- Присядьте пока вот сюда, - Марангони указал на стул, который скоро отойдет в собственность Морриса. - Основные факты коллеги нам сообщили. Так что я бы хотел только задать парочку дополнительных вопросов.
      Моррис сел напротив инспектора. Тихоня помощник продолжал строчить в блокноте со скоростью, никак не соответствующей тем двум-трем фразам, что Моррис успел произнести. А нет ли, часом, на его одежде или в поведении чего-нибудь такого, что могло его выдать? Он посмотрел на руки, чтобы проверить, не присохла ли кровь под ногтями, и обнаружил, к своему ужасу, что пальцы дрожат.
      - Два вопроса, если быть точным. Первый: незадолго до того, как в офисе произошло то, что там произошло, синьор Позенато позвонил в полицию...
      - Davvero? - удивление было, возможно, чуточку поспешным. - Карабинеры мне не говорили.
      - Потому что сами не знали в то время, - усмехнулся Марангони. Он определенно разжирел с тех пор, как занимался делом Массимины. - Позенато ведь звонил нам, а не им.
      - А по какому поводу? Может быть, тут и кроется разгадка. - Едва вымолвив это, Моррис понял, из какой ловушки только что ускользнул.
      - Нет, вы меня не так поняли. Связь прервалась.
      - А, теперь понятно. То-то телефон валялся разбитый.
      - Странно то, что, по словам оператора, принявшего звонок, Позенато не казался особенно взволнованным или испуганным.
      Марангони замолчал, упершись в Морриса свинячьими глазками. Но тот даже расслабился слегка. Это как езда на велосипеде, подумал он. Раз научившись держать равновесие, уже не забудешь. Даже через годы все вспоминается за полминуты. С чувством, с толком, с расстановкой он напустил на себя озадаченный вид.
      - Не казался? И что же?
      - Но после того, как разговор был прерван и случилось еще что-то, Позенато закричал: "Ты спятил?" или нечто в этом роде. Это опять-таки показывает, что он был скорее удивлен, чем напуган.
      Моррис покачал головой в явном недоумении. Помощник инспектора бросил писанину и теперь с довольно нервной улыбкой смотрел на него сквозь блики канделябров на стеклах очков. Моррис обратил внимание на его дурацкий галстук кричащей тропической расцветки, в лимонах и бананах. Такие галстуки носят люди, когда хотят замаскировать мнимой беспечностью свои комплексы хронических неудачников. Вновь воспрянув духом, Моррис решил обязательно повесить настенные светильники, и чтобы лампочки в них были не меньше шестидесяти ватт.
      - Из этого можно сделать вывод, что он был хорошо знаком с убийцей, заключил Марангони.
      Моррис изобразил согласие пополам с сомнением:
      - Может статься.
      Инспектор вдруг подался к нему, грузно облокачиваясь на стол:
      - А сейчас я хочу, чтобы вы мне сказали, кто этот убийца, синьор Дакворт!
      Моррис встревожился. Он не ожидал атаки прямо в лоб. Выигрывая время, он спросил:
      - Значит, вы не допускаете мысли, что это может оказаться еще одно похищение?
      Его слова заставила Марангони слегка спустить на тормозах.
      - No, per niente.
      - Тогда это, видимо, все-таки дело карабинеров, - выдал Моррис, как бы сам удивившись несвоевременной мысли.
      Но Марангони не отвлекался.
      - Синьор Дакворт, - сказал он, делая ударение на втором слоге фамилии, - я спросил вас: кто убийца?
      Моррис сделал глубокий вдох, изображая сомнения, затем вроде как решился.
      - Видите ли, инспектор... кстати, как вас правильно называть, инспектором, полковником или еще как-нибудь? А то я с карабинерами совсем запутался.
      - Инспектор - это инспектор, - равнодушно сказал Марангони и принял прежнюю позу. - Не забивайте голову должностями и званиями, синьор Дакворт. Просто скажите, что вы думаете.
