- Значит, так тому и быть, - заключил папа, строя далеко идущие планы.
      - Аминь, - отозвался Косса.
      Верный излюбленному тактическому приему захватить противника врасплох, новый главнокомандующий обрушился на разрозненные отряды Карла, отбил одиннадцать катапульт и погнал отступающих к морю.
      Папа тут же посвятил едва отмывшегося от крови победителя в священнический сан и поручил ему возглавить следствие над опальными кардиналами, которых подозревал в пособничестве врагу. Князей церкви вместе с их наиболее доверенными приближенными перевезли в Ночеру и разместили в подземной тюрьме.
      Косса взял себе в подручные самых отчаянных головорезов из числа соратников по пиратским баталиям. Он не ошибся в выборе. Сменив абордажные крючья на тиски и клещи, они выказали себя прирожденными мастерами пыточных дел. Закованных в цепи епископов доставили из подземной тюрьмы в следственную камеру, где уже все было готово для пытки: пропущенные через блоки веревки, раздвижные доски с клиньями, "испанские сапоги". Даже желоба для стока крови в углублении каменного пола были отмыты загодя. Сам Косса в качестве осененного благодатью чрезвычайного следователя, поднаторевшего к тому же в теологических ухищрениях, занял кресло на помосте.
      Побывав на заре юности в застенках святейшей инквизиции, куда попал по подозрению в чародействе, он знал, как нужно вести допрос. Справедливости ради следует сказать, что его задержали тогда совершенно случайно. Просто "псы господни" застали Балдазаре в доме одной молодой колдуньи, и не его вина, что пришлось заколоть в завязавшейся схватке двоих или даже троих агентов. Других грехов перед церковью он за собой не знал. Не веруя ни в бога, ни в дьявола, Косса и к черной магии относился вполне равнодушно. Но опыт - сквозь толстые стены он слышал крики пытаемых, которые сознавались в немыслимых преступлениях, - не пропал даром. Советы его святейшества пали на вполне подготовленную почву.
      - Тебе не следует разъяснять существо обвинений, - отечески настаивал Урбан новоиспеченного инквизитора. - Спрашивать надо лишь в самой общей форме: "Ты признаешься в злодейских деяниях? Кто помогал тебе творить богопротивные мерзости?" На такие вопросы отвечают обычно слезами отчаяния и воплями протеста. А это достаточный повод для применения пытки.
      И пошла работа. Оказавшись в руках вчерашних морских разбойников, чьи лихие шрамы не смогла прикрыть даже сутана, изнеженные князья церкви упорствовали совсем недолго. И то потому, что не знали, на свою беду, в чем именно следует сознаваться.
      - Прекратите! - вопил терзаемый болью епископ Акуилы. - Я не могу понять, чего вы от меня требуете. Скажите же, ради всего святого, и я тут же возьму на себя любые грехи.
      Но вспотевшие от напряжения палачи не отвечали, туже затягивая костедробильный винт. А папа в это время бродил с молитвенником под окнами и распевал во весь голос псалмы, чтобы не дремали его заплечных дел мастера, не ослабляли усилий и душили крамолу в зародыше, не поддаваясь жалости.
      Вместе с другими прелатами угодил в заточение и кардинал сангроский. Едва он был доставлен в Ночеру, как поступил донос на Мельхиора фон Блаузее, и незадачливый секретарь очутился в крепостном подземелье. На счастье, а может и на горе, Косса признал в нем своего однокашника по Болонскому университету.
      - Ты-то как здесь оказался?
      - Неисповедимы пути господни, - с трудом шевеля разбитыми губами, пробормотал Мельхиор. Но пуще любой телесной боли его терзала тоска. Только исступленная, отчаянная надежда еще раз увидеться с Леонорой не позволяла ему размозжить себе голову о первую же ступень.
      - Очень даже исповедимы, - ухмыльнулся Балдазаре, критически оглядев былого соперника по схоластическим диспутам, который, следует отдать ему должное, чаще других выходил победителем. - На каждую решительную перемену есть своя причина, и только наша собственная недальновидность не позволяет нам разглядеть конечную связь, - разъяснил он и тут же распорядился насчет сотоварища: - Поместите отдельно!
