- Да, одним вам, пожалуй, не управиться. Нужно подключить УБХСС, рассудил Кравцов. - Этот книжный червяк вполне мог оказаться подсадной уткой... Какие меры приняты?
      - С УБХСС мы свяжемся. Что же касается мер, то в данный момент ведется проверка постоянных и временных жителей, начато прочесывание местности. Вообще-то район считается довольно благополучным. Однако недавно там возник известный "очаг нестабильности", который серьезно затрудняет проверку. Как назло, в одиннадцати километрах от солитовской дачи выделили территорию для садово-огородного товарищества "Столичный композитор". Застройка у них сейчас в самом разгаре, так что пришлого люда более чем достаточно.
      - Списки членов затребовали?
      - Уже в работе. - Люсин перелистал блокнот. - Композиторов, как вы понимаете, там кот наплакал, процентов сорок. Кроме обязательных участков, отошедших по линии исполкомов, какую-то часть забрали себе работники просвещения, автобаза, чаеразвесочная фабрика и спортклуб "Вымпел". Землеустройство всяческое, дороги, коммуникации - все это просто так, по щучьему велению не делается. Садовые домики опять же, водоснабжение, транспорт. Короче говоря, всякого рода завы, замы, помы и директора представлены должным образом, в том числе ответственные работники службы общепита, очевидно, в качестве фигур наивлиятельнейших, располагающих разветвленной системой связей. Кроме пайщиков, в поле нашего зрения неизбежно попадают и различные исполнители, производители работ. Как официальные, связанные договорами, так и левые. Тут уже полный неджентльменский набор: шабашники, всевозможные жучки, халтурщики и откровенные проходимцы.
      - Вы располагаете фактами или делитесь своими предположениями? спросил Кравцов.
      - Пока только предположениями. - Люсин упрямо нахмурился. - Но за фактами, уверяю, дело не станет. Я знаю, о чем говорю.
      - Он прав, - поддержал Гуров. - Схема, можно сказать, типовая. Тут бы тоже не мешало заручиться помощью по линии УБХСС. На запах меда слетаются не только труженицы-пчелки, но и навозные мухи. Воображаю сколько рвачей клубится на стройплощадке.
      - Только не отвлекайтесь от цели. Всяческими там злоупотреблениями и без вас есть кому заняться. Бухгалтерская и прочая писанина в данном конкретном случае меня не интересует. Задача ясна?
      - Ясно, товарищ полковник.
      - Что нового по линии НТО, Люсин?
      - Здесь у нас, к сожалению, слабое место.
      - Совершенно новый объект, - пояснил Крелин. - Не только для нас, вообще для науки. Профессор Солитов работал с мандрагорой памирской, лишь недавно открытой на территории нашей страны. Биохимически она практически не изучена. Предварительные анализы позволили выделить смесь алкалоидов, но говорить о каком-то галлюциногенном эффекте пока не приходится, хотя вопрос с повестки не снят.
      - Ничего себе формулировочка! - усмехнулся Кравцов. - Обтекаемая. На все случаи жизни.
      - Слишком мало вещества, - терпеливо объяснил криминалист. - Объект, как известно, подвергся длительной экстракции, и на нашу долю почти ничего не осталось. С трудом наскребли кое-какие крохи для хроматографии и спектрометрии.
      - Поехало! - бесцеремонно прервал Кравцов. - Спектрометрия! Главное сразу ясно стало... Не можете, значит, определить?
      - Нет, - односложно ответил Крелин, замыкаясь в себе.
      - Так и говорите. Ваше предположение, Люсин, таким образом, по-прежнему остается в подвешенном состоянии. Галлюциногены, самоотравление и прочая фармакология лабораторией пока не подтверждаются. А раз так, то нечего и в расчет брать. Я правильно говорю?
      - По идее, - неохотно признал Люсин. - Но пока химики окончательно не отказались...
      - Наука, она что твой клещ: вопьется - не оторвешь. А нам время дорого. Мы не можем ждать, пока товарищ Крелин осчастливит открытием все прогрессивное человечество. В темпе действовать надо, в темпе! Заключение из поликлиники получили?