      - Я не хотел вас обидеть. Но, видите ли, инспектор, дело в том, что у таких людей, как Позенато, враги повсюду. У него своя фирма - ну, скорее, это фирма семьи Тревизан: его собственная родня, как бы сказать, отодвинула его от бизнеса. Он управляет компанией... э-э, - хм... мне не очень удобно говорить, будучи самому членом правления, но раз это может как-то помочь Бобо... так вот, он это делает таким образом, что открываются широкие возможности для взяточничества.
      Выложив это одним духом, Моррис почувствовал себя канатоходцем, преодолевшим Большой Каньон по бельевой веревке.
      Марангони откинулся на стуле и затянулся сигаретой, пристально глядя на Морриса, которому - вот ирония судьбы - именно теперь нужно было притворяться взволнованным.
      - В компании применяются различные... э-э, не вполне законные схемы.
      Помощник заскреб пером по бумаге. Марангони явно ждал многообещающего продолжения, но с этим Моррис предпочел пока обождать.
      Наконец инспектор произнес вполне благодушно, даже покровительственно:
      - В Италии это довольно обычная практика.
      Моррис нервно поежился.
      - У меня мало опыта в таких вещах, в основном знаю из газет.
      - Так о каких схемах вы говорите?
      Моррис выдержал драматичную паузу, но затем решил еще прозондировать почву.
      - Если я расскажу, это означает, что компанию станут проверять? Это может нас разорить.
      - Поживем, увидим, - отеческая мягкость на глазах уступала место угрозе. - Но вот если вы мне не расскажете того, что должны, тогда, будьте уверены, на вас свалятся сразу все инспекции.
      Моррис все еще колебался.
      - Но могу я хотя бы надеяться, что если будет проверка, вы не сообщите остальным членам семьи, и в частности, Бобо, то есть синьору Позенато, кто ее навел?
      - Да, можете, - готовность Марангони идти навстречу выглядела подозрительно. Теперь Моррису оставалось только реагировать на события с блеском, присущим ему в подобных ситуациях. Лишь бы не переиграть.
      Он объяснил, что "Вина Тревизан" уклонялись от уплаты налогов как на имущество, так и на добавленную стоимость, на весьма значительные суммы, подмазывая чиновников уважаемых ведомств, ответственных за сборы; не гнушалась и фальшивыми платежными ведомостями. Но, что хуже всего, компания использовала труд иностранцев в ночное время, совершенно не регистрируя этот факт, не платя ни налогов, ни отчисления в социальные фонды. Вдобавок Позенато столь дурно обращался с эмигрантами, что Моррис почувствовал себя обязанным, чисто по-человечески, организовать для них кров над головой. К счастью, его инициативу активно поддержала синьора Позенато, при содействии Церкви великодушно предоставив большое количество поношенной одежды и обуви. И вот наконец, прошлой ночью...
      - Я слушаю. Что же вы замолчали?
      - Mi scusi, просто решил перевести дух, чтобы ваш... э-э, коллега успевал записывать.
      - Так что произошло прошлой ночью?
      - Прошлой ночью - довольно странно, что именно в ту самую ночь, когда умерла синьора Тревизан... - Моррис остановился, будто это только сейчас пришло ему в голову. - Да, в самом деле...
      - Per favore! Ближе к делу, синьор Дакворт. Итак, прошлой ночью?..
      - Прошлой ночью Бобо уволил всех иностранных рабочих.
      - Почему?
      Моррис без труда изобразил замешательство.
      - Насколько мне известно, он под утро застал двоих в своем офисе... э-э, за гомосексуальным развратом.
      - И уволил сразу всех?
      - Меня это тоже удивило, но он вообще был очень вспыльчив. Или, может, воспользовался предлогом избавиться от них. - Моррис помялся. - Бобо с большой неприязнью относился к чернокожим. - Тут он в ужасе понял, что говорит о зяте в прошедшем времени.