      Благодаря этой случайной встрече секретарь кардинала был избавлен от пыток. Его даже ни разу не вызвали на допрос. Зато самому кардиналу пришлось испить полную чашу страданий.
      - Да, вы тысячу раз правы! Я действительно совершил тягчайшее преступление, - хрипя, он выплевывал кровяные сгустки. - Но не против Урбана, а ради него. Как и Роберт-антихрист, я зверски пытал своих собратьев по сану, добиваясь от них признаний в несовершенных грехах. И вот воздаяние за преданность! Горе мне, окаянному, горе...
      Не сострадая жертвам и не испытывая особого удовольствия от лицезрения их мук, Косса старался как можно точнее исполнить повеление папы. Для развлечений существовали совсем иные объекты. Например, аббатиса Леонора, которую он вместе с другими приглянувшимися ему "христовыми невестами" не замедлил переселить поближе к крепости.
      Вакханалию пыток, весть о которых дошла до самых отдаленных приходов, пришлось прервать ввиду появления неприятельских разъездов. Карл Дураццо, неаполитанский король, собрав новую армию, стягивал вокруг Ночеры кольцо осады. На военном совете было решено как можно скорее покинуть крепость.
      - Это тебе, - сказал Косса, спустившись в промозглую дыру, где без света и свежего воздуха томился Мельхиор фон Блаузее. - Просили передать. - И он бросил ему четки из причудливо ограненных камней.
      - Она помнит обо мне! - воспламенился безземельный рыцарь, ощупью прочитав вырезанные на гранях буквы. - Она жива?
      - Для тебя - нет, а так что ей сделается... Готовься в дорогу, школяр. Арестованных забираем с собой. Вот все, что я могу для тебя сделать. - Косса протянул рукояткой вперед остро отточенный стилет. Постарайся сохранить голову.
      - Зачем мне жить? - горько усмехнулся Мельхиор, сразу же помыслив о самоубийстве.
      - Умереть ты всегда успеешь...
      - Когда нет справедливости, жизнь становится в тягость.
      - Ну, как знаешь...
      Из крепости выступили под покровом ночи и, обманув сторожевые посты, двинулись по дороге в Салерно.
      Карл, разгадавший этот хитроумный маневр, не велел преследовать отступавших, мечтая лишь об одном: чтобы изувер в облике папы поскорее покинул его владения. А догнать было так легко, потому что истерзанные узники едва тащились, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу.
      Епископа Акуилы, который не мог держаться в седле, Балдазаре пришлось зарубить. Впрочем, он лишь выполнял полученный приказ и, дабы поскорее избавить бедолагу от мук, постарался прикончить его с одного удара.
      Вблизи Барлетты беглецов ожидал генуэзский корабль. Едва носильщики перенесли на борт последний вьюк, капитан распорядился поднять паруса. Только теперь, когда все опасности остались позади, папа вспомнил про ненавистных кардиналов и велел зашить их в воловьи кожи.
      Еще не совсем скрылись из глаз каменистые берега Адриатики и пропыленные сосны на них, как мешки полетели за борт.
      Обо всем предупрежденный заранее, Мельхиор ухитрился вспороть шов - и вынырнул на поверхность. В последнем теологическом споре насчет причин и следствий верх одержал Балдазаре. Определенно он видел намного дальше...
      Добравшись до берега, Мельхиор нашел приют в хижине пастуха. Прошлое умерло для него, и он не пожелал возвратиться на пепелище. Покинув при первой возможности Италию, добрался до родных мест и попросил убежища в монастыре премонстранцев.
      Приняв постриг, он целиком посвятил себя спагерическим изысканиям. На подготовку к великому деянию ушло семь лет, но опыт не оправдал ожиданий.
