Посвящается Полу и Дженни

Пролог

Обри Уиттакер могла бы вам не понравиться. Держалась она надменно. Ходила словно красивейшая женщина на земле. Отличалась замкнутостью. Была рослой, но все же носила туфли на высоком каблуке. Если говорила что-то, вы чувствовали себя как водитель, получающий повестку в суд за нарушение правил уличного движения. В голубых глазах Обри сквозило глубочайшее разочарование. Ей было девятнадцать лет.

В тот вечер она позволила ему приехать к себе, подобное случалось раньше лишь однажды. Шло вразрез с благоразумием. Но он был не таким, как остальные, в том, что казалось ей важным. Обри научилась разбираться в мужчинах, понимать которыхлегко, как дорожные знаки: «Осторожно», «Уступи дорогу», «Остановись». Но знали вы по-настоящему хоть кого-то из людей?

Обри выбрала короткое черное платье, прямое, со швом на спине, туфли с ремешками на лодыжках и жемчужное ожерелье. Парик надевать не стала, ее белокурые волосы были коротко подстрижены и торчали, как у мальчишки. Губная помада – яблочно-красная.

Она приготовила ему ужин. Хорошо сделать Обри умела только одно блюдо, поэтому его и приготовила. Также подала на стол салат, булочки, кофейник хорошего французского кофе из обжаренных зерен, который он любил, и десерт. Поставила цветы в низкую, круглую хрустальную вазу, стоившую больших денег.

Они сидели друг против друга за маленьким столом. Обри предоставила Т.Т. место с видом на Тихий океан. Т.Т. означало Темная Туча, она придумала это прозвище, чтобы подчеркнуть его пессимистическое отношение к человеческой природе. Оно было к тому же ироничным, ведь Т.Т. – светлый, с широким, загорелым лицом, аккуратными усиками, острым взглядом и густыми белокурыми волосами, спадавшими на лоб, как у школьника. Он с готовностью улыбался, однако улыбка обычно казалась нервной. Т.Т. выше Обри на три дюйма, и она догадывалась, что он силен, как бык. Шутил Т.Т. глупо.

Обри предложила ему повесить кобуру с пистолетом на стул, но Т.Т. оставил ее на левом боку, ближе к спине, рукоятка оружия торчала наружу. Ну и пусть, подумала она. Мысль о безопасности нравилась ей, делая ее уступчивой. Обри Уиттакер редко позволяла себе искренние чувства, не всегда умела отличить их от тех, которые изображала.

Они разговаривали, Т.Т. отводил пылкий взгляд от ее лица лишь ненадолго. Когда ужин закончился, гость чуть задержался, вытирая салфеткой столовое серебро. Т.Т. был аккуратный. Он ушел точно в обещанное время. Повидать человека по поводу собаки, сказал Т.Т. Это была одна из его шуток.

Возле двери Обри обняла Т.Т., уткнувшись ему в плечо подбородком и на миг прижавшись щекой к его уху. Ощутила напряжение, исходящее от него, словно тепло от шоссе. Решила, что мужчина, какого бы ей хотелось в мужья, был бы во многом похож на Т.Т. Потом выпрямилась, улыбнулась и закрыла за ним дверь. Было только десять минут одиннадцатого.

Обри включила в кухне телевизор, настроенный на религиозную программу, поставила тарелки в раковину и открыла воду. Посмотрела, как с автостоянки внизу выезжает машина, у асфальтового гребня вспыхнули хвостовые огни. Наверное, это машина Т.Т., большая, дорогая, с четырьмя дверцами, а может, и нет.

Обри ощущала внутри тепло, будто температура повысилась у нее на несколько градусов, она только что вышла из горячей ванны или выпила большой стакан красного вина. Она покачала головой, и в уголках ее яблочно-красных губ появилась легкая улыбка. «Просто невероятно, девочка, – подумала она, – что ты сотворила со своей жизнью. Наконец-то нашла мужчину, которого можешь выносить, он дрожит от твоих прикосновений, а ты позволила ему уехать».

«Да лобзает он меня лобзанием уст своих!»

Строка из Библии.

Все изменилось или ничего?

Обри ополоснула посуду, вытерла руки и смазала их кремом, пахнущим лавандой. В окно она видела черный океан, светлый песок и белую пену там, где вода набегала на берег и откатывалась.

Думая о многообразных оттенках черного, Обри разулась и опустилась на четвереньки. Состояние равновесия. Она чувствовала запах лаванды. В этом положении ее взгляд находился на уровне валика черного кожаного дивана.

Обри неуверенно отняла от пола левую руку, приподняла правое колено и передвинула вперед. Затем последовала трудная часть – перенос веса тела на правую руку, и опасный момент – левое колено поднялось, чтобы передвинуться.

Обри слегка закачалась, но когда левая нога опустилась на пол под ней, обрела равновесие и сосредоточилась, потому что требовалось повторить сложную процедуру. Заниматься этим ей посоветовал знакомый психиатр. Она не умела передвигаться на четвереньках. Ходить начала, когда ей шел одиннадцатый месяц.

Психиатр сказал, чтобы взрослому человеку развиться полностью, необходимо научиться ползать.

Неожиданно Обри услышала стук в дверь и смутилась, осознав, что представляет собой: женщина ростом шесть футов в коротком черном платье ползает по гостиной.

Она поднялась и подошла к двери.

– Кто там?

– Это опять я, Обри...

Из-за рева машин на Прибрежном шоссе слышно было плохо.

– ...твоя Темная Туча.

Обри щелкнула выключателем наружного света и посмотрела в глазок. Лампочка над крыльцом, очевидно, перегорела, потому что она видела только угол многоквартирного дома на другой стороне улицы, украшенного рождественскими огнями, и крохотные фары на Прибрежном шоссе, уменьшенном в запотевших линзах глазка. Обри не меняла лампочку несколько месяцев.

Открывая дверь, она улыбалась, поскольку надеялась на его возвращение, понимала, что теперь он в ее власти, и была довольна.

Потом ее улыбка увяла, и в голове промелькнула последняя мысль: Нет.

Глава 1

– Пожалуйста, освободите дорогу. Детектив из шерифского управления. Ну же! С дороги!

Мерси Рейборн поднырнула под оградительную ленту и двинулась по дорожке. Сердце билось часто, обостренные чувства воспринимали одновременно шелест машин на Прибрежном шоссе, плеск волн по другую сторону здания, бормотание людей за спиной, луну, висящую низко над восточными холмами, запахи океана и выхлопных газов, холодящий щеки ночной воздух, деревянные планки дорожки под форменными ботинками. Она полагала, что проживание на океанском берегу в Сан-Клементе будет стоить хозяину две тысячи долларов в месяц, и все равно ему следует ждать термитов на дорожке и паутины в верхних углах веранды.

А то и кое-чего похуже.

Двое патрульных беседовали с двумя фельдшерами, все четверо кивнули Мерси и посторонились. Она остановилась у входа дома номер двадцать три по Уэйв-стрит и посмотрела на серую дверь, приоткрытую дюйма на два. Красное пятно примерно в футе над дверной ручкой казалось мокрым в свете лампочки над крыльцом, окрашенной в желтый цвет, чтобы не привлекать насекомых.

– Сержант, сосед услышал какой-то шум и заподозрил неладное. Увидел предположительно кровь. Позвонил нам в десять сорок пять. Мы приехали в десять пятьдесят пять. Постучали, представились, ответа не последовало. Дверь была приоткрыта. Я вошел, обнаружил тело там, где оно лежит сейчас, позвал напарника. Мы вместе осмотрели жилище в поисках другой возможной жертвы и преступника. Безрезультатно. Я пощупал пульс у жертвы и понял, что она мертва. Потом мы доложили по телефону о смерти и стояли у входа.

– Что еще вы делали в доме?

– Ничего. Я прикрыл дверь, она примерно в том же положении, что и была. К ручке не прикасался.

– К выключателям притрагивались?

– Да. Забыл сообщить вам об этом.

– Когда вы приехали, свет над крыльцом горел?

– Да.

– Дверь была приоткрыта, когда сосед пришел сюда?

– Он сказал, что была.

– Выясните, позволит ли он нам поговорить с ним у него в доме. Если откажет, уломайте.

– Слушаюсь.

– Напишите объявление «Вход воспрещен» и прикрепите чем-нибудь к этой стене. Сюда никто не должен входить, кроме людей коронера и Саморры. Никто.

– Слушаюсь, сержант.

Фельдшеры стояли прислонившись к ограде дорожки, но когда Мерси повернулась к ним, выпрямились. «Молодые, красивые, похожие на телеактеров», – подумала она.

– Мы осмотрели лежащую женщину и вышли, – заговорил один из них, не дожидаясь вопросов. – Реанимировать не пытались. Она была холодной, кровь уже засыхала, конечности начали коченеть. Я включил свет только в холле, потом выключил. Похоже, огнестрельная рана.

Мерси взглянула на свои часики. Одиннадцать сорок, вторник, одиннадцатое декабря. Надела перчатки, затем ногой отворила дверь.

Изнутри шел тусклый свет. Мерси увидела кухню, маленький телевизор с мерцающим экраном, обеденный стол с цветами, за ним застекленную раздвижную дверь. Но то, что привлекло ее внимание, лежало за дверью столовой, которую Мерси придерживала локтем: молодая женщина в черном платье, руки раскинуты, словно в глубоком сне, лицо спокойное, повернутое к застекленной двери позади. Грудь и живот залиты кровью, казавшейся черной в тусклом свете. Чернота расходилась по светлому ковру с обеих сторон от нее.

Мерси опустилась на колени и приложила два пальца правой руки к яремной вене женщины. Она считала, что выказать надежду – ее долг перед покойной, хотя та безнадежна.

Достав из кармана маленький фонарик, Мерси обнаружила на платье под левой грудью, прямо над сердцем, пулевое отверстие. Поискала другое, но не нашла. Сосед не сказал, что слышал выстрел. Мерси вернулась к парадной двери и прикрыла ее ногой.

Мерси остановилась между телом и столовой. Пока никаких следов насильственного вторжения или схватки. Она обратила внимание, что стол накрыт на двоих. Возле кушетки – пара туфель на высоких каблуках, обращенных носками к ней, словно в них стоял, наблюдая, какой-то призрак. В доме тихо, раздвижная дверь закрыта от холодного декабрьского воздуха, поэтому запахи не улетучивались. Мерси закрыла глаза. Пахло соленым воздухом, запеченной в духовке домашней птицей, кофе и, разумеется, резиновыми перчатками. Чуточку пороховым дымом, кожей, пожалуй, самую малость духами или цветами на столе – гарденией, розой, лавандой? И конечно же, непристойностью пролитой крови – интимно, волнующе, постыдно.

Мерси прислушалась к плеску волн, к шуму машин на шоссе, к маленькому телевизору на кухне с убавленным звуком: проповедник витийствовал, чтобы получить за это деньги. К стуку чего-то на старой дорожке. К своему сердцу, бившемуся в груди сильно и часто. Она чувствовала себя полной сил, когда старалась ради мертвых. Мерси всегда любила потерпевших поражение.

В спальне она обнаружила дамскую сумочку с бумажником внутри. В нем лежала толстая пачка сотенных купюр, немного двадцаток, несколько кредитных карточек и водительские права. Обри Уиттакер. Девятнадцать лет.

Эта женщина была чуть ли не вдвое моложе Мерси. В том году, когда Обри родилась, Мерси пошла в последний класс средней школы. А когда Обри убили, Мерси была тридцатишестилетней, сержантом в шерифском управлении округа Ориндж, в группе расследования убийств. Матерью-одиночкой. Некогда гордой женщиной, оправляющейся от горя и того, что полицейские психологи именовали стрессом опасного случая. Внешне она выглядела невозмутимой, но душа ее по-прежнему оставалась надломленной.

Убийство юной Обри разгневало и опечалило Мерси, но за время службы в управлении подобные чувства у нее вызывало многое. Она взглянула из окна спальни на Прибрежное шоссе. Соседний дом был уже освещен рождественскими огнями, четкими линиями часто мигающих крохотных лампочек. На большом туалетном столике возле кровати Мерси обнаружила шкатулку с драгоценными кольцами и ожерельями. Под лампой стояла приставленная к ней поздравительная открытка с нечетким снимком дерева на склоне холма. Она наклонилась и, не притрагиваясь к открытке, стала читать текст.

В тускло-голубом небе были слова: «В Божьем мире...» Фраза оканчивалась на внутренней стороне: «...есть особое место для дружбы». Подписано: «Искренне твой Т.Т.».

Со стороны дорожки раздались шаги, они становились громче. Когда замерли у входа, Мерси прислушалась. Голоса.

Подойдя к двери, она посмотрела в глазок. Увидела Пола Саморру и позади него двух лаборантов из коронерской группы вскрытия. Когда Мерси открыла дверь, напарник печально взглянул на нее и шагнул в дом. Лаборанты последовали за ним.

Саморра подошел к телу, опустился на колени, достал из кармана спортивной куртки перчатки и натянул их.

– Принимайтесь за дело, ребята, – сказал он. – Минут через двадцать сюда прибудет множество людей.

Вскоре появились еще шестеро патрульных, начальники фельдшеров, коронерская следственная группа, остальные члены группы вскрытия: окружной патологоанатом, эксперты, криминалисты; помощник прокурора и двое следователей. Все они направились по дорожке к дому Обри Уиттакер под гул двух вертолетов шерифского управления, круживших в небе и бессмысленно светивших прожекторами. Затем явились полицейские репортеры и, как всегда, обеспокоенные граждане, привлеченные проблесковыми маячками патрульных машин.

Соседи обменивались замечаниями о покойной девушке, приходившей и уходившей в поздние часы: очень привлекательная, хорошо одевалась, высокая, тихая. Возникли разногласия по поводу того, какого цвета и длины были у нее волосы.

Посторонние собирали сведения, какие могли, и строили догадки. Почти все кутались во что-то, обхватывали себя или друг друга за плечи, дышали на озябшие руки, говорили, выпуская изо рта клубы пара. Серферы в мексиканских пончо с капюшонами приваливались к своим доскам, пили пиво из бутылок, невнятно произносили гласные звуки.

Сначала Мерси Рейборн впустила в дом только пятерых. Двое были лучшими специалистами на месте преступления – криминалист Линда Койнер и эксперт Эван О'Брайен. Когда Мерси наконец открыла дверь, они стояли возле нее, зная, что потребуются первыми.

Затем помощника прокурора и одного из следователей. Впоследствии Мерси предстояло передать дело им – в сущности, для них она и собирала улики. То, что они спокойные, самоуверенные, компетентные, нисколько не задевало ее. Последним она пригласила коронерского следователя, главным образом ради измерения температуры, что поможет им установить время смерти, и осмотра полостей тела. Все необходимое будет собрано в специальные пакеты и доставлено в лабораторию патологам.

«А остальные, – решила Мерси, – пусть постоят с полчаса на улице, дав моим людям поработать».

Пока специалисты занимались своими делами, Мерси и Саморра обошли дом. Интерьер оказался шикарным: хороший ковер, кожаная мебель, скрытая подсветка хороших гравюр Кало и О'Кифа, Хокни и Баскиата. В гостиной над дорогим черным кожаным диваном висела картина, которой Мерси раньше не видела. Призрачная, по ее мнению, слишком мрачная для комнаты с видом на океан. То было полотно Рембрандта, на котором кто-то воскрешал кого-то.

«Удачи тебе», – подумала Мерси. Она дважды пыталась сделать это сама.

Саморра время от времени говорил в крохотный магнитофон. Мерси, как всегда, заносила наблюдения в маленькую записную книжку с синей обложкой.

Она написала: «Обри Уиттакер, чем ты зарабатывала на жизнь?»

Однако по соблазнительным нарядам и содержанию обнаруженного в сумочке календаря в кожаной обложке – множеству встреч со множеством людей, обозначенных только инициалами, шифрованным записям на полях, телефонным номерам повсюду – Мерси заподозрила, что профессия Обри была одной из древнейших. Коробка с огромным количеством презервативов, которую Саморра нашел возле пары высоких кожаных сапог в шкафу, подтверждала это.

Всего девятнадцать лет, и уже настоящая профессионалка.

Кровать была аккуратно застелена. На тумбочке возле нее лежала раскрытая Библия. На одной стене спальни висело распятие.

Саморра пристально посмотрел на Мерси. У жены Саморры, с которой он недавно вступил в брак, два месяца назад обнаружили опухоль мозга; с тех пор его лицо с резкими чертами, некогда лукавое, обаятельное, приобрело выражение все нарастающей покорности судьбе. Мерси беспокоилась о нем, но считала, что знает его не настолько хорошо, чтобы расспрашивать или навязываться. Чем крепче забор, тем лучше соседи, а забор Саморры казался безупречным: он не говорил почти ничего ни о чем. Мерси хотела побеседовать с кем-нибудь из врачей по этому поводу.

– Я видел ее вчера, – сказал Саморра.

У Мерси екнуло сердце.

– Вчера? Где?

– Кое-кто из отдела нравов сидел с ней в баре Педро. Я решил, что это проститутка, с которой они хотят наладить контакт. Сел за стойку, взял пиво и ни о чем не стал спрашивать.

– Кто именно из отдела нравов?

– Кати Хьюлет и твой рослый белокурый друг.

– Майк?

– Да. Майк Макнелли.

– Будь я проклята!

– Мы все прокляты.

– Ладно, пойдем к соседу.

По пути Мерси спросила Линду Койнер, не нашли ли они гильзу.

– Пока нет, – ответила та. – Но если она здесь, отыщем.

Соседа звали Александр Коутс. Он жил поблизости, через три дома. Одет был в мешковатые нейлоновые брюки с резинками у лодыжек, майку с низким вырезом и красный шелковый халат. На ногах новые кроссовки. Короткие седые волосы с острым выступом на лбу, аккуратная серебристая бородка, большие серые глаза. Он предложил им присесть. В камине над керамическим бревном шипело газовое пламя. Мерси ощутила знакомый запах марихуаны, приглушенный цветочным аэрозолем.

– Я просто раздавлен случившимся, – произнес он. – Обри была такой замечательной девушкой. Молодой, любезной и... пожалуй, можно сказать, сбившейся с пути.

– Давайте начнем с того, что вы слышали и видели, – предложила Мерси.

Коутс взглянул на Саморру:

– Подать вам кофе, какао, чего-нибудь еще?

– Нет.

Коутс вздохнул и, глядя на огонь, заговорил. Вечером он был дома один. Около половины девятого услышал шаги по деревянной дорожке наверху, потом стук в дверь – к Обри Уиттакер, в двадцать третий дом. Через несколько секунд дверь закрылась. Ничего не последовало, но в начале одиннадцатого дверь Обри захлопнулась снова, и раздались удаляющиеся по дорожке шаги.

– Как вы узнали, что то была дверь ее дома, а не двадцать второго или двадцать четвертого? – спросила Мерси.

– Я прожил здесь восемнадцать лет. Прислушивался к тому, как многие люди приходили и уходили. Вы понимаете.

Да, Мерси понимала. Потому что догадывалась, что представляет собой Александр Коутс. «Ты дожидался многих приходивших сюда мужчин, – подумала она. – Прислушивался к их шагам, задавался вопросом, какие они. Ты можешь многое узнать о человеке по его походке».

– Хорошо. Дальше.

– Примерно в четверть одиннадцатого я снова услышал шаги по дорожке. Замерли они у дома Обри, затем открылась дверь. И сразу же после этого или почти сразу я услышал громкий удар, словно на пол упало что-то тяжелое. Дверь захлопнулась. Не захлопнулась, а закрылась с силой. Минуту-другую стояла тишина. Снова раздались удары по полу, напоминающие первый, но продолжительные, будто там двигали мебель, шла драка или какая-то борьба. Так продолжалось с минуту. Потом опять тишина. Вскоре послышались шаги, удаляющиеся по дорожке.

– Вы не выглянули? – удивилась Мерси.

– Нет. Я был в ванной.

– Выстрела, автомобильного выхлопа не слышали?

– Нет, ничего похожего.

– Вам не пришло в голову вызвать полицию? – спросил Саморра.

Коутс посмотрел на него и снова уставился на огонь.

– Нет. Эти звуки не были тревожными, громкими или свидетельствующими о какой-то беде. Обычные звуки. А моя установка, детективы, мое личное убеждение заключается в том, что в частную жизнь вмешиваться нельзя. Разве что несчастье... ну, происходит у тебя на глазах.

– Однако, выйдя из ванной комнаты, вы решили подойти к ее двери?

– Верно. Когда подошел – это было примерно без четверти одиннадцать, – увидел, что дверь приоткрыта.

Коутс подался вперед, поставил локти на колени и подпер ладонями голову.

– Мне показалось, что на двери кровь. Приоткрыта она была... дюймов на шесть. Я не притрагивался к ней и не заглядывал внутрь. Помчался обратно домой и тут же позвонил по номеру девятьсот одиннадцать. Я места себе не находил. Снова поднялся туда и посмотрел на дверь. Окликнул Обри, пожалуй, это было нелепо. Вернулся сюда. Расхаживал по комнате, казалось, несколько часов. Молодые полицейские приехали ровно в десять пятьдесят шесть.

Под взглядом Мерси Коутс уткнулся лицом в ладони и заплакал. Опыт научил ее заставлять свидетеля говорить и думать, а не плакать. Слезы смывают что-то не только с глаз, но и с памяти.

– Мистер Коутс, вы правильно повели себя.

– Правда?

– Конечно. Скажите, когда вы первый раз поднялись туда, свет над крыльцом Обри Уиттакер был включен или выключен?

Шмыганье носом прекратилось.

– Включен.

– А во второй раз?

– Тоже.

– Слышали в течение этого времени, чтобы машины въезжали на стоянку или покидали ее?

– Да. Только на Прибрежном шоссе интенсивное движение, и звуки смешиваются. Тут я, право, не могу вам помочь. Прожив здесь восемнадцать лет, приучаешься не слышать машин.

Через полчаса детективы почти закончили разговор с Александром Коутсом. Он сообщил, что редко замечал у Обри Уиттакер каких-то гостей, иногда разговаривал с ней в прачечной, они оба не работали днем и стирали белье, когда там почти никого не было. У нее были красивые, печальные глаза и тонкое чувство юмора. Обри никогда не упоминала о разгневанных любовниках, следящих мужьях или каких-либо врагах. По его мнению, она не выглядела жестокой или злобной. Однако, как он полагал, была одинокой и чего-то искала в жизни. У него создалось впечатление, что Обри являлась своего рода «спутницей». Ездила она на темно-красном «кадиллаке» последней модели.

Мерси снова попыталась понять Александра Коутса. Несколько лет назад мудрый старый наставник сказал ей, что если она станет влезать в шкуру других, то выиграет от этого и как детектив, и как личность. У Мерси совершенно не было способностей к этому, и она тогда ему не поверила. Она не видела смысла понимать людей, которые ей не нравились, то есть почти всех. Но этот старый мудрец Хесс оказался прав. За два года три месяца и двадцать два дня после его смерти Мерси упорно работала над собой в данном направлении и уразумела кое-что.

Например, если человек живет на одном месте восемнадцать лет, слушая, как соседи и их любовники или любовницы приходят и уходят, то может многое понять по звуку шагов.

– Мистер Коутс, шаги, которые вы оба раза слышали, были мужскими?

– Да.

Искренний взгляд и кивок.

– Одного мужчины или разных?

– Несомненно, разных. Я собирался сообщить вам, если не спросите.

– Насколько вы в этом уверены?

– Ну, если слышишь два голоса, знаешь, что там два человека. С шагами то же самое.

– Что еще можно сказать об этих людях по звуку шагов?

Саморра посмотрел на Мерси, но промолчал.

Коутс устроился поудобнее в кресле, готовясь к выступлению. Разрозненные данные, подумала Мерси, накопленные за восемнадцать лет, сейчас оформятся в диссертацию.

– Первый мужчина? Тяжелый, но не толстый. Шел не спеша. Походка легкая, но вес есть вес, доски скрипели. Молодой, очевидно, спортивный. И знакомый с этой округой. На ногах ботинки или сапоги с жесткой подошвой. Не ковбойские, они производят совершенно иной звук. Мне представился молодой бизнесмен, возвращающийся с работы, довольный тем, что он дома, жаждущий увидеть жену или любовницу. Уходил он... неохотно. Ему не хотелось, но он был вынужден.

Саморра смотрел в пол, держа магнитофон в руке.

– Второй? Он был значительно легче. Тоже молодой, легкий, проворный. В мягкой обуви. Немного спешил. Знакомый с этой округой или нет, я не понял. Уходил он гораздо медленнее. Шаги были... неуверенными, нерешительными. На полпути он как будто останавливался. Возможно, мне показалось. Поклясться в этом не могу. Мне он представился молодым человеком, стремящимся увидеть кого-то, войти в дом, получить то, что нужно, а потом уйти. Так сказать, нетерпеливый молодой самец на пути к очередной самке. Когда остановился, мне показалось, он вспомнил, что о чем-то забыл. Но возвращаться не стал.

Коутс вздохнул и посмотрел на огонь.

Саморра резко выключил магнитофон, бросил взгляд черных глаз на Мерси, затем на мужчину:

– Сколько травки выкурили в ванной комнате?

Мерси тоже ощутила очень легкий запах марихуаны, когда только вошла. Однако это ей казалось несущественным.

На лице Коутса появилось откровенно вызывающее выражение.

– Полкосячка.

– Хорошей или дешевки?

– Очень хорошей.

– Нужно поговорить с другими людьми, – произнес Саморра, поднялся и вышел.

Мерси заканчивала свои записи. Дверь громко хлопнула.

– Этот человек так раздражен, что даже не верится, – заметил Коутс.

– Бывает.

На верхней дорожке Мерси посторонилась, пропуская людей коронера, везших на каталке тело. Подумала, что Обри Уиттакер скорее всего ехала бы сейчас в красном «кадиллаке», если бы не открыла дверь второму мужчине. Посмотрела на Прибрежное шоссе, где в два часа ночи почти не было машин. Саморра уже расспрашивал другого соседа.

В доме О'Брайен встретил ее широкой улыбкой. Протянул маленький бумажный пакет. Мерси взяла его, глянула внутрь и увидела закатившуюся в угол гильзу.

– «Кольт» сорок пятого калибра, – сообщил эксперт. – Любимое оружие многих полицейских.

Мерси Рейборн посмотрела на него с враждебностью, готовой охватить всю ее. Шутки по поводу ее профессии никогда не бывали смешными.

– Ну-ну, сержант, не злитесь на меня за одну из лучших вещественных улик. Ее нашла Линда.

– Убитую изнасиловали?

– Очевидно, нет. И никаких следов насильственного вторжения. В кухне, похоже, происходила какая-то схватка или что-то вроде того.

– Сколько выстрелов?

– Видимо, всего один. В верхнем углу раздвижной двери есть отверстие. Пуля где-то в океане.

– Найдите ее.

– Слушаюсь, сержант.

Глава 2

В семь часов Мерси встретилась с Майком за завтраком в кафетерии в здании суда. Спала она всего три часа и теперь с трудом соображала. Тим-младший проснулся, когда она вошла в его комнату. Пришлось держать его на руках, пока он не заснул снова. Ему было только полтора года, ее маленькому мужчине, смыслу ее жизни.

Голодная, как всегда по утрам, Мерси заказала бифштекс. Майк поставил на стол свой поднос с йогуртом, фруктами и кофе. Под мышкой у него была папка, он протянул ее Мерси:

– Копия досье Уиттакер. Я подумал, что сэкономлю тебе немного времени.

Мерси пробежала глазами верхнюю страницу: судимость за вождение машины в нетрезвом виде два года назад; арест за марихуану, дело прекращено, поскольку она стала заниматься по программе отказа от наркотиков; одно нерассмотренное обвинение в приставании к мужчинам – снято за сотрудничество в расследовании вызовов проституток по телефону.

У Майка было приятное лицо, твердый характер. В последние месяцы ставший как будто еще более твердым. Но они эпизодически вступали в любовную связь уже больше года. Майк нравился Мерси, она доверяла ему, и он позволял ей сохранять между ними небольшую дистанцию. Вступление в брак: нет, не сейчас. Совместная жизнь: нет. Самые сокровенные чувства и тайные признания: пока нет. Будущее: потом. Обособленность, казалось, являлась неотъемлемой частью ее натуры. Майк это понимал, хотя она сама временами не понимала.

– Мы в конце концов уговорили Обри помочь нам разоблачить эту контору, – произнес он негромко. – Это произошло всего два дня назад.

– Какую контору?

– «Эпикур».

– Которой заправляет итальянский принц?

– Он жучок из ЮСАХ.

ЮСАХ представлял собой новый термин у полицейских, новую угрозу для девушек. Он означал «Югославские сербы-албанцы-хорваты», которые хоть и загромождали коридоры истории трупами друг друга, но объединились по земляческим соображениям. Осели они главным образом на Восточном побережье, но южная Калифорния тоже получила свою долю.

– Я думала, ЮСАХ грабят магазины и грузовики, – сказала Мерси.

– Ну а этот торгует женским телом и называет себя итальянским принцем.

Майк очистил банан и без охоты начал его есть. Мерси подумала, что это символично: он всегда жил по принципу «нужно», а не «хочу». Эта черта делала его Майком, добрым, иногда поистине благородным. Его двести двадцать фунтов костей и мышц, мальчишескую улыбку и ясные, голубые, как небо над пустыней, глаза Мерси ценила очень высоко, но порой воспринимала равнодушно.

– А раньше?

– В США сводничество, сутенерство, несколько оскорблений действием. Женщин, само собой. В Югославии – кто знает?

– Надеюсь, ты отправишь его под суд.

Майк медленно покачал головой:

– Она... Обри Уиттакер сначала пыталась выгораживать этого типа. Говорила: «Если вам нужно кого-нибудь арестовать, забирайте меня, и дело с концом». Не признавалась, что он отбирал почти всю ее выручку за вызовы, требовал всячески угождать клиентам, чего бы это ни стоило. Что работала за чаевые. Он подонок, продающий девятнадцатилетних богатым старым хрычам и мерзавцам, у которых есть компании, стоящие миллионы долларов, но нет никакой морали. Поступать так с девушкой – значит губить ее душу. Я отправлю его под суд. А ты найдешь того гада, который ее убил.

Майк носил на шее серебряный крестик. Мерси видела цепочку под расстегнутым воротником его голубой рубашки. Носить его он стал несколько месяцев назад, когда увлекся религией. Мерси была на богослужении всего два раза: она не хотела посещать церковь, где прихожан заставляют вставать и приветствовать соседей.

– Желаю тебе удачи в поисках ее ближайших родственников, – произнес Майк. – Обри обращалась в суд, чтобы сменить фамилию, назвать мне настоящую не захотела.

– Где она провела детство?

– Так и не призналась. Говорила, что в Орегоне, в Сиэтле, Техасе и Огайо, смотря по тому, с кем разговаривала. Мне сказала, что в Айове.

– И приехала в Калифорнию начать новую жизнь.

– Печальная история. Чем ты располагаешь?

Мерси перечислила все, что знала. Они с Саморрой собирались устроить обход дома позднее, когда появятся первые лабораторные результаты. Тогда они сумеют с уверенностью свести факты воедино. А пока – один стрелок, видимо, пользовавшийся оружием с глушителем; наверное, хороший знакомый Обри, раз она открыла ему дверь; ни изнасилования, ни ограбления. Мотив – неясен. Свидетель – один, слышавший звуки. Подозреваемых нет. Разве что заняться многочисленными клиентами из черной записной книжки Обри.

Майк слушал, водя взглядом по сторонам. Когда его что-то беспокоило, он не мог сосредоточить взгляд на чем бы то ни было.

– Это лишено всякого смысла, – заявил он. – В сумочке у нее пачка денег, ее не изнасиловали, ничего не взяли. Зачем же тогда убивать? Чтобы услышать, какой звук бывает при выстреле с глушителем?

– Майк, я тоже ничего не могу понять.

– Она была... в общем, девятнадцатилетней.

– Думаю, Обри знала убийцу. Линда говорит, в доме полно отпечатков пальцев, как в любом жилье. Теперь нужно отправить их в ДКШ[1] и АСОПОП[2], посмотрим, каков будет результат.

– Записи в черной книжке закодированы?

Мерси покачала головой:

– Так, весьма примитивно. Множество инициалов и имен, с которыми придется разбираться.

– Некоторые проститутки придумывают хитроумные коды. Больше для того, чтобы скрыть личности клиентов, чем для безопасности.

– Ее записи на шифр не похожи.

– Тогда, возможно, у тебя есть ключ. И еще гильза, которая послужит уликой, если найдешь подозреваемого и пистолет.

Майк открыл йогурт, взглянул на внутреннюю сторону крышки из фольги. У него были длинные белесые ресницы, и когда он спокойно смотрел на что-нибудь, выглядел наивным, озадаченным. Иногда Мерси хотелось прижать его к себе, как Тима-младшего. Майку была присуща какая-то мягкость – Мерси чаще всего замечала ее, когда он возился с собаками. Майк разводил ищеек для управления. Однажды он признался ей, что к собакам больше расположен, нежели к людям. И всеми силами старался изменить это по причинам, как будто касавшимся не только его самого.

– Мерси, я попрошу Брайтона позволить мне поработать с тобой над расследованием этого убийства.

Брайтон был шерифом, и о сотрудничестве в этом деле вместе с ней не могло быть и речи.

– Нет, – сказала она.

– Но у нас есть большие наработки в той операции, которую проводим. Я могу помочь. Поверь.

– Тогда помоги, Майк, но я не хочу, чтобы кого-нибудь еще назначали на работу с этим делом. Оно мое и Пола.

– Черт возьми, Мерси, ты могла бы подумать над этим побольше двух секунд.

– Зачем? В этом нет нужды.

Несмотря на усталость и нарастающее раздражение, Мерси заметила, что лицо Майка вытянулось от разочарования. Он походил на Тима-младшего, впервые понявшего, что бутылочка пуста: терпел одно неожиданное разочарование за другим.

– Майк, послушай, я буду делиться с тобой результатами, держать тебя в курсе. Но мне сейчас в заварившейся каше не нужен сержант из отдела нравов. Я располагаю всем необходимым.

– Сержант из отдела нравов в заварившейся каше?

– Именно.

– Вечером идем в кино – как, договорились?

– Я уже совершенно измотана. Давай в другой раз?

Майк поднялся и взял поднос. Под взглядом Мерси выбросил еду в мусорный бак, положил поднос на место и вышел.

Перед столом Мерси встал с пачкой старых папок в руке Мелвин Гландис, помощник шерифа, похожий на громадный треугольник, с широкими плечами, узкими бедрами, короткими ногами, маленькими ступнями. Поговаривали, что он превосходный танцор. Лицо его было розовым, добродушным. Шел девятый час утра.

– Вот тебе рождественский подарок. Заверши дело к Новому году, получишь копченой ветчины.

– Дело давай. Ветчину оставь себе.

Гландис положил папку на стол.

– Патти Бейли, застрелена в шестьдесят девятом году. Добавь его к своему списку дел об убитых проститутках. Может, тебе с ним повезет больше, чем нам.

Мерси знала, что это за дело. В конце каждого года шериф Брайтон поручал работу над нераскрытыми убийствами каждому из членов их группы. Это был способ исправить былые огрехи, и время от времени детективы добивались результатов.

Об этих результатах оповещали прессу и общественность, управление представало в розовом свете, как в тех случаях, когда полицейский спасал кому-нибудь жизнь или принимал роды у женщины, не поспевшей вовремя в больницу. Это помогало гражданам верить, что даже дела сорокалетней давности не отложены в долгий ящик и забыты. Детективы любили или ненавидели подобные висяки в зависимости от того, нужны им были сверхурочные или нет.

Мерси считала, что это пустая трата времени и денег. Если детективы не сумели раскрыть преступления по горячим следам, то как сделать это теперь?

– У тебя усталый вид, – заметил Гландис.

– У тебя тоже.

– Всю ночь не спала из-за этой проститутки?

– Почти всю.

– Пистолет с глушителем. Черт возьми!

Мерси давно перестала удивляться тому, с какой быстротой распространяются в управлении слухи. Атмосфера в окружных учреждениях полнилась ими.

Гландис пожал плечами:

– Дай мне знать, если смогу быть полезен. Я тогда служил первый год в группе расследования грабежей и поджогов, но в памяти кое-что сохранилось.

– Спасибо, Мелвин. В деле о частях тела мальчика что-нибудь сдвинулось?

В районе, где жил Гландис, обнаружили обезглавленный и расчлененный труп восьмилетнего мальчика, части тела были завернуты в пластиковые мешки для мусора и зарыты. Пока не было ни арестованных, ни подозреваемых. Это дело причиняло Мерси мучительную душевную боль. Занимались им Уилер и Тиг, хорошие детективы, но Мерси жалела, что оно не досталось ей. В нем не было ничего личного, и вместе с тем она воспринимала его как личное.

– Мы выяснили, что на соседней улице живет насильник малолетних, бывший пациент психушки. Его пока не нашли.

Мерси покачала головой и на мгновение представила подобную смерть своего сына. В душе у нее забурлила мрачная ожесточенность.

– Как Тим-младший? – уточнил Гландис.

– Да.

Гландис постучал большими костяшками по ее столешнице и шагнул к пустому столу Саморры. Положил на него другое нераскрытое дело и вышел.

В девять часов, как всегда, Мерси позвонила домой. Отец сообщил, что Тим-младший проснулся вовремя, с аппетитом позавтракал и теперь разбрасывает кубики по комнате. Мерси услышала в отдалении радостные вскрики. В сознании у нее всплыли слова «части тела в пластиковых мешках», и она прогнала их усилием воли.

– Руки у Тима сильные, – сказал Кларк.

«Руки в пластике». Прогнала и эти.

– Когда он успокоится, измерь у него температуру, я...

– Уже измерил, дорогая. Девяносто восемь и шесть[3].

– После обеда...

– Непременно.

Мерси тосковала по ребенку. Когда мальчика не было при ней, она ощущала его форму: большую, округлую, теплую часть самой себя. Недостающую. Отделившуюся. Находящуюся в другом месте. Но Мерси никак не могла быть постоянно при сыне, даже если бы хотела этого. Нужно заниматься работой, ведь она придавала целостность маленькой семье и ей самой. Так было всегда.

– Мы покатаемся на велосипеде, если потеплеет. Потом сходим за продуктами. К твоему возвращению будем дома.

Кларк перебрался жить к дочери два года назад, после смерти жены. Мерси видела, как он двигался к пропасти, потом от нее. В этой перемене направления большую роль сыграл Тим-младший. Отец Мерси замечательно управлялся с внуком. Она мысленно называла их Мужчинами.

– Я соскучилась по своим Мужчинам.

– А мы по тебе. Не перетруждайся.

Наступил полдень, но Пол Саморра не появился. Не позвонил, не передал сообщения на пейджер, не дал о себе знать. Мерси работала вместе с ним всего три месяца, и он впервые вел себя так непрофессионально и невежливо.

В час дня Мерси позвонила ему домой, там включился автоответчик. В больнице, подумала она. Отыскала телефонный номер палаты в медицинском центре, где лежала жена Пола, но передумала звонить. Она сознавала себя бессильной перед болезнями и боялась того, перед чем была бессильна.

Навела справки о прошлом Александра Коутса: судимостей нет.

Проверила количество нераскрытых дел об убийствах проституток за последние два года: три.

Позвонила начальнику службы безопасности телефонной компании, попросила список телефонов, по которым звонили Обри Уиттакер. Без ордера, без повестки, безо всякой ерунды, побыстрее. Он ответил, что перезвонит.

Просмотрела календарь – адресную книгу Обри Уиттакер и задумалась над некоторыми обнаруженными там записями. Имен с фамилиями было немного, большей частью только фамилии с инициалами. Возле некоторых были даже, судя по всему, номера кредитных карточек. «Черт возьми, – подумала Мерси, – человек расплачивается с проституткой кредитной карточкой, а когда жена оплачивает счета, говорит ей, будто выложил деньги за нарушение правил уличного движения. За нарушение супружеской верности».

Возле многих фамилий номера отсутствовали. Клиенты со стороны, предположила Мерси, чтобы не делиться доходами с посредниками из ЮСАХ? Две фамилии показались ей знакомыми, и она позвонила в окружную газету «Джорнал» знакомому, который мог собрать данные об этих людях. Со своей стороны пообещала сообщить ему первому все сведения, если информация будет заслуживать освещения в печати. Добавила еще двадцать фамилий людей, занимавших видное положение, которые быстро разговорятся, если нажать на них.

В день своей смерти Обри Уиттакер встречалась с «др.» без четверти четыре и «уж.» с «Т.Т.» в половине девятого. Накануне по календарю у нее значилось четыре встречи.

К удивлению Мерси, воскресные утра были помечены «8.30», видимо, это было связано с проповедями и мнением Обри о них.

Ставить Христа превыше всего – Кен X., хорошо, но подчас нереалистично.

«Маловероятно, – подумала Мерси. – Должно быть, эти слова означают нечто иное».

Сделав шесть телефонных звонков, она выяснила, что преподобный Кен Холли стоит во главе ньюпортской маранатской церкви и действительно три недели назад произносил проповедь на эту тему.

Да, он был знаком Обри. Нет, не знал, что она убита. Голос его звучал печально.

Известно ему о ней очень мало. Обри пришла в его церковь несколько недель назад. Была хорошо одетой, необщительной, явно незамужней. Примкнула к группе «Бессемейные христиане». Чем зарабатывала на жизнь, Холли не имел понятия.

Он попросил Мерси не упоминать газетчикам название его церкви, если это возможно. Она пообещала. Холли согласился сообщить ей фамилии и адреса нескольких «бессемейных христиан», знавших Обри. Мерси поблагодарила его и попросила подготовить список завтра к этому времени.

Мерси пошла в туалет, вымыла руки и задалась вопросом, каково это – зарабатывать на жизнь таким способом, как Обри Уиттакер. В зеркале она видела женщину, не созданную для подобного дела, темноволосую, ширококостную, с простодушным выражением лица. Если вглядеться пристальнее, в нем можно было обнаружить даже немного нежности. Но главным образом в лице сквозило желание произвести арест.

Мерси просмотрела сделанные сотрудниками коронера фотографии и рентгеновские снимки тела Обри Уиттакер. Насколько она могла видеть, внутри не осталось пули или кусочков свинца. В центре правого желудочка сердца было темное пятно: очевидно, пулевое отверстие, сказал заместитель коронера.

Мерси удивило входное отверстие раневого канала. Разрыв зазубренный, маленький, но края его задраны и опалены. Кожа в радиусе полудюйма вокруг отверстия почернела. Это темное отверстие находилось в окружении полудюйма покрасневшей плоти. За ним начиналось нетронутое совершенство юного тела.

– Дуло пистолета было приставлено к платью, – сообщил заместитель коронера. – Вспышка опалила шелк и кожу.

Выходное отверстие было вдвое больше, но изменения цвета почти не наблюдалось. Оторван маленький лоскуток кожи. Находилось оно девятью дюймами выше входного. Мерси представила жилье и угол, под которым был произведен выстрел, потом линию от сердца Обри до верхней части застекленной раздвижной двери, где эксперты обнаружили дырку от пули.

– Похоже, пуля беспрепятственно прошла навылет, – заметил заместитель коронера. – Не задела кости или задела только по касательной. По-моему, она находилась в твердой оболочке. При мягком кончике она бы к выходу сплющилась сильнее.

Вскрытие тела было намечено на конец дня.

В криминалистической лаборатории Мерси смотрела через плечо Эвана О'Брайена, как он готовит дактилоскопические карты к отправке в ДКШ и АСОПОП. Были собраны два комплекта, один принадлежал покойной. О'Брайен являлся лучшим дактилоскопистом из всех, кого знала Мерси. Его познания о точках сравнения не уступали запутанной системе картотечных хранилищ, которую он помогал кодировать, работая в ДКШ в Сакраменто.

Мерси наблюдала, как Линда Койнер готовит гильзу от «кольта» сорок пятого калибра для федеральной регистратуры Бюро по борьбе с наркотиками на тот случай, если данное оружие применялось в связанных с ними преступлениях. Мерси казалось, что в этом деле наркотики ни при чем, но устроить проверку имело смысл.

Она помогла лаборанту проявить и высушить последние фотографии места преступления, которые потребуются ей при обходе дома. Один комплект для себя, другой для Саморры. Слава Богу, Мерси прошла курс фотодела в колледже. Стоя в полумраке темной комнаты с шумящей сушильной машиной, она смотрела, как на фотобумаге медленно, постепенно, словно по волшебству, появляется изображение тела Обри Уиттакер.

«Обри Уиттакер, – подумала она, – утеха мужчин, критикесса проповедей, гостеприимная хозяйка, бессемейная христианка. Изменила имя, покинула родной дом, начав с нуля. Кто ты?»

Мерси взяла по две копии отчета заместителя коронера, лабораторных данных, заключений экспертов. Она не читала их, потому что хотела ознакомиться с ними в доме Обри Уиттакер, когда будет находиться там только со своим напарником. При дневном свете место преступления всегда выглядит иначе.

Мерси побеседовала несколько минут с Айком Сумичем, молодым лаборантом, которого считала многообещающим. Подобно Эвану, он был одним из ее людей. Ей нравилась идея племени. И она создавала свое племя, подбирала членов, которые были ей симпатичны и могли оказаться полезными.

Иногда Мерси смотрела на них и думала, как они будут выглядеть через тридцать лет. Сумич в ее представлении выглядел хорошо, но у него был животик, от которого требовалось избавляться в спортзале.

Два года назад Айк помог ей в деле, которое сводило ее с ума. Нерешенных проблем между ними не было; Мерси просто хотела поболтать с ним, напомнить, что в группе расследования убийств у него есть друг.

Когда Саморра наконец появился в сыскном отделе, было уже почти три часа. Он был свежевыбритым, волосы еще не высохли после душа, но глаза – пустые, покрасневшие.

– Мы готовы к обходу? – спросил он.

– Да.

– Машину поведу я.

Глава 3

Мерси толкнула дверь и сказала:

– Коутс услышал шум и позвонил без четверти одиннадцать. Констебли Бернс и Сангейла приехали через десять минут. Свет над крыльцом горел, дверь была приоткрыта примерно на четыре дюйма. Все трое видели кровь.

Мерси снова толкнула дверь и смотрела, как она закрывается. Остановилась дверь опять в четырех дюймах от порога. Стоя в тени здания, Мерси поежилась на холодном декабрьском воздухе. Взяла заключения экспертов, пробежала взглядом машинописный текст.

– Эксперты искали на крыльце следы обуви, но поскольку краска там старая и прошло много людей, ничего полезного не нашли. Так говорит Линда Койнер. Если верить Александру Коутсу, у первого гостя обувь была на жесткой подошве, у второго – на мягкой. Пол, как ты оцениваешь слуховые данные Коутса?

– Шестьдесят процентов, что он был прав.

– Думаю, нам нужно иметь в виду двух людей. Работали они сообща или нет, это вопрос. Над чем работали – другой.

Саморра молча указал на маленькую выбоину в форме полумесяца на серой краске. Довольно глубокую, обнажавшую древесину, чуть правее кровавого пятна на уровне сердца. И посмотрел в свою копию текста.

– О'Брайен утверждает, что гильза отскочила отсюда и отлетела к обеденному столу. Койнер нашла ее в вазе с цветами. Хорошая работа.

– Обри отпрянула от убийцы.

Саморра медленно покачал головой:

– Он выстрелил в нее прямо отсюда, даже не входя в дверь. Обри открыла ее и сразу же получила пулю.

Его голос звучал как-то механически, отдаленно. Мерси подумала: «Он все еще с женой, в больнице».

Они вошли в дом. Парадная дверь снова почти закрылась. В застекленную раздвижную дверь и окна лился яркий солнечный свет. День был ясный, холодный, и солнце уже низко висело над океаном. Мерси почувствовала проходящее сквозь стекла тепло. Увидела пулевое отверстие в верхнем левом углу раздвижной двери, которого не заметила прошлой ночью.

Никто не безупречен, подумала она, однако надеялась стать безупречной. Как говорил Хесс? «Мерси, будь к себе снисходительной. Тебе еще предстоит провести с собой пятьдесят лет». Верно подмечено.

Прежде чем убрать труп, эксперты очертили его темным мелом. Мерси подняла голову от папки с документами и обратилась к напарнику:

– Я вот чего не понимаю. Койнер и О'Брайен считают, что Обри втащили на три фута в столовую. Судя по кровавому следу на ковре.

– Чтобы убийца мог закрыть за собой дверь, – предположил Саморра. – Ее ступни мешали.

– Пол, но зачем? Что ему было здесь делать? Сексуально он ее не использовал, по крайней мере как известно нам. И не взял ничего, насколько можно судить. Оставил наличные деньги, кредитные карточки, дорогие лекарства в аптечке. Он очень рисковал, входя сюда. И тратил время. С какой стати?

– Например, онанировал, глядя на нее, потом ушел.

Мерси вспомнила недавние нераскрытые убийства уличных проституток: две были обнаружены в мотелях в разных концах округа, одна лежала на Харбор-бульваре, возле автомагазина. Одну задушили, другую забили дубинкой, третью застрелили в голову.

– Спермы нет.

– Он мог воспользоваться презервативом. У нее их полно.

Мерси попыталась представить такое, но не смогла. Это казалось очень расчетливым, холодным, лишенным чувственности. И не было улик, свидетельствующих, что убийца хотя бы касался Обри, если не считать того, что оттащил ее от двери.

Они остановились у противоположных концов обеденного стола. Мерси рассматривала блюда, салфетки возле них о тем же рисунком, невысокую хрустальную вазу, где Линда Койнер нашла гильзу. На одном месте стоял почти пустой стакан воды, на другом полная чашка кофе. На кромке стакана краснел продолговатый мазок губной помады. Оба сосуда покрывал черный дактилоскопический порошок. Мерси видела, где со стакана снимали пленку. Она пригнулась, чтобы изменить угол зрения, и стала разглядывать порошок на стекле, которым засыпали стол. Отпечатков там было множество.

Мерси направилась в кухню, где стояли немытая сковородка на столике, столовые приборы, салатные миски и тарелки в раковине. В сковородке лежали крылышко и бедро. Ни рюмок, ни бутылок из-под спиртного. Стоя у раковины, через правое окно можно было видеть океан.

– Хорошо, Пол. Значит, она готовит для кого-то ужин. В ее календаре написано «Т.Т.». Предположим, человек пришел в половине девятого, это слышал Коутс. Гость – крупный мужчина, с легкой походкой, знакомый с окрестностями. Он стучит, Обри открывает. Ни шумных разговоров, ни громкой музыки, ни борьбы, ни выстрелов, ничего. Они едят салат и цыпленка. Спиртного нет. В десять минут одиннадцатого гость уходит. Мы знаем это, поскольку Александр Коутс находится в ванной комнате со своим надежным секундомером.

Саморра перешел в гостиную. Он стоял в солнечном свете, глядя на туфли Обри с высокими каблуками. Его голос звучал глухо.

– Потом поднимается по лестнице знакомый номер два, идет по дорожке, и он поменьше, обувь у него на мягкой подошве. Не стучит, но Обри все-таки открывает дверь.

Мерси полистала заключения экспертов, чтобы выяснить, была ли посыпана порошком кнопка звонка. Эван посыпал и ничего не обнаружил.

– Может быть, он вытер кнопку, – предположил Саморра, или негромко постучал. А Коутс в это время умывался, зевал, кашлял – и не услышал стука.

Мерси задумалась.

– Обри слышит стук или звонок, подходит к двери, открывает ее. Но сначала включает свет над крыльцом и смотрит в глазок. Это существенно. Очевидно, она его узнала. Если нет, то почему открыла дверь? Она девушка по вызову. Навидалась всякого. Доверчивость не в ее натуре. Но дверь она открывает.

– Она знала его, – произнес Саморра. – Думала, что знала. Если отбросить предположения Коутса, основанные на звуках, перед нами один и тот же человек. Самое простое объяснение. Гость, который ужинал. Т.Т. Вот почему Коутс не слышал стука. Стук был негромким, потому что Т.Т. только что вышел. Этот человек знал: Обри решит, будто вернулся он. Негромкий стук, она подходит к двери, спрашивает, кто там, он отвечает: «Я, знакомый номер один. Забыл куртку». Или сотовый телефон. Или очки.

Мерси вошла в столовую и посмотрела на обведенное мелом место, где недавно лежал труп.

– Значит, он приехал на ужин с намерением убить ее.

– Совершенно верно. Поэтому вышел и вернулся.

– Сходил за пистолетом, поскольку не мог незаметно пронести его в дом.

– Я так представляю это, Мерси. И притом пистолет с глушителем. Вчера ночью четверо соседей были дома, но никто не слышал выстрела. Ничего похожего на выстрел. Ты знаешь, какого шума наделал бы сорокапятикалиберный. Крыльцо с навесом, полуоткрытая дверь. Глушитель был наверняка.

Мерси подумала, что Саморра прав. Стрелок приехал сюда, чтобы убить Обри. Потом попыталась взглянуть на это по-другому: знакомый приезжает на ужин и выходит в гневе. Когда направляется к своей машине, он уже вне себя, хватает пистолет и возвращается. Очень часто клиенты в ярости убивают проституток. Но в данном случае Мерси не видела логики. Обри вряд ли работала в ту ночь. Проститутки не готовят ужин клиентам. Кровать была застелена. И никто не возит с собой пистолет с глушителем, если не собирается пустить его в ход в скором времени.

– Хорошо, – сказала Мерси. Она работала с Саморрой недолго, не знала, как он рассуждает, поэтому хотела рассмотреть все возможные варианты развития событий. – Однако вернемся к первой версии. А если здесь были два человека?

– Тогда между ними либо есть связь, либо нет.

– Если есть, значит, много беготни и привлеченных к работе людей.

– И много секретов, – добавил Саморра. – По-моему, это был один человек, независимо оттого, что слышал Александр Коутс.

Мерси тоже склонялась к такому выводу.

– Этим можно объяснить, почему он вошел в дом после того, как убил Обри.

– Вот именно. Стереть отпечатки пальцев со всего, к чему прикасался за ужином.

– И теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, не только.

Саморра взглянул на нее.

– Он хотел забрать гильзу. Полуавтоматический пистолет выбрасывает ее вправо. Когда Обри упала, он входит в дом, смотрит в правую сторону в поисках гильзы. Как она ударилась о дверь, он не слышал из-за выстрела. Пистолет даже с глушителем издает какой-то звук. Выбоины в краске он не заметил. Тут нам повезло. Он не находит гильзы сразу, поэтому оттаскивает девушку с дороги, закрывает дверь и снова ищет. Но не находит, поскольку ищет не в той части дома. Даже если бы он подумал о рикошете, какова вероятность, что заглянул бы в цветочную вазу? Она слева от него.

Саморра закивал.

– Недостаток этого рассуждения в том, что оно подходит и к знакомому номер два. Если он связан со знакомым номер один, то стирает отпечатки пальцев и ищет гильзу. Если нет, то радуется всем отпечаткам, какие должен был оставить знакомый номер один, но гильзу ищет.

– Откуда ему знать, чего касался напарник?

– Он исходит из очевидного.

Мерси проследила эту мысль, насколько смогла. Одна дорога, много развилок – от одной развилки к другой.

– Никто не планирует убийства и при этом оставляет отпечатки пальцев на столовых приборах. Если мы находим много хороших отпечатков, значит, их было двое и они не работали вместе. Две походки. Два человека. Как и предположил Коутс.

Саморра посмотрел на контур тела так, словно видел его впервые. Наклонил голову, словно ищейка Майка.

– Что? – спросила Мерси.

– Я убираю стены, вставляю окна...

Мерси промолчала, решив, что он, подобно Хессу, видит то, чего нет.

– Понимаешь, – продолжил Саморра, – пытаюсь избавиться от своих дурных мыслей.

– Понимаю.

– «Два человека. Как и предположил Коутс», – повторил Саморра ее слова.

Что-то в его тоне подсказало Мерси, что он поверил показаниям свидетеля, хотя тот и курил марихуану.

– Но зачем? – спросил Саморра. – Зачем ее убивать?

– Я думаю об этом с тех пор, как увидела деньги у нее в кошельке. Собственно говоря, задаюсь вопросом, не может ли это быть частью ответа.

– Не понимаю.

– Он знает, что мы будем обыскивать дом. И оставляет деньги, желая заморочить нам голову.

– Это натяжка.

Саморра усмехнулся и отвернулся.

Мерси ощутила прилив ярости. Она ничего не сказала, но подумала: «Мой напарник погиб из-за того, что я сочла, будто психопат слишком глуп, чтобы идти за мной. Это натяжка. Тот гад убил Хесса из моего пистолета. Я тоже чуть не погибла и до сих пор иногда хочу поменяться с ним местами».

Не поворачиваясь к ней, Саморра покачал головой и пробормотал что-то. Мерси не расслышала. Она попыталась не выдать голосом ярости, обычно у нее это получалось плохо.

– Пол, мы не должны работать вместе, если не можем разговаривать.

– Я был не прав, – мягко промолвил он. – Ничто нельзя назвать натяжкой, если речь идет о человеке, который взял и выстрелил девушке в сердце.

Мерси видела Саморру в профиль на фоне окна, его налитый кровью глаз.

– Извини, – сказала она. – Я безутешна.

– Извинение принято. Я тоже.

– Я безутешнее.

– Нет, гораздо, гораздо безутешнее я.

Мерси почувствовала облегчение оттого, что он принял ее шутку. Она улыбнулась и со вздохом произнесла:

– Иногда мне кажется, что у меня есть проблемы, пока не вспоминаю о делах, над которыми работаю.

– Мне тоже. Тогда я вспоминаю о Джанин.

Джанин звали его жену.

Они стояли между кухней и столовой. Мерси читала свои записи разговора с Коутсом.

– Меня вот что смущает, – призналась она. – По словам Коутса, здесь происходила какая-то борьба. Сначала удар по полу, затем другие, продолжительные, через минуту-другую. Насколько я понимаю, первым было падение Обри на пол. Если последовала борьба, то между кем и кем?

– Коутс считает, будто двигали мебель.

Шкафчик под раковиной был распахнут, шурупы дверной ручки наполовину выдернуты из дерева. Второй выдвижной ящик стола открыт до отказа, полозки изогнуты так сильно, что он не закрывался.

Мерси опустилась на колени, осмотрела причиненный вред.

– Нужна немалая сила, чтобы выдернуть шурупы и согнуть металл. Но Обри упала на пол через две минуты, если верить Коутсу. Под ее ногтями никаких видимых царапин или синяков, никаких следов на теле, свидетельствующих о борьбе. Так с кем же здесь сражался убийца?

– Опять встает вопрос о двух знакомых.

– Знакомые не были здесь в одно и то же время, если Коутс прав.

Саморра бросил на нее долгий взгляд и пожал плечами:

– То, что он говорит, не соответствует уликам. Если накуриться марихуаны, нарушается представление о времени и пространстве. Кажется, ты двадцать минут думал о чем-то существенном, а на самом деле всего пять секунд.

Мерси подумала о расстоянии от тела до кухни.

– Даже если Коутс был обкурен и борьба происходила сразу же после падения тела, Обри не участвовала в ней. Раненная в сердце, сражавшаяся за свою жизнь, она не пролила ни капли крови на кухонный пол?

– Ну и что у нас получается? Здесь был кто-то, когда знакомый номер один ушел?

– Возможно.

– Третий мужчина, не приглашенный на ужин. Никто не слышал, как он появился и ушел. Прятался в спальне? Бросился спасать Обри, когда она получила пулю?

Саморра не ответил. Мерси полистала заключения экспертов, ища упоминание о четком следе ноги, который Линда Койнер обнаружила на кухонном полу. Там было три следа, оставленных одним ботинком со скошенными назад рубцами, похожими на большие запятые. Их концы заострялись к каблуку. Посередине каблука был круг с расходящимися к краям спицами.

О'Брайен сфотографировал четкий след, потом снял его отпечаток, используя лист белой бумаги и дактилоскопический порошок. Фотография с отпечатком могла послужить уликой, если детективы найдут обладателя обуви. На вид обувь двенадцатого размера, не нарядная, судя по рубцам. Наверное, на мягкой подошве, поскольку отпечаток на деревянном полу был четким.

Саморра смотрел на ту же страницу заключения.

– Этот след, – сказал он, – тоже не согласуется с тем, что говорил Коутс. Крупный мужчина, двенадцатый размер обуви, предположительно ботинки на твердой подошве или сапоги. Мистер Щеголеватый бизнесмен, возвращающийся домой, к семейному очагу. Думаю, наш свидетель слишком уж одурел от травки, чтобы нормально воспринимать происходящее.

– Он хорошо относился к Обри, – заметила Мерси. – И пытался помочь ей, помогая нам.

– Если хотел помочь, то признал бы, что кое в чем путается. Знаешь, иногда бестолковый свидетель хуже, чем отсутствие свидетелей.

Мерси покачала головой:

– Да, но я хочу понять, что здесь происходило. Очень хочу.

Саморра опустился на колени, посмотрел на болтающуюся ручку дверцы шкафчика, потом на выдвинутый ящик и согнутые полозки.

– Я тоже, – произнес он, словно удивляясь этому.

Мерси задалась вопросом, каково расследовать убийство, когда твоя жена умирает. Много лет назад она верила, что может своим желанием спасать людей от смерти. Саморра не походил на человека, способного поверить в такое. Это было наивностью.

Ей пришло в голову, что у Пола время от времени должно возникать желание куда-то уезжать, чтобы развеять горе. Когда Мерси страдала – после смерти Хесса и матери, после того, как изверг по фамилии Колеско чуть не убил ее, после рождения Тима-младшего, – она воображала пляжный домик в Мексике, ярко-красную бугенвиллею, растущую в горшке на плоской крыше, и себя, сидящую в ее тени.

Она вспомнила этот пляжный домик, потом вновь оказалась в кухне Обри Уиттакер. Что представляла Обри, когда платившие ей мужчины делали свое дело? Дом на берегу моря? Адский огонь?

– Отпечатки пальцев, – вдруг сказал Пол, словно пришел к какому-то выводу. – И ее черная книжка. Где-то здесь должна быть какая-то прямая линия, ведущая к этому подонку.

Глава 4

Мерси держала Тима на коленях, предоставив Кларку мыть посуду. В старом доме было холодно, и у Мерси замерзли ноги. За окном она видела в ярком свете фонарей большой двор с детским трехколесным велосипедом и раму с вертелом для барбекю, кошку на стене ограды, а за ней апельсиновые деревья. Участок окружала роща, а ее – усадьбы. Мерси снимала этот дом из-за его уединенности и невысокой арендной платы.

На голове у Тима была вязаная шапочка, отчасти для тепла, отчасти потому, что он в ней очаровательно выглядел. Она напоминала Мерси о Хессе, так как в их последние встречи он бывал в шляпе. Тим-младший походил на Хесса. Трудно думать о нем, не вспоминая всего, что пошло прахом. Мерси попыталась хотя бы на время забыть о Хессе.

– Сегодня у нас покер, – сказал Кларк.

Она это знала, потому что отец мыл посуду торопливо, стремясь успеть к игре, начинавшейся в восемь. Кларк и его старые друзья-отставники из шерифского управления каждую среду собирались за игрой в карты.

– Побольше тебе выиграть, – рассеянно пожелала Мерси. Ее голова была теперь занята мыслями о работе, как ни старалась она забыть о ней. – Отец, сегодня все в нашей группе получили так называемые рождественские подарки.

– Нераскрытые дела?

– Мое – шестьдесят девятого года. Убийство некоей Патти Бейли. Я привезла его домой почитать вечером для развлечения.

Кларк отмывал кастрюлю. Он был рослым, худощавым, с красивыми седыми волосами, носил очки. Мерси наблюдала за ним. Задалась вопросом, в каком возрасте у мужчин заостряются локти. У Хесса они были острыми, хотя в отличие от Кларка он был крепкого сложения. Кларк посмотрел на дочь через плечо:

– Купи какой-нибудь роман, если хочешь развлечься.

– Ты помнишь это дело?

– Смутно. В шестьдесят девятом я только начинал в группе расследования взломов и краж. Кажется, этим убийством занимались Раймерс и Торнтон.

– С ними можно повидаться?

– Торнтон вроде бы живет в Эрроухеде. Раймерс умер.

– От чего?

Кларк снова повернулся к ней. От улыбки морщины на его лице меняли направление, и он выглядел добрым и мудрым.

– Сердечный приступ.

Мерси промолчала. Отец постоянно советовал ей забывать дома о работе. Не думать о том, чего она не может изменить. Осознать, что не каждая смерть на земле представляет собой убийство, которое ей нужно расследовать. Пользоваться жизнью – в его устах это современное выражение очень раздражало ее.

Кларк хотел, чтобы Мерси вышла замуж за Майка Макнелли, родила еще ребенка, стала матерью сыну Майка, Дэнни, была матерью, а не матерью-полицейским. Для Кларка служба в полиции являлась просто способом зарабатывания на жизнь, принять эту позицию Мерси не могла.

Для нее служба в полиции была жизнью. Глядя на родителей, Мерси не представляла, откуда в ее характере целеустремленность и напористость. Неизвестно, кем станет Тим, если подобные качества возникают в душе сами собой.

Пока Тим теребил уши и кусал нос игрушечной панды, Мерси читала дело об убийстве Патти Бейли. Тело было обнаружено в дренажной канаве в апельсиновой роще, неподалеку от пересечения Майфорд и Четвертой улицы. Причина смерти – огнестрельная рана.

Панда полетела в другой конец спальни. Тим азартно побежал за ней.

Угол Майфорд и Четвертой улицы, подумала Мерси. Странно. Это всего в двух милях отсюда. Теперь Четвертая улица называлась бульваром Ирвина. Мерси пришло в голову, не специально ли Брайтон подобрал ей дело поближе к дому, потом решила, что он не стал бы возиться.

Расследованием занимались Раймерс и Торнтон, как и сказал Кларк. Тело в канаве обнаружил ребенок, его отец позвонил шерифу. Ответственным заместителем коронера был некий Тодд Смит.

Мерси взглянула на сына. Теперь он гладил панду и довольно сопел.

Патти Бейли была невзрачной двадцатитрехлетней девушкой, маленького роста, с жидкими каштановыми волосами, зачесанными за уши. На полицейской фотографии у нее набрякшие веки и кривая улыбка. Мерси подумала, что потребовалось мужество для того, чтобы улыбаться, когда тебя фотографируют в полиции, возможно, много алкоголя или наркотика. Мерси казалось, что в шестьдесят девятом году все пили или кололись и вели себя дерзко с полицией. Ей тогда было четыре года, так что это являлось лишь плодом воображения.

Бейли трижды арестовывали за проституцию, однажды отдали под суд. Она увильнула от обвинений в хранении марихуаны и барбитуратов – от обоих отказался один и тот же судья. Дважды задерживалась с героином – получила за все полтора года.

Пока Тим пыхтел и ворковал с пандой, Мерси прочла отчет Тодда Смита. Ребенок нашел труп Бейли вечером пятого августа. Смит приехал туда в половине седьмого вечера и увидел женщину лежащей ничком на склоне канавы. На ней были только лифчик и трусики.

При вскрытии не обнаружилось никаких следов изнасилования или признаков борьбы. В организме оказались нембутал и алкоголь. Меньше чем за час до смерти Бейли ела персики и шоколад. Когда ребенок заметил ее, она была мертва уже около суток.

Мерси быстро просмотрела фотографии места преступления и вскрытия. Его производили в похоронной конторе, поскольку в округе тогда не имелось необходимого оборудования. Фотографии произвели на нее такое же впечатление, как большинство тех, какие ей приходилось видеть: жертва выглядела искромсанной – наплевательски, бездушно. Чем можно заслужить подобное пренебрежение? Бейли застрелили сзади, с близкого расстояния. На входе пуля оставила аккуратное черное отверстие, на выходе вырвала свисавший лоскут треугольной формы. Она прошла через правое предсердие. По мнению эксперта, выстрел был произведен из пистолета тридцать восьмого калибра или «Магнума-357», его пуля примерно того же диаметра, но обладает значительно большей скоростью. Любая пуля более экзотических калибров оставила бы то же самое отверстие.

Мерси съежилась, взглянув на фотографию исследования пути прохождения пули: мертвая Патти Бейли лежала на боку, с просунутым сквозь торс длинным штифтом, словно нанизанная на вертел для барбекю. Мерси перевернула фотографии и вздохнула.

Тим взял свою детскую гребенку и причесывал мех на голове панды. Скорее, бил по ней гребенкой. Разговаривал со своей игрушкой, его выразительный лепет состоял из отдельных слогов, изредка слов. Он улыбался.

«Становись парикмахером, – подумала Мерси, – делай людей красивыми».

Она ни на что на свете не променяла бы свою работу, но не хотела, чтобы сын пошел по ее стопам. Вероятно, сын станет смотреть на службу в полиции так же, как Кларк, подумала Мерси: любая работа нужна только затем, чтобы оплачивать счета. Можно быть банковским служащим, продавцом, адвокатом, фотографировать горы или манекенщиц, играть в бейсбол. Зачем видеть все это? Затем, что каждый день гибнут люди, которым бы еще жить да жить, и мерзавцам, их убивающим, это не должно сходить с рук.

Вот так. Неизящно, однако верно.

Мерси казалось, что Раймерс и Торнтон сделали все возможное, но орудия убийства и свидетелей не нашли. Улик почти никаких: несколько разрозненных следов ног в апельсиновой роще да краткий список торговцев наркотиками и клиентов, которые предположительно могли иметь мотив для убийства Патти Бейли.

По этому делу велось расследование в течение двух лет, потом еще восемь оно оставалось открытым, а вскоре его положили в шкаф с нераскрытыми делами. И вот теперь вынули оттуда.

Веселого Рождества!

Едва Тим улегся спать, позвонил Майк Макнелли. Он почти каждый вечер звонил в это время.

– Извини меня за сегодняшнее, – сказал Майк.

– Не за что.

– Знаешь, нам придется вербовать другую девушку, чтобы она помогла накрыть владельца этой конторы по вызову проституток. Но я догадываюсь, где его можно найти, и тебе это пригодится.

Мерси записала имя, домашний и рабочий адреса; Горен Моладан, Ньюпорт-Бич и Дана-Пойнт.

– Его судили за побои девочек, – продолжил Майк. – Но он отсидел свое, прошел испытательный срок и в настоящее время чист. Вряд ли он знает, что мы вербуем кого-либо из его персонала.

– Всеми силами постараемся сохранить это в тайне.

– У вас там, должно быть, много отпечатков пальцев. Я имею в виду – в доме Обри Уиттакер.

– В тот вечер она готовила для кого-то ужин.

Майк несколько секунд молчал.

– Ну что ж, в таком случае что-нибудь выявится. Думаешь, гость был убийца?

– Не исключено.

– Правда, в домах полно всяких отпечатков. Кого там только не бывает.

– Да. Койнер говорит, что обнаружено множество петель и завитков.

Майк опять немного помолчал. Мерси слышала, как его ищейки, Долли, Молли и Полли, лают в вольере.

– Мерси, я правда прошу прощения за то, что сегодня вспылил. Я был очень раздосадован. Мы договаривались пойти в среду в кино вместе с детьми, пока старики играют в покер. Я очень надеялся на встречу с тобой. Но понимаю, что ты устала.

– Я просто удивляюсь, когда ты так внезапно злишься. Ты напоминаешь мне меня.

Шутка не получила отклика. Майк понимал только свои шутки, зачастую глупые и плоские. Лошадь садится за стойку, бармен смотрит на нее и спрашивает: отчего такая вытянутая физиономия? И все в таком духе.