      Господи! Мышцы вдоль позвоночника одеревенели, и на миг ему показалось, что вот-вот тело переломится пополам. Он задыхался. Подняв взгляд, Моррис был готов увидать перед собой расстегнутые наручники. Но на лицах полицейских читалось одно лишь нетерпение: что дальше? Ни один из них в своем идиотском рвении не заметил его промаха. Они даже не вели протокол. Моррис громко, почти театрально вздохнул, как будто давал шанс более слабому сопернику за шахматной доской обдумать свой ход. Будь он их начальником, сразу выставил бы обоих без выходного пособия. Совсем как Бобо, которому плевать на бедняков.
      Сосредоточившись, Моррис продолжил:
      - Я узнал об этом от одного из эмигрантов и еще от Форбса. Питер Форбс - он тоже англичанин - мой друг, управляет общежитием. Я ездил к ним сегодня утром, потому что Форбс позвонил мне в машину, и они сказали, что Позенато застукал двух парней, которые... э-э, содомировали у него в офисе. Это, как видно, и оказалось той соломинкой, что сломала спину верблюда...
      Помощник инспектора поднял на него удивленное лицо. Ах, да, у них же капля переполняет чашу. Моррис терпеливо пояснил:
      - La goccia che ha fatto traboccare il vaso. Хотя здесь как раз английское выражение, в общем-то, лучше подходит.
      - Не сомневаюсь, - перебил Марангони, - однако...
      - Итак, я поехал в офис переговорить с Бобо. Я отдавал себе отчет, что без эмигрантов нам не выполнить контракт, который я сам недавно заключил с английской торговой компанией, и за который, следовательно, несу прямую ответственность. А там было то, что я и увидал, - Моррис с тщательно обдуманным простодушием глянул полицейскому в глаза.
      - Синьор Дакворт, я хочу знать, действительно ли синьор Позенато срочно отправился на завод среди ночи только затем, чтобы рассчитать рабочих?
      - Понятия не имею. Но это вряд ли, раз вся каша заварилась, когда он уже приехал и обнаружил этих... содомитов у себя в конторе.
      - Именно потому я и задал этот вопрос.
      Моррис успешно сделал вид, что до него только сейчас дошло что к чему.
      - А знаете, вы правы. Я представить себе не могу, что ему там понадобилось. Может, он проверял регулярно, я имею в виду ночную смену. Он очень подозрительно относился к иностранцам, вечно боялся, что они будут отлынивать, или что-нибудь украдут. Да, наверное, он это делал постоянно, хотя мне ничего не говорил. Думаю, вам нужно расспросить его жену. Когда мы уезжали от Позенато вчера вечером - вам, наверное, уже известно, что у нас был семейный ужин при свечах, - так вот, как раз когда мы с женой собрались уходить, Бобо кто-то позвонил. Возможно, это как-то связано?..
      Тут Марангони с помощником обменялись уж очень понимающими взглядами, что всю жизнь бесило Морриса. Именно так всегда переглядывался отец с собутыльниками, которых притаскивал домой, когда их выкидывали из паба. Он поспешил возразить:
      - Нет-нет, вряд ли здесь было что-нибудь такое.
      Марангони приподнял кустистую бровь:
      - Какое?
      - Ну, просто он не похож на человека, который заводит любовные интрижки.
      Инспектор ухмыльнулся и встал, отпихнув стул.
      - А те двое, из-за которых весь сыр-бор, - с ними можно побеседовать?
      - Без проблем, - ложь давалась Моррису все легче. - Вам надо проехать в общежитие. - Он объяснил, как туда добраться.
      - Однако вы этого не сказали карабинерам.
      - Чего именно?
      - Про незаконные дела. И про то, что синьор Позенато уволил эмигрантов.
      Моррис удрученно повесил голову.
      - Конечно, надо бы было сказать. Но я, понимаете, слегка растерялся. Я имею в виду, когда нашел офис в таком виде. А карабинеры принялись расспрашивать, что я увидел, когда вошел, который был час, откуда я им звонил и так далее. Суматоха, знаете... Они продержали меня около часа, и почти все время что-то фотографировали, измеряли, и все такое.
      - Ясно, ясно... - Марангони как будто даже подмигнул помощнику.