      В поисках ошибки Мельхиор задумчиво перебирал чудесные четки, где каждое седьмое зерно было вырезано из золотистого тигрового глаза. Граненые бусины намекали на зашифрованный рецепт "Дела Солнца". Иногда перебор граней складывался в буквенную последовательность, которая отзывалась глухим воспоминанием.
      - Абра... абрака... - шептал он, стиснув пылающие виски, но ничего не получалось. - Алкоголь, баня, роса, амальгама, кристалл, антимониум...
      И когда мозг окончательно отказывался служить, а пальцы уже не могли удержать тростниковую палочку, - полубезумный инок хватал первый попавшийся клочок, выводил на нем имя и начинал всматриваться в него, словно в зеркало, шевеля губами, растрепав поседевшие космы.
      Что виделось ему, что мерещилось в редеющей мгле? Какие образы вставали, какие пробуждались воспоминания?..
      Когда в Теплу пришла весть, что пират Балдазаре Косса стал папой Иоанном XXIII, Мельхиор тихо засмеялся и, выхватив стилет, стал поражать одолевавших его духов.
      Иоанн XXIII, скончавшийся 22 декабря 1419 года, был посмертно вычеркнут из списка пап. Только в 1958 году, через пятьсот с лишним лет, это имя и порядковый номер вновь повторились в перечне наместников Святого Петра, когда римскую курию возглавил кардинал Ронкалли. За столь долгий срок все, за ничтожным исключением, успели забыть, что такой папа уже появлялся однажды на грешной земле. На его памятнике, изваянном гениальным Донателло, значится:
      "Здесь покоится прах Балдазаре Коссы, бывшего папы Иоанна XXIII".
      Почему "бывшего", возникает невольный вопрос. Разве можно в столь неподобающей форме отзываться о главе римско-католической церкви? Оказывается, можно, ибо в 1415 году на Констанцском соборе он был низложен и обречен забвению.
      Глава двадцать третья
      ___________________________________
      РЕЧНОЙ ТРАМВАЙ
      Не застав Наталью Андриановну в институте, Люсин не без колебаний решился позвонить ей домой.
      - Не уделите мне часик? - попросил с обезоруживающей откровенностью. - Сугубо лично...
      Она согласилась, затаив удивление, и, недолго думая, назначила встречу на пристани у Киевского вокзала, неподалеку от дома.
      Люсин узнал ее лишь в самый последний момент, когда она, легко перебежав через дорогу, нерешительно замедлила шаг. Лишь после того как Наталья Андриановна протянула ему руку, он позволил себе улыбнуться. Владимир Константинович никак не ожидал, что память сыграет с ним столь злокозненную шутку. Высокая женщина в коротком перетянутом пояском плащике предстала невозвратимо чужой и как-то совершенно иначе, нежели запомнилась. Не испытав тайно лелеемой радости и не находя подходящих от нахлынувшего волнения слов, Люсин увлек ее к лестнице, спускавшейся к причалу.
      Бело-голубые речные трамвайчики еще курсировали по реке, но пассажиров собиралось совсем немного. Темная вода дышала знобкой осенней сыростью. Косые волны от винтов лениво качали желтые листья, загоняя их вместе с окурками и прочим плавучим сором под дощатый настил. Легчайшая дымка висела над городом, смягчая сверкание окон, воспламененных вечерней зарей. В глянцевых переливах дрожали искаженные отражения домов. Пустынная набережная, перемигивание светофоров, холодный сумрак одетых гранитом опор.
      - Покатаемся на пароходике? - неожиданно для самого себя предложил Владимир Константинович, страдая от неловкости и беспричинной тоски.
      - Вы странный человек. - Подняв воротник, Наталья Андриановна зябко передернула плечиками. - Какой пронизывающий ветер!
      - Дрожь вселенского одиночества, - грустно усмехнулся Люсин. - Так назвал осень один мой очень хороший друг. Она особенно остро переживается в городе, где природа зажата прямолинейностью камня.
      - Он поэт, ваш друг?