      - Анамнез почти исключает возможность внезапного приступа с расстройством сознания. - Владимир Константинович сразу понял, что именно интересует начальство.
      - Вот видите!
      - Так сказано: почти, - осторожно возразил Люсин. - Да и сомнения насчет химии остаются, хотим мы этого или нет. Вероятности, как известно, складываются.
      - Несмотря ни на что, вы настаиваете на своей версии? - непритворно удивился Кравцов.
      - Во всяком случае, я бы не рискнул ее отбросить за здорово живешь.
      - Даже так? Ну смотрите...
      - Нужно искать того, кто таился за дверью, - с полной уверенностью заявил Гуров. - Криминальный сюжет, как правило, до ужаса прост. Здесь почти наверняка убийство.
      - Не смею спорить с вами, Борис Платонович, - равнодушно пожал плечами Люсин. - В меру сил мы отрабатываем такую возможность. Иначе зачем нам с этой проверкой возиться? Может быть, вы подскажете, кого именно нужно искать или хотя бы где? Я буду крайне признателен.
      - Сколько сарказма! - фыркнул Гуров. - Можно подумать, что вы сами не сознаете шаткости ваших предположений.
      - На то они и предположения. Вы знаете хоть одну версию, которая бы не казалась в самом начале шаткой? Даже жалкой, беспомощной? Я лично не упомню такой.
      - Действительно, на первых порах подобные построения рисуются довольно непрезентабельными, - признал Гуров. - Но ведь теперь у вас появился кончик. Тяните же поскорее! Все силы надо бросить на этого спекулянта!
      - Оно, положим, верно, - уклончиво возразил Люсин. - Но ведь тоже куча несообразностей. В его поведении нет логики.
      - Откуда это вытекает? - спросил Гуров.
      - Начнем хотя бы с главного. Зачем участнику или, допустим, соучастнику преступления навлекать на себя лишнее внимание? Разве доктор наук Баринович за язык тянул этого самого Петю? Ничуть не бывало! Он сам ему позвонил и предложил книгу, упомянув при этом о разговоре с Солитовым. Зачем, спрашивается? Одно из двух: он либо абсолютно непричастен, либо законченный идиот.
      - Не обязательно, Владимир Константинович. Он же не мог предвидеть, что вы каким-то образом выйдете на этого вашего доктора.
      - Допустим. Но это ровно ничего не доказывает. Самая элементарная осторожность должна была заставить его молчать. Разве не ясно?
      - Исподволь выстраивает себе алиби? - предположил несколько поколебленный Борис Платонович. - Если вдруг что не так повернется, можно будет сослаться и на такой разговор. Не таился, мол, обо всем рассказывал откровенно. Почему? А потому, что ничего не знал... Косвенное, но все же подкрепление.
      - Шатко, - Кравцов недоверчиво покачал головой.
      - Не спорю. Но предполагаемый преступник вполне мог рассуждать подобным манером. Я знавал таких. Использовали любую возможность сенца подстелить, чтобы, упаси боже, не ушибиться. Целые вавилонские башни выстраивали.
      - Не берусь судить. - Люсин начал уставать от пустопорожнего разглагольствования. - Тем более что свои строения мы возводим пока на пустом месте.
      - Первое самокритичное замечание, - отметил Кравцов. - Я, конечно, не говорю, что время потрачено впустую, но хвастать действительно нечем. Конкретных достижений пока не видать. Прошу поднажать, товарищи. Что же касается направления поиска в целом, то тут у меня особых претензий нет. Можете быть свободны.
      Люсин удивленно переглянулся с Крелиным. Гроза определенно прошла стороной. Никто не ожидал столь легкой развязки.
      Глава семнадцатая
      ___________________________________
      ЭХО МОНСЕГЮРА
      Игорь Александрович Берсенев, оставив дверь на цепочке, внимательно изучил служебное удостоверение и лишь затем впустил Люсина в квартиру. Держался он с подчеркнутой холодностью, впрочем вполне корректной, хотя на изъявления сочувствия, чего требовала элементарная вежливость, отреагировал категорическим требованием.
