— Сторожи, Пэдди, — приказала она ворону, а сама спрыгнула на камни, на которых была когда-то схвачена дикарями. Она сдержала свое слово и ни разу никому не проговорилась о том, что тогда произошло. Теперь уже и непонятно, было это на самом деле или только приснилось ей. Вполне вероятно, что захватившие ее воины, не знавшие, как лучше решить ее и свою судьбу, уже давно обратились в прах. Сама Глория вспоминала о тех событиях, случившихся два года назад, в основном из-за участия в них охотника.

Выдра бросилась в воду с противоположного берега, испугав Глорию. Потом, поняв, что бояться нечего, девушка покачала головой и рассмеялась, распуская волосы, которые тотчас рассыпались у нее по плечам. Интересно, что подумал о ней Куэйд, когда ее связанную привели в лагерь? Как же глупо она себя вела, когда он жил у них. Надоедала ему бесконечными вопросами и смотрела на него с детским обожанием.

Наверно, он мечтал, чтобы она хоть на час оставила его в покое. Уже на середине реки Глория остановилась в задумчивости. Как было хорошо, когда она ощущала на себе его взгляды и видела у него на лице непонятное выражение! Размышляя об этом, Глория припустилась дальше. С тех пор она не раз видела похожее выражение на лицах мужчин и поняла, что оно означает. Такой же взгляд был у коня Асы, когда к нему привели кобылу, и такое же выражение было на лице Рича Доти в прошлом году, когда он венчался с Пейшиенс Таун. Так мужчина смотрит на желанную женщину. С похотью или любовью? Глория решила, что, наверно, и с тем и с другим.

Добравшись до другого берега, девушка ступила на тропинку возле самой воды. Пэдди вновь сел к ней на плечо, вцепившись коготками в синюю кофточку. Солнце стояло высоко в небе, и скоро платье стало липнуть к влажной коже. То ли от жары, то ли еще почему-то, но ей вдруг показалось, что она в своей прохладной спальне. Стоило ей закрыть глаза, как она увидала лицо Куэйда Уилда, и сердце забилось у нее в груди, отчего она уже в который раз принялась размышлять о таинственных взаимоотношениях мужчины и женщины.

— Ах, Пэдди, — сказала она ворону, который слетел с ее плеча, чтобы спрятаться от солнца в тени деревьев, — стала бы я черной птичкой и полетела бы с тобой куда глаза глядят. Вот хорошо было бы, правда?

— Карр! — откликнулся ворон и взмахнул черными крыльями.

Глория подумала, что этот ответ не хуже какого-нибудь другого, и рассмеялась, однако веселость ее была недолгой, и вскоре она уже опять искала, чем бы развеять мрачные мысли. Ее взгляд упал на красивые камешки, разбросанные по берегу. Глория подняла с дюжину и положила в карман, потом нарисовала что-то на камне рядом с рисунками индейцев. Она сама не понимала, что с ней творится.

В конце концов, тяжело вздохнув, Глория принялась за завязки на платье. Если нет покоя голове, надо по крайней мере остудить тело. Через несколько мгновений она уже стояла на берегу в одной легкой рубашке красного цвета с вышитыми на ней ягодами и цветами. Подняв подол рубашки, чтобы он не мешал ей плавать, она зацепила его за пояс и улыбнулась.

Она хотела показать рубашку Саре и, может быть, уговорить ее вышить себе такую же, чтобы им было о чем пошептаться в кругу женщин, порицавших любую вольность в одежде. Однако Сара, когда Глория приходила в город, как правило, была постоянно занята, и им ни разу не удавалось поговорить.

Глория попробовала ножкой воду, но не поняла, теплая она или прохладная. С Пэдди не поговоришь, как с Сарой. Не меньше, чем по задушевным разговорам с Сарой, она скучала по тому времени, когда самой большой бедой был дождь, мешавший ей наслаждаться жизнью. Если все новые переживания связаны с тем, что она становится женщиной, зачем ей это надо? Мало ей своих огорчений, так еще дурак Френсис Стивене делает вид, будто хочет поухаживать за ней. Глория стукнула ножкой по воде. Неужели он думает, что она может ему улыбаться после того, как он обошелся с Уильямом? Тем не менее на последнем собрании он, словно привязанный к ее юбке, все время оказывался рядом, стоило ей оглянуться.