Мерси слышала его дыхание, шум пламени в старой печи в подвале, содрогание труб, шипение теплого воздуха в вентилях в полу. Одна из кошек, крадучись, вошла, потом вышла.

– Мерси, ты думала о теме нашего разговора?

У нее упало сердце.

– Конечно.

– И что же?

Она попыталась успокоиться.

– Майк, я все еще не готова. Мне кажется, слишком рано.

– Мы можем сделать это, когда захочешь. Подождем год. Главное – мы начинаем строить планы. Иначе этого никогда не произойдет. Знаешь, годы летят все быстрее и быстрее.

– Давай подождем.

Снова молчание. Последнее время оно часто воцарялось в их беседах.

Собаки все еще лаяли в отдалении. Мерси представила вытянутое, разочарованное лицо Майка, уныло свисающий белокурый локон, широко раскрытые голубые глаза.

– Из-за того, что случилось с Хессом?

– Да, именно.

– Причина не во мне?

– Я люблю тебя, Майк. Уважаю. Не в тебе.

– Если что-либо долго откладывать, это может и не сбыться. Так говорится в Библии: «Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце».

Мерси ощутила одновременно и раздражение, и вину.

– Я не хочу, чтобы ты томился.

– Я имел в виду и твое сердце.

– Знаю. Это проходит, Майк. Все будет хорошо.

– Я буду предан тебе.

– Мне это необходимо.

– Будь и ты предана мне.

– Да.

Снова пауза.

– До завтра, девочка. Дэнни и ищейки тоже любят тебя.

– Доброй ночи, Майк.

Едва Мерси положила трубку, позвонил Гэри Брайс из «Джорнал». Она доверяла ему, насколько можно доверять репортерам: он никогда не публиковал того, что Мерси просила утаить. Всегда оказывал услугу за услугу.

Иногда Брайс казался ей родственной душой, но только чем хуже оборачивалось то или иное событие, тем забавнее он это находил. Мерси был понятен его мрачный взгляд на вещи, но она не представляла, как он превращал мрачность в юмор.

Возможно, это было связано с тем, как накапливаются воспоминания, – так говорила Мерси доктор Джоан Кэш о ее стрессах из-за пережитых опасностей. Кэш сказала, что воспоминания об убийстве ее напарника и любовника и о том, как она после застрелила этого изверга Колеско, являются дисфункциональными. И хотела исправить их десенсибилизацией посредством движения глаз – новым методом, которым добилась кое-каких успехов.

Но Мерси считала свои воспоминания полностью функциональными, их функцией было мучить ее сознанием вины и тем, что она должна была сделать. Имела возможность сделать. Могла бы сделать, но не сделала. Она анализировала всю цепь событий тех последних дней тысячу раз, часами исследовала каждое мгновение, каждое свое решение, каждую ошибку.

Да, она полагала, что обнаружила случаи, в которых могла бы действовать лучше...

Кроме того, Мерси снились кошмары, ужасающие и постыдные, которые она никакими словами не могла описать Кэш или кому бы то ни было. Они оставляли ее задыхающейся, изнемогающей в душном запахе своего страха и пота, дрожащей в суровом, горестном молчании.

У нее мелькнула мысль, не лучше ли превращать все в черную комедию, добавлять хихиканье и крепко спать.

Нет. Не все в жизни смешно. Если не разговариваешь с какими-нибудь психопатами.

– Нашел нескольких любопытных людей в списке тех, кто тебя интересует, – сообщил Брайс.

– Я слушаю.

– В чем тут дело?

– Догадайся.

– Думаю, в маленькой черной записной книжке Обри Уиттакер. Она была проституткой. Я это знаю.

– Гэри, я не могу ни подтвердить твои догадки, ни опровергнуть. Расскажи о чем-нибудь стоящем.

– Хорошо. Владелец компании «Дель Виджо констракшн», влиятельной в северном округе. Помощник пастора ньюпортской маранатской церкви. Тренер из местного двухгодичного колледжа. Один из миллионеров Ирвинов, хозяин фармацевтической компании – они выпускают травяной дешевый вариант виагры для женщин. Баскетболист-профессионал, купивший второй дом в Лагуна-Бич. Кое-кто женат, кое-кто имеет детей, кое-кто холост.

Мерси была немало удивлена.

– Это из двадцати фамилий. Нужно было назвать тебе пятьдесят. Я, наверное, смогла бы.

– С запросами была девочка, – заметил Брайс. – Меня поражает, что эти люди называют в конторе по вызову проституток настоящие фамилии и номера кредитных карточек.

Мерси воздержалась от комментариев по этому поводу, хотя тоже изумилась. Она записала под диктовку Брайса фамилии этих людей, их занятия и семейное положение. Потом назвала ему еще двадцать фамилий, взятых из записной книжки Обри Уиттакер. Возле некоторых стояли номера кредитных карточек. Мерси подумала, не являлись ли эти клиенты со стороны покровителями Обри, частыми гостями, достаточно везучими и богатыми, чтобы получать приготовленный дома ужин.

Чушь. Проститутки не стряпают для клиентов.

Мерси взглянула на Тима: мальчик чистил большим оранжевым ключом зубы панде.

– Это все? – спросил Брайс с легким, насмешливым раздражением.

– Да.

– Тогда у меня есть к тебе еще вопрос.

– Спрашивай.

– Пойдешь на свидание со мной в пятницу вечером?

– Нет. Тебе сколько лет?

– Двадцать шесть.

– Я десятью годами старше тебя.

– Ты самая красивая женщина из группы расследования убийств, какую я только видел. И твоя бесцеремонность мне тоже нравится. С тобой легко. Мы выпьем, посмотрим какой-нибудь боевик, еще выпьем, обсудим его. Когда не сможешь больше мне противиться, делай со мной все, что захочешь, потом отвергни меня.

– Спасибо за фамилии. Остальные нужны мне завтра.

– В таком случае как насчет просто кофе?

– Как насчет просто фамилий?

– Видимо, у тебя крепко завязано с этим тренером ищеек.

– Да, очень крепко.

– Ты пожалеешь об этом! – театрально воскликнул Брайс.

– Ничего, пожалею и привыкну.

– Привыкнуть можно и к бородавкам.

– Никаких бородавок. Никаких свиданий. Но спасибо за приглашение. Я даже польщена.

– Старая ты, – сказал Брайс. – Холодная.

Мерси положила трубку. Какие разные мужчины! Существовал Майк, не видевший ни в чем смешного. Существовал Гэри, не видевший ни в чем серьезного.

И существовал Тим-младший, спящий в углу на своем одеяле, держа одну руку на ключе, другую на игрушке.

Глава 5

– Мистер Моладан готов принять вас.

Проходя мимо секретарши, Мерси пристально посмотрела на нее. Женщина была молодой, белокурой, очень красивой. Благоухала, как парфюмерный магазин. Мерси заметила, что Пол Саморра взглянул на нее и получил в ответ улыбку.

Они решили слегка нажать на Моладана, хотя он не являлся подозреваемым. Пока. Но если Обри убил клиент, он мог быть из «Эпикур сервис», а не со стороны. Моладан должен был знать его фамилию. Мерси вызвалась оказывать нажим, поскольку у нее это получится естественно: она считала сводников и сутенеров, бьющих своих девочек, еще более отвратительными, чем бесхарактерные дурочки, сдающие напрокат свое тело.

Контора «Эпикур сервис» находилась в Дана-Пойнт, над гаванью, и располагалась в двенадцатой секции, наверху. Позади стола секретарши был коридор, шедший мимо двух маленьких кабинетов. В каждом сидели две женщины, все четверо прижимали к уху телефонную трубку и держали в руке авторучку.

В конце коридора была деревянная двустворчатая дверь с претензией на роскошь. Одну створку держал открытой мужчина крепкого сложения, средних лет, с темными, вьющимися волосами, большими усами и широкой улыбкой.

– Я Горен, – представился он. – Прошу вас, входите и присаживайтесь.

Саморра сел, Мерси осталась стоять. Под ее взглядом Моладан зашел за свой стол и сел спиной к окну.

На стенах висели рекламы путешествий по Италии, фотография итальянской футбольной сборной 1997 года с подписями игроков, черно-белые снимки гоночных машин «альфа-ромео» на треке.

Моладан отодвинул компьютерный монитор.

– Полицейские обычно любят кофе.

– Я – нет, – сказала Мерси.

Саморра покачал головой.

– В таком случае чем могу быть полезен?

Он заученно улыбнулся, обнажив зубы под усами, но его взгляд был суровым, настороженным. Акцент – сильный, но дикция хорошая.

– Расскажите нам об Обри Уиттакер, – произнесла Мерси.

– Обри – одна из моих работниц по контракту.

– Одна из ваших девочек.

– Я не употребляю этого слова. Нет. Женщин – да. Но не девочек.

– Ей девятнадцать лет.

– Да, взрослая американская женщина. Что-нибудь случилось?

– На визитных карточках, которые секретарша передала вам, написано «Группа расследования убийств». Как думаете?

– Думаю, да.

– У вас блестящее будущее.

Моладан вздохнул и откинулся назад. Мерси сурово смотрела на него. Он сложил крепкие руки на груди. Слева на лбу у него был вертикальный шрам.

Мерси смотрела на него молча, пристально.

– Что прикажете делать: читать ваши мысли? – спросил Моладан.

– Она была убита во вторник вечером. Удивлены?

Мерси любила громоздить в начале разговора вопросы и факты, заставлять человека отвечать эмоционально.

– Я... я очень удивлен, да.

Мерси кивнула и достала записную книжку. Саморра положил на стол магнитофон:

– Это поможет избежать недоразумений. Вы не возражаете?

– Я... нет. Нисколько. И присоединяюсь к вам.

Моладан достал черный мини-магнитофон, включил его и положил на стол.

– Вы делаете много записей, мистер Моладан?

– Когда детективы обвиняют меня в убийстве – да.

– Если бы мы обвиняли вас в убийстве, вы бы сейчас находились не здесь. И если не выключите и не уберете эту штуку, мы поедем в полицейское управление.

Моладан выключил магнитофон и сунул его в ящик стола.

– Обри Уиттакер работала у вас, – заговорила Мерси. – Нам известно, что во вторник вечером у нее в гостях находился человек, которому она доверяла. Это был рослый, сильный мужчина. Человек с хорошими манерами и кое-какими средствами – не бродяга, не вор, не псих. И двое соседей сообщили, что гость разговаривал с восточноевропейским акцентом. Мы свели все это воедино – и подумали о вас.

– Я не видел Обри во вторник вечером. Я был дома. В гостиной. Слушал оркестр.

– Как, у вас в гостиной играют музыканты?

– Имелось в виду – там, где я живу. В клубе «Лидо-Бэй» в Ньюпорт-Бич.

Моладан назвал свой адрес с гордостью. Мерси знала, что этот клуб – место постоянных встреч богачей. Они катаются на яхтах, пьют, развлекаются. Там скрывался Никсон, когда разразился уотергейтский скандал. Клуб существовал несколько десятилетий. Теперь там жил Горен Моладан. Мерси пришло в голову, что это превосходное место для человека его рода деятельности, поскольку там полно богатых стариков.

– Поставка девочек, очевидно, приносит вам большие деньги.

– Я предоставляю спутниц для общения. Самой высокой нравственности и качества. Это стоит дорого. Я получаю честный доход.

– Как дорого?

– Тысяча долларов за консультацию, знакомство и первый час, затем двести долларов за час. Существуют минимумы. Существует доплата за ночное время и поездки. Повышенные доплаты за экзотические действия или места. В соглашении записано, что к спутницам нельзя прикасаться или вести с ними непристойные разговоры. С ними нужно постоянно общаться в соответствии с их желаниями. Мои клиенты понимают, что девушки любят хороший ужин, хорошее вино и ликеры, хорошие машины. Они могут принять или отвергнуть любое предложение, от алкоголя до телесного контакта, если не считать хождения под руку.

– Странно, – усмехнулась Мерси. – И как вы находите таких джентльменов?

– Они подвергаются тщательной проверке.

– По слухам или по телефонам из соседних кабинетов?

– Эти женщины занимаются рекламой, расспрашивают потенциальных клиентов и спутниц. Приходится делать много предварительной работы.

– Сколько у вас девочек?

– Женщин много. Разных возрастов, культур, индивидуальностей. Но девочек, простите, нет.

– Я спросила – сколько?

– Около восьмидесяти.

Мерси задумалась. Восемьдесят Обри разъезжают по ночам в больших, бесшумных машинах, обслуживают скучающих богачей округа Ориндж по указке Горена Моладана, притворяющегося итальянцем посредника и сводника.

– Значит, вы были в гостиной клуба «Лидо-Бэй» во вторник вечером. В какое время?

– С девяти часов до двух. Мои служащие и компаньоны подтвердят это. Я назову вам их фамилии и адреса.

– Я сама раздобуду их. Мне нужны фамилии и адреса клиентов, которые пользовались услугами Обри Уиттакер.

– О, сержант Рейборн, этого я сделать не могу. В моем деле главное – конфиденциальность. Без нее я ничто.

Моладан откинулся назад и поднял руки, как человек, у которого вдруг не осталось выбора.

– Без конфиденциальности, сержант Рейборн...

– Даже с ней вы ничто. Всего-навсего притворяющийся итальянцем сводник с множеством богатых клиентов.

– Ошибаетесь. Я серб и горжусь этим. А теперь, сержант, я вызову своего адвоката. Вы завели этот разговор за пределы, допустимые в цивилизованном обществе.

– Слушай меня внимательно, болван. Мы знаем о тебе и дель Виджо. О тебе и помощнике пастора Спартасе. О тебе и Коллинзе, тренере из двухгодичного колледжа. О тебе и фармацевте, делающем для женщин дешевую виагру. О тебе и баскетболисте из Лагуны.

– Черт бы побрал вас, полицейских!

Моладан резко вскочил. Саморра тоже. Спортивная куртка соскользнула с него на сиденье стула, хотя Мерси не заметила движения его рук. Моладан злобно посмотрел на нее, потом на Саморру. Что-то в лице детектива заставило его задуматься.

– Сядь, трусишка, – сказала Мерси. – И не брызгай слюной на хорошую рубашку, чтобы не отдавать ее в химчистку.

Моладан опустился на стул. Его лицо покраснело, глаза гневно сверкали. Саморра тоже сел, куртка лежала у него на коленях.

Мерси подалась вперед и произнесла:

– Ты сейчас сделаешь вот что. Выведешь на компьютер фамилии клиентов Обри и отпечатаешь на принтере. В разговоре с ними я поясню, будто нашла их имена в записной книжке Обри. Знакомым из газет и с телевидения не проговорюсь, когда они спросят, чем убитая зарабатывала на жизнь. Никому не скажу ни слова об «Эпикур сервис». Ты лишишься на несколько недель клиентов Обри, потому что они испугаются. Но она мертва, так что ты все равно не сможешь направлять ее к клиентам. Когда у них снова разгорится аппетит, ты найдешь другую высокую, юную и падкую на все, что они могут предложить за свой деньги. Верно?

Моладан снова посмотрел на Саморру, затем на Мерси:

– Можно взглянуть на это дело и так.

– Философствовать будешь потом, подонок. Сейчас печатай.

Глава 6

Джеймс Джиллиам, директор экспертной службы, оставил на столе Мерси выразительную записку: «Срочно приходи, приведи Саморру». Это же сообщение было оставлено на автоответчике и в электронной почте. У невозмутимого Джиллиама появилось что-то очень важное.

Саморра, видимо, получил то же сообщение. По пути в лабораторию он сказал Мерси, что ему придется уйти пораньше. Джанин на утро назначена процедура, и нужно кое-что подготовить. Потом у него найдется время съездить в клуб «Лидо-Бэй», проверить показания Моладана.

– Надеюсь, все пройдет хорошо, – промолвила Мерси.

Не ахти как удачно, подумала она. Но Саморра говорил обо всем неопределенно и вынуждал произносить общие слова. Она только по вечно ходящим в управлении слухам узнала, какой диагноз поставлен Джанин: опухоль мозга. Саморра об этом молчал.

– Это эксперимент, – буркнул он.

Мерси ждала уточнения, но не получила. От этого слова у нее по спине прошли мурашки. Ее напарник всегда был необщительным, поэтому допытываться она не стала.

– Пол, если я чем-то могу помочь, скажи.

– Ничем.

Мерси хотелось рассказать ему, как Хесс сражался с раковой опухолью, хотя врачи говорили, что болезнь убьет его. Тогда – два года три месяца и двадцать четыре дня назад – она верила, что ее надежда и желание способны что-либо изменить. Теперь этой веры уже не было. Но Мерси считала, что все равно нужно надеяться и желать на всякий случай. Хотя в данном случае Полу и Джанин это не могло принести никакой пользы.

Они стали спускаться по лестнице. Мерси прислушивалась к тому, как стучат по ступенькам грубые башмаки Саморры, и сравнивала этот звук с мягким шелестом своих форменных ботинок. Она носила их с любой одеждой, кроме юбки, они были крепкими, удобными и замечательно выглядели. Возможно, знакомый номер два тоже был в форменных ботинках, подумала она.

В лестничный пролет задувал декабрьский ветер, и Мерси ощущала на лице холодный воздух. Голые, черные платаны перед зданием суда раскачивались. Мерси застегнула ветровку и сунула руки в карманы.

– Мне понравилось, как ты осадил Моладана, – сказала она, стремясь приободрить напарника, отвлечь его от тяжелых мыслей. – Не знаю, какое выражение лица было у тебя, когда он разъярился, но оно подействовало.

– Я думал о Джанин.

Что на это скажешь? Мерси представила, что Моладан мог увидеть в Саморре смуглого, стройного мужчину со злобным лицом, сбросившего куртку, чтобы было проще разделаться с ним. Саморру перевели в округ Ориндж несколько лет назад из управления полиции Санта-Аны. Там царили крутые нравы. Пол приехал в ореоле исходящей от него опасности – слухах о том, будто он избил сразу троих, о соревнованиях на «золотые перчатки» в Вестминстере, о вспыльчивости, которую лучше не испытывать на себе. Его отец в юности был чемпионом штата по боксу в среднем весе.

Когда Мерси только познакомилась с Полом, она подумала, что его приятные манеры и сдержанность напускные. Через некоторое время они стали казаться подлинными. Он был действительно спокойным, особенно не суетился, кое у кого это вызывало неловкость, но Мерси вполне устраивало. Открывая двери перед женщинами, Саморра делал это не демонстративно. Поэтому когда шериф Брайтон спросил, как она отнесется к тому, чтобы работать в паре с Саморрой, Мерси согласилась. Он был угрюмым, необщительным, но это лучше, чем склонность к браваде, как у некоторых полицейских. Поработав с Полом три месяца, Мерси знала его немногим лучше, чем при первой встрече. Знала, что у него есть превосходные нарядные костюмы, но их немного.

Однако эта загадочность была приятной. Мерси считала, что большинство людей более интересны, пока их секреты не раскрыты.

– Восточноевропейский акцент был удачным ходом, – усмехнулся Пол. – Это заставило его призадуматься.

Джиллиам впустил их в свой кабинет и закрыл дверь. Раньше такого не бывало. Обычно он водил их по лаборатории, показывал волосы и нити под микроскопом; карточки с отпечатками пальцев на проекционном фонаре; пули и гильзы; чертежи пулевых траекторий; пленки со снятым пороховым нагаром; манекены и модели для реконструкции пулевых попаданий; ножи и тупые орудия; и вскрытое тело, если они хотели его осмотреть. Джиллиаму хотелось, чтобы они видели все.

Директор экспертной службы в свежем белом халате сел за свой стол. Перед ним лежала закрытая папка, на лице застыло озабоченное выражение.

– Спасибо, что пришли, – произнес он. – Я расскажу о первых лабораторных результатах и о вскрытии здесь, в кабинете. После этого нужно будет обсудить одну проблему. Я думаю, что это проблема.

Мерси промолчала. Она впервые видела Джиллиама таким мрачным. Он всегда избегал встреч с ней взглядами, считая ее привлекательной, и ей потребовалось пять лет, чтобы это понять. Мерси не обращала на это внимания и относилась к Джиллиаму уважительно. Секреты ее не беспокоили – досаждали ей слова.

– Давайте начнем с трупа, – сказал директор.

Обри Уиттакер умерла от массивного коронарного повреждения вследствие огнестрельной раны. Пуля прошла через правый желудочек сердца, проделав отверстие диаметром в полтора дюйма на входе и дюйм и три четверти на выходе. Смерть наступила почти мгновенно, судя по отсутствию отека на входном и выходном отверстиях и низкому уровню гистамина в крови. Ударная сила пули была большой; Джиллиам сообщил, что от удара полопались капилляры в глазах убитой. По разрыву на платье, обожженной коже и внедрении в нее несгоревших частиц пороха Джиллиам сделал вывод, что выстрел был произведен в зоне один или зоне два – в соприкосновении или почти соприкосновении дула с телом. Ела она меньше чем за два часа до смерти: цыпленка и зеленый салат с кедровыми орехами и помидорами. Следов алкоголя, наркотиков, недавнего полового сношения, насильственного или добровольного, не обнаружено. Нет следов удушения, ударов или пыток. Никаких следов борьбы.

– Мы обнаружили четыре очень легкие ссадины, две почти прямо над лопатками, две посередине подмышечной впадины. Причиненных до или после смерти – определить не удалось. Разглядеть их удалось только в ультрафиолете.

Мерси попыталась представить эту сцену, потом написала в синей записной книжке: «Следы волочения».

– Теперь об оружии и патроне, – продолжил Джиллиам и раскрыл папку, чтобы зачитать отчет криминалиста. – Можете спросить о новых результатах Дейва Суитзера, но здесь суть того, что он обнаружил.

Гильза, которую нашла Линда Койнер, была от «кольта» сорок пятого калибра, разумеется, центрального боя. Эти данные отштампованы на гильзе. Были оставлены следы отражателя и выбрасывателя полуавтоматического пистолета.

– Дейв сделал особое примечание, – сказал Джиллиам, – что гильза не новая. Стреляная и набитая вновь по меньшей мере один раз. Имейте это в виду, когда будете готовить дело для прокуратуры.

– Мы думаем, пистолет был с глушителем, – произнес Пол.

– Дейв тоже так думает. В кожу внедрено мало несгоревших частиц пороха, их количество не соответствует разрыву кожи и шелка. Нагара тоже мало. И обтирание пули – это следы смазки вокруг раны – тоже слабее, чем должно быть при выстреле в упор. Он полагает, что причина этого – двух-трехдюймовый глушитель. Я уж не говорю о том, что никто из соседей не слышал выстрела крупнокалиберного пистолета. Отверстие в стекле двери соответствует пуле сорок пятого калибра. По выходному отверстию и прямому пулевому каналу Дейв определил, что пуля была в жесткой оболочке.

Мерси записала это, Джиллиам продолжил:

– Разумеется, мы не можем доказать, что пуля из этой гильзы убила женщину. Не можем доказать, что пуля из этой гильзы пробила стекло. Не можем доказать даже, что убившая женщину пуля прошла через это стекло. Пули у нас нет. Насколько я понимаю, она где-то в океане.

Сначала Мерси всерьез не задумывалась об этом, но теперь задалась вопросом, как достать со дна пулю. Отряд водолазов? Только если удастся получить траекторию. Какова глубина в полумиле или больше от берега, где пуля должна была упасть?

Она кляла себя за то, что не способна извлечь пулю из громадного Тихого океана.

Джиллиам посмотрел на Мерси с очень странным выражением, потом снова опустил взгляд на отчет криминалиста Неужели он всерьез думал, что она найдет способ достать эту пулю со дна? Что здесь происходит, черт возьми?

– Отпечатков пальцев или заметных аномалий на гильзе нет, – сообщил Джиллиам. – Поэтому перейдем к другим уликам.

Эксперты подвергли анализу ковровые волокна, обнаруженные на кухонном полу, которые взялись не из ковров в доме и в машине Обри Уиттакер: бежевого цвета, смесь полиэфирного волокна с нейлоном. Джиллиам сказал, что такие ковры производят на многих фабриках. Они сравнительно дешевые, и многие их покупают. Точнее он определит позднее, когда у них будет время сравнить образцы более тщательно.

Мерси подумала, что обычный бежевый ковер мог помочь в расследовании не больше, чем свидетель, видевший две руки, две ноги и голову.

Они анализировали шерстинки животных: две с пола кухни, две с обеденного стола, одну с кухонного. Джиллиам заявил, что никакими биологическими способами невозможно отличить козью шерстинку от собачьей, нужно исходить из того, что представляется верным. По его мнению, шерстинки принадлежали собаке, лошади или корове. Две были черными, две светло-коричневыми, две белыми. Каждая была длиной между одним и двумя сантиметрами.

– Найдите мне животное, и мы возьмем с него образцы.

Мерси записала: выяснить, любила ли Обри верховую езду и соприкасался ли кто-либо из ее знакомых с лошадьми, коровами или собаками.

Джиллиам перевернул страницу в папке и снова взглянул на Мерси:

– Мы нашли несколько нитей от женского платья после того, как раздели убитую, перед тем как сделать фото и рентгеновские снимки. Смесь черной шерсти с орлоном, явно не из ее платья. Наверное, из свитера или какой-нибудь верхней одежды – из шарфа или кашне, может быть, даже из шапочки или перчаток. Если нити не из ее вещей – значит, из одежды подозреваемого. Они длиной от двух до трех сантиметров.

Мерси отметила: «Весь шкаф, проверить химчистки».

– След ноги в кухне хороший, – произнес Джиллиам. – Не особенно сильно оттиснутый, но четкий. Можно разглядеть узор подошвы, трещины на каблуке. Размер одиннадцатый-двенадцатый. У покойной, кстати, был десятый женский размер. Если отыскать владельца этого ботинка, то мы докажем, что он был у нее в кухне. Мы искали ботинок по каталогам обувных фабрик, но пока ничего не нашли. Проблема в том, что узоры подошв меняются постоянно, а обувь носится годами. Десятилетиями, если редко ее надевать. И ее производят везде. Можно никогда не найти этого образца.

Джиллиам сказал, что узор подошвы и форма отпечатка указывают на рабочую обувь или обувь для улицы, рассчитанную на долгую носку. Потом он откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул.

– Перейдем к отпечаткам пальцев?

– Джеймс, в них и заключается наша проблема? – спросила Мерси.

Он задумался.

– В зависимости от того, как на это посмотреть.

– Ну что ж, давай посмотрим.

Джиллиам полистал страницы в папке, закрыл ее и заговорил:

– Эксперты отправили карточки с отпечатками пальцев по обычным каналам: АСОПОП, федеральная регистратура; ДКШ, регистратура штата. Отпечатки сняли с поверхностей в доме, с дверных ручек, выключателей, обеденного стола и прочего. Особое внимание было уделено столовым приборам, оставленным на столе, контейнерам из-под еды и грязной кухонной посуде. Мы отобрали все отпечатки покойной перед тем, как отправлять карточки. На это ушло много времени. Собственно, мы отправили еще не все. Нужно время, чтобы сравнить каждый со снятыми у жертвы.

Джиллиам посмотрел на обоих детективов и кивнул, словно отвечая на вопрос. Но Мерси и напарник молчали.

– Знаете, – сказал он, – мы обнаружили там отпечатки двух или трех человек. В сущности, двое могут оказаться одним человеком – отпечатки частичные, нечеткие, сомнительные. Их нельзя отправлять в регистратуры. Но другой оставил свои отпечатки повсюду. На столовых приборах, крышке стола, дверной ручке, кофейной чашке. И... ДКШ установила его личность. Там есть отпечатки пальцев всех людей из правоприменяющих органов, живых и мертвых. Эти принадлежат Майку Макнелли.

У Мерси заколотилось сердце.

– Койнер известно, – пояснил Джиллиам. – Но я должен доложить об этом Брайтону. В ближайшее время.

Саморра посмотрел на Мерси.

Она ответила ему взглядом и произнесла, обращаясь к директору экспертной службы:

– Дай мне сначала побеседовать с Майком.

Глава 7

Спэн, начальник группы нравов, сказал Мерси, что Майк позвонил и сообщил о болезни. И как будто удивился, что ей это неизвестно. В управлении все знали, что они почти неразлучны, большинство, подобно Спэну, предполагало большее. Молодые полицейские относились к ним как подобает – с уважением. Старшие взяли манеру спрашивать о свадебных колоколах. Все это казалось Мерси возмутительным вмешательством в ее личную жизнь, но она ничего не могла с этим поделать.

– Он наверняка дома, – услужливо подсказал Спэн.

Мерси поехала к Майку в каньон Модеска. Зимний день стал хмурым, ветреным, с северо-запада, клубясь, надвигались густые тучи. Мерси подумала, что они похожи на гневного Бога, собирающегося преподать ей какой-то урок. Предположительно буря должна была разразиться к полуночи. Мерси вела машину быстро, девятимиллиметровый пистолет лежал рядом с ней на сиденье, левой рукой она держала руль, правая была свободна для того, чтобы взять рацию или телефонную трубку.

Майк жил в маленьком доме на большом участке, места для собачьих будок за домом было много, соседи жили в отдалении. Каньон назвали в честь оперной звезды, построившей там летний домик в начале девятисотого года. Дом стоял в стороне от грунтовой дороги, его окружали громадные дубы, которые постоянно отбрасывали тень на участок. Отапливался дом до сих пор дровами. Выглядел он оригинально, но был еще более холодным, чем тот, где жила Мерси, и почти никогда не освещался солнцем. Ей он не нравился.

Три месяца назад Майк поселился в этом мрачном доме, соответствующем его преимущественно мрачному настроению, увлечению религией, постоянным разговорам о браке. Он признавался, что чувствует себя опустошенным, хочет ощутить Божий дух, мечтает о стабильности в жизни с женщиной, с Мерси.

Она с уважением относилась к его угрюмости и опустошенности, хотя не понимала их причин. Никто из дорогих ему людей не умирал. Родители, братья и сестры Майка были живы-здоровы. Напарника у него не убивали. Психопат не обводил его вокруг пальца. В жизни все шло превосходно: здоровый, привлекательный, со множеством друзей.

Мерси не верила в какие-то отвлеченные идеи. Она верила в то, что дает результат: Тим-младший = счастье; излишек виски = похмелье; ошибочное решение = дисфункциональная память и кошмары. Иногда ей казалось, что Майк ищет то, чего еще не готов найти.

Она остановила машину возле поленницы и увидела под навесом крыши новый штабель эвкалиптовых дров, покрытый сверху полиэтиленовой пленкой. Фургон с клетками для собак стоял возле дома. Собаки уже лаяли, когда она вышла из машины. Из трубы поднимался дым, его относило ветром к ветвям дубов.

Майк открыл дверь и Мерси поняла, что он пьян. Она уже раза три видела его пьяным, так что ошибки быть не могло. Пьянел он быстро.

– Я подумал, наверное, это ты, – промолвил Майк.

– Три мартини за обедом?

– Бутылка шотландского, которую кто-то подарил на день рождения. Крепкая штука.

Мерси вошла в знакомую обстановку. Плетеный ковер на исцарапанном собачьими когтями полу. Зеленые кушетки, стоящие под прямым углом, достаточно большие, чтобы на них спать. Паровые трубы с журналами, кофейными чашками, игрушками Дэнни. Домашний уж в стеклянном ящике возле окна. Застекленные дубовые шкафы с охотничьими ружьями у стены из сосен. И репродукции в рамках из журналов для любителей природы, которые выписывал Майк, – собаки, птицы, форель.

– Надо полагать, ты говорила с Джиллиамом, – произнес он.

– Да.

– Хочешь сообщить мне, что он обнаружил?

– Хочу, чтобы ты сказал мне.

– Я ожидал этого. Выпьешь?

Он показал ей стакан.

– Нет. Давай поговорим, Майк.?

Они сели на разные кушетки – традиционный знак размолвки между ними. Мерси предпочитала так, Майк, если не бывал разозлен, любил сидеть рядом. Она заметила на ткани кушетки шерстинки, очень похожие на те, которые описывал Джиллиам, – шерсть ищеек.

Майк подался вперед и поставил свой стакан на паровую трубу.

– Я был там во вторник вечером. Пришел около половины девятого, ушел в четверть одиннадцатого. В это время, кстати, она была еще жива.

Мерси слышала, как собаки лают в вольере, а на ветвях дубов каркают сойки.

– Начни сначала.

Майк вздохнул, взял стакан, отпил глоток и посмотрел на нее:

– Это была чисто рабочая встреча.

– Ты имеешь в виду свою работу или ее?

Майк свирепо взглянул на Мерси. Под мальчишеским вихром белокурых волос его глаза были маленькими, злобными.

– Не извращай моих слов.

– Я просто слушаю.

Он снова приложился к стакану.

– Я хотел побольше узнать об «Эпикур сервис». Договориться кое о чем с Обри. Мы намеревались дать ей для встречи с Моладаном микрофон.

– Ты ездил на ужин с пистолетом?

Майк кивнул. Мерси знала, что у него «кольт» сорок пятого калибра. Старослужащие полицейские любили это оружие за его предполагаемую убойную силу. Большинство молодых вооружались девятимиллиметровыми или «Магнумами-357», известными своей предполагаемой убойной силой. Начальная скорость их пули больше на триста футов в секунду, поэтому звук выстрела в отличие от «кольта» глушителями уменьшить нельзя. Майк, плохо разбиравшийся в технических вопросах и любивший прошлое, предпочитал более тяжелый пистолет.

– Где он был у тебя?

– На обычном месте.

– Что сказала Обри?

– Предложила повесить его на стул, но я отказался.

– О чем вы говорили?

– Как прятать микрофон, как играть роль, как заставить Горена Моладана проболтаться, о чем же еще?

– Кто такой Т.Т.?

Майк покраснел. Мерси видела это даже в тусклом свете лампы.

Он откинул со лба вихор.

– Я.

– Что это означает?

– Просто прозвище. У Обри было очень развито чувство юмора.

Мерси молчала, оказывая на него таким образом моральный нажим. Она чувствовала себя опустошенной, обманутой и ощущала приближение ярости.

– Темная Туча, – произнес наконец Майк. – Потому что я всегда серьезен и никогда не улыбаюсь.

– Ты отправил ей открытку. С надписью о дружбе.

– Мерси, это все, что между нами было. Дружба.

Майк допил то, что оставалось в стакане, потом встряхнул лед на дне и поднялся. Шел он неспешным шагом пьяного, с тупой самоуверенностью. Мерси бросила взгляд на стоявший возле кухни столик с телефоном, автоответчиком и блокнотом. Майк обычно вешал кобуру на стул возле него. Только когда его сын, Дэнни, бывал здесь – каждую вторую неделю по выходным – и когда он ложился спать, кобура с пистолетом висела на вешалке с внутренней стороны двери ванной комнаты. Сейчас она была на стуле.

Майк сел на прежнее место, очень бережно держа перед собой наполненный вновь стакан.

– Послушай, Мерси, что я видел в ней. Я видел юное существо, полное сил и жизни. Видел в ее занятии полное растрачивание себя попусту. Таково было мое мнение о ней, и она это знала. С первой нашей встречи. И Обри понимала, я прав. Я делал все возможное в разумных пределах, чтобы вырвать ее из этого мира. Ей требовался друг. Мужчина, который не будет расплачиваться и уходить. Требовался отец и брат. Друг. И я старался быть ей другом.

– Как?

Майк, раздувая ноздри, уставился на нее:

– Брал ее с собой несколько раз в церковь. Мы молились и говорили о выборе, о том, чем еще она могла бы заниматься. Проводили вместе время. Гуляли по пляжу. Ходили в парк. Просто... были. Это не столь уж трудно понять, так ведь? Двух людей, которым достаточно просто быть?

Мерси казалось, что ее кожа горит. Ей становилось трудно видеть. От злости ее поле зрения суживалось, цвета исчезали, и она словно бы смотрела на мир через ствол дробовика.

– Совсем не трудно. Майк, что ты находил в этом?

– Что значит – в этом?

– Яснее выразиться не могу.

Майк отпил глоток виски и поставил стакан.

– Обри мне нравилась. Я понимал ее неприятное положение. Она была милой, с хорошим чувством юмора, и все окружающие помыкали ею, начиная с родителей. Обри не видела их три года. Я чувствовал себя ее... защитником. Человеком, который может наставить ее на новый путь. Вот что я находил в этом, Мерси, я чувствовал себя добрым. Я не хотел от нее никакой платы. Я ничего для себя не искал. Только дарил ей вежливое отношение и уважение. Просто самую обычную любезность. Благодаря этому чувствовал себя... добрым. И нужным. Думаю, Обри нуждалась во мне.

– Она была влюблена в тебя?

Майк посмотрел на огонь в камине, в окно, потом опустил голову.

– Думаю, у нее зарождалось подобное чувство. Я понял это, когда увидел, как она старалась приготовить ужин. Раньше не понимал.

– Был ты влюблен в нее?

– Нет. Неужели ты не слышала, что я говорил?

– Не слышала, что ты не любил ее.

– Не играй со мной словами. У тебя это получается лучше, и пользоваться этим нечестно.

– Я спросила, был ли ты в нее влюблен.

– А я ответил – нет. Что тут непонятного?

Мерси почувствовала, как его гнев берет верх над ее гневом, уничтожает его, словно встречный огонь. И несколько секунд молчала, надеясь, что Майк остынет. Но по цвету его лица и нервозному взгляду поняла, что этого не происходит.

– Я влюблен в тебя, – сказал он.

Мерси никогда не слышала, чтобы эти слова произносились с такой злобой.

– О Господи, Майк! – промолвила она.

Мерси встала и подошла к камину, ощутив тепло. Старые половицы скрипели под ее ботинками. Порыв ветра засвистел в дубах, зашелестел пленкой на поленнице. Она пошла к кобуре, столику с телефоном, окну, выходящему на юг.

Никогда еще чувство и долг не смешивались у Мерси воедино, не тянули в разные стороны. С Хессом у нее не возникало разлада, бывали только разногласия. Тепло от камина и гнев Майка вызвали у Мерси боязнь замкнутого пространства и слабость. Пустота внутри сменилась сухим жаром.

Неужели она просто невероятно эгоистичная стерва, приносящая своим мужчинам либо смерть, либо страдание?

– Во многом причиной этому ты, – заявил Майк.

– Объясни, пожалуйста.

– Ты никогда... никогда не предлагаешь мне ничего.

Мерси посмотрела на Майка. Он говорил, держа стакан у рта.

– Не прикасаешься. Не целуешь. Не болтаешь. Не планируешь. Не мечтаешь. Не позволяешь мне чувствовать себя необходимым или хотя бы присутствующим. Не делаешь ничего.

– Да, это правда.

– И так что же мне остается делать?

– Влюбиться в другую женщину.

– Я же сказал тебе, что не был влюблен в нее! Не понимаешь?

Мерси наконец поняла. На это потребовалось несколько минут. Майк был прав. Он говорил правду. По крайней мере часть правды.

– Ты влюблялся в нее. И не знал, что делать, боялся того, к чему это может привести.

Майк повернулся к ней, теперь в его лице было что-то умоляющее, по-детски пылкое. И, пошатываясь, встал.

– Я ни разу не прикасался к ней с такой мыслью. Я пожимал ей руку. В тот вечер, уходя, обнял за плечи, но...

Мерси показалось, что ее сердце бросили с грузом за борт судна. Она подошла и взглянула на него:

– Но что, Майк? Ты никогда, никогда... Но дальше что? Какова последняя фраза?

– Я никогда не делал ничего такого. Держался так же, как ты.

– Но...

– Но мне нравилось ее общество.

– Нравилось.

– Очень. Я... я жаждал его. Мне нравилось, как Обри выглядела, двигалась, разговаривала, что говорила. Мне хотелось быть с ней. В одной комнате. С нею мне хотелось делать все то, что я хотел делать с тобой. Но я держал эти желания под контролем полностью, на сто процентов.

– Неужели?

– Да. И ты дура, если не веришь этому.

– Ты убил ее?

Майк, пошатываясь, обогнул кушетку, споткнулся, схватил Мерси за руку и отшвырнул в сторону. Она ударилась о стену, но устояла, прижав руки к сосновым бревнам.

– Да, – сказал Майк. – Купил глушитель. Поужинал с ней, потом застрелил ее. Арестуй меня.

Мерси снова посмотрела на столик с телефоном, и Майк заметил.

– Ты понимаешь, я шучу. Так ведь?

– Я подумаю об этом. А сейчас уезжаю.

Майк повысил голос, в нем звучали страх, стыд и еще невесть что.

– Мерси, извини меня за то, что сейчас сделал. Я сам не свой. Ты понимаешь, что я сам не свой. Понимаешь, правда?

– Да. Оставайся на месте.

И, пристально глядя на него, она пошла к двери.

Майк стоял как вкопанный, словно в изумлении, только теперь осознав, что сделал. По его красному лицу покатились крупные слезы, и уголки рта загнулись вниз, как у древнегреческой трагической маски.

– Мерси, прости меня. Я очень люблю тебя. Не уходи. Не исчезай и ты.

Она двинулась к машине быстрыми, мелкими шагами, потому что бежать означало бы выказать страх. В одной руке Мерси держала ключи, другую положила на рукоятку пистолета. Перед тем как сесть в машину, взглянула на заднее сиденье. Потом завела мощный мотор. Увидела Майка, появившегося в дверном проеме, затем в зеркале заднего обзора летящую веером грязь, когда «импала» с ревом рванула с места.

Мерси остановилась у магазина в Ориндже, чтобы купить бутерброд и дневные газеты. Ее руки все еще дрожали, когда она опускала монеты в прорези автоматов. Сердце колотилось часто, неровно и словно бы вхолостую. Во рту ощущался дурной привкус. Какой-то бродяга попросил у Мерси денег, и ей захотелось садануть его пистолетом.

Она позвонила в управление Саморре, ей требовалось поговорить с ним, но он все еще был в больнице.

Мерси снова села в машину, поехала в дальний угол почти пустой стоянки и там расплакалась. Дала себе ровно минуту, потом остановила слезы глубоким, прерывистым вздохом. «Трусливый гад, – подумала она. – У него не хватит мужества убить кого-либо».

И теперь она получила от него признание в убийстве. Пьяное, но все-таки признание. Его можно использовать для получения ордера на обыск и как улику в суде. Или просто допустить, что это было сказано в гневе, имело противоположный смысл.

Мерси понимала, что Майк не убивал Обри Уиттакер, однако, возможно, делал с ней почти все остальное.

Она вышла из машины, немного побродила и снова села за руль. Достала книжку с расписанием встреч и посмотрела, что ей предстоит до конца дня. Хотя любовник, возможно, изменял ей с проституткой, потом признался в ее убийстве, ее ждали кой-какие приятные дела.

Например, встреча с психиатром Сидом Боттсом – его имя Мерси нашла в записной книжке-календаре Обри Уиттакер – видимо, предпоследним человеком, видевшим ее живой. А в половине третьего – с наставником бессемейных христиан ньюпортской маранатской церкви Лансом Спартасом, одним из двух клиентов Обри, которые значились в федеральной регистратуре владельцев огнестрельного оружия. У него был автоматический сорокапятикалиберный «смит-вессон», купленный три месяца назад. В пять часов – с Бобом дель Виджо, владельцем строительной компании, политическим донором, клиентом Обри Уиттакер.

И еще бутерброд – кусок индейки с черным хлебом, лежавший на сиденье нетронутым. «Соберись с духом, женщина» Мерси позвонила в больницу, но Саморра только что ушел.

Убийство Обри Уиттакер освещалось на первых страницах местных газет – «Таймс», «Реджистер» и «Джорнал». Пока никто из репортеров не раскопал ничего неизвестного ей. Все три газеты называли Обри «профессиональной спутницей». Ни одна не упоминала «Эпикур сервис».

Мерси сложила газеты, бросила их на заднее сиденье и посмотрела в ветровое стекло на чернеющее небо.

Глава 8

Боттс оказался толстым, неряшливым, с клочковатой козлиной бородкой и румяными щеками. Его очки для чтения свисали на шнурке с шеи. Белая рубашка не выглядела ни чистой, ни глаженой. Вельветовый пиджак плотно облегал брюшко, но приподнимался над плечами. Рукопожатие его было сердечным. У Мерси возникло желание найти ближайшую кушетку, плюхнуться на нее и рассказать все о Майке Макнелли.

Здание это находилось в Санта-Ане, в дальнем от управления полиции конце города. Мерси шагнула из приемной, где не было медсестры, в консультационный кабинет: там были кушетка и кресло, письменный стол с настольной лампой, четыре книжные полки и два светильника. Окна задернуты шторами.

– Я читал сегодня газету, – сказал Боттс. – Очень огорчился, хоть вы и сообщили мне по телефону о ее гибели.

Психиатр сел за стол, Мерси выбрала кушетку. Он смотрел, как она достает синюю записную книжку.

– Я, как и говорил по телефону, не стану выдавать личных секретов Обри. Могу рассказать о ней только в общих чертах. Но если я в силах помочь вам найти убийцу, то постараюсь. Мне это кажется гуманным.

– Доктор, Обри Уиттакер была проституткой. Полагаю, вы знаете это.

– Да.

– Подозреваемых у нас пока нет. У меня есть копия ее маленькой черной записной книжки, там много фамилий и дат. Очень много. Одно лишь существование этой книжки может представлять мотив для убийства. Мне нужно сократить этот список, выйти на конкретного человека.

– Что вы хотите узнать?

– Виделась ли она с кем-либо, помимо официальных клиентов.

Боттс откашлялся и произнес:

– Да, виделась. Ни его фамилии, ни рода занятий не назвала мне. Но она познакомилась с кем-то недавно – примерно месяц назад – и надеялась на какие-то отношения с ним. Была даже... взволнована из-за него. Сказала, что они встретились в церкви. Я не знаю, в какой. Обри всякий раз ходила в новую, хотела найти такую, какая придется ей по душе. Вот такой она была в личной жизни, страстно искала то, с чем может быть счастлива. Пробовала все разное, подобно тому как меняла парики. Кстати, все они были белокурыми, что интересно.

Мерси пока не могла решить, интересно это или нет. Сделала запись: «Все белокурые для Боттса, но в шкафу были парики и других цветов».

– А чем ей не подходили другие церкви?

– Слишком ограниченные, личностные, любопытствующие, компанейские и недостаточно... религиозные. Обри желала справедливого, но сурового Бога. Хотела быть наказанной, потом спасенной. Считала, будто заслуживает того и другого.

Мерси задумалась о противоречиях Обри Уиттакер: продавать тело и искать душу; Бог прощающий и Бог гневный.

– Что еще вам известно о человеке из церкви?

Боттс положил локти на стол. Плечи пиджака приподнялись еще больше.

– Высокий. Сильный. Красивый. Вежливый. Честный. Неженатый. Она объяснила, что он не похож на всех мужчин, какие ей встречались.

– Где он живет?

– Обри не говорила.

– Прихожанин этой церкви?

– Скорее всего.

Мерси задумалась.

– Была она влюблена в него?

– Думаю, да.

– Опасалась за свою жизнь?

– Нет. Она не считала, будто находится в какой-то смертельной опасности.

– Какой вы поставили ей диагноз?

Боттс снова откашлялся.

– Депрессия.

– И что ей прописали?

– Ничего. Мы разговаривали о лекарственной терапии, ее плюсах и минусах. Обри решила не проходить этот курс.

– Решение было правильным?

– Полагаю, да. После первого часа нашей беседы я сказал ей, что у нее очень глубокие, не находящие выхода чувства к отцу. Она рассмеялась очевидности этого. Я – нет. Подробности той истории рассказывать вам не стану. Лишь добавлю, что для таких чувств были серьезные причины. Ни психозом, ни галлюцинациями Обри явно не страдала. Я обнаружил у нее склонность к мании величия и, возможно, к паранойе, склонность к депрессии. Она была расположена к самобичеванию, самоосуждению. Мне было ясно, что широкие сферы ее чувств остались невыраженными и неизученными, особенно гнев. Обри подавляла некоторые эмоции для самозащиты. Но по-моему, для своего возраста она была проницательной, самоуглубленной, психически здоровой. Я не считал, что ей нужны медикаменты. Ей была нужна медитация. Время, чтобы разобраться кое в чем. И новая работа, предпочтительно в другой части мира. Где угодно, только не здесь и не в Орегоне, где Обри росла. В Портленде.

Мерси записала: «Для Боттса Орегон, для Майка Айова».

– Доктор, какой она была? Если без научной терминологии?

Боттс улыбнулся:

– Непочтительной, настороженной, временами язвительной, склонной к самоуничижению, самоосуждению. Легко переходила от веселости к суровости. Кое к чему относилась с особой нежностью. К лошадям – хотя ездила верхом всего несколько раз. К хорошим мужчинам – хотя не встречала таких до этого нового знакомого. Мне было ясно, что Обри много думает о некоем идеальном мире, из которого чувствовала себя изгнанной. Сдерживала наиболее гнетущие, отрицательные чувства к мужчинам и к себе.

– А как Обри к себе относилась?

Боттс вздохнул:

– Главным образом ненавидела себя, сержант. Временами жалела.

Мерси задумалась о том, что жизненный путь может несколько искривиться, а потом кривизна заставляет тебя двигаться по кругу, как вывернутый руль машины. Беда в том, что двигаться приходится быстро, можно потерять управление и врезаться в грузовик. Грузовик с глушителем.

– Говорила она когда-нибудь о своем боссе?

– Нет, ни разу.

– О Горене Моладане?

– Нет.

– Насколько мне известно, клиенты у нее были не только направленные из конторы. В неблагоприятных обстоятельствах это может стать роковым.

– Похоже, сейчас все может стать роковым. Езда по скоростному шоссе, открывание двери на стук.

Мерси зачастую воспринимала подобные слова как профессиональное оскорбление, но эти пропустила мимо ушей.

– Доктор Боттс, Обри сама оплачивала ваши консультации?

– Да.

– И последний вопрос, доктор. За то время, когда вы общались с ней, на скольких мужчин она возлагала надежды, как на этого знакомого из церкви?

Боттс медленно, печально покачал головой:

– Только на него.

Ланс Спартас, помощник пастора ньюпортской маранатской церкви, настоял на встрече с Мерси вне храма. Она уловила в этом нечистую совесть: ведь номер его кредитной карточки обнаружили в записной книжке проститутки.

Спартас был высоким, темноволосым, красивым и улыбался так, словно попался на чем-то и знал, что от него хотят. Тридцати с лишним лет. Элегантно одетым, с большими часами, модной стрижкой. «Тот еще тип», – подумала Мерси. Он вызвал у нее что-то похожее на брезгливость.

Они сидели в баре небольшого дорогого ресторана на Прибрежном шоссе. Аквариум во всю стену позади стойки казался Мерси каким-то потусторонним миром: блестящие привидения непринужденно плавали среди камней и пузырей. Бар был почти пуст.

– Спасибо, что встретились со мной на стороне, – сказал Спартас. Его голос звучал обеспокоенно.

– Я понимаю.

– Собственно говоря, я почти не знал ее. Обри всего раз приходила в мою часовню. После богослужения вступила в мою группу «Бессемейные христиане». Это было полтора-два месяца назад. Больше я ее не видел.

«Нечистая совесть, – снова подумала Мерси, – готов помогать, угождать, лгать...»

Подошла официантка и улыбнулась Спартасу. Она называла его Ланс. Он ее – Шерри. Спросил, как она себя чувствует и когда придет помолиться с ним.

– Субботние вечера – это ужас какой-то, – вздохнула Шерри, всовывая пачку денег в пластиковый держатель на круглом подносе.

Она подала безалкогольный коктейль Спартасу, чашку кофе Мерси и, поскрипывая кроссовками, ушла с подносом.

– Бывали когда-нибудь дома у Обри?

– Нет. Я понятия не имею, где она жила.

– Виделись с ней вне церкви?

Спартас, плотно держа в губах соломинку, покачал головой. Бросил взгляд на Мерси, потом уставился на аквариум.

– В церковь Обри приходила одна?

– Да. После богослужения пошла к бессемейным. Представилась, сказала, что работает консультантом по организации сбыта, недавно приехала из Форт-Уорта, штат Техас. Выросла там. Добавила, что любит верховую езду, роликовые коньки, ходить в картинные галереи. Назвалась двадцатитрехлетней, но мне показалось, она младше. В газете написано, ей девятнадцать лет. Я не думал, что она такая юная. Меня удивило, что она работала профессиональной спутницей.

– В самом деле?

– Конечно.

Когда он бросил на Мерси быстрый взгляд, она заметила в его глазах виноватое выражение. Родную мать не смог бы обмануть, подумала она. И записала третий «родной» штат Обри Уиттакер.

– Что вы о ней думали?

Спартас некоторое время молчал, помешивая коктейль.

– Она была слегка отчужденной. Какой-то надменной. Словно бессемейные христиане чем-то ниже ее. Производила впечатление искушенной. Обладала острым языком. Высокая. Привлекательные лицо и фигура. Красивые черные волосы.

Мерси записала, что для Спартаса Обри была брюнеткой.

– Чего она хотела от этой группы?

Спартас кивнул:

– Я тоже задавался данным вопросом. Наверное, того же, что и все мы. Сообщества. Дружбы. Может, кого-нибудь, чтобы влюбиться. Но я не знаю. Обри как будто не особенно интересовалась нашей деятельностью или нашими членами. Правда, была она у нас всего однажды, словно приценивалась.

– Позже вы звонили ей?

Мерси почувствовала, что Спартас содрогнулся. Он вытер рот салфеткой.

– Нет. – И взглянул на нее. – Да. Да.

– Не хотите рассказать мне об этом?

– Я спрашивал, не поедет ли она с нами в выходные на лыжную прогулку в Биг-Бир. Она отказалась.

– Потом вы попросили ее о свидании.

Снова нервозная дрожь.

– Да.

– И когда она объяснила положение вещей, вы достали кредитную карточку.

Спартас глубоко вздохнул, посмотрев на Мерси со стыдом и страхом.

– Куда вы поехали?

– В отель «Четыре времени года».

– Пятнадцатого октября, в понедельник вечером.

– Кажется.

– А поточнее нельзя?

– Да, в тот вечер.

– Сколько заплатили?

– Тысячу за... нее. За номер триста пятьдесят. И еще пятьдесят за сыр и вино.

– Долго вы были с ней?

Спартас покачал втянутой в плечи головой:

– Пять минут.

Когда подошла официантка и спросила, как дела, Ланс выдавил жалкую улыбку:

– Все превосходно, Шерри. Спасибо.

Мерси посмотрела, как она возвращается к другим официанткам возле стойки бара.

– Хорошие это были пять минут?

– Оставьте, – промолвил он. – Да, конечно. Превосходные.

Мерси отхлебнула кофе, ощущая исходящие от Спартаса волны смущения.

– Потом еще приглашали ее?

– Нет. Только тогда. Это было... первый раз в жизни за деньги. – Он повернулся к Мерси. – В церкви об этом не станет известно, так ведь? Иначе вся моя жизнь пойдет псу под хвост.

– Если будете лгать мне, станет.

– Я с вами совершенно откровенен.

– Хорошо.

– Я места себе не находил от беспокойства с тех пор, как вы позвонили.

Он утер лоб влажной салфеткой, не сводя взгляда с аквариума.

– Покидая отель в тот вечер, были вы злы?

Спартас задумался. Покачал головой:

– Нет. Я удивлялся тому, что совершил это. На себя злился, да. На нее нет.

– Значит, о пистолете, купленном три месяца назад, не вспоминали?

Спартас снова повернулся к ней, его рот приоткрылся, глаза расширились.

– Пистолет лежит у меня под кроватью, клянусь Богом. Если хотите, покажу вам. Он все еще в коробке. Я ни разу не стрелял из него.

Мерси с минуту молчала, чтобы он прочувствовал бремя обвинения. Спартас заерзал.

Она подалась к нему:

– Очевидно, все было не совсем так, как вы сказали. Вы провели с ней пять минут, и не все получилось, как вам хотелось бы. Она отпустила язвительную шутку по этому поводу. Может быть, не только. Женщина таким образом больно задевает мужчину. После того, что сделала, она заслуживала смерти. Это вас так разъярило, что вы последовали за ней, став беднее на тысячу четыреста долларов, проследили наглую девчонку до дома. Все обдумали, вернулись через несколько недель и свели с ней счеты.

– Нет, клянусь Богом.

– Вы убили ее?

– Нет!

– Хотели убить?

– Нет. И в мыслях не было. Нет.

– Что скажете о пистолете?

– Приобрел для защиты дома, – ответил Спартас. – Летом на нашей улице была попытка вооруженного ограбления. Хозяин отпугнул пистолетом грабителей. Поэтому и я приобрел оружие.

Ланс Спартас казался Мерси рохлей, который скорее застрелит соседа или себя раньше, чем сможет навести пистолет на бандита. Иногда невезучий гражданин бывает столь же опасным, как преступник. Как никудышный водитель.

– В таком случае где вы находились во вторник вечером?

Спартас улыбнулся как человек, только что получивший помилование.

– На ужине с бессемейными христианами. Если нужно, могу это доказать. С семи часов до полуночи.

Мерси посмотрела на него. Он был не в ее вкусе, но довольно привлекательным – приличного вида, модно одетый, похожий на мальчишку-переростка, как большинство мужчин.

– Спартас, если у вас это случилось первый раз в жизни за деньги, то почему с ней?

Он опустил голову. Его лицо покраснело.

– Такой красивой женщины я никогда прежде не видел. Она была совершенной красавицей. И когда сказала, что могу получить ее за тысячу долларов и бутылку хорошего вина, я согласился.

– Получить ее?

– Она выразилась так.

– Обри сама сделала предложение?

– Да. Я думал, она какой-то консультант по сбыту. Не догадывался, что она профессионалка, пока не вынул кредитную карточку. Тогда мне было все равно. Господи, как бы хотелось вернуть все обратно, повести себя по-другому! Мне кажется, меня толкнул к этому сатана.

– Вы переживаете хоть немного за нее или только за себя?

Спартас как-то странно посмотрел на Мерси и прошептал:

– У меня такое ощущение, что если ее душа попала в ад, я к этому причастен. Я должен был как-то помочь ей.

Под эгоизмом, страхом, сознанием вины был виден порядочный человек. Или по крайней мере порядочный мальчик. С нечистой совестью и пленкой пота на лице.

Мерси встала и положила на стойку два доллара.

– Спасибо, Ланс, держите пистолет под кроватью, а болт в брюках. Вы не умеете обращаться ни с тем, ни с другим.

На стройплощадке Боб дель Виджо приветствовал Мерси рукопожатием и оценивающим взглядом. У него была лукавая улыбка, широкие плечи, черные, вьющиеся волосы. Лет сорока пяти, подумала она, высокий и сильный, с хорошей фигурой, которой он наверняка гордился. Джинсы, синяя рабочая рубашка, строительные ботинки.

Он повел Мерси в один из трейлеров, снял каску и жестом предложил ей сесть за стол, загроможденный чертежами и пепельницами. Налил кофе в пластиковую чашку; Мерси отказалась. Из окна она видела большие бетонные плиты, заливаемые дождем, бурые лужи на монтажных площадках.

Начала Мерси с главного – недавней плате «Эпикур сервису» по кредитной карточке дель Виджо.

– Да, платил я, – сказал он.

– Кто была та девочка?

– Она называла себя Гейл. Все они представляются только по именам. И все имена вымышленные. Я узнал ее по фотографии в газете. Там написано «Обри», фамилия вылетела из памяти. Похоже, это имя тоже вымышленное.

– Расскажите мне об этом.

– Почти нечего рассказывать. Я связался с «Эпикур сервис», девочка встретила меня в «Ритце». Через два часа ушла. Все как по нотам.

Дель Виджо оценивающе посмотрел на Мерси с другого конца стола. Отхлебнул кофе, взглянул в пыльное окно, потом снова на нее.

– Я много пожертвовал на прошлую предвыборную кампанию Брайтона. Принадлежу к его клубу «Золотой круг».

– Кого это волнует?

Он пожал плечами, ткань рабочей рубашки натянулась.

– Брайтона, надо полагать.

– Если полагаете, что несколько тысяч долларов в кассу избирательной кампании позволяют делать что угодно, то ошибаетесь.

– Я не это имел в виду. Речь о том, что я законопослушный человек, стараюсь играть по правилам, помогать хорошим людям. А Брайтон один из них – вот и все.

– Какие здесь правила, если заказываете в «Эпикур сервис» девочку.

Дель Виджо вздохнул:

– Послушайте, сержант, мне не следовало так поступать. Я попался. Вы можете разрушить мой брак, семью, значительную часть бизнеса. Прошу вас не делать этого. Не нужно, поскольку я не причинил девочке вреда. И не убивал ее во вторник вечером. Вы ведь приехали из-за этого убийства? Я... я сделал то, что сделал, дал девочке щедрые чаевые, и она ушла. Я купил шлюху. Я не убивал ее. Могу доказать свое алиби на то время.

Дель Виджо неотрывно смотрел Мерси в глаза.

– Вы впервые имели дело с ней?

– Да.

– Но не с «Эпикур сервис».

– Нет.

– Сколько раз вы туда обращались?

– Двадцать, тридцать.

– А когда этой конторы не было?

– Тогда в другие шел. Такая уж у меня натура.

– Вы женаты, двое детей учатся в средней школе.

Он кивнул и наклонился влево.

– Если покажете мне их фотографии, я вас сразу же арестую.

Дель Виджо принял прежнюю позу.

– Я прошу вас замять это дело, сержант. Наказания я не заслуживаю. Но тем не менее прошу. Я сделаю все, чтобы вам помочь. Скажите, в чем. Только не губите меня.

Его просьба казалась искренней. Мерси не уловила в ней никакого отчаяния. Дель Виджо привык к дружеским услугам.

– Это...

– Это что? Трагедия? Позор? Ужасное происшествие?

– Моя натура, – ответил он. – Она не нравится мне. Но переделать ее я не могу.

– У вас есть пистолет?

– Под кроватью лежит револьвер «смит-вессон». Я ни разу не стрелял из него.

Мерси несколько мгновений пристально смотрела на дель Виджо.

– Вечер вторника, – наконец промолвила она.

Дель Виджо вздохнул и покачал головой:

– Синди. Можете справиться у Горена Моладана.

– Почему не Гейл?

– Ее не было.

По пути в управление Мерси остановилась у химчистки «Морская раковина» и забрала одежду Обри: четыре платья, два костюма, трое джинсов, два свитера.

Служащий недоверчиво посмотрел на нее и произнес:

– Шестьдесят два пятьдесят, пожалуйста.

Глава 9

Брайтон распахнул перед Мерси дверь своего кабинета и закрыл, когда она вошла.

– Ну и погода, – сказал он.

Мерси услышала, как на улице хлещет дождь. Чтобы слышать это через толстые стены, снаружи должна была бушевать настоящая буря. Окна представляли собой узкие вертикальные прорези, сквозь них Мерси видела струи дождя. «На шесть часов раньше, – подумала она, – чем объявляли в прогнозе».

– Садись, пожалуйста, – предложил шериф, откинулся на спинку кресла и сплел пальцы за головой.

Брайтон был крупным человеком. Мерси казалось, что он похож на фермера: румяное лицо, жилистые руки, светлые, выцветшие глаза. Близился конец его срока пребывания в должности, и он снова говорил журналистам об отставке.

Он заявил о ней и в конце прошлого года, и позапрошлого. Репортеры постоянно спрашивали его, кто станет следующим шерифом. Мерси обратила внимание, что в этом году статьи стали порезче. Журналисты полагали, что пора бы уже Брайтону выдвигать преемника.

Мерси надеялась когда-нибудь стать шерифом, ведь у нее есть возможность продвижения по службе. Предстояла большая перетасовка – одних вверх, других вниз, третьих на обочину, а кого-то прочь со двора. Она уже давно планировала стать к сорока годам главой группы расследования убийств, к пятидесяти – отдела расследования преступлений против личности, к пятидесяти восьми быть избранной шерифом. Четырнадцать лет назад, когда Мерси только приняла присягу, это выглядело возможным, хотя и маловероятным.

Но положение вещей меняется. Тим Хесс, ее былой напарник, погиб при исполнении служебных обязанностей от руки убийцы, прозванного Вырывателем Кошельков. Мерси прикончила этого изверга и получила поощрение. Но детективы из управления знали правду: Хесс спас Мерси в последнюю минуту и был убит из ее пистолета. Сложно руководить группой – тем более всем шерифским управлением, – если тебя не уважают коллеги. Даже теперь, через два с лишним года, после тысячи молитв о прощении, Мерси Рейборн не всегда понимала, уважает она себя или нет.

Однако теперь у Мерси было нечто гораздо более важное, чем руководство отделом: сын. Красивый, умный, любимый, обладающий безграничными возможностями. Ее задача – дать ему реализовать их. Мерси не предвидела такой перемены в себе и не успела к ней подготовиться. Они лишь однажды занимались с Хессом любовью, когда она еще верила в силу своего желания, думала, будто она сумеет спасти его жизнь. Вместо этого они создали другую.

– Я слышал о Майке и той девице, – произнес Брайтон.

– Сэр, извините, если помешала Джиллиаму. Я хотела сначала поговорить с Майком. Выяснить, нет ли какого-то простого...

– Я не об этом, – махнул рукой шериф. – Здесь все в порядке. Я вызвал тебя, думая о том, что там, черт возьми, происходило.

– По-моему, он проникся чувствами к ней.

Собственный голос казался Мерси чужим. Он звучал странно – механически. «Проникся чувствами. Черт!» Словно она проводила пресс-конференцию.

– Уиттакер была одной из девочек, которых разрабатывала группа нравов, – продолжила Мерси. – Майк ее завербовал. Она пригласила его на ужин. Он приехал. Потом в тот же вечер ее убили.

Брайтон понял душевное состояние Мерси и промолвил:

– Не надо доносить на этого глупого сукина сына.

– Конечно. Благодарю вас, сэр.

Иногда Мерси ощущала себя совершенной простофилей, дурой, недотепой. Брайтон всегда доброжелательно относился к роману Майка и Мерси. Упоминал об этом. В управлении это много значило.

Шериф смотрел на нее, как фермер на пшеницу.

– Я позволю разойтись здесь этому слуху. Майк питает нежные чувства к шлюхе, ходит к ней в гости. Чем и объясняются все его отпечатки пальцев в ее доме. Ладно. Такое случается. В группе нравов чаще, чем следует. Моя официальная линия – предупредить Макнелли, но особой проблемы не создавать. Ты, Мерси, действуй со своей стороны. Я не могу поднимать шум из-за того, что Майк повел себя глупо. Извини.

– Понимаю, сэр. Я не ожидала ничего подобного.

– Когда все немного успокоится, примерно через месяц я уберу его из группы нравов. Он, кажется, превосходно ладит с собаками.

Брайтон улыбнулся и заявил, будто пригрозил Джиллиаму и Койнер смертной казнью, если об этом узнают журналисты. То же самое относится к ней. Мерси усмехнулась с горечью и отвела взгляд.

– Что удалось уже выяснить по поводу убийства Уиттакер?

– Его совершил кто-то из знакомых. Он постучал. В двери у нее глазок. Над крыльцом горел свет. Обри знала его, думала, ему можно доверять. Один выстрел в сердце из сорокапятикалиберного с глушителем, едва она открыла дверь. После этого человек пробыл в доме не меньше десяти минут. Оставил пачку денег в ее бумажнике. Насколько нам пока известно, не взял ничего. Это странно, сэр. Четко и хладнокровно, словно убийство заказное. У меня есть список клиентов Обри и перечень звонков на ее телефон. С ними у нас будет много работы. Мотив есть у всех, если она затевала шантаж.

Брайтон задумался.

– Имеются какие-нибудь отпечатки, кроме ее собственных и Майка?

Мерси рассказала о частичных отпечатках пальцев, которые нельзя отправить в ДКШ или АСОПОП. О надежде на то, что бюро по борьбе с наркотиками поможет установить принадлежность гильзы. О нитях, шерстинках и отпечатке ноги.

Брайтон слушал молча. Он не перебивал собеседников.

– А как Патти Бейли?

– Я едва ознакомилась с делом, сэр.

– Я не жду, что ты будешь лезть из кожи, пытаясь раскрыть его, – произнес шериф. – Я раздаю эти дела, чтобы расчистить архивы. Если раскроем хоть одно – замечательно.

– Понимаю.

– Бейли тоже была проституткой, – продолжил он. – Ты уже наверняка это выяснила. Помнится, она путалась с наркоторговцами. Знаешь, то был шестьдесят девятый год. Считается, что это время свободной любви, дешевых наркотиков и расклешенных брюк. Но амфетамин не раздавали даром. Героин тоже. А на Харбор-бульваре было много профессионалок, которые обслуживали мужчин, не получавших этого бесплатно. Участников всевозможных съездов, туристов.

– Как и теперь.

– Совершенно верно. – Брайтон повернулся в кресле и взглянул в одно из узких окон. – Времени с тех пор прошло достаточно. Мне тогда было сорок лет. Я был капитаном. А через два года мне предложили стать шерифом. Я уже тридцать лет на этой должности. А кажется, всего пятнадцать минут.

– Вы преуспели, сэр.

Он повернулся к Мерси:

– Пора подумать о том, чтобы отойти в сторону.

– Вы так говорите каждый год, сэр. По крайней мере последние годы.

Брайтон улыбнулся, но глаза его сузились.

– Существует такое мнение?

– Только у меня, – спокойно ответила Мерси. Даже в тридцать шесть лет ее привычка говорить непозволительные вещи не исчезла.

– Ценю твою откровенность, сержант. Продолжай в том же духе. Хотела бы ты видеть шерифом Нелсона Нила?

«Теперь будь осторожна», – подумала Мерси.

– Претенциозный. Не вдохновляет.

– Крейга Брага?

– Да.

– Мелвина Гландиса?

– То же самое, что Нелсон.

– А что скажешь об Уинсе Абелере из управления пожарной охраны? Он хочет стать шерифом. У него есть кой-какая поддержка среди рядовых сотрудников, он хорошо смотрится на телеэкране.

Мерси слышала выступление Абелера в теленовостях: будь он шерифом, то сократил бы расходы на избирательную кампанию и нанял больше полицейских, перевел бы некоторых заключенных в частные «тюрьмы», граждане стали бы его «клиентами», правоприменяющие органы – «рынком». Он заявил, что шерифским управлением нужно руководить, как любой корпорацией. Абелер был красивым, с хорошими зубами, превосходно одетым.

– По-моему, он говорит людям то, что они хотят слышать. Все желают сэкономить деньги. Всем хочется побольше полицейских.

– Ты все еще мечтаешь возглавить отдел расследования преступлений против личности?

– До этого еще, похоже, далеко.

– И кто-то должен будет руководить группой расследования убийств, когда Пералт выйдет в отставку. Это произойдет в начале будущего года.

– Мне бы хотелось руководить ею. Но для этого нужно пользоваться уважением. Мне тридцать шесть лет, я женщина. Мать. Произошла та история с Хессом. Мне необходимо... больше уважения.

Брайтон прислушался к шуму дождя и снова взглянул на нее:

– Ты пользуешься моим уважением. Сожалею о гибели твоего любовника.

– Не называйте его так.

– Хорошо. Я сожалею, что этот болван не проявил побольше сообразительности с той девицей. Теперь все мы будем страдать из-за его выходки.

– За такие слова спасибо.

– Это забудется. Если только не разнесется по всему управлению и об этом не пронюхают репортеры. – Брайтон, казалось, задумался о такой возможности, потом, встряхнув головой, отогнал эти мысли. – Послушай, завтра пятница. Не приезжай сюда. Сделай, что сможешь, по делу Бейли. Но, Рейборн, из кожи не лезь. Шестьдесят девятый год был тогда скверным и до сих пор скверный. Найди убийцу Обри Уиттакер. Вот кто мне нужен.