      - Я бы попросил вас избавить мою жену от ненужных расспросов, - тихо и поэтому особо значимо указал он, сразу напомнив Владимиру Константиновичу родимое начальство. - Она еще не оправилась, и незачем терзать ей душу. Да это и бесполезно, потому что последний раз мы виделись с Георгием Мартыновичем прошлым летом и ничего существенного сообщить вам не сможем.
      Люсин с молчаливым пониманием склонил голову. Ему оставалось лишь подчиниться. Настаивать на чем-то своем, будь даже в том особая необходимость, было бы не только бесполезно, но и глупо. Такой, как Берсенев, мог свободно выставить за дверь, да еще и нажаловаться. Что-что, а акценты он умел расставлять точно, без лишних слов.
      Берсеневы возвратились в Москву на неделю позже, чем это предполагалось. Телеграмма, хотя и составленная в предельно осторожных выражениях, вызвала у Людмилы Георгиевны нервное потрясение, и вылет пришлось перенести. Таково изначальное свойство беды, что она почти всегда застает человека врасплох, незащищенного. Сокрушительная внезапность обрушившейся на ее плечи горестной вести более всего потрясла Людмилу Георгиевну. После бездумного счастливого забытья, в которое она позволила себе окунуться, пробуждение оказалось особенно жестоким. В первое мгновение она даже как бы обиделась на кого-то - нет, конечно, не на отца - за столь изощренное, почти преднамеренное коварство. И сразу мучительно устыдилась, жгуче переживая не вполне осознанную свою вину, которую уже некому было простить. Потом, оглохшая, словно под анестезией, она ощутила, как растет и ширится в ней такая тоска, что не выплакать никакими слезами. Грудь словно цементом схватило - не продохнуть. Все прежние беды и горести смыло, как пену с поверхности, и безвозвратно всосало в непроницаемый водокрут. И стало понятно что то непроизносимое страшное, чему и в мыслях не должно было сыскаться названия, но чего Людмила тем не менее постоянно ждала, все-таки не миновало ее. Мамину смерть она пережила, как катастрофический разлом, расколовший уютный, застрахованный от всяких потерь остров. Все надежды ее и неосознанная наивная уверенность в собственной защищенности мгновенно перекинулись на отца, рисовавшегося эдаким неприступным утесом. И вот он тоже должен исчезнуть - вопреки всему Людмила еще хранила слабый росток надежды, - раствориться без остатка. Она стремилась удержать хоть что-то и не могла поспеть за отбегавшей волной, с ужасом прозревая пустоту одиночества, спрятавшуюся за тонюсенькой корочкой боли. Людмила не понимала, что с ней происходит. Еще не зная о том, получили смертельный сигнал частицы ее потрясенной памяти, таившие ускользающий в вечную мглу образ. Им не могло быть замены, и они уже отмирали незримо, катастрофически сужая пространство души. Затаившись в маминой спальне, где каждая мелочь спешила напомнить о том, что так необратимо отделялось теперь от ее существа, Людмила перебирала старые фотографии. Искала в выцветших грудах хоть какой-нибудь живительный отклик и не находила. Пыльный бархат альбомов хранил лишь бумагу, ломкую на загнутых уголках, случайно запечатлевшую узнаваемые, но уже отуманенные далью отчуждения черточки. Даже свое лицо предстало ей словно бы в постороннем обличье. Она слышала, как всхлипнул обрывком мелодии звонок в передней и забормотали приглушенные голоса, но долетевшие до ее барабанных перепонок звуки показались нереальными. Все проваливалось в небытие: образы, блики света слова. Осторожно прошелестевшие шаги воспринимались веянием ветра.
      Провожая Люсина в кабинет тестя, Игорь Александрович приостановился у затворенной комнаты, приложил палец к губам и далее проследовал уже на цыпочках. Его выверенные движения покоробили неуместной нарочитостью.