      - Что-то в этом роде. Да и какое это имеет значение? Главное, что он прав. Даже небо не свободно от города. - Люсин кивнул на белые клубы, застывшие над высокими трубами ТЭЦ. - Одурманенное дымом, оно безъязыко корчится в паутине проводов... Я еще помню, когда по Бородинскому мосту ходили трамваи. Кажется, тридцать первый и сорок второй. А тридцатый делал круг возле Киевского, высекая искры и требовательно звеня. Мы с ребятами вскакивали на ходу и мчались, стоя на подножках, навстречу обманчивым осенним ветрам.
      - Обманчивым?
      - Они всегда обещают несбыточное... Я и сам не помню, в какую шальную минуту перескочил с трамвая на борт рыболовецкого траулера.
      - Так вот отчего вас вдруг потянуло совершить эту прогулку!
      - Ну как, рискнем? - Не дожидаясь ответа, Люсин просунул деньги в окошко кассы. - До конца и обратно, пожалуйста.
      - Вам в какую сторону? - спросила кассирша.
      - Безразлично. Дайте, куда подальше.
      В полном одиночестве они прошли через турникет. На верхней палубе цепенела старуха с лохматым псом, а несколько поодаль самозабвенно обнималась парочка.
      - Здесь слишком ветрено. - Наталья Андриановна капризно наморщила носик. - А внизу душно и пахнет бензином.
      - Соляркой, - непроизвольно поправил Люсин.
      - Тем хуже. Не переношу угара.
      - Если память мне не изменяет, на корме должно быть укромное местечко. И воздух свежий, и от ветра защищено. Все сто двенадцать удовольствий. - Сойдя на две ступеньки, он подал ей руку. - Почему вы решили, что я странный человек, Наталья Андриановна?
      - Не знаю. - Она медленно покачала головой, покорно спускаясь по узкому трапу. - Согласитесь, что все сегодня немного странно. И вообще мы явно не о том говорим. Ведь вам нужно о чем-то спросить меня? Верно?
      - Еще не знаю, - ушел от прямого ответа Люсин, сильно подозревая, что выглядит в ее глазах чуть ли не идиотом.
      - Если у вас действительно есть ко мне дело, мы могли бы увидеться в более подходящей обстановке. - Наталья Андриановна без особого удовольствия опустилась на влажную скамью.
      - Например? Я бы скорее утопился, чем рискнул пригласить вас в уголовный розыск.
      - Кафедра вас уже не устраивает?
      - Не хочу лишний раз мелькать перед вашими сослуживцами. Да и комплекс вины, если быть до конца честным, мешает. Ведь дальше этой проклятой сберкассы мы не продвинулись ни на шаг... Погонят меня к чертовой бабушке - и будут правы.
      - Ой-ой-ой, какой ужас! Вне милиции вы, конечно, своей жизни не представляете? - заметила она подчеркнуто иронично. - Суровый ветер романтики дует в ваше лицо. Вы прирожденный сыщик - и все такое...
      - Зачем вы так, Наталья Андриановна? - Люсин почувствовал себя задетым. - Я ведь вам, как на духу, признался...
      - Как на духу? - Она словно прислушалась к тайному значению слова. Но я никудышный исповедник, Владимир Константинович. Я жестока и рациональна до мозга костей... Поэтому говорите поскорее, в чем суть.
      - А если ни в чем? Если я осмелился побеспокоить вас просто так? Это что, преступление?
      - Вы серьезно? - Наташа взглянула на него с веселым удивлением.
      - Поверьте, что мне не до шуток, - мрачно потупился Люсин. Усталый, издерганный неудачами, он позволил себе поддаться минутному настроению и не знал теперь, как выбраться из опасной зоны, куда его столь неожиданно занесло. - Я не виноват, что подвернулась эта посудина.
      - Разве я вас в чем-нибудь обвиняю? - Откровенно потешаясь, она словно бы поощряла Люсина на дальнейшие излияния.