      - Лишь потом мне пришло в голову, что случившееся может быть как-то связано с эмигрантами.
      На самом деле идея его осенила всего пару минут назад, и, без преувеличения, блестящая: Бобо убили эмигранты. Не поделившись ею с карабинерами, он только усложнил себе задачу. В любом случае следует помнить: каковы бы ни были реальные обстоятельства чьей-либо смерти, обязательно найдется и другая, вполне правдоподобная версия. Потому что желающих разделаться с кем угодно всегда хоть отбавляй.
      Полицейские уже направлялись к двери, но Моррис так вознесся в собственных глазах, что задержал их:
      - Извините, вы говорили, что хотите задать мне два вопроса. Я бы предпочел не откладывать второй до следующей встречи.
      Они стояли в холле на шахматной плитке, среди лакированных портретов, висящих на пыльной штукатурке, с чугунным канделябром над головой. Да, многое предстоит усовершенствовать в доме Тревизанов, прежде чем здесь можно будет зажить в свое удовольствие.
      - А... - спохватился Марангони. Помощник полез в блокнот. И тут они вспомнили. - Да, наш второй вопрос был таким: в котором часу вы покинули этот дом, принеся соболезнования по поводу кончины вашей тещи? И во сколько приехали на завод?
      - Нет, сначала я поехал в общежитие, и только оттуда в офис. Да... понимаю, что вы имеете в виду. - Он, вздохнув, изобразил напряженное раздумье. - Ну, как я уже сказал карабинерам, точного времени не помню. Сперва я помчался сюда, как только узнал про синьору Тревизан - было где-то семь тридцать или восемь. На обратном пути посидел в кафе на площади, чтобы прийти в себя. Это мне напомнило смерть моей матери... - он замялся, сообразив, что фальшивит. - Потом поехал в общежитие, там поговорил с рабочим по имени Кваме. Вам продиктовать по буквам? Фамилии я не знаю, а может, это и есть его фамилия. В любом случае можете спросить у него, когда я приехал, потому что сам не помню.
      - А вы никому не звонили из машины?
      - Да нет как будто... Ах, да, звонил. Паоле, своей жене. Хотел обсудить приготовления к похоронам и все дела...
      - Во сколько это было?
      Моррис снова пожал плечами:
      - Не знаю, право. Боюсь, вам придется спросить у нее. День был совершенно сумасшедший. Даже не верится, что все это стряслось на самом деле.
      И хотя полицейские явно торопились по души Азедина и Фарука, Морриса продолжало нести:
      - Знаете, мне сейчас кажется, что сегодняшнее утро было миллион лет назад, а потом сразу и синьора Тревизан, и Бобо, и еще фирму надо спасать, и похороны... А у вас было когда-нибудь такое ощущение, что все кругом абсолютно нереально и...
      Толстяк Марангони так глянул на него сквозь сумрак, царивший в доме, что Моррис оборвал на полуслове.
      - Мне, пожалуй, пора, - пробормотал он. - Надо разослать приглашения.
      Глава семнадцатая
      - Мо, - вполголоса позвала Паола с другого конца комнаты, где горели свечи.
      Он поднял голову и напоследок бросил сочувственный взгляд на Антонеллу. В руке трупа, разделявшего их двоих, топорщился букетик. Цветочный аромат смешался с запахом полированной мебели и мастики для полов. Помпезные до невозможности часы пробили полночь. Наступили новые сутки.
      Вспомнив, что надо перекреститься (уж не перестарался ли?), он отвернулся от покойницы и подошел к жене, стоявшей у дверей. - Та уже переоделась в ночную рубашку.
      - Ты ни о чем не запамятовал? - небольшие глаза Паолы сверкнули, отражая огоньки свечей. Хватило в них места и Христу с окровавленным керамическим сердцем. Этот настенный кич первым пойдет на помойку, как только Моррис до него доберется... - Я тебя дожидаюсь битых полтора часа, сказала она с укоризной. - Для чего, спрашивается, тебе приспичило оставаться здесь на ночь?