– Вы получите его, сэр. Это я обещаю.

Когда Мерси вернулась в отдел, Саморра сидел за своим столом. Его лицо было усталым, однако в глазах светилась надежда.

– Моладан действительно живет в клубе «Лидо-Бэй», – сказал он. – Подонки сплачиваются.

– Макнелли действительно ужинал в тот вечер у Обри. Они стали ближайшими друзьями.

Саморра посмотрел на нее, покачивая головой. На воротничке его белой рубашки была губная помада.

– Как Джанин? – спросила Мерси.

– Процедура назначена на завтра. Начнется в шесть утра.

– Пол, я прочту молитву.

– Не исключено, что это поможет.

«Молитва или эксперимент?» – подумала Мерси. Но если Пол не хочет говорить, она не станет приставать к нему с расспросами.

Мерси села и взглянула на список клиентов Обри, полученный от Моладана. Еще фамилии для проверки Гэри Брайсу, подумала она. Поискала записки от Койнер или О'Брайена в надежде, что в ДКШ или АСОПОП установили принадлежность одного из отпечатков. Было бы приятно знать, что в доме Обри Уиттакер находился еще кто-то, кроме ее не внушающего доверия любовника. Любовник... Мерси терпеть не могла это слово. «Бывший любовник» звучало еще более нелепо. Кто он, черт возьми? Бывший некто. Но записки не было.

– Я хочу еще раз побывать в доме Уиттакер, – произнесла она. – Проверить одежду из шкафов и из химчистки, не из нее ли те нити, которые обнаружил Джиллиам.

– Я поеду с тобой.

Мерси обрадовалась этому. Она считала, что напарники действуют успешнее, чем одиночки. Две пары глаз, два ума. Два пистолета, если до того дойдет.

Но кроме того, ей была ненавистна мысль об одиночестве, особенно в чужом доме. С тех пор как Вырыватель Кошельков одурачил ее. В конце концов Мерси лишила его жизни, но он лишил ее мужества. Она постоянно ощущала страх, бурлящее беспокойство, способное почти мгновенно обернуться паникой. Паника вызвала холод в костях, тяжесть в мышцах, туман в глазах, делала Мерси медлительной и беспомощной.

Она постеснялась бы признаться кому-нибудь о том, что вызывает у нее страх: темные дома, лифты, автостоянки. Машины ночью или рано утром. Ванные комнаты. Пользование туалетом. Вентиляторы в туалетах, которые включаются, когда зажигаешь свет. Душевые. Ходьба из спальни в комнату Тима поздно ночью. Обратный путь. Океан. Деревья без листвы. Все, что Мерси делала или собиралась делать одна, вызывало чувство одиночества.

Против страха у нее были средства: освещение во дворе; проверка машины перед тем, как в нее садиться; пистолеты, надежно спрятанные в каждой комнате, пристегнутые к лодыжке и лежащие под сиденьями служебной «импалы» и ее собственного «транс-ам»; патрульные машины по ночам в ее районе; установленная в старом доме дорогая система сигнализации; тренировки на стрельбище.

Отчасти присутствие в доме отца.

Отчасти встречи с Майком.

Средством были сборища после работы раз в месяц по четвергам.

Но ни одно из них не избавляло от страха. Он все равно таился внутри, готовый заявить о себе, словно желудочный вирус, подцепленный в какой-то экзотической стране. Собственно, даже хуже. Он скорее напоминал замерзающую реку, уносящую, покрывающую льдом, влекущую навеки в такой мрак и холод, где невозможно даже дышать.

Мерси позвонила Рэю Торнтону в Эрроухед. В отделе кадров нашли номер его телефона. Торнтон сказал, что поговорит с ней завтра, если она хочет, объяснил, как ехать, посоветовал захватить цепи противоскольжения. Снег там уже образовал двухфутовый покров и продолжал идти.

Кроме того, он попросил привезти папку с делом, чтобы пробудить воспоминания в «старой, усталой голове».

Потом Мерси позвонила отцу и сообщила, что домой вернется поздно.

– Клуб НСШ?

– Да.

Клуб необщительных сотрудников шерифа – как окрестил его О'Брайен, мастер на хорошие названия, – собирался каждый второй четверг месяца в семь часов в ресторане «Канкун».

– Не пускай на дождь Тима. Я соскучилась по вас.

– А мы по тебе. На дорогах сейчас хаос. Будь осторожна.

Глава 10

Из-за дождя в низких местах на шоссе образовались огромные лужи, машины скользили, сталкивались. Мерси почти ничего не видела в ветровое стекло, хотя стеклоочистители работали вовсю и стеклообогреватель был включен на полную мощность. Дождь барабанил по металлическому листу в трех дюймах над головой. Дорога от шерифского управления до дома Обри Уиттакер в Сан-Клементе заняла больше часа. Саморра выехал после Мерси, но прибыл раньше ее.

Он находился уже в гостиной, по-прежнему в черном плаще, смотрел, как буря разгулялась в океане. Мерси увидела розовый, трепещущий зигзаг молнии в темной воде. Включила несколько светильников, в одной руке она держала взятую из химчистки одежду Обри, вешалки врезались ей в пальцы.

– Так, – сказала она, – вещь из смеси черной шерсти с орлоном, возможно, свитер, вязаная шапочка, перчатки или кашне.

– Я займусь кухней, – произнес Саморра. – Она беспокоила меня.

Кухней так кухней. Мерси зажгла свет в спальне, положила привезенную из химчистки одежду на кровать, открыла зеркальную дверь шкафа и повесила чистую одежду в одной стороне. После чего начала снимать в другой по три-четыре вешалки и складывать их на кровать.

Мерси, неважный оценщик дорогой одежды, на первых двадцати вешалках насчитала примерно несколько тысяч долларов – там были платья от модельеров, о которых она только слышала краем уха. На элегантном платье из красной кожи с золотыми пряжками на ремешках сохранился ценник – 1700 долларов.

У Мерси самым дорогим было платье за 335 долларов, купленное чуть более двух лет назад. Длинное, черное, простое, всего лишь однажды надеванное.

От одежды пахло духами. После платьев пошли юбки, затем блузки, затем более небрежные наряды. По другую сторону были пальто, жакеты, брюки, несколько откровенно соблазнительных кожаных и виниловых вещей. Мерси не представляла, как их надевают. Мерси пыталась вообразить себя в такой одежде, но не могла.

«Ты не прикасаешься. Не целуешь. Не мечтаешь».

Испуганная, бесполая корова, подумала она. Но ведь это не самое худшее, кем можно быть? А вдруг она возглавит группу расследования убийств к сорока годам?

У Мерси возникло желание примерить кой-какие вещи Обри, посмотреть, как они выглядят, но она подавила его, сочтя глупым.

Сложенные свитеры лежали с левой стороны верхней полки. Черный кашемир, черный хлопок, черная ангора. Черной шерсти не было. На правой стороне полки Мерси обнаружила несколько вязаных шапочек и беретов, две пары вязаных перчаток, три кашне. Шерсти было много, но черными были только перчатки. И, судя по этикеткам, без орлона.

Потом она осмотрела взятые из химчистки вещи. Ничего совпадающего с тем, что обнаружили в лаборатории.

Мерси обыскала корзину с приготовленными для стирки вещами в углу: много белья и одежды, но ничего шерстяного. Обратила внимание на туфли и сапоги, сандалии и шлепанцы, коробку на двести сорок презервативов возле высоких кожаных сапог. Ну и способ зарабатывать на жизнь, подумала Мерси. И подсчитала, что Обри за год провела, видимо, больше времени в половых сношениях, чем она за всю жизнь. Почему-то ей это было неприятно.

«Ты не планируешь. Не мечтаешь. Не делаешь ничего».

В шкафу в противоположной части комнаты оказалось больше белья, чем, как представлялось Мерси, у кого-либо из женщин. Там было все, что только могло прийти на ум.

Под лайковыми трусиками в верхнем ящике она обнаружила пачку вскрытых конвертов, в основном с поздравительными открытками. Мерси села в кресло и включила стоящий рядом торшер. На разноцветных конвертах обратного адреса не было. Взглянула на почтовые штемпели – Санта-Ана. Адрес написан мелким, аккуратным почерком, при виде которого у нее часто забилось сердце. Мерси разложила конверты в хронологическом порядке и начала с первого.

Синий конверт в тон синей открытке с изображением птицы.

Пари там. Нелегко, но оно того стоит.

Доброжелатель.

Зеленый конверт в тон зеленой открытке с изображением кита.

Иногда труднее всего делать то, что правильно.

Доброжелатель.

Красный конверт в тон красной открытке с изображением сосны.

Сердце лучше всего исцеляет природа.

Доброжелатель и поклонник.

Все надписи были сделаны аккуратным почерком сержанта Майка Макнелли, хорошо знакомым ей.

Она написала бы ему в открытке:

Мое трепещущее сердце говорит: пошел вон, неверная тварь, жри дерьмо и сдохни.

Мерси Рейборн.

Белый конверт в тон белой открытке с изображением кактуса.

Горжусь тем, что ты сделала сегодня. Спасибо.

М.М.

Желтый конверт в тон желтой открытке с изображением шмеля.

Не могу передать, сколь высокого о тебе мнения.

Не столь уж тайный обожатель.

– Меня может вырвать, – прошептала Мерси, ни к кому не обращаясь.

Услышала, как закрылся шкафчик на кухне. Пол пытался разобраться в борьбе между живым мужчиной и мертвой женщиной, лежавшей в десяти футах.

Она положила на место открытки и обнаружила в том же ящике под спортивными майками другую стопку конвертов стандартного размера, белых. С тем же штемпелем, без обратного адреса. Адрес напечатан на компьютерном принтере или на хорошей пишущей машинке, с двумя интервалами, обычным шрифтом.

11 ноября

Дорогая Обри!

Хочу сказать тебе, что ты поступила правильно. Моладан должен пойти под суд, а ты – помочь мне уличить его. Наверное, тебе сейчас так не кажется, но ты поступила ПРАВИЛЬНО. Когда мы позаботимся о нем, нам будет легче позаботиться о ТЕБЕ.

Будь осторожна,

Майк.

* * *

17 ноября

Дорогая Обри!

Странно писать письмо тому, кого я почти не знаю. Оно будет первым. Я не собираюсь твердить одно и то же, но хочу, чтобы ты знала, как я ГОРЖУСЬ тобой и тем, что ты делаешь. Иногда, находясь рядом с людьми, я ощущаю, что им уготовано какое-то счастье. Я чувствую, что они выпутаются из своих бед и воспрянут, станут значительными, как им предначертано судьбой. Я вижу это в ТЕБЕ. И рад играть в этом некую маленькую роль. Просто наблюдать это – уже удовольствие. Когда все будет окончено, я помогу тебе придумать план. Я очень хочу, чтобы ты избавилась от своих цепей. Мечтаю видеть, как ты ВЗЛЕТИШЬ к солнцу и станешь невидимой в его свете.

Всего наилучшего,

Майк.

Мерси потрясла головой и бросила первые два письма на пол.

28 ноября

Дорогая Обри!

Я прекрасно поужинал по случаю Дня благодарения и произнес молитву перед едой. Возблагодарил Господа за все благодеяния в этом мире, за эту жизнь вокруг нас, за щедрость и доброту. Возблагодарил Его за таких людей, как ты. Надеюсь, ты делала нечто такое, что приблизит тебя к Богу. Жаль, что ты не могла быть с нами. Хотя не представляю, что подумала бы об этом моя невеста!

Некоторые вещи трудно объяснить!

Искренне желаю всего наилучшего,

Майк.

3 декабря

Дорогая Обри!

Должен сказать, то, что ты говорила вчера, меня ОЧЕНЬ обеспокоило. Одно дело слегка пошучивать о моей невесте и о том, что она должна или не должна для меня делать. Но та фраза о раскрытии «моих отношений с проституткой» людям, с которыми я работаю, оказалась очень неудачной. НАДЕЮСЬ, ты просто шутила. У тебя острый язык и блестящий ум, юная леди, поэтому я толкую сомнение в пользу ответной стороны. Но кое-чего касаться следует с осторожностью. Я горжусь своими отношениями с тобой – потому что горжусь тобой, – но их могут превратно понять наши сотрудники, тем более моя невеста. В общем, я не собираюсь СЛИШКОМ ОСТРО реагировать на твои слова. Просто хочу, чтобы ты знала, для меня все отношения – наши и другие – святы. Не шути с этим.

Неизменно твой друг,

ТТ.

Мерси перечла это письмо. Подумала: «Я не хочу быть слишком ПОДОЗРИТЕЛЬНОЙ, но не говорила ли эта ШЛЮХА о шантаже?»

8 декабря

Дорогая Обри!

Очень сожалею, что вспылил во время разговора по телефону, но когда ты сказала о «плате за то, что получаю», я вышел из себя. Я думал, то, что я получал, предлагалось бесплатно. И дорожил каждой минутой этого. Знаешь, нельзя брать с людей деньги за ВСЕ.

И пожалуйста, не шути больше о моей невесте и о людях, с которыми я работаю. Если бы я каким-то образом использовал тебя, то сам предложил бы «плату», чтобы все было по справедливости, но, честно говоря, не вижу этого. Что я от тебя получал? Что мог получать? Нам нужно поговорить. Вскоре я позвоню. Знаешь, я скучаю по тебе так, как не скучал ни по ком. И с большим НЕТЕРПЕНИЕМ жду ужина у тебя дома.

Твой поклонник,

Майк.

«Ты скучал по ней, боялся ее, а она дергала тебя за цепь. А три дня назад, – подумала Мерси, – после приготовленного для тебя ужина она оказалась мертва».

Мерси захотелось принять обжигающий душ с моющим средством для плит и проволочной щеткой. Казалось, серьезность, наивность и колоссальная глупость Майка превратились в деготь, и ее искупали в нем.

Средства, мотив и возможность, рассуждала она. Три классических условия для убийства, и у Майка были все.

Мерси собрала письма и положила обратно. В том же ящике, в задней части, она нашла видеокассету без надписи. И содрогнулась при мысли, что может быть записано на пленке, принадлежавшей Обри Уиттакер.

Она взяла ее и направилась к Саморре.

Пол сидел, скрестив ноги, на кухонном полу, смотрел на открытые ящики и шкафчик. Он был уже без плаща. Поставил локти на колени, подпер кулаками голову и не шевельнулся, когда вошла Мерси. Прямо перед ним лежал комочек пыли.

– Почему два нижних ящика? – негромко спросил он. – Почему шкафчик под раковиной? На кухне происходит какая-то борьба, пока не известно, между кем, но на кухонном столе полный порядок. Верхние ящики не открыты. Тостер, перечница и кухонная утварь не тронуты. Кухонный телевизор не свален. Надписи и рисунки, прикрепленные к холодильнику магнитами, на месте. Но шурупы на дверной ручке шкафчика выдернуты. Металлический полоз ящика согнут так сильно, что ящик не закрывается. Тут нужна немалая сила. Борьба велась не на шутку.

– Они быстро повалились на пол, и борьба шла там, – высказала предположение Мерси.

Саморра пожал плечами:

– Я тоже думал так, но не могу этого представить. Двое взрослых людей. Не дети. Не змеи.

Мерси попыталась вообразить эту сцену, но у нее тоже не получалось. Хесс учил ее воображать происходившее. У нее это выходило пока неважно.

Она снова сказала очевидное:

– Эксперты, должно быть, все засыпали порошком.

– Ручку, ящики – да. Они начисто протерты.

– Нет, я имею в виду все, что ниже крышки шкафчика. Боролись двое, как мог победитель вспомнить все, чего касался? Краска здесь хорошая. Пол гладкий. Поверхности превосходные. Отпечатки пальцев должны сохраниться.

Саморра молча покивал. Посмотрел на Мерси, потом на комочек пыли перед ним.

– Этого они не сделали. Койнер и О'Брайен работали тщательно, но не повсюду. Я ничего не видел в заключении о ящиках, которые оставались закрытыми, днище холодильника, мусорном ящике, посудомоечной машине, поле. Взгляни на все хорошие поверхности, которые не обследовались.

Мерси посмотрела. Некоторые покрыты порошком. Другие там, где снимались отпечатки, помечены биркой. Кое-какие нет.

– Даже лучшие эксперты что-нибудь упускают, – заметила Мерси.

Она попросила Койнер и О'Брайена, потому что они были лучшими в управлении. Ее людьми. Она бы доверила им собственную жизнь.

– Я их не осуждаю, – промолвил Саморра. – Этот комочек пыли – все, что я выгреб из углов, из-под холодильника, мусорного бака и посудомоечной машины. Джиллиама от этого избавлю. Невооруженным глазом я рассмотрел несколько нитей из одежды, непохожих на остальные. Видимо, многомесячной давности. Но если здесь шла борьба, что-либо должно было оторваться. Проверить стоит.

Саморра встал и загнал авторучкой комок пыли в пластиковый пакет. Взглянул на него, затем на Мерси.

– Меня просто поражает, как много веры мы способны вкладывать в малейшие шансы. Видимо, это просто надежда. Надежда на лучшее, растягиваемая до предела. Пока она не становится тонкой, как волос.

– А потом пытаемся идти по ней. Через Большой каньон.

– Да, и обратно. Что нашла в спальне?

Мерси показала кассету:

– Давай просмотрим.

Мерси вставила кассету в видеомагнитофон на большом телевизоре в гостиной и села на один из черных кожаных диванов. Саморра устроился на другом. Экран замерцал серым, затем загорелся яркими цветами.

Обри Уиттакер, идущая вечером по пляжу. Мужской голос называет дату, время и место.

Обри Уиттакер, катающаяся на коньках в парке. Опять тот же мужской голос.

Обри Уиттакер, сидящая там, где теперь сидит Саморра, рассказывающая, как первый раз ездила верхом. Смех того же мужчины.

На большинстве кадров – лицо Обри крупным планом. Мерси поразилась, какой красивой была эта женщина. С белой кожей, алыми губами, изящной грацией, выразительными глазами. План все укрупнялся. Ближе, ближе, потом изображение расплылось.

«Ну, и зачем мы делаем это снова?» – спросила Обри снимавшего.

«Чтобы ты видела, как красива, – ответил тот, – когда бываешь сама собой».

«И я должна просматривать эту пленку всякий раз, когда мне захочется покончить с собой?»

«Да».

Смех.

Конец видеозаписи. Серая бесконечность.

Несколько секунд детективы молчали. Мерси посмотрела на черные небо и воду, услышала, как все еще с силой хлещет дождь, увидела мигающий крохотный огонек маленького судна, идущего с юга на север.

– Это голос Макнелли, так ведь? – спросил Саморра.

– Да.

То, о чем он заговорил после этого, удивило Мерси.

– У нее большая опухоль в мозгу. Никто не знает, почему она появилась. И как долго находится там. Глиобластома. Она величиной с лимон. В четвертой стадии, значит, растет быстро. Эта опухоль является на сто процентов раковой. Нам сообщили, сколько Джанин проживет. Четырнадцать месяцев, если опухоль оперировать, лечить химиотерапией и облучением. Если нет – шесть. Жизнь можно продлить на восемь месяцев, но это будут месяцы адских мучений.

Саморра смотрел на бурю за окном.

– Но у врачей есть новый экспериментальный метод. Они называют его «новый протокол». Это комбинация радиоактивных микрокапсул и химикалий, которые введут в опухоль. Предполагается, что опухоль будет ими убита. Врачи точно знают, какой вред может причинить каждая микрокапсула, и введут их так, чтобы они не разрушали здоровые мозговые клетки. Это наша надежда. Опять надежда, на сей раз растянутая до размера радиоактивной гранулы. Знаешь, что я думаю?

– Скажи.

– Эксперимент окажется удачным. И знаешь, что еще?

– Говори.

– Джанин тоже так думает.

Мерси увидела, что лодочный огонек исчез, и опечалилась, будто буря вообще уничтожила свет. Она загадала: если огонек появится снова, значит, с Джанин произойдет чудо. Через полминуты огонек появился.

– И я так думаю.

– Спасибо. Завтра я весь день буду в больнице. Очевидно, и послезавтра.

– Я буду молиться. Можно мне приехать?

– Посмотрим, как пойдут дела.

Мерси встала, перемотала пленку и вынула кассету. Ноги были тяжелыми, словно она провела несколько часов в спортзале. Подумала о Тиме-младшем и почувствовала, что никогда так не тосковала по нему, не хотела так сильно его видеть. Тим. Отец. Мужчины. Улыбка, смех, стакан вина. Потом в постель, до тех пор, пока эта отвратительная буря не утихнет.

Но нет, сегодня у нее ежемесячное сборище, она сама подала идею, чтобы иметь вокруг себя верную армию – или затем, чтобы избавляться от одиночества, от которого временами страдала? Обязательство есть обязательство.

В голосе Саморры появилась какая-то новая нотка.

– У Майка возникли проблемы.

– И они обостряются с каждой минутой. Вчера он заявил мне, будто убил ее. И что не убивал.

– И где же правда?

– Не убивал. Майк Макнелли не способен на такое.

Саморра посмотрел на Мерси. Взгляд был острым, проницательным.

– Не исключено, ты и не знаешь, на что он способен.

– Мне это понятно.

– Может, есть смысл мне поговорить с ним?

– Пока не надо.

– Следует произвести выстрел из его пистолета и попросить лабораторию дать заключение.

– Я тоже об этом думала.

– Давай я побеседую с ним. Возьму у него пистолет. Это не проблема.

У Мерси не было времени продумать этот вариант сейчас, поэтому она сказала то, что считала верным. Надеялась, что это было верным. Надеждой, теперь растянутой до убеждения.

– Нет. Пока не надо. Если понадобится, пистолет я возьму сама. Пол, он не мог убить ее. Я это знаю.

– Люди постоянно обманываются. Вспомни, что случилось с Обри.

Глава 11

Мерси добежала до «Канкуна», прикрывая газетой голову от дождя, но когда вошла внутрь, ее волосы и плечи были мокрыми. Свою группу она нашла в глубине зала, в обычной большой кабине под листьями искусственной пальмы.

Клуб необщительных сотрудников шерифа всегда был заботой Мерси. Она приглашала, кого хотела, не допускала остальных, была «хозяйкой» и распорядительницей, следила, чтобы счет был оплачен, а официантка получила чаевые. То была своекорыстная затея, признавала она, создание сети – это слово она давно не любила.

Мерси достаточно хорошо разбиралась в политике управления и знала: чтобы продвинуться, нужно вести игру, поэтому клуб НСШ представлял собой подобранную команду, которая в будущем станет руководить управлением.

Два жестких правила приема заключались только в том, что люди должны нравиться ей, а она им, и они должны хорошо знать свое дело. Все остальное не имело значения. Сначала клуб состоял из Айка Сумича, Линды Койнер и молодого полицейского Джо Кэсика. Потом в него вошли Эван О'Брайен и молодой детектив из группы расследования краж и взломов Эд Мендес. Кати Хьюлет явилась желанным добавлением, хотя была приманкой для некоторых нежелательных мужчин, узнавших о клубе из бесконечных сплетен. Мерси не хотела бессемейных, потому не включала в него Майка. После двух собраний ей пришлось добавить нескольких старослужащих: Джиллиама, Стью Вэггонера из группы расследования мошенничеств и Рэя Данбара. Мерси даже спрашивала некоторых полицейских, смогут ли они приезжать. Двум из троих она дала понять, что они желанны, третьему нет.

В этот вечер, когда нервы Мерси были истерзаны заигрыванием Майка с дорогой проституткой, ей хотелось вернуться домой, к Мужчинам. Но было совершенно ясно, что если уж начала дело, то его нужно доводить до конца.

В кабине Мерси села рядом с Кати Хьюлет. Людей собралось немного: Джо Кэсик, Эван О'Брайен, Линда Койнер.

Темой разговора была природа и новые платные автомобильные дороги, протянувшиеся на тридцать с лишним миль через незаселенные холмы на юге округа. Автомобилисты убили там двух кугуаров, дюжину оленей, восемь лесных кошек, множество зайцев и белок. Кэсик, сторонник защиты окружающей среды, спортсмен, любитель птиц и фотограф, рассуждал о плане агентства платных дорог построить под ними коридоры для передвижения оленей и больших кошек.

– Идея была хорошей, – говорил он, когда Мерси кивком заказала официантке свое обычное шотландское виски с водой. – Но беда в том, что олени боятся этих треклятых коридоров. Это просто туннели под шоссе, над ними проносятся с ревом тысячи машин. Поэтому бюрократы стараются заманить оленей в туннели вкусной едой. Люцерной. Но им невдомек, что люцерна ядовита для оленей, поэтому те, которых не сбивают машины, травятся в этих коридорах. Мы откармливаем грифов, и только. Я вижу этих жирных птиц повсюду в своих прогулках.

– Оленина очень вкусна, – заметил О'Брайен. – Могли бы отдавать мясо оленей бедным. Выдать им пропуска для хождения по туннелям. Бесплатная пища.

– Вот-вот, – сказала Койнер. – И все равно за проезд до Грин-Ривер дерут три доллара шестьдесят центов.

Кэсик отметил, что природа в отместку отняла две человеческие жизни: поздно ночью машина врезалась в фонарный столб, потому что водитель пытался объехать что-то лежавшее на дороге – скорее всего оленя.

– Все же очень жаль, – вздохнула Койнер. – В машине была пожилая дама с внучкой.

– Существуют специальные датчики, которые можно установить на машине, – произнес Эван. – Они просигналят, когда...

Мерси перестала слушать. Музыка в баре была громкой, освещение тусклым, а лица, которые обычно ей было приятно видеть, вызывали у нее ощущение, будто она здесь лишняя, чужая. Ей хотелось, чтобы здесь сидел Хесс. Были Мужчины.

Кэсик и О'Брайен завели разговор о муравьях Рихтера и пчелах-убийцах. Хьюлет коснулась руки Мерси:

– Ты не больна?

– Устала. День был напряженным.

Да, и эти черные пчелы преследуют тебя, она только об этом и писала...

Хьюлет была длинноногой брюнеткой, гордилась своей привлекательностью. Служила в группе нравов и считалась лучшей приманкой для распутников, попадала в опасные положения и ни разу не теряла спокойствия. Играла на второй базе в софбольной команде управления.

– Оно и видно, – сказала Хьюлет. – Поезжай домой, отдохни.

– Скоро поеду.

– Что с Майком?

Мой брат живет в Техасе, его покусали муравьи Рихтера, и опухоль на руке не сходила три дня...

– Понятия не имею, – солгала Мерси.

– Господи, он в последнее время какой-то странный – постоянно усталый, напряженный. Иногда отсутствует на работе. Говорит, что был в церкви. Ну что ж, пусть. Но убийство Уиттакер совсем доконало Майка. Я никогда не видела его таким... виноватым. В том, что допустил это. Понимаешь, она являлась его осведомительницей, собиралась пойти с микрофоном к Моладану, и тут кто-то прикончил ее в своем жилище. Но Майк был странным и раньше, так что тут не только это убийство.

К тому же муравьи Рихтера едят птичьи яйца, напрочь извели перепелок в западном Техасе, где живет мой брат...

– Знаю, – кивнула Мерси. – Поверь мне, знаю. В последний месяц с ним было трудно. Очень раздражительный, обидчивый...

– Ну, он влюблен в тебя, и все дело в этом.

– Пожалуй.

– Ты, похоже, очень довольна.

Набери их для фермы Рихтера, отправь моему племяннику в Сиэтл...

– Кати, иногда мне хочется жить на каком-нибудь тропическом острове. Я, Тим и тысяча романов в бумажных обложках. Ром и ананасовый сок.

– Послушные мальчики-слуги с упругими коричневыми ягодицами?

– Они появляются, как только позвонишь.

Тугие коричневые ягодицы? О чем вы там болтаете вдвоем?

И Мерси застряла там на час, потягивая виски, голоса смешивались, лица расплывались.

Нет, у Гландиса не хватит духу тягаться с Брайтоном за должность. Это будет выглядеть так, будто питбуль кусает хозяина.

Гландис просто разыгрывает дурачка.

Значит, хороший актер. Видел когда-нибудь его жену? Похожа на Круэллу де Виль. Но послушай, Гландису нужна поддержка Брайтона. Без его рекомендации никто не станет новым шерифом. От него все зависит.

Так или иначе, Брайтон вскоре уйдет в отставку. Сколько ему: семьдесят, семьдесят один?

Семьдесят два. Гландис тоже не мальчик. Вот Уинс Абелер из пожарной охраны, он вроде годится. Но провалиться мне, если у нас шерифом будет пожарный. Нет, нужно, чтобы управлением руководил кто-то с молодой кровью. С нашей кровью.

– Мерси, почему не объявишь, что баллотируешься в шерифы? – спросил Джо Кэсик.

– Я еще недостаточно старая и морщинистая.

– Я поддержу тебя.

– И я! – воскликнул О'Брайен. – Рядовые члены клуба помогут тебе.

– Знаете, ребята, – сказала Мерси, вставая, – извините, но я определенно не баллотируюсь в шерифы и определенно покидаю вас. У меня завтра утром встреча – в Эрроухеде.

– Цепи противоскольжения захвати, – посоветовал Кэсик.

– Обязательно. Извините, сегодня я не в форме. Доброй ночи, детки.

– Доброй ночи, мамочка. Привет Тимми.

Мерси побежала под дождем к своей «импале», посветила на заднее сиденье тонким фонариком, распахнула дверцу и снова взглянула на заднее сиденье. Села, потирая руки, и нажала посильнее педаль газа, чтобы прогреть двигатель.

Она поехала по бульвару Ирвина в Тастин, к своему дому в апельсиновой роще. У Майфорд-стрит замедлила ход и посмотрела на типовые дома. Дождь лил как из ведра, заполнял канавы, затоплял тротуары.

Угол Майфорд-стрит и Четвертой улицы, подумала она. Патти Бейли с простреленным сердцем брошена в дренажную канаву. Тогда там не было ничего, кроме рощ. Сейчас нет ничего, кроме дождя.

Глава 12

Белое сияние. Даже хорошие темные очки не спасали Мерси от слепящего солнечного света, отражающегося от снега. Она чувствовала, как цепи на колесах ее машины раздавливают лед на дороге, ощущала лицом холод сквозь ветровое стекло. Ехала на второй скорости, и все равно большой автомобиль норовил скользить.

Мерси всегда терпеть не могла снег, и ей даже не верилось, что он может быть таким безупречно белым. Сугробы возле дороги казались высотой в десять футов. Потом горные склоны – белые ковры, проткнутые соснами. И сами деревья, густо покрытые снегом и залитые солнечным светом, стояли неподвижно, словно боясь шевельнуться.

Дом Рэя Торнтона находился за деревней, возле маленькой дороги, уходившей вниз, в темноту, затем снова поднимавшейся в мир яркого света. Войдя внутрь, Мерси уловила запах кофе, бекона и горящих дров. Торнтон был высоким, грузным, с густыми седыми волосами и застенчивой улыбкой. Маленькие глаза, казавшиеся немного печальными, затеняли диагональные складки кожи, но они сверкали, когда он смотрел на Мерси. Он попросил ее обращаться к нему по имени. Представил ей свою жену Салли, которая стряпала завтрак перед окном, выходящим на озеро Эрроухед.

Взяв две чашки кофе, Торнтон повел Мерси в свою комнату. Она села на диван, хозяин – в старое кресло. Мерси положила досье на журнальный столик перед ним, вынула синюю записную книжку и ручку. Шторы на окнах были раздвинуты.

– Как там округ Ориндж? – спросил Торнтон.

– Перенаселен.

– Сейчас он самый густонаселенный в штате.

– Я недавно прочла об этом.

– Много работы?

– За последние два года уровень убийств снизился наполовину. Мы объясняем это только увеличением рабочих мест и отличной работой полиции.

Торнтон улыбнулся:

– Приятно, когда люди так заняты зарабатыванием денег, что им не до преступлений. Однако банд все еще много?

– Да.

– Когда я жил там, их почти не было.

Мерси отхлебнула кофе, посмотрела на висящее на стене чучело форели. В одном углу стоял старый телевизор с деревянными ножками и корпусом, динамики были закрыты полосками дерева и ткани. На нем стояли пластиковые зеленые ветви с маленькой рождественской картинкой посередине.

– Мы с Салли ездили на похороны Тима.

– Я знаю.

– Хороший был человек. Работал усердно. Один из немногих, кого я знал, кто жил своей работой, но не был дураком. Мне он нравился.

– Мне тоже.

Маленькие, печальные глаза Торнтона разглядывали ее, в них ничего нельзя было прочесть. Мерси пришлось бороться с собой, дабы не задаваться вопросом, что он знает и слышал.

– Патти Бейли, – произнес он, подавшись вперед и взяв досье. Положил его на колени и стал листать. – Мы так и не добились успеха. Обследовали место преступления, говорили с ее родными и знакомыми – безрезультатно. Наркоторговцы, байкеры – ее постоянные клиенты. Мотивов для убийства в таком окружении немало. Казалось, она находилась в центре тысячи мелких интриг. Знаете склад ума байкеров – кому торговать наркотиками по эту сторону Ортегского шоссе, кому по другую. И каждый из этих бандюг старался заполучить девочку другого бандюги. Помню, двое-трое ребят думали, что Патти всецело принадлежит им. Мексиканский героин. Марихуана. Главным образом амфетамин и барбитураты. Она была связана с перевозчиками, имела кое-какие деньги. Была честолюбивой. Думала о себе. Насколько хорошо думала – другой вопрос.

– У вас появились основания кого-то подозревать?

– Нет. Можно было заподозрить нескольких байкеров, считавших, что Патти принадлежит им. Но мы ничего не сумели установить. Приглядывались к нескольким ее клиентам, связанным с братством Лири в Лагуне, но никаких улик не обнаружили. Они были не настолько увлечены ею, чтобы убить. Они – довольно богатые сторонники свободной любви, снабжавшие ее наркотиками. Она – одна из сотен. Мы сделали слепки нескольких следов в апельсиновой роще возле трупа, но почва оказалась настолько рыхлой, что толку от них было мало. Обувь, если мне память не изменяет, девятого размера. Одежду Бейли, очевидно, забрал убийца. Никто ничего не видел. Тело пролежало около суток до того, как его обнаружили. Видимо, ее застрелили из крупнокалиберного пистолета.

Мерси взглянула на свои записи и спросила:

– Рэй, что говорит ваше чутье?

– Чутье? Две вещи. Во-первых, я не думаю, что Патти убили там. Полагаю, ее привезли. Доказать это было нельзя – ни следов волочения, ни свидетелей. Трудно определить, сколько крови впиталось в землю. Мы копали в нужных местах, но пули не нашли. Уверен, тело привезли. О чем это говорит? Значит, ее застрелили в таком месте, где труднее скрыть труп, но откуда его можно незаметно вывезти. Наверное, ее убили в машине.

– Патти занималась своим делом поблизости?

– Она пользовалась двумя мотелями в Санта-Ане. Проживала в отеле «Де Анса» на Четвертой улице. Отель старый, с рестораном внизу. Проституция существовала и там, но Бейли в нем делом не занималась. Клиентами в отеле были в основном солдаты с Тастинской военно-воздушной базы и из Пендлтона. В ее номере мы почти ничего не нашли. Убита она была не там.

– Вы тогда полагали, что убийца – клиент?

Торнтон нахмурился и покачал головой:

– Сначала да. Но убийство совершили очень уж аккуратно. На месте преступления меня поразило не то, что мы обнаружили, а то, чего не нашли – ни отпечатков пальцев, ни пули, ни гильзы, ни следов колес, с которыми можно было бы работать. На обочине заметили широкие следы метлы. Значит, убийца уничтожил следы, покидая рощу. Очень чистая работа для такого гнусного убийства.

Мерси подумала и записала: «Старания стереть следы – спокойно и умело».

– Обдуманного заранее? – уточнила она.

– Я до сих пор задаю себе этот вопрос. Проститутка с огнестрельной раной – в девяноста девяти случаях из ста заранее обдуманного намерения здесь нет. Но если труп привезен, большинство следов уничтожено – дело выглядит по-другому. Вначале я думал, убийца – разозлившийся клиент, у которого было недостаточно денег, и Патти Бейли отказалась выполнять его прихоти. Потом – что один из ее ромео-байкеров. Вскоре задался вопросом о связях с наркодельцами. И все же уверен, что здесь ни одно, ни другое, ни третье. Я работал по всем этим трем направлениям и не получил результатов.

– Почему убийца забрал одежду?

– Очевидно, на ней были кровь или сперма. Другого объяснения не вижу.

– Какой-то маньяк?

Торнтон покачал головой и откинулся на спинку кресла.

– Нет. Опять чутье, но для маньяка все было сделано слишком аккуратно. Не походило ни на что, с чем мы сталкивались прежде. А маньяки действуют однообразно.

Он умолк. Мерси посмотрела на снег за окном, на сосульки, свисающие с крыши на северной стороне. Она чувствовала, что Торнтон хочет что-то сказать. Так интуиция иногда подсказывает на допросах, что подозреваемый готов выложить все.

– Говорите, – спокойно произнесла она.

Торнтон вздохнул:

– Шестьдесят девятый год был нелегким. Шериф Билл Оуэн вдруг ни с того ни с сего подал в отставку. Объяснил, что из-за болезни, хотя был здоров как бык и все мы это знали. Мэр – Ралф Микс, влиятельная фигура, – ушел со своего поста из-за скандала со взяткой. Помните его? Самый значительный человек в политических кругах округа попался на взятке. Старый фермер-мексиканец Хессе Акуна был избит до полусмерти и утверждал, будто расисты-полицейские хотят изгнать из округа национальные меньшинства. Вмешался Сесар Чавес из Американского союза борьбы за гражданские свободы, и, конечно, пресса ухватилась за этот случай. «Нью-Йорк таймс» прислала сюда репортера. Он написал целую серию материалов о том, какой это богатый расистский округ. А у нас многие полицейские состояли в обществе Джона Берча, ездили по округу и организовывали добровольческие полицейские управления из людей правых взглядов для поддержания закона и порядка. Кое-кто называл их линчевателями, другие – патриотами старой закалки. Я склонен к первому мнению. Люди считали, что того фермера избили берчисты, но доказать ничего не удалось. Вьетнамская война затягивалась. Весь округ был наводнен наркотиками – марихуана поступала тоннами из мексиканских штатов Мичоакан и Оахака, ЛСД шел от братства в Лагуне, барбитураты, амфетамин были в изобилии и стоили дешево. Знаете, у директоров школ находили килограммовые пакеты наркотиков. И все короткостриженые родители возмущались, голосовали за жестких республиканцев и глушили виски. Но их детки с волосами до задницы цитировали Маркса, сжигали государственные флаги, дурели от наркотиков. Все ненавидели всех. Все разводились. Мой сын пристал к какому-то паршивому религиозному обществу и уехал на год в Гватемалу. Мы до сих пор почти не общаемся. Ужасное время. «Черные пантеры» и «черные мусульмане». Все ждали очередного Уоттса[4]. С каждой неделей с войны прибывало все больше гробов. Никсон обещал выиграть войну. Молодые люди возвращались в фобах сотнями, словно правительство специально посылало их на смерть, чтобы ослабить оппозицию. Треклятый Мэнсон[5] со своей «семьей» – это случилось через неделю после убийства Бейли. Вся эта отвратительная музыка. Мне казалось... что закон у нас есть, но порядка нет.

Торнтон умолк и отвернулся к окну. Мерси задумалась о том времени, но вспомнить почти ничего не смогла, потому что тогда ей было всего четыре года. Смутно припомнила длинные волосы, поднятые в виде буквы V пальцы, наркотики. Множество острых материалов на телеэкране: война, Никсон с вечной щетиной на лице, Киссинджер с глазами ищейки. Ей нравились фильмы «Развязная команда» и «Миссия невозможна». Роуэна и Мартина она почти не понимала, хотя ее родители постоянно смеялись во время их передачи. Мерси помнила мать в коротких, обнажавших ноги юбках, Кларка с короткой стрижкой и узкими галстуками. Помнила несколько политических собраний, на которые они ходили, – фильмы о трагедии Латвии, Литвы, Эстонии, Конго, Кубы, о коммунистах в ООН.

Салли Торнтон внесла два подноса и сняла с них салфетки. На подносе Мерси было изображение пикника по случаю Дня независимости Америки, с флагами, арбузом и бегом парами, где нога одного бегуна связана с ногой другого. Завтрак был обильным, сытным, как и нравилось Мерси. Она превращала еду в мышцы в спортзале.

– А Патти Бейли? – спросила она, когда Салли ушла.

Торнтон взглянул на нее и пожал плечами:

– Всем было наплевать. Газеты не поднимали особого шума по поводу этого убийства. Шериф Оуэн не прилагал всех сил, как обычно, когда убивали значительных людей. Награды назначено не было, дополнительных детективов не привлекали. Обыденное дело.

Для Мерси не существовало обыденных дел. Она принимала все близко к сердцу, что полицейским делать не положено. Не столько из-за жертв, сколько из-за преступников. Отношение к ним у нее было очень личным. Мерси хотела добиться для них справедливого суда, потом смертной казни или пожизненного заключения. Это было скверной чертой, и она это сознавала. Ненависть – дурное горючее, но горит оно жарко и долго.

Торнтон подался вперед:

– Мне нравится здесь. Чистый воздух, рыба в озере. Но сельская жизнь сейчас изменилась. Люди думают только о себе, стараются побольше заработать. Все коммивояжеры – мужчины и женщины в деловых костюмах. Однако проблемы не столь значительны, потому и телепередачи лучше. Чувствуются закон и порядок.

Мерси задумчиво произнесла:

– Во вторник вечером убили женщину. Я твердо намерена найти подонка, который ее застрелил. Проблемы для меня остаются прежними. Я занимаюсь своим делом.

Торнтон улыбнулся. Мерси не заметила в его улыбке ничего снисходительного или насмешливого.

– Правильно. Надеюсь, Обри Уиттакер не станет вашей Патти Бейли. Уверен, вы не будете сидеть на крыльце располневшей, ушедшей в отставку, как я, а какой-нибудь умный, молодой полицейский будет интересоваться, почему вы не нашли убийцу.

– Рэй, я вовсе не хотела вас обидеть.

– Обидеть? Думаю, вы установите истину, юная леди. Вот если не сделаете этого, буду обижен.

– Непременно установлю.

– Послушайте. Я тут звонил по телефону... Бейли была близка с сестрой, и мы поддерживаем с ней отношения. Она может сообщить вам кой-какие интересные сведения, но большинство их уже не принесут нам пользы. Она с вами поговорит. Живет она в горах, в Риверсайде. Вот ее адрес.

Торнтон вложил листок бумаги в досье и отдал Мерси папку.

– Телефон на кухне.

Мерси ехала по горной дороге, почти все время на первой или второй скорости, в слепящем сиянии позднего утра. Выпила кофе на стоянке для грузовиков, прочитала газеты, понаблюдала, как телеги тащатся с грохотом туда и сюда, просмотрела синюю записную книжку.

И вписала туда: «Всем было наплевать... отнеслись небрежно... так относятся, когда это выгодно. Кому?»

Она позвонила домой и на работу, чтобы прослушать поступившие сообщения. Майк позвонил ей домой еще до ее отъезда, но, услышав его голос, Мерси выключила автоответчик. Суть заключалась в том, что он очень сожалеет и стыдится... Он оставил ей сообщение на работе и еще два дома. Голос Майка был такой, будто он вот-вот расплачется. Слушая его, Мерси одновременно испытывала жалость и ярость. Но под этими предсказуемыми эмоциями таилось нечто худшее. Она чувствовала, как ее уважение к Майку быстро исчезает.

«С ней мне хотелось делать все то, что я хотел делать с тобой. Но я держат эти желания под контролем полностью, на сто процентов».

«Тогда почему же ты устроил такую неразбериху?» – подумала она.

Эван О'Брайен, эксперт, оставил Мерси сообщение на работе. Он хотел поговорить по важному делу.

Черил Дэвис была сестрой-двойняшкой Патти Бейли, пятидесятипятилетней смуглой шатенкой с красивым лицом и хорошей фигурой.

– Беда в том, – сказала Черил, – что полицейские не поняли – Патти изменилась.

Мерси спросила, каким образом.

– Она больше не ездила с теми бандюгами. Не путалась с наркоторговцами из Лагуны, потому что они расплачивались только наркотиками. Наркотики ей были не нужны – были нужны деньги. Вот почему детективы ничего не добились. Они расспрашивали не тех, кого надо. У Патти появились другие клиенты, и вскоре ее убили.

– Какие клиенты?

– Более высокого уровня. Бизнесмены. Политики.

Мерси задумалась.

– Это серьезная перемена.

– Патти была честолюбивой. Сержант Рейборн, Патти была жуткой хвастунишкой, но иногда говорила правду. И рассказывала мне, что обслуживает влиятельных людей. Элиту, сильных мира сего. Это придавало ей значительности. Нет, фамилий она не называла. Патти была сдержанной... в этом смысле. Да и фамилии мне бы ничего не сказали, потому что я жила тогда в Ки-Уэсте. Это совсем другая история, но мы много переписывались. Она любила писать письма. Я тоже.

Черил Дэвис тихо вздохнула и опустила голову. На ней был толстый вязаный свитер. Жила она в типовом доме неподалеку от Тайлера, построенном, предположила Мерси, примерно в то время, когда ее сестру убили. Тогда строители не особенно заботились об изоляции. В углу гостиной стояли три картонные коробки с рождественскими украшениями. Мерси обратила внимание, что развешивать их еще не начинали.

– Меня очень расстраивало то, – продолжила Черил, – что я не сумела помочь. У меня были письма. Когда я поняла, что детективы допрашивают прежних друзей Патти, прошел уже год. Я дала им копии писем, но, честно говоря, думаю, они уже занимались другими делами. Да и все равно, письма ее были претенциозными, уклончивыми, как и она сама.

– Я очень сожалею о случившемся, – промолвила Мерси. – Мне больно за вас.

Хессу это понравилось бы, подумала она: человек сочувствует другому или хотя бы делает вид.

Черил Дэвис утерла слезу бумажной салфеткой, которую комкала в руке.

– Дайте мне что-нибудь, – попросила Мерси, – способное помочь в расследовании.

– Хорошо.

Черил поднялась и вышла. Через несколько минут вернулась со старомодным потертым портфелем с растягивающимися боками и множеством отделений, который разбухает от положенных в него вещей.

– О, – сказала она, поймав взгляд Мерси, – это папин. Я положила в него все материалы о расследовании. Думала, это принесет мне удачу. В общем, берите его.

– Спасибо.

Черил открыла замки и откинула крышку. Потом снова закрыла портфель и заперла.

– Нет. Просто не могу снова видеть все это. Пожалуйста, возьмите его.

Она поставила портфель перед Мерси. Та поднялась. Разговор был окончен.

– Я дам вам еще кое-что. Я давала это Раймерсу и его напарнику, но дело так и заглохло. Патти написала мне в одном из писем, которое лежит там, будто знает, кто избил фермера по имени Хессе Акуна. Насколько я понимаю, это был хороший семьянин, с множеством детей, внуков, друзей. Делал людям добро. Всех очень интересовало, кто так с ним обошелся. Мне тогда это имя было незнакомо, но, кажется, в округе Ориндж тогда поднялся большой шум: кто-то избил фермера, в жизни не совершившего ничего плохого. Он едва не умер. Патти пишет, что ей известно, кто это сделал, и сведения «задокументированы». Она употребила это слово. Что имела в виду – не знаю.

Мерси сопоставила показания Торнтона и Черил Дэвис.

– Патти обслуживала полицейских?

– Она не сообщала.

Мерси подумала, что здесь можно будет отыскать какую-нибудь связь.

– Я верну его, – сказала Мерси, поднимая портфель. Он был тяжелым.

– Надеюсь, он поможет вам. – Черил Дэвис еще раз коснулась щеки салфеткой, провожая Мерси к двери. – Сержант, знаете, какой была Патти?

– Расскажите.

– Умной, веселой, миловидной. Очень преданной. Мы с ней пошли... разными путями. Но она очень любила меня, хотя и низко пала. Знаете, что у нее было самым привлекательным? Шея. Высокая, изящная, очень красивая. Патти носила ожерелья, чтобы это подчеркивать. Я никогда не забуду поддельного жемчуга, который она надевала на школьные балы. Такой... изящный и такой... скромный. А кое для кого то, что она делала, – грех. Не просто преступление – грех.

– Это самый тяжкий грех, миссис Дэвис.

Глава 13

Колин Берн, референт справочного отдела библиотеки Ирвина, подготовил все к приходу Мерси. Она появилась там в три часа. Берн, с которым она час назад разговаривала по телефону, предоставил ей отдельную комнату в архивной части здания.

Это был тощий голубоглазый блондин с галстуком, на котором были изображены собаки. Его брюки держались на подтяжках с узором в виде увеличительных стекол.

– Сегодня я одет под Конан Дойла, – заявил он, когда Мерси обратила внимание на увеличительные стекла. – Хорошо, что не надел галстук с пулевыми отверстиями. Он придает вид крутого человека.

– Пулевые отверстия, надеюсь, не настоящие.

– Нет. Но очень приятно познакомиться с настоящим детективом. Не следовало бы спрашивать, но не работаете ли вы по делу «спутницы», убитой в Сан-Клементе?

– Не следовало бы отвечать, но нет, по другому.

Берн улыбнулся:

– Я к вашим услугам.

Он придвинул Мерси кресло, потом объяснил, как вести компьютерный поиск. Искать можно по теме или по определенному имени начиная с 1887 года – когда в округе стала регулярно выходить первая газета – до настоящего времени. В программу введено содержание всех газет: самых маленьких и недолговечных еженедельников, студенческих газет, информационных бюллетеней яхт-клубов, профессиональных журналов, трех крупнейших ежедневников, выходящих теперь в округе Ориндж. Даже несколько информационных бюллетеней корпораций.

– У нас недостает номеров «Уотч», выходившей в Хантингтон-Бич, за три месяца, – сказал Берн, – потому что архивные экземпляры сгорели при пожаре. И нескольких первых номеров ньюпортской «Инсайн», но тут повинно наводнение. Все остальное содержится здесь. Вас поразит, как быстро можно ознакомиться с газетами двадцатого столетия. Обычно лучше всего двигаться от больших к маленьким. Если застрянете, дайте мне знать.

Патти Бейли. Семьдесят два раза ее имя упоминалось в восьми материалах, главным образом в лос-анджелесской «Таймс» и выходящем в Санта-Ане «Реджистере».

Читая публикации в самых крупных газетах, Мерси не нашла ничего такого, чего не знала из досье. В годовщину убийства «Таймс» напечатала вежливое требование более активных действий полиции по этому делу. «Тастин ньюс» рассказала о мальчике, который обнаружил тело. Он искал в роще ящериц и, едва увидев Бейли, подумал, что она спит. Была приложена фотография мальчика, указывающего на обочину дренажной канавы.

Была также опубликована запись из полицейского журнала регистрации приводов об аресте Бейли за хранение наркотиков почти за год до ее гибели. Краткое упоминание среди записей об арестах за кражу автомобильных стереомагнитол и вождение в нетрезвом виде: «Патти Бейли, двадцати двух лет, из Санта-Аны, арестована полицейскими шерифского управления округа Ориндж по подозрению в хранении барбитуратов после задержания на Семнадцатой улице за превышение скорости в среду ночью...»

После убийства напечатали расследовательский материал в двух частях о проституции в отеле «Де Анса», расположенном на Четвертой улице, сразу же за городской чертой Тастина. В материале говорилось, что Патти Бейли была «известна как постоялица отеля», но в «Де Анса» ее редко видели. Репортер писал:

«Легко вообразить эту бесшабашную женщину среди пьяных кутил в гостиной отеля в шумный вечер пятницы. Здесь запах противоправных дел смешивается с ароматом текилы. Красивые женщины приходят и уходят, глаза у них манящие и вместе с тем вызывающие».

На фоторазвороте был представлен отель в пятничный вечер. Три фотографии, взятые из архива газеты, сделаны на новогоднем празднестве, за восемь месяцев до убийства: зал, обставленный в стиле асиенды, с фонтаном и растениями в горшках, длинная стойка, за которой работают бармены-латиноамериканцы в галстуках-бабочках, много пьяных мужчин и молодых женщин в мини-юбках. Зал большой, с открытыми потолочными балками, кованой люстрой, украшенной бумажными лентами, задний план темный, на его фоне отчетливо видны столики с посетителями.

Хозяин отеля утверждал, будто ему ничего не известно о чем-либо противозаконном, совершавшемся в его заведении, поэтому большинство сведений поступало от самих проституток. «У Патти были друзья очень высокого класса, – объясняла Цветок. – Она приходила сюда главным образом затем, чтобы поесть и выпить». Репортер подтверждал, что она постоянно проживала в номере 245. Осмотреть номер ему не разрешили.

Дальше в статье цитировались слова солдат, завсегдатаев «Де Анса», они рассказывали, что приезжали туда ради атмосферы и дешевых коктейлей «Маргарита».

«Высокий класс, ничего не скажешь», – подумала Мерси.

Начальник полиции Санта-Аны, Эд Симпсон, назвал этот отель «беспокойным местом» и заявил, что полиция следит за соблюдением закона, но не может закрыть отель. Это придется сделать муниципалитету.

Через неделю после убийства Патти отель закрыли.

Редакционная статья в «Тастин ньюс», опубликованная через четыре месяца после убийства Бейли, содержала интересное наблюдение.

«Слухи о проституции в „Де Анса“ ходили по всему городу долгое время, прежде чем муниципалитет закрыл его. Столько же времени говорили о полицейских, посещающих этот отель. „Тастин ньюс“ остается только надеяться, что не существует связи между долговечностью этого дома греха и его предполагаемой популярностью у некоторых служителей закона. Там, где полиция вовлечена в преступность, ни один гражданин не может находиться в безопасности. Очевидно, убийство Патти Бейли помогло осознать эту трагичную истину».

Мерси отъехала назад в кресле на колесиках и вытянула ноги. Что же творилось в шестьдесят девятом году? Полицейские избивали фермеров, путались с проститутками?

Она вернулась к фотографиям новогоднего празднества в отеле «Де Анса» и увеличила их во весь экран, надеясь узнать кого-нибудь из сидящих за столиками.

Увы!

Она скопировала все три с помощью принтера.

Имя Хессе Акуны в 1969 году появлялось в газетах 238 раз, в 1970-м – 135 и в 1971-м – 50. Даже в прошлом году он 16 раз упоминался в местной прессе. Ему было девяносто пять лет, он жил в Сан-Хуан-Капистрано, в южной части округа.

Мерси вспомнила, что слышала о нем в начальной школе.

Она просмотрела статьи, опубликованные немедленно после избиения.

Акуну, лежавшего окровавленным и без сознания, обнаружил его внук Чарли рано утром в День независимости Америки. Хессе Акуна только что вышел из курятника, где собирал яйца; насколько все помнили, он делал это каждое утро. Ему было шестьдесят четыре года. Его внуку семь лет.

Неделя интенсивной терапии. Месяц в больнице. Потеря зрения левым глазом. Невнятная речь на все последующее время. Девяносто швов на голове и лице. Восемь зубов выбиты. Два пальца раздроблены.

Мерси Рейборн возмутило случившееся с этим стариком и мальчиком. Она задумалась над тем, как пикник по случаю национального праздника на подносе Салли Торнтон выглядит на фоне «подарка», который получили Хессе Акуна и его внук.

На месте преступления были обнаружены две бейсбольные биты, которыми избивали старика. Следы ног на скотном дворе, следы автомобильных шин на грунтовой дороге. Чарли видел, как трое мужчин садились в машину – светлый пикап с большими колесами, – быстро отъехавшую. Мужчины были рослыми, сказал Чарли, в масках. От испуга мальчик три дня не мог говорить.

Ферма Акуны занимала сто акров земли на юге округа Ориндж.

Мерси вспомнила, что по этому делу не было ни арестованных, ни подозреваемых.

Через пять недель после избиения Акуны статьи о нем появились в «Таймс» и «Реджистере». Он пояснил, что занимающая сто акров апельсиновая роща, принадлежавшая его предкам с начала девятнадцатого века, расположена между двумя ценными участками земли. Они стоили бы миллионы долларов, если землю привести в надлежащий вид. Но цена их возросла бы на «много-много миллионов», если участки соединить шоссе, проходящим через разделявшие их холмы. Та земля принадлежала ему.

Акуна отказывался продавать землю или разрешить провести по ней дорогу, несмотря на предложения, в несколько раз превышавшие его годовой доход от апельсинов.

Его привлекали к суду два города и округ, пытаясь распространить свою власть на данную территорию, – и он выиграл все три процесса.

Землю Акуны аннексировал один город, постройки были конфискованы за нарушение законов в то время, когда законов не существовало; потом ее аннексировал другой город, и Акуне заявили, что он может оставаться на месте.

Потом начались угрозы. Сначала от мелких торговцев недвижимостью, считавших, что наемные громилы и пожар в машинном сарае запугают его и заставят съехать. Другие намекали, что с детьми Акуны – их у него было одиннадцать – может что-нибудь случиться по пути в школу. И его детей в течение двух лет возили туда и обратно двое крепких работников.

Ему травили гербицидами деревья перед самым сбором урожая и воду в колодцах перед Рождеством, стреляли в окна дома, когда он спал с тридцатилетней женой Тересой.

По словам Акуны, все это его не пугало, а лишь укрепляло в решимости оставаться на месте. Он сказал, что фермерство у него в крови, оно вошло в кровь его предков еще до времен ранчо. Он не знает ничего, кроме апельсинов; они кормили его родителей, детей, внуков, и он не понимает, почему бы им не кормить их детей и внуков. Все ели. Все работали. Его апельсины были хорошими.

Акуна не боялся, пока однажды жарким весенним утром к нему не приехали двое на белом «мерседес-бенце» и не сообщили, что у них есть очень щедрое предложение за его землю. Он угостил их апельсиновым соком, они пили, сидя в тени у него во дворе. Предложение Акуна выслушал внимательно. По его словам, сумма называлась очень крупная, но он был вынужден отказаться по обычным причинам. Цифру он репортерам не назвал, поскольку она была «секретной». Приехавшие предупредили Акуну, что если он не примет предложения, его ждут неприятности. Он спросил, какого рода. Они не захотели ответить. Но Акуна сказал репортерам, что по их лицам было видно – люди не шутят, и когда они уехали, он понял: вскоре с ним произойдет какое-то несчастье.

Через два месяца оно произошло.

Обретя вновь способность говорить, Акуна заявил журналистам, что не собирался продавать ферму: это все равно что продать свое сердце.

Через полгода после избиения Акуны заголовки стали значительно меньше, статьи короче.

Округ снова аннексировал большую часть земли на юге, когда один город не смог оплатить коммунальные услуги. Аннексирована оказалась и ферма Акуны. Потом он перевел все ее сто акров в новую, жилую зону. Акуне вскоре предъявили требование оплатить к определенному сроку строительство канализации и прокладку линии связи. Ему было предписано в связи с постоянным проживанием оплачивать муниципальные воду, электричество и природный газ по новым ставкам – они возросли почти на пятьсот процентов. Поимущественный налог ошеломляюще увеличился на семьсот процентов. Фермерская субсидия и снижение ставки сельскохозяйственного налога больше не предоставлялись. Ему было велено вымостить все свои дороги, затем подать заявление о предоставлении этих льгот на определенных условиях «по существующей недвусмысленной статье закона». Акуна так и сделал, но в его просьбе окружной совет наблюдателей отказал тут же, 14 января 1970 года.

Акуна произвел подсчеты, обдумал их и в конце концов продал свою землю и все на ней компании «Ориндж кост кэпитал» за четыре миллиона двести тысяч долларов.

Мерси не нашла ничего, обвиняющего в избиении Акуны полицейских, до следующего года, когда в связи с годовщиной этого инцидента появились газетные статьи.

Акуна, живший уже в Сан-Хуан-Капистрано, поведал местным газетчикам, что, по его убеждению, люди, которые приехали с предложением и угрожали ему прошлой весной, работали в полиции. Он думал так, потому что дожил к тому времени до шестидесяти четырех лет, был мексиканцем-фермером в мире белых республиканцев, знал полицейских, как они выглядят, действуют, ходят, разговаривают, думают.

Отвечая на вопрос репортера, Акуна признал, что не видел тех людей ни до 4 июля шестьдесят девятого года, ни после. Напавшие на него были в масках. В статье подчеркивалось, что у Акуны нет фактов, чтобы опознать в нападавших полицейских, лишь собственные наблюдения и мнение о людях, которые однажды жарким утром появились в белом «мерседес-бенце» и распили с ним во дворе кувшин апельсинового сока.

Репортер просмотрел его прежние допросы в полиции и не нашел ни единого намека на то, что нападавшие были полицейскими.

Услышав это, Акуна пожал плечами и «уставился на свой маленький садик единственным зрячим глазом».

Мерси подумала: «Я тоже не сказала бы в полиции, что думаю, что напавшие на меня были полицейскими».

Она продолжала читать, замечая, как нарастал этот слух, пока Американский союз борьбы за гражданские свободы не потребовал внутренних расследований. Лос-анджелесская «Таймс» воспринимала мнение Акуны как вполне правдоподобное. Ежедневник Санта-Аны «Реджистер» не был столь уверен. В его редакционных статьях говорилось, что слова Акуны ничем не подкрепляются, и если бы они подтверждались хоть чем-то, редакция газеты восприняла бы их всерьез.

В «Реджистере» тонко намекалось, будто Хессе Акуна получил при избиении мозговую травму, и это ставит под сомнение его воспоминания о лицах и событиях.

«Таймс» ответила, что если слова Акуны являются следствием мозговой травмы от побоев, то правоприменяющие органы должны бы стремиться снять с себя тень подозрения.

Потом маленькая тогда газета «Джорнал» выступила с призывом о справедливости к мужчинам и женщинам всех рас, упорно упуская из виду обвинение в адрес полицейских.

Появился Сесар Чавес, он не поддерживал и не опровергал слов Акуны, но использовал волнения как повод для учреждения Союза объединенных фермеров. Его речи в Фуллертонском и Ирвинском колледжах привлекали тысячи людей.

Мерси вспомнила собрание, на которое тогда ее взяли отец с матерью, отнюдь не многолюдное. Проходило оно на открытом воздухе, на автостоянке новой церкви. Было очень жарко – не то конец лета, не то начало осени. Посвящалось собрание вынесению вотума доверия полиции, финансировала его местная организация общества Джона Берча. Там висели плакаты с изображением мужского лица и словом «ЛЖЕЦ». Мерси видела лозунг, наклеенный на бампер машины: «Поддерживайте местную полицию».

Собрание запомнилось Мерси не всем этим, а сильным ветром, дувшим в тот день из пустыни к морю, срывавшим плакаты и кружившим их, словно листву. Мать пришла в ярость, увидев Мерси вместе с другими детьми на крыше церкви. Они бросали плакаты, те летели горизонтально, как бумеранг, пятьдесят ярдов, потом резко взмывали вверх от порывов ветра, пролетали над новыми домами и кружились в небе, словно ударяясь о него.

На плакатах был изображен Хессе Акуна, подумала Мерси. Она до сих пор не сознавала этого.

Так или иначе, Американский союз борьбы за гражданские свободы и «Таймс» потерпели поражение. Федеральный суд девятого округа выслушал доводы и отказался предписать полиции или шерифскому управлению предоставить фотографии личного состава, чтобы Акуна мог поискать людей, которые угрожали ему.

К тому времени после избиения прошло уже почти два года, и материал о решении окружного суда занял маленькую колонку в разделе «Местные новости» «Реджистера» и на полосе «Таймс».

История закрыла очередную свою маленькую, колоритную, но не особенно значительную главку.

В «Джорнал» в тот день появился заголовок:

БАГЛИОЗИ НАЗЫВАЕТ ОБВИНЯЕМЫХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ МЭНСОНА «НЕНОРМАЛЬНЫМИ»

Вскоре после этого Мерси обнаружила, что два подразделения полиции и шерифское управление добровольно представили фотографии фермеру, но Акуна не нашел тех людей.

Мерси откатилась назад вместе с креслом, встала и подошла к окну. День был ясным, ветреным. Буря унеслась, и небо казалось каким-то чуждым, светло-голубым, словно его принесло откуда-то ветром. Из Исландии?

Деревья в четырехугольном дворе за библиотекой были черными от дождя. На бетоне валялись желтые листки бумаги. Мерси подумала, отчего в колледжах повсюду так много объявлений – ряды белых, желтых, розовых бумажных прямоугольников, разрезанных внизу на полоски с телефонными номерами, приклеенных к изгородям и киоскам, которые мочит дождь и срывает ветер.

Ей нравились годы, проведенные в Фуллертоне. Специализация по психологии, особое внимание уголовному правосудию. Она обнаружила в психологии много глупцов, некое прибежище для благонамеренных людей с невысокими устремлениями и низким коэффициентом интеллектуальности. Но зато ей пришлось прочесть хорошие книги и провести много времени наедине с собой. И с Беном, игравшим роль ее кавалера. Бен легко мог выпить одним духом две двадцатичетырехунцевых банки пива. Он поступил в службу лесоохраны, никогда не звонил и не писал. Право же, хорошее было время, и всего несколько десятилетий назад.

Мерси долго смотрела в окно, потом закрыла рукой один глаз. Цвета сохранились, но перспектива исчезла.

Наверное, с одним лишь зрячим глазом Акуне трудно было найти своих мучителей, подумала она. Даже с двумя. Но она не особенно поверила бы в версию Акуны, даже будь у него три зрячих глаза.

Почему полицейские? В шестьдесят девятом году их терпеть не могли. Полицейских называли свиньями. Появлялось множество карикатур, где затянутые в маленькие, тугие мундиры боровы били людей большими полицейскими дубинками и палили из огромных револьверов. Полицейские были первыми козлами отпущения за любую неприятность. Тебя ударила молния, укусила змея, тебе приснился дурной сон – в этом всегда можно обвинить больших, скверных свиней.

Хессе Акуна ненавидел полицейских – ну и прекрасно! Мерси тоже не питала к ним любви. Но это не означало, что они избили его до полусмерти бейсбольными битами, когда он выходил из курятника утром четвертого июля.

Он так говорил, потому что верил в это. Газеты печатали его слова, ведь благодаря им номер получался интересным. Соответствовал политическим настроениям того времени. И возможно, все это было ерундой.

Но Патти Бейли знала правду или утверждала, что знала. Один из ее клиентов проболтался. И Патти жила в отеле, по слухам, представлявшем собой место развлечений полицейских с девочками.

Мерси вернулась, скопировала все, поблагодарила «сэра Артура Конан Дойла» и попросила его о любезности. Ей хотелось провести черту между Акуной, Бейли и полицейскими.

– Продажные полицейские в округе Ориндж в шестьдесят девятом году, – сказала она. – Я хочу знать о них все.

Берн озорно улыбнулся:

– Дайте мне один день, сержант.

Глава 14

Когда Мерси вернулась в управление, было уже почти шесть часов. Кончалась пятница, большинство сыщиков в штатском уже разъехались на выходные, но одетые в форму патрульные ночной смены выглядели свежими, бодрыми, готовыми нести службу.

На автоответчике были хорошие сообщения: телефонная компания предоставит номера, фамилии и адреса всех, с кем Обри Уиттакер разговаривала в ту неделю, что предшествовала убийству. Сделает это в понедельник до полудня.

У Гэри Брайса появилось для нее «кое-что», он просил позвонить, когда ей будет удобно.

Майк оставил еще два сообщения с просьбой позвонить, как только сможет.

Эван оставил еще одно сообщение о желании поговорить. Мерси обратила внимание, что его тон не был снисходительным. Это произвело на нее впечатление, поскольку О'Брайен редко говорил что-либо иным тоном.

О'Брайен находился внизу, в лаборатории, с помощью увеличительного стекла и ультрафиолета он изучал белый лист бумаги с черным отпечатком ноги на нем. Фиолетовый свет играл на лице эксперта, делая его похожим на инопланетянина.

– Что у тебя там? – спросила Мерси, придвигая к нему стул.

– Мне он кажется подозрительно похожим на след в кухне Обри Уиттакер.

Вот тебе и серьезное сообщение Эвана.

– А зачем ультрафиолет?

Он посмотрел на нее с легкой усмешкой:

– Для исследования.

– И это считается здесь наукой?

– Леди Холмс, я хотел посмотреть, как поведут себя чернила в этих лучах, не откроется ли что-нибудь, чего мы не можем увидеть без них. Ничего не открылось, но все-таки посмотри.

Эван был двадцатипятилетним, худощавым, жилистым, с веснушчатым лицом, часто казавшимся радостным. Рыжевато-каштановые волосы, нос пуговкой. Холостяк. Мерси заметила, что он привлекал женщин, сам того не сознавая. Иногда она видела, как в его веселых зеленых глазах появляется озабоченность, словно в перерывах между развлечениями его мысли занимало нечто серьезное. О личной жизни Эвана она знала мало и не интересовалась ею. Он был самым скрупулезным, умным и организованным экспертом из всех, с кем Мерси приходилось работать.

Она была столь высокого мнения об О'Брайене, что в начале года написала в отдел личного состава рекомендательное письмо, предлагая перевести его из вольнонаемных служащих в полицейские. Трое других полицейских тоже выступили с такой инициативой. Эван относился к этому иронически, называл себя непригодным из-за легкого эпилептического состояния. Оно легко контролировалось лекарствами, но все равно являлось болезнью. «Пистолета эпилептику не выдадут, – сказал он Мерси. – Правда, ты могла бы выдать. Кроме того, в лаборатории нужны вольнонаемные, им можно меньше платить, но больше их нагружать».

Мерси полагала, что Эвана должны взять, поскольку эксперт он весьма квалифицированный, молодой и способный. Кстати, его отец был полицейским с отличной репутацией – так репутация Кларка помогла Мерси, а Пата – Майку Макнелли. Однако приемная комиссия отвергла Эвана, как он и предсказывал.

Мерси это разозлило, потому что она верила в Эвана. Ведь чем выше бы он поднялся, тем более значительным союзником стал бы.

О'Брайен расстроился гораздо меньше. В тот вечер, когда об этом объявили, они отправились компанией пить пиво, с ними была Линда Койнер, она тоже получила отказ из-за плохого зрения. В конце концов Линда расплакалась на плече Майка Макнелли. Тот проявил к ней сочувствие, гладил ее, словно одну из своих ищеек. О'Брайен весь вечер смеялся, едко острил и повез Линду домой. Мерси думала, что отказ больно задел его, поскольку он больше никогда о нем не вспоминал, – это типично мужская реакция, достоинство, которым она восхищалась.

– Эван, я вижу только след ноги.

– А больше ничего и нет. Эксперимент окончен.

Он выключил ультрафиолетовую лампу и откатился на кресле от стола.

– Что произошло, Эван?

Он покачал головой, и Мерси увидела, что веселость исчезла с его лица. Сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Исчезли кое-какие улики из дома Уиттакер.

– Объясни.

Его взгляд был резким, но голос спокойным.

– Возможно, их куда-то девали. Когда мы в хлопотах, это случается. Очевидно, выбросили. Такое случается тоже. Мы небезупречны. Я тщательно осмотрел всю лабораторию. Линда тоже. Они исчезли.

– Что пропало? – спросила Мерси.