      - В самом деле, куда мне было вас повести? - Уловив перемену в ее настроении, он немного приободрился и обрел спасительный юмор. - В киношку? Для этого я слишком стар. В театр? Но где взять приличные билеты, если я не располагаю ни временем, ни знакомствами? Что же остается, милая моя Наталья Андриановна? Ресторан? - В притворном ужасе он закрыл лицо. Об этом даже подумать страшно, ведь вы можете как-то не так понять...
      - Отвечу откровенностью на откровенность. - Удивительно похорошев, Наталья Андриановна едва отдышалась от беззвучного смеха. - Я обожаю кино и могу спокойно прожить без театра. Не помню, когда и была там в последний раз. Поэтому предлагаю сойти в ближайшем порту и поискать чего-нибудь поинтереснее. - Расстегнув плащ, она вытащила свою электронную висюльку. Что же касается ресторана, то, как говорят англичане, why no? Не вижу криминала. Но это так, на будущее, потому что сегодня у меня нет настроения.
      - Вы изумительны, Наталья Андриановна! - восхищенно признал Люсин. И если вы позволите мне звать вас просто по имени, то я поверю, что чудесное слово "будущее" имеет ко мне хоть какое-то отношение.
      - Охотно. - Она кивнула с видом королевы, приветившей мимоходом пажа. - А теперь выкладывайте, что у вас на уме, - потребовала совершенно будничным тоном.
      - Ей-богу, никакой задней мысли.
      - Так не бывает в наше время.
      - Но поверьте...
      - Верю.
      - Но вы даже не знаете...
      - Знаю! - Она определенно не желала слышать никаких оправданий. - И умею ценить искренность порывов и откровенность чувств. Однако не станете же вы утверждать, что вызвали меня на свидание исключительно в галантных целях?
      - Не стану, - вынужденно откликнулся Люсин, отворачивая лицо.
      - Да воздастся вам за чистосердечие!
      - Но мне действительно очень хотелось увидеть вас, - признался он с непонятной обидой. - И это самое главное...
      - Понимаю, - ободряюще кивнула она. - Теперь давайте второстепенное.
      - Прямо допрос какой-то! - пожаловался Люсин. - Что за несносная аналитика?.. Если вы так уж добиваетесь правды, то, признаюсь, предлог для встречи у меня заготовлен. На всякий случай.
      - Вот и прекрасно.
      - Но я хочу, чтобы вы знали: это всего лишь предлог. Я бы не рискнул потревожить вас из-за подобной мелочи... Вам не очень холодно, Наташа?
      - Нет, ничего. - Она выжидательно нахмурилась. - Не люблю околичностей.
      - Что такое Абраксакс, Наталья Андриановна? - спросил Люсин, словно позабыв о дарованной ему привилегии на более интимное обращение. - А заодно и абракадабра?
      - Вы нашли его! - Она испуганно вздрогнула. - Я так и знала...
      - Простите? - выжидательно прищурился Люсин. - Вы это о чем? - Он осторожно коснулся ее затянутой в шелковую перчатку руки.
      - Не нужно, - с гримасой досады отстранилась Наталья Андриановна. - У меня достаточно крепкие нервы, и я не упаду в обморок... Где он?
      - Ей-богу, ничего не пойму! - Люсин умоляюще прижал руки к груди. Объясните, пожалуйста, в чем дело?
      - Вы меня спрашиваете? - Ее испуг сменился растерянностью. - Но разве вы не нашли... Георгия Мартыновича?
      - Да с чего вы взяли! - Уязвленный до глубины души, Люсин едва сдерживался. - Разве я стал бы скрывать? Тем более обманывать, плести хитроумные выкрутасы? Мило же я выгляжу в ваших глазах, Наталья Андриановна.
      - Простите. - Уголки ее ярких, изящно очерченных губ виновато дрогнули. - Я сама не ведаю, что несу. Но откуда тогда вы узнали про браслет? Ну конечно, - облегченно вздохнула Гротто, - как я сразу не догадалась! Вам рассказал кто-то из наших?
      - Час от часу не легче! Какой еще браслет? Никто и ничего мне не рассказывал. С чего вы взяли?