      Лицо Паолы подозрительно разрумянилось. Моррис подумал, что она, похоже, уже успела удовлетворить сама себя - раза два, а то и три. Эта мысль и слегка огорчила, и возбудила его.
      - Я не думал, что твоя сестра останется тоже.
      - Ну и что с того, что она осталась? Не будешь же ты перед Антонеллой ломать комедию. Да что с тобой вообще творится?
      - Я...
      - Или ты собираешься до утра торчать у трупа? Так мама все равно этого уже не оценит. Она умерла.
      Хотя Моррис не решился бы назвать себя набожным, он до глубины души ощущал, как возвышает человека почтение к священным традициям (если только не относить к ним эту дешевку, развешанную по стенам), и как оно идет Антонелле.
      - Я не хочу оскорблять ничьих чувств.
      Паола громко сказала, чтобы было слышно на том конце пахучего салона:
      - Мы ненадолго. Спустимся позже.
      Антонелла, казалось, не слышала. Моррис вновь подумал, что двойной удар судьбы невестка выносит с немалым достоинством, даже с благородством. Когда поднимались по лестнице - Паола впереди - она вдруг задрала подол рубашки, обнажив тугой зад, и прошептала, давясь смехом:
      - Полижи.
      Моррис отшатнулся.
      Стресс, конечно, подавляет сексуальные влечения. Кроме растущего желания быть с Антонеллой, Морриса удерживала у тела старой синьоры еще и мысль, - что вряд ли он сейчас сумеет оправдать ожидания Паолы, которые сам же и распалил так оплошно, будучи тогда совсем другим человеком, с другими мыслями и переживаниями. Но старая двуспальная кровать в спасительно темной комнате в конце концов сделала то, чего не смогла выставленная ему под нос задница жены. Моррис размышлял о годах, которые Массимина провела на этой пуховой перине бок о бок с матерью, сначала ребенком, когда умер ее отец, затем подростком; он воображал постепенно наливающиеся грудки, отрастающий пушок между ног... тем временем женщина рядом с Мими, лежащая теперь внизу, так же постепенно, безнадежно увядала и старела. Думая об этом, Моррис каким-то образом овладевал ими обеими, поглощал и растворял в себе их естество, как когда-то Зевс, - кажется, это был именно он, - поглотил всю Вселенную. А может быть, наоборот, старый дом принимал его в себя в знак жертвенного единения. Эти мысли и привели его, вполне надежно, в состояние, которого добивалась ничего не подозревавшая Паола.
      Лежа на спине, отдавшись в ее власть, он втягивал в себя пыльный дух старого покрывала и смотрел на фотографию на тумбочке у кровати. Там была вся семья: синьоре, наверное, чуть за сорок, старшие сестры - подростки, а Мими - пухленькая девчушка, должно быть, только-только пошедшая в школу. Как бы он хотел знать ее тогда! Невинное дитя, и вся жизнь впереди. То была не столько даже печаль по несбывшемуся, сколько жажда иного - что само по себе довольно приятно. Чувствуя приближение оргазма, Моррис вспомнил, что первой женщиной в его жизни стала именно Мими, сразу после убийства колченого Джакомо с подружкой. И сегодня словно бы ее он сжимал в объятиях, разделавшись с Бобо.
      Не считая одной мелочи: они тогда никак не предохранялись, и погружение друг в друга было куда более полным и доверительным.
      "Мими!.."
      Через некоторое время Паола спросила в лунном мерцании:
      - Мо, а где ты был сегодня утром, с половины девятого до десяти?
      - Когда? - Он только сейчас вспомнил, что завтра надо встать пораньше и увидеться с Кваме. Событий становилось явно слишком много для него одного, срочно нужен секретарь.
      - Ты звонил мне без четверти девять. С полицией связался около десяти. Известно, что Бобо был убит или похищен - или что там с ним сотворили примерно в половине десятого.
      - Господи, не думаешь же ты, что это сделал я!
      Она не отзывалась.