– Шерстинки с кухонного пола. Отпечатки пальцев с кухонного шкафа. Поздравительная открытка с туалетного столика в спальне. У нас было сорок девять вещественных улик из того дома. Осталось сорок четыре. Две шерстинки, две карточки с отпечатками пальцев и один образец почерка испарились.

Мерси задумалась. Улики исчезали не в первый раз. Они всегда где-то обнаруживались. Либо же проблема заключалась в людях. Детективы, лаборанты, криминалисты, эксперты, следователи коронера, следователи прокуратуры, патологоанатомы иногда путали их или теряли. Удивительно, что этого не случалось чаще.

И главное, была ли пропавшая открытка одной из тех, что отправил Майк?

– Эван, ну что ж. Они либо найдутся, либо нет.

– Вот последний вариант мне не нравится.

Он сурово посмотрел на Мерси, потом встал и снял лабораторный халат. Взял с вешалки спортивную куртку и надел.

– Вам придется задать мне вопрос, сержант Рейборн. Потому что я не скажу того, что должен сказать, если не буду вынужден.

– В таком случае задаю.

– Хорошо. Послушай, я не обязан знать, что отпечатки пальцев Майка Макнелли были повсюду в доме Уиттакер. Но я знаю все, что происходит в этой лаборатории. Я никому не говорил о случившемся, кроме тебя. Для меня отпечатки пальцев Майка Макнелли не проблема. Это его проблема. Твоя. А я просто работаю здесь. – И О'Брайен сверкнул глазами.

Мерси не сразу догадалась, какой вопрос нужно задать.

– Майк опять вертелся здесь?

О'Брайен кивнул, потом вскинул руки ладонями вперед, словно стремясь отгородиться от чего-то – ее слов, поняла Мерси, – повернулся и вышел.

Через десять минут Мерси шла по автостоянке, ощущая настороженность и беспокойство. Ветер свистел под машинами и отражался от бетона.

Теперь все, связанное с машинами, вызывало у нее страх, потому что Вырыватель Кошельков напал на нее в автомобиле, в ее служебной «импале». Ей до сих пор снились чудовища, бросающиеся на нее с заднего сиденья. Она подошла к своей машине, посветила в нее фонариком, открыла дверцу, снова посветила. «Все в порядке. Успокойся. Не глупи».

Мерси поехала к медицинскому центру. Это было почти по пути домой. Ветер раскачивал уличные фонари. Ей меньше всего хотелось докучать кому-то, но пусть Саморра и Джанин знают, что она волнуется так сильно, что заглянула к ним по дороге. В магазине подарков Мерси купила очень дорогой букет цветов и открытку, где написала ободряющие слова.

На входе она спросила, где находится нейрохирургическое отделение. Дежурившая по отделению медсестра назвала ей номер палаты и указала вглубь коридора.

Еще не дойдя до нужной палаты, Мерси услышала негромкие, приглушенные стоны, переходящие в пронзительные крики, словно звучавшие издалека. И подумала, не потому ли больницы строят с толстыми дверями и стенами.

Дверь в палату Джанин Саморры была закрыта. Мерси ощутила, как что-то холодное падает в ее желудок, будто якорь в темную воду. Руки и ноги отяжелели. То был скорее вопль, чем крик. Женский. Не столько от боли, сколько от ужаса. От беспомощности. Словно женщина видела, как надвигается нечто ужасное, и не могла никуда скрыться.

Медсестра подошла сзади так неслышно, что первая мысль Мерси была о пистолете.

– Я могу взять у вас цветы, – сказала она.

Джанин Саморра умолкла. Мерси услышала мужской голос, негромкий, успокаивающий, но слов не разобрала.

Мерси глянула в лицо медсестре и увидела под маской властности страх и стыд.

– Будьте уверены, больная их получит.

Раздался еще один негромкий стон, постепенно переходящий в пронзительный вопль. «Такие издает животное, – подумала Мерси, – схваченное другим животным»

– Что там происходит?

– Больная стабильна. Вам лучше уйти.

Медсестра протянула одну руку за вазой, а другой крепко взяла Мерси за запястье и потянула. Она была маленькой, но сильной.

Мерси среагировала на это спокойно, но с желанием дать отпор. И признала жуткую тщетность подобных порывов, полную уверенность, что ни пистолет, ни дубинка, ни удушающий захват, ни врезающиеся пластиковые наручники не помогут избавить Джанин от ужаса. Мерси, некогда считавшая, что у нее есть ответы почти на все вопросы, вновь осознала с душевным смятением, что у нее нет ответов почти ни на что.

На происходящее за дверью палаты определенно.

Она отдала медсестре цветы и двинулась к выходу. Стон Джанин становился все громче, когда двери нейрохирургического отделения закрылись за Мерси и заглушили этот звук.

Когда Мерси приехала домой, на подъездной аллее стоял грузовик Майка. Войдя внутрь, она увидела его сидящим в гостиной вместе с Кларком перед телевизором. Тим-младший был у него на коленях.

Сын уставился на нее, как всегда, когда Мерси возвращалась домой, широко раскрытыми глазами, казалось, вбиравшими очень многое. Потом сполз с колен Майка и заковылял к ней, широко улыбаясь и лепеча бессмысленные слова. Она опустилась на колени, Тим подошел к ней вплотную, и Мерси обняла его. От мальчика приятно пахло, и она видела, как пламя камина отражается в его блестящих серых глазах. Кларк одел Тима в ворсистый красный комбинезон с пластиковыми подошвами. Мерси любила комбинезоны, согревающие все его превосходное тельце, хотела бы купить несколько таких своего размера.

Кивнув отцу и Майку, Мерси понесла Тима к себе в спальню, где, отвечая ему бессмысленными словами, стала переодеваться. Это было ее любимое время дня: вернуться домой к Мужчинам, снять ботинки и брюки, затем пистолет с наплечной кобурой и запасное оружие с бедра, бессмысленно болтать с сыном. В эти часы ее сердце казалось огромным, но легким. Однако в тот вечер оно было большим и тяжелым.

Кларк ушел в кухню, а Майк по-прежнему сидел перед телевизором. Его лицо опухло после вчерашней выпивки.

– Мерси, где мы можем поговорить?

– Во дворе.

Мерси взяла две выписанные по почте толстые куртки с начесом для себя и для Тима, с черными и желтыми полосами, с капюшонами. Она покупала все под пару, хотя сознавала, что это глупо – походило на обмундирование, на деление на «них» и «нас».

Они вышли во двор. Охранная система была включена и заливала его холодным, белым светом. Кошки смотрели на них со стены.

– Ты простишь меня за вчерашнее?

– Простить я могу, но для этого потребуется время. Ты отверг меня, Майк. И предал.

Молчание. Мерси взглянула на Майка и увидела, что у него изо рта идет пар. Плечи Майка под форменной ветровкой ссутулились, белокурый локон свисал, будто хвост покорной собаки.

– Не следовало мне столько пить.

– Не следовало делать и еще кое-чего.

– Я знаю, что поступил дурно.

Мерси посмотрела на лесозащитную полосу вдоль апельсиновой рощи. Высокие эвкалипты с шелестом раскачивались, их листья отливали серебром в лунном свете. Над деревьями мерцали звезды и проплывали рваные тучи.

Майк опустился перед Мерси на колени:

– Если бы я мог громадным черным маркером зачеркнуть кое-что, то сделал бы это. Взял бы все, случившееся позавчера, и выбросил. Мерси, в последнее время я всеми силами старался поддерживать наши отношения. Знаешь... мне это очень трудно говорить, но без тебя я несчастен. Ты мне нужна. Я мечтаю быть с тобой, с Тимом и Дэнни, чтобы мы жили в большом доме, где достаточно места для всех. Я стараюсь усердно работать, мне это необходимо, но когда возвращаюсь домой, хочу, чтобы там была ты. Я предоставлю тебе столько времени и простора, сколько нужно. Можешь делать все, что угодно. Работать, завести от меня ребенка, если пожелаешь. Я на все согласен. Мне уже тридцать восемь лет, положение у меня прочное. Было прочным. Я знаю, кто я и что мне необходимо. Мне нужна ты, потому что я люблю тебя.

Он достал из кармана ветровки какую-то вещицу и положил Мерси на колено. Серую, с закругленными краями, с тонкой металлической полоской посередине. Тим, которого всегда манили маленькие предметы, потянулся к ней. Но Мерси взяла ее первой и ощутила замерзшими пальцами бархат.

– Понимаю, сейчас ты не можешь ответить. Но хотя бы подумай над этим. Я очень хочу, чтобы ты подумала.

Мерси посмотрела на него. Ветер ерошил его волосы, Майк улыбался.

– Ты очень боялся? – спросила она. – Того, что Обри это сделает? Я прочла твои письма и открытки. Ты знаешь, о чем я говорю.

Она увидела в холодном свете, как его лицо покраснело.

– М-м... беспокоился. Да, я думал, она может попытаться... поставить меня под удар. Когда она завела об этом речь, я понял, что знал ее не так уж хорошо. Я не догадывался, как она поступит. И понял: все, что я делал, может обернуться против меня, выставив в отвратительном свете.

Мерси всматривалась в его опухшее лицо, в усталые глаза.

– Ты любил ее?

– Я ни разу не касался ее. Если не считать рукопожатий, о которых говорил тебе, и одного-двух объятий. Я никогда...

– Но любил ты ее, Майк?

– Мне показалось, я влюбляюсь в нее. И тогда я понял, что это нужно прекратить.

Даже на сильном ветру эти слова повисли перед ней, твердые, будто камни, неподвластные стихиям.

– Как ты собирался это прекратить?

– Выйдя в тот вечер после ужина, я понял, что все кончено. Я подошел к краю пропасти и заглянул вниз. Я не хотел туда падать. Я узнал то, что мне необходимо было знать.

– И что же это, Майк?

– То, чем я не горжусь.

– Что тебе нужно было знать?

– Пожалуй, что кто-то способен найти меня... привлекательным, и только. Этот вопрос касался только меня. Не меня и тебя, Мерси. И никого другого.

«И ты отправился к проститутке, чтобы получить ответ», – подумала она.

Мерси вернула ему коробочку. Взяла на руки Тима и встала. Майк остался стоять на коленях.

– Я знал, что ты не возьмешь его, ну и ладно. Кольцо у меня уже полгода, но время всегда казалось неподходящим. Сейчас оно определенно неподходящее. Но я хотел, чтобы ты знала, чего я желаю. Мне очень важно, чтобы ты поняла, как я сожалею о вчерашнем. Я буду хранить кольцо, пока ты думаешь.

Майк встал и поцеловал Мерси в щеку. Ее лицо так замерзло, что она едва ощутила поцелуй. Тим ухватил Майка за щеку, Майк улыбнулся. В резком свете ламп он выглядел кем-то едва знакомым, усталым мужчиной-мальчиком с холодной, как звезды, улыбкой.

Майк мягко обнял Мерси и Тима. Потом она почувствовала пальцы его другой руки на внутренней стороне бедра.

– Давай погреемся. В объятиях друг друга. Прошло много времени. Может, нам удастся вспомнить, кто мы.

– Я знаю, кто я.

Майк отпустил ее.

– Я не потеряю тебя, Мерси. Пусть меня опозорят, пусть ты не захочешь больше на меня смотреть, но я тебя не потеряю. Ты здесь навеки. И я тебя оттуда не выпущу.

Майк выставил палец, словно пистолетный ствол, и направил в свое сердце.

Глава 15

На следующее утро, в субботу, в гавани Дана-Пойнт Мерси взяла напрокат лодку с подвесным мотором и направила тарахтящее суденышко в бездонный простор Тихого океана. Когда вышла в открытое море, ее слегка замутило.

Мерси посмотрела на юг. Утро было холодным, ясным, и она видела громадные утесы, откуда на торговые суда сбрасывали бычьи кожи всего сто недолгих лет назад. На лбу у нее выступил холодный пот.

Зыбь подбрасывала маленькую лодку, и когда Мерси прибавила газу, скамья начала подскакивать под ней. Мерси смерила скорость относительно встречной зыби, и она показалась большой; уточнила относительно волноломов, и она показалась ничтожной.

Под рев мотора в голове у нее спорил сонм голосов.

Майк – хороший человек, но ты не понимаешь его.

Майк слаб и способен на ошибки.

Ты должна ему помочь.

Ты должна его подозревать.

Ты должна с ним расстаться.

Ты должна любить его.

Мерси посмотрела на высокие белые облака на западе, увидела чаек, кружащих над зарослями водорослей. Она пыталась увеличить скорость, но маленький двухтактный мотор работал на полную мощность, и Мерси ощущала запах масла, сгорающего вместе с бензином.

Ее едва не рвало от выхлопных газов, от тошноты, то и дело подступающей к горлу.

Мерси держалась ближе к берегу, на расстоянии, которое можно преодолеть вплавь. Она всегда недолюбливала океан. Он был ненадежен, склонен к насилию. Природный злодей, думала она.

Мерси едва не утонула в океане вместе с Тимом-младшим. По причинам, никак не связанным с ее желанием, океан отверг их и сохранил им жизнь.

Но Хесс любил океан, и Мерси решила, что Хесс оказал здесь влияние, какое-то остаточное расположение наверняка перешло от него к ней. Как к любовнице Хесса.

Мерси задумалась о нем и задалась вопросом, почему память должна быть мучением.

Щурясь, она посмотрела на юг, увидела пирс Сан-Клемента и осознала, что находится всего в миле-другой от Уэйв-стрит, 23, от того крохотного участка океана, где лежит ключ к раскрытию убийства Обри Уиттакер.

Через полчаса Мерси была прямо напротив этого дома. Попыталась проследить траекторию пули исходя из того, что та летела по прямой сквозь сердце Обри, через тонкое стекло раздвижной двери, в безграничное море.

Она посмотрела на воду вокруг качавшейся лодки: сине-фиолетовая, с серебристыми гранями волн, сверкающими как зеркала в бесконечных, никогда не повторяющихся вариациях.

Мерси понимала, что площадь предмета, который она надеется найти, около половины квадратного дюйма, возможно, он немного сплющен, но примерно этого размера. И он погрузился на дно.

Она посмотрела на пляжную сумку, скользнувшую с кормовой скамьи и теперь лежавшую мокрой от брызг. Сквозь отверстие были видны красные ласты, розовая маска и накрашенная трубка акваланга.

Мерси толкнула сумку носком ноги. Съежилась от холода и прошептала, что может надеть акваланг и нырять. Сделать сотню погружений сегодня. Сотню завтра и по сотне ежедневно до конца дней, но так и не найдет пулю. Даже ни разу не достанет дна.

Эта истина противоречила вере в то, что упорный труд оправдывает себя, надежде и всему ее существу.

Майк любил эту девицу.

Майк думал, что любит ее.

Ему можно доверить свою жизнь.

Ему нельзя ничего доверять.

Мерси долго сидела, глядя в воду и твердя, что чудеса происходят только с теми, кто готов к этому. Она – готова.

Она снова посмотрела на двадцать третий дом, потом в западную сторону, на Каталину, видневшуюся низким пригорком на далеком горизонте. Поднялся предполуденный ветер, и она почувствовала, как он пронизывает ее суставы. Мерси завела подвесной мотор, развернулась и пустилась в обратный путь.

Через два часа Мерси стояла в спальне Обри Уиттакер, перед дверью шкафа, разглядывая себя в зеркале. Красное кожаное платье сидело на ней в обтяжку. Мерси понимала, что она полнее, чем Обри, и ниже ростом. Чуть менее красивая, подумала она.

Мерси повернулась. На золотых пряжках засверкал свет. Кожа хорошо пахла, слегка холодила, была, пожалуй, тугой, но она должна прилегать к телу, так ведь?

Мерси приподняла одной рукой волосы, затем другой. Поставила обе руки на бедра и опустила левую. Повернулась снова. Но что бы ни делала, Мерси не видела в своем отражении ничего привлекательного, соблазнительного, сексуального. Она выглядела большой женщиной с заплаканным лицом в маленьком платье.

Что получилось не так? Причина заключалась в том, что Майк сделал или не сделал.

Да, потому что ты ключ к нему.

Нет, Майк такой, какой есть.

Тебе нужно было любить Майка, изгнать из него все порочное, нездоровое, наносное.

Я не источник опасности. У меня есть сердце. Большое.

Большое и холодное. Большое и холодное.

Глава 16

Рассвет, утро понедельника, последние звезды гасли в бледном небе, когда Мерси, проехав мимо дома Майка, ставила машину за дерево, где он ее не увидит. Она выключила фары, и дубовые ветви исчезли из виду. Мерси заглушила мотор, почувствовала, как нервы напряглись, потом успокоились.

Она свесила руку за спинку сиденья, поводила ею в прохладной, утешающей пустоте. Наблюдала, как дым поднимается из труб по всему каньону Модеска, и пыталась заглушить внутренний голос, твердящий ей, что так поступать дурно.

Мерси уже двое суток слушала его. Спорила с ним, соглашалась, пререкалась, скандалила. Теперь, когда все было решено, она могла только велеть ему заткнуться и оставить ее в покое.

В семь часов две минуты Мерси увидела, как фургон Майка выехал из ворот и покатил по дороге. Майк начинал работу в четверть восьмого, и ему легче было бы умереть, чем опоздать.

Ты предаешь Майка, чтобы узнать его получше?

Ты разрабатываешь Майка, чтобы доказать его невиновность?

Через десять минут Мерси подъехала, остановила машину перед домом и вошла под начавшийся лай собак.

В доме, как всегда, пахло кофе и древесным дымом. Дрова в печи догорели, лишь угли мерцали за стеклом заслонки. Животные на фотографиях смотрели на нее. На автоответчике светилось одно сообщение, и Мерси включила его.

Майк, это твой отец, ты там или...

Кухня была аккуратно прибрана, посуда вымыта, бутылка из-под виски лежала в мусорном ведре.

Мерси заглянула в комнату Дэнни, потом в гостиную и двинулась по узкому коридору в спальню Майка.

Знакомые запахи: лосьон после бритья, дезодорант, влажный букет запахов принимавшего душ мужчины. Комната оказалась большой, темной, с единственным окном, выходящим на крутой склон холма, заслонявшего солнце почти весь день. Мерси включила две лампы.

Постель Майка была неприбрана. Возле одной стены стоял письменный стол – дверь, положенная на картотечные шкафчики, – с компьютером и принтером. Провода тянулись через отверстие для дверной ручки. Фотографии ищеек, справочники по ищейкам, книги об ищейках. На соседней стене индейское одеяло, висящее над коллекцией наконечников для стрел. Возле другой стены книжный шкаф и полки для фотографий, ценных окаменелостей и раковин, небольшие цитаты из Библии, которые мать Майка писала от руки на цветной бумаге и вставляла в маленькие стоячие рамки.

Кто найдет добродетельную жену?

Цена ее выше жемчугов.

Уверено в ней сердце мужа ее,

И он не останется без прибытка.

«Боже милостивый, – подумала Мерси, – может, Тебе сразить меня сейчас насмерть и покончить с этим? Мой внутренний голос будет согласен с тобой. Уничтожь меня. Уничтожь».

Но он не уничтожил ее, и Мерси принялась за то, что лучше всего умела делать.

Меньше чем за минуту она нашла в шкафу черный свитер. В нем Майк ездил на ужин к Обри Уиттакер. С вырезом лодочкой, туго облегавший тело, и Майк надевал его, когда хотел хорошо выглядеть. Свитер оттенял его белокурые волосы, светлую кожу и подчеркивал рельефность мускулатуры.

«Смесь черной шерсти с орлоном, явно не из ее платья. Возможно, из свитера или какой-то верхней одежды...»

Мерси прочла надпись на ярлыке: 65 процентов овечьей шерсти, 35 процентов орлона. Чистый, аккуратно сложенный, без крови.

Она сказала себе, что это ни о чем не говорит, совершенно ни о чем – кроме желания выглядеть наилучшим образом перед Обри. В душе у нее шевельнулась досада.

Это означало немногим больше, чем бежевый ковер в его спальне. Ковер, на котором она стояла.

«Предаешь Майка потому, что любишь его? Или потому, что он унизил тебя?»

Чулан был старым, полозья скверными, и Мерси пришлось налечь на раздвижную дверь, чтобы открыть ее. В дальнем конце у стены лежали вещи, которые она оставила здесь: халат, чистые джинсы, блузка, легкая куртка.

Мерси опустилась на колени и стала разглядывать обувь. У Майка было ее в избытке – около двадцати пар двенадцатого размера. Она стала вынимать их одну за другой и смотреть на узор подошвы. Ничего похожего на след у Эвана О'Брайена. В дальнем углу, за длинной сапожной щеткой, она отыскала старую, пыльную байковую сумку, где лежали поношенная пара мокасин, пара кроссовок с засохшей грязью, пара сапожков «чакка».

Узор подошв «чакки» был тем же, что на отпечатке в лаборатории. Вдоль одного выступа в форме обращенной острием назад запятой была темная, липкая масса. И в центральном круге на правом каблуке тоже.

Мерси прокляла Майка. И себя. И Бога – как творца всех вещей.

Она сложила обувь в сумку и поставила ее обратно за щетку. Встала и снова налегла на дверь, чтобы закрыть ее.

Мерси твердила, что существует какое-то объяснение. Существует. Должно существовать.

Теперь уже потная, с часто и сильно колотящимся сердцем, она стала обыскивать шкаф, книжные полки, картотечные шкафчики, ящики стола. Если Майк писал Обри Уиттакер, то она могла отвечать ему. Послать письма с выражениями привязанности. Любви. С угрозами.

Под белыми гольфами Мерси увидела коробочку, которую Майк предлагал ей накануне вечером, и раскрыла ее. Простой золотой солитер с бриллиантом величиной с ластик на конце карандаша и гораздо более красивый. Она поспешно закрыла коробочку, надеясь, что это поможет ей не чувствовать себя столь гадко. Нет. Ей представилось пятно, расходящееся от ее сердца до края Вселенной и дальше.

«Успокойся. Успокойся же. Существуют объяснения».

Мерси нашла небольшую связку писем под кроватью, в оружейном сейфе, где Майк хранил для самозащиты «Магнум-357». Он заставил ее заучить комбинацию цифр на тот случай, если ей потребуется пистолет, когда его не будет дома. Заставлял повторять снова и снова: четыре-четыре-пять-семь, четыре-четыре-пять-семь, и теперь она воспользовалась этой комбинацией, чтобы найти любовные письма от проститутки.

Ее сердце колотилось неистово, голова кружилась от ярости, чувства вины, боли, и читать их Мерси не могла. Она лишь резко раскрывала письма и бегло просматривала:

ка-ак ми-ило с твоей стороны написать... как необычно полицейскому говорить такие слова девушке вроде меня... я тоже питаю к тебе те же чувства... согласна, что дружба одна из уловок... ты порядочный человек... буду рада встретиться с тобой за кофе или прогуляться по... очень велика разница между нашими образами жизни... искренне, любовно, почтительно твоя, твоя, твоя... О.У., Обри, О. Уиттакер...

«Уничтожь меня, – сказала Мерси, потом повторила. – Эта шлюха была влюблена в него. Теперь помедленней. Читай медленно, узнай, что можно узнать».

Она посмотрела на штемпели и даты. Последнее отпечатанное на машинке письмо было датировано четвертым декабря.

Дорогой Майк, Темная Туча, Детектив, Пижон.

Я все время о тебе думаю, чем бы ни занималась и с кем! Мне кажется, со мной постоянно друг, правда, я довольна, что тебя на самом деле нет рядом, девушке иногда нужно уединяться, так ведь? Полностью согласна с тобой: мне нужен более пристойный способ зарабатывать на жизнь. Та часть души, которой я ненавижу себя, твердит мне, чтобы я продолжала делать то, что делаю, но я понимаю, слушать ее не стоит. Это... слишком уж просто. Полезно напоминать себе, какие мужчины свиньи, но, знаешь, мне хочется верить, что я ошибаюсь. Теперь, когда познакомилась с тобой, думаю, что, может быть, это не так.

Знаешь, я задаюсь вопросом, когда ты сделаешь доброе дело: дашь мне то, чего я заслуживаю. Я отдавала, отдавала тебе – не требуя ни цента, ха-ха – но когда ты собираешься мне отплатить?

Сознаю, ты стыдишься меня. Я всего-навсего проститутка. Понимаю, ты не можешь показываться со мной – что скажет твоя мамочка? Мне известно, в твоей жизни есть другая цыпочка. Но, Майк, если ты счастлив с ней, то почему все время у тебя такой жалкий вид? Я сделаю тебя счастливым. Вижу это по твоему, Т. Т., лицу! Думаю, пора тебе признать, что я на самом деле представляю собой, признать, что ты сделал. Пора расплатиться со мной. Вернуть долг! Я многого не прошу. Уверена, никто не может знать обо мне, особенно люди, с которыми ты работаешь, но думаю, не будет ли для тебя лучше всего сообщить им, что ты думаешь обо мне, делаешь со мной, что мы собой представляем? Возможно, признаться – самое лучшее, что я сумею сделать для тебя. Как мне измениться, если ты не позволяешь? Неужели я всегда останусь просто Обри, твоей профессиональной осведомительницей? Мне это надоело.

Надеюсь, у нас будет тысяча страстных ночей, чтобы разобраться во всем этом.

Обри.

P.S. Сегодня я видела картинку в одной книжке – в мир вошла душа по имени Ида. Таких вульгарных я еще не встречала: женщина, видимо, проститутка, прямо-таки съеденная заживо увяданием, отвратительное, жалкое тело, загубленное временем и мужчинами. Лучше умереть, чем быть такой. При виде этой картинки я расплакалась и осознала, кем ни за что не хочу становиться. Подумать только, ты называешь меня Мудрой Юной Женщиной! Иногда мне хочется умереть, но кто тогда будет выплачивать взносы за мой «кадиллак»? Помоги! Помоги, мистер Большой Сильный Полицейский!

Мерси положила письма обратно в сейф. Захлопнула крышку и услышала, как щелкнул замок. Посидела минуту на неубранной постели Майка, прислушиваясь к шуму проезжавшей мимо дома машины.

Какое странное чувство. Изумление. Потрясение. Мерси словно впервые видела себя в окружающем мире, признавала, что не такая, какой считала себя, и никогда не была такой. Она никогда не чувствовала себя такой одураченной с того утра, когда села в машину и ощутила руки изверга, которого искала, у себя на лице. Неужели ее глупости нет предела? Казалось, нет.

Мерси сказала себе, что должно существовать какое-то объяснение, и вспомнила слова Майка: Купил глушитель. Поужинал с ней, потом застрелил ее. Арестуй меня.

«Объясни это, сержант!»

Гараж представлял собой небольшое строение с двумя отделениями для машин, большой мастерской и складом наверху.

Мерси стояла возле верстака, глядя на ящики с инструментами и шкафчики, орудия для уборки двора, аккуратно повешенные на скобы в деревянных стенах, канистры с бензином и машинным маслом, вместительные пакеты с кормом для собак, который Полли, Молли и Долли с жадностью поедали, старый холодильник.

Она видела пар от своего дыхания, запотелость в углах окон, паутину на кусте остролиста снаружи, все еще усеянную капельками влаги.

В дальнем конце верстака лежали инструменты Майка для набивки патронов. Мерси сняла пластиковые крышки. Майк набивал пистолетные гильзы сорок пятого калибра для своего «кольта», триста семьдесят пятого для «смит-вессона», ружейные двадцатого калибра для своего «ремингтона», тридцатого для винтовки. Мерси посмотрела на красное приспособление для набивки. Рядом с ним стояла открытая банка из-под кофе с гильзами сорок пятого калибра, капсюли все еще лежавшие в длинной трубке, казались ей подходящими к этим гильзам.

Жаль, невозможно узнать, какие из этих гильз были выстрелены из «кольта» Майка. Она взяла бы одну, в лаборатории ее сравнили бы с той, которую Линда Койнер обнаружила в цветочной вазе Обри, и вся эта несуразица кончилась бы.

Тем или иным образом.

Мерси помнила, что в пистолете, из которого убили Обри, скорость пули должна быть невысокой, чтобы сработал глушитель. Тяжелая пуля, легкий пороховой заряд. Пули она нашла в зеленой картонной коробке: весом 255 гран[6], с закругленным концом, в оболочке. В кольцевой канавке банки с порохом было несколько порошинок, и Мерси записала это в синюю книжку. Она не представляла, большие заряды пороха делал Майк, легкие или средние. Это мог знать Тиммерман, инструктор с шерифского стрельбища.

На другом конце верстака были привинчены точило с ременным приводом и ленточная пила, ряд тисков, стояли еще несколько ящиков с инструментами. На углу прикреплено двое маленьких тисков. Удочки Майка лежали на скобах в стене, аккуратно расположенные по длине. Там находились три коробки с катушками для спиннинга, еще три коробки со снастями, коробки с искусственными мушками. Мерси вынимала их одну за другой и разглядывала.

Внимание ее привлек старый сосновый ящик, потому что раньше он стоял в спальне. Майк сделал его в столярной мастерской, когда учился в седьмом классе, и это изделие до сих пор сохранилось. Перед тем как покрыть ящик лаком, Майк нанес на крышку переводную картинку, сине-белый овал с надписью «Попалась!» и под ней силуэт рыбака с красноречиво согнутым удилищем. Мерси знала, что Майк хранил там искусственных мушек и блесны, большей частью изготовленные собственноручно; они накапливались свыше двух десятилетий его увлечения рыбной ловлей. Теперь ящик стоял в задней части верстака, между двумя большими пластиковыми ящиками со снастями. Сверху лежала рыболовная сеть, почти скрывая его от глаз. Переводную картинку Мерси разглядела сквозь нее.

Неожиданно у Мерси подступил ком к горлу, пробудились стыд и чувство вины, внутренний голос снова горячо заговорил: «Подлая, подозрительная, нечистоплотная стерва, оставь его в покое, пока не поздно...»

Но Мерси все же придвинула ящик к себе. В верхнем лотке лежало несколько коробок с мушками и футляры – два алюминиевых, два кожаных, два пластиковых. Она вынула его и поставила на верстак, где он встал неровно.

Внизу были большие коробки, наполненные мушками. Мерси помнила, как Майк показывал их ей и называл: комары и майские мухи, звонцы и ручейники, серые мушки и черные комары.

Больше, чем она могла запомнить, плюс собственные изобретения. Одно он назвал в ее честь – Унылая Мерси, – потому что она оплакивала утрату Хесса и постоянно ощущала себя несчастной. На эту мушку Майк поймал форель «более чем средней величины» и считал ее приносящей удачу.

«Убери их, убирайся отсюда, забудь, что это делала...»

Мерси положила их обратно, поставила лоток на место и вдруг заметила прикрепленный снизу небольшой рулон ткани, из-за которого лоток неровно стоял на верстаке. Она подняла его и посмотрела: белая, туго скрученная хлопчатобумажная ткань, перехваченная клейкой лентой, толщиной с кассету для фотопленки. Майк прикрепил рулон к дну лотка куском эластичной ленты и четырьмя канцелярскими кнопками.

Кнопки с трудом вынимались из густо покрытой лаком древесины. Мерси вытащила две с одного конца, и рулон упал ей в руки. Лента снялась со скрипучим звуком. Белая ткань развернулась, и на верстак упало что-то холодное, увесистое. Мерси узнала обертку – это были ее трусики, она позволила Майку оставить их у себя несколько месяцев назад, после проведенной в постели ночи, которой он был очень доволен. Позволила нехотя. С каким-то странным чувством, словно то была улика, которую никто не должен видеть, кроме нее. Майк пообещал, что никто не увидит.

Но это было ничто по сравнению с тем, что лежало внутри. Мерси уставилась на массивный сварной цилиндр, сплошь покрытый дырочками с чем-то, похожим на тонкую стальную стружку под ними. Внутренняя поверхность гладкая, с более крупными отверстиями. Один конец плоский, с отверстием посередине, диаметром со ствол пистолета сорок пятого калибра. К другому концу приварена прямоугольная насадка с прокладочным материалом. Была толстая лента, которую можно сжимать и ослаблять поворотом винта. На выходном конце – легкие черные следы нагара.

Мерси разглядывала эту вещь во всем ее грузном безобразии, низкой цели, непостижимости. Стальной предмет, сделанный для какой-то цели, и только.

Она знала, что существует объяснение, пусть даже весьма нежелательное для нее.

Дрожащими руками Мерси завернула глушитель и прикрепила на прежнее место, но внутренний голос ее молчал.

Когда Мерси выходила из дома Майка, ей пришлось вступить в разговор с миссис Хит, соседкой, румяной и чрезмерно общительной. Мерси считала ее доброй, но навязчивой. Ей нравилось жить рядом с детективом. В одной руке она держала конверт, в другой поводок Реджи, йоркширского терьера, оживленно запрыгавшего у ног Мерси.

Мерси не хотелось беседовать с миссис Хит, поскольку она еще не оправилась от потрясения, вызванного находкой в гараже.

– У меня письмо Майку, – сказала соседка, протягивая конверт. – Я как раз собиралась бросить его в ящик.

– Я опущу.

Почтовый ящик находился на перилах крыльца, почтальон мог дотянуться до него, не вылезая из своего фургона.

Миссис Хит посмотрела на Мерси, потом на дом:

– Майка нет?

– Только что уехал.

Мерси следила, не станет ли она искать взглядом ее машину, которой нигде не было видно. Нет. Если миссис Хит видела, как она подходила к дому, все пропало. В любом случае вероятность, что Майку станет известно о визите Мерси, составляла восемьдесят к двадцати.

– Я всегда долго бегаю по утрам в понедельник, – произнесла Мерси.

– Превосходно, после бури, – одобрила миссис Хит.

Терьер перестал прыгать, сел и уставился на Мерси.

– Буря была жуткая, правда?

Мерси лихорадочно искала какое-то объяснение, но быстро соображала она только на работе. Однако ей пришла в голову идея, способная сыграть на романтическом энтузиазме соседки.

– Миссис Хит, поможете мне сохранить кое-что в секрете от Майка? У него через несколько недель день рождения, и пока его нет, я приехала спрятать подарок в доме. Небольшой сюрприз.

– Устраиваете нечто вроде поисков пасхального яйца?

– Вот-вот. И кое-что для Дэнни.

– Замечательно. Я буду помалкивать.

– По крайней мере несколько недель.

– Договорились.

– Ну, пойду опущу письмо в ящик.

На лице миссис Хит появилось недоуменное выражение.

– А почему вы поставили свою машину так далеко?

Мерси покраснела, потом улыбнулась:

– О, Майк бы заметил следы шин на подъездной аллее. Вы же знаете, какой народ детективы!

– Знаю, конечно. Я просто не подумала.

«Если спросишь о следах ног, я застрелю тебя», – подумала Мерси.

– А следов ваших ног он не заметит?

Мерси посмотрела на подъездную аллею. Она была не настолько тяжелой, чтобы оставить четкие следы на укатанной земле, но какие-то отпечатки сохранились.

Миссис Хит посмотрела тоже.

– Детектив Рейборн, а может, сделаем вот как? Я подойду к двери, ступая по вашим следам, и положу письмо в ящик. Тогда он увидит мои следы, не ваши. И следы Реджи. Если Майк спросит, вы сумеете скрыть правду, не прибегая ко лжи. Следы не ваши.

«Черт, – подумала Мерси, – похоже на роман Агаты Кристи».

– Отличная мысль, сержант Хит!

Она смотрела, как старуха шла с письмом, как Реджи прыгал вокруг, когда хозяйка открывала ржавый почтовый ящик, как миссис Хит возвращалась, старательно выбирая, куда ступить.

– Наш маленький секрет, – сказала старуха. – Мы скажем Майку после его дня рождения.

Мерси улыбнулась, помахала рукой и двинулась к своей машине. День рождения у Майка был через месяц с лишним, но как знать, возможно, к тому времени он окажется в тюрьме.

Перед тем как ехать в управление, Мерси отправилась на шерифское стрельбище в Анахайме. Поговорила с инструктором по оружию, заявила, что хочет взять сорокапятикалиберный пистолет вместо девятимиллиметрового, так как убойная сила у него больше.

Тиммерман объяснил ей, что убойная сила индивидуальна и загадочна, одни специалисты говорят, что она больше зависит от скорости, чем от массы пули. Другие не соглашаются. С удовольствием популярно растолковал ей формулу Энштейна Е = МС2, потом оспорил ее приложимость в данном случае.

Свои взгляды Тиммерман заимствовал из классического исследования Лагарда «Огнестрельные раны», во время которого подвешенные трупы почти не раскачивались при выстрелах из пистолетов тридцать восьмого калибра, однако начинали сильно качаться при выстрелах из сорок пятого. Вот почему, заключил он, Лагард рекомендовал сорок пятый калибр американским правоохранительным органам – еще в девятьсот четвертом году.

– Запомните, – поучал Тиммерман, – нападающее животное останавливает не инерция пули, а воздействие кинетической энергии пули на функционирование живого тела.

– Запомню.

– Тут имеют значение скорость, калибр, форма кончика пули, ее хрупкость, пробивная способность. Множество факторов.

Слушая его, Мерси все время кивала, будто ей было интересно, потом выписала «кольт» сорок пятого калибра для пробных стрельб. Тиммерман был настолько любезен, что дал ей на время наплечную и набедренную кобуры, кроме того, не поскупился на патроны.

Глава 17

Мелвин Гландис откинулся на спинку кресла и поздоровался с Мерси. Его кабинет, хоть и принадлежал любезному бюрократу, представлял собой приятное убежище в бурю, которую поднял Майк Макнелли.

Сейчас Мерси была не в состоянии трезво думать о Майке, но заставила себя сосредоточиться на другом своем деле.

– Почему никто не волновался из-за Патти Бейли? Ты меня спрашиваешь?

Помощник шерифа рассмеялся.

– Может, вам тогда казалось забавным, что женщину застрелили, а вы не смогли найти подонка, который это сделал. Сейчас это не забавно.

Гландис выпрямился и набычился:

– Черт возьми, я не то имел в виду. Тогда я служил всего четвертый год. Был далек от верхушки.

Мерси хорошо знала Гландиса, понимала, что его интересуют победители: власть и политика, месть и вознаграждения, кто что о ком знает, кто сумеет поприжать тебя, раздавить, помочь тебе. Он – животное стаи. Ему, вечному приверженцу Чака Брайтона, посчастливилось рано примазаться к победителю.

– Потому и спрашиваю тебя, – сказала Мерси. – Ты не был у власти – пока что.

Гландис заулыбался, Мерси знала, что он воспримет это как комплимент. Он поднялся, прошагал на своих маленьких ступнях танцора к двери и закрыл ее.

– Да. Пойми, в том году никакие дела никого не волновали, поскольку под всеми земля тряслась. Тогдашний шериф, Билл Оуэн, был в тесной дружбе с главой наблюдательного совета округа – Ралфом Миксом. А Миксу приходилось туго из-за получения взяток от строительных фирм. Знаешь эти фокусы: политики устанавливают правила, подбрасывают выгодное дельце своим друзьям, друзья им что-то отстегивают. Стоит кому-то оплошать, все напускаются на него. Появляются разоблачения в прессе. А Миксом в то время занималось большое следственное жюри. Билл Оуэн поджал хвост, присмирел. Ждал, что его турнут с должности.

– Он получал деньги от Микса?

– Уличен не был. Доказать нельзя ничего. Они дружили. Микс шел навстречу Биллу. Билл шел навстречу Миксу. Друзья есть друзья.

– Тогда в чем же заключалась проблема Оуэна?

– В политике. Кое-кому из полицейских не нравились его взгляды. Ты должна помнить, тогда все были помешаны на политике. Не то что сейчас. В управлении существовала клика берчистов, и они просто терпеть его не могли. Считали, что если человек не берчист, значит, коммунист; к ним причисляли и Оуэна, потому что он был, на их взгляд, недостаточно консервативен. Недостаточно крут с преступниками. Знаешь, это была часть коммунистического заговора – сгноить Америку изнутри, выпустить на улицы преступников, как в Уоттсе. Лозунги на бамперах тогда гласили: «Не допустим Уоттса в Ориндже». Оуэн не выдавал разрешений на скрытое ношение оружия никому из державшихся правых взглядов. Поэтому когда он старался держаться в тени во время разбирательства с Миксом, берчисты стали давить на него изо всех сил.

– Кто эти люди?

Гландис как-то странно посмотрел на Мерси, в его обычно простодушном лице появилась какая-то скрытность.

– Их много. Главный – Бэк Рейнер. Берчисты думали, что из него со временем получится хороший шериф. Был рослый, странный тип по имени Боб Вейл, один из лейтенантов. Эд Спрингфилд, Дейв Бун, Боб Эммер. Думаю, и Рэй Торнтон с его партнером, Раймерсом. Пат Макнелли – отец Майка. Группа мотоциклистов из дорожной полиции – Норт, Моррисон, Уилберфорс. Если память мне не изменяет, одно время твой отец общался с ними.

Мерси снова вспомнила то давнее собрание берчистов, устроенное для поддержки местной полиции. Попыталась как-то связать его с трупом проститутки, брошенным неподалеку от угла Майфорд и Четвертой улицы.

– А какое отношение имеет к этому Патти Бейли?

Гландис скривился, словно маленькая девочка никак не могла его понять.

– Мерси, я не знаю какое. Просто рисую тебе общую картину. Оуэна обливали грязью, свои берчисты не давали ему покоя, и управление походило на... бурлящий котел. Все беспокоились. Психовали. Неудивительно, что в такой атмосфере никто особенно не волновался из-за убитой в апельсиновой роще проститутки.

Мерси вновь попыталась провести черту, такую же, как хотела провести между Патти Бейли, Хессе Акуной и полицейскими, которые, как он утверждал, били его.

– Кто-то из этих людей околачивался в отеле «Де Анса» в Санта-Ане?

Гландис утвердительно кивнул:

– Мы все околачивались. Это было замечательное место, пока его не заполонили проститутки.

– Ралф Микс и Билл Оуэн?

Гландис улыбнулся:

– Они были большими людьми. В таких местах, как «Де Анса», не появлялись. Туда ездили мы, мелкие сошки.

Он подался вперед, глядя на Мерси и сплетя пальцы так, словно собирался молиться.

– Мерси, может, переменим тему?

– Давай.

– Буду прям и откровенен. Жду от тебя того же.

Она молчала.

– Как по-твоему, Брайтон – хороший шериф?

Мерси на секунду задумалась, не над вопросом, а над тем, почему Гландис его задал.

– Да.

Гландис кивнул:

– Я тоже всегда так считал. Для него управление неизменно оставалось главным в жизни. А вот теперь думаю, кого оставит на своем месте, когда уйдет, – хорошего человека или не очень. Ты слышала, что хочет устроить этот идиот Абелер – руководить управлением как коммерческой компанией. Приватизировать половину работы, которую делаем мы. Надеюсь, его Брайтон не поддержит.

– Я тоже надеюсь.

– Что думаешь о Нелсоне Ниле, я имею в виду – как о шерифе?

Опять двадцать пять, подумала Мерси. И ответила то же, что Брайтону, – не вдохновляет.

– Крейг Браг?

– Он был бы неплохим.

– Мелвин Гландис?

Мерси заколебалась, ища какую-то искру юмора в спокойных глазах собеседника. Не обнаружила и поняла, что он хочет услышать.

– Буду рада работать под твоим началом, если ты получил одобрение Брайтона.

– А если не получил?

– Мелвин, ты будешь хорошим шерифом. Не знала, что метишь на эту должность.

«А почему бы нет?» – подумала она. Гландис примазывается к победителям. На нынешней должности оказался благодаря тому, что верно служил Брайтону. А теперь беспокоится, что кумир пренебрежет им. Собственно говоря, управление могли возглавить люди похуже Мелвина Гландиса. На свой неуклюжий манер он справлялся с делом, обеспечивал слаженную работу людей.

– Я просто зондирую почву, – спокойно промолвил Гландис. – Расспрашивал нескольких полицейских, людей, которых уважаю. Я не хочу ставить себя в глупое положение, строить несбыточные планы. Но если окажется брешь, которую сумею заполнить, если смогу быть полезен управлению, тогда выдвину свою кандидатуру.

– А что думает Брайтон о тебе как о преемнике?

Гландис улыбнулся и пожал плечами:

– Ты ведь знаешь Чака. Он любит говорить об отставке, но уходить никак не желает. Эта история тянется уже пять лет. Я его не виню. Хочешь удержаться на месте – делай все возможное. Но видишь ли, приходит время новых идей, более молодой крови. Это неизбежно. Мы все как боксеры: мечтаем еще раз выйти на ринг и терпим поражение. Брайтону семьдесят два. Мне пятьдесят восемь. Думаю, я способен внести что-то новое. Во всяком случае, спасибо за откровенность.

Четырнадцать лет назад, только начав службу и работая в тюрьме, Мерси выбрала пятьдесят восемь лет как возраст, в котором хочет стать шерифом. Это число она почему-то считала счастливым. И не понимала, присваивает ли Гландис ее удачу или в каком-то еще непонятном смысле увеличивает ее.

Свои суеверия она не любила, но избавиться от них никак не могла.

– Лгать я, в сущности, не умею.

«Спроси миссис Хит», – подумала она.

– Я тоже. И помогаю тем, кто мне помогает. Имей это в виду. Я помогу тебе, когда придет время выбрать проницательного детектива, чтобы возглавить группу расследования убийств.

– Приятно слышать.

Гландис вздохнул:

– Так, и что же Майк делал тем вечером в доме проститутки?

– Ужинал.

Гландис медленно покачал головой:

– Хорошо это кончиться не может. Я помогу тебе, если это будет в моих силах.

– Как?

– Пока не представляю.

– Я тоже. Может, для начала будешь помалкивать об этом?

– Даю слово. Но половина управления уже знает. Завтра будет знать другая. Все станет известным, и Майку конец. Если это случится, мы все пострадаем.

Мерси почувствовала, как участился пульс, покраснели уши и шея.

– У нас тут будто свора собачонок – тяв-тяв-тяв.

– Такова уж их природа.

– Совершенно дерьмовая.

– Ну и словечки у вас, сержант.

Сев за свой стол, Мерси старалась сосредоточиться на заключениях экспертов относительно места убийства Обри Уиттакер. Надеялась – что-то обнаружится, привлечет к себе внимание, позволит не думать о том, что она нашла в доме Майка.

Но не могла не думать об этом, как не могла позволять преступникам оставаться на свободе. Ее натуре это было несвойственно. Поэтому Мерси вновь и вновь задавала себе одни и те же вопросы и приходила к одним и тем же ответам.

Какой мотив у Майка хранить в доме глушитель и окровавленные сапоги, которые были на нем во время убийства? Совершенно никакого.

Может, он просто смастерил или купил этот глушитель и вовсе не пользовался им для убийства Обри Уиттакер? А на сапогах у него кровь перепелки или оленя? Поранившейся ищейки?

Что, если кто-то все это подложил с целью подставить Майка? «Кто? И как ему попали в руки мои трусики?»

Ей снова пришло в голову просто поговорить с ним. Позволить ему все объяснить. Так ведь поступают взрослые люди? Но если Майк совершил убийство, то уничтожит улики или сделает что-нибудь похуже.

Если не совершал, Майку послужит оправданием его пистолет благодаря драгоценной гильзе из того дома. И Мерси не придется признаваться, какая она подозрительная, пытливая, подлая стерва. Раскрывать, как зла была на него.

Ключом являлся «кольт» Майка. Для него и для нее.

Один из курсантов принес послеполуденную почту. Мерси получила издаваемый ФБР ежемесячный бюллетень, рекламную листовку из компании кредитных карточек и белый конверт с ее фамилией, написанной простым, детским почерком. На конверте стоял штемпель Санта-Аны, обратного адреса не было. На марке изображен звездно-полосатый цилиндр. Внутри находилось что-то твердое, образовавшее внизу складку.

Мерси осторожно вскрыла конверт перочинным ножом. Единственный лист белой бумаги с надписью:

Для П. Б.

23974 Таймер № 355

Риверсайд, ТС 92503

К листу снизу был приклеен лентой ключ.

Мерси повернулась вместе с креслом и оглядела комнату детективов, словно могла получить объяснение, если будет смотреть достаточно грозно. Дикинсон сидел за столом, уткнувшись в бумаги. Арбоу, положив ноги на стол, говорил по телефону. Мерц беседовал с двумя полицейскими, они пили кофе.

"Для Патти Бейли?

Черт побери, что происходит?"

Саморра вошел без четверти три. Его лицо было бледным, усы темными, но черный костюм и белая рубашка, как всегда, свежими. Мерси обратила внимание, что на воротничке теперь нет губной помады.

Он кивнул ей и произнес:

– Я сейчас снимал отпечатки пальцев в кухне Обри Уиттакер. Внизу, где все происходило.

Он показал дактилоскопические карты.

– Койнер или О'Брайен могут...

– Нет. Картами займусь я сам.

– Почему?

– Я не доверяю им. Никому не доверяю. Ни экспертам, ни нейрохирургам, ни всемогущему Богу на небесном троне. Придется полагаться на себя.

«А я считала себя разозленной», – подумала Мерси.

– Отлично. Занимайся сам.

Саморра отвернулся:

– Извини, меня вечно нет на месте. Как тебе нравится работать с невидимым напарником?

– Я понимаю.

– Цветы отличные. Ей всегда они нравились, забыл, как цветы называются.

– Хризантемы, – сказала она. – Давай пойдем прогуляемся.

Они покинули шерифское помещение через южную дверь, миновали здания экспертизы и тюрьмы. День после бури был ясным, воздух свежим, на вершине Сэдлбэк лежал снег.

Они взяли в автомате кофе. Мерси обожгла губы и удивленно смотрела, как Пол пьет, даже не морщась. Она ходила быстро, но Саморра все время вырывался вперед.

– Послушай, напарник, – произнес он, повернувшись. – Извини за то, что отсутствовал. Это моя работа, вторая по важности вещь в моей жизни, только находиться здесь я не могу.

– Пол, я понимаю.

– А я нет.

Они шли мимо больших магнолий с зелеными, словно восковыми, листьями. Саморра скомкал свой стаканчик и бросил в урну. Мерси так еще и не сделала полного глотка.

– Пол, что с ней происходит?

– Врачи ввели радиоактивные и химические микрокапсулы. Они должны убить опухоль, сохранить здоровые мозговые клетки. Но она расположена рядом с двигательным центром. Ну вот, Джанин отправилась в больницу в семь утра на эту процедуру. К семи вечера она лежала в палате, теряя... теряя... себя. Сначала перестали двигаться пальцы ног, потом ступни и лодыжки. Потом икры и колени. Затем бедра.

Саморра остановился и оглянулся. Поравнявшись с ним, Мерси увидела на его глазах слезы, и он смотрел сквозь них вдаль.

– Способность двигаться утратилась, дюйм за дюймом. Джанин только наблюдала за этим, пыталась пошевелить ногами и кричать. Я в жизни не слышал такого крика. А эти треклятые врачи пришли и заявили: «Да, эти гранулы вызывают параплегию, что-либо предпринимать уже поздно, очевидно, мы ошиблись или применили слишком большую дозу. Очень жаль, дорогая, но вы больше не сможете ходить». В чем же причина: в слишком сильном облучении или слишком сильных химикалиях? Вот что их беспокоило на самом деле. Я готов был убить одного из врачей, только не хотел, чтобы Джанин видела, как я размозжу ему висок. Боялся потерять свою работу. Эта смерть ничего бы не изменила. Ничто уже ничего не изменит, ничего поделать нельзя.

Мерси молчала.

– Знаешь, Мерси? Я желаю быть здесь. Я люблю эту работу. Она важна для меня. Меньше всего мне хочется сидеть в больничной палате, смотреть, как мою жену парализует дюйм за дюймом. Я сидел там, смотрел, и мне хотелось улететь, отрастить крылья, прыгнуть с пятого этажа нейрохирургического отделения и никогда не возвращаться. Джанин понимает это и страдает еще больше.

Они шли молча. Шагов Мерси в форменных ботинках не было слышно. Башмаки Саморры на жесткой подошве щелкали с военной резкостью.

– Ей разбивает сердце то, что она теряет себя. У нее много париков – все разных цветов и стилей. Новые платья. Она постоянно делает макияж, подкрашивает губы, наносит духи на запястья. Держится стойко. Говорит: «Можно убить мое тело, но не меня». Это мужественно. Безукоризненно, прекрасно, безнадежно мужественно.

Мерси неожиданно почувствовала облегчение, догадавшись, что на воротничке его рубашки была губная помада Джанин. Эта помада стала важна для нее по причинам, о которых Мерси не позволяла себе думать.

– Пол, она знает, что ты любишь ее. Для Джанин это большая поддержка.

– Улететь, улететь, – пробормотал Саморра. – Вот на это я способен. Когда все будет кончено, улечу.

Спрашивать «Что ты сделаешь?» казалось бестактным вмешательством в чужую жизнь. Они двинулись по Сивик-Сентер-драйв, потом по Флауэр-стрит. Солнце уже клонилось к закату, и Мерси ощущала, как город охватывает вечерняя прохлада. Вокруг одной из залоговых контор тянулась гирлянда рождественских огней. Мерси стало любопытно, к чему эта иллюминация. Неужели она привлекает клиентов?

Ей хотелось рассказать Полу о том, что обнаружила в доме Майка, но она помалкивала. То, что Мерси совершила, было противозаконно, а ее находка являлась неприемлемой для суда. Это чистейший обман доверия, но она сделала это с готовностью и сделает снова. Полу знать об этом не нужно.

Мерси уже решила, как поступить дальше. Она взяла пистолет на стрельбище. Теперь требовалось только позвонить Майку и договориться о встрече. Завтра к этому времени ей будет точно известно, произведен ли выстрел из его «кольта». Мерси никогда так сильно не хотелось ошибиться, но в такую возможность она не верила.

Так зачем обременять Саморру этим?

– Ты помнишь избиение Хессе Акуны? – спросила она.

– Люди в баррио[7] помнят. Мне тогда было десять лет. А что?

– Патти Бейли призналась сестре, что знает, кто это сделал.

– От кого-то из клиентов?

– Видимо.

– Акуна говорил, будто полицейские.

– Да, а Бейли жила в отеле «Де Анса» – популярном у полицейских и «ночных бабочек».

Саморра хмуро посмотрел на Мерси, но выражение его лица было не таким мрачным, как последние полчаса. Отвлекся от мыслей о жене, подумала она.

– Когда я был мальчишкой, все считали, что это полицейские. Баррио тогда был поменьше. Когда избивали мексиканца, мы полагали, что тут дело в национальности. Полицейские либо относились к нам пренебрежительно, либо ненавидели нас. Нам полагалось заниматься только сбором фруктов или мытьем посуды.

– Ты сам как считал?

– Думал, Акуна, видимо, прав. И только когда стал готовиться к экзаменам в шерифскую академию, понял очевидное.

– То есть?

Саморра пожал плечами и снова взглянул на Мерси. Сквозь выражение горя на его лице проступало какое-то злобное веселье.

– Проблема заключалась в его земле, так ведь?

– Она представляла собой сто акров между двумя большими участками.

– Мерси, и кто в конце концов приобрел ее?

– Компания «Ориндж кост кэпитал». За четыре миллиона двести тысяч.

– И что сделала с этой землей?

– Разбила на участки под жилищное строительство.

– Не всю. Компания подарила тринадцать акров округу, и там возвели новое сооружение.

– Какое?

– Наше. Всякий раз, входя в шерифский опорный пункт в южном округе, ты идешь по прежней апельсиновой ферме Акуны.

От неожиданного откровения у Мерси похолодело в груди. Тринадцать акров земли Акуны, лучшей в округе, переходят от «Ориндж кост кэпитал» к Миксу, от него к Оуэну. Шестьдесят девятый год. И возле угла Майфорд и Четвертой улицы убитая проститутка, заявившая, что знает правду.

Мерси попрощалась с напарником около управления, потом обошла квартал снова. День угасал в жалобном завывании ветра, ночь уверенно вступала в свои права, и ей хотелось, чтобы Бог побольше гордился светом, который создал. Неужели свет существует только для того, чтобы разделять тьму? Мерси попыталась взглянуть на себя, как смотрел бы Бог, с громадной высоты, стремясь увидеть одно из множества людских созданий, столкнувшихся с трудными вопросами и не находивших нужных ответов.

Глядя на себя с высоты, Мерси видела женщину, занятую поиском истины. Она знала цену истины, поскольку ее научили верить в нее. Мерси не раз приходило в голову, что истина зачастую бывает гнетущей, печальной. Взять Джанин Саморру. Но по крайней мере эта истина явилась с развязкой, как распутанное наконец дело. А ложь может длиться бесконечно, порождая новую ложь, чтобы удушить мир.

Мерси направилась в группу нравов. Майк сидел за столом, разговаривал по телефону. При виде ее его глаза засияли, лицо разрумянилось. Он поспешил закончить разговор и жестом подозвал Мерси. Придвинул ей стул, как метрдотель, но она не села.

Говорить Мерси было трудно, но она справилась с этой задачей.

– Как насчет ужина у тебя дома? Можно будет поговорить.

– Отлично. Я куплю для нас бифштексы и что-нибудь вкусное для Тима-младшего.

– Тима не будет. Только ты и я.

Майк улыбнулся. Они договорились на семь часов.

Он вышел проводить Мерси. В тишине коридора спросил ее, думала ли она о теме их беседы вчера вечером. Она ответила, что да, и этим ограничилась.

Майк взял Мерси за руки и мягко сжал их.

– Если хочешь, захвати свои ночные одежки. Мы разведем огонь и прогоним холод. Я очень тосковал по тебе.

– Я уеду домой. Но это не значит, что мы не можем развести огонь.

Майк кивнул и снова улыбнулся. Это напомнило Мерси улыбку Тима-младшего – все в настоящем, ничего от прошлого или будущего.

– Значит, до встречи.

Мерси вышла из управления в пять часов и поехала в Ньюпорт-Бич, к Джоан Кэш. Джоан была психиатром и подругой – в такой последовательности. В колледже они жили вместе, Кэш увидела на доске объявлений записку Мерси: «Ищу соседку по комнате».

Впоследствии Мерси помогла ей заключить субдоговор с властями округа, потому что Кэш была превосходным гипнотизером. Мерси считала это даром свыше. Даже позволила ей экспериментировать над собой – всего однажды – еще в студенческие дни. И всеми силами старалась не поддаваться внушению. Закусила щеку изнутри, когда Джоан попросила ее представить горное озеро; прикусила кончик языка, когда Джоан предложила вообразить тучи. На секунду ощутила вкус крови, а потом находилась в каком-то сонном и вместе с тем ясном гипнотическом состоянии, полностью отдавала себе отчет в происходящем, но была удивительно расслабленной, не желающей говорить ничего, кроме правды.

Их дружба охладела со временем, как и с другими подругами Мерси.

В кабинете они обнялись, довольно сдержанно улыбнулись друг другу и обнялись покрепче.

– Спасибо, что сразу приняла, – произнесла Мерси.

– Пациентов сейчас у меня нет. Как самочувствие?

– Все хорошо. Я по поводу своего напарника.

Доктор Кэш посмотрела на нее искоса. Мерси знала, что Джоан недовольна ею как пациенткой. Главным образом из-за неохотного участия Мерси в ее программе избавления от стрессов. Доктор Кэш откровенно сказала ей об этом. Она и несколько полицейских, имеющих смелость не скрывать этого, считали, что Мерси должна испытывать невыносимую психологическую нагрузку из-за убийства Колеско, гибели напарника, смерти матери и рождения сына, произошедших в течение нескольких месяцев.

Но Мерси полагала, что страдания и одиночество неразрывно связаны с жизнью полицейского, а жизнь не просто обнажение язв. И пусть эти люди возьмут свои разрядки, опросы, десенсибилизацию посредством движения глаз и засунут их туда, где не светит солнце.

Кошмары прекратятся, пятна в ее душе сойдут. Если она еще сотню раз станет просыпаться в темноте со спазмами в ногах от преследования Колеско сквозь заросли бамбука, значит, так тому и быть.

– Садись. Рассказывай о нем.

Мерси вкратце объяснила, в чем заключается отчаянное положение Пола Саморры. Как врач, Кэш знала, что такое глиобластома, и согласилась: положение с точки зрения медицины действительно безнадежно. Она слышала о радиационно-химических имплантантах и тяжелых осложнениях.

– Думаешь, он может покончить с собой? – спросила Кэш.

Мерси кивнула.

– Большинство самоубийц выражают свои намерения – словесно или иным способом. Он это делал?

– Да. Заявил, будто хочет улететь, когда это кончится. Под «этим» имелась в виду жизнь Джанин.

Мерси посмотрела на психиатра, хорошо знающего, что уровень самоубийств среди полицейских примерно втрое выше, чем в среднем по стране, а количество самоубийц среди них превышает число гибнущих от рук преступников.

Мерси продолжала:

– Он лишь несколько дней назад впервые заговорил со мной о жене. И уже заводил речь о ней трижды. Уверена, хочет выговориться.

– Значит, пришло время для РУН, и он надеется, что этим займешься ты.

Полгода назад Кэш читала в шерифском управлении лекцию о самоубийствах и РУН – Расспрашивании, Убеждении, Направлении, – на которой присутствовали Мерси и еще сорок восемь полицейских. Мерси думала, что пошла туда только для увеличения числа слушателей подруги. Суть метода РУН заключалась в том, что собеседник выслушивает потенциального самоубийцу и уговаривает его побыстрее прибегнуть к профессиональной помощи. Кэш ссылалась на новые исследования, доказывающие, что опасная фаза самоубийственного кризиса сравнительно коротка – три недели.

– Боюсь, если предложу ему обратиться к психиатру, он найдет другого слушателя.

– Я и есть другой слушатель.

– Саморра надеялся, что экспериментальное лечение спасет Джанин. Он сам говорил мне. Это напоминает мне твою лекцию – ту часть, где речь шла о прогнозах.

– Да, верно. Мужчины-самоубийцы склонны делать зловещие прогнозы. Например, «завтра солнце не взойдет» или «меня найдут в каком-то поле». Но эта надежда на новый метод лечения... представляю, к чему она может привести.

– Кажется, все держалось на ней.

– И теперь она рухнула.

Мерси кивнула, глядя в окно на сгустившуюся темноту. Она не любила зимние месяцы, когда темнеет в пять часов вечера и ночь, кажется, длится вечно.

– Твой напарник может начать искать место, чтобы покончить с собой. Это очень похоже на убийство – нужны оружие, мотив и возможность. Оружие у полицейских – почти всегда пистолет. Мерси, тебе следует сделать очередной шаг. Задать вопрос. Если придется, напрямик: «Ты думаешь о самоубийстве?»

– Знаю, – спокойно ответила она.

– Мерси, он отсутствует дольше, чем ты ожидаешь в данной ситуации?

– Да. У меня ощущение, что он не совершит ничего, пока жена жива.

– Вероятно, но ты посредник, Мерси, – первый контакт. Именно ты можешь отклонить его от этого намерения. Статистика успешного применения РУН высокая. Метод действует. Но чтобы он действовал эффективно, нужен первый контакт. Это ты. Расспроси его. Направь ко мне. Вот мой профессиональный совет.

По пути к двери Мерси остановилась и еще раз обняла Джоан Кэш:

– Спасибо.

– Мерси, ты поступила правильно. Хотелось бы, чтобы ты относилась к себе так же заботливо, как к напарнику.

– Оставь, Джоан. У меня нет мыслей о самоубийстве. Я в полном порядке.

– Не иметь мыслей о самоубийстве и находиться в полном порядке – совершенно разные вещи. В таком случае давай договоримся о встрече, расскажешь, что и как у тебя в порядке, ладно? Привези Тима, буду рада снова увидеть его.

– Я не стану подвергаться ДПДГ[8] с тобой или с кем-либо еще. Не доверяю никаким аббревиатурам, кроме ШУ[9] , УП[10] и ФБР.

Обе заулыбались и рассмеялись.

– Слушай, девочка, если не хочешь десенсибилизации посредством движения глаз – не надо. Но в ситуациях, похожих на твою, она дает фантастически хорошие результаты.

Мерси открыла дверь.

– Джоан, у меня и так все великолепно.

– Позволь помочь тебе, подружка, если это в моих силах. Ты мне определенно помогла.

Глава 16

Когда Мерси вошла в дом, ее отец сидел за обеденным столом, держа Тима на коленях. На столе перед ними лежал раскрытый свадебный альбом Кларка, едва за пределом досягаемости рук ребенка. Увидев мать, Тим радостно закричал и стал вырываться от дела.

Отец поднял взгляд на Мерси, и она заметила в его лице легкую печаль. Поцеловала его в щеку, потом взяла Тима. Сын становился тяжелым. Посмотрела в альбом: черно-белое изображение Кларка и Марселлы возле громадного свадебного торта. Оба очень молодые и счастливые. Каждые два месяца Кларк доставал альбом, становился тихим, задумчивым, отправлялся на прогулку или в поездку на машине, рано ложился спать.

– Ужинать я сегодня не буду, – сказала Мерси. – Еду к Майку.

Она взглянула на часы. При мысли о встрече с Майком у нее сжалось сердце.

– Разобрались со своими проблемами вчера вечером?

– То были обычные разногласия. У нас все отлично.

– Майк – хороший человек.

– Но все-таки я могу не соглашаться с ним, так ведь?

Кларк улыбнулся и перевернул лист альбома.

Пока Мерси принимала душ, Тим обижался на нее за сеткой детского манежа. Он терпеть не мог заточения и всецело винил в нем мать, которая боялась, что мальчик куда-нибудь уйдет, ударится, проглотит игрушку, свалит телевизор или – его любимое занятие – начнет игру со штепсельными розетками. Тим был удивительно смелым, много говорил – произносил длинные фразы из бессмысленных слогов вперемешку со словами, и Мерси казалось, будто она понимает все. Вальбом, боп-eon, мом-мом-мом, тук-тук-тук, мам-мам-мам, гой, гой, гой...

Мерси отвечала ему тем же из-за прозрачного стекла душевой, и он, похоже, прекрасно все понимал. Что именно она говорила ему? Мерси надеялась: нечто полезное.

Ей нравилось, что Тим словно переносил ее в младенчество: никаких забот и сомнений, полная погруженность в данный миг, необходимость лишь одного определения – мое, мое, мое. В мире Тима не существовало свиданий в семь часов с человеком, которого он раньше любил, а теперь не хотел даже смотреть на него.

Мерси увидела себя в зеркале, высокую, нагую, ширококостную, темноволосую, щебечущую, как пересмешник.

Она продолжала этот разговор, пока вытиралась, подкрашивалась, одевалась. Убедилась, что обойма полная, потом положила взятый «кольт» сорок пятого калибра в сумочку, предусмотрительно повернувшись к двери спиной, чтобы не видел Тим. Мальчик тянул руки ко всему, что попадалось ему на глаза.

Через полчаса Мерси стояла в кухне со стаканом вина, Тим сидел на своем высоком стульчике, Кларк возился с супом, который стряпал уже третий день.

– Папа, ты не думаешь, что в шестьдесят девятом году с делом Бейли было что-то неладно? – спросила она.

Кларк вздохнул и повернулся.

– Мерси, я расследовал квартирные кражи.

– Ты был хорошим детективом. Слышал кое-что.

– Подобного ничего не слышал.

Кларк мало рассказывал о своей службе. Не был словоохотливым, не тосковал по прошлому, не думал, что кому-нибудь интересны его воспоминания. Мерси знала о его способности сделать хорошую историю скучной. Она хорошо усвоила основные взгляды Кларка на службу в полиции задолго до того, как решила служить там: сделал работу и молчи о ней; есть мы, и есть они; болтливость до добра не доводит.

Но другие понятия о службе она получила вовсе не от отца. И не представляла откуда, но определенно не от красивой, разговорчивой матери. «Ты ежедневно раздаешь пинки в полную, дозволенную законом силу и таким образом не позволяешь преступникам захватить планету. Ты часть равновесия сил, а не просто служащая в конторе. То, что ты делаешь, очень важно. Ты права, добродетельна, у тебя есть привилегия верить в это и обязанность действовать с этой верой».

– А что же слышал?

– Торнтон говорил, будто тело привезли с места убийства. По-моему, он много болтал.

– Торнтон признался мне, что никто не волновался из-за убитой проститутки. Гландис объявил: причина в том, что тогда в управлении никто не доверял никому. Всех только и беспокоило, не коммунист ли тот, кто рядом.

– Мерси, то был отвратительный год. Но право же, все это не смешно и не так просто.

– Да, я знаю.

Мерси смотрела, как Тим пытается поднести ко рту ложку с картофельным пюре. Он смотрел на нее так упорно, что глаза скосились. Начал бить ногами. Пюре было уже на его нагруднике, полке стульчика, на лице, волосах, кулачках. Открыв рот, Тим ткнул ложкой в подбородок, уронил ее, возил ею по всей полке, пока не смог взять. И все время колотил ногами. Мерси вытерла его влажной махровой салфеткой в третий раз за пять минут.

– Ты был за Билла Оуэна или против?

Кларк обернулся и посмотрел на нее, потом подошел к столу и сел.

– Против. Оуэн ходил в шерифах двадцать два года. Был стариком. Я считал, что нам нужен человек с более крепкой хваткой, способный навести порядок, придать блеск управлению. Знаешь, тогда существовало много незастроенной земли, мы были, можно сказать, сельской полицией. Но округ разрастался, и нам требовался организатор, который сдвинет дело с мертвой точки. У нас не было криминалистической лаборатории, морга, опорного пункта в южном округе. Билл просто сидел сложа руки и наблюдал, что делается вокруг.

– Он дружил с Миксом?

– Микс был могущественным, нечистым на руку. Округом правили нажитые на строительстве деньги – это знали все. Я старался об этом не думать. Мне было безразлично, с кем дружит шериф.

Мерси задумалась. Сохранять нейтралитет – вполне в духе Кларка.

– Ты был берчистом?

Кларк вздохнул и перевернул лист в свадебном альбоме.

– Очень недолго. Примерно год. Только эти люди действовали хоть и активно, но скрытно.

– Оуэн знал, что против него?

– Наверное. Но я был всего-навсего детективом, расследующим квартирные кражи. И почти не разговаривал с Биллом Оуэном.

– Кто же тогда был всерьез против Оуэна? Кто хотел его выжить?

Кларк поднял альбом, чтобы Мерси могла его видеть. Улыбаясь, показал фотографию Марселлы на пляже в Мексике. Они проводили медовый месяц в Акапулько. Марселла была похожа на любовниц Джеймса Бонда – копна волос, упругая грудь, большие темные очки, бикини.

– Папа, я задала вопрос.

– Самым заметным – Бэк Рейнер. Популярный, авторитетный, отличный лейтенант. Эд Вейл тоже играл роль. Потом много рядовых полицейских – Норт, Уилберфорс и прочие. Джим О'Брайен был очень откровенным молодым полицейским, фанатичным берчистом. Смешным. Крепколобым.

– Отец Эвана?

– Да. Странное дело, из всех, с кем я служил, от него, казалось, меньше всего можно было ждать самоубийства, Никогда не знаешь, у кого сдадут мозги.

– На чьей стороне был Пат Макнелли?

Кларк кивнул.

– Пат не высовывался. Сторонником Оуэна не являлся, но и не афишировал этого.

– Оуэн подал в отставку неожиданно?

Кларк закрыл альбом и пожал плечами:

– Все удивились. По-моему, ему просто надоело. Мерси, можно спросить, зачем тебе это все? Я не вижу никакой связи между политикой управления и Патти Бейли. Об этом деле просто забыли в той неразберихе, как и о многих других. Не бейся всякий раз лбом о стену.