      - Тогда почему вас заинтересовало слово "Абраксакс"?
      - Да все оттуда же: из его записей и набросков. Даже рисунок нашел со змеями. Не понимаю, почему это вас так удивило...
      - Не сердитесь, - примирительно промолвила Наталья Андриановна. - У меня и в мыслях не было вас обидеть. Просто я страшно испугалась. Вроде бы давно готова к самому худшему, и надежды никакой нет, но стоило вам вспомнить про этого Абраксакса, сердце так и оборвалось... Сейчас все объясню, - заторопилась она. - Дело в том, что это слово было вырезано на камне, который я подарила шефу на его шестидесятилетие. Теперь понимаете?
      - По крайней мере, начинаю понимать, - прояснел взором Владимир Константинович. - Вы меня тоже простите за невольный эмоциональный всплеск...
      - Меня это ничуть не задело. Даже совсем наоборот. Вы совершенно правильно возмутились. Но не будем сводить мелочные счеты. Инцидент исчерпан и вычеркнут из памяти. Договорились?
      - Вы слишком великодушны, Наташа. - Люсину так нравилось повторять ее имя. - Я стараюсь прояснить все до конца, любую мелочь. Отсюда и возник этот чертов Абраксакс. А тут еще впервые за много недель выдался свободный вечер... Странный вечерок, вы совершенно правы, и это душераздирающее буйство заката, и задувающий с оста ветер. Словом, под настроение...
      - Вы как будто извиняетесь.
      - Так оно и есть, - с проникновенной грустью подтвердил он. - Мне необыкновенно приятно быть с вами. Но у жизни есть дурацкая особенность. То, что еще минуту назад представлялось нам почти пустяком, вдруг неожиданно вырастает и становится исключительно важным. Предлог - вы просто вынудили меня признаться, что я его... почти выдумал, - сделался чуть ли не самоцелью. - Боясь, что будет превратно понят, Люсин умоляюще заглянул ей в глаза. - Расскажите, ну пожалуйста, про этот ваш камешек, Наташа?
      - Да-да, конечно. - Мимолетным касанием пальцев она как бы заверила, что все поняла, уловив даже недосказанное. - Это может оказаться очень нужным для вас, потому что Георгий Мартынович никогда не расставался с подарком. Я, надо признать, здорово угодила ему. Дала повод немного позабавиться. Он сам набросал эскиз алхимического змея, а потом уговорил одного знакомого ювелира изготовить браслет из сплава семи металлов и вставить туда камень.
      - Семь металлов древнего мира? Семь планетных стихий?
      - Вы, я вижу, сильно продвинулись вперед, - одобрительно кивнула Гротто. - Сплав получился серебристо-зеленоватым, не похожим ни на один из металлов.
      - Опишите подробнее камень.
      - Карнеол-печатка в форме эллипса, притом необыкновенно яркого багряно-огненного оттенка. Он достался мне от бабушки. В самом центре на длинной оси надпись по-гречески: "Абраксакс". Я уже точно не помню, что она означает. Кажется, имя какого-то восточного божества. В древности это слово считалось магическим. Георгий Мартынович как-то объяснил, что перемножение численных значений составляющих его букв дает триста шестьдесят пять - число дней солнечного года. Ему нравилось думать, что печатка была изготовлена во втором или третьем веке александрийскими гностиками.
      - А на самом деле?
      - Кто его знает...
      - Наверное, это большая ценность?
      - Только для тех, кто понимает.
      - А как она попала в вашу семью?
      - Понятия не имею.
      - Как, вы сказали, называется этот камень?
      - Карнеол, - скрывая улыбку, напомнила Наталья Андриановна. - Однако вы проявили явно повышенный интерес. Прямо-таки стойку сделали, извините за выражение, - добавила она укоризненно. - Неужели вам могут хоть как-то пригодиться все эти подробности?
      - Никогда нельзя знать заранее. Вы, надеюсь, помните байку про то, как ловят львов в Сахаре?
      - Первый раз слышу.