      - Собственно, что вас интересует? - спросил он, притворив дверь.
      - В бумагах, найденных на даче, есть непонятные места, - Люсин ограничился формальным ответом, - хотелось бы разобраться.
      - Понятно. - Игорь Александрович задумчиво облизал губы. - Документы вы нам, надеюсь, вернете?
      - Само собой разумеется. После завершения следствия вы получите все до единого. По описи... Вернее, Людмила Георгиевна, как основная наследница.
      - Основная наследница? Что это значит?!
      - Георгий Мартынович оставил должным образом оформленное завещание, по которому дача и часть денег предназначаются Аглае Степановне Солдатенковой.
      - Кому-кому? - неприятно озадаченный Берсенев деланно расхохотался. Этой выжившей из ума фефеле? Ну учудил!.. Ничего, мы это переиграем!
      - Имеете полное право. И вообще завещание сможет войти в силу лишь по окончании следствия. Вернее, шесть месяцев спустя. Впрочем, я не знаю всех тонкостей, поскольку не имею отношения к вопросам наследования.
      - Это же надо придумать такое! - Игорь Александрович все не мог успокоиться. - Не иначе, как старая ведьма его окончательно околдовала! Загипнотизировала... Нельзя все-таки оставлять человека в таком возрасте без присмотра. Бедный папа!
      - Георгий Мартынович отличался легкой внушаемостью?
      - Еще какой! Он был ужасно доверчив. Не знаю, чем могла приворожить его подобная особа, по-моему, даже в ранней молодости она выглядела кошмарно, но он у нее только что с рук не ел. Совсем заморочила беднягу.
      - Кажется, для этого были определенные основания? - осторожно осведомился Люсин. - Я слышал, что она излечила Георгия Мартыновича от какой-то тяжелой болезни? - Подавив ненужные эмоции, он попытался вызвать Берсенева на откровенность.
      - Кто это вам сказал? - Игорь Александрович брезгливо поморщился. Небось она же? Сказки для детей младшего возраста. Конечно, старикан отличался некоторой мнительностью, не без того, но тяжелая болезнь - это враки! Совершенная чушь. Так, обычные возрастные недомогания... И вообще лично я не доверяю всем этим фитотерапевтам да гомеопатам. Сплошное шарлатанство.
      - Зачем же такая крайность? По-моему, и сам Георгий Мартынович травками не пренебрегал...
      - Только в силу профессионального интереса, - всплеснул руками Игорь Александрович, сделавшись вдруг необыкновенно общительным и словоохотливым. - Вы разве не знаете, что он прославил свое имя новыми химическими соединениями, извлеченными из природных объектов? Учтите, что это был сугубо научный подход, ничего общего не имеющий с... - забыв слово, он защелкал пальцами, - ну, как его?
      - Знахарством, - подсказал Владимир Константинович. Он догадывался о причине происшедшей с Берсеневым перемены, и ему стало грустно. Но с чисто тактической точки зрения упоминание о завещании оказалось действенным.
      - Именно! - просиял Игорь Александрович, отринув былую чопорность и изо всех сил стремясь выглядеть симпатичным. - А вот она, наша милая старушенция, самая типичная знахарка. Надеюсь, вам удалось с ней подружиться? - Он попытался замаскировать излишне пристальный взгляд добродушной улыбкой. - Хотя завоевать ее симпатии очень непросто. Мне, например, это не удалось, несмотря на все старания. Не жалует нас с Людочкой тетка Аглая, не жалует... Сами, наверное, убедились?
      - Мы с ней почти и не говорили, - небрежно отмахнулся Люсин, разгадав, куда выпущен пробный шарик. - Так, по существу происшествия. Что она могла рассказать? Одни вздохи... Да и не было ее в то время на месте: к родным ездила.
      - Знаем мы этих родных! - усмехнулся Берсенев. - Кстати, вам не кажется несколько странной цепь совпадений? Совершенно неожиданное завещание, последовавший за ним вскорости взрыв?