Устав от своих размышлений, Глория недовольно всплеснула руками и бросилась в воду. Набрав побольше воздуха в легкие, она, не обращая внимания на крики Пэдди, нырнула и поплыла под водой.

А на скале в это время соскочил с коня одинокий всадник. Уведя коня в тень, он бесшумно спустился пониже и притаился между камней. Как завороженный следил он за черноволосой поселенкой, которая сняла скромное платье и высоко подняла подол рубашки. Ее бедра сверкали на солнце, словно окрашенные золотой краской. Ноги за несколько лет как будто вытянулись и постройнели, если его не обманывала память. Груди тоже стали круглее и аппетитно натягивали тонкую рубашку. А от покачивающихся бедер, когда она шла к воде, и вовсе нельзя было оторвать взгляд.

Как будто бы выточенное из камня лицо смягчилось. Глория Уоррен стала женщиной, и ее красота достигла совершенства. Теперь уже ни один мужчина не увидел бы в ней ребенка.

Подобно охотившемуся за добычей зверю, незнакомец следил за каждым ее движением. Как же хорошо он все их помнил, хотя теперь они были более женственными и грациозными, чем раньше. Он улыбнулся, словно радуясь удачной охоте. Своевольная девица. Лесной светлячок, да и только. Опять пришла одна. Ему даже в голову не пришло, что ее мать могла бы дать разрешение на подобную прогулку. Неожиданно он подумал, что она могла договориться о встрече здесь с парнем. Почему бы кому-нибудь не следить за ней? Его острый взгляд обшарил тропинку, камни, берег и никого не нашел. Глория была одна.

Куэйд Уилд прислушался к биению своего сердца. Два года он старался забыть о ней. Два года он не выходил из леса. Забирался в такие места, где еще не ступала нога человека. Прибегал к помощи виски и женщин. И что же? Все прошедшие месяцы он, оказывается, кружил вокруг того места, где впервые встретился с ней, чтобы все начать сначала.

Глория плавала и плескалась, пока не выбилась из сил и тогда вылезла на большой, прогретый солнцем камень. Вытянув ноги, она принялась выжимать волосы. Потом откинулась на локтях и стала смотреть на облака, проплывающие над головой. Вскоре она почувствовала, что засыпает, и закрыла глаза.

— Придется тебя проучить, Глория Уоррен.

Вскрикнув, Глория вскочила на ноги и бросилась бы в реку, не удержи ее сильные руки. Она увидела голую грудь и черные волосы и решила, что все повторяется сначала.

— Пусти! — крикнула она и забарабанила по крепкой груди. К счастью, ее удары не достигали цели, а через несколько мгновений она уже не могла пошевелить руками. Потом она оказалась в воде по пояс и лицом к лицу со своим похитителем.

— Потише, девочка! — рассмеялся Куэйд и прижал ее к себе покрепче, отчего рубашка на ней съехала на бок, открыв упругие груди. Куэйд застонал, жалея, что не может выпустить ее, однако это был единственный способ защитить себя от ударов, которые вполне могли бы стать опасными, если их направить куда надо. — Зачем тебе увечить друга? — воскликнул он, заводя ей руки за спину.

Глория изворачивалась как пойманный угорь и не оставляла борьбы, пока сквозь пелену страха до нее не пробились звуки знакомого голоса.

— Куэйд! — завопила она. — Куэйд Уилд! Это ты?

— Да, — сказал он, отпуская ее, — то, что от меня осталось, после того как твои кулачки прошлись по мне от головы до пяток.

— Куэйд! — Глория обхватила руками его шею, мучая его своим неожиданным объятием не меньше, чем чуть раньше яростными ударами. — Так же умереть можно! — она заплакала и прижалась к нему так, что он ощутил все ее тело. — Я думала, это дикарь, — прошептала она ему на ухо, — как тогда. Ты выпрыгнул из воды как наррагансет.

Куэйд тяжело вздохнул, чувствуя, как его охватывает желание.

— Глупо вышло, — сказал он. Она мучила его, прижимаясь к нему все теснее, и он уже « не в силах был сдержать дрожь желания. — Надо было мне окликнуть тебя с берега.

— Да, — ответила она, елозя голыми ногами по его стопам, стараясь встать поустойчивее на песчаном дне реки, — мы бы не промокли.

Все время, пока она прижималась к нему, он держал руки по бокам. Конечно, ему надо было бы оттолкнуть ее, но он не мог положить конец сладкой муке. Искушение было велико, и Куэйд боялся, что стоит ему обнять ее, и он уже не остановится на братском поцелуе.