      - Для того чтобы поймать льва, нужна самая малость: перебрать по крупинке песок. Не всегда выходит, но я стремлюсь руководствоваться тем же принципом: отсеиваю все постороннее.
      - Долгонько же вам придется дожидаться результата!
      - Я и говорю, что мои дела далеко не блестящи... Ну что, поищем подходящее кино? - вспомнил вдруг Люсин, когда теплоходик, врубив на полную мощность музыку, начал подруливать к пристани возле Театра эстрады. - Здесь за углом "Ударник" - шедевр конструктивизма.
      - Может, лучше в другой раз! Пропало желание...
      - А он будет - этот другой раз, вечно многообещающий и желанный?
      - Не знаю. - Наталья Андриановна приподнялась, одернув плащ, и, словно бы нехотя, прошла через пустой салон к трапу. - Мне кажется, что вам не следовало задавать такой вопрос, - бросила она, не повернув головы.
      - Вы правы, - удрученно откликнулся он. - Язык мой - враг мой. Не обращайте внимания. Как жаль, что все хорошее так быстро кончается... Это я о нашем путешествии, Наташа.
      Она не ответила, и Люсин умолк, запоздало догадываясь, что слова иногда разъединяют вернее любого безмолвия.
      Глава двадцать четвертая
      ___________________________________
      ТРАВНИК МАКРОПУЛОСА
      Утро началось для Люсина со стрессовых ситуаций. Не успел он получить от начальства очередное многозначительное напоминание о том, что всякому терпению есть предел, как поступила добрая весть: нашелся долгожданный Петя! Застопорившийся было маховик вновь готовился набрать обороты, и это внушало оптимизм. Однако за неизбежными хлопотами и лавиной телефонных звонков освежающее дуновение радости вскоре растаяло, а вместе с ним притупилось и едкое чувство обиды. В итоге все пришло к общему знаменателю, и вторую половину дня Владимир Константинович провел сравнительно спокойно, хотя и ощущал себя время от времени несправедливо задетым. И это прежде всего мешало ему самозабвенно погрузиться в запутанные лабиринты чужой души.
      Жизненный путь Петра Васильевича Корнилова, известного среди московских книжных жучков под кличкой Петя-Кадык, не был отмечен особо патологическими эпизодами. По крайней мере, в масштабах уголовного розыска. Ухватиться было, в сущности, не за что, хотя общий фон рисовался вполне определенно: задержания по подозрению в спекуляции, предупреждение насчет тунеядства плюс ко всему неоднократное знакомство с медвытрезвителями различных районов Москвы. Детально изучив справку, полученную из отделения милиции, Люсин вынес твердое убеждение в том, что сорокашестилетний Петя практически никогда не занимался общественно полезным трудом. Покончив после девятого класса с образованием, он трудоустраивался великое множество раз, но нигде не задерживался дольше пяти месяцев. На иных предприятиях, кроме СМУ No 31, где подвизался в должности моториста водооткачивающей установки, его трудовой стаж вообще исчислялся двумя неделями. Судя по всему, Петя упорно искал свое особое место в жизни и последние пять лет в обескураживающем перечне его мытарств явно указывали на то, что скиталец обрел долгожданный покой под сенью Литфонда. Должность литературного секретаря члена Союза писателей Неликбезова явилась как бы зенитом его карьеры. Во всяком случае, по сравнению с предыдущей ступенькой (упаковщик почтовых посылок) это был несомненный взлет.
      Поскольку фамилия Неликбезова не всколыхнула в натренированном мозгу Владимира Константиновича даже ничтожной волосинки, он заподозрил липу и позвонил в Союз писателей знакомому консультанту, с которым неоднократно встречался у Березовских. К великому его удивлению, консультант действительно обнаружил искомое лицо в справочнике.
      - Автор "Пролетки", - сообщил он дополнительные сведения с торжеством в голосе. - Была, знаете ли, песня такая в предвоенный период... А вообще у нас есть забавная игра. Откроешь на любой странице, и если найдешь среди дюжины хоть одно мало-мальски знакомое имя, то выиграл.