– Папа, послушай. Кто-то убил Патти Бейли и тщательно замел следы. Дело это достается Торнтону, толковому молодому детективу, но он ничего не может найти. Ему кажется, будто труп перевезли с места преступления. Он говорит, что на него не наседали с требованием найти убийцу. Ни Оуэн в шестьдесят девятом году, ни сменивший его Вэнс Патнем. Ни его напарник Раймерс, который возглавил группу расследования убийств и поручил ему это дело. Торнтон заявляет, что в шестьдесят девятом году убитая проститутка никого не волновала. Гландис твердит то же самое. Но у меня возникает вопрос – почему? Назвать этих людей некомпетентными нельзя. Они профессионалы. Так почему же это убийство их не волновало? Ты говоришь, о нем забыли в неразберихе. Пусть так, папа, но я хочу выяснить... в какой неразберихе? Они были очень заняты. Мы всегда очень заняты. Не знали, когда шериф подаст в отставку. Ну так и мы не знаем, когда Брайтон подаст в отставку, однако не забываем о деле Обри Уиттакер в так называемой неразберихе. Возникает вполне естественный вопрос: а если кому-то это убийство было на руку? Вопросы, на мой взгляд, вполне законные. Ты называешь это «биться лбом о стену»?

Кларк дружелюбно кивнул и улыбнулся:

– Да, называю. Но доводи это дело до конца. Возможно, ты права, а я ошибаюсь. Только объектом расследования должно быть преступление, а не весь мир.

Мягкий отцовский тон заставил Мерси устыдиться. Ее пыл угас при гнетущей мысли о встрече в семь часов с Майком. Она взглянула на часы. Мерси очень любила отца, его беспристрастность и рассудительность могли мгновенно успокоить ее горячность. Ее мать говорила: «Он иногда усыпляет мне сердце».

– Сегодня я получила письмо, – сказала Мерси. – Там написано только «Для П.Б.» – видимо, Патти Бейли. В конверте был ключ, наверное, от камеры хранения в Риверсайде.

Это заинтересовало Кларка. Он спокойно смотрел на дочь, но Мерси догадывалась, что отец напряженно думает.

– Вот как? Чертовски странно.

– Еще бы. Кто-то помогает, или вредит, или шутит. Завтра буду знать больше.

– Значит, кто-то заинтересован в том, чтобы ты распутала это дело или не распутала. Будь начеку, Мерси. Иногда то, что кажется помощью, вовсе не помощь.

– Папа, это еще одна причина засучить рукава. Я распутаю дело Бейли, даже если это будет стоить мне жизни.

Собственные слова Мерси отнесла к числу пяти самых больших глупостей, какие сморозила за всю жизнь.

– Я это не всерьез.

Отец коснулся сухой, прохладной рукой горящего лица Мерси:

– Я знаю. И Тим тоже. Передай Майку привет от меня, ладно?

Мерси позвонила Саморре домой. Его голос звучал ровно, бесстрастно, словно Пол читал по бумаге.

– Отпечатки, которые я снял в кухне Уиттакер, не совпадают с полученными раньше. Принадлежат не ей и не Майку. Но ни в ДКШ, ни в АСОПОП по тем параметрам, какими я пользовался, идентичных не нашли. Значит, убийца не судимый преступник и не полицейский. Возможно, знакомый номер два, которого слышал сосед, или знакомый номер три – некто, кого мы еще не принимали во внимание. Это он выдвигал ящики и повредил полозья в тот вечер.

Мерси попыталась как-то связать новые отпечатки с тем, что обнаружила в гараже Майка. Это было все равно, как заставить два магнита притянуться друг к другу одноименными полюсами.

– А если они оставлены раньше?

– Что ты имеешь в виду?

– Если эти отпечатки оставлены раньше, они могут принадлежать плотнику, ремонтировавшему ящики, сантехнику, уборщице, которую Обри наняла по объявлению делать за пятьдесят долларов уборку раз в две недели.

– Человеку, которого она наняла выдвинуть ящики, испортить полозья?

– Нет-нет. Я все пытаюсь упростить.

– Мерси, от порошка отпечатки появились очень быстро. Они свежие. В кухне шла какая-то борьба, но не с Обри Уиттакер.

Как ни пыталась Мерси соединить улики, у нее ничего не получалось.

– Очевидно, их оставил Моладан.

– Нет, я проверял. А может, тот тип из церкви, который купил пистолет для защиты?

– Ланс Спартас.

– Завтра я возьму его в оборот. Он с удовольствием оставит мне полный набор отпечатков.

– Не будь слишком суров, он до смерти боится, что в церкви обо всем узнают.

Долгая пауза.

– Пол, собственно, я звоню, чтобы узнать, как ты держишься.

– Превосходно.

Тот же бесстрастный тон.

– Как Джанин?

– Парализована от ступней до талии. Никакой надежды нет.

– Черт, – негромко произнесла Мерси.

Саморра молчал. Чего она ждала: что он будет утешать ее?

– Пол, что я могу для нее сделать?

– Совершенно ничего.

– А для тебя?

– Пусти мне пулю в голову. Буду признателен.

Мерси ждала этой реплики и, зажмурясь, спросила напрямик:

– Пол, ты подумываешь о самоубийстве?

– Я не оставлю Джанин. Ни за что.

– А когда она умрет? Рано или поздно это случится.

– Когда случится, там видно будет.

– Я хочу, чтобы ты поговорил с моей подругой. Она психиатр.

– Забавно.

– Я всерьез. Хороший психиатр.

Помолчав несколько секунд, Саморра ответил:

– Спасибо, но я наотрез отказываюсь.

– Знаешь, Пол, несколько дней отпуска...

– Если я не вернусь на работу в ближайшее время, то определенно застрелюсь. Послушай, я появлюсь, как только смогу. Послезавтра Джанин выписывают, так что пару дней меня не будет. Нужно пригласить сиделку, найти больничную кровать с моторами, кресло-каталку и переносной туалет. Чтобы нажать на Спартаса, время выкрою, но это, пожалуй, все.

Мерси попыталась представить состояние Саморры, но не сумела. Хесс по крайней мере скончался сразу. Не приходилось смотреть, как он медленно умирает.

– Пол, я очень тебе сочувствую.

– Спасибо. Но тебе не хочется находиться рядом со мной.

– Не говори, чего мне хочется. Скоро придет конец, ты знаешь. Рано или поздно придет.

– Да, знаю. И жду этого дня. Чувствую себя подонком, но это правда.

– Пол, тебе предстоят не годы жизни с Джанин. Но у тебя есть дни. Есть часы. Эти часы твои.

– Я не хочу их.

– Когда-нибудь захочешь. Поговори с моей подругой. Просто поговори. Всего один раз. Это совершенно конфиденциально. Она замечательный человек.

– У меня нет желания встречаться с замечательными людьми.

– Я продиктую тебе номер ее рабочего телефона. Пол, бери ручку и записывай.

– Мерси...

– Записывай, черт возьми!

Выждав несколько секунд, она достала из сумки записную книжку и продиктовала номер. Попросила Пола повторить его, и он сделал это. Его голос звучал ровно, без интонаций, как у диспетчера из справочной службы.

Глава 19

Мерси ехала по каньону Модеска мимо голых, качающихся дубов, ее руки крепко сжимали руль, взгляд был устремлен на полосу, словно тянущуюся из бесконечности. Черное небо, черная земля, черная дорога.

Мерси вздрогнула, включила обогреватель и глубоко вздохнула. В этой темноте она чувствовала себя замурованной в стальном ящике, отрезанной от Мужчин, напарника, всех и всего. Мерси представила лодочку, исчезающую на черном горизонте, и в ней находилась только она. Нет, была и Джанин Саморра, сидящая в кресле-каталке, укрытая одеялом.

Мерси твердила себе, что делает это ради Майка. Тот же оптимизм, который позволил ей тайно обыскать его дом, теперь позволял верить, что она дает Майку еще одну возможность. Мерси заглушала спорящие в ее сознании голоса и содрогалась при мысли, что может ошибиться. Она уже ошибалась, и не раз.

За это все чем-то поплатились, Хесс – жизнью.

«Ради тебя, Майк, потому что хочу верить в тебя. Хочу знать тебя».

Майк открыл дверь. Он был в своем любимом черном свитере. Когда обнял ее, Мерси уловила какой-то новый запах, чистый, высокогорный. Она забыла, какие сильные у него руки.

– Мерси, ты замерзла.

Кончики пальцев у нее онемели. Майк повел ее в дом и усадил у камина.

– Рада видеть тебя, – сказала Мерси.

Это было правдой. Ее страшило то, что Майк, возможно, совершил. Но его она не боялась. Что бы он ни сделал, это не заслонит того человека, который обращался с ней хорошо, наверное, даже лучше, чем она того заслуживала.

– И я тебя тоже. Красного или белого?

– Красного.

– Пальто снимешь?

– Потом.

В комнате было холодно, поэтому Мерси осталась сидеть у камина, кутаясь в пальто. Майк вернулся с бутылкой вина. Его лицо, освещенное оранжевым пламенем, словно сияло. Видно было, что он недавно вымыл голову и высушил волосы. После бритья щеки Майка краснели, и сейчас они были красными. Внезапно Мерси ощутила головокружение, будто она медленно наклонялась назад, но у нее не было ног, чтобы остановиться. Как не было их у Джанин Саморры.

Майк чокнулся с ней.

– Майк, ты заявил, что во многом тут моя вина. Я тоже так думаю.

– Мерси...

– Нет. Дай мне договорить. Я хочу сказать тебе то, что вижу. Это необходимо. Тебе тоже нужно это увидеть.

Он посмотрел на нее, но промолчал.

– Во мне ты нашел очень непокладистую женщину. Внешне я выгляжу нормально, но внутри... иногда очень сурова. К себе и к людям, которых стараюсь любить.

Майк сел на тот же диван, но на расстоянии, как нравилось Мерси.

– После гибели Хесса я в каком-то тумане. Ты это знаешь. Я вполне могу работать, растить сына, но выйти из этого тумана не в состоянии. Он почему-то не рассеивается. И в течение двух с лишним лет всякий раз, видя тебя, я говорю себе: «Вот хороший мужчина, симпатичный, добрый, он любит тебя». Но я не отвечала тебе взаимностью.

– Знаю, – спокойно произнес Майк. – Это является частью соглашения.

Мерси хотелось сказать: «Объясни, как глушитель оказался в ящике с мушками. Письма – в сейфе с пистолетом, сапоги – в чулане. Почему исчезли поздравительные открытки, и что ты делал в криминалистической лаборатории?» Но если это улики того, о чем она думала, то Майк уничтожит их, и Мерси будет виновна не только в предательстве, но и в непростительной глупости.

– Я не могу отмыться, Майк. Не могу стать чистой. Начать все сначала.

Он кивнул и чуть придвинулся к ней.

– Мерси, но нельзя же вечно винить себя. Я постоянно стараюсь внушить это тебе. Надо упрятать все в ящик и выбросить его.

В ящик с мушками, подумала она. А куда денется Хесс? Он в самом центре всего этого. Его не выбросить, как сношенную пару обуви или шумного квартиранта. Мерси злило, что Хесс больше связан с ее печалью, чем с радостью, но она была не властна над собственным сердцем. Она не понимала его, не могла исправить или заменить.

– Я знаю, но не могу заглушить голос совести. Он слишком громкий. Я могу не слышать его несколько дней, потом он раздается с новой силой. За завтраком, или за рулем машины, или во сне. Или когда я смотрю на тебя и говорю себе, что тебя нужно любить.

Мерси заставляла себя видеть в Майке невиновного. Он сидел на диване, элегантный, молодой и сильный, со спадающим локоном и ясным взглядом, приодевшийся и надушившийся ради нее, всерьез пытающийся покорить ее сердце лучшим известным ему способом. В который раз – в сотый?

Мерси сознавала, что, возможно, в последний раз наблюдает его таким. И ощутила приятный трепет в сердце, от которого согрелись пальцы и повлажнели глаза.

Потом он прошел. Письма. Сапоги. Ящик с мушками.

– Я продам кольцо, если оно тебя очень смущает.

– Надо подумать.

Мерси взяла сумочку и пошла в спальню Майка, где находились ванная комната и туалет. В зеркале она выглядела неважно. Чувствовала, как сердце колотится о ребра. Склонилась над унитазом, и ее вырвало. Мерси пустила горячую воду и вымыла руки. Взяла из выдвижного ящика свою зубную щетку и выдавила на нее немного пасты.

Вернувшись в спальню, она посмотрела на кровать Майка, теперь аккуратно застеленную, со взбитыми подушками, разглаженным покрывалом. Вообразила себя с ним там, стремящихся к обманчивому освобождению, которое приходило гораздо реже, чем ей хотелось. С подрагивающими мышцами, с частым и жарким дыханием. Всего лишь одну-две минуты чувствуешь себя поистине свободной, изнеможенной, обновленной.

Самое время мучить себя такими фантазиями, подумала Мерси. Теперь она понимала, что совесть легко обмануть.

Мерси бесшумно двинулась в ванную комнату, где Майк часто вешал наплечную кобуру на крючок вешалки. Покашливая, чтобы заглушить звук, осторожно расстегнула кобуру, достала его «кольт» сорок пятого калибра и спрятала в карман пальто. Вынула из сумочки взятый на стрельбище пистолет, сунула в кобуру. Застегивать ее не стала. Сняла пальто, еще раз спустила воду в унитазе, снова вымыла руки.

Майк стоял у камина.

– Все хорошо? – спросил он.

– Поташнивает.

– Я заварю травяной чай.

– Я его терпеть не могу.

– Он приводит в порядок желудок.

– Дай просто воды.

Майк бросился выполнять просьбу, принес стакан воды со льдом и плавающим сверху ломтиком лимона.

– По управлению ходит какая-то зараза, – сказал он.

– Наверное, я ее и подцепила.

Ужин тянулся очень долго. Мерси направляла разговор к Тиму-младшему и Дэнни. Майк почти всегда предоставлял ей инициативу в беседе и редко брал ее сам. Слушал ее с такой жадностью, что она поначалу казалась средством затащить ее в постель. Майк мог болтать, как сойка, о спорте или охоте с друзьями, но Мерси не интересовало ни то ни другое. В этот вечер он был тихим, внимательным, раскрасневшимся в свете свечей. В черном свитере он выглядел превосходно. Мерси вообразила его приставляющим «кольт» с глушителем к груди Обри Уиттакер и нажимающим на спуск. Тело ей удалось хорошо представить, но вместо лица был туман.

Ей и верилось, и не верилось.

Мерси помогла ему убрать со стола и вымыть посуду. Майк просунул посудное полотенце в ручку духовки.

– Прошу тебя, пошли в постель, – произнес он.

– Пошли.

Кончилось все быстро, и они начали снова. Мерси предавалась этой греховности, цеплялась за нее, как пьяница за бутылку, как самоубийца за пистолет. За греховностью она находила то, что должно быть любовью, потому что, кроме любви, там ничто не могло существовать. Любовь к тому, что у них некогда было. Любовь к Майку, мальчику и мужчине. Любовь к любви. Оргазмы ее звучали сильными взрывами, казалось, идущими не столько от плоти и нервов, сколько от костей. Во время них Мерси ощущала головокружение и свободу, хотела, чтобы они длились часами, оставляя ее изнеможенной, очищенной, молекулярно перестроившейся в совершенно другую личность – добродушную блондинку или известную ученую, летчицу. Яремная вена пульсировала, в ушах шумело.

Когда это кончилось, они лежали в темноте, тяжело дыша. Мерси сделала то, что хотела. Несколько минут она любила Майка и верила в него. Она дала ему все, что могла, даже приняла на веру его слова в виду отсутствия доказательств обратного. Засвидетельствовала его наивность, которую помогла ему потерять. Предложила доказательство доверия, которое ей очень хотелось испытывать.

И теперь, когда Майк дремал, она смотрела в потолок, сознавая, что все былое между ними уже кончено. К лучшему это или к худшему, но она больше не станет так смотреть на него. Было предательство и, очевидно, убийство. До Обри и после. Одно только что кончилось, другое начиналось, и между тем и другим проходила толстая черная черта.

Мерси встала, собрала привезенные презервативы, пошла в ванную комнату и обрызгалась сперматоцитовым аэрозолем. Потом приняла душ и оделась.

– Останься на ночь, – прошептал в темноте Майк.

– Нет.

– Я люблю тебя, Мерси Рейборн.

Она отвела его локон и поцеловала в лоб.

– До завтра.

Проехав пять миль по каньону Модеска, Мерси свернула на обочину и остановила «импалу». Высокая луна заливала серебристым светом склоны холмов. Мерси достала из сумочки «кольт» и прицелилась в человека на луне, стараясь держать его на мушке. Но ствол ходил ходуном. Пистолет подпрыгнул в ее руке, отрывистый звук ударил в уши. Светя фонариком, она подняла гильзу, прихватив ее бумажной салфеткой. Вынула из обоймы патроны и перезарядила ее. Сначала вложила три патрона из коробки, купленной на стрельбище. Четыре верхние принадлежали Майку. Пистолет она обтерла тряпкой из багажника.

Через пять минут Мерси снова вошла в дом Майка. Все выглядело прежним. Даже несмотря на вой ищеек, Майк засыпал крепко и быстро.

Мерси направилась по коридору к спальне и заглянула внутрь. Майк лежал на боку, лицом к стене, свернувшись, как ребенок. Она вошла и наполовину притворила дверь. В комнате стало темнее. Майк не шевельнулся.

– Вернулась насовсем? – прошептал он.

– Ты меня так согрел, что я забыла пальто, – ответила она.

Пошла в ванную, свет включать не стала. Сняла пальто с вешалки и надела. Достала из кобуры пистолет со стрельбища и сунула в карман.

– Мерси, это было замечательно.

– Да.

Она снова вложила пистолет Майка в кобуру. Оставила ее незастегнутой. Потом подошла к Майку и коснулась его щеки. Ее руки задрожали, Мерси хотелось попросить у него прощения, но она не простила бы его за такое и знала это.

Дышал Майк шумно, глубоко, руки были сжаты в кулаки возле подбородка. Это напомнило ей Тима. Сон ребенка, сон невинности.

Мерси разбудила Джиллиама почти в полпервого ночи и объяснила, что ей нужно.

– Этой гильзы никто не видит, не касается, не знает о ней, кроме тебя. Ни Койнер, ни О'Брайен. Ты, и только ты. Джиллиам все понял и ни о чем не спросил. Сказал, что к началу рабочего дня необходимые ей сведения будут получены.

Он рассказал Мерси, как проехать к его дому, она записала адрес в синий блокнот. Машину Мерси вела по каньону, держа руль левой рукой, как обычно делал отец. Она пыталась сосредоточиться на дороге, но ее одолевали беспокойные мысли. Трудно было разобраться в своих чувствах. Сложно поверить, что наступил вторник, прошла всего неделя с тех пор, как Мерси впервые увидела Обри Уиттакер. Утром в прошлую среду она говорила Майку, что не пойдет с ним в кино. А теперь, через несколько дней, собирала улики, чтобы выяснить, убийца Майк Макнелли или нет. Ее пальцы сжимали руль, зубы были плотно стиснуты, глаза видели плохо.

«Слишком много, – думала она. – Слишком быстро, слишком странно, слишком скверно».

Дома Мерси зашла в спальню Тима, слегка подоткнула под него одеяло, убедилась, что варежки не сняты. Мальчик не шевелился. Она включила обогреватель.

Дверь в комнату Кларка была закрыта. Видит сны о Марселле, подумала Мерси, обо всем, что они имели и утратили. Иногда ее поражала мысль, что она, Мерси, – лучшее, что осталось у отца. Или, может, лучший – Тим. Ей хотелось, чтобы отец нашел новую любовь, но он почти не бывал на людях, только ходил играть в покер по средам. Считал ли он себя одиноким?

Мерси налила большую порцию шотландского виски, думая, как всегда в таких случаях, о Хессе, затем опять приняла душ. Намылила и ополоснула волосы, потом проделала это снова. Вымыла тело гелем и мылом. Под сильными горячими струями воды ей хотелось, чтобы все грязное внутри можно было смыть, так же как снаружи. Когда она вышла из душевой, глаза у нее были красными.

Положив в карман халата маленький пистолет, Мерси двинулась в гостиную. Села в старое удобное отцовское кресло. Дом скрипнул, и у нее екнуло сердце. Мерси ненавидела свой страх. Подумала, не лучше ли жить в современном доме, где ничто не скрипит, но тогда пришлось бы видеться с соседями, не было бы апельсиновой рощи для защиты – ничего между «ними» и «нами».

«Я продам кольцо, если оно тебя очень смущает».

Мерси отхлебнула виски и принялась размышлять, у всех ли такая унылая жизнь. Она презирала свое уныние и страх, но никак не могла от них избавиться. Беда заключалась в том, что все, о чем она думала с надеждой, обманывало ее ожидания: думала о человеке, которого любила, – и он погиб; думала о матери – и она умерла; думала о Кларке – и он был одиноким; думала о Майке – и он прятал глушители в гараже, и если даже не убивал Обри Уиттакер, что, черт возьми, творилось у него в голове? Пол, Джанин... Казалось, единственной точкой света во всей Вселенной был Тим, идеально, безоблачно счастливый. Но что будет через пять лет? Кем он тогда станет: одним из тех ребят, которые приносят пистолет в школу и палят во всех без разбору? Сколько времени остается до того, как жизнь сломит ее сына? Жуткая мысль. Мерси возненавидела себя за нее, за то, что отравляет будущее мальчика своим страхом и унынием. Ей хотелось вылезти из собственной шкуры. Стать новой. Лучшей. Избавиться от страха и уныния, быть спокойной, довольной, удачливой и временами веселой. Когда она в последний раз улыбалась без иронии? Когда смеялась без горечи? Казалось, миллион лет назад. Неужели эти запросы слишком велики? И однако же, будь у Мерси альтернатива, она бы не выбрала этого. Уныние не в ее натуре. У нее в жизни не было ни единого унылого дня до гибели Хесса. После нее осталось только уныние, от которого невозможно избавиться.

Мерси вспомнила о десенсибилизации посредством движения глаз, весьма разрекламированной ФБР в программе избавления от стрессов из-за опасных происшествий. Но на ум ей приходила только ужасная сцена в начале того учебного фильма, где бритва режет глазное яблоко.

Мерси осознала, что жалеет себя только потому, что хочет этого, ведь она капитан своего корабля и в ответе за свои чувства. Мир видишь таким, каким хочешь видеть. И все, что пытаются внушить тебе остальные, – чушь. Подумала, не положиться ли на Иисуса, но она не могла чтить Бога, который безоговорочно любит ее. Это заставляло ее относиться к нему с подозрением. Отчасти поэтому Мерси не могла выйти замуж за Майка. Неужели она сравнивает Бога с Майком? Как это характеризует ее? Тьфу, путаница какая-то.

Мерси выпила почти все виски в стакане, надеясь, что оно разгонит уныние. Через полминуты ей стало лучше. Она ощутила приятное головокружение. Мерси поняла, почему люди пьют.

Она выплеснула недопитое в раковину и вернулась к Тиму. Вот он, само совершенство в кроватке, весь потенциал жизни в тридцатифунтовом тельце. Мерси покачала головой и улыбнулась.

Под утро Мерси приснилось, что она спит и видит сон.

Она услышала что-то. Проснулась и полезла под кровать за пистолетом. Когда коснулась рукоятки, ее ладонь замерла. В другом конце комнаты стоял Хесс, сложив руки на груди, словно в очереди на прием.

«Не бойся», – сказал он, повернулся к ней спиной и исчез.

Мерси в испуге выскочила из постели, сильно ударившись о пол. Посмотрела на стену, через которую проходил Хесс, но это была просто стена. Пот заливал ей глаза, она чувствовала, что вся покрыта потом, ночная рубашка влажная, лоб холодный.

Мерси услышала шаги отца в коридоре, ощутила, как ворвался свежий воздух в комнату, когда открылась дверь. Ее ослепил свет. Отец помогает ей подняться с пола и лечь в кровать.

– Дурной сон, – произнес Кларк. Его голос был мягким, словно он тоже видел сон и обращался к пятилетней. – Просто дурной сон, дочка.

– Да. Хесс.

– Хесс. Это ничего. Знаешь, у него все прекрасно. А теперь успокойся. Успокойся, девочка. Всего-навсего дурной сон.

– Хороший сон.

– Правильно, хороший. Ну, вот видишь. Хороший сон. Сейчас принесу тебе махровую салфетку.

Глава 20

Адрес в письме «Для П.Б.» привел к хранилищу «Инленд» в Риверсайде. Мерси остановилась у ворот и набрала код. Старик в сторожке долго и сурово смотрел на нее, и она ответила ему тем же. Поехала по территории, следуя номерам, к триста пятьдесят пятому контейнеру. Это был сущий лабиринт. Оранжевая краска на дверях выцвела, некоторые замки покрылись ржавчиной. Висевшее над рядами контейнеров утреннее солнце слепило Мерси, как прожектор.

Она остановилась напротив нужного контейнера и снова заглянула в письмо. «Для П.Б». Ее удивляло, что не только она интересуется Патти Бейли. Достала из багажника сумку с принадлежностями и снова села за руль. Натянула свежие латексные перчатки, потом нанесла кисточкой черный дактилоскопический порошок на ключ. Отпечатков на ключе, как Мерси и ожидала, не оказалось.

Она отодрала ключ от письма, осмотрела мазок клея и прилипший к нему клочок бумаги. В криминалистической лаборатории можно окурить письмо и конверт маркуциано-акрилатом, но интуиция подсказала Мерси, что это будет пустой тратой времени. Ключ недавно изготовлен из стандартной болванки, без клейма слесаря или мастерской.

Он легко вошел в замок, язычок, щелкнув, открылся. Мерси вытащила дужку из петель и заперла замок. Большая алюминиевая дверь содрогнулась, когда она потянула ее вверх за ручку и подтолкнула снизу носком ботинка. От удара дошедшей до отказа двери сверху посыпались пыль и ржавчина. Заглянувшее в контейнер солнце осветило паутину. Глядя на кружившиеся в воздухе пылинки, Мерси дважды чихнула.

С полдюжины картонных коробок. Велосипед со спущенными белобокими шинами. Желтая кушетка у задней стены. Стопа газет. Квадрафонический стереомагнитофон семидесятых годов с восемью дорожками и четырьмя динамиками. На нем кассеты в коробках с выцветшими, отстающими наклейками: «Самолет Джефферсона», «Пятое измерение», «Двери». Два металлических картотечных ящика, жертвенник. Большие часы на стене, два торшера без абажуров. Пружинный матрац, прислоненный к правой стене, обернутый давно потрескавшимся пластиком. Два комода. Холодильник, изготовленный, судя по виду, тридцать лет назад. Вот почти и все. Пространства много, вещей мало.

Мерси чихнула еще раз и вышла на свежий воздух. Когда снова посмотрела в контейнер с расстояния, он напомнил ей студенческую комнату или холостяцкую квартиру тридцатилетней давности. Недоставало только астрологического сексуального календаря, который Мерси впервые увидела в двенадцать лет – и была откровенно озадачена им – в магазине для наркоманов.

«Для П.Б.»?

Кто это пишет?

Мерси опять шагнула внутрь, помахивая рукой перед лицом. Почувствовала пыльно-сладковатый запах старых коробок и книжек в бумажных обложках. На полу валялся мышиный помет и стояла мышеловка с маленьким серым скелетом. Сыра не было. Мерси хлопнула ладонью по кушетке, поднялась пыль. Взяла со стопы газет верхнюю и взглянула на дату. 11 февраля 1970 года.

Картотечные ящики оказались пусты. Жертвенник и комоды тоже. Когда Мерси открыла холодильник, часть прокладки отстала и повисла. На нем была надпись «ЛЕГКАЯ РАЗМАРОЗКА», и ее удивило, что даже тридцать лет назад изготовители специально делали ошибки для привлечения внимания покупателей.

В первой коробке, куда Мерси заглянула, находились тарелки. Она сняла ее и отставила в сторону. В другой были книги в бумажных обложках, несколько карандашей и авторучек, старая настольная лампа с обмотанным вокруг ножки проводом. К абажуру приклеена оранжевая буква V. В третьей – зимние вещи: перчатки и варежки, отороченные мехом женские сапожки, два пластиковых плаща; когда Мерси подняла их, они остались сложенными. В одном сапоге мыши устроили гнездо. Когда она перевернула его и встряхнула, посыпались обрывки газет и кусочки картона.

Нижний ящик первой стопки заполнен книгами в переплетах: «Я был пленником Кастро»; «Пять дней до амнистии»; «Восток минус Запад равно нулю»; «Свидетель»; «Синяя книга». Мерси взяла последнюю, составленную Робертом Уэлчем. Это был справочник общества Джона Берча. Мерси подумала, что некоторые заглавия ей памятны по детским годам. У Кларка с Марселлой были сотни книг, но эти казались знакомыми. Переплет книги «Хвост бумажного тигра» изгрызла мышь.

Еще одна коробка: сковородки и кастрюли. В следующей – писчая бумага и старые ленты для пишущей машинки, копирка, пожелтевшие от времени конверты, массивная точилка для карандашей, несколько линеек и лекало, пачка брошюрок, перехваченная толстой резинкой. Она рассыпалась, когда Мерси подняла их. Брошюрки были в красно-белых обложках: «Коммунизм, гипнотизм и „Битлз“». Мерси просмотрела одну. Автор утверждал, будто примитивные африканские ритмы в некоторых песнях «Битлз» способны ввести слушателей в гипнотическое состояние, и в таком состоянии человек может легко усваивать коммунистическую пропаганду. Были и другие пачки: «Разоружение и капитуляция», «Обязанности информированного американца».

Нижняя коробка была, единственная из всех, заклеена лентой. Мерси обратила внимание, что лента сравнительно новая – не растрескалась, когда она попыталась ее отодрать. Ленту пришлось разрезать перочинным ножом, потом Мерси откинула картонные створки. Под ними – толстая стопа пожелтевших газет за конец 1969 года. Черно-белые фотографии, шрифт и верстка придавали им еще более старый вид.

Под газетами находилась папка из плотной бумаги, в ней оказались дешевая записная книжка-календарь за 1969 год и аудиокассета. Наклейка на кассете отсутствовала. Она лежала в застегивающейся пластиковой сумке, изготовленной явно не в 1969 году. Записная книжка была заполнена фамилиями и цифрами, стенографическими значками, уменьшительными именами, кодовыми названиями.

Она напоминала записную книжку Обри Уиттакер. Мерси перевернула несколько первых страниц, надеясь обнаружить имя и адрес владельца. Их не оказалось.

Под папкой лежал черный пластиковый мешок для мусора с чем-то легким внутри. Мерси вынула его и поставила на пол. Развязала нетугой узел – без треска пластика – и заглянула внутрь. Какая-то одежда. Мерси осторожно вынула ее и положила на мешок. Синее атласное платье, залитое кровью. Два отверстия спереди, два сзади. Под платьем туфли – синие каблуки, высокие, изящные. Тоже в крови, старой, почти черной.

Патти Бейли, подумала Мерси. Записная книжка, кассета и последняя одежда, которую она надевала.

В коробке был еще один черный мешок. Внутри его – другой, поменьше, для замораживания продуктов, такие Мерси иногда покупала. В нем она нашла «риджер» тридцать восьмого калибра с двухдюймовым стволом и две стреляные гильзы. Вороненая сталь слегка поржавела.

Улики, которые Торнтон так и не нашел. Точнее, которые должен был найти.

Кроме того, в коробке лежала еще одна толстая стопка старых газет. К верхней приклеен листок белой бумаги. Большие, выведенные маркером буквы, такие же, как в письме, приведшем Мерси к этому контейнеру, гласили:

МЕРСИ, ДУМАЮ, ТЕБЕ ХОЧЕТСЯ ПОБЫСТРЕЕ РАЗОБРАТЬСЯ С ЭТИМ ДЕЛОМ.

Мерси вышла из контейнера на слепящий солнечный свет. Со стороны пустыни дул холодный ветер. Достала из багажника сумку с принадлежностями, заполнила бланк обнаруженных улик, сфотографировала свои находки, начертила план контейнера, затем уложила все на место и поставила сумку в машину. Решила, что письма и ключа достаточно для признания этого обыска правомерным. Если судья не признает его, то улики не будут принят в качестве доказательства. Но если не забрать их сейчас, они могут оказаться безвозвратно утеряны. Улики пролежали спрятанными тридцать два года, и их перепрячут еще на тридцать два. Она навесила на них бирки с номером дела об убийстве Патти Бейли: Х38-069.

Управляющего хранилищем звали Карл Залч. Его коротко остриженные волосы были седые, кожа бледная, глаза темно-карие, окаймленные тонкими синими кругами. Мерси решила, что лет ему примерно семьдесят пять.

Она показала ему полицейский значок, Залч настоял на том, чтобы записать его номер. Мерси сказала, ей нужно знать, кто вносит арендную плату за триста пятьдесят пятый контейнер. Залч объяснил, что это невозможно – ему нужно судебное предписание.

– У меня есть кое-что получше, – произнесла Мерси. – Основания для обыска.

– Докажите.

Мерси сурово посмотрела на него, Залч ответил ей таким же взглядом. Она направилась к машине, взяла письмо, опустила ключ в конверт и положила его на письменный стол.

Залч прочел письмо.

– П.Б. – это кто?

– Женщина, убитая в шестьдесят девятом году.

– Здесь?

– Нет, в округе Ориндж. Кто вносит плату, мистер Залч?

– Все равно сообщить невозможно, – ответил он. – Вот что я получаю за этот контейнер, ежемесячно, последние пять лет.

Он порылся в ящике стола, достал пачку конвертов и снял с нее резинку. Нужный конверт нашел не сразу. Протянул его Мерси.

Конверт был надписан печатными буквами, обратный адрес отсутствовал. Внутри Мерси обнаружила двадцатку, десятку и две долларовые банкноты.

– Тридцать два доллара в месяц, – произнес Залч. – Всегда вовремя, наличными, без записки. Таким образом оплачивался не только этот контейнер. У людей есть секреты. Я их храню.

– Кому вы будете звонить, если контейнер сгорит? Кому сообщать, когда повысится арендная плата?

– Для старых клиентов плата не повышается.

– Только не говорите, будто контейнер надежно защищен от пожаров и землетрясений.

Залч нажал кнопку картотеки «Ролодекс», вытащил карточку и положил ее на стол. На карточке сверху стояла дата, посередине имя «Боб Картрайт», телефонный номер и подпись.

– Как здесь указано, он открыл счет пять лет назад.

– Он часто пользуется контейнером?

– Нет. Я иногда делаю объезды в мототележке, смотрю, все ли в порядке. Арендатора ни разу не видел.

– Конверт и деньги я заберу. В покрытие оставлю вам тридцать два доллара.

Еще не выехав из комплекса, Мерси позвонила арендатору контейнера по сотовому телефону. Ответила женщина. О Бобе Картрайте она никогда не слышала. Этот номер она получила от телефонной компании восемь лет назад, когда купила дом. Сказала, что никогда не заказывала товаров по телефону, и попросила вычеркнуть ее из списка, если это отдел заказов. Мерси пообещала, что вычеркнет.

Потом она позвонила в управление и попросила дежурного сержанта заглянуть в городской справочник. Адреса, указанного Бобом Картрайтом, не существовало.

Едва она окончила разговор, телефон зазвонил. Прием был скверным, но Мерси узнала ровный, неторопливый голос Джеймса Джиллиама.

– Гильза из дома Уиттакер и та, которую ты дала мне, выстрелены из одного и того же оружия.

– Ты уверен?

– Да. Следы выбрасывателя идентичны, следы бойка в капсюле идентичны. Полное совпадение, все поле нареза и канавки совпадают.

– Сможешь дать показания в суде?

– Это зависит от того, где ты раздобыла гильзу.

– Ты же знаешь, что я имею в виду.

– Более четких совпадений, чем на этих двух гильзах, я не встречал. Пистолет один и тот же. Никаких сомнений, никаких споров быть не должно, какого бы эксперта по оружию они ни привлекли. Это гарантия. Теперь я задам тебе вопрос: гильза взялась оттуда, откуда я думаю?

– Да.

– Это может кончиться скверно.

– Уже скверно. Я не знаю, как поступить.

– Придется поговорить с Брайтоном.

– А потом?

– Будешь делать то, что он скажет.

Сейчас Мерси не могла спокойно обдумать ситуацию. Ее сердце колотилось, сознание казалось затуманенным.

– Мерси, пойми, эти гильзы не доказывают, что Обри убил он. Мы только предполагаем, что в обнаруженной гильзе находилась пуля, которая убила ее. Но доказать это без пули не можем, а она в океане. Если есть подкрепляющие улики, то гильза является более дискредитирующей. Очень дискредитирующей. Например, если те следы в кухне оставлены такой же, как у него, обувью. Или если какие-то шерстинки окажутся из такой же, как у него, одежды. Такие вещи влекут за собой обвинительный приговор. Ты это знаешь. Дело осложняется тем, что он приезжал к ней на ужин.

Мерси не могла говорить. Впервые в жизни язык ей не повиновался. Наконец слова хлынули потоком.

– А если он не совершал этого? Если существует объяснение, которого я не вижу?

– Тогда все равно остается вопрос, как гильза, выстреленная из его пистолета, оказалась в доме Обри. Он не оставил ее в вазе в подарок хозяйке.

– Это не тема для шуток.

– Я не собираюсь шутить.

– Он один из нас, Джеймс. Один из нас.

Помолчав, Джиллиам продолжил:

– Тот, кто убил Обри Уиттакер, определенно не один из нас. Возможно, был одним из нас. Тот, кто убил ее, должен быть арестован и предан суду.

– Джеймс, я везу улики по делу об убийстве Патти Бейли.

– Насколько я понимаю, им уже тридцать два года.

– В моем распоряжении пистолет и конверт, над которым нужно будет тщательно поработать. И платье с четырьмя пулевыми отверстиями, залитое кровью.

– Анализ ДНК может дать результаты. Мы сделаем все, что сумеем.

– У меня такое ощущение, будто дела становятся все хуже с каждым мгновением.

– Ты права. Вчера Саморра ворвался сюда с дактокартами, на которые сам снял отпечатки. Не захотел никому их доверить. Сам сравнивал их с теми, которые вы сняли в доме. Сегодня он пытался устроить то же самое, я выставил его и задокументировал это. Очевидно, мне придется поговорить с Брайтоном. Саморра по меньшей мере нарушил цепь доказательств. Здесь не лаборатория самообслуживания для Саморры.

Мерси уловила намек, что ей не следует позволять напарнику врываться в храм науки Джиллиама.

– Он думал, кухню осмотрели плохо.

– Тогда нужно попросить осмотреть ее еще раз.

Что делать Мерси: извиняться за Пола?

– Джеймс, стены сдвигаются.

– Да. И это повредит всему управлению. Надолго. Будь осмотрительна, Мерси. Сравнение я проводил сам, поэтому никто ничего не знает об этом. Ничего.

Глава 21

Мерси встретилась с Колином Берном в библиотеке. Он был в потертом костюме с узким галстуком и серой фетровой шляпе. Выглядел еще более худощавым и несуразным, чем прежде.

– Это мой наряд Марлоу[11], – пояснил он.

– Пулевых отверстий в галстуке нет.

– Это было бы слишком.

Берн собрал для Мерси толстую папку, где содержались все публикации о плохих полицейских в округе Ориндж за 1965 – 1975 годы. Вырезки располагались в хронологическом порядке, кроме того, Берн сделал ссылки и составил указатель событий и фамилий, приложенный в конце.

– Часть материалов взята из маленьких газет, некоторые – из изданий правоприменяющих органов. Многие полицейские состояли в обществе Джона Берча, – сказал Берн. – Поэтому я пошел в архив, взял информационные бюллетени «Американ опинион» и собрал для вас вот это.

Он протянул другую папку, с информационными бюллетенями общества Джона Берча. Также в ней было собрание бюллетеней «ОДБ, отделение 231», отпечатанных на машинке.

– Там много о Хессе Акуне и отеле «Де Анса», но я знал, что кое-какие материалы у вас есть, и не стал их прилагать. Встречаются любопытные фамилии.

Мерси взяла папки.

– Большое спасибо, мистер Берн.

– Был рад вам помочь.

Мерси наблюдала, как О'Брайен готовит к работе камеру для окуривания – десятигаллоновый аквариум. Совершенно новый. О'Брайен тщательно протер его жидкостью для мытья стекол и бумажным полотенцем, поставил в двух углах мелкие тарелки с водой. Подвесил тронутый ржавчиной «риджер» и гильзы к пластиковой крышке на свисающих из нее проволочках. Конверт, в котором поступила плата за аренду контейнера, он поставил на дно так, чтобы двумя сторонами он касался стенок. Потом стал выдавливать на дно капли клея равномерно по всей площади для ровного испарения.

– Тридцать пять капель, – сказал он. – Можно выдавить и сорок, но я противник всяких излишеств. Если понадобится, добавим потом.

Он запечатал верх станиолью, прижав ее к стенкам камеры. Положил еще лист и приклеил его липкой лентой.

– Сейчас включим его и будем наблюдать. Цианоакриловые эфиры полимеризуются при соприкосновении с влагой и аминокислотами в отпечатках пальцев. Старые отпечатки сухие, поэтому не хочу ускорять процесс нагревом. Я поставил два источника влаги вместо обычного одного. Думаю, это дело займет у нас часов восемь. Надеюсь, получим что-нибудь раньше. Может, не получим ничего – если органические соли в отпечатках пальцев разложились. Такие старые улики я ни разу не окуривал. – Он указал на номер дела в составленном Мерси перечне улик: – Никогда не думал, что буду работать над делом шестьдесят девятого года. Я родился в семидесятом.

– Я в шестьдесят пятом, – пробормотала Мерси.

Стекло камеры уже потускнело от паров цианоакрилата.

– С какой гильзой Джиллиам работал утром? Мне показалось, она от сорокапятикалиберного пистолета.

Мерси сурово посмотрела на О'Брайена и провела пальцем по горлу. Он втянул голову в плечи и стал похож на черепаху без панциря.

– Остаюсь в неведении. Притом с удовольствием, ради тебя, моя леди, моя королева, моя богиня.

– Превосходно. Я потом вернусь.

В три часа дня Мерси объехала здание управления в своем белом «шевроле», на углу Флауэр-стрит и Сивик-Сентер-драйв никого не заметила и сделала еще круг. Вдали на севере в небе повисла странная белизна – надвигалась новая буря с дождем, ждать ее следовало к утру.

Наконец Мерси увидела шерифа и подъехала к нему. Рослый Чак Брайтон, кутавшийся в плащ от холода, нагнулся, сел рядом с ней и захлопнул дверцу.

– Когда я в последний раз приходил на такую встречу, один человек из налогового управления собирался сообщить мне, что округ только что обанкротился.

– И что вы на это ответили?

– Поинтересовался, почему, черт возьми, не сказал мне раньше. Он заявил, что чувствовал приближение банкротства, но не был уверен.

– Мои новости немногим лучше.

– Я так и думал. Поехали отсюда, – произнес Брайтон. – На этих тротуарах я знаю половину прохожих. Другую половину я отправил в тюрьму.

Мерси направилась к Четвертой улице, свернула налево. Миновала мясной магазин, сапожную мастерскую, ломбард и контору поручителей под залог, бутик с подвенечными платьями в витринах, мексиканскую музыкальную студию. Всюду сверкали рождественские огни и блестки, картины с изображением Рождества и Санта-Клауса в санях, на стеклах было выведено яркими красками «Feliz Navidad»[12] и «Веселого Рождества». Мерси смотрела на номера домов.

Через два квартала располагались высокие здания, далеко стоящие от проезжей части, перед ними находились газоны или автостоянки.

– Вот бывший отель «Де Анса», – сказала Мерси.

Это был большой краснокирпичный дом с аккуратными белыми тентами и украшениями. Деревянная вывеска на фасаде гласила: «ГРЕКО, ГРАФФ И РЕЙС – АДВОКАТЫ».

– Сначала проститутки, затем адвокаты. Интересно, чего ждать дальше.

– Вы захаживали сюда когда-нибудь в прежние времена?

Брайтон улыбнулся и покачал головой:

– Я занимался только работой. Развлечением для меня было отвезти семью в Бриджпорт и укатить на рыбалку. Шерифом меня сделали в сорок два года. Это слишком рано. Я не знал, что нужно делать, поэтому делал вдвое больше, чем требовалось.

– Меня привело сюда дело Бейли. Ее сестра уверена: Патти знала, кто избил того фермера. Акуна утверждал, что полицейские. В газетах писали, будто детективы проводили время с девочками в «Де Анса». Я решила, что смогу отыскать здесь ниточку.

– Нашла?

– Не из «Де Анса». Некий сознательный гражданин прислал мне ключ от контейнера в риверсайдском хранилище.

Мерси объяснила, что обнаружила там и как.

– Наверное, это пистолет, из которого убили Бейли. Его сейчас окуривают в лаборатории.

Брайтон хмыкнул:

– Джиллиам говорил мне. Не представляю, кто направил тебя туда, прислал ключ. Человек, причастный к убийству? Покрывающий преступника? Кому до этого дело тридцать два года спустя?

– Для меня это убитая женщина и истина.

– Очевидно, ты не одинока. Джиллиам полагает, что вероятность снятия таких отпечатков мала.

– Попытаться стоит.

– Конечно.

Брайтон смотрел на город, проносящийся за окнами «шевроле» Мерси.

– Послушай, зачем ты притащила меня сюда? – наконец спросил он. – Не думаю, что мы приехали беседовать о ржавом пистолете и Патти Бейли.

Мерси выложила все: о гильзе в доме Уиттакер, исчезнувшей открытке и присутствии Майка в лаборатории, его сапогах и свитере, письмах и намеках на шантаж, глушителе, обыске в доме у Майка – без подробностей, о трех выстрелах, сделанных по человеку на луне, сравнении гильз, которое произвел Джиллиам.

Она понимала, что сейчас это все просто стечение обстоятельств, за исключением гильз. Их сравнение указывало на Майка, и только на него.

– Сэр... я просто не знаю, что делать.

Брайтон пристально смотрел на нее. Мерси, не сводя взгляда с дороги, ждала.

– Давай я поговорю с Клейтоном, – предложил Брайтон. – Пока ничего не предпринимай.

При упоминании о Клейтоне Бренкусе у Мерси упало сердце. Этот старик с острым языком и железным кулаком возглавлял окружную прокуратуру. Помощники-обвинители почитали его и одновременно ненавидели. Считалось, будто он избирается раз за разом потому, что люди боятся голосовать против него. Мысль, чтобы напустить Бренкуса на Майка, удивила Мерси. Так далеко она не заглядывала.

– Я пытаюсь представить, чего не могу тут увидеть, – призналась Мерси. – Стараюсь найти выход. Для Майка. Для всех нас.

– Это забота Бренкуса. Он двадцать лет в окружных прокурорах потому, что знает, какие дела сумеет выиграть, а какие безнадежны.

– Шеф, что я упускаю? Что находится у меня прямо перед глазами, а я этого не вижу?

– Не знаю, Мерси. Наверное, тебе следует просто заняться своей работой и найти убийцу.

Мерси развернулась и поехала по Четвертой улице в обратную сторону, снова мимо отеля «Де Анса».

– Не припомню, чтобы Патти была связана с этим местом, – промолвил Брайтон.

– Говорят, она жила здесь, но не работала.

– Видимо, схема проститутка – полицейский – фермер ненадежна, – заметил Брайтон. – Стоит убрать одну сторону из этого треугольника, и он развалится.

– Какая сторона в нем ненадежна?

– Знаешь, я ни разу не слышал, что Бейли была как-то связана с полицейскими. А если Акуна все напутал? Угрожавшие показались ему похожими на полицейских. Его били люди в масках. Так почему они должны быть полицейскими? Вот две слабые стороны, на мой взгляд. Торнтон ничего не добился, связывая Бейли со служителями закона.

– Но слух о полицейских возник через год после смерти Бейли. Дело к тому времени уже никого не волновало.

– Ты хочешь спорить о деталях или раскрыть преступление?

– Раскрыть преступление.

– Тогда подумай о вероятности того, что зря теряешь время. О версии, что Патти Бейли ничего не знала о Хессе Акуне.

– Подумаю. Прошу прощения, сэр. Я все еще спорю с собой об этих подробностях.

Брайтон пристально посмотрел на Мерси, потом долго молчал. Она свернула на Флауэр-стрит.

– С кем ты говорила о деле Бейли, кроме Торнтона?

– С ее сестрой. С Гландисом. Немного с отцом.

– Мелвин спрашивал тебя, был бы он, по-твоему, хорошим шерифом?

– Да.

– А о том, не слишком ли я стар для успешной работы?

– Нет.

«Не в таких словах», – мысленно добавила она.

Брайтон улыбнулся, но вид у него был невеселый. Перенапряжение, подумала Мерси. Слишком много услышал, чтобы переварить за десять минут. Слишком много скверных новостей, например, что одному из его лучших детективов грозит обвинение в убийстве проститутки, которая шантажировала его.

– Говорила ты об этом деле с Макнелли-старшим?

– О каком? Майка или Бейли?

– О любом.

– Нет, – ответила Мерси, решив, что если хочет услышать воспоминания Большого Пата, ей нужно поторопиться.

Шериф, горбясь в своем плаще, уставился в окошко, и Мерси впервые за время службы увидела Брайтона стариком. Она чувствовала его немощность, это вызывало у нее и жалость, и удивление.

Мерси посмотрела на темнеющее небо и задалась вопросом, как эти эмоции ее характеризуют. Подумала о бродячих львах, которые с боем врываются в стаю, немедленно пожирают детенышей и совокупляются с львицами, чтобы основать собственный род.

– Сегодня мне позвонил отец Обри Уиттакер, – сказал Брайтон. – Увидел фотографию дочери в теленовостях. Ее настоящее имя Гейл Уайт, она росла в Бейкерсфилде, в шестнадцать лет удрала из дома. Он не общался с ней три года.

– Как он держался?

– Интересовался ее банковскими счетами.

– Один из этих.

Мерси всегда изумляло и злило то, что многие родственники убитых интересовались прежде всего их финансовым положением.

– Он хочет потребовать тело, заняться организацией похорон. Я записал для тебя его телефон на всякий случай.

Мерси взглянула на здание суда, уверенно входящих и выходящих юристов. Один ее знакомый быстро шагал по тротуару, держа в одной руке сигарету, другую сунув в карман.

– Надеюсь, существует какое-то оправдательное объяснение этому, – произнес Брайтон. – Ради Майка. Ради тебя. Ради управления. Ради своей жалкой шкуры. Останови здесь, дальше я пойду пешком.

Мерси подъехала к тротуару у здания суда и позвонила Большому Пату Макнелли. Пата не было дома, но она и не рассчитывала его застать. Скорее всего в это время он находился в ресторане «Канкун» на Первой улице. Как и ее отец, Пат был на пенсии, но, в отличие от Кларка, любил выбираться из дома и развлекаться. Мерси въехала на внутреннюю стоянку, высматривая черный «кадиллак» Макнелли. Он занимал два места.

Пат сидел у стойки, болтая с хорошенькой девицей, которая при виде Мерси сразу быстро ушла.

– Я не хотела портить вам удовольствие, – сказала Мерси.

Большой Пат неуклюже поднялся и обнял ее. Его веснушчатые руки были громадными, шея казалась толщиной со столб. Рыжие волосы тронуты сединой, голубые глаза – самые добрые, какие Мерси только видела. Лукавая улыбка, оживленный смех, приятный человек.

– Ты спасла меня от искушения. Это единственное, чему я не могу противиться.

Мерси устроилась рядом с Патом, заказала кофе. Подумала, придется ли им еще так сидеть, ведь факты уличают его сына. Он взял ее за запястье и дружески стиснул.

– Как дела, Мерси? Все хорошо?

Она кивнула и посмотрела на него, но глаза ее выдали.

– В чем дело? В моем сыне?

– Нет, с Майком все отлично.

Мерси постаралась придать голосу убедительность. Ей впервые пришло в голову, что она может погубить Большого Пата вместе с его сыном. Казалось, с каждым часом Мерси приходилось переоценивать масштабы своего предательства.

Пат отпил глоток пива и произнес:

– Позволь мне догадаться. Он в двадцатый раз попросил тебя выйти за него замуж, а тебе это надоело.

– Нет, Пат. Дело совсем не в Майке.

– А в чем?

– В Патти Бейли.

Он демонстративно откинулся назад, будто от удара в подбородок.

– Столько мелких нераскрытых дел, а ты получила это? Майк говорил мне.

– Пожалуйста, расскажите что-нибудь.

– Видишь ли, детектив, это давняя история.

– В мою работу кто-то вмешивается со стороны. Может быть, это помощь, не знаю.

– Объясни мне, что происходит.

Мерси поведала о письме, ключе в нем, контейнере, пистолете, гильзах, окровавленном платье. Лицо Большого Пата вытянулось, словно она рассказывала ему невероятную выдумку. Мерси видела, как он пытается скрыть удивление.

– Что еще было в контейнере?

– Газеты за шестьдесят девятый год. И все.

На самом деле не все, в багажнике ее машины лежали записная книжка Патти и кассета без ярлыка. Но упоминать о них, пока не ознакомится с ними, Мерси не хотела. Ни экспертам, ни Брайтону, ни Макнелли, никому.

– Ну что ж, у тебя появились веские улики, которых не обнаружил Торнтон. Неплохое начало. Но кто-то суется в твои дела, Мерси, хочет, чтобы эти вещи были в твоем распоряжении. Преследует определенную цель. Так что разберись с этим как можно полнее.

Пат подался к ней, приблизив большое красное лицо к ее лицу.

– Только будь осторожна. Человек, у которого хватает смелости так направлять действия полицейского, опасен. Патти Бейли убили. Тридцать лет или тридцать минут назад – значения не имеет.

– Пат, мне кажется, они... внутри меня. Наблюдают за тем, что я делаю. Передвигают меня, как шахматную фигуру. Они словно сидят на заднем сиденье моей машины, черт возьми!

Большой Пат выпрямился, помолчал из сочувствия к тому, через что прошла Мерси с Вырывателем Кошельков. Пат напоминал ей Хесса своим умением скрывать душевные раны, острой печалью в немало повидавших глазах, способностью держать себя в руках. Разница заключалась в том, что у Пата была жизнь помимо работы; Хесс так и не нашел ее. Был близок к тому, чтобы найти.

– Пистолет и платье надежно хранятся в лаборатории? Никто не может добраться до них?

Мерси кивнула. Надежно, как они могут храниться в лаборатории, в которой повсюду снуют детективы и исчезают улики. Джиллиам мечтает запретить входить туда всем, кроме своих сотрудников.

Раздался звонок сотового телефона, и Мерси взяла сумочку, но звонил не ее телефон. Пат поднял руку к уху.

– Слушаю. Привет, Брайт. Да. Будет сделано.

«Что сделано?» – подумала Мерси.

Пат положил телефон на стойку. Посмотрел на свой бокал с пивом, поднял его с салфетки, затем взглянул на мокрый круг посередине ее.

– Мерси, у тебя трудная задача. Я подумаю о деле Бейли, посмотрю, что удастся вспомнить через столько лет. Будь осторожна. Ты не знаешь, что происходит, и это скверно. Когда небрежно ступаешь на лед, он проваливается, и ты тонешь. Ступай бережно, девочка. И не вешай головы.

Пат протянул деньги официантке, взял сотовый телефон, сигареты и поднялся.

– Извини, – сказал он. – Я до сих пор подскакиваю, когда шеф рявкает.

Глава 22

После ужина Мерси принесла Тима к себе в комнату и дала ему игрушечную гориллу. Она была почти одного роста с ним. Сын любил сажать обезьяну на пол, потом подкрадываться к ней сзади и набрасываться, чтобы поцеловать ее или обнять.

Мерси вставила кассету без ярлыка в свой старый магнитофон. Во вторую деку поставила чистую ленту, нажала кнопку перезаписи и села на пол, прислонясь к кровати спиной. Слушая, она просматривала найденную в контейнере записную книжку.

МУЖЧИНА. Что это?

ЖЕНЩИНА. Ты о чем?

МУЖЧИНА. Щелканье какое-то.

ЖЕНЩИНА. Это от моей жвачки.

(Звуки жевания.)

МУЖЧИНА. Много жуешь ее, а?

ЖЕНЩИНА. Только твою, дорогой.

МУЖЧИНА. Везет же мне.

ЖЕНЩИНА. А что, она органическая. И легко глотается.

МУЖЧИНА. Хочешь выпить?

ЖЕНЩИНА. Да, а как насчет еще одного косячка, дорогой?

МУЖЧИНА. Я до сих пор сам не свой.

ЖЕНЩИНА. Бедняга Ралфи. Не привык.

МУЖЧИНА. Будто поезд на меня налетел.

ЖЕНЩИНА. Вот так и фермер, про которого ты говорил.

МУЖЧИНА. Это не смешно.

ЖЕНЩИНА. Ты сказал, во всяком случае, это дошло до его сознания.

(Пауза. Шипение пленки. Шелест простыней.)

МУЖЧИНА. Знаешь что, голубушка Патти?

ЖЕНЩИНА. Что, дорогой?

МУЖЧИНА. Для шлюхи у тебя слишком большие уши.

ЖЕНЩИНА. Я внимательная, а не глухая. Ты рассказываешь, я тебя слушаю. О нем все ведут речь. Пишут в газетах. Ты сказал, это дошло до его сознания. Я тебе верю.

МУЖЧИНА (со злобным смехом). До сознания. Да, дошло.

(Позвякивание льда в стакане. Вспышка спички. Глубокая затяжка.)

ЖЕНЩИНА (выпуская дым). Ты знаешь, кто его так отделал?

МУЖЧИНА. Да. Если внимательно слушаешь, зачем задаешь такой глупый вопрос?

ЖЕНЩИНА. Потому что хочу знать, Микси. Мне интересно. Ну, эта травка очень классная.

МУЖЧИНА. Ты обкурилась. Ничего тебе не скажу. Все равно забудешь до завтра.

ЖЕНЩИНА (хихикая). Я знаю, что тебе известно. Ты такой человек.

МУЖЧИНА. Иди сюда. Займись делом.

ЖЕНЩИНА (продолжая хихикать). Я шучу, дорогой. Мне все равно, что ты знаешь, а чего нет.

МУЖЧИНА. Патти, мне не только известно о таких делах в округе. Я заправляю ими.

ЖЕНЩИНА. Классно.

МУЖЧИНА. Дать бы тебе по башке. Может, станешь больше работать и меньше болтать.

ЖЕНЩИНА. Ралфи, я позабочусь о тебе.

МУЖЧИНА. В каком году?

ЖЕНЩИНА. В этом. Добром старом шестьдесят девятом.

МУЖЧИНА. О да. О да, да.

(Звуки секса.)

Мерси остановила пленку и подумала: Патти Бейли и наблюдатель Ралф Микс. Значит, ее сестра была права, Патти от байкеров перешла к более солидной клиентуре. И Микс знал, кто избил Акуну, или уверял Бейли, будто знает. Даже намекал, что стоял за этим. Говорил он правду или лгал, чтобы произвести на нее впечатление?

Мерси оглянулась на Тима. Ей не хотелось, чтобы он слышал такую запись. Мальчик жевал руку гориллы, не обращая ни на нее, ни на голоса никакого внимания. Мерси быстро прокрутила тяжелое дыхание, вспоминая эпизод в «Заводном апельсине»[13], где такую запись прокручивают Уильяму Теллу Марчу. Но на пленке Патти Бейли это казалось не смешным, а отвратительным.

ЖЕНЩИНА. Это Патти Джо Бейли, я собираюсь записать на пленку Уильяма Оуэна, шерифа округа Ориндж. Попытаюсь вынудить его произнести свое имя, чтобы вы мне поверили, но это будет нелегко. Мне нужно быть холодной. Он не пьяница, как Ралф Микс. Я постараюсь записать Микси еще раз, но не могу больше спрашивать его о том фермере, он разозлится и станет подозрительным. В первой записи он как будто давал понять, что по его указанию этот фермер был чуть не убит, ослеп на один глаз, оказался весь в швах, с выбитыми зубами. Когда запишу на пленку все, что смогу, прокручу ее им и начну тратить полученные деньги. Подальше отсюда. Я включу магнитофон, когда Оуэн постучит, так что в записи может быть секс и разговоры о сексе. Билл много не скажет, и он вечно спешит, но его голоса будет достаточно для доказательства того, что он делает. Ах да, сегодня двадцать пятое июлятысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Первая запись на этой пленке, разговор с Миксом, сделана девятого июля.

(Шипение пленки. Выключение. Стук в дверь.)

ЖЕНЩИНА. Кто там?

МУЖЧИНА. Джерри.

ЖЕНЩИНА. Какой Джерри?

МУЖЧИНА. Патти, открывай, черт возьми!

(Дверь открывается.)

ЖЕНЩИНА. Привет, милый. Входи.

МУЖЧИНА. Привет.

(Дверь закрывается.)

ЖЕНЩИНА (игриво). Что-то ты не похож ни на какогоДжерри.

МУЖЧИНА. И не все похожи на своих собак.

ЖЕНЩИНА. Я бы сказала, пожалуй... некто Билл Оуэн.

МУЖЧИНА. Чушь. Никогда о таком не слышал.

ЖЕНЩИНА. Я просто шучу с тобой, милый. То, что ты большой, злобный шериф, не означает, что тебе нужно быть таким настороженным. Расслабься. Это какая у нас встреча, пятая или шестая?

МУЖЧИНА. Шериф? Ты, должно быть, пьяна. Какая встреча, не имею понятия.

ЖЕНЩИНА. Выпить хочешь?

МУЖЧИНА. Некогда.

ЖЕНЩИНА. Тогда чего же?

МУЖЧИНА. Того ж, что всегда.

ЖЕНЩИНА (игриво). А что это может быть?

МУЖЧИНА. Садись на кровать. Давай, пошевеливайся.

ЖЕНЩИНА. Есть небольшая финансовая проблема.

(Шелест, легкое похрустывание бумаги.)

ЖЕНЩИНА. Пятьдесят колов. Ну, и где твой кол?

(Звук расстегивающейся молнии, позвякивание пряжки ремня, тяжелое дыхание мужчины.)

Мерси снова остановила пленку. Наблюдатель Ралф Микс, шериф Билл Оуэн и проститутка Патти Джо Бейли. Ну и компания! Как неприятно это слушать! Бейли могла запросто шантажировать их. И казалась вполне способной сделать такую попытку.

Мерси попыталась найти Билла Оуэна в записи за двадцать пятое июля в записной книжке Бейли. Там было восемь групп инициалов.

12 ТИ / 3 ВР / 4:30 БК / 6 МО / 9 КС / 11 МГ / 12 ЕД / 1 ФС

Ни БО, ни ШБО,ни ШО.

Она попыталась найти Ралфа Микса на страничке за девятое июля и здесь тоже потерпела неудачу.

4 ТН / 5 СО / 7 АЛ / 9 ТУ / 1 КО

Ни РМ, ни НМ. Мерси переставила буквы местами, но ничего не вышло. Стала добавлять или изымать по одной букве, но тоже безрезультатно. Ни РМ. Ни БО. Наверное, они регулярно приезжали в одно и то же время. Звонили в последнюю минуту. Очевидно, эти инициалы представляли собой код.

А может, они в жизни не видели Патти Бейли, у которой хватало уверенности думать, будто она сумеет шантажировать известных людей. Вряд ли – один клиент не возражал, когда Патти называла его Ралф или Микс. Другой не особенно противился обращению «шериф».

Было бы нетрудно сделать спектрограмму этих голосов, подумала Мерси, если бы удалось найти видеозаписи новостей за шестьдесят девятый год и сравнить голоса на звуковых дорожках с теми, что записаны на этой пленке. Но это окажется проблемой. В округе Ориндж тогда не было своего телеканала новостей. А лос-анджелесские вещательные компании не уделяли особого внимания тому, что происходило за цитрусовыми плантациями. У большинства людей не было видеомагнитофонов или проигрывателей. В студиях они имелись. В колледжах, вероятно, тоже. Но Колин Берн раздобыл бы записи старых телепередач, будь это возможно.

Даже если голоса не принадлежали тем людям, которых называла Бейли, Мерси понимала, к чему она стремилась. Я прокручу им пленку и начну тратить полученные деньги. «С такой установкой, – решила Мерси, – ты напрашивалась на серьезные неприятности».

Она внимательно просмотрела записную книжку и могла с полной уверенностью сказать лишь то, что ее страницы заполнены полностью. Бейли в среднем обслуживала в день пятерых только постоянных клиентов. Разглядывая инициалы, Мерси задавалась вопросом, подлинные они или закодированные. В книжке оказалось несколько телефонных номеров. На тот маловероятный случай, что через тридцать два года они принадлежат тем же абонентам, Мерси позвонила по некоторым: семья Эскобар из Тастина, Миллеры, малярная фирма, пронзительный сигнал факса.

Ну ничего. В распоряжении Мерси имелась связь между полицейскими и Патти Бейли – шериф Билл Оуэн. А поскольку Оуэн был дружен с Миксом, а тот намекал, будто он организовал побои Хессе Акуны, нетрудно сделать вывод: Оуэн.

Патти Бейли... Когда она прокручивала пленку, то подвергала себя очень серьезной опасности. Этим людям нужно было либо платить ей, либо заставить ее умолкнуть, пока она не навредила им. Опять Оуэн? Самое простое объяснение.

Эта часть загадки понятна. Другая нет. Кто забрал улики после убийства? Кто отдал их на хранение? Зачем их было хранить тридцать два года? Что еще более важно – кто вывел Мерси на эти улики?

Она посмотрела на Тима, который теперь накладывал на гориллу подушки. Подумала, что для полуторагодовалого ребенка он сообразителен и целеустремлен в своем занятии. Мальчик оглянулся и улыбнулся, с его подбородка свисала слюна. Пронзительно крикнув, он потянулся за очередной подушкой.

Мерси снова включила магнитофон.

(Шум машины.)

ЖЕНЩИНА. ...лучшей травки я не курила. А ты умеешь выбирать хорошую травку.

МУЖЧИНА. Ее здесь полно.

ЖЕНЩИНА. Торговать ею не думаешь?

МУЖЧИНА. Она только для угощения. Для друзей.

ЖЕНЩИНА. Друзей-шлюх вроде меня. Ну, и кто этот человек?

МУЖЧИНА. Просто знакомый.

ЖЕНЩИНА. У него много зеленых, как и у других?

МУЖЧИНА. Полно.

ЖЕНЩИНА. Ты сегодня какой-то беспокойный. Что-нибудь произошло?

МУЖЧИНА. Нет, просто устал. Вчера работал две смены, чтобы получить сверхурочные. Не закуривай в машине.

ЖЕНЩИНА. А где же тогда?

МУЖЧИНА. Вот здесь остановимся.

ЖЕНЩИНА. Какая-то апельсиновая роща, и все. Где это мы?

МУЖЧИНА. Угол Майфорд и Четвертой улицы.

ЖЕНЩИНА. Майфорд и Четвертой улицы. Что за Майфорд? Что-то связанное с апельсинами?

МУЖЧИНА. Фамилия одного человека. Он покончил с собой из дробовика и винтовки. Выстрелил в себя три раза. Это было давно.

ЖЕНЩИНА. Странно. Не похоже на самоубийство.

МУЖЧИНА. Об этом ходило много разговоров.

(Шум машины прекращается.)

МУЖЧИНА. Пошли пройдемся. Можешь закуривать свой косячок.

ЖЕНЩИНА. Травка – это вещь. А хорошая выпивка тебя интересует?

МУЖЧИНА. Да, всегда.

ЖЕНЩИНА. Люблю, когда ты такой.

МУЖЧИНА. Я тебя тоже люблю.

ЖЕНЩИНА. Я всего лишь проститутка.

МУЖЧИНА. Кто сказал, что я не могу любить проститутку?

ЖЕНЩИНА. На свой манер, надо полагать.

(Потрескивание. Такие звуки, будто микрофон трется обо что-то, возможно, перемещается. Дверцы машины открываются и захлопываются. Шаги по гравию, потом по земле – вероятно, по грунтовой дороге.)

ЖЕНЩИНА. Темно сегодня.

МУЖЧИНА. Луна маленькая. Еще не совсем вышла.

(Шаги.)

ЖЕНЩИНА. Пойдем в апельсиновую рощу?

МУЖЧИНА. Да. Там есть катушка из-под кабеля, на нее можно сесть.

ЖЕНЩИНА. Ты привозишь сюда и других женщин?

МУЖЧИНА. Только тебя.

(Шаги. Какой-то глухой стук, шагов не слышно. Шелест возле микрофона.)

ЖЕНЩИНА. Я закуриваю.

МУЖЧИНА. Как хочешь.

(Вспыхивает спичка, затем попыхивание.)

ЖЕНЩИНА (держа дым во рту). Прямо-таки... расширяет.

(Кашель, снова попыхивание.)

ЖЕНЩИНА. Отбрасывает волосы назад.

(Проходит минута. Разговора нет, только курение и шаги.)

ЖЕНЩИНА. Видишь, как луна светит на воду в канаве? Посмотри. Словно Бог налил туда расплавленного серебра. Люди не должны ходить по Божьей луне.

МУЖЧИНА. Красиво. Вот и катушка.

ЖЕНЩИНА. Странно! Будто гигантская катушка из-под ниток.

МУЖЧИНА. Вроде того.

ЖЕНЩИНА. Ты сегодня какой-то унылый, малыш. Что случилось? Затянись травкой, настроение улучшится. Давай.

МУЖЧИНА. Все нормально. Мне только вот чего нужно.

(Звук жидкости в бутылке.)

МУЖЧИНА. Ух-х.

(Женщина курит.)

ЖЕНЩИНА (выпуская дым). Приятно, когда можно ходить вот так, без пальто, правда? Лето – замечательное время. Хочется отправиться на пляж и недельку полежать на солнце. Только работать надо. Когда жарко, дела идут лучше, все вы распаляетесь и спешите к доброй старой Патти. Ой, какая земля здесь мягкая! У меня носки тонут в ней. Посмотри. И теплая, не подумаешь, что она может быть такой. Мать-земля.

МУЖЧИНА. Да.

(Звук движения.)

ЖЕНЩИНА. Потанцуй со мной.

(Звук жидкости в стекле. Вздох мужчины.)

ЖЕНЩИНА. Я нравлюсь тебе, так ведь?

МУЖЧИНА. Ты же знаешь, что да.

ЖЕНЩИНА. Бросишь жену ради меня?

МУЖЧИНА. Не могу.

ЖЕНЩИНА. Значит, любишь нас обеих?

МУЖЧИНА. Видимо, да.

ЖЕНЩИНА. Она знает?

МУЖЧИНА. Не знает ничего, кроме как вопить и драться.

ЖЕНЩИНА. Ну, и где же этот новый клиент?

МУЖЧИНА. Появится.

ЖЕНЩИНА. Кто он? Из больших шишек?

МУЖЧИНА. Нет, обычный человек.

ЖЕНЩИНА. А чего мы встречаемся в апельсиновой роще? Он любит делать это на открытом воздухе?

МУЖЧИНА. Да, он так сказал.

ЖЕНЩИНА. Возьму с него втрое больше, чем с тебя. Я тебе уже говорила.

МУЖЧИНА. Отлично. Бери сколько хочешь.

(Женщина напевает. Кажется, она танцует.)

ЖЕНЩИНА. Думаю, я перевоплотилась в себя. В прежней жизни была китом. А в будущей стану бабочкой.

МУЖЧИНА. Они живут всего две недели.

ЖЕНЩИНА. Ну, тогда львом. А может, орлом или колибри.