      - Ездил на Вилла-Каритас, - раздраженно ответил Моррис. - И если хочешь знать, у полиции уже есть подозреваемые. Они взяли на заметку двух эмигрантов-гомиков. Инспектор говорит, что это может объяснить исчезновение машины.
      - Odio, - тихо сказала Паола. - По злобе...
      И опять замолчала. Моррис ждал, что она захочет выяснить подробности. Но жена подозрительно стихла, и хотя это беспокоило Морриса, он решил, что не стоит затевать разговор самому. Что она может знать, в конце концов?
      Он уже проваливался в сон, когда Паола, прижавшись к нему, шепнула:
      - Довольно странно было, когда ты назвал меня Мими, не находишь?
      - Что? - секунду он приходил в себя, стряхивая сонливость.
      - А знаешь, мне даже понравилось. Почему-то заводит, когда мужик в постели воображает другую. В следующий раз и я тебя назову чужим именем. Представлю, что трахаюсь... ну, скажем, с Бобо. Как тебе?
      А Моррис размышлял, что для человека с такими вывихнутыми мозгами, как у его жены, никакое наказание не будет слишком суровым. Если бы только он мог жениться на своей первой возлюбленной, он бы никогда не покинул ее, не предал, и ни за что бы не стал играть с ней в эти извращенные игры. Отвернувшись, он зарылся в перину, на которой когда-то спала Мими, и вновь попытался представить ее запах, ее голос. Может быть, его спасение в том, чтобы она все время была рядом. Чтоб советовала и направляла его на пути, таком невыносимо долгом...
      Завтра надо сказать Паоле, что они переедут сюда жить. Здесь он полнее чувствует близость Мими.
      Глава восемнадцатая
      Наилучший способ что-нибудь спрятать - хоть, конечно, и не идеальный это выложить вещь на самое видное место, пока родители, супруги или детективы шарят по темным углам. Жена не станет искать любовные записки среди бумаг, разбросанных по столу: она сочтет, что у мужа хватит ума и стыда припрятать улику на дне потайного ящика. Точно так же никто не будет разыскивать угнанную машину и труп среди автомобилей, притиснутых один к другому вдоль оживленной набережной, прямо напротив полицейского участка.
      По крайней мере Моррис на это надеялся, потому и велел Кваме оставить машину именно там. Лишь схоронив тело, что само по себе будет неслыханной дерзостью, они перегонят "ауди" куда-нибудь в глушь, где ее, конечно, обнаружат нескоро.
      Таким же образом, как однажды он укрыл похищенную девушку на людном пляже в Римини, Моррис надеялся теперь замести следы своего безусловно непреднамеренного преступления в двух классических средоточиях всей итальянской жизни: на автостоянке и на кладбище.
      Спустившись на кухню в шесть часов утра, он сварил кофе для бедной Антонеллы и отнес в затемненную гостиную. Посмотрел на гроб, тяжко вздохнул и сказал невестке, что надо обязательно найти завещание на случай, если там окажутся какие-нибудь особые распоряжения насчет похорон. Антонелла ответила, что бумага в целости и сохранности, лежит в домашнем сейфе. Отлично. Моррис, однако, предложил первым делом позвонить в полицию и выяснить, нет ли каких новостей. Откинув с лица прядь спутанных волос, она вышла в прихожую и набрала номер. Моррис стоял рядом, надеясь, что его нетерпение будет принято за участие. Повесив трубку, Антонелла заплакала.
      Моррис обнял ее за плечи.
      - Его нашли? - спросил он, еле дыша.
      - Анонимный звонок, - всхлипнула она.
      - Что?
      - Кто-то звонил в полицию и сказал, что он получил по заслугам.
      Все еще обнимая ее, Моррис уставился в полумрак своего будущего жилища. Откуда этот звонок? Ну почему из каждой колоды обязательно вылезает джокер - кто-то еще более ненормальный, чем он сам?