      - "После этого - не значит вследствие этого", - учат мудрые латиняне. - Люсин доверительно улыбнулся. - Но странноватый оттенок действительно налицо. А какова ваша точка зрения на сей счет?
      - Откуда мне знать?.. Есть, однако, старый и верный принцип: ищите, кому это выгодно... Простите, как вас по батюшке?
      - Владимир Константинович.
      - Да, уважаемый Владимир Константинович, не мне вас учить, но так называемая случайность далеко не столь проста, как нам иной раз видится. Копните поглубже, и обнаружится железобетонный каркас.
      - Никуда не денешься - диалектика. - Люсин сделал вид, что не понял намека. - Человеку, к сожалению, не дано знать всех последствий. Жизнь ведь не шахматная партия.
      - М-да, такого никто из нас не предвидел. - Берсенев твердо держался намеченной линии. - По существу, бедный Георгий Мартынович был пленником этой, простите, деревенской бабищи. Вечный труженик и книгочей, он обнаруживал полнейшую беспомощность в житейских делах. Любая мелочь могла вывести его из равновесия. Яйца "в мешочек" и то не умел сварить. Предоставленный сам себе, он очень даже свободно мог стать жертвой...
      - Вы имеете в виду нечто конкретное?
      - Если бы! Мы не виделись с ним больше года. Кто знает, как развивались события в течение этого, согласитесь, весьма солидного срока.
      - События? - Люсин упрямо не желал подать руки помощи, хотя прекрасно видел, что лишь боязнь потерять лицо удерживает Берсенева от конкретных обвинений. - Вы подразумеваете случай о Георгием Мартыновичем?
      - В известном смысле. - Страдая от тупой, типично милицейской ограниченности, как ему думалось, Игорь Александрович терял терпение. Как вы не понимаете, что даже нелепое стечение обстоятельств может быть подготовлено всем предшествующим ходом...
      - Ходом чего?
      - Человеческих взаимоотношений, бытовизма, привычек! Мало ли?
      - Это как раз понять не трудно, Игорь Александрович. Ваши рассуждения вполне объективны. Однако каких бы то ни было причинно обусловленных связей я, извините, не вижу. Очевидно, многого я просто не знаю.
      - Я тоже. Но даже того, что известно, вполне достаточно. Взрыв, например.
      - Вы не считаете его случайным?
      - Не знаю, не знаю, - протянул Берсенев, давая понять, что питает по этой части глубокие подозрения. - Уж как посмотреть. Я бы на вашем месте не был столь благодушным. Мой тесть полвека почти занимается экспериментом, и никогда ничего подобного с ним не случалось.
      - Это, конечно, не довод, но прислушаться не мешает.
      - И я так думаю.
      - Давайте рассуждать вместе, Игорь Александрович, - предложил Люсин, ничем не обнаруживая истинного своего отношения. - Взрыв, кстати довольно умеренной силы, произошел уже после ухода Георгия Мартыновича. Таковы факты. Совершенно точно установленные и документированные. Содержавшиеся в колбе летучие вещества взорвались только потому, что полностью выкипела водяная баня. По-моему, этого вполне достаточно, чтобы не абсолютизировать, скажем так, данный момент. О каком-то там благодушии, как видите, не может быть и речи. Все наши усилия сосредоточены на главном: на поисках. Вы согласны со мной?
      - Ну, если так установили... - Не будучи осведомленным в деталях, Берсенев сразу почувствовал слабость первоначальных позиций и легко отступил, поскольку во всей этой неприятной истории его волновало лишь непредвиденное осложнение с наследством. Черт с ними, с деньгами, хотя и их жалко, но отказаться от такой дачи было выше его сил. Да и с какой стати? Натолкнувшись на непонятное сопротивление явно недалекого милиционера, которого на всякий случай хотел залучить в союзники, Игорь Александрович утратил всяческий интерес к совершенно бесполезному разговору. - Вам виднее. Моя единственная задача: всемерно содействовать компетентным органам, - заключил он с оттенком дешевой патетики. Все-таки беседа оказалась не столь уж бесплодной. Вопрос о даче мог разрешиться только после завершения следственной волокиты. Это Берсенев усвоил намертво. "Что ж, нет худа без добра, - улыбнулся он про себя. - Больше времени останется для маневра". Дача с участком в четверть гектара, да еще на берегу озера, "стоила обедни".