МУЖЧИНА. Видишь человека на Луне?

ЖЕНЩИНА. Дай-ка посмотрю.

(Голос женщины становится слабее. Словно микрофон отдалился или она повернулась.)

ЖЕНЩИНА. А, да. Вон он. Не пойму, радостный сегодня или печальный. По-моему, у него меняется настроение. А откуда ты знаешь, что это не женщина? Может, я смогу перевоплотиться в первую женщину на Луне.

(Мужчина хмыкает. Звук жидкости в стекле. Снова шарканье. Шаги. Пауза. Потом громкий выстрел, за ним другой.)

МУЖЧИНА (негромко): О Господи! О Господи!

(Далекие звуки. Пыхтение. Шаги. Что-то волочится. Мужчина всхлипывает. Шаги. Тишина.)

Мерси сидела с минуту, слушая, как шелестит пленка. Тим приблизился к ней со странным выражением лица.

– Ничего, – негромко промолвила она. – Ничего, малыш. Извини. Не надо было слушать это при тебе.

Мерси выключила магнитофон, взяла Тима на руки и пошла в гостиную. Посмотрела на ярко освещенный двор, темную рощу за оградой. Всего в нескольких милях отсюда, подумала она. Угол Майфорд и Четвертой улицы. Жаркая ночь в начале августа шестьдесят девятого года.

Мерси села в кресло и негромко запела Тиму. Через несколько минут он обмяк у нее в руках, и она понесла ребенка в детскую. Уложила в колыбель, подняла решетки, включила защитную систему. Она долго стояла, глядя на сына, забросившего за голову руки в варежках, защищавших их от сквозняков в старом доме. И решила: ни к чему мальчику вести ее образ жизни. До сих пор Мерси считала, что Тим со временем может выбрать ее профессию. Теперь ей казалось, что лучше будет удержать его от этого, от слушания того, что только что слышал, когда станет понимать такие вещи. Нет, думала она, что угодно, но не служба в полиции.

Вернувшись в свою спальню, Мерси снова прослушала конец пленки, потом открыла последнюю страничку в записной книжке Патти Бейли и нашла запись за третье августа.

4 СВ / 6 КМ / 7 ДЛ / 8:30 ФД / 11 ЕР

Должно быть, ЕР в одиннадцать, подумала она: в половине девятого слишком светло, чтобы разглядеть человека на Луне. Недостаточно темно, чтобы спрятать оставленную машину, незаметно войти в рощу на углу Майфорд и Четвертой улицы.

ЕР.

ЕР с марихуаной, которую раздает. ЕР с новым «другом». ЕР, у него другие друзья богаты. ЕР, женатый и путающийся с Патти Бейли на стороне. ЕР с пистолетом тридцать восьмого калибра и ничего не подозревающей женщиной.

Наверное, она часто видела пистолет, поскольку мужчина – полицейский. Отсюда бесплатная марихуана, оружие, двойная смена на работе. И доверие. Бейли доверяет ему. Друг Билла Оуэна и Ралфа Микса?

Мерси еще раз прослушала конец пленки и попыталась представить происходившее, как учил ее Хесс. Закрыла глаза и вообразила Патти Бейли, стоящую на грунтовой дороге среди темных деревьев, спиной к ЕР на кабельной катушке, смотрящую на человека на Луне, на воду в канаве, похожую на расплавленное серебро. Увидела, как ЕР ставит бутылку, встает с кабельной катушки, подходит к Патти и стреляет ей в спину. Два раза, быстро. Потом, плача, снимает с нее одежду и оттаскивает труп.

Пленка крутилась еще десять минут. Ничего, кроме тишины апельсиновой рощи в жаркую летнюю ночь. Наконец магнитофон, щелкнув, выключился.

Майк позвонил в десять часов.

– Привет, Мерси. Извини, что поздно, но я соскучился.

– Рада тебя слышать.

– Правда? Не отвечай на мои слова. Прошлая ночь была для меня необыкновенной. Нелепо благодарить, но спасибо.

– Нелепо отвечать «пожалуйста», так что не стану. Для меня она тоже была необыкновенной.

– Чем занимаешься?

– Перечитываю дело Бейли. Я сегодня расспрашивала о нем твоего отца.

– Помог он чем-либо?

– Старался.

– Удивительно, как отец что-то помнит, выпивая столько пива.

– Память у него все еще хорошая.

Майк помолчал несколько секунд.

– Тебе не хочется уехать на недельку? Просто бросить все, использовать отпускное время. Карвер из нашей группы знает одно местечко на Мауи. Можно было бы вылететь в пятницу. Напрочь забыть обо всем. Погреться, позагорать, порыбачить.

– Не могу. Ты же знаешь.

– Бери Тима с собой.

– Дело не в этом. У меня полно работы.

Опять молчание.

– Как движется дело Уиттакер?

– Движется.

– Я все еще один из подозреваемых?

– Нет, Майк, ты не был на подозрении.

– Даже когда сказал, что убил ее?

Мерси не ответила.

– Ты можешь не поверить, но я хочу отблагодарить тебя за это.

– Ты обязан не мне.

– А кому же?

– Не знаю, Майк. Наверное, Обри Уиттакер.

Когда он заговорил снова, его голос звучал так тихо, что Мерси едва слышала.

– Я обязан кому-то. Я все испортил. Делать того, что я делал, не следовало. Это кладет пятно на все. У меня была только моя репутация. Теперь ей пришел конец. Не представляю, как мне смыть это пятно.

– Ты влюблялся. Такое случается.

Мерси хотела дать ему возможность это подтвердить. Даже после всего, что она выяснила, было важно, изменил ли он ей в своем сердце, ложился ли с той женщиной в постель или нет. Убил ее или нет. Как мелко, подумала Мерси, но сказанного уже нельзя вернуть.

– Нет, я не влюблялся. Я влюблен в тебя, Мерси. Но я только... клянусь, Мерси, я только думал, что сумею... изменить ее. Помочь ей порвать со своим занятием. Вот чего я хотел.

– Она порвала.

– Да. Ладно. Мерси, я, видимо, все равно отправлюсь на Мауи. Один. Вылечу в пятницу. Мне необходимо убраться на несколько дней. Кажется, все управление знает, что я ужинал с этой девицей.

– Майк, делай то, что тебе нужно.

– Я сообщу тебе. Мерси, пожалуйста, верь в меня. Я достоин этого. И докажу, что достоин.

Эван О'Брайен позвонил без двадцати одиннадцать.

– На пистолете нет ничего – слишком старый, сухой и ржавый. На конверте из хранилища тоже. На неклеющихся марках остаются отчетливые отпечатки. Но эти чисты. Могу попробовать пары йода, потом нингидрин или азотнокислое серебро. Надежды мало.

– А сам конверт?

– Я думал об этом. Чист, леди Холмс.

– Спасибо, что старался.

– Это моя работа, временами неприятная. Ты ушла сегодня вовремя. Во второй половине дня туда ворвался Саморра и чуть ли не выгнал кулаками Джиллиама. Дело в улике из дома Уиттакер, только я не знаю, в какой. Затем влетел Брайтон и отчитывал Джиллиама за закрытой дверью двадцать минут. Я видел их – оба были злющими. Вскоре Джиллиам вышел и объявил, что вход в лабораторию воспрещен всем, кто в ней не работает. Особенно для Майка Макнелли, Пола Саморры и Мерси Рейборн. Мы сейчас готовим список, словно это место преступления.

Мерси охватил гнев.

– Что я сделала, черт возьми, чтобы оказаться в этом списке?

– Не спрашивай меня, но Саморра сверкал глазами, Брайтон говорил, а Джиллиам проявлял строгость. Сейчас я звоню из дома – не хотел разговаривать из лаборатории со своим детективом. Там просто сборище параноидных старых перечниц. Я потом пошел наверх уточнить кое-что у занимающихся поджогами ребят и видел Пата Макнелли в кабинете Брайтона. Клуб стариков! Надеюсь, когда станешь шерифом, у тебя хватит ума назначить меня начальником лаборатории.

– Посмотрим.

– Гландис прощупывал тебя на предмет того, что он сменит Брайтона?

– Да.

– Меня тоже. Я сказал, что думаю, он будет отличным шерифом. Гландис поверил. Не моя вина, что он так глуп.

Мерси с удивлением услышала в отдалении негромкое женское хихиканье.

– Заканчиваю, – промолвил О'Брайен.

– Понятно.

Она положила трубку и стала размышлять о том, что мог Брайтон говорить Большому Пату. Ей бы хотелось подслушать их беседу.

Брайтон позвонил в пять минут двенадцатого и сообщил, что утром хотят доставить Майка в триста сорок восьмой номер ньюпортского отеля «Марриотт», где будет установлена замкнутая система видеообслуживания. Мерси необходимо приехать в шесть, чтобы ее успели поместить в соседний, триста пятидесятый номер.

– Думаю, сейчас тебе допрашивать его не следует, – промолвил Брайтон. – И он не должен тебя видеть. Позднее, Мерси, ты можешь потребоваться для этого. Саморру оставь в стороне. Привлечем его потом.

– Понимаю. Согласна.

– Но я хочу, чтобы ты направляла нас. Клейтон Бренкус и один из его помощников хотят первым делом снять у тебя показания под присягой. Это даст им общее представление – что Макнелли говорил, как ты сделала свою находку. Мы с Клейтоном будем присутствовать при допросе Майка, пусть он поймет, что это серьезно. Я возьму с собой двоих полицейских, которым доверяю, на тот случай если Майк выйдет из себя. Мы дадим ему полную возможность объясниться. Полную, Мерси. В доме у него будут двое следователей из прокуратуры, готовые приступить к обыску, как только он даст нам разрешение.

– А если не даст? У него нет причин позволять нам обыскивать свой дом.

– Тогда мы арестуем Макнелли, основываясь на его признании тебе, волосках и шерстинках из дома Уиттакер и том факте, что он находился с ней за час до ее смерти. Мы можем в крайних случаях производить обыск без ордера – предполагая, что он уничтожит улики. Я думаю, что это обоснованное предположение, Клейтон тоже. Пистолет был на виду, так что с этой стороны к нам не придерешься. Мы запишем его номер, произведем из него несколько выстрелов и соберем гильзы. Даже если нам придется запрашивать ордер по телефону, сделать все мы успеем быстрее чем за день.

Мерси молчала. У нее было такое ощущение, будто она несется в скоростном поезде по туннелю, за окнами темнота, нет никакой надежды на ясность и перспективу. Был вторник, со дня убийства Обри Уиттакер прошла ровно неделя. Теперь в связи с этим убийством собираются допрашивать Майка.

– Не могу поверить в происходящее, – наконец произнесла она.

– Это только начало. Приготовьтесь, юная леди. Поездка будет долгой и трудной.

Глава 23

Мерси внезапно проснулась в темноте, по дому барабанил дождь. Сквозь шум защитной системы доносились крики Тима, она включила ее на полную мощность, потому что спала как убитая. Мерси сразу же испугалась, что с сыном случилось какое-то жуткое несчастье, и побежала в его комнату, включая все светильники по пути.

Темнота, казалось, тянулась к ней, это страшило ее, и она ненавидела за это темноту. Когда Мерси приблизилась к Тиму, ее сердце учащенно колотилось. Мальчик смотрел на нее широко раскрытыми голубыми глазами, в которых стояли слезы, и Мерси поняла, что это просто детский страх перед бурей.

Мерси понесла сына в свою постель. «Господи, – подумала она, – было бы замечательно снова стать спокойной, уверенной и слегка капризной, как до смерти Хесса. До Вырывателя Кошельков». Мерси уложила мальчика. Он почти сразу перестал плакать, потом заснул у ее груди, пока Мерси гладила его головку и прислушивалась к тому, как во дворе стучит дождь. Она посмотрела на дверной проем и осознала, что везде оставила свет включенным, даже у себя в спальне.

Мерси перевернулась, накрыла голову подушкой и задумалась. Мы дадим ему полную возможность объясниться. А какое тут может быть объяснение? Что он спрятал глушитель в ящике с мушками, но решил не пользоваться им? Это неизвестно чей глушитель, видимо, подброшенный, чтобы сфабриковать против него обвинение?

Мерси почти поверила в это. Почти. Но как тогда объяснить кровь на обуви Майка, письма Обри с намеком, что неплохо было бы разоблачить его? Как объяснить улику – открытку, написанную его почерком, – исчезнувшую из криминалистической лаборатории? Как объяснить, что Майк ужинал в доме Уиттакер и ушел предположительно меньше чем за час до ее гибели? Как объяснить, что в белье, которое она оставила ему вопреки своему желанию, потом был завернут глушитель?

Мерси снова представила ту сцену. Майк выходит из дома Обри, его белокурые волосы подрагивают при каждом шаге. Вот он возвращается через несколько минут – суровый, целеустремленный. Стоит на освещенном крыльце, стучит в дверь. Обри смотрит в дверной глазок и открывает дверь человеку, который только что ушел...

Мерси встала, отнесла спящего Тима в колыбель и оделась. Было только несколько минут шестого. Мир все еще был окутан тьмой, когда она вела «импалу» по ухабистой грунтовой дороге, ее правая рука рассеянно шарила за сиденьем – это уже вошло в привычку. Лужи пузырились от дождя, и в свете фар казалось, будто это пенится кислота, варево ведьмы, нечто способное выжечь глаза. Мерси спала всего четыре часа, и голова у нее была тяжелой, тело грузным и неуклюжим.

«Майк, прости меня...»

Роналд, начальник охраны отеля, встретил Мерси в вестибюле и проводил в триста пятидесятый номер. В лифте они поднимались молча. Мерси решила, что Роналд невысокого мнения о женщинах-детективах.

Брайтон впустил их, Клейтон Бренкус крепко пожал руку Мерси со словами:

– Вам потребовалось для этого немало мужества, леди. Поздравляю и желаю удачи.

– Надеюсь на большее, чем удачу, мистер Бренкус.

– Называйте меня Клейтон. Мы просто устанавливаем истину. Макнелли либо совершил это убийство, либо не совершал. Мы должны выяснить правду.

Гай Питт, один из помощников прокурора, с которым Мерси уже работала, подал ей с подноса кофе и рогалик.

– Снимать показания у тебя буду я, – спокойно сказал он. – Вот эта женщина, Марион, приведет тебя к присяге и станет вести запись.

Мерси кивнула. Ей казалось, что это во сне, но проснуться она не могла. Дождевая вода потоками струилась по оконным стеклам.

Худощавая, непривлекательная женщина поднялась с кушетки и протянула ей руку.

– Гай, я готова начать в любое время.

– Мерси, здесь будем я и Клейтон, двое наших следователей, шериф и двое полицейских. Вопросы начну задавать я. Не забывай, Майк признался тебе в том, что стрелял, и у него есть глушитель. Я буду спрашивать в такой форме, чтобы твой поступок выглядел разумным и необходимым ввиду чрезвычайных обстоятельств. То есть если бы ты не провела обыск без ордера, улики были бы уничтожены. Это показания под присягой, но ты не в суде. Успокойся, говори правду и, если не поймешь чего-то, спрашивай.

– Хорошо.

– Все в порядке?

– Да, Гай, со мной все в порядке.

– Когда мы закончим, все перейдут в соседний номер допрашивать Майка. Ты сможешь видеть и слышать отсюда – там установлена видеокамера, здесь, у этой кушетки, монитор. Если понадобится, кто-нибудь походит туда-сюда, получит от тебя указания, прояснит кое-что. Но там ты не нужна. Майк не должен знать, что ты здесь и что ты сделала.

Брайтон, положив Мерси на плечи тяжелую руку, подвел ее к кушетке.

– Ты правильно поступила.

– Тогда почему всем нужно меня инструктировать?

– Не бери в голову.

Снятие показаний заняло почти час. У юристов это обычное дело – слишком много вопросов, потом еще вопросы...

Каково, насколько вам известно, было до сих пор назначение ящика с рыболовными мушками, который вы описали?

В нем хранились рыболовные мушки.

Использовался этот набор исключительно для ловли на мушку или для других способов?

Только для ловли на мушку.

Вы говорите, это был единственный изготовленный вручную ящик на верстаке?

Единственный, какой я видела.

Вы знали, что он изготовлен мистером Макнелли?

Да.

Этот ящик стоял на виду, на верстаке в мастерской при доме мистера Макнелли?

На него была наброшена сеть. Но я видела ящик сквозь ячейки. Он был слегка прикрыт сетью.

Или вопросы, которых Мерси не хотела слышать, но их все же задали.

Сержант Рейборн, как вы можете быть уверены, что предмет белья, в который был завернут глушитель, обнаруженный вами в ящике с мушками, принадлежал вам?

Потому что я дала его Майку Макнелли.

Когда все закончилось, Мерси пошла в ванную комнату, умылась горячей водой и старательно вытерла лицо толстым махровым полотенцем. Швырнула мокрое полотенце в угол, потом подняла его, выполоскала, отжала и аккуратно повесила на душевую трубу. Разозлилась на себя за это и снова бросила полотенце в угол.

Майк Макнелли сидел на кушетке в триста сорок восьмом номере с тем видом, с каким Хесс выходил после лучевой терапии – ошеломленным, но непокорным. Его лицо было бледным. Майк смотрел на видеокамеру, затем на кого-то в другой стороне комнаты с нервным высокомерием, словно гремучая змея на занесенную лопату.

– Это записывается на видеопленку? – спросил он.

– Да, – ответил Брайтон. – Не возражаешь?

– По какому мы здесь поводу, сэр?

Майк подался вперед, к стоявшему перед ним журнальному столику.

– Обри Уиттакер, вечер вторника на прошлой неделе.

Мерси видела часть плеча и затылок Брайтона, смотревшего на своего детектива, служившего в группе нравов. Бренкус был виден в профиль в верхней части экрана. Между ними сидели следователи из прокуратуры. Двух полицейских, о которых упоминал Брайтон, не было заметно.

– Майк, послушай, – произнес Брайтон. Его голос звучал лениво, доверительно. – На прошлой неделе ты ужинал с Обри Уиттакер. Вскоре после твоего ухода ее убили. Расскажи мне о том вечере. Все. О том, почему принял такое приглашение. О своем отношении к этой девице. О своем душевном состоянии, когда приехал туда. О десерте, черт возьми! Я очень хочу знать, что произошло. Честно говоря, Майк, мы собрали кое-какие данные, кажущиеся нам уличающими. Тебе предоставляется возможность сообщить обо всем и оправдаться. Если расскажешь нам правду, мы покончим с этим часа через два и уедем отсюда. Вернемся к работе. Этого нам хочется больше всего.

Мерси наблюдала, как выражение лица Майка менялось от настороженности к удивлению, недоверию, замешательству, гневу. Майк не был хитрым. Не умел скрывать свои чувства. Его лицо служило зеркалом души.

– Вы думаете, ее убил я.

Это был не вопрос.

– Мы ничего не думаем, – промолвил Бренкус. – Майк, нам нужна только истина.

– Истина?! – с сарказмом воскликнул он. – Отлично.

Майк выпрямился и снова подался вперед. Он кивнул, будто скрепляя сделку с самим собой, и сделал глубокий вдох.

– Я встану, – сказал он. – Подойду к тому окну. Кто-нибудь из вас имеет что-либо против?

Бренкус посмотрел на Брайтона, тот на Майка, потом глянул влево. Тени в комнате задвигались. Майк встал и двинулся к окну. Все подскочили. Двое полицейских в штатском последовали за ним, стараясь держаться небрежно. Мерси выглянула в окно: темное утреннее небо косо полосовали струи дождя. Майк вернулся к кушетке, но не сел.

– Вот вам истина: я не отвечу ни на один ваш вопрос, пока не получу адвоката.

Несколько секунд все молчали. Клейтон Бренкус покачал головой и вздохнул.

– Это сложный путь, Майк, – заметил Брайтон. – Ведь придется ехать в центр города.

– Отлично.

Внезапно Майк выхватил пистолет. Его рука распрямилась, ствол направился на Брайтона. Все пришли в движение, раздалась брань невидимых Мерси людей в комнате, тени двигались быстро. Питт исчез из кадра, Бренкус вскочил, Брайтон замер.

Майк повертел пистолет вокруг указательного пальца, поднял его стволом вверх, разведя пальцы, потом положил оружие на журнальный столик.

– Да простит Бог вас, идиотов.

Майк взглянул в видеокамеру, это означало, что он смотрит прямо на Мерси. С холодной яростью, которой она никогда прежде не видела.

– Дура, – процедил он. – Не могу поверить, что ты это сделала, глупая, трусливая дрянь.

Брайтон вошел после того, как Майка увели. Его лицо посерело, он выглядел лет на десять старше, чем вчера.

– В управлении сегодня не появляйся, – сказал он Мерси.

– Не появлюсь.

Он впился в нее суровым взглядом:

– Неизвестно, Мерси, чем все закончится. Знаю только: когда пресса пронюхает, что мы арестовали своего полицейского из группы нравов по обвинению в убийстве Уиттакер, это будет хуже, чем цирк. Оставайся в стороне. Я приму удар на себя.

Мерси кивнула.

– У меня назначено несколько встреч. По делу Бейли.

– Делай то, что тебе нужно. Послушай, я вчера говорил с Полом Саморрой. По-моему, он на грани отчаяния. Я предложил ему недельный отпуск, чтобы позаботиться о жене, но он отказался. Думаю, зря. Склони его к этому. Я не хочу навязывать ему отпуск, но...

– Понимаю, сэр.

Брайтон поднял руку. Она дрожала.

– Минуту назад Майк мог меня застрелить. До меня только дошло. Очевидно, я слишком стар для этой должности. Наверное, надо уйти, пока не поздно.

Глава 24

Ралф Микс открыл дверь, и Мерси подумала, что в сапогах из овчины он похож на шерпа[14].

– Вы насквозь промокли, милочка.

– Дождь льет шесть часов подряд.

Микс был невысоким, худощавым, с маленькими блестящими глазами и напоминающими стальную стружку волосами. Одет в водолазку под толстым джемпером с изображением оленя на груди и широкие брюки, заправленные в сапоги.

Стоя в дверном проеме, он затянулся толстой сигарой и выпустил дым мимо Мерси.

– Ну что ж, входите. Во всяком случае, вы привлекательны. Какой у вас рост? Шесть футов?

– Пять и одиннадцать дюймов, – ответила Мерси, ступая в холл.

– У меня пять и семь. И мне семьдесят девять лет. Теперь народ пошел рослый. Бюстгальтер четвертого размера?

От изумления у Мерси отвисла челюсть. Ралф Микс захихикал:

– Да я шучу с вами. Моя жена была плоской, как оконное стекло, так что мне это без разницы.

– Шутите как-нибудь по-другому, мистер Микс. Я приехала, чтобы...

– Разузнать о том, кто убил Патти Бейли, и о прочих делах. Теперь сделайте по этому блестящему полу одиннадцать шагов, когда дойдете до комнаты, где пахнет древесным дымом, сверните налево. Там камин. Входите и усаживайтесь возле него. Я принесу горячий шоколад.

– Нет, спасибо, мне...

– Шоколад уже готов, и вы его выпьете. Марш, марш, леди, – времени у меня не так уж много.

Мерси отсчитала десять шагов, осматривая дом: отделанный мрамором холл с большой люстрой под высоким потолком, гостиную с белым ковром, из ее окна виднелся пляж, у которого бушевал океан, библиотеку с полками, поднимающимися на двенадцать футов, и стремянки.

Одиннадцатый шаг привел ее в кабинет: огромный камин с пылающим огнем, кожаные кресло и диван, справа громадный письменный стол красного дерева, стена, заставленная старыми дубовыми картотечными шкафами. В нишах – лампы, из люка, вырезанного в сводчатом потолке, льется дневной свет. Огонь шумел тихо, как река, и дождь барабанил по стеклу люка.

Микс неслышно вошел с двумя кружками, протянул одну Мерси.

– Замечательный аромат, правда? Это апельсиновое дерево, только такими дровами я и топлю. Теперь их приходится возить из округа Риверсайд.

Мерси кивнула, глядя на этого коротышку.

– Нравится мой дом?

– По-моему, замечательный.

– Дом Никсона стоял всего в ста ярдах к северу. Мы с ним устраивали вечеринки, если их можно так назвать. Он был проходимцем, это определенно, но развлекаться не умел. Ничем не блистал ни в политике, ни в частной жизни.

– Вы помогли Никсону стать президентом?

– Устроили ему кой-какие голоса. В округе Ориндж это оказалось нетрудно.

– Я думала, берчисты были уже после вас.

– Сержант, есть консервативные республиканцы и есть берчисты. Я был демократом, когда приехал сюда после войны, но к выборам пятьдесят второго года перешел в другой лагерь.

– Почему?

– В городе имелась только одна сила, республиканцы. Черт возьми, председатель местных республиканцев сначала был демократом. Когда понял, что здесь, в сущности, одна стоящая сторона, перешел. Сейчас в конгрессе от нашего штата мексиканка-демократка, так что все переменилось. Скучно говорить о политике. Давайте перейдем к проституткам, убийствам и хорошеньким женщинам, которым стреляют в спину. Садитесь – вот сюда, на диван. Если станет слишком жарко, можете раздеться. – Микс захихикал снова. – Давайте проявите немного юмора.

– Не скажу, что вы отвратительны, мистер Микс. Но близки к тому.

– Я безобидный.

Мерси села, вынула синюю записную книжку и магнитофон. Включила его, поставила на диван, обратив к собеседнику.

– Мистер Микс, если подойдете ближе чем на пять футов, получите пистолетом по голове.

Он посмотрел на нее:

– Мне бы это понравилось.

Так же, как нравилось, когда Патти Бейли вытаскивала Большого Ралфа, подумала Мерси.

– Послушайте, мистер Микс, я приехала по делу. Вы обещали мне помочь. Если у вас нет возражений, я запишу разговор на пленку и сделаю несколько записей.

– Леди, я дружил с Ричардом Никсоном, и думаете, позволю вам записывать себя на пленку? Если вам нужна пленка, можете арестовать меня.

Микс стоял возле кожаного кресла. Она видела, что он сутулый, неуклюжий. Он посмотрел на сигару, потом на Мерси:

– Вот что, леди. Выключите эту штуку, и я помогу вам. Я держу слово.

Мерси выключила магнитофон. Но она отчасти уже добилась того, чего хотела. Бравады у Микса поубавилось. Мерси решила покруче взять его в оборот, посмотреть, не откроет ли он ей главного.

– Как вы встретились с Бейли?

Микс обдумывал ее вопрос. Мерси наблюдала, как он садится по-стариковски: подходит к креслу, поворачивается, держится свободной рукой, сгибает ноги и опускается, напрягаясь, перемещает собственный вес, выпрямляет спину. Усевшись, он взглянул на Мерси. Лицо его заострилось в свете пламени. Глаза казались оранжевыми точками. Взяв пепельницу с журнального столика, он поставил ее на колени.

– На вечеринке.

– Кто познакомил вас?

– Мы сами познакомились, как обычные люди. Я наливал себе виски, она искала огонек. У Бейли была сигарета с марихуаной, и я поднес ей спичку. Сказал, чтобы она вышла на воздух и курила там эту дрянь. Тогда обладание наркотиком считалось преступлением. Я двинулся следом за ней со своим стаканом, и мы разговорились.

– Назначили встречу?

– Нет. Я был женат, такими делами не занимался.

– Ни разу не устраивали с ней свидания?

– Я же только что пояснил, что нет.

– Видели ее после этого?

– На других вечеринках. Я бы даже не помнил ее, если бы не убийство. Знаете, как оно бывает.

– Это ваша первая ложь, мистер Микс.

Мерси встала и пошла к огню. Остановилась в шести футах из-за сильного жара. Оглянулась на Микса. Он выглядел маленьким в большом кресле, олень плясал у него на свитере, будто на празднике. Микс выпустил большой клуб дыма.

– Что вам нужно, леди?

– Послушайте.

Мерси вернулась к магнитофону, вынула чистую пленку и вставила копию пленки Патти Бейли. Она воспроизвела часть, где был записан разговор с Миксом. Тот слушал не шевелясь, лишь сигарный дым вился вокруг него.

– У меня есть и ее записная книжка-календарь. Интересное слушание, интересное чтение. Вы с ней виделись примерно раз в неделю. Вы пили. Она курила. Вы делали свое дело.

– Продолжайте.

– Хорошо. Расклад такой. Я могу прямо сейчас арестовать вас по подозрению в избиении Хессе Акуны с намерением убить его. Добавить сюда заговор и, возможно, доказать его. Сделать копии этой пленки и раздать их газетчикам заодно с номером вашего домашнего телефона. Отравить вам последние годы жизни, Микси. Или же вы мне поможете.

Микс долго молчал, потом заговорил:

– Я не знаю, кто убил ее. Не имею к преступлению никакого отношения. В газетах писали, что подозревают байкеров, и я этому верил. У Бейли в друзьях было много всякой гнусной швали. Вы должны понять, леди, я был наблюдателем, политиком. На женщин был падок, да, признаю. Обманывал жену, но она никогда не обманывала меня. Возможно, даже подстрекал кого-то избить старика, поскольку возмущался тем, что он делал с округом, – я считал, это дурно. Ругал его, и, очевидно, какие-то молодые ребята сделали неверные выводы. Не могу ни утверждать этого, ни отрицать. Но я ни разу даже пальцем не тронул проститутку Бейли, ни разу. Даже когда она угрожала мне этой пленкой, как сейчас вы.

– Что же вы сделали?

– Я заплатил ей, держал язык за зубами и надеялся, что она тоже станет помалкивать. Потом ее убили. Я не пролил ни слезинки. У меня было такое чувство, словно я вышел из камеры смертников.

– Сколько вы ей заплатили?

– Пять тысяч. Бейли требовала пятнадцать, и я согласился, но хотел протянуть некоторое время.

– Зачем?

– Как вы думаете? Она продавала мне время, и я хотел оплатить столько месяцев, сколько удастся. Как взятую в кредит машину, которая тебе не по карману.

Мерси попыталась установить временную связь с убийством Бейли в августе.

– Когда это было?

– В июне. В июле.

– Но в декабре вы вышли из совета наблюдателей. Отказались от выборной должности.

Микс пожал плечами:

– Это разные вещи – проститутка и работа. Связи между ними нет. Я ушел, потому что на меня ополчилось большое жюри, шла травля в прессе, мой избирательный округ говорил об отзыве. Мне меньше всего хотелось, чтобы меня позорила какая-то шлюха, но я не убивал Бейли. В этом отношении я чист. Ушел я через четыре месяца после ее смерти. Она тут была ни при чем, причина заключалась в других делах.

– Во взятках.

– Люди могут назвать взяткой что угодно. У меня были друзья. Я помогал им. Они мне. Я склонил совет наблюдателей одобрить план развития, потому что верю в него, в людей, верю, что мы вправе жить здесь, так почему бы не с удобствами? Почему бы не построить дом, универсам, заправочную станцию, ресторан быстрого обслуживания на каждом углу? Что в этом плохого? Какой имелся выбор – оставить землю сусликам и кактусам? И кое-что было возведено. Люди, которые нажились на этом, возили меня на лыжные курорты или в Мексику. А теперь скажите – это взятка или просто традиция?

– Взятка.

Микс выпустил клуб дыма, закашлялся.

– В таком случае я должен был уйти. Я поступил правильно.

– Как вы познакомились с Бейли? Оставьте историю с виски.

Микс посмотрел на Мерси, потом уставился на огонь.

– Через Оуэна. Они были друзьями.

– Где встречались с ней?

– В отелях. Почти всегда разных.

– «Де Анса»?

– Там было слишком опасно и убого. Нет, старый «Гранд» в Анахайме, «Лагуна». Какой-то в Ньюпорт-Бич, забыл название.

– Кто был ЕР?

Микс задумался, пожал плечами:

– Понятия не имею.

– Кого еще она обслуживала?

– Примерно тысячу. Кого из них я мог знать?

– Постарайтесь вспомнить.

Микс пыхнул сигарой, стряхнул с нее пепел.

– Некоторых полицейских. Фамилий не знаю.

– Из шерифского управления?

– Да. Людей Оуэна. Она много болтала. Чересчур много.

– Что сделал Оуэн, когда Бейли пригрозила ему пленкой?

– Насколько могу судить, то же, что я. Мы не особенно делились тем, как вымогают у нас деньги.

– Почему? Двое могущественных мужчин. Одна маленькая проститутка с большими планами.

Микс покачал головой:

– Когда тебя шантажирует проститутка, стараешься отойти подальше. И от нее, и от всех, связанных с ней. Мы с Оуэном должны были стоять на своих ногах. Я не хотел находиться рядом с ним, если он упадет. Он – рядом со мной, если упаду я. Такое положение дел воздвигает стену между тобой и всеми остальными. Спасаешь свою шкуру и надеешься, что твои друзья сумеют спасти свою.

– Через месяц после вас Оуэн тоже ушел в отставку. Хотите сказать, что это не связано с Бейли?

– Ее не было в живых уже пять месяцев – какое отношение это могло иметь к ней? У него возникли свои проблемы в управлении. Оуэн был немолод. Округ разрастался, а он вел дела на прежний манер. Правые хотели его отставки. Эти люди тогда имели кое-какое влияние. Если хотите знать, почему Билл уволился, ознакомьтесь с тогдашним положением дел.

Мерси подняла взгляд к световому люку. Дождь все еще шел, но уже не такой сильный.

Микс негромко кашлянул.

– Что вы собираетесь делать с этой пленкой, с записной книжкой?

– Сдам их в архив, как и положено.

– Это хорошо. Такими вещами можно навредить людям, как пыталась Бейли. Надеюсь, вы не думаете, что тут есть какая-то разница из-за того, что она была проституткой, а вы служите в полиции.

– Разница огромная.

– Объясните какая.

– Бейли трахала вас за деньги, потому что это была ее работа. Но я оттрахаю вас бесплатно, потому что это моя.

Микс негромко засмеялся:

– Зачем? Чего вы хотите?

– Я хочу выяснить, кто убил Бейли. Вы знаете. Я в этом уверена. Так что если память у вас улучшится, непременно позвоните. Я тем временем поработаю, сведу воедино обвинения в побоях и заговоре, основываясь на этой пленке. Разумеется, то, как сделана эта запись, доставит вам больше неприятностей, чем то, что вы говорите там. Это ваша проблема, не моя. На этой карточке номера моих телефонов, я вложу ее вам в руку через пять секунд.

Мерси записала на обороте визитной карточки номер своего сотового телефона и вошла в облако табачного дыма от сигары. Отдала карточку Миксу.

– Леди, я не знаю, кто убил Бейли. С чего вам понадобилось появиться на закате моей жизни, вновь испортить ее?

– Вы трахали женщину за деньги, вы организовали избиение старого фермера, после чего он стал полуслепым и беззубым. Это дурно. Противозаконно. И должны за это поплатиться.

– Вы наивны. Неужели думаете, что если бы я знал, кто убил эту женщину, то до сих пор не сообщил бы вам?

– Сообщите, когда факты будут собраны. Окружная тюрьма – место отвратительное. Там три тысячи коек на пять тысяч заключенных. Вероятно, вам придется спать на полу. Курева там нет. Может, даже придется отдать этот особняк на пляже своим адвокатам. Даже если выкрутитесь, вам это дорого обойдется. Будете вынуждены топить камин обрезками досок, а не последними апельсиновыми деревьями в штате.

Глава 25

Мерси заняла кабинку у окна в рыбацком ресторане на пирсе в Сан-Клементе. От дома Микса до него было меньше пяти миль, а ей хотелось в тепле и уединении почитать материалы о «плохих» полицейских, которые собрал Колин Берн: посмотреть, нет ли в них совпадений с тем, что поведал Микс.

Она наблюдала, как прямо под ней волнуется Тихий океан – черная вода, серое небо, белая пена, сдуваемая с гребней волн, и опять вовсю хлещущий дождь. У Мерси подступала к горлу тошнота от близости к океану, который однажды едва не погубил ее вместе с сыном. Собственно, то был нелепый случай, в котором она виновата целиком и полностью, наука ей на будущее. Первые три месяца после рождения Тима она была не совсем в своем уме. Океан почему-то помиловал ее и дал новую возможность жить.

Сидеть над океаном, смотреть на него через стекло было безопасно. Но Мерси сказала себе, что находиться так близко к нему все равно что снова садиться на лошадь, которая сбросила тебя. Посмотрела вниз. Где-то там лежала убившая Обри Уиттакер пуля, выпущенная из служебного пистолета Майка Макнелли. Официантка принесла кофе, и Мерси добавила в него много молока и сахара.

Исследование Колина Берна начиналось с коротких статей о коррупции в полиции на низшем уровне – о полицейских, крадущих изъятые наркотики и деньги, берущих взятки у проституток. Расследовательский материал в трех частях о полицейских и отеле «Де Анса» получился неудачным: многие служители закона признавались, что ездили туда компанией, но никто, разумеется, ничего не знал о проституции.

Берн последовал за несколькими другими полицейскими в более интересный мир политической жизни в 1969 году. Он сосредоточился на небольшой группе служителей закона – пяти из управления полиции Санта-Аны и троих из шерифского управления – громогласных правых, добивавшихся создания добровольческих полицейских управлений, откровенно недовольных своим руководством.

Люди из шерифского управления были знакомы Мерси: Бэк Рейнер, Пат Макнелли, Арт Раймерс. Фамилии полицейских из Санта-Аны ей ничего не говорили.

Эти люди были членами общества Джона Берча, почти все состояли в нем с начала шестидесятых годов до конца десятилетия, но к 1972 году там оставалось лишь несколько человек.

В феврале 1967 года Бэк Рейнер писал в бюллетене «ОДБ, отделение 231»:

«Перед лицом всемирного коммунистического заговора постоянная бдительность не только имеет смысл – она необходима, если мы хотим сохранить свободное общество. Частью плана Ленина уничтожить Америку была задача разложить ее ИЗНУТРИ. Наши школы, церкви и жилые кварталы должны представлять собой надежное убежище для учебы, вероисповедания и законопослушности. Если их разлагают наркоманы, вынужденные красть, чтобы купить очередную дозу, мелкие преступники, не чтящие закона, и протестующие хиппи, пляшущие под любую музыку из Москвы, то пора ДЕЙСТВОВАТЬ. Америка не упадет, подобно перезрелому плоду, в руки коммунистов, если мы будем сильны на улицах, в школах, в церквах. Я призываю каждого члена общества предпринять дополнительные усилия для информирования своих друзей и соседей – благонамеренных мужчин и женщин, восприимчивых к коммунистической пропаганде. Приводите их на собрания своих отделений, показывайте им фильмы, которые подвигли вас вступить в общество, и главное – ДАЙТЕ ИМ ПО ЭКЗЕМПЛЯРУ „СИНЕЙ КНИГИ“. Книга Роберта Уэлча – наше самое мощное оружие! Благодарю вас!»

Мерси не понимала, почему такой текст превращал Бэка Рейнера в плохого полицейского, если не считать излишнего усердия.

Лос-анджелесская «Таймс» летом 1969 года опубликовала несколько писем главному редактору. В них содержались жалобы граждан на «отряды фашиствующих полицейских-мотоциклистов», стоящих на улицах в их районах во время «пропагандистских собраний общества Берча».

Передовая статья в «Таймс» предостерегала против «излишней бдительности» и «ложно понятого патриотизма», утверждала, что «добровольческие полицейские управления не решают проблемы преступности и ощутимой коммунистической угрозы».

Мерси стала читать историю Рейнера в газетах: в одном из интервью шестьдесят девятого года он обвинил шерифа Билла Оуэна в «плохом руководстве» и «слабой дисциплине». После отставки Оуэна в конце шестьдесят девятого выдвинул свою кандидатуру в шерифы. Но не сумел заручиться поддержкой временно исполнявшего обязанности шерифа Вэнса Патнема и привлечь на свою сторону рядовых полицейских, хотя многие консерваторы в округе Ориндж поддерживали его. В июне семидесятого года с небольшим разрывом проиграл на выборах Чаку Брайтону – назначенному преемнику Патнема. Разочарованный Рейнер дал слово снова выдвинуть свою кандидатуру. Он также был в числе шестидесяти пяти полицейских, чьи фотографии Билл Оуэн представил для опознания Хессе Акуне. Мерси просмотрела список, увидела там Раймерса, Торнтона и Пата Макнелли. Акуна не смог опознать ни в ком людей из белого «мерседеса», которые приезжали к нему с предложением продать землю и с угрозами.

В небольшой статье, опубликованной в конце семьдесят восьмого года, рассказывалось о процветавшей частной охранной компании «Под защитой патриотов», которую возглавлял отставной капитан из шерифского управления Бэк Рейнер. Он охотно брал на работу людей из правоприменяющих органов и отставников, «потому что они знают, что делают». Мерси посмотрела на его фотографию: вьющиеся волосы, обаятельная улыбка, суровый взгляд.

Колин Берн предусмотрительно написал карандашом нынешний адрес и телефонный номер «Под защитой патриотов».

Пата Макнелли часто цитировали в газетах, он публиковался в бюллетенях общества Джона Берча. Стиль у него был вычурный, язвительный. Наблюдателя Ралфа Микса он называл «либералом с банковским счетом из общественных денег». Утверждал, будто Ричард Никсон «сделался марионеткой коммунистического заговора, послав американские войска гибнуть во Вьетнаме». Писал, что «Ханой нужно стереть бомбами с лица земли, а если русские запищат, то и Москву». Макнелли требовал позволить членам добровольческого полицейского управления носить огнестрельное оружие, что шло вразрез со взглядами шерифа Билла Оуэна. Тот заявил, что не поддержит такого требования, «сколько бы готовых схватиться за оружие берчистов ни подписали его».

Макнелли послал длинное, гневное письмо редактору «Реджистера», где говорилось, что было нелепо предоставлять фотографии полицейских предубежденному, озлобленному, ожесточенному старику, который утверждал «голословно и вздорно, будто его преследовали и избили ненавидящие мексиканцев полицейские».

Последний материал Макнелли опубликовали в «Таймс» в восемьдесят девятом году, речь в нем шла об избиении Хессе Акуны. Пат служил уже лейтенантом, состоял в руководстве управления. Он считал, что давние страсти шестьдесят девятого года представляются теперь, два десятилетия спустя, «неуместными» и «мир тогда был совершенно иным. Возобладали холодные головы».

Холодные головы, подумала Мерси. Ой ли? Она обратилась к составленному Берном указателю в конце и провела пальцем по списку фамилий.

ЕР не было.

О'Брайен – всего на одной странице.

Ее сердце учащенно забилось, когда она увидела: Рейборн, Кларк – стр. 81, 88, 119.

Ее отец упоминался в бюллетене «ОБД, отделение 231» как новый член, завербованный О'Брайеном. Вышел бюллетень двадцать четвертого января шестьдесят седьмого года. Через полгода Кларк опубликовал статью относительно контроля над оружием, где утверждал, что первым шагом Гитлера к подавлению евреев было лишение их прав иметь оружие. «Большое правительство, – писал он, – хочет сделать то же самое с вами. Без оружия гражданин беззащитен как перед преступником, так и перед политическим заправилой».

Последний раз ее отец упоминался в местной газете Буэна-Парка, когда Кларк выступил с речью перед выпускниками школы. В ней он говорил о «нашей стране законов» и призывал «менять нашу республику в рамках закона, а не за ними». Репортер утверждал, что речь была волнующей. Некоторые выпускники шикали на Кларка и называли его свиньей.

Мерси представила всегда тихого и спокойного отца на подиуме пытающимся установить контакт с тремя сотнями подростков, считающих, что они уже стали взрослыми. Очевидно, трудно было донести свои принципы до людей, желавших только уйти с футбольного стадиона, напиться и праздновать.

И лишь в одном из последних бюллетеней общества Джона Берча Мерси нашла кое-что важное. В мае шестьдесят девятого года собрание двести тридцать первого отделения проводилось в доме Пата Макнелли, темой дискуссии были американские затруднения в ООН. Среди присутствующих членов общества – Кларк Рейборн и Джим О'Брайен. Председательствовал глава отделения Бэк Рейнер.

И в числе одиннадцати гостей была Патти Бейли.

Штаб-квартира охранной компании «Под защитой патриотов» находилась в живописном парке округа Ориндж. Располагалась она на третьем этаже. В большой приемной молодые люди заполняли бланки заявлений. На стене висели в застекленной раме огромный американский флаг и несколько обрамленных документов – Декларация независимости, Преамбула к Конституции, Геттисбергское послание, отрывок речи Теодора Рузвельта. И несколько больших пейзажных фотографий с патриотическими надписями под ними – Большой каньон, Полукупол, пронизанная солнечными лучами роща мамонтовых деревьев.

В разговоре по телефону Рейнер согласился немедленно встретиться с Мерси, и когда она приехала, уже ждал ее. Рейнер был высоким, стройным, с большими руками, для которых рукава несколько коротки. Вельветовые брюки, клетчатая рубашка, пересекающиеся морщины сзади на шее. Он сутулился как человек, привыкший к ударам судьбы. Рейнер неслышно прошел легким шагом по ковровой дорожке в коридоре и пропустил Мерси в кабинет впереди себя. Секретарши у него не было. На письменном столе стояли телефоны и аппарат радиосвязи, такой же, как у Мерси в управлении.

– Как ваш отец?

– Два года назад умерла мама. Он воспринял это тяжело.

– Марселла была красавицей. Рано ей было умирать.

– Пятьдесят шесть лет.

– Моя жена, слава Богу, здорова.

На стенах висели рекламы автомобилей «порше» и несколько фотографий Рейнера с президентами Никсоном, Фордом, Рейганом и Бушем. Диплом местного колледжа. Награда общества Джона Берча. Еще несколько фотографий: Рейнер в форме баскетбольной команды «Троянцы»; Рейнер в полицейском мундире; Рейнер с женой и детьми; Рейнер верхом на лошади под высокими соснами. В большое окно Мерси видела, что дождь прекратился. Она посмотрела на теснящиеся под серым небом мокрые красочные предместья.

– Какой охраной вы занимаетесь?

– Всевозможной. Частные дома – патрулирование, сигнальные системы, вызовы. Сопровождение. Промышленные предприятия. Компании, где применяются высокие технологии, не дают нам бездельничать. В последнее время охраняем новостройки, появляющиеся повсюду. Всем нужны охраняемые ворота и эскорт. У нас почти триста служащих.

– По-прежнему с удовольствием берете на работу отставных полицейских?

Рейнер улыбнулся полудобродушно-полухищно:

– Конечно. Заинтересовались?

– Пока нет.

– Есть интересная работа. Промышленникам, применяющим высокие технологии, требуется осторожность. Их грабят главным образом свои служащие. Все прочее довольно шаблонно. А раз так, значит, мы выполняем работу.

Мерси рассказала Рейнеру, что занимается нераскрытым делом Бейли, о кассете с записями и записной книжке, об уликах против Микса в связи с избиением Хессе Акуны, о том, что Бейли шантажировала Микса, видимо, Оуэна и кто знает, кого еще.

– Так, – произнес Рейнер, – это переносит меня в прошлое. Как вы заполучили кассету и записную книжку?

– Не могу вам ответить.

Рейнер приподнял брови и кивнул. Мерси продолжала:

– И я не понимаю, что делала Патти Бейли на собрании общества Джона Берча за три месяца до того, как ее убили.

– А вот это для меня новость. На каком собрании?

– В мае шестьдесят девятого. Вы говорили об ООН. Патти Бейли была гостьей. Я прочла об этом в бюллетене организации, где состояли все полицейские.

– О, я хорошо помню эту организацию. Устраивалось собрание, и на передней лужайке стояло двадцать черно-белых «Харли-электра-глайдс». Все соседи приходили в ужас, кроме детей. Им нравились эти большие мотоциклы. Подростки считали нас свиньями. Но дети любили.

Мерси промолчала. Она помнила – очень смутно, словно сон – лужайку с полицейскими мотоциклами, поблескивающими в лучах вечернего солнца. Было то собрание общества Джона Берча? Возможно. В их доме? Или Пата Макнелли? Кто знает?

Рейнер смотрел на нее, собираясь с мыслями. Теперь он сидел прямо, сутулость исчезла.

– Странно, я не видел ее. Перед выступлениями я нервничал, старался сосредоточиться и ничего вокруг не замечал.

Мерси поискала трещины в броне спокойствия Рейнера, но не нашла. Ни тика, ни взгляда в сторону или подмигивания, ни наглости. Вид у него был такой, будто он перенесся мыслями в прошлое.

– И все же я не могу понять, что делала проститутка на собрании берчистов. Противоречивое сочетание.

– Как гласит эта старая поговорка – политика и странные любовные связи?

– В этой поговорке не говорится об убийстве.

– Да. И о шантаже.

Мерси ждала, что Рейнер умерит тоску по прошлому, станет откровеннее с ней. У нее было такое чувство, будто ее гладят. Она терпеть этого не могла.

– Мистер Рейнер, почему Патти Бейли оказалась там? Она дружна с Миксом и Оуэном. Вы, правые, не давали им спуску. Была она заодно с берчистами, следила за Миксом и Оуэном? Или заодно с ними и следила за вами?

Рейнер вздохнул, посмотрел в окно, потом снова на Мерси и промолвил:

– А может, служила и одним, и другим? Она была проституткой, работала за деньги.

– Я знаю. Я надеялась, что вы будете говорить более ясно, мистер Рейнер. Оставите в стороне очевидное и сообщите, кто, черт возьми, привел Патти Бейли на ваше выступление в тот вечер. Это дело у меня срочное, и я опаздываю на тридцать два года.

Рейнер закивал, словно ждал этого вопроса.

– Я не помню ее. Но скажу, что Пат Макнелли и Джим О'Брайен всегда были бабниками. Оба женатые, однако пользовались такой славой. Вероятно, ни тот ни другой тем вечером в глаза ее не видели. Например, она прилично оделась и назвалась секретаршей, обеспокоенной содержанием фторидов в воде. Не знаю. Но если кто-то привел проститутку на собрание, то скорее всего один из них.

Макнелли или О'Брайен, подумала Мерси. Беспечные консерваторы, семейные люди, развлекающиеся с проституткой-наркоманкой на стороне.

Она ощутила легкое беспокойство: отец и сын. Большой Пат и Майк, оба имели дело с проститутками. А она, ничего не подозревая, явилась в ресторан «Канкун» и расспрашивала Большого Пата, что он знает об убийстве Патти Бейли.

Мерси улыбнулась и покачала головой. «Женщины, – подумала она, – иногда ваши поступки вызывают у меня удивление».

А если О'Брайен или Макнелли договорились с Патти, чтобы она следила за их противниками – Миксом и Оуэном? Может быть, они поручили ей записывать разговоры на пленку на случай, если те скажут что-то интересное? Или наоборот: Оуэн поручил ей разведать, что удастся, о них? А может, поскольку общий знаменатель здесь деньги, Бейли работала на обе стороны, как предположил Рейнер. Раз и те и другие платили.

Но кто-то направил на Патти Бейли человека, который однажды вечером всадил в нее две пули в апельсиновой роще, и вся история завершилась.

Микс и Оуэн ушли в отставку. О'Брайен перебрался на более высокую должность. Через двадцать пять лет он покончил с собой. Были в нем тогда семена самоуничтожения? Дали они всходы после того, что произошло с Патти Бейли?

Пат Макнелли остался на месте. Поднимался по служебной лестнице, поскольку был надежно связан с Брайтоном. Кто выиграл? Кто получал выгоду от жизни Патти и кто – от ее смерти?

– Я ищу человека с инициалами С. О. Вам никто не приходит на ум?

– Нет, таких не припоминаю.

Мерси посмотрела на фотографии Рейнера со всеми республиканскими президентами после Кеннеди.

– Я читала, что Хессе Акуне показывали и вашу фотографию.

Рейнер рассмеялся:

– Да, так оно и было. Я руководил сбором тех фотографий.

– Как вы решали, чьи фотографии показывать, а чьи нет?

– Дело было сугубо добровольным, – ответил он с улыбкой. – Все управления полиции поступили так же. Союз борьбы за гражданские свободы никак не мог заставить нас выдать засекреченные сведения по личному составу.

Мерси посмотрела в окно, на небо, холмы, выстроенные повсюду дома, заправочные станции и бульвары, школы, церкви и магазины. На множество машин. Два миллиона семьсот тысяч человек, подумала она, и население все увеличивается. Иногда округ Ориндж представлялся ей маленьким водоемом с косяком рыб, плывущих в одном направлении, не задаваясь вопросом, куда и зачем.

– Почему вы ушли из управления? Вы были капитаном. Успешно работали.

– Мне отравлял жизнь Брайтон. Нас, правых, он не поддерживал. Старался находиться посередине, угождал всем, кому возможно, чтобы оставаться шерифом, быть умеренным, хорошим парнем. Считал, что общество Джона Берча чернит управление в глазах жителей округа, возможно, так оно и было. Наше время прошло. Когда Никсон подал в отставку, консервативная эра окончилась, во всяком случае, для меня. Я понял, что могу выйти из-под его власти, создать собственную компанию. И доволен, что создал. Я даю людям ощущение безопасности. Не допускаю подонков общества туда, где они живут. Если человек хочет работать здесь, а я считаю его негодяем, то отказываю ему. У нас трудятся хорошие люди. Я неплохо зарабатываю. Вижу полицейских на патрулировании и радуюсь, что больше не занимаюсь этим.

– Почему? Ваша нынешняя служба кажется скучной.

– Да, но я полон жизни, не болею, не напиваюсь каждую ночь, чтобы заснуть, как многие мои бывшие коллеги. Не получаю показаний от типа, из года в год устраивающего свой конкурс популярности. Могу говорить, что думаю, и меня за это не переведут в автоинспекторы. А Брайтон угрожал мне таким переводом. Я решил, что если он хочет перевести меня туда за то, что я думал: русские империалисты мечтают сожрать эту страну заживо, украсть ее богатство, истощить эту землю, как истощили свою, – то пусть попытается. Поэтому ушел из управления. И счастлив, что ушел.

Казалось, Рейнер задумался, решая, верит себе или нет.

– Сержант Рейборн, вы смотрите в это окно и что видите?

– Рыб.

Рейборн наморщил лоб и неторопливо кивнул:

– А я вижу тысячи людей, высасывающих соки из этой страны, людей, даже не знающих ее языка, представляющих собой угрозу ей. Пиявки-наркоманы живут за счет правительства, неграмотные насильники и беременные двенадцатилетние плодятся как крысы, беженцы из каждой третьесортной демократии на земле жрут из общественного корыта. А все остальные либо гуляют по бульварам, либо смотрят телевизор. Вот что я вижу, но у каждого свой взгляд. К этому я отношусь с уважением.

– Тогда почему не уедете отсюда?

– Я часто думал об этом. Но я впервые ударил по бейсбольному мячу в парке в двух милях отсюда. Здесь влюбился в девочку из соседней школы. Похоронил младшего брата – его убил снайпер во Вьетнаме. Поэтому никуда не уеду. Никто не имеет большего права, чем я, считать этот округ своим. Я зарабатываю на жизнь. Я одна из рыб.

– Мистер Рейнер, вы плывете в противоположную сторону.

– Вы тоже. Не лакействуете, на правильном пути, недовольны окружающим миром. Это видно по вашему лицу. И восхищает меня.

Рейнер медленно поднялся и протянул руку. Мерси встала и пожала ее.

– Надеюсь, вы установите, кто убил эту женщину. Убийство не должно никому сходить с рук. Когда вам надоест рисковать жизнью ради людей, которые не могут произнести вашу фамилию, приезжайте ко мне.

Сидя в машине на автостоянке, Мерси позвонила в лабораторию и попросила Эвана О'Брайена.

– Мне нужно поговорить с тобой, – сказала она.

– И мне с тобой, – произнес он.

– Заеду через двадцать минут. Почтим наших покойников.

– Почему не поехать в «Канкун», где собираются твои носящие оружие коллеги?

– Не хочу, чтобы они слышали наш разговор.

– Ну что ж, мертвые не болтают.

Глава 26

Солнечные лучи косо падали сквозь деревья мемориального парка «Фэрвью-Гроув». Земля и надгробья потемнели от дождя, на соснах сверкали дождевые капли, трава была блестящей, поразительно зеленой. Мерси подумала, что кладбище выглядит, как в рекламе. На нем находились могилы Хесса и Джима О'Брайена, но так далеко одна от другой, что требовалось ехать.

Однажды Мерси встретилась здесь с Эваном вскоре после похорон Хесса. Собственно, Эван узнал «импалу» и увидел стоявшую у могилы Мерси. Вместе они посещали кладбище всего два раза. После первого совместного похода Мерси поняла, что предпочитает быть с Хессом наедине. Она хотела давать волю чувствам, а не говорить о нем. А если чувства были печальными, путаными, мучительными от тоски и раскаяния, пусть так.

Ей казалось, что О'Брайен испытывает нечто подобное по отношению к отцу. А если нет, это не имело значения. Посещение могил – не прогулка. Там никто не подслушивает.

Сначала они остановились у могилы Хесса. Памятник представлял собой простую плиту из черного мрамора с белыми буквами, не было ни щебечущих птичек, ни сентиментальных цитат. Они постояли несколько минут на мокрой траве, потом О'Брайен нарушил молчание:

– Что происходит в моей лаборатории? Теперь вход туда воспрещен всем, кроме Брайтона и лабораторного персонала. Список сняли. Джиллиам постоянно меняет планы, словно тасует колоду, играя с шулером. Объявил круглосуточную готовность, но не сообщает, к чему готовиться. Видимо, к чему-то значительному, срочному. И вот последняя новость: последние шесть часов Майка Макнелли держали в одной из комнат для допросов. Я слышал, его привели туда утром и не отпустили до сих пор. Там видели Клейтона Бренкуса, Гая Питта – обвинителя номер один. Известного адвоката Боба Рула. Брайтон шаркает с бледным лицом по управлению, а Мерси Рейборн куда-то запропастилась. Вот так. Объясни хоть что-нибудь.

– Майка допрашивают в связи с убийством Обри Уиттакер.

Эван покачал головой и негромко присвистнул.

– Я знал это, но не мог поверить. Значит, мы готовимся к получению ордера на обыск.

Мерси кивнула.

– Черт возьми, – прошептал О'Брайен. – Майк...

– Сегодня рано утром мы пытались неофициально поговорить с ним. Он отказался отвечать на вопросы без адвоката.

– Это выставляет его в невыгодном свете.

– Это правильная линия поведения, если он виновен.

– А он виновен?

– Черт возьми, Эван, очень похоже на то!

О'Брайен посмотрел на могилу.

– Что ты обнаружила?

– Ничего.

– Кто-то обнаружил. Если устраивается допрос до получения ордера на обыск, то нужно знать, какими будут результаты обыска. Что ты нашла?

– Пока не могу сказать.

– Говорят, около часа назад ордер получен по факсу.

– Тогда ты увидишь его до конца рабочего дня.

– Если Джиллиам позволит мне работать в моей лаборатории.

– Это ему решать.

Эван повозил по траве носком ботинка.

– Я хотел бы знать, что Саморра отыскал в доме Уиттакер. Отпечатки пальцев, какие-то нитки? Если я приближаюсь на двадцать футов к нему, он так сверкает глазами, словно я застрелил его собаку.

– Эван, я не вправе это обсуждать. Но могу сказать, что в кухне Уиттакер как будто бы происходила борьба. Помнишь? Выдвинутые ящики, согнутые полозья. Саморра решил заняться этим. Беда в том, что он сообщил Джиллиаму о том, что обнаружил. Джиллиама это разозлило. Я даже не знаю, будет ли эта находка иметь значение, когда с Майком все решат.

– Она имела такое значение, что всю лабораторию закрыли. Я не против: чем меньше там людей, тем лучше. Но когда Джиллиам начинает смотреть на меня так, будто вот-вот выгонит, мне это не нравится. Если мы проглядели что-то в кухне, значит, проглядели. Никто не безупречен, даже я. А бедняга Койнер живет на хлебе и травяном чае. Майк ей нравится. Теперь еще этот слух. Она считает его чуть ли не святым. Наверное, тебе это известно.

Мерси поглядела на него и произнесла:

– Майк нравится всем.

– Я имею в виду – ничего серьезного.

– Да.

– Похоже на влюбленность школьницы, – сказал Эван. – Черт возьми, он вдвое старше ее!

Мерси прислушалась к шуму ветра в высоких соснах. С ветвей посыпались, сверкая на солнце, капельки воды.

– Эван, ты пробовал пары йода на конверте из хранилища и марке?

– Джиллиам забрал его у меня. И ничего не говорит. По крайней мере нам. Не знаю, что он с ним делает.

Мерси охватила ярость.

– Теперь я должна просить о помощи в деле тридцатидвухлетней давности?

– Я выясню, что смогу.

– Если понадобится, я потребую, чтобы Брайтон забрал у него конверт.

– Если Брайтон не приказал ему забрать конверт и ничего с ним не делать.

– Зачем? – удивилась Мерси.

– Откуда мне знать?

– Джиллиам достаточно тверд, чтобы руководить своей лабораторией без пригляда шерифа.

– Согласен. Но если дело не в том, чтобы помочь Джиллиаму избавиться от всех вас, далеких от науки, носящих пистолеты ковбоев, шныряющих по нашей священной криминалистической лаборатории, то в чем же?

– В Бейли. В ее деле все неладно. Нераскрытое убийство. Расследование, давшее меньше, чем должно было дать. А теперь, через тридцать лет, какой-то таинственный сукин сын выводит меня к вещам, которые должны были найти Раймерс и Торнтон. И Брайтон не знает, как ему быть.

– Не думаю, что здесь дело в Бейли или в уликах. По-моему, Брайтон хочет сделать все возможное, чтобы лаборатория оставалась у него под пятой.

– Она никогда не была под его пятой.

– Джиллиам не согласится, – сказал Эван.

– Он не всегда видит целиком всю картину.

– С этим, пожалуй, не соглашусь я.

– Дело в Бейли, – повторила Мерси.

Эван пожал плечами:

– Тридцать два года – большой срок. Я слышал, о ней тогда никто не беспокоился, так чего ради беспокоиться о ней сейчас?

– Так все говорят. Поехали к могиле твоего отца. Может быть, он расскажет мне то, что помнит.

О'Брайен улыбнулся, в его лице появилось что-то проказливое.

– Да. Не сомневайся, он поможет тебе всем, что в его силах.

Могилы Джеймса и Маргарет О'Брайен находились под большим платаном в северной части кладбища. Дерево было голым, но несколько бурых листьев величиной с обеденную тарелку лежали на траве. Эван нагнулся и смахнул с надгробия прилипший лист.

– Я выбрал черный гранит, он долго не выгорает на солнце.

Мерси прочла надпись на камне.

ДЖЕЙМС И МАРГАРЕТ О'БРАЙЕН СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ ЛЮБЯЩИЕ СЕРДЦА

– Хорошая эпитафия, – промолвила Мерси.

– Я сам придумал ее.

– Отлично. Эван, как оно было тогда? Когда ты жил в пустыне?

– Мне нравилась пустыня. У нас был бассейн для плавания, где летом собирались скорпионы, а зимой щитники. Много земли, где можно побродить. Хватало места, чтобы и бегать, и думать.

– А родители? Очень были довольны?

– О Господи, что ты! Они постоянно дрались. Мать нападала. Отец защищался. Видела когда-нибудь, как дерутся двое пьяных?

– Нет.

– И не надо.

– Из-за чего они дрались?

О'Брайен искоса посмотрел на Мерси и объяснил:

– Обычно из-за пустыни. Мать считала, будто они оказались там по вине отца. Она вечно орала, что отец лишился престижной работы в хорошем месте и притащил ее в пустыню, которую она ненавидит. Кончалось тем, что отец трус, раз ушел с прежней работы. Чего он боялся, я не знаю. Ела она его поедом, потому что скучала по пляжу? Не знаю. Мать считала, что если бы отец мог постоять за себя, был настоящим мужчиной, то она не прозябала бы в том пыльном городке. И в семьдесят шестом году допилась до смерти. Отец сделал то, что сделал пять лет назад. Старый дом теперь мой. Отец оговорил это в завещании. Я собирался продать его, но передумал. Он напоминает мне о них. Как продать дом, где твои родители убивали себя?

Мерси вспомнила о разговорах с Кларком и Торнтоном.

– Я думала, Джим получил хорошую работу – с повышением, прибавкой к жалованью.

– Да. Он сразу же стал полным сержантом. Ей было мало этого.

Мерси услышала в его голосе презрение. Эван снова коснулся надгробия.

– В большинстве случаев я принимал сторону отца. Мысленно. Скажи я что-нибудь, мать врезала бы мне так же сильно, как отцу, поэтому я помалкивал. Помню свой первый приступ эпилепсии. Мне было пять или шесть лет. Они дрались, а я зажал уши руками и вопил. Мысленно, чтобы никто не услышал. Мать с отцом продолжали возле бассейна свой жалкий спор о возвращении к настоящей жизни. Потом я оказался на полу, кровь заливала мне глаза, а они стояли на коленях, склонясь надо мной. Я подумал, что кто-то из них ударил меня. Оказалось, я упал и ударился о журнальный столик.

– Это большая нагрузка для ребенка.

Эван пожал плечами:

– Да, но они любили меня. Они были какими-то сумасбродными, видимо, совершенно неправыми в отношении друг к другу, но меня любили, и я это знал. Были не такими уж скверными родителями. Я не отрицаю этого и не жалуюсь. Когда возникала необходимость, они стояли за меня.

– Я слышала, у Джима была репутация бабника, – неуверенно произнесла Мерси.

Глаза Эвана сузились, он помрачнел.

– Когда мать умирала, отец сидел у кровати, держал жену за руку. Я за другую. Он пережил ее почти на двадцать лет, и у него никогда не было любовницы. Я не знал ни об одной, хотя видел его часто. Мы были близки. Общались. Кто сказал тебе такое о нем?

Мерси уже в который раз пожалела, что не держала язык за зубами. Сдуру ляпнуть такое, притом у могилы человека! Подумала, что в аду есть особое место для людей, повторяющих одни и те же ошибки. Видимо, она сможет руководить управлением к пятидесяти восьми годам.

– Эван, не важно.

– Для меня важно. Передай своему осведомителю, пусть сядет на раскаленную кочергу или придет ко мне. Я ему вправлю мозги.

– Хорошо, скажу.

Эван вздохнул:

– За мертвых никто не заступается. Мы должны делать для них хотя бы это.

– Да.

Мерси прислушалась к шуму ветра в ветвях. Закодированные тайны, подумала она. Если разгадать код, весь мир можно было бы загнать в ящик.

Нужно положить все это в ящик и выбросить его.

Нужно ли?

– Твой отец рассказывал когда-нибудь о деле Бейли? – спросила Мерси.

О'Брайен чуть удивленно посмотрел на нее:

– Немного. Отец не говорил о служебных делах. До самой смерти.

– Патти Бейли была одной из причин тех драк?

– Да, какая-то Бейли упоминалась.

– Он знал ее?

– Не помню, Мерси. Те воспоминания уже стали смутными. Мне приходилось о многом думать после того, как отец покончил с собой. Это произошло почти пять лет назад. Я думал о нем, о матери. И ни на секунду не вспоминал о Патти Бейли. Понимаешь меня?

– Эван, почему он это сделал?

– Его что-то терзало. Многое в нем было сокрыто от меня. Думаю, и от всех.

Это совпадало с тем, что поняла Мерси о человеческой природе через таких людей, как Вырыватель Кошельков: невозможно полностью знать человека. О нем можно узнать многое. Но не все.

– Отец снится мне, – продолжил О'Брайен. – Постоянно. В сновидениях он жив, здоров, и мы вместе занимаемся то одним, то другим: рыбачим, запускаем модель самолета, играем в мяч. Я не люблю эти развлечения, но вижу себя проводящим за ними время с отцом.

Мерси побыла еще полчаса у могилы Хесса в одиночестве, стоя на мокрой траве и подняв воротник пальто для защиты от холодного ветра. Два года три месяца двадцать девять дней. Мерси вспоминала Хесса, и сердце у нее щемило; думала о Майке, и оно сжималось; размышляла о Патти Бейли и Обри Уиттакер, и сердце ныло. Ей казалось, что внутри у нее вырастают какие-то темные лозы, стараются опутать ее сердце. Мать всегда называла его «твое маленькое сердечко». Мерси вспомнила один ее совет: если тебе грустно, сделай кому-нибудь что-то хорошее.

Это был один из немногих дельных советов Марселлы. Мерси уже следовала ему.

Направляясь к своей машине, она позвонила Саморре на сотовый телефон. Голос Пола звучал спокойно. Мерси сказала, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз.

– Приезжай, – промолвил он. – Я дома, переставляю мебель.

И назвал адрес.

Саморра жил на Фуллертонских холмах, в доме, выстроенном в испанском стиле, к нему вела длинная подъездная аллея. Мерси остановила машину и осмотрела высокие пальмы у гаража, двор с фонтаном и скамейками вокруг, большой гараж на три машины, где стояла служебная машина Саморры, фургон последней модели и ярко-красный «БМВ» с откидным верхом.

Открыв калитку, Мерси вошла во двор: горшки с цветами и растениями, искусно размещенные на каменных плитах, бьющий фонтан, плющ у стены и не меньше десятка больших деревьев в необычном зимнем цвету. Яркие оранжево-голубые головки, казалось, наблюдали за ней, пока она шла ко входу.

Саморра открыл дверь до того, как Мерси постучала.

– Красивое место, – улыбнулась она.

– Джанин содержала его в порядке. Содержит.

Саморра выглядел бледным, усталым. Одет как обычно – в брюки от костюма и белую рубашку, но она была не заправлена и заляпана бурой грязью.

– Приехала сообщить, что попросила другого напарника?

– Нет-нет. Посмотреть, не смогу ли помочь, что-нибудь сделать.

– Ну что ж, помоги мне установить больничную кровать.

Саморра повел ее по коридору, мимо гостиной с большими окнами, выходящими на задний двор, с прудом, местом для жарки барбекю и зеленой, как изумруд, лужайкой. Слева находилась кухня, не уступающая размерами всему дому Мерси. Стояла тишина. Ни музыки. Ни щебета птиц. Ни шума машин.

– Пол, какой дом!

– У Джанин есть деньги. Родительские.

– Судя по виду, вы его любите.

– Мы купили его по дешевке и реставрировали. Он был таким старым, что в подшивке потолка оказался асбест, пришлось его выдирать. Я уж думал, может, асбестовая пыль как-то попала ей в мозг, послужила причиной опухоли. Врач сказал, видимо, нет. Я спросил его, что вызвало ее появление, он ответил – рок.

– Как она?

Саморра промолчал и повел Мерси в большую комнату в дальнем конце дома. Стены были белыми, ковер кремовым, потолок казался не ниже двадцати футов. Раздвижная застекленная дверь выходила на внутренний дворик со шпалерами, горячей ванной и плавательным бассейном.

Мерси увидела прислоненные к стене большой матрац и пружинную сетку. К ним приставлена рама на колесиках. Напротив них, возле большого деревянного подголовника, стояла очень узкая кровать с металлическими ограждениями и шедшим к стене толстым электрическим проводом. К одному из ограждений была привязана контрольная панель.

Саморра нажал что-то на панели, и изголовье кровати начало подниматься. Он остановил его и поднял изножье. Потом опустил то и другое. Саморра вопросительно смотрел, как движется матрац, и Мерси заинтересовалась, что он видит там.

– Замечательно, правда?

– Ей это поможет, – ответила Мерси.

– Я решил, что стану спать на большой кровати, потому что на такой штуковине вдвоем не поместиться. Если Джанин будет спать здесь, где всегда спала, будет хорошо.

– Конечно, она почувствует себя нормальной.