      Из машины он позвонил в справочную, потом соединился со Стэном разумеется, забыв, что тот никогда не встает в такую рань. Автоответчик промямлил что-то на ломаном итальянском. Моррис уже начал наговаривать сообщение, как вдруг сонный голос буркнул:
      - Эй, какого хрена... ни свет ни заря.
      Моррис извинился: мол, всю ночь провел на ногах и просто не сообразил, сколько времени. Затем объяснил, что старая синьора Тревизан умерла и Антонелла просила передать, что уроки придется пока отложить. Неустойку он оплатит сам. Сколько с него?
      Стэн долго думал, видимо, сверяясь с записной книжкой, хоть это было совсем на него не похоже. Сто сорок тысяч за четыре урока.
      Возмутительно, подумал Моррис, кладя трубку. Тридцать пять тысяч в час! Невероятно! Сам он никогда не брал больше двадцати пяти, хотя учителем был, несомненно, куда лучшим.
      - Правда, cara? - спросил он Мими.
      Разговор с ней он начал еще до того, как распрощался со Стэном. Но Мими сегодня отмалчивалась. Моррис подумал, до чего же по-женски она себя ведет: говорит, только когда ей захочется, исчезает и появляется по собственной прихоти, заставляя его тосковать, а потом вдруг принимается нашептывать самые неожиданные вещи. Тем не менее Мими имела над ним полную власть.
      - Ты ведь знаешь, я бы никогда не стал убивать Бобо, если б ты не велела. - Ты довольна?
      Нет ответа.
      - Я с тобой занимался любовью вчера ночью, - продолжал он. - Я смотрел на твою фотографию. И звал тебя по имени.
      Но и это словно не произвело на нее впечатления. Ну да Бог с ней. Моррис отложил трубку и подумал, что если нельзя купить или украсть ее портрет из галереи Уффици, то, наверное, можно попросить какого-нибудь приличного художника сделать копию. Такая картина, несомненно, будет хорошо смотреться в доме Тревизанов - куда лучше, чем истекающий кровью Христос. Надо поговорить - с Форбсом.
      - А что ты думаешь, - он снова поднял трубку, мчась к Вальпантене, что ты думаешь о своей сестре? Я имею в виду, что мы с тобой, Мими, не занимались такими извращениями, правда? Мы просто любили друг друга. Почему бы ей не забеременеть и не угомониться? Так, как тебе всегда хотелось. Я хочу стать отцом, Мими.
      Бесконечно далекий голос произнес: "Морри, она уже забеременела".
      Моррис был так потрясен, что пришлось притормозить у обочины. Он бессмысленно посмотрел на телефон, затем подумал, что если полиция следит за ним после вчерашнего, (хоть это, конечно, маловероятно), его поведение могут счесть подозрительным, решив, что здесь он спрятал тело или сговаривается с сообщниками. Он снова выехал на шоссе, подрезав какой-то грузовик, и, взглянув в зеркало на разозленного водителя, понял, что это машина "Доруэйз", отправленная за вином. Вчерашняя партия, разумеется, не готова, поскольку Бобо выгнал эмигрантов. Но Моррис был до того сбит с толку, что не особенно волновался по этому поводу.
      - Как она могла забеременеть, когда? Она ведь вечно требовала предохраняться... - И тут он вспомнил свои проделки с пальцами.
      Но Массимина, как все оракулы, не желала отвечать на расспросы. Звук ее голоса был столь же таинствен, как смысл ее слов. Как можно уверовать в полтергейст? Она, словно Мадонна, появилась и исчезла - чистый образец мирового духа: вот он есть, а потом сразу нет. Бог дал, Бог и взял. Ее слова были лишь случайно уловленными фрагментами, из которых можно пытаться составить неведомое целое. Таким образом Моррис мог почувствовать себя частицей древней и почтенной культурной традиции.
      А Паола беременна. Скоро он будет по-настоящему счастлив.