Если бы только руки на шее, он бы еще мог сдерживать себя, но ведь были еще и почти голые груди, и теплое дыхание возле самого его уха, и шелковистая щечка у него на голом плече. Прежде чем он сам понял, что делает, его руки обхватили ее и ладони легли на округлые бедра, привлекая ее еще ближе.

Страх прошел, и Глория с ужасом осознала, что прижимается к почти голому мужчине, да и на ней самой одна мокрая рубашка. Ей надо было бы убежать, а она почему-то не убежала и даже, наоборот, покорившись его силе, промедлила дольше, чем следовало. Она еще никогда не ощущала ничего подобного. Внутри нее словно разгорелся огонь и искры от него разлетались по всему телу.

— Я думал о тебе, — тихо сказал он. Куэйд вдруг охрип, а его руки побежали вверх по ее телу, пока он не погрузил пальцы в черный шелк ее волос. Отодвинув от себя ее лицо, он посмотрел прямо ей в глаза, которые каждую ночь видел во сне. Его тянуло к ним, как ребенка тянет к светлячкам.

— И я о тебе, — подхватила она, послушно откидывая голову и заглядывая в черные с янтарными искрами глаза. Она вся затрепетала, но не из-за холодной воды. — Я… мы ждали тебя.

У нее дрогнули и раскрылись губы. Она увидела уже знакомый взгляд. На нее смотрел мужчина, который хотел, жаждал обладать ею. Глория подумала, что, верно, он заметил, как зажглись ее глаза ответным огнем. Ей было тепло в его объятиях. Он прошептал:

«Светлячок», — потом повторил то же самое на напевном языке индейцев, наклонился к ней, и их губы встретились.

Глория тихо вскрикнула, отдавшись во власть его желания. Ее руки только крепче обвили его шею, пока он в сладкой муке терзал ее губы, решив до конца насладиться их нежной покорностью» и первозданной сладостью.

У нее отчаянно колотилось сердце. Еще ни один мужчина не прикасался к ней таким образом. Вообще ни один мужчина не прикасался к ней. Однако здравый смысл покинул ее, и она решила положиться на свои чувства. Отдав ему во власть свои губы, она нежно коснулась язычком его языка и забыла обо всем на свете, кроме ласкавшего ее мужчины, который нежно провел ладонями по ее спине, по бокам и, не торопясь, добрался до грудей.

Огонь разгорелся в ней с новой силой, когда его пальцы захватили затвердевшие соски. Она словно растворялась в до сих пор незнакомом ей наслаждении, от которого пожар внутри становился все жарче, а ноги с каждым мгновением слабели все больше. Глория, разрумянившись и чуть не теряя сознание от внезапно охватившей ее страсти, прижималась к нему изо всех сил.

Сердце колотилось у него в груди, и плоть требовала, чтобы он вынес ее на берег, стащил с нее рубашку и испил до конца наслаждение ее девственным телом. А вместо этого он оторвался от ее губ и, застонав, отказался от ожидавших его радостей. Прошло несколько минут, прежде чем он вернул себе власть над своими чувствами.

Не этого он хотел от нее. Он не мог обесчестить ее, взять ее невинное тело, не сказав ни слова любви, не дав клятвы быть ей верным до гроба. Ему самому было неясно, сможет ли он решиться на это. Он не знал, чего он хочет от нее и что привело его обратно в Сили-Гроув. Не знал до последней минуты. Зато теперь он понял, что ей опасно оставаться с ним наедине.

— Глория… — прошептал он, глядя на ее раскрасневшееся лицо и на распухшие от его поцелуев губы.

Глория судорожно вздохнула и открыла глаза. Она смотрела на склоненное к ней красивое лицо и чувствовала, что не удержится на ногах, если он вдруг отпустит ее. Его взгляд обжигал ее, и она слышала, как колотится его сердце у ее груди. Словно молния сверкнула у нее в голове, когда она осознала, что произошло между ними. Тихо застонав, она отшатнулась от него. Ее голые груди с затвердевшими сосками так же откровенно заявляли о ее желании, как его страсть являла себя, несмотря на кожаные штаны.