      - Я очень ценю ваше содействие, - поблагодарил Владимир Константинович. - Вы не позволите осмотреть библиотеку, архив?
      - Сделайте одолжение. - Берсенев широким жестом обвел просторную комнату с симпатичным эркером, обставленную резной, черного дерева, мебелью. Между застекленными двустворчатыми шкафчиками, стилизованными под готику, чудом уместился письменный стол с бронзовыми принадлежностями и легкомысленный ампирный секретерчик. На нем стояла чашка с пыльными невыразительными камешками, поддерживавшими засушенный пучок пахучей травы. Раньше эта безыскусная икебана едва бы могла привлечь внимание Люсина, но теперь он первым делом замечал цветы, даже такие непритязательные.
      - Что это?
      - Тимьян вроде, а может, чабер... Не помню точно. Жена для отца везла из Монсегюрской крепости вместе с каменьями.
      - Она была в Монсегюре? - уважительно удивился Владимир Константинович. Судьба вновь возвращала его на пройденные пути... Святыни альбигойцев, ларец с задумчивыми грифонами по бокам, летние ночи, сгоравшие в жарких спорах с Юриком Березовским... Господи, они и не знали тогда, что это была их неповторимая молодость!
      - Мы вместе совершили это небольшое путешествие, - объяснил Берсенев. - Очаровательные городки попадаются в Пиренеях. Кроме телевизионных антенн и электричества, никаких примет века. Сумели как-то законсервироваться... Наш-то обожал старину! Хлебом не корми. Особенно с чертовщинкой. Жена для него еще клубни какие-то откопала мерзейшего вида и запаха, но я их тишком повыбрасывал. Чего уж теперь...
      - А я вот не был в Монсегюре, - непроизвольно пожаловался Люсин. - И никогда его не увижу.
      - Не жалейте - ровным счетом ничего интересного. Крутая гора - семь потов сойдет, пока заберешься, - а на ней развалившаяся стена. Только и всего. Никакого впечатления. Моя Людмила Георгиевна чуть ночевать там не осталась. Спасибо, альпинисты какие-то выручили. Нормальному человеку туда без веревок и крючьев разных и не взобраться. И зачем, главное? Ни музея, ни ресторанчика, даже киоска с проспектами не догадались выстроить... Снаряжение у этих ребят, надо отдать справедливость, первоклассное. Спустили мою благоверную, словно ангелочка какого-нибудь.
      - Альпинисты?
      - Ну да!.. Или, может, спелеологи?
      - Не немцы случайно?
      - Немцы! - Берсенев удивленно заморгал. - Вы-то откуда знаете?
      - Так, понимаете ли, умозаключение. - Люсин задумчиво склонил голову к плечу. - Наслышан кое о чем. Будьте уверены: никакие это не спелеологи и не альпинисты. Охотники за катарскими сокровищами, авантюристы. Если, конечно, не хуже.
      - Думаете, бандиты? - Игорь Александрович озабоченно насторожился. Террористы?
      - Это еще не самое страшное. Ваши спасители могли оказаться эсэсовскими последышами, нацистами. У них давняя страсть к альбигойским пещерам.
      - Что вы говорите! - Берсенев всплеснул руками. - А у Люды чутье! Она сразу выдала себя при знакомстве за финку. - Он был явно напуган, заново переживая случившееся. - Могла выйти история...
      - Ведь это только предположение. Наверное, туда приезжают и вполне порядочные люди, действительно спортсмены... Приятно пахнет! - Люсин вдохнул исходившую от крохотного букетика благоуханную волну. - Даже легонько голова покруживается.
      - Это, наверное, отсюда. - Берсенев отомкнул один из шкафов, в котором хранились уложенные плашмя длинные и плоские ящики. - Гербарий.