      * * *
      Форбс что-то писал за большим столом на кухне. Спасаясь от пронзительного холода, он натянул на себя сразу несколько свитеров и пальто. Юный Рамиз сидел напротив, дрожа как лист и жуя черствый хлеб. Моррис, войдя, почувствовал себя блудным отцом, который сбежал из дома, когда был так нужен. Ребят вышвырнули на улицу, а он их не поддержал и не помог советом. Едва переступив порог, Моррис мысленно отдал себе три строгих приказа: он должен успокоить людей, которые от него зависят. Он должен без обиняков поговорить с женой насчет переезда и насчет того, что пора наконец им стать нормальной семьей. И, раз уж пришлось совершить это убийство, нужно использовать сложившуюся ситуацию по максимуму и зажить достойно, как с социальной, так и с коммерческой точки зрения. Он должен стать уважаемым членом общества.
      Отлично.
      Если Моррис Дакворт забудет об этих целях, он станет жалким обломком кораблекрушения в бурном море, которого волны будут швырять из одной полицейской истории в другую; он затеряется в лабиринте своих жалких проступков. Хуже того, это будет означать, что он убил Мими напрасно.
      Заглянув через плечо Форбса, он прочел: "Для вдумчивых и любознательных студентов, желающих постигнуть культуру Ренессанса in situ<На месте (лат.)>... Школа итальянского искусства профессора Форбса расположена всего в пяти милях от прекрасного города Вероны, на вилле Катулл, проникнутой духом Италии. Наше пребывание в этих местах и наблюдения над трудами человеческого гения проходят под девизом "gratia placendi". Слушатели, зачисленные на четырехнедельные курсы, будут..."
      - А где все остальные? - спросил Моррис.
      Форбс выглядел утомленным и был явно не в духе. Его сочинение пестрело многочисленными помарками. Он объяснил, что Азедин и Фарук исчезли еще вчера ночью. Сенегальцы сбежали с перепугу, когда на вилле появилась полиция и обыскала общежитие. Остальные сейчас пакуют вещи и пытаются понять, как им быть дальше.
      Моррис спросил, где он собирается поместить объявление.
      - В разных изданиях, - замялся Форбс, - э-э... в разделе "Частное образование".
      - Напишите название школы прописными буквами, - посоветовал Моррис авторитетным тоном, столь естественно звучащим в годину испытаний. - Можете указать, что занятия начнутся в июле. Мы к тому времени должны быть готовы. Кстати, буду признателен, если вы созовете всех вниз на завтрак и затопите камин в аудитории. Я вернусь через десять минут.
      Он съездил в Квинто, купил два десятка круассанов, пачку кофе, молоко, сахар, масло и джем. И уже собирался ехать обратно, как вдруг в голову пришла потрясающая, великодушная идея, каким он никогда не мог противиться. Он вылез из машины, дошел до местной табачной лавки и спросил блок самых лучших сигарет. "Не для меня, как вы понимаете", - счел необходимым объяснить он, поскольку даже мысль, что его могут принять за курильщика, была невыносима. Курение отвратительно. Вялая молоденькая продавщица, однако, проявила полное равнодушие к пристрастиям Морриса. Она залезла на стул и потянулась на верхнюю полку, открывая взору что-то вроде тонкой комбинашки, на которую был небрежно накинут шерстяной жакетик. Люди, подумал Моррис, так привыкли к порочности и бесстыдству... он, например, мог бы сейчас запросто протянуть руку и взять один из тех мерзких порнографических журналов, которыми здесь торгуют (на самом деле он бы никогда не решился на такое) или даже заявить лавочнице, что он серийный убийца, и это бы ее ничуть не шокировало. Что еще ждать от людей в ее возрасте? Достоинство дается потом и кровью, non fortuna sed labor..
      Через четверть часа, когда все бедолаги собрались у чадящего камина, пили кофе с молоком, заедая круассанами, и курили "Филип Моррис", он объяснил, что теперь вся ответственность за фирму переходит к нему. Потому они немедленно возвращаются на работу, на сей раз - вполне официально. Им выправят бумаги, за них будут платить налоги и прочие отчисления, и у них будут контракты, составленные по профсоюзным стандартам. Так что, если вести себя как следует, у них появится уверенность в будущем.