Дрожащими пальцами она завязала тесемки на рубашке, чтобы прикрыть наготу, хотя толку в этом было мало, потому что мокрая ткань лишь подчеркивала то, что ей хотелось спрятать. Куэйд не отрывал глаз от ее груди, и Глория чувствовала, как еще сильнее затвердевают соски, поэтому, прикрывшись руками, она повернулась к нему спиной и бросилась прочь, — Мне надо одеться, — крикнула она, выскочив на берег и бросившись к лежавшему на траве платью.

На ней была только нижняя юбка, когда Куэйд вновь подошел к ней. Глория вся затрепетала, боясь, что, если он опять поцелует ее, она ни в чем не сможет ему отказать.

— Я не хочу, чтобы ты стыдилась себя, — сказал он, беря ее за худенькие плечи.

Оглядев ее всю, он нашел, что она прекрасна в любом наряде. Сверкающие голубые глаза были опущены долу, но он заставил ее поднять их, взяв ее за подбородок.

— А что же мне делать? — жалобно пролепетала она, не смея смотреть ему прямо в глаза теперь, когда она немножко пришла в себя. Он еще не надел рубашку и все так же хотел ее. Капли воды блестели на его коже и в черных волосах на груди. Голос у нее дрогнул. — Я была почти голая и позволила тебе…

— Замолчи, девочка, — он тихонько встряхнул ее, и черные волосы рассыпались у нее по плечам, щекоча ему руки. — Разве я не видел тебя всю, когда ты была маленькой?

Он улыбнулся, вспомнив, как она малышкой с кудрявыми волосенками плескалась в лохани, а потом, не ведая стыда, выскакивала из нее и бегала вокруг стола, пока мать не настигала ее с полотенцем в руках.

— Да, — ответила она, — но это было совсем другое. И теперь совсем другое.

— Правильно, — сказал он, надеясь рассмешить ее. — И должен заметить, что разница мне очень по душе. Ты женщина. Я мужчина. И сейчас все совсем другое. Что из этого может получиться, одному Богу известно.

— Ты смеешься надо мной.

Она отвернулась, чтобы он не увидел слезы у нее на глазах, и принялась торопливо одеваться.

— Нет, Глория Уоррен, — он вновь взял ее за плечи и повернул к себе лицом, желая, чтобы она выслушала его до конца. — Это ты смеешься надо мной. Два долгих года я бежал подальше отсюда, был в таких местах, где не ступала нога человека, охотился там, где никто еще не охотился, сотни раз подвергал свою жизнь смертельной опасности, чтобы забыть черноволосую девчонку, — он отпустил ее, чтобы опять не сорваться. — Да, девочка. Ты измучила меня. Извела меня. Лишила мою жизнь радости. Даже во сне ты не давала мне покоя, дразнила меня своей красотой, манила своими голубыми глазами. Ты была словно камень у меня на шее, хотя я любил этот камень, и звала меня в жизнь, которая совсем не по мне.

Глория тихонько вздохнула. Его слова тревожили ее не меньше его поцелуев. Она была доброй девочкой, и ей было тяжело думать, что она может кому-то причинить боль.

— Я не хотела… — пробормотала она. — Я не знала.

— Откуда тебе знать? — он тряхнул головой, и во все стороны полетели брызги. — Ты же была совсем ребенком, когда я уходил. Да, ребенком, а я уже тогда хотел тебя и хотел все время, пока ты превращалась во взрослую женщину, которую я вижу перед собой. Ведь не случайно же я пришел сюда, — его голос звучал все тише. Потом он протянул руку и погладил нежную шейку девушки:

— Ты ведь тоже пришла сюда не случайно, — он улыбнулся и костяшками пальцев коснулся ее подбородка. Они долго молчали, и, когда стало ясно, что Глория ничего не скажет, он нахмурился. — Глория Уоррен, ты не знаешь, нужен ли я тебе?

Он не сказал ей, что не хотел возвращаться сюда, но какая-то сила тянула его против его воли, и у него не было сил противостоять ей.

Если б он мог, он бы нанял кого-нибудь приглядеть за благополучием ее и ее матери и тем самым исполнил бы свою клятву. Он не должен менять свою жизнь ради женщины. Это было для него так же свято, как слово, данное Ноблу Уоррену. И все же он здесь, рядом с ней, и его тень падает ей на лицо, закрывая ее от жаркого солнца.

Что же сказать ей о второй клятве? Теперь, когда он увидел ее, обнял ее, поцеловал ее, ему почти невозможно уйти от нее и он искренне ждал, что она облегчит ему отступление. Вот сейчас возьмет и скажет, что он ей не нужен и напрасно возвратился в Сили-Гроув.