      - Будем считать, что на сей раз победа определенно за вами, - пошутил Люсин. - Отпразднуем это дело, как только Юра вернется из Чехословакии.
      Ощущал он себя при этом не слишком уверенно. Хоть консультант и посоветовал не относиться серьезно к вырождающемуся институту литсекретарей, следовало признать, что Петя-Кадык обеспечил себя надежным прикрытием. Если создатель "Пролетки" тоже окажется любителем половить рыбку в мутной воде, придется серьезно повозиться. Что-что, а статуе писателя котируется достаточно высоко и дает большую степень свободы. В том числе и по части добывания книг. Скажет, например, товарищ Неликбезов, что поручил своему помощнику достать совершенно необходимый для его творческой работы травник - и все, и концы в воду. О каком-то там обыске и заикаться нечего. Никто не позволит. Впрочем, особенно волноваться пока не стоило. Со слов Березовского Люсин знал, что иные писатели даже в лицо не видели своих литсекретарей. Уступая просьбам друзей и знакомых, жаждущих пристроить на какое-то время подающего надежды недоросля, они ставили необходимую подпись и умывали руки. Не столько воображаемые осложнения, сколько логические противоречия не позволяли Люсину наметить основные вехи предстоящей беседы. Подлинное занятие Кадыка явно не соответствовало примитивному стилю его существования. Невольно соткавшийся в воображении образ запьянцовского недоучки определенно не вязался с репутацией тонкого, хотя и хищного, знатока книги. А ведь именно таким слыл Петя среди весьма уважаемых людей. В числе его постоянных клиентов были, наверное, не только Солитов и Баринович. Люсин не сомневался, что в лице Корнилова ему встретился довольно редкий тип подпольного букиниста-профессионала, чувствующего себя в книжном море, как рыба в воде. А это подразумевало определенный уровень образования, интеллекта, культуры, словом, весьма тонкой материи, которой, судя по справке, скрупулезно составленной участковым, Кадык был лишен почти начисто. Оставалось лишь предположить, что это самородок, который, несмотря на разрушительное пристрастие к праздности и пьяным дебошам, до всего дошел своим умом. По крайней мере, научился читать хотя бы названия латинских, старогерманских и прочих редкостных изданий.
      Промучившись допоздна, но так и не заполнив заготовленную на такой случай повестку, Владимир Константинович позвонил Гурову.
      - С книжником вроде все в порядке, Борис Платонович, - сообщил он с несколько наигранной беззаботностью. - Хочешь взглянуть на субчика?
      - С превеликим удовольствием! Как говорится, на безрыбье и рак рыба. Сам на него вышел или соседи подсобили?
      - Не без их участия, - дипломатично заметил Люсин, - хотя помощь УБХСС практически не понадобилась - все решила записная книжка.
      - Поздравляю, Константиныч! Это уже ощутимый успех.
      - Посмотрим, куда он нас выведет.
      - Не имеет значения. Без отработки этого звена все равно не обойтись.
      - Может, возьмешь на себя? - предложил Люсин. - А я посижу в сторонке, послушаю, понаблюдаю...
      - Тебя что-нибудь смущает? - насторожился Гуров.
      - И сам толком не знаю. Уверенности как-то в себе не нахожу, понимаешь? Неясен мне этот тип - и все тут. Наверное, испортить боюсь, Борис Платонович. Вдруг здесь нечто большее, чем просто звено?
      - Будь по-твоему. Вызови его на следующий вторник часам к десяти. Я подойду. Психологически так будет эффектнее. Ты прав, тут тебе и угрозыск, и прокуратура, но все корректно: по повестке и без драматических сцен.
      - Так ведь и повода нет для драматизма. В конце концов что мы против него имеем? Спекулирует книжками?
      - Это еще доказать надо.
      - Вот и я про то! Да и не наша это забота. Во всяком случае, не моя... Я рад, что ты меня правильно понял, Борис Платонович. Все нужные материалы я тебе подошлю.