      - Вот оно что! - Люсин сразу узнал преследовавший его с некоторых пор непередаваемый запах, навевавший чары старинных аптек, лечебных дацанов и знахарских бань. - Лекарственные травы...
      - Он сам собирал! Еще в пятидесятых годах... И ведь до сих пор благорастворяются. Чувствуете, какое амбре?
      - Лишнее доказательство, что высушенные растения с каждым днем теряют свои силы. - Люсин мысленно перенесся на темный чердак, где бабка Аглая сушила свои сборы. Под всеобъемлющей властью запаха сжалось сердце. Приходится ждать новой луны, обновлять запасы. Кропотливый, незамечаемый труд без надежды на благодарность. Сколько их, травознаев, сожгли на огне, забили оглоблями, но не умерла древняя мудрость. Дождалась своего часа. Он, благодарно погладив полированную фанеру, выдвинул самый верхний ящик.
      На листе рисовой японской бумаги, испещренной декоративными жилками, был укреплен оранжевый венчик с зеленым стеблем, листьями и волокнами корневища. Рядом чернели зрелые семена.
      "Adonis vernalis", - ясно читалась тонкая каллиграфия. Жар-цвет.
      Справившись с описью, приклеенной на обратной стороне дверцы, Люсин скоро догадался, что гербарий составляли исключительно зелейные, в основном чародейные травы. И здесь Солитов оставался верен себе. Невольно хотелось склонить голову перед его целеустремленностью и незыблемой верой.
      На нижней полке стояли пухлые папки с характерными надписями на корешках: "Эликсир Розенкрейца", "Чай Сен-Жермена", "Средство Макропулоса"...
      Теперь Владимир Константинович понимал, с чем имеет дело. Вооруженный обрывками знаний, почерпнутых у Бариновича, он смело вытащил досье на откровенно алхимический "Золотой раствор". Это была самая тонкая из папок. Никелированная дужка скоросшивателя скрепляла лишь несколько наклеенных на картон фотографий, запечатлевших совершенно неведомые округлые письмена.
      Люсин бережно вернул папку на место и принялся переписывать этикетки в блокнот. Дойдя до уже встречавшейся ему "Мази ведьм", он не сдержал любопытства. На сей раз досье оказалось куда более представительным. Помимо разноязычных фотокопий, в нем были машинописные страницы, вырезки из газет и журналов. Даже Булгаков, Шарль де Костер не прошли мимо бдительного ока Георгия Мартыновича. Со свойственной ему пунктуальностью соответствующие выдержки были аккуратно подколоты и снабжены обстоятельными комментариями. Из них Люсин узнал, в частности, что его любимый Костер с юношеских лет собирал древние фламандские легенды, и в таком, осторожно говоря, специфическом вопросе, как полет на шабаш, считается крупным авторитетом. Именно на него ссылался американский профессор, по всему видно, отчаянный знаток черной магии, доказывая, что ручка "настоящей" летучей метлы изготовлялась именно из березы. Соответствующая статья была напечатана в еженедельнике "Новая метла"* и датирована 1984 годом.
      _______________
      * "New broom". Издается в Оклахоме.
      Венцом беспрецедентного собрания самой дремучей ереси явилась итоговая записка, где Георгий Мартынович предпринял попытку наново воссоздать утраченный, а возможно, и вовсе никогда не существовавший рецепт. Чего только не было в этой леденящей кровь прописи! Змеиный жир и нутряное сало енотов, красавка и белена, дурман, аконит и жабья слизь. Не обошлось, конечно, без цветов кувшинки и корней мандрагоры.
      Однако интереснее всего был конечный вывод исследователя.
      "Гансик сказал правду, - писал Солитов своим бесподобным почерком, ссылаясь на "Тиля Уленшпигеля". - Снадобье, которым он снабдил Катлину, обладало ярко выраженной анестезией и оказывало мощное галлюцинаторное воздействие. Несчастным женщинам только казалось, что они летали на сатанинский бал, где предавались омерзительным танцам с дьяволами и варили в котлах младенцев. Но прав и Булгаков! Мазь, которую поднес Маргарите Николаевне Азазелло, действительно должна была легко всасываться, холодить кожу и отдавать болотной тиной".