Глория сцепила мокрые руки. Как ни крути, а он в чем-то прав. Она действительно не представляла, как ей быть с ним и с тем, что так стремительно закрутилось, стоило им прикоснуться друг к другу. Не зная, как справиться с противной слабостью, она оглянулась в поисках какого-нибудь поваленного дерева и, найдя одно, пошла к нему. Куэйд поднял свою рубашку, надел ее и встал рядом с ней, теребя бахрому.

Нахмурив брови, Глория всматривалась в высокого стройного охотника, с ураганной силой ворвавшегося в ее жизнь. «В чем-то прав» означает, что «в чем-то он не прав». Она понимала, как ни была юна и неопытна, что он страстно желает ее, видела это в его глазах, горевших голодным огнем.

Сверкая голубыми глазами, Глория сделала свой последний шаг от детства к взрослой жизни.

— Я ни с кем не могу сравнить тебя, Куэйд Уилд, — откровенно заявила она— Мое сердце открыто для тебя.

Теперь настал его черед потерять дар речи, хотя он быстро пришел в себя, несмотря на то что мгновенно осознал, в какое трудное положение поставил себя. Дороги назад нет. Надо честно посмотреть правде в глаза. Он и так слишком долго бежал от нее и от себя тоже.

— Пора домой, — улыбнулся он, когда вспомнил, что еще Моди-Лэр не сказала своего слова. Как она скажет, так и будет. — Мой конь за скалой. А ты пешком?

— Нет, — ответила она, ступая на тропинку. — Я привязала лошадь, как в прошлый раз.

Переполненная новыми ощущениями, Глория удивлялась, как только еще язык подчиняется ей. Что бы сейчас подумала о ней Сара? Только что она согласилась стать подружкой Куэйда Уилда.

Ведя под уздцы коня, нагруженного седельными сумами, Куэйд спокойно обдумывал свое положение. Итак, он пойман в капкан, но это еще не конец, просто надо поискать достойный предлог для отступления, прежде чем он полюбит свою тюрьму, как дворец.

Возле камней они расстались. Куэйд повел своего коня вниз по течению, где было получше дно. Там он переплыл реку и вернулся к ожидавшей его Глории. К этому времени она уже оседлала лошадь и привела себя в порядок. Убрала мокрые волосы под чепец, повязала крест-накрест платок.

Ножки ее уже тоже были в чулках и ботинках. Короче говоря, сейчас ее было не отличить от любой пуританской скромницы. Если бы Куэйд собственными глазами не видел на ней красную рубашку, спрятанную теперь под угодной Богу одеждой, он бы никому не поверил. Его единственной мыслью было, как бы сдержаться и не дать себе волю, хотя он твердо решил, что больше не будет ничего, хотя бы отчасти похожего на происшедшее у реки.

Глория наверняка не понимает (по крайней мере, он хотел верить, что не понимает), как близко он подошел к тому, чтобы уложить ее на песок и взять больше, чем простой поцелуй. Как бы ему этого ни хотелось, он ни за что не позволит суровому наказанию обрушиться на нее, если она поддастся ему и это станет каким-то образом известно. Ведь это грозило бы ей не меньше чем десятью ударами на площади. Он стиснул зубы. Никто не причинит ей боль ни по его вине, ни по чьей-либо еще, пока он жив.

Они почти не разговаривали по дороге, потому что были слишком поглощены своими мыслями. Невысоко над ними летел ворон, рассекая черными крыльями воздух, и Куэйд подумал, что уж его-то путь прямой и известный.

Вечер еще не наступил, когда Куэйд и Глория подъехали к дому. Дом был такой же, как два года назад. Моди-Лэр тоже ничуть не переменилась и также гостеприимно встретила молодого охотника. Она была достаточно вежлива или мудра, чтобы не допытываться, как так получается, что он уже во второй раз привозит ее дочь домой после купания. Поскольку нижняя часть его костюма тоже была мокрой, Куэйд был благодарен ей за молчание.

— Я не ждала тебя так скоро, — сказала Моди-Лэр, принимая у него поводья и закидывая их на столб.