– Да, поможешь мне перенести эту старую раму сюда?

С трудом удерживая шаткую вещь, Мерси последовала за Полом к застекленной двери и там опустила. Пружинная сетка оказалась легкой, но матрац весил около тысячи фунтов и не имел ручек. Мерси ухватила его поверх пружин и подталкивала коленями.

Саморра посмотрел на старую кровать с тем же выражением, что и на новую.

– Джанин словно рассекли пополам, – промолвил он. – Та часть, которая думает и улыбается, еще действует.

Мерси промолчала: о том, что представилось ее воображению, говорить было нельзя.

Она попыталась воспользоваться советом матери, произнести что-нибудь приятное, успокаивающее, ободряющее, оптимистичное, но не сумела найти слов.

– Послушай, Мерси, я не буду сосредоточиваться на этом. Не хочу ни твоего сочувствия, ни твоего ужаса. Не хочу даже, чтобы ты размышляла о случившемся. Это наша проблема. Мы будем ее решать. Но ты мой напарник и должна знать положение вещей.

– Понятно.

– Я записал телефон твоего психиатра. Позвоню ей, когда буду готов. Свою роль ты сыграла. Тот факт, что ты дала мне этот телефон, кое-что означает.

Мерси кивнула, слегка разочарованная тем, что Саморра мог так легко огорчить ее отношением к РУН Джоан Кэш. Но что ей оставалось делать: спорить с ним в то время, когда он переставляет мебель для умирающей жены? И если на то пошло, когда кто-нибудь упоминал при ней о ДПДГ, она вела себя так же. Разница заключалась в том, что в глубине души Мерси знала, что не покончит с собой. Но знала ли она то же самое о Саморре?

– Мерси, что там, черт побери, происходит с Майком Макнелли?

Они сидели в большой кухне за столом, где валялись газеты и невскрытые письма. Стояли ярко-красное блюдо, наполненное апельсинами, и синее – с неколотыми орехами. Казалось, в употреблении были только кофейник и полупустая бутылка текилы возле раковины.

Мерси рассказала Полу о Майке – о сапогах с кровью на подошвах, письмах и глушителе, о пистолете. Даже намекнула, как ухитрилась взять пистолет, выстрелить из него и незаметно положить обратно. Сообщила все подробности, упомянула, во что был завернут глушитель, поскольку считала, что если Пол рассказал ей о самом худшем, то она должна поступить так же. Конечно, это примитивное, детское представление, какое у нее было в пятом классе по отношению к лучшей подруге, Мелани, но оно обладало тем же очищающим воздействием, возможно, даже более сильным.

– Майка с утра подвергают перекрестному допросу, – продолжила Мерси. – Видимо, когда допрос кончится, его арестуют.

Саморра слушал не перебивая и ничем не выражал удивления.

– Джиллиам сравнивал гильзу, найденную в доме Уиттакер, и ту, из пистолета Майка, что дала ему ты. Совпадение полное, ни малейших сомнений?

Мерси кивнула.

– И все-таки это не объясняет борьбу в кухне.

– Да.

– Я проверял отпечатки пальцев, снятые в кухне, где происходила борьба. Их нет в картотеке. Помнишь комок пыли, который я взял? Я осмотрел волокна, но не могу сказать, что они представляют собой. Думаю, из какой-то одежды. Поручу Джиллиаму исследовать их. Я с ним не в ладах, но он единственный в лаборатории, кому я сейчас доверяю.

– А Койнер и О'Брайен?

Саморра провел по столу ладонью. Казалось, он разглаживает простыню. Его голос звучал негромко и ровно, но Мерси уловила в нем нотки гнева.

– Койнер неравнодушна к Майку, так? Это легко заметить. Она позволяет ему разгуливать по лаборатории, когда вздумается. К тому же она последняя видела образцы почерка – поздравительные открытки и три исчезнувшие дакто-карты. О'Брайен? У него комплекс неполноценности – мы не можем сделать его полицейским, и он очень нервничает. О'Брайен считает, будто знает все, руководит лабораторией. Но он входит в кухню Обри Уиттакер, где ясно видны следы борьбы, и что делает? Ничего. Ни отпечатков пальцев. Ни фотографий в заключении об осмотре места преступления. Ни упоминания о согнутых полозьях и выдвинутых ящиках. О'Брайен надменный и неряшливый, вот что я о нем скажу. Я не дам своих дактокарт людям, которые теряют улики и считают себя слишком умными, чтобы учиться. Вот и все.

Мерси не стала возражать. Недоверие Саморры беспокоило ее меньше, чем его слова о Майке.

– Ты не думаешь, что убийство совершил Майк?

– Думаю, дело не только в том, кто его совершил.

– Как это понять, Пол?

Саморра подлил кофе себе и Мерси.

– Сосед утверждает, будто слышал шаги двух разных людей, с разницей во времени меньше десяти минут. Мы можем объяснить только шаги Майка. Борьба в кухне, но кто там боролся? Затем мы отдаем улики в лабораторию, и они теряются. Джиллиам жалуется Брайтону, и они выгоняют людей из лаборатории. Все указывает на Майка. Но если убийство совершил он, полицейский, черт возьми, как он мог оставить отпечатки пальцев повсюду и гильзу в цветочной вазе? Если хочешь убить кого-то и уйти от ответственности, то не сидишь с будущей жертвой за ужином, потом уходишь, возвращаешься через пять минут и убиваешь. Это глупый, очень рискованный путь. Я не утверждаю, что преступление совершил не Майк, но с какой стати совершать его таким образом? Нет, здесь что-то неладно. Тут замешан не один человек.

– Койнер? Пол, она нашла гильзу. Это привело нас к пистолету, а пистолет к Майку.

– Но она все равно могла пытаться покрыть его. Одной рукой выполнять свою работу, другой – уничтожать.

Несколько секунд оба молчали. Мерси пыталась взвесить гнетущий смысл слов Саморры: Майк не только променял ее, Мерси, на проститутку, но и побудил Линду Койнер покрывать убийство. Майк Макнелли – убийца, мастер-махинатор. Мерси Рейборн – идиотка.

– Тебя это не затрагивает, – промолвил Саморра, очевидно, прочтя ее мысли.

Мерси это потрясло. Она встала и подошла к окну, посмотрела на голубой, подернутый рябью бассейн, на пальмы, раскачивающиеся высоко вверху на фоне быстро плывущих облаков.

– Я думаю, все на свете меня затрагивает, это один из моих недостатков.

– У всех у нас есть этот недостаток. У меня на душе иногда хуже из-за себя самого, чем из-за Джанин.

Мерси заметила двух летящих ворон. Ветер изменился и с силой подхватил обеих, их перья распушились, словно от полученного заряда дроби. Даже птицы не могут предвидеть изменения ветра, подумала она.

Только теперь Мерси осознала, как вредит арест Майка ей, ее планам и мечтам, ее все еще хрупкому духу. Она чувствовала себя униженной, словно не имела права испытывать ни к кому никаких чувств, потому что была совершенно безразличной к человеку, которого называла своим любовником, словно ее сердце оказалось глупым, слепым, ненадежным.

– Я только что поняла, в каком дурном свете выставляет меня арест Майка, – вздохнула Мерси. – Тот факт, что верила в этого человека, вероятно, любила его. Доверяла ему. Какая жуткая ошибка! Такой, как я, нельзя особенно доверять. Нельзя поручать руководство группой или отделом.

Саморра поглядел на нее и мягко произнес:

– Подумай, в каком свете окажешься, если Майк невиновен.

– Я не сосредоточивалась на этой мысли. Иначе бы не отправилась к Брайтону с той гильзой. Эта мысль улетучилась, когда я выяснила, что гильза, которую мы нашли в доме Уиттакер, выброшена из пистолета Майка.

Саморра покачал головой:

– Мы никогда не узнаем, из какого пистолета выпущена пуля, убившая Уиттакер.

– Пол, нет почти никаких сомнений. Найденная в доме гильза выброшена из пистолета, который носит только обвиняемый. Глушитель. Мотив. Возможность. Множество улик. Нет только видеозаписи. Думаешь, присяжные оправдают его?

– Нет. Но я говорю не о присяжных. Я веду речь о том, кто убил Обри Уиттакер.

– Тогда к чему мы приходим? Пистолет принадлежит Майку, но стрелял из него не Майк?

– Именно. Ты увезла пистолет на час. Очевидно, кто-то увез его на два часа. Или кто-то застрелил Обри из другого оружия. Человек, надеявшийся, что пуля вылетит в застекленную дверь, и собиравшийся извлечь ее из штукатурки, если такого не случится. Этим можно объяснить те десять минут, в течение которых он находился в доме, – не сразу обнаружил отверстие в стекле. Или, может, дело обстояло таким образом: кто-то взял пистолет, как ты, сделал выстрел в укромном месте и забрал гильзу.

– А потом положил ее в цветочную вазу в доме Обри Уиттакер? Кто?

Саморра пожал плечами, Мерси не могла понять, неуверенность это или раздражение.

– По этому поводу вчера кто-то пошутил. Я не должен был слышать той шутки. Было сказано: уж не Мерси ли Рейборн убила девицу – она знала, что Майк втрескался в проститутку?

Мерси обратила на него долгий, суровый взгляд:

– Шутка злобная. Зачем ты передаешь ее мне?

– Чтобы ты знала, с чем сталкиваешься. Я – всегда на твоей стороне.

Мерси ответила на звонок сотового телефона. Звонил Брайтон.

– Час назад мы арестовали Майка, – негромко сообщил он. – Ему предъявят обвинения в фальсификации улик, препятствовании применению закона и убийстве. Объявлено об этом будет завтра утром. Пресс-конференцию будем вести Гландис и я. Тебе здесь лучше не появляться. Дело я передаю Уилеру и Тигу. Сотрудничай с ними, Рейборн. Мы получили ордер, поэтому помоги им с обыском.

Мерси казалось, что у нее пропал голос.

– Непременно, – наконец еле слышно произнесла она.

– Ты поступила правильно. И я знаю, что это самый важный поступок в твоей жизни. Со временем он благоприятно повлияет на твою карьеру. А до тех пор держись. Это приказ.

– Слушаюсь, сэр.

Когда она закончила разговор, Саморра смотрел в окно.

– Мы арестовали Майка, – сказал он.

– Да.

Глава 27

Дождавшись десяти часов вечера, Мерси отправилась повидать Майка. Ей пришлось обращаться к Брайтону, чтобы получить допуск в тюрьму. Он возражал, но она настояла.

В этот поздний час в тюрьме было почти тихо, но Мерси увидела, что охрана усилена – у входа в предохранительный блок стояло двое охранников вместо обычно одного. Благодаря звонку Брайтона они пропустили ее словно важную персону. «Через день-другой, – подумала Мерси, – все узнают, как возникло дело против Майка. Тогда посмотришь, как рядовые станут относиться к тебе».

Для охранника, следящего, чтобы не произошло самоубийств, в коридоре были поставлены стол и кресло. Он жевал жвачку и читал книгу в бумажной обложке.

Майк лежал на койке, в той же одежде, в которой она последний раз его видела, в наручниках, глядя в потолок. Когда Мерси подошла к решетке, он повернулся к ней.

На человеческом лице могут появляться тысячи выражений, но такого, с каким смотрел на нее Майк, Мерси еще не видела. В нем были поражение и гордость, настороженность и покорность, страх и торжество. Но прежде всего разочарование.

– Майк.

Он уставился на нее и произнес:

– Привет.

– Привет.

Мерси слышала металлический лязг, хлопанье, бряцание и мужские голоса. Это походило на фонограмму для ада, звучащую издали.

Майк опустил ноги с койки и сел. У него не было шнурков в ботинках, брючного ремня, галстука. Он поднял сомкнутые наручниками руки:

– Мне придется проглотить свой язык.

– Не надо.

– Верно. Он мне понадобится, чтобы защищать себя.

– Ты нанял Боба Рула?

– Он ухватился за такую возможность. Невиновный клиент. Громкая известность. Или станет громкой завтра к полудню.

Мерси смотрела на него, слушала его голос, понимала слова, но не знала, что сказать. Она снова ощутила себя словно в туннеле в скоростном поезде, где все расплывается перед глазами.

Майк наблюдал за ней, глаза под белокурым локоном смотрели сурово, губы были плотно сжаты, их уголки загибались вниз.

– Я запрещаю тебе спрашивать у меня что-либо об Обри Уиттакер.

– Согласна.

– Раньше ты ни на что не соглашалась. Надо бы мне почаще попадать в тюрьму. Зачем приехала? Поглазеть?

– Нет. Чтобы... повидать тебя.

– Из любопытства? Ты ищешь то, чего не замечала. То, что подсказало бы тебе, что я способен на нечто подобное. Полное раскрытие тайны. Думаешь, если так долго была слепа, теперь это должно быть заметно.

– Нет. Просто повидать тебя.

– Ну, вот и повидала.

– И узнать... могу ли чем-то тебе помочь.

Майк усмехнулся:

– Помочь мне?

– Да. Там Дэнни, Большой Пат и...

– Я позаботился о них. Я способен позаботиться о своей семье. Мне даже доставили обед сюда, потому что жратва, которую здесь подают, никуда не годится.

Мерси почувствовала, как вспыхнуло лицо от стыда и горечи. Ей захотелось бежать, бежать и бежать, никогда не возвращаться и не смотреть в глаза этому мужчине.

– Отлично. Тогда, значит, все.

Майк поднялся. Мерси видела, что его запястья покраснели от браслетов. Он держал их у подбородка, чтобы кровь отлила. Казалось, он молится.

– Подожди. Для тебя есть одно дело. Покорми собак. Я обо всем позаботился на ближайшие несколько дней, а про собак забыл.

– Я... да, конечно. Буду кормить. Пока тебе это нужно.

– Пользуйся своим ключом. Ты уже наверняка получила ордер на обыск, так что можешь заодно поискать улики, чтобы не ездить туда лишний раз.

– Теперь это дело Уилера и Тига.

– Нет. Оно наше, Мерси. Твое и мое.

У автостоянки Мерси увидела Линду Койнер, направлявшуюся к зданию тюрьмы. Линда шла целеустремленно, но не быстро, глядя прямо перед собой, на плече висела сумочка, в руке она держала белый бумажный пакет.

Мерси вошла в дом Майка, лишь лампочка над крыльцом освещала ей путь. Внутри, нашаривая выключатель, она ошутила знакомые запахи. Камин не горел, и в доме было холодно. Постояла, воображая себя здесь с Тимом-младшим, Майком и Дэнни, отчетливо вспоминая счастливый разговор их маленьких полусемей, почти слившихся в полную семью, и глубоко вздохнула, сознавая, сколь многое убил Майк вместе с Обри Уиттакер.

Мерси сняла ключ от псарни с крючка под одной из кухонных полок, где он висел вместе с кофейными кружками. Майк запирал вольеру с тех пор, как соседские ребята перелезли через забор и выпустили собак погулять. Полли ушла по каньону за две мили, прежде чем кто-то увидел ее и позвонил хозяину.

Снаружи затявкали ищейки, и Мерси послышались в их голосах скорбные ноты, но она понимала, что стремится к самоистязанию и постоянно чувствует вину.

– Привет, собачки, – негромко сказала она. – Привет. Майк не может накормить вас сегодня, так что еду подам я.

Она открыла ворота вольеры, выпустила Долли, Молли и Полли из клеток. Долли и Молли жили в одной, но Полли пришлось отвести отдельную. Собаки ворчали и терлись о ноги Мерси, глядели на нее с печальным, как ей казалось, выражением. Она опустилась на колени и приласкала их, почесала за ушами, погладила по мягким, лоснящимся шкурам.

Мерси собрала их миски. Собаки – Майк называл их Девочками – последовали за ней к ящику с едой, там она взяла старую жестяную банку из-под собачьего корма, к которой Майк припаял ручку, и отмерила им по порции. Дала понемногу добавки.

Заманив их обратно в клетки полными мисками, Мерси закрыла дверцы и захлопнула за собой ворота. Заперла их, отнесла ключ на место. Все это время она ощущала в горле большой, влажный ком, готовый лопнуть.

Знаменитая предательница, подумала она: вероломная Рейборн, лживая Рейборн, Рейборн и ее тридцать сребреников. А где, собственно, эта награда? Ее не найдешь в лицах людей, с которыми она работает. Она не оставила следа ни в ее записной книжке, ни в улыбке, ни в душе. «Ее нигде нет, – подумала она, – потому что сделала это я не ради награды. Я поступила правильно». Правильно. Мерси начинала ненавидеть это слово.

Через несколько минут она ехала обратно по темному каньону, опустив правую руку за спинку сиденья. Вершины деревьев купались в серебристом свете, ветви были голыми, неподвижными. Звезды ярко сияли на безоблачном небе. Человек на луне смотрел на Мерси так, будто ее следовало повесить за измену, и она почти искренне соглашалась с ним.

Мерси положила на руль правую руку и приказала себе не раскисать. Теперь было труднее собрать свою волю, заставить себя поверить в то, во что хотелось, навязать волю миру. Раньше это было легко, но тогда она была моложе и глупее.

Мерси опустила стекло и ощутила на лице холодный ветер. Она вела машину на скорости восемьдесят миль в час, когда подъехала к автомагистрали между штатами.

Когда Мерси вернулась домой, Кларк смотрел телевизор. Он осторожно взглянул на дочь, входящую в гостиную с большой порцией шотландского виски со льдом. Услышав об аресте Майка, Кларк побледнел. Быстро согласился пропустить игру в покер, присмотреть за Тимом-младшим, хотя оба понимали – без слов, – как нелегко было бы Кларку сидеть за ломберным столом с Большим Патом.

– Господи! – негромко произнесла Мерси, подалась вперед и отхлебнула крепкой жидкости. – Папа, неужели я составила это дело? Я действовала по правилам. Выполняла свою работу. И оно привело меня к Майку. Как ни старалась я повернуть его ход, оно постоянно возвращало меня к нему. Я сделала то, чего не следовало, – пошла к нему, отперла дверь своим ключом и провела обыск. Отыскала угрожающие письма, которые писала та девица. Окровавленные сапоги в чулане с таким же отпечатком подошвы, как у убийцы. Глушитель, подходящий к стволу сорок пятого калибра. Даже выстрелила из его пистолета, чтобы сравнить гильзу с найденной на месте преступления: все совпало. Я искала что-нибудь, указывающее, что ошибаюсь. Но только лишь... погубила Майка.

– Майка погубил Майк.

Мерси сделала еще глоток и выпрямилась.

– Теперь мы делаем свое дело, а Майк свое. Сегодня под вечер мы получили ордер, так что судья покрыл мое... чрезмерное усердие. Никто не догадается, какая я двуличная стерва, если только все уже не знают этого.

– Мерси, твое расследование привело к аресту. Кто же двуличный?

– Да, но...

– Сейчас не время снова мучить себя, девочка. Нужно держать голову высоко и отражать удары. Ты станешь их получать. Но ты сделала то, что было правильно и трудно. Ты могла бы скрыть факты, и никто никогда не узнал бы правды.

Мерси кивнула. Слова Кларка, казалось, отскакивали от нее, словно она была сделана из какого-то материала, который ничто не может пробить.

– Знаешь, что я все время рисую в воображении? Себя. Приходящую на работу в тот день, когда все поймут, что это я отправила Майка Макнелли за решетку. Папа, я не могу отважиться на это. Идти по коридору к комнате детективов, когда все в управлении ненавидят меня до печенок. Как я буду работать дальше? Как мне заниматься своим делом?

– Найдешь способ.

Мерси посмотрела на отца, понимая, что его безоговорочная любовь сродни той, какую она питает к Тиму. Эта любовь прекрасна, может быть, самое прекрасное из того, что Мерси видела на свете, но она способна затмевать разум у людей.

– Найду, – негромко сказала она.

– Я в этом уверен.

– Рассказать, чего я хочу? Свернуться в клубок под одеялом и превратиться в личинку или куколку или во что там превращаются гусеницы. Потом вывестись из нее ангелом. Но ангелом с пистолетом. Тогда бы я смогла летать, ловить подонков, и все мои дела были бы безупречны. Мне бы не пришлось входить в управление, видеть две тысячи служащих, считающих, что я предала их, желающих видеть мое сердце на блюде.

Какой вывод сделала бы Джоан Кэш из этой маленькой речи?

Кларк усмехнулся:

– Ангел с пистолетом. Нет. Ты очень быстро и сильно заскучала бы по сыну. А я по тебе. Мне хочется иметь дочь, а не ангела.

– Ну вот, она у тебя есть.

Мерси поднялась, ноги были тяжелыми, голова болела, сердце билось медленно, с трудом, словно против ее воли. Посреди комнаты она остановилась и взглянула на отца:

– Знаешь, о чем я все время думала после того, как нашла улики в доме Майка? Что во всем этом есть одна хорошая сторона.

– Какая?

– Не нужно будет выходить за него замуж.

Кларк подошел и обнял ее. Он был худощавым, но рослым, и даже теперь его руки были сильными. Мерси чувствовала, как слезы жгут ей глаза, но не плакала. Она услышала свой сдавленный голос, ненавистный ей, потому что он звучал слабо, покорно, бессмысленно.

– Жаль, не могу остановить мысли, которые лезут в голову.

– Они уйдут.

– Отведи меня во двор и застрели.

– Отведу тебя в постель. Пошли, дочка. День у тебя был очень тяжелым.

Мерси заглянула в комнату Тима, убедилась, что он в шапочке и хорошо укрыт одеялом. Он представлял собой самое совершенное живое существо, какое она только видела. Потом пошла в свою комнату, села на кровать, не выключив света, и задумалась. Слышала потрескивание старого дома и шум ветра снаружи. Дважды звонил телефон Кларка, и до Мерси доносился его тихий голос. Близилась полночь.

Мерси сказала себе, что совершила правильный поступок. Странно, почему он кажется таким дурным, если правильный. Постепенно позволила себе признать, что впадение в немилость среди сотрудников управления будет терпимым. С этим выводом она старалась не спешить.

«Не важно, – думала Мерси, – что к сорока годам ты не возглавишь группу расследования убийств, к пятидесяти отдел расследования преступлений против личности, не станешь реальным кандидатом в шерифы к пятидесяти восьми – то мечты другой женщины. Наверное, так будет лучше».

Вероятно, с неуважением, которым окружат ее рядовые сотрудники, появится и немного свободы. Свободы для Тима, для себя, для увлечений, которые она найдет помимо работы. Закралась жалость к себе, и Мерси удивилась, что такая крупная, сильная женщина, как она, природой созданная для службы в полиции, явилась жертвой обстоятельств. А вдруг это просто неудача? За которой последует удача?

«Увлечения, которые я найду помимо работы».

Мерси задумалась над этим и призналась себе, что у нее их нет, кроме Тима. Ни любимых занятий, ни интересов, ни пристрастия к какому-нибудь виду спорта или искусству; у нее нет особого желания путешествовать, изучать иностранные языки или знакомиться с чужой культурой. Фильмы она смотрела для развлечения, телевизор как успокаивающее средство, книги читала исключительно ради фактов, на большие художественные выставки в Лос-Анджелесе ходила только потому, что кто-то покупал билеты.

Мерси покачала головой и грустно улыбнулась. Разве в этом отношении она не такая, как Хесс? Разве его целеустремленность и преданность работе не были главным из того, что нравилось ей в этом человеке? Она поняла, что были. И раньше, когда смотрела на старого воителя Хесса, Мерси смотрела на себя. Она восхищалась этим замечательным одиноким героем, мечтала стать такой же. Отчасти потому и любила его.

Поразмыслив над идеей «работа как образ жизни», Мерси осознала, что пленило ее сердце нечто другое. Работу она могла выполнять одна. Конечно, у нее всегда будет напарник, ведь она – член команды. Но суть работы представляла собой личные усилия, ты – против них. Ты – против всего мира. Ты разрабатывала обширные стратегии, строила грандиозные планы, а также принимала в доли секунды решения, которые зачастую спасали или обрывали жизнь. Эта власть, которую дал тебе мир, вручив пистолет и полицейский значок, выглядела поистине впечатляющей. Была для тебя поистине всем.

Неожиданно Мерси увидела себя со стороны: темноволосая женщина с печальным лицом и недопитым стаканом виски в руке. Одинокая. Она всегда видела себя такой. Не связанной с управлением, мужем, напарником, сыном, отцом, семьей. Только одинокой. А что, собственно, делает тебя такой особенной, исключительной и независимой?

«Ничего, – подумала она. – Совершенно ничего».

Застрелив убийцу Колеско, Мерси почувствовала, что сила воли покинула ее. Вышла, словно выдох. Она никому не говорила об этом. Силы воли у нее не было несколько месяцев, но она тщательно скрывала это. Сила воли возвращалась медленно, постепенно и оказывалась не такой, как раньше. Теперь она была более напряженной. Хрупкой, менее эластичной. Боящейся нового. Знакомой и вместе с тем чужой, как лицо подруги, измененное хирургом, близнец, которого пятьдесят лет не видела.

После той истории с Колеско Мерси поняла, что человек представляет собой не только то, что сам делает, но и что делает из него мир. Этот мир, который видишь теперь вокруг себя. Если существовала более унизительная и пугающая мысль, Мерси она пока не приходила в голову.

Глава 28

Мерси и Пол Саморра стояли в глубине зала заседаний, слушая, как шериф Чак Брайтон оповещает прессу и телевидение о том, что сержант из группы нравов арестован за убийство проститутки. Детективы Уилер и Тиг – один худощавый, другой толстый – сидели за столом позади подиума, стараясь выглядеть скучающими. Помощник шерифа Мелвин Гландис, в тесном мундире, пришел на смену Брайтону, чтобы рассказать о ходе расследования и ответить на вопросы.

– Благодарю вас, – произнес он, выйдя на подиум, хотя никто не предлагал ему ничего, заслуживающего благодарности.

Брайтон стоял рядом с ним. Гландис, легко принимающий приказания, слегка кивнул, его губы были плотно, сурово сжаты.

В лучах осветительных установок лица обоих побелели, Мерси видела на них каждую ямочку и морщинку, блеск пота на лбу Гландиса, когда он закончил краткое описание хода расследования. Один из репортеров спросил, когда и как сержант Майк Макнелли стал подозреваемым в этом деле.

– Я не вправе сейчас обсуждать эту тему, – со вздохом ответил Гландис. – Следующий? Сьюзен?

– Был сержант Макнелли увлечен этой женщиной?

Помощник шерифа покачал головой:

– Сержант Макнелли участвовал в операции группы нравов по обузданию проституции по вызову в округе.

– Значит, знал мисс Уиттакер?

– Да, они работали вместе на определенных условиях.

– Существовали между ними личные отношения?

– Я не вправе обсуждать эту тему. Следующий? Дэн?

– Где сейчас сержант Макнелли?

– В окружной тюрьме.

– Обнаружили вы орудие убийства, и если да, можете ли описать его?

– Мы изъяли принадлежавший сержанту Макнелли автоматический «кольт» сорок пятого калибра. Сейчас это оружие находится в криминалистической лаборатории, подвергается ряду анализов. Следующий? Брайс?

– Вы нашли глушитель?

– У нас есть ордер на поиск подобного устройства.

– В доме Макнелли или где-нибудь в другом месте?

– Я не вправе...

– Как это выглядит с точки зрения особых обстоятельств и смертного приговора?

Мерси съежилась от тона Брайса, так легко говорившего о возможности смертной казни для Майка. Увидела, что Гландис побагровел.

– Что такое? – воскликнул он. – Как выглядит? Брайс, это не цирк, речь идет о жизни человека. И женщины.

– Жизнь женщины оборвана. Итак, особые обстоятельства или нет?

– Это не нам решать. Мы произвели арест на основании улик. Можешь побеседовать на данную тему с окружным прокурором. Следующий? Боумен?

– Мелвин, он действовал в одиночку?

– Мы полагаем, что да.

– Какой был у него мотив?

– Пока не знаем. Рассматриваем несколько версий.

– Есть у вас какой-нибудь свидетель?

– Я не вправе...

Мерси увидела, что Гэри Брайс повернулся и пристально посмотрел на нее поверх очков. В его взгляде сквозил вопрос, почему не она с Саморрой, а Уилер и Тиг сидят за столом. Мерси слегка покачала головой и отвернулась.

Брайс – единственный репортер, знавший о ее личных отношениях с Майком, насколько ей известно. Сплетничают ли репортеры так же, как полицейские? Наверное, нет. Учитывая значительность этого дела, никто из них не поинтересовался, почему расследование начала одна пара детективов, а потом их сменила другая. Мерси понимала, что Гэри Брайс ждет возможности спросить об этом ее с глазу на глаз.

Саморра, угадав ее мысли, словно это было очень легко, прошептал ей на ухо:

– Скажи ему, это не его дело, черт возьми.

– Хорошо, – тихо произнесла Мерси.

– Закончишь разговор с ним, возвращайся сюда. Я кое-что обнаружил.

Мерси кивнула и направилась к двери.

Брайс догнал Мерси в коридоре, и она повела его к выходу. Надела темные очки, поскольку после бури ярко светило солнце. Мерси шла быстро, Брайс держался рядом с ней.

– Я мог бы дать крупные заголовки по этому делу, – промолвил он.

– Гэри, мы арестовали его вчера вечером. Поздно.

– Как понимать – сначала это было твое дело, теперь нет?

– Мы с Майком друзья, ты это знаешь. Здесь просто вопрос здравого смысла и процессуальных норм.

– Конфликт интересов.

– Очевидно.

– Ну и как мне описывать твои отношения с Майком в газете?

– Добрые друзья, если это необходимо. Суть истории не Майк и я. Только Майк.

– Суть истории в том, как ты его уличила. Помоги мне, Мерси.

– Гэри, я не имею права. По мере продвижения расследования смогу сообщить тебе больше.

– Ты мне ничего не сообщала. Давай-ка, сержант, поставь себя на мое место. У меня есть тема. Полицейский арестован за убийство проститутки, сотрудничавшей с ним. Есть детективы – одна из них... друг подозреваемого, – которые уличили его. Как? Какой была у тебя первая догадка? Как ты начала искать убийцу среди полицейских?

Подумав, Мерси ответила:

– Улики на месте преступления привели к тому, что мы заподозрили его. Допросы подтвердили справедливость подозрений. При обыске обнаружилась решающая улика. Вот и все. Хочешь, напишу за тебя?

– Какие улики на месте преступления?

– Гэри, я не могу их назвать. Сейчас мы стараемся составить дело. Нам нужно справедливое судебное разбирательство.

– Он трахал ее, и она хотела его шантажировать, так ведь?

Мерси почувствовала, как лицо вспыхнуло от гнева, и подавила желание схватить репортера за горло и оторвать ему голову.

– По этому поводу не могу ничего сообщить.

– Думаю, уже сообщила.

– Черт возьми, что ты имеешь в виду?

– Я думал, ты таким образом поставляешь мне сведения.

Мерси остановилась и взглянула на него:

– Я только что сказала тебе, что ничего сообщить не могу.

– Так, а это можешь объяснить?

Гэри Брайс полез в карман пиджака и вынул сшитые скобками бумаги. Встал сбоку Мерси, крепко держа их обеими руками, но перед ней, чтобы она их видела. Стал медленно листать бумаги. Там было всего восемь страниц. Каждая представляла собой фотокопию поздравительной открытки или письма – переписки между Майком и Обри Уиттакер. Одни обнаружили в доме Уиттакер, другие у Майка. На одном листе была копия открытки, исчезнувшей из лаборатории неделю назад. Мерси машинально потянулась к ним, но Брайс отдернул их и снова спрятал в карман.

– Не мешай мне зарабатывать на жизнь, – усмехнулся он.

– Как? – спокойно спросила Мерси. – Когда?

– Вчера получил по почте. Тогда я не увидел в них смысла. Теперь вижу.

– У тебя сохранился...

– Да, конверт стандартного размера, без обратного адреса, обычная марка. Почерк детский или искаженный. Письмо пришло ко мне домой. Конверт я захватил с собой на тот случай, если он тебе нужен. Лежит в пластиковой сумке с запором. Т.Т. означает Темная Туча – это Майк. Обри или ОУ говорят сами за себя. Так ведь?

Мерси кивнула, но промолчала. Повернулась и пошла в обход автостоянки, Брайс шагал рядом с ней. Утренний воздух был холодным, и Мерси прятала руки в карманах ветровки.

– Гэри, придержи эти бумаги в течение недели, и я непременно раздобуду тебе что-то лучшее.

– Нет ничего лучшего. Пока я получил от тебя только честь сидеть на пресс-конференции вместе со всеми репортерами округа, наблюдать, как потеет Мелвин Гландис. Спасибо. Вот это помощь так помощь.

Мерси покачала головой, остановилась и повернулась к нему:

– Я могу изъять у тебя эти письма как улику.

– Я уже сделал копии с них. Это копии копий. Изымай.

Мерси пристально поглядела на него, жалея, что у нее нет пожарного шланга, чтобы струей воды выгнать его на улицу.

– Хорошо. У тебя есть эти письма. У тебя есть материал для первой полосы на две недели. А я попрошу тебя не писать его.

– Почему?

– Потому что ты препятствуешь правосудию. Судишь человека в прессе. Это несправедливо, и ты не должен делать этого.

Брайс рассмеялся:

– Это моя работа.

– Я веду речь о более важном, чем твоя работа.

– Ошибаешься. Вот чем я располагаю: Майк Макнелли, хороший полицейский, неженатый, желает помочь проститутке. Она делает то, что все они делают – хочет на этом нажиться. Намекает на шантаж. Теперь можно ввести в материал Мерси Рейборн, женщину-полицейского, верного друга и любовницу Майка. Некоторое время она возглавляет расследование, потом, когда стрелка начинает указывать на ее любовника, Мерси отзывают. Замечательный материал, и знаешь? Это правда. Так что не говори, будто я беспринципный писака, потому что я хочу сказать правду. В этом мире есть люди, именуемые гражданами, которые имеют право знать правду. Дело в том, что я верю в это право. Верю, что без него наша страна не была бы великой. Я пишу этот материал. Помещаю фотографии – твою, Майка и Обри Уиттакер. Мне нужно от тебя всего две вещи.

Мерси промолчала. Брайс отстал на шаг.

– Первое – расскажи мне все с начала до конца своими словами. Я использую их и не перевру. Ты можешь помочь мне отредактировать статью, чтобы защитить Майка, свое дело против него, как пожелаешь. К твоему сведению, я еще никому не предлагал редактировать свои материалы.

– Этого я не сделаю.

– Понимаю. Второе – что ты сейчас испытываешь?

– О Господи, ты унижаешься до такого уровня?

– Поверь, это важно. Что ты сейчас испытываешь?

– Для печати или нет?

– И то и другое.

– Для печати, Гэри, я сожалею, что Майк арестован. Не для печати – это разбило мне сердце.

Он посмотрел на нее как-то странно, словно увидел в ней что-то совершенно новое. Мерси повернулась и двинулась обратно. Брайс нагнал ее и молча пошел рядом.

– Гэри, сделаю тебе последнее предложение. Ты не пишешь этот материал, а я предоставляю тебе нечто лучшее.

– Что может быть лучше?

– Правда.

– А что здесь неправда? Назови хоть что-то.

Мерси закусила губу. На это ответа у нее не было – кроме очевидного.

– Тебя кто-то использует.

– И я этим очень доволен.

– Произойдет что-то скверное.

– Только не говори, что не желаешь мне зла.

– Не скажу. Мне хочется, чтобы ты был сейчас на гильотине. Я опустила бы нож.

– Могу включить это в материал.

– Я старалась, Гэри. Старалась добраться до тебя.

– Послушай, не теряй веры в меня. Ты знаешь мои телефоны.

На ступеньках управления Мерси увидела группу репортеров возле Боба Рула, адвоката Майка. Тот покосился на нее и снова стал общаться с репортерами.

Мерси последовала за Гэри Брайсом к его машине. Почерк на конверте полученного им письма показался ей тем же самым, что на том, в котором находился ключ. Она догадалась, что отпечатки пальцев на нем отсутствуют.

«Один источник, – подумала Мерси, – выводит меня на Бейли и использует прессу, чтобы наказать Майка».

Управление пребывало в подавленном состоянии. Мерси сразу же это заметила: мрачные взгляды, напряженная атмосфера, словно усиливающая звуки, хотя все старались работать бесшумно. Дверь в кабинет Брайтона была закрыта. Гландис говорил по телефону, пятна пота расползались от его подмышек к груди. Возле стола помощника шерифа совещались капитаны, патрульные выпячивали грудь.

Мерси нашла Саморру в зале заседаний, кроме него, там никого не было, он сидел за столом, перед ним дымилась чашка кофе. Мерси закрыла за собой дверь и села напротив него.

– Кто-то информировал Брайса из «Джорнал», – сообщила она. – Думаю, тот же человек, что прислал мне ключ от контейнера с уликами по делу Бейли. У Брайса есть копии писем Майка к Уиттакер. И ее ответных. Он хочет писать о том, что убийство явилось результатом любовного треугольника – Майк, я и она.

– Попроси Брайтона позвонить его издателю.

– Попытаюсь. Но из этого ничего не выйдет. Для «Джорнал» такой материал – счастливая находка.

– А сама надавить не можешь? Что у тебя есть на Брайса?

– Ничего. – Мерси вздохнула и очень тихо произнесла: – Слушай, Пол. Нас отстранили от дела Уиттакер, так ведь?

– Да.

– Но у нас есть кой-какие ниточки, правда?

Саморра едва заметно улыбнулся:

– Именно, кой-какие ниточки.

– И мы можем их связать, помочь таким образом Уилеру и Тигу, верно? Это ведь наша обязанность?

– Конечно.

– Отлично. Ну, какие у тебя результаты?

– На полу в кухне Обри Уиттакер оказалась куртка, или толстая рубашка. Они не могут сказать, мужская или женская. Но она темно-серая, в ней есть фиолетовые и зеленые нити. Во время борьбы эта одежда зацепилась за угол выдвижного ящика. Я снял с него восемь нитей. Еще две нашел на полу.

– Они – это кто?

– Друзья из управления полиции в Сан-Диего. Я отвез туда нити во вторник, вчера вечером позвонил. Все задокументировал. Так что цепочка улик прочная.

Мерси удивилась, как Саморра выкроил три часа для поездки в Сан-Диего и обратно, хотя не находил времени ни для чего остального. Но эту мысль она отогнала как подозрительную и подлую.

– Потом я еще раз просмотрел список вещей Уиттакер – в ее гардеробе ничего похожего не было. Просмотрел список вещей, которые ты взяла из химчистки, – там тоже. А у Майка есть такая куртка или рубашка – серые, с фиолетовыми и зелеными нитями?

Мерси достала синюю записную книжку и сделала запись о находках напарника.

– Насколько мне известно, у Майка нет ничего похожего.

– Я отвез туда и человеческие волосы – два образца с кухонного пола. Они темные и вьющиеся. Один длиной в дюйм, другой в полтора. Уиттакер была блондинкой. Майк тоже блондин. Думаю, тот человек потерял их в кухне во время борьбы, оставил отпечатки пальцев на полозьях выдвижного ящика и на полу, порвал куртку или рубашку.

– У Моладана темные волосы.

– Нет. В ДКШ есть его отпечатки пальцев, они не совпадают.

– Ланс Спартас?

– Я заставил его добровольно дать полный комплект отпечатков, правой и левой рук. Нет.

– Дель Виджо?

– Его алиби подтверждает одна из девиц Моладана, Син-ди. Это не он. Итак, мы знаем, что этот человек был тем вечером в доме Уиттакер. Он не сидел в тюрьме, потому что его отпечатков нет ни в ДКШ, ни в АСОПОП.

– А может, там была женщина? – предположила Мерси. – Они носят спортивные куртки. Оставляют отпечатки пальцев.

Саморра посмотрел на нее:

– Койнер?

– Вчера поздно вечером она приезжала в тюрьму к Майку. Привозила ему еду. Пол, я сейчас насмешничаю. Это некрасиво.

– Мы знаем, Койнер неравнодушна к нему. Но неизвестно, в какой мере. И что она получает в ответ. Или не получает. Однако если исходить из такого предположения, они вряд ли боролись на полу. Например, они занимались любовью в десяти футах от мертвого тела. Если привлечь сюда Койнер, возникают особые обстоятельства. Засада и заговор. Это означает смертный приговор.

Мерси поднялась и обошла зал. Внутри она ощущала какие-то тайные, сильные токи.

– Они... это не согнуло бы полозья выдвижного ящика.

Саморра промолчал, давая понять, что, может, согнуло бы.

– Пол, почему она отдала гильзу?

– Потому что кто-нибудь нашел бы ее. Таким образом, Койнер сняла с себя подозрения.

– И обратила их на Майка.

– Страховка на тот случай, если вы с Майком пройдете через все это незапятнанными.

– Ты не включал женщин в запросы в ДКШ?

– Нет. Но могу это сделать, никаких проблем.

– Тогда сделай. Но мне, Пол, это все-таки представляется бессмысленным. Отпечатки пальцев окажутся не принадлежащими Линде Койнер. И волосы у нее светло-каштановые.

Саморра пожал плечами:

– Майк был в том доме не один. С кем-то. Они делали что-то в кухне. Готов поклясться своей жизнью.

Мерси понесла конверт, полученный от Гэри Брайса, в десять часов утра. У входа ее остановил полицейский, которого она впервые видела, и спросил причину появления. Мерси ждала десять минут, пока Джиллиам не вышел и не провел ее. Он закрыл за ними дверь кабинета, и они сели.

– Извини, – сказал Джиллиам. – У нас строгая изоляция, пока мы изучаем улики из дома Майка.

– Что там нашли при обыске?

– Самодельный глушитель, пару сапог «чакка», его «кольт» и семь патронов. И кое-какую корреспонденцию – письма и открытки.

– Мне нужно на них взглянуть.

Джиллиам нахмурился:

– Мерси, ты не занимаешься этим делом. Зачем тебе сейчас письма?

Она сообщила, что вчера Гэри Брайс получил по почте, и положила пластиковый пакет с конвертом на стол.

– Если оригиналы у тебя среди улик, то их не просто взяли из дома Майка и скопировали, чтобы отправить копии Брайсу. Их взяли оттуда, скопировали и вернули обратно, чтобы мы их нашли. Уилеру и Тигу нужно будет об этом знать.

Джиллиам с недоверием посмотрел на нее.

– Джеймс, Гэри Брайс хочет писать о полицейском из группы нравов, детективе из отдела расследования убийств и проститутке. Я хотела бы знать, кто это подстроил.

– Оригиналы сейчас в камере для окуривания.

Джиллиам взял пластиковый пакет. «Как-то раздраженно, – подумала Мерси. – Эта напряженность делает всех нас дураками».

Через десять минут Мерси узнала все необходимое: четыре открытки и одно письмо забрали из дома Майка, сделали с них фотокопии, отправили Брайсу, а оригиналы вернули обратно. Ни на одном из них не было отпечатков пальцев. Пока.

– Придется подождать, – сказал Джиллиам. – Минимум шесть часов. Сейчас я займусь конвертом Брайса.

Линда Койнер, сидевшая у микроскопа, покосилась на Мерси. Эван О'Брайен в белом халате склонился над маленьким свертком, в котором Мерси узнала собственные трусики. Он посмотрел на нее, потом на сверток, затем снова на нее. Безо всякого выражения. Пожал плечами.

Один из молодых лаборантов прошел мимо Мерси, держа в руках поднос с наполненными кровью пробирками. Взглянул на нее со сдержанной тревогой, словно на прокаженную.

– Давай продолжать нашу работу, – промолвил Джиллиам, взяв Мерси за руку.

– Могу я узнать результаты по конверту, в котором отправляли плату в хранилище? Который я принесла вместе с пистолетом? Я имею в виду дело Бейли, а не Уиттакер.

– Результат отрицательный, – ответил Джиллиам. – Никаких отпечатков. Думаю, тебе следует быстрее ехать в дом Обри Уиттакер. На помощь Уилеру и Тигу, разумеется.

Он проводил ее к двери.

– Передай Саморре, оборудование у нас лучше, чем в управлении полиции Сан-Диего. Что мы здесь на его стороне. И хотели бы знать, на чьей стороне он.

– Хорошо.

Мерси вошла в холодный, светлый дом. В окна был виден океан, бурый от сбрасываемых отходов. Она опустила голову к черному контуру на ковре. Последнему силуэту Обри Уиттакер.

Все выглядело прежним. Обойдя контур, Мерси двинулась в спальню. В шкафу она нашла пачку открыток и писем, узнала две, копии которых были отправлены Гэри Брайсу – похищенные из опечатанного дома, скопированные и возвращенные.

Мерси постояла на передней веранде, представляя произошедшее, казалось, уже в тысячный раз. Подумала, гордился ли бы ею Хесс. Потом оставила мысль о Хессе, закрыла глаза и попыталась вообразить то, что случилось в тот вечер, чуть больше недели назад, во вторник, одиннадцатого декабря.

Она представила поднимающегося по ступеням Майка. Он в брюках, спортивной куртке и черном свитере, облегающем рельефные мышцы и контрастирующем с белокурыми волосами. Пистолет он держит слева под мышкой, так как из-за глушителя оружие нельзя всунуть в кобуру. Майк стоит перед дверью, проводит правой рукой по волосам и негромко стучит. Над крыльцом горит желтая лампочка. Обри подходит к двери, смотрит в глазок. Видит, что это Майк, думает, он что-то забыл. Открывает дверь. И улыбается – полуприветливо-полувопросительно. Майк лезет под куртку, достает пистолет, делает выстрел и вталкивает Обри обратно в комнату, когда она падает уже мертвой. Майк огибает ее тело, берет его под мышки и втаскивает вглубь помещения на несколько футов – чтобы можно было закрыть дверь. Его лицо искажено от страха...

Мерси открыла глаза и с удивлением увидела, что по ступеням поднимаются Уилер и Тиг, следом за ними Чак Брайтон в темных летних очках.

– Шериф округа Ориндж, – произнес Уилер.

– Докажи, – ответила Мерси.

Уилер с озорной улыбкой показал ей значок и прошел мимо нее в дом. Тиг поздоровался и сказал, что хочет попозже поговорить с ней.

– Когда угодно.

Брайтон остановился и поглядел на Мерси. Она заметила в его темных очках отражение неба и облаков.

– Я решил сам взглянуть на место преступления.

– Кто-то побывал здесь, рылся в уликах. Насколько я понимаю, это уже второй раз за неделю.

Брайтон снял очки. Выглядел он столетним старцем.

– Джиллиам показал мне письма, копии которых получил Гэри Брайс.

– Они были взяты отсюда – из шкафа в спальне, правого верхнего ящика. Тот, кто брал письма, принес их обратно, чтобы они попали к нам в руки.

– Рейборн, что происходит, черт возьми?

– Надеюсь, Уилер и Тиг выяснят. У меня есть кое-какие соображения, но нелепые.

– Мерси, больше не вмешивайся сюда. Когда Боб Рул узнает о тебе и Майке...

– Понимаю.

– Поэтому держись в стороне. Нам нужно составить дело.

– Слушаюсь, сэр.

Брайтон кивнул:

– В управлении царит неразбериха. Не появляйся там, если можешь. Насколько мне известно, никто не спрашивает о тебе и Майке. Пока.

– Будут спрашивать, когда Брайс опубликует статью.

– Вы с Саморрой возьмите убийство бегуна трусцой и изрубленного мальчишку. Работы вам хватит.

Мерси сжалась при словах «изрубленного мальчишку». Ей захотелось сказать кое-что по этому поводу, но она промолчала.

– Мне нужны хронокарты полицейских для дела Бейли, – произнесла она.

– Хронокарты тридцатилетней давности? Мы писали их от руки. Не знаю, сохранились ли они.

– Да. Они в архиве, но вы должны дать распоряжение.

Брайтон снова надел очки, посмотрел в сторону Прибрежного шоссе, потом опять на Мерси:

– Ты до сих пор думаешь, что мы были дурными людьми. Даже тогда.

– Нас я исключаю.

– Довод слабый. Но от тебя я его приму. Обратись к Мелвину. Он распорядится.

Мерси достала из-за пояса сотовый телефон, набрала номер и подала Брайтону:

– Это архив. Не возражаете? Они не станут искать их для Гландиса или меня.

Брайтон вздохнул и взял телефон.

Глава 29

У входа в управление Мерси, увидев тележурналистов и передвижные спутниковые передающие телестанции, опустила голову и ускорила шаг. Уже почти миновала их, когда они узнали ее. Мерси отстраняла от себя микрофоны и на все вопросы отвечала тремя словами: «Ответа не будет». Избавилась от репортеров она в вестибюле, где полицейский пропустил ее через служебную дверь.

В полуденное время в комнате детективов почти никого не было: одни уехали по делам, другие обедали. Ей пришло в голову, что когда твой коллега арестован за убийство, лучше никому не попадаться на глаза. И всем очень хотелось поговорить. «Канкун», наверное, сейчас гудит ульем от сплетен, подумала она.

На столе Мерси стояла коробка с хронокартами. От нее пахло старой бумагой, уголки были смяты. Мерси расписалась на лежавшем сверху бланке и убрала его в исходящие документы.

Она отнесла коробку в пустой зал заседаний, потом вернулась за папкой с делом Бейли и чашкой кофе. В коридоре она встретилась с одним лейтенантом. Он вскинул брови, пожал плечами, но ничего не сказал.

Встав у стола, Мерси достала хронокарты. Они были сложены по неделям. Списки нарядов собраны по месяцам, сшиты скобками и уложены в папки. Слева от хронокарт Мерси положила записную книжку Бейли, раскрытую на странице с датой ее смерти, четвертым августа шестьдесят девятого года.

4 СВ / 6 КМ / 7 ДЛ / 8:30 ФД / 11 ЕР

«Мне бы найти одно, – подумала она. – Всего одно: кому принадлежат инициалы ЕР. Если это полицейский, он должен быть здесь». На просмотр хронокарт у нее ушло двадцать минут. Никакого ЕР не оказалось.

Код? Очевидно.

Мерси решила поменять местами буквы и снова просмотрела карты. РЕ не оказалось. Она попыталась использовать буквы, стоящие в алфавите перед Е и Р, подумав, что Бейли могла просто прибавлять одну букву.

ДП не оказалось.

Попыталась использовать буквы после Е и Р, решив, что Бейли могла отбрасывать одну букву.

ЖС.

Опять к хронокартам. Ага, есть. Вечером четвертого августа работал некий Жорж Петэн. Проверила списки нарядов и нашла Петэна, который был в тот вечер на патрулировании. Любопытно. Мерси полагала, что убийца проститутки не работал в тот вечер, когда совершил убийство, но почему? На патрулировании у него имелась такая возможность. Он мог встретиться с ней в одиннадцать часов, как указано в записной книжке. Работал он без напарника, как все в то время.

Об этом человеке Мерси никогда не слышала.

Она попыталась применить этот код к тем дням, когда Бейли встречалась с известными ей людьми – Ралфом Миксом и Биллом Оуэном.

Ни РМ. Ни БО. Не тот код.

Раздосадованная, Мерси встала, трижды обошла вокруг стола и опять села. Кофе был обжигающим и отвратительным, но она выпила его.

Мерси опустила взгляд на записи, стараясь представить простой способ зашифровать инициалы. Такой, чтобы накурившаяся марихуаны проститутка могла помнить и использовать, не особенно задумываясь. Обратила внимание, что второй инициал О повторяется в день встречи с Оуэном и в день убийства, но первые инициалы были разными.

Она снова трижды обошла вокруг стола, двигаясь в обратную сторону со смутной догадкой, что заблудившиеся всегда повторяют свой путь. Снова села, так и не придя ни к чему. Догадка действительно смутная, подумала она. Запустила большие пальцы в карманы брюк, ссутулилась и вновь уставилась на головоломный код.

Мерси стала размышлять, что, очевидно, это не код, может, Микс и Оуэн не были в списках и ЕР никакого отношения к шерифскому управлению не имеет. Но по-прежнему пыталась переставлять инициалы, прибавлять и отбрасывать буквы. Таким образом она не получала ни РМ, ни БО и была уже почти вне себя, когда испробовала последнюю комбинацию.

«Вот же незадача», – подумала Мерси. Сделала глубокий вдох и вполголоса выпалила банальную фразу о невезении. Она попыталась отбрасывать одну букву от первого инициала и две от последнего. Одна от первого, две от второго – легко запомнить.

То, что получилось, ей понравилось. Мерси проверила результат, потом перепроверила.

Под таким кодом ВР превратились в БО – Билл Оуэн, он был у Бейли в три часа пополудни двадцать пятого июля. Это подтверждала сама Бейли в сделанной ею магнитофонной записи.

Буквы СО превратились в РМ – Ралф Микс, он был у Бейли в пять часов пополудни девятого июля. Опять-таки это подтверждалось самой Бейли на той же пленке.

Буквы ЕР превратились в ДО. И в шерифском управлении служил человек с такими инициалами.

Голова Мерси прояснялась, сердце часто колотилось. Она раскрыла папку с делом Бейли и нашла заключение коронера. Бейли скончалась между девятью часами вечера и часом ночи. Затем Мерси отыскала хронокарту за четвертое августа шестьдесят девятого года. В тот день работало девяносто три полицейских: сорок один в дневную смену, двадцать девять в вечернюю, двадцать три в ночную.

Вот и он.

Джим О'Брайен трудился в вечернюю смену. Приход его зарегистрирован в семнадцать десять, уход – в час шестнадцать ночи.

Просмотрев смены назад до июня и вперед до сентября, Мерси обнаружила, что он еженедельно работал в дневные смены – за исключением той недели, когда Бейли была убита.

У Мерси на это ушло два часа, но она сумела проследить странный порядок смен двух других полицейских, работавших в тот вечер, когда Бейли погибла. На той неделе в вечернюю смену вышли Рейборн и Макнелли. Весь остальной год они работали днем. Неделя вечерних смен – и вот такая развязка. Когда дверь открылась, Мерси вздрогнула. Повернулась с надеждой, что это осталось незамеченным. В проеме стоял О'Брайен.

– Мы разобрались с большинством вещей Макнелли. О результатах сообщить тебе не могу, поэтому лишь улыбнусь.

И улыбнулся. Потом улыбка исчезла.

– Что с тобой?

– Ничего.

– Держу пари, пресс-конференция была очень забавной.

– Нет.

– Ладно. Оставлю тебя в одиночестве. Но Линда, Джиллиам и я собираемся после работы в баре у Сола. Ты приглашена. Джиллиам велел передать тебе это.

Мерси заколебалась. Мысли ее кружили, парили, но не желали садиться.

Подождав, О'Брайен добавил:

– Я отвезу тебя в своей машине.

– Нет. Но я хочу поговорить с тобой.

– Ну так поехали, выпьем. Мы всего-навсего криминалисты, не прокаженные.

– Я должна выполнить поручение. Хочешь со мной?

О'Брайен посмотрел на Мерси:

– Конечно. Какое поручение?

– Мне нужно покормить собак Майка.

На лице О'Брайена появилось выражение, какого она еще не видела: такого всезнайку, как Эван, нелегко было привести в замешательство.

– Я все объясню по пути.

Мерси гнала машину по каньону Модеска, шины взвизгивали на поворотах. Вечер был холодным, она наглухо застегнула ветровку и надела кожаные перчатки. О'Брайен держал руки глубоко в карманах коричневой куртки. Качался, когда Мерси делала повороты, и она поняла, что он мал по сравнению с другими мужчинами, которые ездили с ней в машине. Хессом. Майком. Брайтоном. Кларком.

– Итак, сержант, о чем ты хотела поговорить?

– Кажется, твой отец был с Патти Бейли в тот вечер, когда ее убили.

О'Брайен взглянул на нее:

– Как это «был»? И откуда ты знаешь?

– Как клиент. Это указано в ее записной книжке. В одиннадцать часов вечера. Смерть наступила в промежутке между девятью и часом.

– Свидание и убийство далеко не одно и то же.

– Я не говорила, что он убил ее.

– Но подразумевала.

Мерси круто повернула вправо на полной скорости, и О'Брайен оперся рукой о приборную доску.

– Бейли сделала магнитофонную запись, – сказала Мерси. – Записала как клиента члена наблюдательного совета округа, записала Билла Оуэна – тогдашнего шерифа. И собиралась шантажировать их.

– Только не говори, что там записан мой отец.

– У нее был включен магнитофон в тот вечер, когда она была убита. Там долгий разговор с человеком, который убил ее.

О'Брайен снова взглянул на Мерси, потом стал смотреть на дорогу. Перед поворотом к дому Майка она замедлила ход.

– Что ж, Мерси, отлично. У тебя есть звукозапись убийства, у меня покойный отец, которого ты в нем подозреваешь. И что мне делать? Поднять его из могилы для сравнения голосов?

– У тебя есть его голос на пленке или на видео?

– Есть, конечно. Он мой отец. Но голос на моей пленке не совпадет с голосом на твоей. Могу это гарантировать.

– Почему?

Мерси свернула на подъездную аллею Майка.

– Потому что он был хорошим человеком.

Мерси достала ключи и произнесла:

– Эван, я буду признательна за копию этой видеопленки.

Он вздохнул, покачал головой и посмотрел на дом. Собаки залаяли, а Мерси снова послышалось в их голосах что-то скорбное.

– Похоже, жалкий домишко, – промолвил О'Брайен, выглядывая из окна.

– Он не так уж плох.

Она до сих пор считала себя обязанной защищать Майка и удивлялась этому.

Мерси вошла и включила свет в гостиной. Теперь в доме стало еще холоднее. Развести в камине огонь было некому.

– Не знал, что он помешан на ружьях, – усмехнулся О'Брайен, указывая на ружейный шкаф возле кухни.

– Эван, это просто ружья. Они не делают его помешанным.

Мерси двинулась в кухню. При взгляде на полку с вымытыми тарелками у нее возникло ощущение, будто вернулись прежние дни с Майком. Она стояла в этой кухне, оценивала, насколько испорчен ужин, и они разговаривали. Она мыла, а Майк вытирал кастрюли, ставил тарелки на полку. Тим лежал в переносной колыбельке или на одеяле, пока не научился ползать. «Время после ужина бывало хорошим, – подумала она, – когда мы убирались, смеялись, иногда выпивали». При воспоминании о тех вечерах у нее сжалось сердце.

– Накормлю собак, и поедем отсюда, – сказала она.

– Мерси, запись проститутки, будто она находилась в такой-то вечер с таким-то человеком, еще не означает, что это правда. А если не пришел он? Или она? Те, кого убивают, не всегда появляются на месте вовремя.

– Вот почему надеюсь получить эту видеопленку.

– А дальше? Когда убедишься, что голоса не совпадают, что будешь делать?

Несколько секунд тишины, нарушаемой только позвякиванием цепей больших собак.

– Не знаю.

– Тебе не приходило в голову, что, вероятно, он хотел видеть Бейли по другой причине? То, что он указан в ее записной книжке, еще не значит, что он клиент. Как, например, Майк не клиент Обри Уиттакер.

– Возможно. Человек, разговор которого с Патти записан на пленку, был клиентом. Никаких сомнений нет.

Мерси вытащила мешок с собачьим кормом из кладовой, подошла с ним к кухонному порогу и попросила О'Брайена подержать дверь. Включила наружный свет и шагнула в холодную ночь. Но, взглянув на собак, вспомнила, что не взяла ключ.

– Черт, забыла ключ от псарни.

По ее спине пробежал озноб, потому что именно эти слова Мерси сказала однажды вечером Майку, когда кормила собак вместе с ним. Именно эти слова. Стояла она там, где теперь, говорила тем же тоном, Майк находился на том месте, где теперь О'Брайен.

Быть в доме Майка, когда он в тюрьме, просить другого мужчину принести ключ показалось Мерси худшим предательством, чем все, что она делала до сих пор. Собаки для Майка были священными. Это все равно что переписывать историю – стирать имя Майка, вписывать кого-то другого.

Черт, забыла ключ от псарни. Через минуту Майк появился с ключом. Через минуту О'Брайен появился с ключом.

– Все в порядке? – спросил он, отдавая ключ.

– Да. Я люблю это делать.

Мерси выпустила собак из вольер, собрала их миски, позволила им идти за собой к столу для кормежки, там отмерила им по дополнительной порции. Долли, Полли и Молли отталкивали друг друга, натыкались на Мерси, и у нее едва не подгибались колени.

Мерси, смеясь, пыталась их оттолкнуть, понимая, что недостаточно сильна, ей не сдвинуть коленом с места весящих по сто фунтов собак, но это напоминало ей о временах, когда она смотрела на их скорбные морды с висящими ушами и печальными глазами, видела эту вспышку игривости, и она вызвала у нее смех. Поскольку сейчас он казался совершенно неуместным, причины его представлялись давно прошедшими и больше не существующими, ей надрывало сердце делать все это снова без Майка, зная, что он сидит в тюрьме за убийство и вряд ли будет делать это когда-либо снова.

Долли, Молли и Полли не знали об этом.

Мерси ощутила что-то горячее на щеке, мысленно прокляла свою слабость и повернулась спиной к О'Брайену, внезапно пожалев, что привезла его в дом Майка.

– Ты часто это делала? – сказал О'Брайен.

– Да.

– Любила его?

– Пыталась.

– А эти собаки любят тебя?

– Да, любят.

– Иногда события становятся лучше, когда вспоминаешь их. Ты делаешь их лучше, чем они были.

– Я сейчас этим и занимаюсь.

О'Брайен промолчал, и Мерси наконец наполнила миски. Понесла их по одной в вольеры, пользуясь командами «сидеть» и «место», которые «девочки» выполняли охотно, когда дело касалось еды. Она закрыла их, махнула рукой О'Брайену, чтобы он шел впереди нее, и поставила мешок с кормом обратно в кладовую.

О'Брайен посмотрел на нее:

– Черт возьми, леди! Я хотел выпить с женщиной, которая мне приятна, а она вдруг обвиняет моего отца в убийстве и заставляет кормить собак своего любовника.

– Ты настоящий друг. Спасибо.

– Не будь со мной искренней. Я не знаю, как это воспринимать.

– И все равно благодарю.

– Но получить видеопленку с моим отцом все-таки хочешь?

Мерси кивнула. О'Брайен криво улыбнулся и покачал головой:

– Знаешь, что я думаю? Что меня поимели. Но если имеешь ты, это не так уж плохо.

По пути из каньона О'Брайен молчал. Мерси поглядывала на него, он все время смотрел в ветровое стекло. Наконец он спокойно заговорил:

– Тебе пока не положено этого знать, но сапоги «чакка» соответствуют следам в кухне Уиттакер. На них ее кровь. Следы на гильзе из цветочной вазы соответствуют тем, которые выбросил пистолет, принесенный Уилером и Тигом. А в женское белье был завернут самодельный глушитель, прекрасно подходящий к этому «кольту». Все сходится. Джиллиам хотел это отметить сегодня вечером. Он всегда недолюбливал Макнелли и симпатизировал тебе. Думаю, у него на душе кошки скребут из-за того, что он выставил тебя из лаборатории.

Когда Мерси, попрощавшись с О'Брайеном, вернулась в управление, в комнате детективов находился только Саморра. Было уже почти восемь часов. Саморра был, как всегда, чисто выбрит, в темном костюме. Он сидел выпрямясь в своем кресле, положив руки на подлокотники и глядя прямо перед собой. Мерси видела, что его обуревают эмоции, но не могла понять, какие: печаль, ненависть, восторг, радость?

Саморра произнес «привет», еле шевеля губами.

– Джанин? – спросила Мерси.

Саморра промолчал. Она повернулась к столу, заглянула в корзину для исходящих бумаг, дабы убедиться, что архивный бланк забрали, стала нажимать кнопку прослушивания на автоответчике, потом убрала с нее палец и снова повернулась к Саморре:

– Пол, что случилось?

Он словно вышел из задумчивости. Посмотрел на Мерси так, будто только обнаружил, что она здесь.

– Извини, – произнес он. – Да, Джанин. Имплантаты инфицировались. Их сейчас вынимают. Из-за опухоли это опасно.

– Поезжай туда. Будь рядом, когда она очнется.

– Когда ее увозили, она была в коме. Врачи не знают, выйдет она из нее или нет.

– Поезжай немедленно.

Темные глаза Пола смотрели тоскливо, измученно и как-то безнадежно.

– Сейчас. Я пришел сюда только затем, чтобы увидеть тебя. Сказать, что завтра меня не будет.

– Пол, ты мог бы позвонить.

– Извини. Я хочу, чтобы ты это знала. Знала, что у тебя есть напарник.

– У меня есть напарник, который не должен сейчас здесь находиться.

– Послушай, в Сан-Диего еще не закончили работу с отпечатками из кухни Уиттакер. Мой человек там говорит, что если понадобится, будет трудиться всю ночь. Я не дал им никаких ограничительных параметров – они проверяют мужские и женские отпечатки, людей всех рас и возрастов, служащих в правоприменяющих органах, бывших заключенных. Так что...

– На это уйдет много времени, Пол. Пусть уходит.

Саморра вздохнул и закрыл глаза.

– Знаешь, что она сказала мне перед тем, как впасть в кому? «Пол, я хочу, чтобы это кончилось. Совсем».

Майк сидел на койке, перед ним стоял поднос с нетронутой едой. Он посмотрел на Мерси и отвел взгляд. Майк был небритым, с немытыми волосами, в тесном оранжевом тюремном комбинезоне, и его большие, мускулистые руки торчали из рукавов.

– Как девочки?

– Превосходно. Они понимают, что тебя нет.

– Я ожидал этого. С завтрашнего дня их начнет кормить папа. Ты свое дело сделала.

– Ну и хорошо.

Майк снова поглядел на Мерси и встал.

– Завтра мне предъявляют обвинение. Боб Рул считает, что Бренкус затребует залог в два миллиона долларов. Пожалуй, придется некоторое время побыть здесь.

– Что тебе требуется?

Покачивая головой, Майк шагнул к Мерси, остановился в ярде от нее и сложил руки на груди.

– Десять процентов от двух миллионов – это двести тысяч. Мне требуется отец для Дэнни, человек для ухода за собаками и тот, кто топил бы в доме. Что тебе больше нравится?

– Я тебе не враг.

– В таком случае стой и смотри мне в лицо, чтобы я смотрел на тебя.

Мерси повиновалась. Майк глядел на нее в упор не меньше минуты.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Я удовлетворен.

Мерси промолчала.

– Я не мог решить, ты была всему виной или нет, – продолжил Майк. – И теперь знаю. У меня состоялся любопытный разговор с миссис Хит. Я выяснил, что ты была в моем доме в понедельник. Боб Рул провел сегодня с ней два часа.

Мерси почувствовала, как кровь бросилась в лицо.

– Я приезжала за своей курткой!

– Ты не оставляла ее.

– Я сообразила это, когда не нашла куртку.

Мерси, неопытная врунья, даже удивилась, как убедительно прозвучали ее слова.

Майк усмехнулся, вернулся к койке и сел на тонкий матрац.

– Это похоже на обыск без ордера. У тебя не было разрешения на вход. Не было законного права. Я ожидал полной неприкосновенности своего жилища, это совершенно законно. Обыск без ордера аннулирует результаты того обыска, что проводили вчера. Все, что детективы обнаружили, может быть не принято судом.

– Я не обыскивала. Майк, что они нашли, то нашли они. Я проводила там с тобой время. Я искала свою куртку.

– Почему они отыскали все так быстро? Я даже не знал, где это лежит, как же они выяснили? Откуда Уилер с толстяком знали, где смотреть?

Мерси промолчала.

– Нет, – промолвил Майк. – Не думаю, что виной всему ты. Очевидно, меня подставили, а тебя использовали для этой цели.

– Кто?

Майк покачал головой и глубоко вздохнул.

– Ты первоклассный детектив. Вот и скажи мне.

Глава 30

Дома Мерси заглянула к спящему сыну, поправила шапочку, подоткнула со всех сторон одеяло и постояла с минуту, всматриваясь в его личико. Прочла молитву о благополучии Тима, хотя считала, что Бог не всегда прислушивается к молитвам, но попробовать стоило. Кларк принимал душ.

«Я не обыскивала».

Ложь человеку, которого она любила и уважала. Но что хуже: искать улики так, как она, или поспешно умыть руки, передав расследование Уилеру и Тигу? Разве не было ее долгом перед Майком провести этот обыск?

«Законный процесс – вот мой долг перед ним, как и перед любым человеком, – подумала Мерси. – Майк признался в убийстве. Язвительное, гневное, неискреннее признание, но он его сделал, когда против него не было улик. Против него не было ничего, кроме найденной мертвой женщины, в которую он влюблялся, и преданной любовницы, задающей ему вопросы. Потому что Майк знал: я ни за что не поверю».

Мерси достала дела Уиттакер и Бейли, положила их на кровать. Включила монитор Тима на полную мощность, чтобы слышать его дыхание. Прислушалась к тому, как отец в ванной комнате закрывает воду в душе, скрипу вентиля и урчанию старых труб.

Она сидела на полу, скрестив ноги, опустив голову на руки, и размышляла об уликах в доме Майка, его предательстве, ее предательстве. Вспомнила фразу Майка, что его подставили, использовав ее. Представила неожиданную борьбу в кухне Уиттакер, вторжение в ее дом; недоверие в криминалистической лаборатории, утерянные или куда-то задевавшиеся улики. Письма, отправленные Гэри Брайсу, статью, которую он напишет.

А потом дело Бейли: Джим О'Брайен встречается с Патти в тот вечер, когда она погибла, через несколько месяцев уходит из управления, уезжает и в конце концов совершает самоубийство. Записка и ключ к контейнеру, где хранится улика, порочащая Билла Оуэна, Ралфа Микса и Джима О'Брайена. Эван, коллега, защищающий отца, возможно, толком и не знавший его. И странный способ, которым эти дела соединились через нее с человеком, тайком пославшим ключи и копии любовных писем.

В комнате Кларка зазвонил телефон. Мерси прислушалась к негромко доносившемуся голосу отца. Дыхание Тима, слышное через усилитель, было ровным, медленным.

Не все сразу, подумала Мерси, шаг за шагом. А если Майка подставили? Тогда, значит, кто-то другой явился в дом Уиттакер после ухода Майка, убил ее, стал подбрасывать улики – гильзу, кровавые следы, оставленные сапогами «чакка». Другие улики Майк оставил сам, как гость за ужином и поклонник Обри. А затем – или, возможно, ранее – этот человек должен был подбросить глушитель в мастерскую. Где он взял гильзу, выброшенную из «кольта» Майка? Как забрал сапоги, чтобы измазать их кровью?

Кто-то знающий его дом.

Кто-то поехавший за ним на стрельбище и подобравший гильзу после его выстрела?

Мерси подумала о Линде Койнер. Бывала она в доме Майка? Сколько раз? Конечно, эксперту легко подставить подозреваемого, но зачем? Койнер ему симпатизирует, оказывает маленькие любезности в тюрьме. Наверное, покрывает его – но не подставляет. Мерси даже могла поверить, что Линда Койнер питает тайную страсть к Майку. Допустить, что они видятся тайком от нее. Но разве тихая, выдержанная Койнер способна на убийство Обри Уиттакер?

Мерси встала, подошла к окну, выглянула на подъездную аллею, залитую ярким ночным освещением.

У Эвана О'Брайена было почти столько же возможностей, как у Линды, но с какой стати ему подставлять Майка?

Джиллиам? Какая у него причина губить Майка и подстрекать ее делать грязную работу? Помимо его давней влюбленности в нее, Мерси иных не видела. Стал бы он из-за этого убивать, подставлять? Нет.

Потом вот еще что: Обри Уиттакер не открыла бы дверь кому попало. На крыльце спрятаться негде. Убийца стоял там, его было видно в глазок.

