями, круто изменившими облик нашего мира. Наивные чаяния, что научно-технический прогресс, подобно чудодейственному компасу, проведет старый добрый корабль капитализма через все рифы и мели, развеялись. Успехи программы "Аполло" не отразились на войне в Индокитае, синтез первого гена не снял проблему бедности, электронные вычислительные машины третьего поколения не уберегли валютную систему капиталистического мира от потрясений. Одним словом, победы науки и торжество техники не излечили социальные язвы. Скорее напротив, еще сильнее растравили их. На фоне блистательных побед человеческого разума яснее и обнаженнее предстали противоречия между трудом и капиталом. Недаром журналист Р. Винтер назвал свою нашумевшую книгу о современной американской действительности "Кошмары Америки".
      Именно эти кошмары среди бела дня, именно эти трагические коллизии повседневности заставили многих западных футурологов пересмотреть свои прогнозы, отбросить ставшие традиционными представления о "неограниченном прогрессе", "научно-техническом чуде" и даже о "безбрежной свободе личности".
      Так, Герман Кан приходит к тому, что одна лишь усложненность высокоорганизованного общества 2000 года потребует радикальных качественных перемен. В частности, они выразятся в том, что личная свобода будет ограничена все более жесткими рамками. Благо прогресс техники дает правительству для этого весьма широкие возможности. Ведь уже сейчас электроника практически свела на нет частную жизнь. "Радиомаслина" в коктейле, "стрелка-передатчик", бесшумно впившаяся в оконную раму, ЭВМ, подслушивающие телефонные разговоры,на Западе все это уже давно перестало быть атрибутами антиутопий.
      В остром романе Альфреда Бестера "Уничтоженный человек" действуют люди, наделенные экстрасенсорным восприятием, способные "прощупать" человеческое сознание, память, смутные потаенные желания и инстинкты. Это, несомненно, фантастический элемент. Но даже он не делает окружающее героя романа Рича общество более открытым, чем, скажем, напичканный электроникой Лондон или Лос-Анджелес. При этом нужно учесть и наложенное автором на своих "щупачей" ограничение-профессиональную тайну. Такого ограничения нет ни у тайной полиции, ни у частных сыскных агентов, ни у адептов промышленного шпионажа. Напротив, их профессиональный долг как раз предписывает разглашение чужих тайн. Причем разглашение особого рода, для узкого круга посвященных и заинтересованных лиц. Впрочем, далее мы специально коснемся и профессиональной этики "щупачей". Покажем, насколько наивны были надежды автора на эффективность подобных ограничений.
      Мысль о том, что искусство вообще является зеркалом общества, а фантастика может быть уподоблена зеркалу параболическому, вряд ли поразит чье-то воображение. Уже по самой своей природе фантастике свойственно гиперболизировать реальность, собирать ее отраженный свет в яркий фокус своей преднамеренной кривизны. И в этом смысле современная англо-американская фантастика излучает направленный поток напряженности и страха. Страх, страх разлит в обществе, в один голос говорят нам романы, киноленты и телепередачи, как бы перефразируя апокалипсическое название картины Эдварда Мунка "Крик, крик разлит в природе". Источников для страха более чем достаточно. Здесь и неуверенность в завтрашнем дне, и неудержимая инфляция, и безработица, и волнения в негритянских кварталах, и рост преступности.
      Видимо, сюда же следует добавить еще и будущее, перечеркнутое по милости реакционных футурологов черным карандашом.