— Судя по тому, как все здесь выглядит, я приехал раньше, чем нужно, — ответил он и, подхватив Моди-Лэр, поцеловал ее. — Вот гляжу вокруг и понимаю, что ты лучшая из женщин, матушка Уоррен, — тем временем Глория привязала свою лошадь рядом с его конем. — Поля плодоносят, скот на пастбище тучнеет, и, думаю, закрома у тебя ломятся от всякого добра.

Моди-Лэр рассмеялась и поправила съехавший набок чепец. В ее голубых глазах мелькнул огонек, которого ни Куэйд, ни Глория не заметили.

— Это мои закрома привели тебя сюда или что-то еще? — спросила она.

Куэйд не обратил внимания на легкую насмешку, прозвучавшую в ее вопросе, потому что был занят тем, что отвязывал тяжелую седельную суму. Со стоном он опустил ее на землю.

— Конечно, твои закрома. Будь уверена, пива я выпью не меньше половины твоих запасов, — Куэйд широко улыбнулся, потом встал на колени и, развязав суму, вытащил несколько прекрасных лисьих шкур. — Чтобы тебя не очень расстраивал мой аппетит, я привез тебе вот это.

Он вручил шкуры Моди-Лэр, а Глории отдал связку белоснежных горностаев.

Моди-Лэр погладила мягкую шерсть.

— Этого хватит на пальто или на пелерину, а горностаев на капор или на муфту.

Она улыбнулась, радуясь подаркам, а Глория с затуманенным взором прижимала горностая к щеке.

Ужин пролетел незаметно, словно не было двух лет разлуки, только Глория вела себя тише и задавала гораздо меньше вопросов, чем ожидала ее мать. Куэйд рассказал о новых поселениях на севере и о голландских фортах на Гудзоне, куда он возил меха для продажи. Моди-Лэр (может, и Глория тоже) поняла, что Куэйд Уилд любит бродячую жизнь и свободу, дававшую ему возможность делать, что он хочет. Наверно, из них троих только она знала, что привело его к ним в дом, однако и ей было неведомо, найдет ли он в себе силы остаться.

Когда с едой было покончено и огонь в камине поутих, Моди-Лэр налила три чаши лучшего своего вина. Разговор крутился вокруг ничего не значащих вещей. Все трое хранили про себя свои тайны, которыми еще не были готовы поделиться с остальными. Выпив вина, Моди-Лэр не замедлила объявить, что ужин закончен и пора спать. Женщины поднялись наверх, а Куэйд Уилд остался выкурить трубку.

— Спокойной ночи, — пожелал он им, когда они ступили на лестницу.

Мать и дочь ушли, а он погасил все свечи и стал смотреть на тлеющие угли и изредка вспыхивающие язычки пламени. Прошло больше часа и выкуренная трубка уже лежала на столе, когда он вдруг опомнился и решил все же лечь и попытаться заснуть.

Поднимаясь по узкой деревянной лестнице, он опять ощутил страх. Время шло, а он никак не мог ни на что решиться. Тогда он решил прожить здесь полтора месяца и посмотреть, что из этого выйдет. Если он захочет остаться, то попросит Глорию Уоррен выйти за него замуж. А если решит уйти, то убежит от Сили-Гроув, от дома Уорренов, от Глории и никогда больше не вернется.

На верхней площадке лестницы он помедлил. Налево была его комната. Направо — Глории. Дверь была отворена, чтобы кошка могла свободно ходить туда и обратно, когда ей вздумается. В свете луны Куэйд разглядел кровать и очертания тела под одеялом. Он бесшумно пересек коридор и широко распахнул дверь.

У него сбилось дыхание, когда он увидел голые руки поверх простыни. Одна лежала на груди, другая была вытянута вдоль тела. Ночной чепчик съехал с головы, открыв его глазам разметавшиеся черные волосы. Бледный серебряный свет луны падал на щеки и лоб девушки. Она тихо дышала, и Куэйду безумно захотелось прижаться губами к ее губам, чтобы еще раз ощутить сладость ее губ и языка.

Однако он подавил в себе желание пересечь темную комнату и заключить Глорию в свои объятия. Не в силах дольше испытывать свою стойкость, он в то же время не мог сдвинуться с места, ужасаясь своему тяжелому дыханию и куда более очевидным признакам охватившего его вожделения. В конце концов он отвел взгляд своих черных глаз и, выйдя из комнаты, закрыл дверь ровно настолько, насколько она была прикрыта до его вторжения. Интересно, есть у него еще выбор, или судьба все решила за него?