      Далее шли совершенно непонятные Люсину структурные формулы, где шестиугольные ячейки бензола были опутаны разветвленной паутиной всяческих радикалов.
      - А здесь у нас хранятся уникумы! - В голосе Берсенева отчетливо прозвучала гордая радость. - Латинские, греческие, арабские, древнееврейские и даже коптские рукописи. Есть кусочек подлинного египетского папируса из храма Тота в Фивах. Вы даже не представляете себе, сколько все это может стоить! Там у них на ежегодных аукционах за какой-то клочок пергамента платят фантастические суммы!.. Впрочем, я не специалист, - внезапно спохватился он. - Возможно, вся эта макулатура и не имеет особой ценности. Ведь одно дело - личные письма Наполеона или чертеж Леонардо, другое - заумная и заведомо лживая белиберда. Кто на такое польстится?.. Вообще-то у них там большой интерес ко всяческому мракобесию, - добавил он для пущей объективности.
      - А где травники? - спросил Люсин, никак не отреагировав на столь очевидные противоречия. - Ятрохимия, Парацельс?
      - По-видимому, где-то тут. - Берсенев открыл шкаф, над которым висел гравированный портрет монаха с тонзурой и в сутане. В арке из терниев, где сплетенные колючки перемежались усатыми жучками, ящерицами и тугими бутонами роз, готическим шрифтом значилось: "Albertus Magnus".
      Но Игорь Александрович еще недостаточно свободно ориентировался в уникальном собрании, которое уже почитал своим. В шкафу, над которым простер натруженные костистые длани Альберт Великий, стояли справочники и энциклопедии: Брокгауз и Эфрон, три издания БСЭ, "Британика", "Большой Лярусс" и уникальный словарь Дидро - Д'Аламбера - первый свод мудрости европейской.
      Интересовавшие Люсина книги хранились, как вскоре выяснилось, в секретере, ключ от которого пришлось искать в ящиках письменного стола, забитых всевозможными бумагами и канцелярской мелочью.
      Бережно перелистывая раскрашенные от руки рисунки растений, Люсин пытался представить себе, как выглядел тот, Пражский травник, которому было предназначено сыграть в жизни Георгия Мартыновича роковую роль. Скорее всего он мало чем отличался от этих пухлых растрепанных томов, оттиснутых в Варшаве и Дрездене. На одном из них виднелась издательская метка, изображавшая череп с выползающей из темной глазницы змеей. Зловещая виньетка напомнила Владимиру Константиновичу "Песнь о Вещем Олеге". В хаотическом клубке всяческих случайностей и впрямь проблескивали кованые звенья предначертаний.
      Кроме зелейных сборников и алхимических раритетов вроде Раймунда Луллия, изданного знаменитым Альдом Мануцием, в секретере лежали и творения современных авторов. Сложенные отдельно стопкой, они ершились множеством закладок. Здесь были работы Лосева, Аверинцева и уже знакомая монография Бариновича. Просмотрев несколько закладок с пометками Солитова, не представлявшими особого интереса, Люсин уже собрался было задвинуть всю кипу на место, как вдруг наткнулся на голубую обложку с романтической каймой "Золотой библиотеки" фантастики и приключений. Сердце радостно встрепенулось до того, как глаза успели схватить название: "Сокровища Марии Медичи". Эту книгу, написанную Березовским по горячим следам дела, которым он, Люсин, продолжал втайне гордиться, не узнать было просто немыслимо. Давным-давно законченное и сданное в архив, оно время от времени продолжало напоминать о себе глухими отголосками и престранного свойства совпадениями. Люсин не остался безучастным к отдаленному зову и все, что значилось на закладках, добросовестно переписал в свой блокнот. В том числе и такие эмоциональные заключения, как "бред!" и "чушь!". Особое негодование почему-то вызвали у Солитова те места, где Березовский пускался в домыслы насчет жезла великого магистра Мальтийского ордена.