Нет, бессмысленно. Койнер и О'Брайен – эксперты. Они были с Мерси на месте преступления вскоре после того, как Обри убили. Оба находились дома, когда им позвонили, и приехали быстро. Джиллиам – достойный, уважаемый, сдержанный человек.

Бессмысленно.

Тот, кто подставил Майка, должен был знать, что он собирается ужинать в доме Обри. Должен был знать, что они переписываются и где искать письма. Должен был знать, когда они дома, когда нет, что планируют, чем занимаются. Как он мог знать все это? Он должен был очень хорошо знать их обоих. Следить за ними. Выжидать. Читать их письма, подслушивать телефонные разговоры...

Мерси услышала, как Тим захныкал и пробормотал что-то во сне. До чего же чувствителен детский монитор!

Если у Обри и Майка был монитор, можно выяснить все необходимое для того, чтобы сфабриковать дело.

Если у Обри и Майка был монитор...

Мерси нашла присланную телефонной компанией распечатку звонков в дом и из дома Обри за последний месяц. Добавила туда звонки Майку домой и на работу, звонки оттуда. Всего тридцать два звонка. Разговоры в общей сложности заняли триста тридцать минут.

За это время услышать можно многое, подумала Мерси, и узнать их планы.

Ей пришло в голову, что группа нравов могла установить подслушивающее устройство, но ничего этого она не обнаружила в их досье, которое скопировала. И позвонила Кати Хьюлет, та подтвердила: Майк сам забрал требование об установке подслушивающего устройства вскоре после того, как Уиттакер дала согласие на сотрудничество. Значит, телефон Обри чист – или должен быть чистым.

Тим вздохнул. «Насколько громче слышно по монитору», – подумала Мерси.

Она покачала головой, пошла к шкафу, и внезапно ее охватил страх – перед темнотой и машинами, перед одиночеством и неожиданностями, страх ошибаться относительно всего, как ошиблась относительно Колеско. И это стоило Хессу жизни.

Мерси оделась. Отнесла монитор в комнату отца и разбудила его.

– Я уеду часа на два. Тим спит. Монитор я поставлю здесь.

– Куда это...

– Потом. Я вернусь.

Она поставила монитор возле кровати, он был по-прежнему включен на полную громкость.

Перед тем как открыть дверцу машины, Мерси посветила фонариком на заднее сиденье. Ей пришлось приблизиться к стеклу, чтобы видеть не только собственное отражение, и это, как обычно, напугало ее. Ничего. Все в порядке. Она завела мотор и включила фары.

«Майк, это ради тебя».

Через полчаса Мерси стояла перед дверью дома Обри Уиттакер. Морской воздух был сырым и холодил ей лицо. Она закрыла глаза и вновь представила ту сцену. Гость стоит на крыльце в тусклом желтом свете. Обри смотрит в глазок. Видит человека, которому готова открыть дверь. Открывает. Ее взгляд становится удивленным. Негромкий хлопок пистолета с глушителем. Обри падает, он входит, оттаскивает ее с пути...

Шагнув в дом, Мерси закрыла дверь и посмотрела в глазок: большой желтый эллипс. Вдали мерцали рождественские огни. Обри видела его. Узнала. Она открыла ему дверь.

Мерси включила свет в холле, кухне и гостиной. Посмотрела сквозь шторы на океан, черные волны, разбивающиеся в белой пене о берег, огни рыбацкой лодки, образующие в море крохотное световое пятно.

В кухне Мерси подошла к телефонному аппарату, подняла трубку и поднесла к уху. Все еще работает. Включила автоответчик. Там появились три новые записи: от страхового агента с записанной на пленку рекламой; от секретарши зубного врача, подтверждающей прием в три часа на следующий день; от Бобби из агентства по продаже «кадиллаков» с сообщением о ремонте по расписанию.

Мерси осмотрела автоответчик, ничего не обнаружила. Опустилась на колени и подняла голову. Проводов на стене не обнаружила.

Другая линия?

В спальне Мерси отодвинула кровать, чтобы найти гнездо телефонного коммутатора. И обнаружила то, что искала, – коробочку с вставленным в нее коричневым проводом и другой провод, идущий по стене к полу и скрывающийся под ковром. Подняла ковер и увидела, что провод тянется к раздвижной застекленной двери. Он выходил наружу через маленькое, аккуратное отверстие. Мерси заметила, что оно просверлено недавно: на полу еще сохранилась пыль штукатурки.

На веранде снаружи, светя фонариком, она разглядела, что провод тянется по стене к проему между домами.

Через минуту Мерси была в этом проеме. Слегка дрожа от декабрьского холода, она двигалась за направленным на провод лучом фонарика. Провод исчез за водосточной трубой, шедшей от крыши к земле. Мерси опустилась на колени и направила луч фонарика на низ трубы. От нее над ящиком с большими маргаритками под прямым углом отходило колено. Мерси просунула сквозь цветы руку и коснулась задней части трубы. И через секунду вытащила конец коричневого провода.

Два гнезда.

Для магнитофона, подумала она. Подсоединенного к телефонной линии, включающегося при звуке голоса. Можно проверить его, подъехав и остановившись между домами.

Забрать пленку. Поставить новую. Все это займет меньше минуты.

Она содрогнулась от ледяного ветра. С крыши на цемент упала капля воды.

«Обри, – вздохнула Мерси, – ты никогда не бывала совсем одна».

Мерси вышла к фасаду и поднялась по ступенькам. Постояла у парадной двери и снова вообразила ту сцену. На сей раз без Майка. Заменила его мужчиной в хорошей одежде и с приятным лицом, чтобы Обри охотнее открыла дверь.

Вопрос: если в дверь Обри постучал незнакомец, почему она открыла? Он произнес убедительную фразу? Наверное, Обри Уиттакер не могла доверчиво отнестись к незнакомому мужчине, стучащему поздно вечером к ней в дверь. Но Александр Коутс, умеющий различать шаги разных людей, не слышал никакого разговора.

«Нет, – подумала Мерси. – Сделай еще попытку».

Она снова вошла, закрыла дверь и посмотрела в глазок.

Почему?

Почему ты открыла?

Мерси вспомнила Хесса и наконец поняла...

Света не было. Он вывернул лампочку перед тем, как постучать. Обри видела только силуэт мужчины. Майк ушел после ужина. Она подумала, это он, забыл что-то и вернулся. Открыла дверь. Через десять минут, после борьбы, выходя, он ввернул лампочку, чтобы мы решили, будто Обри узнала посетителя.

Мерси вошла и выключила свет над крыльцом. Затем торопливо спустилась по ступеням к своей машине и взяла из багажника набор принадлежностей для осмотра места преступления. Встала перед дверью и подождала, пока лампочка остынет.

Надев латексные перчатки, Мерси сняла абажур лампочки. Он представлял собой стеклянный шестигранник с остроконечной медной крышкой и цельным шариком наверху. Держащего винта не было; абажур просто надевался. Мерси потребовалось только приподнять его одной стороной вверх, взять за угол и положить в бумажный пакет для улик.

Сняв абажур, Мерси нащупала шейку лампочки. Еще теплую. Крепко сжала и повернула. Восемь оборотов – и лампочка оказалась у нее в руке. Мерси убрала ее в другой пакет.

Мерси позвонила Саморре из машины. Связь была скверной, и она слышала плохо. Он как будто сказал, что Джанин все еще в коме.

Она сообщила ему, что нашла в доме Уиттакер, как все превосходно подходит к фабрикации дела. Вероятно, Майк прав. Мерси не произнесла этого, но подумала, что, очевидно, он невиновен. Невиновен. Эта мысль принесла ей громадное блаженство. Столь же громадное, как желание ощущать его.

– Мерси, но кто отменил установление подслушивающего устройства в доме Уиттакер?

– Майк.

– Это меня настораживает. Он непременно бы отменил его, если уже установил там собственное.

– Пол, подумай о том, что я обнаружила. Кто-то, подключившись к телефону Уиттакер, мог узнать достаточно, чтобы подставить Майка. И ему нужно было только вывернуть лампочку перед тем, как постучать в дверь. Очень просто. Обри решила, что это Майк вернулся за чем-то.

Саморра минуту молчал.

– Мерси, надеяться приятно.

– Позвоню тебе через час.

– Я буду ждать.

Дома Мерси взглянула на Тима и перенесла монитор обратно к себе. Кларк даже не шевельнулся. Она налила в высокий бокал виски со льдом и стала бродить по комнате как можно тише, прислушиваясь к скрипу половиц и вздохам старой печки.

Мерси позвонила Саморре, но телефон был занят. Попыталась еще и получила тот же результат. Третий раз – опять занято.

Подумала о Майке.

Запретила себе думать о Майке.

Если он виновен, ее мир окажется разрушен – он уже был разрушен. Но если невиновен, просто рухнет.

«Остановись. Отдохни. Поспи». Но вместо этого Мерси продолжала ходить. Снова обошла весь дом, посматривая в окна на апельсиновые деревья и холодное зимнее небо.

К полуночи Мерси лежала в кровати при включенном свете, глядя в потолок и будучи не в состоянии заснуть. Она отогнала все мысли о Майке и о деле Бейли, шум лжи и полуправды, догадок и противоречий. Думала о Тиме Хессе, Тиме-младшем и розовом доме на морском берегу в Мексике. Маленький Тим пытался ловить песчаных крабов. Мерси стояла в нескольких ярдах от сына и вдруг увидела его отца в гамаке на веранде, читающего книгу. Он поднял голову и помахал рукой.

И наконец она провалилась в сон.

Мерси проснулась в поту в четыре часа утра. Ей приснился тревожный сон. Она стояла во дворе дома Майка у ворот псарни, просила у него ключ. Майк держал «кольт» с глушителем в опущенной руке, словно прятал его, и ему было стыдно его показывать. Но Майк был не Майком, а... ее отцом.

Мерси села, и сон смешался с недавними воспоминаниями.

Воспоминания превратились в сцену, которую Мерси могла представить: она берет собачий корм, направляется во двор и осознает, что у нее нет ключа.

Черт, забыла ключ от псарни.

Потом что-то неладное, но что?

Она вообразила Эвана, стоящего с ней возле псарни, свет падает сверху на его веснушчатое лицо. Он выглядит очень маленьким, съежившимся в плаще.

А под плащом у него была надета не серая спортивная куртка?

Мерси взглянула в записную книжку на сведения, которые Саморра получил из Сан-Диего. Она темно-серая, в ней есть фиолетовые и зеленые нити... во время борьбы эта одежда зацепилась за угол выдвижного ящика.

Она раскрыла дело Уиттакер и обнаружила, что точно такие нити исчезли из лаборатории вместе с дактокартами из кухни.

Когда Мерси представила Эвана, стоящего на освещенном заднем дворе Майка, она увидела у него под плащом темно-серую спортивную куртку. Зеленые и фиолетовые нити? Их она не видела. Был ли Эван в этой куртке в тот вечер, когда они работали в доме Обри?

Нет. Она помнила его в тот вечер чуть больше недели назад, он был в ветровке, кроссовках и джинсах. Никакой спортивной куртки. Но возможно, в Калифорнии два миллиона серых спортивных курток.

Мерси села на диван в гостиной и закрыла глаза. Мысленно перенеслась в дом Майка. Это воспоминание по-прежнему не давало ей покоя.

Она несет мешок с кормом от кладовой к двери. Ставит мешок на колено, включает наружный свет. Выходит в холодную ночь. Идет к тявкающим собакам. Осознает, что забыла ключ.

Черт, забыла ключ от псарни.

Майк приносит ключ.

Эван приносит ключ.

По-прежнему что-то неладно, но что?

Мерси задалась вопросом, с какой стати Эвану О'Брайену убивать Уиттакер и навешивать убийство на Майка. Как ни обдумывала она этот вопрос, все казалось бессмысленным. Какая ему выгода? Что Майк Макнелли сделал О'Брайену?

В половине шестого зазвонил телефон.

– Мерси, это Саморра. Я все еще в больнице, но два часа назад получил ответ из Сан-Диего. Нужно кое-что сделать, чтобы найти тут хоть какой-нибудь смысл.

– Слушаю тебя, Пол.

– Отпечатки пальцев в кухне Уиттакер принадлежат Джиму О'Брайену. Я попросил их перепроверить – результат тот же.

Мерси молчала.

– Я поговорил с медэкспертом из Сан-Бернардино. Самоубийство О'Брайена не было загадочным, а опознание – простым и не вызывающим сомнений. Он покончил с собой. Но на прошлой неделе находился в доме Обри Уиттакер.

Мысли Мерси заметались, но она решила обдумать полученную информацию позднее.

– Дай мне номер дела о самоубийстве, – спокойно попросила она. – И фамилию полицейского, первым прибывшего на место.

У Мерси ушло полчаса на то, чтобы найти полицейского Шона Карвера из шерифского управления Сан-Бернардино. Голос у него был почти юношеским, речь невнятной, пока он объяснял, что только поднялся с постели.

Карвер отчетливо помнил самоубийство О'Брайена. Он встречал Джима несколько раз на торжествах в управлении, О'Брайен казался ему старым пьяницей, считающим дни до отставки.

– Он позвонил нам перед тем, как застрелиться, – сказал Карвер. – Поэтому я знал, что обнаружу. Зрелище было неприятным. Насколько я понимаю, такие дела всегда неприятны.

– У вас нет сомнений, что произошло самоубийство?

– Никаких. Это подтвердил коронер. У О'Брайена был пороховой нагар на руке, отпечатки пальцев по всему пистолету. Кстати, перед этим он выпил. Немало.

– И совершенно ничего необычного? – спросила Мерси.

Молчание, потом вздох.

– Ладно. Одна деталь. Она не дает мне покоя уже пять лет.

– Расскажите о ней.

– Мы приехали туда незадолго до коронерской группы, пожарной охраны и спасательной службы. О'Брайен был мертв – вне всяких сомнений. Мы не трогали ни обстановки, ни тела, только проверили, может, он еще жив. Затем я обошел дом. Самый обыкновенный. Не старый. Но в одной из спален оказался прислоненный к подушкам конверт. Шел первый год моей патрульной службы. Я не знал, имеет этот конверт отношение к самоубийству или нет, и оставил его на месте. Не прикасался к нему. Действовал по правилам. Сообщил о конверте своему напарнику. Он взглянул на него и велел доложить о нем начальнику смены. Я доложил, сказал о конверте сотрудникам коронера и детективам из группы расследования убийств.

– Правильно поступили.

– Не совсем. Потому что через три дня, когда медэксперт делал вскрытие, письмо исчезло. Или его выбросили, или оно потерялось, или его кто-то взял, или... Детективы, приехав, выставили меня – я свое дело сделал. Но меня постоянно мучил стыд. Нужно было взять этот треклятый конверт, помахать им перед детективами и заставить их прочесть письмо. Наверное, в нем ничего особенного не было. А может, и было. В нем должно содержаться что-то существенное для того, кому оно писалось, это определенно. Во всяком случае, я больше не повторю такой ошибки.

– Вы пытались выяснить, куда оно делось?

– Да. Тейлор, один из сержантов, положил его на свой письменный стол. И больше не видел. Никто не видел, насколько мне удалось узнать. Но я был тогда юнцом – сами понимаете. Если кто-нибудь как-то схитрил, мне бы об этом не объявили.

– На конверте было что-нибудь написано? – спросила Мерси.

– Да. «Моему сыну». Для Тейлора это кое-что значило.

– То есть?

– Он разговаривал с сыном О'Брайена через два дня после самоубийства. За своим столом. Тейлор сказал, что оставил этого парня одного, пока ходил за кофе. Примерно на минуту. Думал, в это время письмо и исчезло.

– Но он сделал с него копии.

– Тейлор даже не вскрыл конверта! Не знал, какие у него полномочия, как не знал и я. Прокурор не дал ему разрешения. О'Брайен был одним из наших, и Тейлор хотел поступить по совести. Если видишь записку возле самоубийцы, это одно дело. А если находишь в другой части дома адресованное кому-то письмо – совсем другое. Место самоубийства – это место преступления. Понимаете, законы об обыске и выемке меняются постоянно.

Мерси позвонила Саморре, рассказала, что Эван О'Брайен хранит предсмертное письмо отца и видеопленку, вероятно, свидетельствующие, что Патти Бейли убил Джим О'Брайен. Может, они прольют свет на то, каким образом отпечатки пальцев мертвого оказалась в доме номер двадцать три по Уэйв-стрит.

– Я подкараулю О'Брайена у его дома через полчаса, – добавила Мерси. – Заберу эти вещи.

– А если он не захочет их отдать?

– Схвачу его за горло и заставлю.

Глава 31

О'Брайен жил в небольшом доме неподалеку от управления, в неспокойном районе с надписями на стенах и банками из-под пива в канавах. Мерси несколько раз привозила его туда после собраний их клуба. Запомнила номер его места на автостоянке, потому что тот соответствовал возрасту, в котором умерла ее мать. Она поставила свою машину за автомобилем Эвана и заглушила мотор.

Через полчаса появился О'Брайен. Его волосы были еще влажными после душа, вокруг шеи обмотан шарф, в одной руке Эван держал дымящуюся кружку, в другой портфель. Снова был в том же плаще. Мерси опустила стекло машины, глядя, как из ноздрей Эвана вырывается пар.

Он увидел ее, улыбнулся и подошел.

– Это мой лимузин?

– Вроде того.

– Прошу прощения, сержант. У меня нет той старой видеопленки со дня рождения. Я искал повсюду. Наверное, она в старом доме.

– Эван, а где его предсмертное письмо?

Глаза О'Брайена расширились, рот приоткрылся, и он тихо спросил:

– Что?

– Письмо, которое он написал. Тоже в старом доме?

О'Брайен сурово взглянул на Мерси, на его лице отразились недоумение и подозрительность.

– Да, видимо... только...

– Ну и отлично. Садись в машину. Портфель положи в багажник.

Мерси потянула рычаг открывания багажника.

– Ты меня похищаешь?

– Можно сказать так.

– В самом деле?

– Садись в машину, Эван. Холодно. Дверца открыта.

Она увидела, как поднялась крышка багажника, услышала стук портфеля. Крышка захлопнулась. О'Брайен сел в автомобиль, держа в руке кружку с кофе. Посмотрел на Мерси, приподняв брови, взгляд был острым и напряженным. Он захлопнул дверцу.

– Мерси, что дальше?

– Поедем за пленкой и письмом.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Тогда объясни это Джиллиаму. Я должен...

– Объясню. Какой адрес?

– Ранчо-Верде, четырнадцать. Это неподалеку от Уотермана, на середине холма. Сержант Рейборн, может, сообщишь мне, что мы, черт возьми, делаем?

Она привела машину в движение, вырулила со стоянки.

– Надеемся выяснить, почему отпечатки пальцев твоего отца оказались в доме Уиттакер.

– Такого не может быть.

– Скажи это ДКШ.

– Отпечатки пальцев отца?

– Мы проверяли дважды, чтобы убедиться.

Они ехали по бульвару к шоссе, О'Брайен молчал. Мерси обратила внимание, что под плащом у него серая спортивная куртка.

– Это явно ошибка, – промолвил наконец О'Брайен. – Он мертв. И у них двадцать с лишним миллионов отпечатков.

– Эван, мне нужно видеть предсмертное письмо и провести сравнение голосов с видеопленкой. Тогда я раскрою дело Бейли.

– Мерси, это письмо тяжело читать.

– Извини, но я думаю, оно того стоит.

Она позвонила Саморре, сказала, что едет с Эваном, назвала адрес Джима О'Брайена.

– Я не смогу встретиться там с тобой, – произнес Саморра. – Если хочешь, вызову подкрепление.

Мерси ощущала частое биение сердца и тревогу, нараставшую с каждым ударом. Она понимала – что-то неладно, это вызвало у нее настороженность и страх.

Со всей небрежностью, на какую была способна, она ответила:

– Пол, это будет замечательно.

– Сделаю немедленно. Мерси, я не могу уехать отсюда. Я...

– Знаю. Как она, Пол?

– Без перемен.

– Крепись, напарник.

– Ты тоже.

Мерси включила в машине свет, убавила громкость радио, поглядела на Эвана и его куртку. Он смотрел прямо перед собой, держа кружку с кофе у рта. Машин на шоссе было уже много, позади светили фары, впереди – красные стоп-сигналы.

– Эван, вчера вечером ты был в доме Майка в этой куртке? Серая. Без фиолетовых и зеленых нитей.

– Да, а что?

– Она мне нравится.

– И мне. Это одна из отцовских. Портфель тоже его.

Дом одиноко стоял на склоне холма, к нему вела длинная асфальтированная подъездная аллея с выбоинами, в которых росла трава. Здесь была еще пустыня, деревья росли выше. С гор дул сильный ветер. Мерси чувствовала, как он бьется о «шевроле», словно вызывая на бой. На последней табличке с названием улицы Мерси прочла «Уиллоу-Вью» и подумала, не назвал ли ей Эван ложный адрес для Саморры.

– Что произошло с Ранчо-Верде?

– Ты на ней.

– Один дом на всей улице?

– Да, мэм. Едешь по холмам, потом сворачиваешь на подъездную аллею.

На вершине крутого подъема Мерси увидела дом. Невысокий, похожий на миссионерский, с черепичной крышей и черными решетками на окнах. Кое-где черепица упала на подъездную аллею, в окнах вместо стекол была фанера. Бугенвиллея, некогда украшавшая ворота, давно засохла, но по-прежнему касалась ветвями оштукатуренных столбов. Белые стены покрылись бурыми пятнами от дождевых потеков. Двор зарос травой, растения трепетали, постукивая о двери гаража, будто стремились проникнуть внутрь. Бетонный фонтан почернел и заполнился дождевой водой.

– Припаркуй автомобиль где хочешь, – сказал О'Брайен. – Его всюду будет обдувать песком.

Мерси остановила машину под навесом. Поглядела на Эвана. Он смотрел в сторону парадной двери с шелушащейся краской. Потом с мрачным выражением лица повернулся к ней:

– Терпеть не могу этот дом. Он портит мне настроение.

– Спасибо, что привез меня сюда.

– Если мне память не изменяет, дело обстояло не совсем так.

– Все равно благодарю.

– Ну что ж, наслаждайся атмосферой самоубийства. И забудь про отпечатки пальцев отца в доме Уиттакер. Взгляни на пятна крови в гостиной, если моего слова недостаточно. Эдгар По был прав. Смыть кровь невозможно, как ни старайся.

Мерси последовала за ним к двери, ждала, пока он ее отопрет. Растения бились под ветром о двери гаража. Язычок замка громко щелкнул. Войдя, она услышала, как хрустит песок под ее ногами на каменном полу.

– Здесь холодно. А летом неимоверная жара.

– Скверно для окраски дома.

– Скверно для человеческой кожи.

Эван закрыл и запер дверь и произнес:

– Осматривай все, что хочешь. Только побыстрее. Пребывание здесь не приносит мне ничего, кроме печали.

– Покажи мне предсмертное письмо.

– Сюда.

Они двинулись по коридору: слева кухня, покрытые пылью столы; справа столовая с зачехленной мебелью. Впереди располагалась большая гостиная с камином и раздвижной застекленной дверью, выходящей на задний двор и плавательный бассейн. Пол из какого-то камня – сланца, догадалась Мерси – с толстыми полосами раствора между плитами. Мебель тоже в чехлах. Она разглядела очертания двух кушеток, нескольких кресел. Большое кожаное кресло перед камином было без чехла.

Эван подвел Мерси к нему, посмотрел на пол:

– Видно, где кровь окрасила камень. Он сидел в этом кресле, когда выстрелил в себя. Я оставил кресло и все в комнате, как было. Не мог понять, станет уборка оскорблением его памяти или нет, поэтому ничего не делал.

– Тяжкое зрелище.

– В любом случае все здесь напоминает о том, что случилось.

Мерси увидела темные пятна на кресле, одни высоко на спинке, другие на сиденье.

– Выстрел в голову, – пояснил О'Брайен. – Пистолет упал сюда.

Он указал на камин. Мерси заглянула в почерневшую топку, услышала пронзительный свист ветра, заметила, как за бассейном поднялась туча песка. Бассейн был пустой, выжженный солнцем почти добела. По торкрет-бетону тянулись большие трещины.

Эван прошел по комнате, неотрывно глядя на кресло, словно видел его впервые. Остановился в дальнем углу перед большим телевизором. Там были полки с книгами в бумажных обложках и шкаф с рядами видеокассет, стереопроигрывателем, динамиками. Он открыл один из ящиков, заглянул внутрь, и оттуда поднялась пыль.

Минуту О'Брайен молчал, потом достал из ящика белый конверт. Медленно приблизился к Мерси, скрипя ботинками по каменным плитам, и отдал ей письмо.

– Держи. Тейлор сказал, оно лежало на моей кровати. Я забрал его, увидев на столе, исходя из того, что оно было адресовано мне, а не толстомордому недотепе по фамилии Тейлор.

Мерси открыла конверт и вынула сложенные листы: белая писчая бумага, черные чернила, рукописные строчки. В ярком солнечном свете из застекленной двери читать было легко.

– Читай, Мерси. Читай и плачь.

18 декабря

Дорогой сын!

Я свожу счеты с жизнью, прости, что так поступаю с тобой. Надеюсь, коронер появится здесь раньше тебя, приведет все в приличный вид. Я предварительно позвоню им, чтобы они поспешили.

Сын, я хочу объяснить тебе кое-что. Много лет назад я убил женщину, думая, что она собирается шантажировать людей, которых я знал. Она была проституткой, и я их познакомил. Я сам увлекся ею, потому что она казалась компанейской, а мы с твоей матерью не особенно ладили. Люди, которых я познакомил с ней – Билл Оуэн и политик Ралф Микс, – были мерзавцами. Они попросили меня притвориться убежденным правым, войти в общество Джона Берча, сблизиться с типами из фашистского добровольческого полицейского управления и сообщать о том, что там происходит. Берчистами были Бэк Рейнер, Большой Лат Макнелли и прочие. Странно, но убежденные правые, берчисты, типы из добровольческого полицейскогоуправления были и моими типами. Они нравились мне, мы ладили. Я соглашался с их взглядами. Кроме отношения к проституткам – я не мог обходиться совсем без них. Правда, всегда имел дело с профессионалками. Ни с чьими женами не путался. В общем, Рейнер, Макнелли и другие правые хотели, чтобы я следил за Биллом Оуэном и Ралфом Миксом, – познакомить обоих с Патти Бейли, топ проституткой, было их идеей. Магнитофонные пленки тоже, правда, Патти и сама немного сотрудничала с ними.

В общем, я оказался посередине, шпионил на обе стороны, но никогда не сообщал Миску и Оуэну ничего значительного. Продажные твари. Они организовали избиение до полусмерти Хессе Акуны, чтобы заполучить его сто акров. Хотели привлечь и меня, но я отказался. Они хвастались этим перед Бейли, надменные идиоты. Когда Бейли пригрозила им пленками, они повели себя именно так, как мы и думали: отправили одного из своих прихвостней сказать мне, чтобы я прикончил ее и забрал улику. Этим прихвостнем был Чак Брайтон – проходимец, подлиза. Мои так называемые правые друзья тоже считали, что прикончить Патти – хорошая мысль. Меня это удивило. Я заявил, что не стану убивать женщину ради того, чтобы двое политиков оставались на своих должностях. Спросил: «Вы в своем уме?» И они ответили: «Джим, это для блага управления. Мы должны держаться вместе. Нельзя допускать, чтобы проститутка погубила шерифа и главу совета наблюдателей, даже если мы не согласны с ними во всем. Не беспокойся, мы уберем все улики с места преступления, все подчистим, и никто не узнает – нам просто необходимо ее убрать». Я повторил, что все равно не стану убивать женщину только ради этого. Тогда они поставили условие: «Убей, или мы сообщим твоей жене, что происходит между вами последние несколько месяцев, – уж тогда ты захочешь, чтобы Патти Бейли была мертва». Они не шутили. Я знал, что они это сделают. Ну и друзья. Я готов был отдать жизнь за этих людей – и вот как они поступили со мной. И я убил ее. Сын, это меня доконало. Это было отвратительно, эгоистично, и я в течение двадцати семи лет вновь и вновь уничтожал себя за это. Вот почему сегодня великий день – наконец я делаю это по-настоящему.

Однако мои замечательные друзья не скрыли улики, чтобы спасти мою жалкую шкуру. Вместе с пленкой они отдали их треклятому Брайтону. Он ополчился на своих начальников, с помощью пленки избавился от Оуэна, пробился в шерифы. Я уверен, Брайтон заставил Оуэна поддержать его на выборах под угрозой передать эту пленку журналистам. Макнелли получил большое повышение, следуя за Брайтоном. Так что убийство было совершено не ради управления, а для устранения Микса и Оуэна. Все благодаря ему оказались в выигрыше, кроме меня. Я был предан, виновен и хотел умереть. Сделать я ничего не мог, потому что улики с места преступления находились у Брайтона и Большого Пата – они имели возможность в любое время использовать их против меня. Поэтому я поспешил перебраться в Сан-Бернардино. Распрощался со всеми этими подлыми скотами из округа Ориндж. К сожалению, поздно. Слишком поздно, чтобы что-либо исправить.

Мне было нужно снять это бремя с души. Теперь мне лучше. Но не настолько, чтобы и дальше вести эту жалкую жизнь. Ухожу в мир иной. Будь осторожен. Знай, что я люблю тебя. Я был скверным человеком и плохим отцом, однако никто не обвинит меня в том, что я не любил единственного сына. Надеюсь, ты добьешься в жизни того, чего хочешь. Будь честным, порядочным, не позволяй своим друзьям сделать то, что мои сделали со мной. Заботься о себе, ведь никто этого за тебя не сделает. Не путайся с проститутками. Найди хорошую девушку и живи с ней. Может быть, ты сумеешь осчастливить кого-нибудь. Я люблю тебя, Эван. Не проливай по мне ни слезинки. Сейчас я счастлив. Нахожусь в лучшем месте, где бы оно ни было.

Любящий тебя отец.

Дочитав, Мерси поняла, что произошло с Майком Макнелли. Посмотрев на Эвана, осознала, как близка была к истине.

Он стоял, прислонившись к шкафу, в руке у него был большой револьвер.

– Отцова пушка, – произнес он. – Я забрал ее из улик, когда расследование закончилось. Положил обратно в шкаф, где она всегда у него хранилась.

– Понимаю, – сказала Мерси. – Эван, положи эту штуку.

– Не надейся.

Он навел на нее ствол и негромко щелкнул языком.

– Ты в моих руках, девочка.

– Эван, перестань!

– Поначалу я не хотел показывать тебе письмо. Но долгая поездка сюда дала мне время подумать. И теперь я на водительском месте.

Мерси вгляделась в лицо О'Брайена, ища признаки его обычного недоброго юмора, сарказма. Нет. Никакого юмора, только настороженность. Она попыталась успокоить его:

– Письмо касается только твоего отца и тебя. Пусть так и остается. Поехали на работу.

– Нет. Твоя песенка спета, леди Холмс. Руками не двигай. Ни малейшего движения.

В правой руке Мерси держала письмо. Она уронила листы на пол, выставила ладони вперед и раздвинула пальцы. Эван поводил револьвером из стороны в сторону, как полицейские в телефильмах, потом выровнял его. Ствол смотрел прямо на Мерси и ничуть не дрожал.

– Так лучше. Я чертовски горжусь собой, Мерси. Тем, как втянул тебя в это дело, заставил играть смешную роль. Я в восторге.

– Ты погубил Майка, чтобы отомстить Большому Пату за то, как он обошелся с твоим отцом. Отомстить всему управлению.

Эван пожал плечами, усмехнулся. Он стоял в двадцати футах от Мерси. Она понимала, что если попытается выхватить свой пистолет, О'Брайен ее застрелит прежде, чем она сунет руку под пальто. Их разделяла только кушетка.

– Но ты оставил загадочные отпечатки пальцев в кухне Уиттакер. Свои отпечатки.

– Выкручусь. Я узнал, что Майк работает с одной из девочек по вызову. Ее фамилию и адрес выяснил из заявки на установку подслушивающего устройства. Фотографию нашел в полицейском протоколе. Смазливая мордашка. Я подключил свой магнитофон к ее телефону и... События развивались. Этого следовало ожидать: хорошенькая девочка, сластолюбивый мужчина. Я ждал возле дома в тот вечер, когда они ужинали, поднялся на крыльцо и застрелил ее. Глушитель и сапоги подбросил, когда Майк был на работе.

– Я сознавала, что в доме Майка что-то неладно, но не могла догадаться, в чем дело. Ты не должен знать, где находится ключ от псарни. Но знал, потому что был в доме.

О'Брайен усмехнулся:

– Нет. Я узнал, где он, еще до того, как вскрыл замки. Однажды вечером Майк рассказывал Обри о своем доме. Говорил, что знакомство с ней побудило его задумываться над всем, что он делает. Почему одевается так, а не иначе. Бреется лезвиями в голубых упаковках, а не в желтых, хранит ключ от псарни под шкафом, носит бумажник в левом кармане, а причесывается на определенный манер. Она очень разволновала его. Едва протянув тебе ключ, я сообразил, что совершил ошибку. И не понял, заметила ты ее или нет.

За окнами засвистел ветер, погнав по двору пыль.

– Положи оружие. Немедленно.

– Заткнись, Мерси! Немедленно. Ты подчиняешься моим приказам, детка. Смирись с этим.

Он поднял револьвер, поддержал его другой рукой и навел черный ствол на ее грудь.

– Саморра поехал по ложному адресу, – сказал он. – Это в другой стороне округа. А округ Сан-Бернардино, к твоему сведению, величиной со штат Делавэр.

«Не давай ему умолкнуть», – подумала Мерси. Ее сердце колотилось, мысли метались.

– А гильза? Как ты положил выброшенную из пистолета Майка гильзу в цветочную вазу Уиттакер?

– Майк два раза в месяц ездил на стрельбище. Однажды я последовал за ним, посмотрел, как тренируются ребята, сам пострелял по мишени. Прихватил одну из его гильз заодно со своими. Ничего сложного. Трудно было направить ствол так, чтобы пуля вылетела в застекленную дверь, а не застряла в стене. Она не подошла бы к гильзе. Однажды я вскрыл замки в доме Уиттакер, вошел и понял, как поступить. Меня навели на мысль венецианские окна. Нужно было стрелять прямо в дверном проеме, быстро, приподняв ствол, чтобы пуля улетела в океан.

– И позволил Койнер найти гильзу. Ловко.

– Это было просто. Она хороший эксперт. Оплошал я только с борьбой в кухне.

О'Брайен издал короткий смешок.

– Это и заставляло вас с Саморрой рвать на себе волосы, так ведь?

– Там никакой борьбы не было, – промолвила Мерси.

– Совершенно верно.

– У тебя там случился приступ. Ты повредил выдвижной ящик. Порвал куртку и одну из латексных перчаток. Крови не было, но ты оставил отпечатки пальцев в тех местах, протирать которые у тебя не хватило времени. Ты находился в полубессознательном состоянии. Не знал, сколько времени прошло, много ли шума наделал. Вот почему ты находился десять минут в доме, медлил на крыльце. Ты приходил в себя.

– Совершенно верно. Меня удивляет, что вы ухитрились опознать отцовские отпечатки пальцев через ДКШ. Вам для этого нужно было адресовать их к покойным полицейским. Кому это пришло в голову?

– Саморре.

– Он как ящерица-ядозуб: вцепится во что-нибудь и не выпустит, пока не зайдет солнце.

К удивлению и страху Мерси добавилось сдержанное уважение.

– Ты годами вынашивал этот план.

– За приятным занятием время летит незаметно.

– И заменил свои отпечатки пальцев отцовскими после того, как он покончил с собой. Ты работал тогда в Сакраменто, на компьютере в ДКШ. Просто стереть свои ты не мог, кто-нибудь заметил бы, что комплект исчез. Поэтому ты поменял свои на отцовские. Это вывело тебя из системы. На тот случай, если оставишь отпечаток, где не хотелось бы. Или когда-нибудь порвется перчатка. Ты знал, что эти отпечатки трудно будет найти, потому что они принадлежат покойному. Потом ты нашел работу в округе Ориндж, чтобы иметь возможность сделать то, что сделал. Но ты обдумывал это почти два года.

– Честно говоря, я колебался. Но когда меня не взяли в полицию из-за слабого здоровья, решил: черт с ним, нанесу удар этим скотам в чувствительное место.

– И нанес.

О'Брайен держался спокойно. Ствол револьвера был почти неподвижен. Мерси слышала, как снаружи завывает ветер, бьются об окна песчинки.

– Сержант, я наблюдал за вами с Майком в его гостиной. На склоне холма, среди кустарника есть прекрасная полянка. Можно сидеть там и смотреть прямо в заднее окно. Я торчал там часами. Помнишь тот вечер, ты трахала его на кушетке, а по телевизору шел фильм «Десять заповедей»?

– Была Пасха.

– Ты кончила, когда Чарлтон Хестон спускался со скрижалями. Со склона холма казалось, что волосы у него поседели, когда он увидел, как ты трахаешь это здоровенное ничтожество. В ту минуту я начал влюбляться в тебя. И ненавидеть. До сих пор питаю к тебе нечто вроде любви-ненависти. Я ненавижу вас, самодовольных скотов со значками, считающих, будто мир принадлежит вам. Ничто не раздражало меня больше, чем зрелище, как вы с этим идиотом Макнелли расхаживаете по управлению хозяевами, входите без стука в мою лабораторию и приказываете мне, что делать. Вы не заслуживаете того, что имеете. Я знал, что ничем не хуже вас. Даже когда меня не приняли в полицейские из-за эпилепсии, знал, что не хуже. И доказал это. Я отправил Майка в тюрьму за убийство, которого он не совершал. Я заставил тебя вести это расследование. Я сделал так, что брайтоновское управление выглядит сборищем бестолочей и убийц проституток. Маленький бедолага, недостойный даже носить значок, одержал верх над всеми вами, надменными подлизами.

– Чтобы добиться этого, ты убил ни в чем не повинную женщину.

– Она получила то, чего заслуживала. И Бейли тоже. Проститутки разрушают жизни. Не пытайся убедить меня в обратном.

Мерси вгляделась в его лицо, нет ли в нем тика, подергивания, надеясь, что напряженная ситуация может спровоцировать приступ эпилепсии. Но О'Брайен хладнокровно смотрел вдоль ствола.

– Утром я принял двойную дозу дилантина. И теперь крепок, как вьючный мул.

– Зачем тебе столько хлопот? Почему бы просто не убить Большого Пата с Брайтоном, и все?

Он пожал плечами, но ствол револьвера оставался наведенным на Мерси.

– Разумеется, я мог как-нибудь вечером задавить этого пьяницу Пата на автостоянке. И застрелить Брайтона во время его утренней пробежки. Я думал об этом. Но это очень легкая расплата. Я хотел, чтобы они видели собственное крушение и ничего не могли поделать. Чтобы Пат наблюдал, как его сын гниет в тюрьме. А Брайтон смотрел, как его управление разваливается из-за той гнусности, какую они совершили по отношению к Джиму О'Брайену. Чтобы они чувствовали себя так, как отец, – опозоренными, бессильными и преданными. Знаешь, что отец получил за службу в полиции, за то, что был другом этим мерзавцам? Пьяницу-жену, сына-эпилептика и пулю в мозг из своего пистолета. Скоты. Убить их за все это мало. Жаль, что ты обо всем узнала, ведь теперь тебя необходимо убить, и это слегка портит картину. Но вместе с тем мне приятно, что кто-то знает. Это придает картине завершенность. Было восхитительно ненавидеть тебя, поскольку ты для этого отличная мишень – высокая, темноволосая, гордая, всецело поглощенная собой. Ты два галлона дерьма в галлоновом ведре, Рейборн. Я не мог удержаться от того, чтобы использовать твои трусики, когда нашел их в одном из ящиков шкафа у Майка. Я мечтал увидеть, как ты наблюдаешь, что Майк отправляется в тюрьму. Это съедало бы тебя заживо. Почище рака.

О'Брайен улыбнулся и расставил ноги чуть пошире, принимая более устойчивую позу для стрельбы. В голове у Мерси пульсировала единственная мысль: «Придумай что угодно. Пусть продолжает говорить».

– Как ты объяснишь труп детектива в доме своего отца?

– Просто. Ты перехватила меня по пути на работу. Это правда. Заявила, что хочешь получить от меня предсмертное письмо отца и видеопленку с его голосом. Опять правда. Я сказал, что эти вещи находятся здесь, ты велела ехать. Когда мы прибыли, я не мог найти письма. Это будет правдой. Но я показал тебе револьвер, из которого он застрелился, ты стала его осматривать, видимо, решила, что он не заряжен, и произошел выстрел. Правдоподобно. Я стал массировать тебе сердце, но было поздно. А все остальное уже очевидно. Я вытру пистолет перед тем, как вложить его тебе в руку. Потом помогу тебе выстрелить из него в это окно, ты будешь мертвой, и трудности это не представит. Заменю стреляную гильзу патроном, будет казаться, что произошел всего один выстрел. Заменю разбитое стекло фанерой, и оно станет походить на половину других окон в доме. Вымою руки двойной дозой растворителя, чтобы снять нагар. После этого тебе сказать будет нечего. Несчастные случаи происходят.

– Саморра в это не поверит.

– Я его обработаю. Он сейчас в таком состоянии, что поверит.

– В кухне Уиттакер оставлены твои отпечатки пальцев.

– Детка, я эксперт. Я работал там. Ошибки случаются.

Внезапно Мерси бросилась за кушетку, приземлилась на левый бок, уже сунув под пальто руку. Раздался грохот, и Мерси ударило что-то в бок. Прозвучало еще два раскатистых выстрела. Ее ноги словно вспыхнули огнем. Она подняла пистолет над кушеткой и дважды нажала на спуск, но услышала четыре громких хлопка, и в чехле кушетки появилось два отверстия. Когда отзвуки замерли, Мерси услышала ругань О'Брайена, потом быстро удалявшиеся шаги.

Она с трудом поднялась на колени, держа пистолет наготове, увидела, как О'Брайен скрылся в кухне. На полу было кровавое пятно. Мерси сбросила пальто, наклонилась к дыркам в свитере, из которых струилась кровь. Сунула указательный палец в одну, и его кончик появился из другой. Чуть не упала в обморок. Кровь уже лилась на пол. Брюки пониже колена были продырявлены, она не могла понять, задета кость или нет. Поднялась и потащилась на кухню.

Кровь на полу и дверном косяке. Распахнутая наружная дверь хлопала на ветру. Опираясь о кухонный стол, Мерси подошла к двери и выглянула. Купальный домик слева, гаражи справа, носящийся в воздухе песок. Жжение в глазах, режущий лицо ветер, катящийся громадный клубок колючек и несколько капель крови, стекающих к плавательному бассейну.

Мерси сделала глубокий вдох, твердо взяла пистолет в скользкие руки и заковыляла по мостику туда. Заглянула в бассейн. Воды нет, лишь несколько упавших вниз колючек. Но она заметила какое-то движение у дальней стенки, что-то поднимающееся со дна, тень человека, и сделала единственное, что пришло в голову, – спрыгнула с мостика, повернулась в воздухе и произвела три быстрых выстрела, падая в океан колючек.

Мерси погрузилась в них. Попыталась устоять, но боль в ноге не позволила. Поднялась, опираясь о стенку, и увидела над краем мостика ствол револьвера и руку за ним. Казалось, револьвер смотрит на нее единственным большим черным глазом, потом он задвигался вправо-влево, словно ища ее. Мерси хотела повалиться на бок, но тут черный глаз опустился, револьвер упал, проскользил по покатой стенке и исчез под колючками.

Она часто, отрывисто дышала и не слышала ничего, кроме завывания ветра наверху. Рука О'Брайена подергивалась. Мерси стала отходить от нее к мелкому концу бассейна, с трудом ступая по песку и колючкам, и наконец достигла ступеней. При этом она старалась не сводить мушки пистолета с лежавшего ничком тела Эвана О'Брайена.

Он вытянулся на мостике, одна рука свисала в пустоту над бассейном. Мерси села на верхнюю ступеньку, подалась вперед, опустила пистолет рукояткой на мостик, обе руки были твердыми, несмотря на кровь, песок и впившиеся колючки.

Мерси не сводила прицела с О'Брайена. Она положила вытянутые руки на мостик и перенесла вес тела на них. Тяжело дышала, прислушивалась к вою ветра. Посмотрела на нижние ступеньки, увидела, что они все в крови, и почувствовала себя легкой, не ощущающей боли и странным образом удовлетворенной.

Когда попыталась встать, то пошатнулась и сползла по стенке в бассейн, ноги тщетно искали точки опоры, пистолет выпал из руки. Лежа в углу на дне, Мерси смотрела вниз и видела три вещи: плитку торкрет-бетона и на ней две окровавленные руки. Ей стало любопытно, чьи это руки. Все в колючках, крови и песке. Наверное, им больно.

Раздался вой сирены, но Мерси казалось, что она слышит музыку.

Глава 32

Чувство времени у Мерси совершенно нарушилось: минуты растягивались в вечность, а часы проносились, словно колибри. Мир то исчезал, то возвращался: мир мундиров и резких голосов, сирен и трубок в ее руках и во рту, яркого света, нависающих над ней масок и, наконец, комнаты, тихой, но оживленной появлением людей, которых она не знала, и, если ей не виделось это во сне, кратких визитов отца, Пола Саморры и шерифа Чака Брайтона.

Холод. Сон. Жажда. Снова холод, сон, жажда.

Потом опять сирены, лопасти вертолета и обдуваемая потоками воздуха крыша медицинского центра, на которую сел вертолет, отчего иглы в венах Мерси содрогнулись. Другая комната, где все бесшумно двигались, повсюду мониторы, больше незнакомых лиц.

Прежде всего Мерси обратила внимание на свои руки: распухшие, как от тысячи жал и мелких заноз, глубоко сидевших в покрасневшей плоти. Они причиняли боль. Особенно болели кончики пальцев. Пошевелить рукой было словно сунуть ее в колючки кактуса. Потом она почувствовала собственный запах – неприятный. Приподнялась с койки, отчего включилась сигнализация и быстро вошли две нянечки. Они пристегнули ее к койке и, когда Мерси перестала плакать и метаться, помыли.

Нижняя часть ее туловища была забинтована, правая икра тоже. Под ягодицы подложен большой, толстый подгузник. Когда правая рука Мерси начала гноиться, в капельницу с физиологическим раствором добавили успокоительного, отчего она стала ощущать себя как под гипнозом Джоан Кэш. Занозы у нее вынули. Затем все ушли. Через некоторое время она очнулась и подняла руки, еще туже забинтованные, но уже без пульсирующей боли...

Мерси проснулась от жуткого сна, в нем она была ранена и исколота колючками. Обнаружила, что так оно и есть. Закричала и стала рвать ремни, которыми была пристегнута. Медсестра добавила чего-то ей в капельницу, и мир стал теплым, расплывчатым, приятным. Появились Кларк и Тим. Мужчины!

Мерси коснулась Тима забинтованными руками, потом ее ударило что-то вроде мягкого молотка. Она осознала, что сидит в постели, перед ней поднос с картонным пакетом апельсинового сока и соломинкой, которую она держит толстыми забинтованными пальцами.

В палате не было никого, кроме отца. Он сказал, что после того, как приходил к ней с Тимом, прошел целый день. Сегодня сочельник. Улыбнулся, коснулся лба Мерси и заверил, что все будет замечательно.

Медицинские данные: в правой нижней части туловища поверхностная огнестрельная рана, задето нижнее ребро. Осколки кости удалены, выбоина заполнена и обработана. На входное и выходное отверстия раневого канала наложены швы. Огнестрельная рана в верхней части правой икры, кость и нервы не задеты, значительное местное повреждение мякоти, замененное трансплантатом ткани и кожи из ягодичной области. Мелкие раны на обеих руках от соприкосновений с колючками – колючки удалены, проколы очищены.

Значительная потеря крови, переливания продолжаются, уровень тромбоцитов и лейкоцитов ниже нормы, но повышается.

Состояние пациентки: удовлетворительное.

Время пребывания в больнице: четыре дня.

Рождество, вторая половина дня.

– О'Брайен убит, – сказал Саморра. Его лицо то расплывалось, то обретало четкие очертания в конце какой-то пещеры. – Ты попала в него трижды – в руку и два раза в грудь.

– И раз промахнулась, – услышала Мерси свой каркающий голос. Горло жгло, и казалось, никакое количество воды не могло его увлажнить. – Джанин?

– Об этом позднее.

– Лампочка и абажур, которые были над крыльцом Уиттакер, у меня в багажнике.

– Я их заберу.

– Предсмертное письмо. Возьми копию в шерифском управлении Сан-Бернардино и привези мне. Побыстрее.

– Уже привез. С Рождеством тебя.

– Клонит в сон.

– Отдыхай.

– Пришли Бренкуса.

Вечером приехал Клейтон Бренкус, седовласый, величественный. Сел, задавал вопросы, его авторучка быстро бегала по бумаге.

– Он признался?

– В убийстве Уиттакер. Подслушивании телефонных разговоров. Подбрасывании улик. Его отец погубил Патти Бейли ради своих мнимых друзей. Те обманули его. Эван хотел отомстить.

Долгое молчание, бег авторучки по бумаге.

– Последние слова имеют значение доказательства и приемлемы в суде.

– Ради Бога, освободите Майка.

– Да, первым делом. Подходящий рождественский подарок. Представь, какой судебный процесс ждет нас!

– Представляю.

Бег ручки по бумаге. Стены тают. Наплыв темноты.

– Клонит в сон.

– Отдыхай.

Утро.

– ...все время скучает по тебе. И ходит по твоей комнате, пытаясь понять, где ты. Я постоянно твержу ему, но сама знаешь, что из этого получается. Ест он, правда, много, подолгу спит, так что здоровье у него в порядке. Когда вернешься домой, окружим тебя заботой. А сейчас постарайся съесть еще яичницы. Необходимо восстанавливать силы, а то тебя никогда не выпустят отсюда. Ты нужна дома, леди. Это прямое указание от Тима.

Кларк, подавшийся вперед, с желтым месивом на ложке, с сочувственной улыбкой на лице.

– Поцелуй его за меня.

– Непременно. Гэри Брайс из «Джорнал» оставил тебе двенадцать сообщений. Я три раза разговаривал с ним. Он сказал, что готов получить вознаграждение за то, что не стал писать о тебе и Майке. Добавил, что ты знаешь, о чем он говорит.

– Клонит в сон.

– Отдыхай, Мерси.

Вечер.

Брайтон, рослый, убеленный сединами, стоял в двери с букетом.

– Майка мы скоро выпустим.

– Да.

– Джиллиам и его люди занимаются всем, что О'Брайен делал на прошлой неделе. Теми уликами, которые он фальсифицировал, терял, подбрасывал. Всем.

– Их много.

– Что я могу для тебя сделать?

– Клонит в сон.

– Отдыхай.

Брайтон повернулся и вышел, потом вернулся, все еще держа букет в руке. Положил его на пол, поскольку маленькая тумбочка была уже завалена цветами.

Ночь. Мерси видела из окна ползущие в обе стороны по шоссе огни машин и блестящие купола театрального комплекса вдали. Капли дождя струились по стеклу и все смазывали.

Мерси, все еще подсоединенная к тележке с капельницей, прошлась по коридору, правая нога и ребро болели, ягодицы жгло там, где была взята ткань для трансплантата. Нянечка сопровождала ее, рассказывая о своих детях.

Когда она вернулась, у двери палаты ждал Гэри Брайс.

– Мерси! – воскликнул он. – Для человека, который провел шесть дней в двух больницах, ты выглядишь замечательно.

– Гэри, я не могу сейчас говорить.

– Понимаю. Только хочу, чтобы ты знала – как только соберешься, я готов. Ты обещала мне правду.

– Ты ее услышишь.

– О'Брайен подставил Майка, так ведь?

– Это долгая история. Потом.

– Расскажешь?

– Обязательно.

– Эксклюзивно?

– С начала до конца.

Саморра приехал очень поздно, закрыл дверь и сел у окна. В резком больничном свете его глаза казались черными, а кожа серой. Одет он был, как всегда, в темный костюм, но воротник его белой рубашки отглажен, галстук завязан аккуратно. Эта опрятность лишь подчеркивала изнеможение в его лице.

– Джанин, – промолвила Мерси.

Саморра кивнул:

– Давай помолчим минуту.

Эта минута тянулась долго. Мерси открыла глаза, почувствовала, что голова клонится набок. Дождь за окном лил вовсю, но она не слышала его из-за шума обогревателя и больничного гула вокруг.

– Пол, что произошло?

– В пятницу утром около восьми часов у нее был сильный приступ. Вскоре после того, как ты сообщила, что отправляешься с Эваном в старый дом Джима О'Брайена. Она умерла в девять сорок пять.

Саморра отвернулся к окну. На лбу собрались морщины, дышал он с трудом.

– Вот почему я... не поехал. Я позвонил в шерифское управление Сан-Бернардино, назвал адрес, предупредил, что ты можешь попасть в беду. Потом понял, что О'Брайен, наверное, дал тебе ложный адрес. И заставил наш отдел личного состава отыскать адрес Джима О'Брайена, передал его. К тому времени ты уже лежала, истекая кровью. А твой напарник находился по соседству с этим корпусом.

– Пол!

Его профиль четко выделялся на фоне черного окна, он по-прежнему не смотрел на Мерси.

Вошла медсестра, проверила капельницу и монитор, спросила, не нужно ли Мерси обезболивающее. Мерси отказалась. Ей пришло в голову, что Саморре требуется обезболивающее лекарство, но разве оно исцелит разбитое сердце?

Они посидели молча в бесконечно тянущемся больничном времени.

– У нее был хороший голос, – произнес наконец Саморра. – Иногда она пела для меня. Бродвейские песни. Неплохо.

– Пол, что ты собираешься делать?

– Ребята из Сан-Диего зовут меня к себе. Может быть, куплю дом с небольшим участком.

– Я имею в виду – сейчас. Этой ночью.

– Ничего. Совершенно ничего.

– Обещай.

Он повернулся к ней:

– Если бы я хотел это сделать, то не находился бы здесь.

– Помни, сросшиеся переломы крепче целых костей.

– Да.

– Ты молод. Все переменится.

Мерси прислушалась к голосам в коридоре, к гудению обогревателя.

– Я подвел тебя и очень сожалею об этом, – промолвил Саморра.

– Пол, я расскажу тебе кое-что. Однажды подвела напарника. Это стоило ему жизни. Худшего не существует. Я знаю. Тебе хочется поменяться местами с ней, но это невозможно. И ты долго не прощаешь себя. Но ты должен прощать. Мы должны прощать. Это единственный способ жить дальше.

Саморра взглянул на Мерси:

– Ты не простила? До сих пор?

– Я все время мысленно проигрываю случившееся. Пытаюсь изменить то, что делала, думала, во что верила. Это невозможно. Но посмотри на меня. Я здесь. Я поправляюсь. Я жива. Моей смерти на твоей совести нет. Так что горюй по Джанин. По себе. Но не по мне. Если ты нуждаешься в прощении, то я прощаю тебя. Не думай об этом. Жизнь продолжается.

Мерси показалось, что внутри у нее что-то сломалось, отвалилось, исчезло. Сомкнулась черная вода, по ней стали расходиться круги. Она знала, что Хесс сказал бы ей то же самое. Прежде всего нужно прощать не врага, а себя, и только дурак затягивает свое страдание.

В эту минуту она снова любила Хесса, любила Пола Саморру, любила Майка Макнелли и даже себя. Впервые за много месяцев поверила, что все у нее будет хорошо.

В ее мысленном взоре исчез последний черный круг, и нечто похожее на свет луны засияло на воде.

– Я не могу сейчас ехать домой, – прошептал Пол.

– Выключи свет. Сядь в кресло. Нянечка принесет тебе одеяло.

Той ночью Мерси просыпалась трижды. На третий раз Саморры уже не было.

Глава 33

Через неделю, на второй день нового года, Мерси сняла домик с двумя спальнями возле пляжа на Девятой улице в Ньюпорте. Сдавался он дешево, пахнул соснами и океаном. Там были старый ковер, старая мебель, старые, выцветшие эстампы на стенах. Кларк помог ей с Тимом перебраться туда, хотя пытался отговорить ее.

Мерси сделала короткую прическу. Купила просторную одежду, под которой не проступали повязки. Владельцу она назвалась Гейл Уайт и надеялась уговорить его взять авансом деньги, не спрашивая удостоверения личности. Когда хозяин отказался, Мерси показала ему полицейский значок и попросила помочь ей, что он и сделал. В первый же день под вечер он появился с букетом гвоздик.

Когда Кларк уехал, Мерси взяла Тима прогуляться по пляжу. Наблюдала, как он бегает вразвалку за чайками, за лодкой, бросившей якорь у зарослей бурых водорослей. Прошла мимо двух подростков, куривших марихуану возле будки спасателя, свирепо посмотрела на них, потом напомнила себе, кто она здесь. «Это меня совершенно не касается», – подумала Мерси. Быть Гейл ей нравилось.

Она читала газеты. Спала. Играла с Тимом. Смотрела телевизор. Немного болтала по телефону. Много гуляла.

Мерси дважды пыталась связаться с Саморрой, но телефон у него молчал. Ответов на сообщения по автоответчику не было. Видимо, он взял отпуск в связи со смертью жены. В управлении никто не представлял, где он может находиться. Она связалась с шерифским управлением в Сан-Диего, но не знала фамилий никого из друзей Саморры.

Если бы я хотел это сделать, то не находился бы здесь.

Звонила Мерси и Джоан Кэш в конце каждого рабочего дня. Нет, Саморра не связался с ней по вопросу консультации или какому-либо еще. Они всякий раз беседовали почти по часу. Разговоры были бессвязными, и Кэш бесцеремонно переводила их на чувства Мерси относительно О'Брайена, Вырывателя Кошельков, Хесса.

Мерси считала, что разговаривать с Кэш по телефону легче, чем при личной встрече. Ей нравилось, что их разделяют мили, хотя голоса неслись со скоростью электрического тока. Кэш полагала, что Саморра намеревается свести счеты с жизнью, и намекала, что Мерси нужно быть готовой ко всему.

Кларк собрал для дочери все газетные материалы об аресте Макнелли, смерти О'Брайена и последующем расследовании фабрикации улик против Майка. Мерси прочла их и осознала, что без предсмертного письма Джима О'Брайена невозможно обнаружить никаких мотивов поступка Эвана. Даже Гэри Брайс не сумел выяснить, зачем этот эксперт приложил столько усилий для того, чтобы заставить страдать невиновного человека.

Брайтон притворялся ничего не понимающим. Гландис постоянно твердил: «Ответа не будет». Все остальные в управлении единодушно поддерживали Майка, который отказывался от бесед с журналистами. А Мерси никому не сообщала, что у нее есть объяснение всему этому – фотокопия предсмертного письма Джима О'Брайена, которую Саморра доставил ей перед тем, как исчезнуть.

На третий день Мерси наскучило быть Гейл Уайт, и она пригласила Мелвина Гландиса приехать после обеда.

В гостиной толстый Гландис плюхнулся в кресло у окна и тупо смотрел на Мерси, раскрасневшись и сложив руки на груди.

– Дело Бейли я получила не случайно, – начала Мерси. – Ты специально подсунул мне его. Ты знал, что с ним что-то неладно, с самого начала, с шестьдесят девятого года. У тебя даже были улики, чтобы это доказать, только не хватало смелости.

Гландис улыбнулся:

– Мерси, о чем ты говоришь?

– Эван сказал, что хочет узнать правду о Бейли. Когда он попросил тебя помочь, ты ухватился за эту возможность. Ты понимал, что если сумеешь бросить тень на Брайтона, то пробьешься на его должность таким же образом, как пробился он. Эван отправил мне ключ от контейнера в хранилище, но думаю, получил его он от тебя. Брайтон с Макнелли пытались спрятать эти улики, но ты разузнал, где они. И завладел ими. Хранил их на черный день. Это был твой маленький вклад в будущее. Ты не представлял, как пустить их в ход, но неожиданно подвернулся Эван. Грязная работа не для тебя. И теперь ты не только подхалим. Ты еще и соучастник убийства.

Челюсть Гландиса отвисла, лицо покраснело еще больше.

– Мерси, тут нет ни слова правды.

– Эван О'Брайен сказал, что это так. Предсмертные слова, Мелвин. Приемлемы в суде. Он выдал тебя.

Гландис вытаращился на Мерси. Ее фраза о признании Эвана была ложью, но она далась ей без труда. Мерси понимала, что большая часть сказанного ею должна быть правдой.

– Мелвин, ты вряд ли знал, что Эван собирается убить Обри Уиттакер. У тебя на это не хватило бы мужества. Ты просто увидел возможность смешать Брайтона с грязью. Дальше продолжай сам. Расскажи, что произошло, и возвращайся к своей работе. Если солжешь, я добьюсь, чтобы тебя арестовали как сообщника О'Брайена. Я уничтожу тебя.

Гландис посмотрел в окно. Мерси думала, что он сдастся меньше чем через тридцать секунд. Он сдался через десять.

– Что ж, ладно. Я знал, что с делом Бейли не все чисто, только не догадывался, в чем суть. Думал, Брайтон что-то скрывает. И Макнелли тоже. Соображал, что к нему имеют отношение Оуэн и Микс, но не мог понять какое. Поэтому держал глаза и уши открытыми. В семьдесят третьем году мы с Раймерсом стали напарниками и подружились. Ежемесячно он получал счета из хранилища «Инленд» в Риверсайде. Они приходили в управление. Однажды услышал, как они с Брайтоном говорили о контейнере. И заинтересовался. Увидел, как Раймерс получил от Большого Пата ключ. И заинтересовался еще больше. Взял ключ, поехал в «Инленд» и посмотрел. Там они прятали улики – пистолет, одежду Бейли, магнитофонные пленки, ее записную книжку. На тот случай, если Джима О'Брайена замучает совесть. Были данные на Микса и Оуэна. Когда О'Брайен покончил с собой, я понял, что они выбросят все вещи, поэтому взломал контейнер и забрал их. Взял все, чтобы они сочли это обычной кражей. Арендовал другой контейнер и хранил их там.

– Ты глупец, Мелвин.

Гландис пожал плечами, словно это замечание нисколько его не задело.

– Ты, наверное, обрадовался, когда Эван появился в управлении, стал говорить о раскрытии дела Бейли.

– Да. Когда Брайтон дал мне нераскрытые дела для раздачи, ты получила дело Бейли. Я хотел, чтобы им занимался наш лучший детектив из группы расследования убийств. И решил, что если у кого-то и хватит терпения работать над ним, то у тебя.

– Польщена.

Гландис на мгновение просиял, казалось, он поверил ей.

– Мерси, но я не знал, что он планирует с Майком и Уиттакер. Когда Обри убили, я решил, что это кто-то из ее клиентов. Потом, когда ты собрала улики на Майка, подумал, что он увлекся девицей, та хотела его шантажировать, и он ее убрал. Но Эван? Нет. Я только понимал, что улики по делу Бейли выведут тебя на Брайтона, поэтому дал его тебе. Вот и все. Если бы знал, что на уме у Эвана, я бы...

Мерси чувствовала, что больше ему сказать нечего.

– Мелвин, ты бы позволил Эвану сделать это, потом бы надеялся, что он попадется. Ведь ты мечтал, чтобы управление оказалось в дыре, тогда ты поднялся бы на самый верх и вытащил его оттуда.

Гландис бросил на нее взгляд и опустил голову. Он глубоко дышал. Смотрел на свои маленькие ступни танцора. Потом откинулся назад, повел плечами, словно боксер, и резко спросил Мерси:

– А ты нет? Не хочешь наверх?

– Разумеется, хочу.

Он улыбнулся:

– Знаешь, Брайтону придется поддержать меня на выборах шерифа, если я улажу для него эту неприятность. Если смогу убедить тебя забыть о Бейли. А потом, если стану шерифом, выбирай себе любую должность, Мерси Рейборн. Любую!

– Прочь с моих глаз, трусливая крыса! – крикнула она.

– Что ты собираешься делать?

– Прочь с моих глаз!

Гландис встал. Пот стекал по его лицу на воротник рубашки.

– Не губи меня. Я не сделал ничего дурного. Я просто человек, стремящийся вырваться вперед, добиться своего.

Мерси распахнула перед ним дверь, и когда Гландис вышел, с силой ее захлопнула. Домик содрогнулся, один эстамп упал со стены. Тим заплакал в своей комнате.

«С одним разделалась, – подумала она, – остался еще один». Мерси выключила магнитофон и направилась к сыну.

Мерси и Тим остановились у кованых ворот дома Саморры на Фуллертонских холмах. Она толкнула их, и они со скрипом открылись. Фонтан во дворе не работал, цветы в горшках были прибиты дождем. Мерси заглянула в окно, затем позвонила в дверь, но никто не появился.

Ни газет. Ни писем. Ворота гаража не открывались.

Мерси зашагала по круглым плитам дорожки на задний двор. Плавательный бассейн был накрыт голубым брезентом, в бурой луже под трамплином лежали опавшие листья.

Она поглядела в застекленную дверь: больничная кровать в вертикальном положении, рядом большой матрац. Срезанные цветы в вазе склонялись, словно хотели что-то разглядеть на нем.

Иногда мне хочется просто взять и улететь.

«Не надо, – подумала Мерси. – Я смогу простить все, кроме этого».

Брайтон приехал вечером. Ему не хотелось встречаться с Мерси у нее дома, но она уговорила его по телефону. Он посмотрел на кресло, где несколько часов назад сидел Мелвин Гландис. Садиться не стал. Как будто ему подсказывает интуиция, подумала Мерси, что в этом кресле не услышать хороших новостей.

Вместо этого Брайтон опустился на колени и протянул большую руку к Тиму, пытавшемуся сорвать ленту с его шляпы.

– Смышленый мальчик, – улыбнулся он. – Ты смышленый мальчик, Тим. Немного похож на папу, немного на маму. Это хорошее сочетание.

Мерси положила копию предсмертного письма Джима О'Брайена на журнальный столик. Брайтон взглянул на нее, поднялся и взял конверт.

– Сядьте и читайте сидя, – сказала Мерси.

– Постою. – Взгляд был настороженный, лицо усталое. – Я сегодня опять беседовал с Майком. У него все хорошо. Через неделю он выйдет на работу.

– Я не разговаривала с ним.

– Думаю, он простит тебя. Он понимает, что произошло. Как Эван одурачил нас всех.

– Больше всего меня.

– Тебя. Меня. Джиллиама. Всех. Такое случается. Если бы не случалось, у нас бы не было работы.

– Превосходная работа, правда?

Брайтон поджал губы и пожал плечами:

– Лучше, чем торговать обувью.

– От Пола нет никаких вестей?

– Саморра взял отпуск на месяц. Что-то мне подсказывает: он не вернется. Видимо, пойдет в шерифское управление Сан-Диего. Я не удивляюсь, что он не позвонил тебе.

– Почему?

– Такой у него характер. Он не жалуется. Не объясняет. Просто делает свое дело. Когда он пришел к нам из управления полиции Санта-Аны, мы знали, что он немного обидчив.

Брайтон посмотрел на Мерси и вынул из конверта письмо. Неторопливо прочел, потом вложил его обратно в конверт.

– Интересные слова, – промолвил он.

– А вот еще более интересные. Слова Патти Бейли.

Мерси нажала кнопку магнитофона и увеличила громкость.

МУЖЧИНА. Что это?

ЖЕНЩИНА. Ты о чем?

МУЖЧИНА. Щелканье какое-то.

ЖЕНЩИНА. Это от моей жвачки.

(Звук жевания.)

– Это запись с магнитофона Патти Бейли.

Брайтон резко вскинул голову. Мерси показала ключ, который О'Брайен прислал ей.

– Хранилище «Инленд» в Риверсайде, – пояснила она. – Вот где оказалась ваша коробка с уликами по делу Бейли. После того как исчезла из вашего контейнера.

На лице Брайтона появилось озадаченное выражение. Мерси поняла, что он не может сообразить, кто предал его. Потому что сам точно так же поступил с Оуэном тридцать два года назад. Наверное, легче всего манипулировать интриганами, подумала она.

– Откуда оно у тебя?

– Сейчас это уже не важно. Важно то, что я обнаружила в коробке.

– Ты записываешь наш разговор на магнитофон?

– Нет. Вы слышали это уже раньше. Насколько я понимаю, не раз. Бейли и Микс. Бейли и Билл Оуэн. Бейли и Джим О'Брайен. Он стреляет ей в спину. Вы слышите это, слышите, как он плачет. Вы толкнули его на это. Вы и Большой Пат. Как и говорится в письме.

Брайтон молча кивал, словно соглашаясь с какими-то незначительными процедурными вопросами.

– Предсмертные слова Джима О'Брайена через тридцать два года после убийства не будут иметь особого значения в суде.

– Они будут иметь большое значение на первой странице «Таймс», «Реджистера» или «Джорнал».

– Ты не сделаешь этого.

– Почему?

– Не понимаешь?

– Нет.

– Из-за последствий. Последствий того, что обратишься к журналистам, в суд или куда-либо еще.

– И вы лишитесь своей должности. Пленки Бейли и письмо О'Брайена свидетельствуют о заговоре с целью совершения убийства, шантаже, препятствии правосудию.

– Конечно. Ты можешь погубить меня, но что это даст тебе?

– Ничего.

– Тогда зачем? Почему это взбрело тебе в голову? Это идет против твоего управления. Против твоих начальников. Против твоих друзей и коллег. Ты губишь всех вокруг себя. За что?

– За Патти Бейли. Она была той, кому мы обязаны служить, кого защищать. Вспомнили?

Брайтон вздохнул, глядя на Тима, потом взял мальчика на руки и сел у окна. Стал покачивать его на колене, большие, грубые руки бережно держали ребенка.

Тим улыбнулся, гордый, что едет верхом, сидит на коленях большого, сильного мужчины.

– Мерси, позволь изложить тебе несколько сценариев. Первый: ты обнародуешь все это, чтобы раскрыть дело тридцатидвухлетней давности об убийстве. Превосходно. Меня снимают, шерифом временно становится Мелвин Гландис. Пат Макнелли смешан с грязью. Сотрудники управления смотрят на тебя как на стервятницу – ты обвинила своего любовника в убийстве, вытащила никому не нужное дело тридцатилетней давности и заставила всех страдать ради своих идеалов. Тебя сожрут.

«Итак, все страдают, и ты в том числе. Вот Тим – ты вынудишь сына жить в мире, презирающем его мать. Прекрасно! Замечательно! Именно так я и хотел бы растить своего сына».

Тим продолжал радостно подпрыгивать на колене Брайтона.

– Второй сценарий. Ты идешь с собой на небольшой компромисс. Ты знаешь правду о Бейли и разгласишь ее, когда захочешь. Бейли убил О'Брайен – не я, не Пат, не кто-либо еще. Итак, дело раскрыто, и убийцы на свете уже нет.

Бейли уже не вернешь. Вот это твоя плата. А что ты получаешь? Все, что захочешь. Должность главы группы расследования убийств, отдела преступлений против личности? Согласен. Моя должность через несколько лет? Хорошо. Я буду поддерживать тебя всеми силами. Управление будет с тобой, а не против тебя. Ты будешь жить в мире, которому приятно видеть твое лицо. Ты сможешь растить этого малыша с некоторыми преимуществами. И оставить в стороне Кларка.

Мерси почувствовала, как кровь бросилась в лицо и часто забилось сердце.

– А он при чем?

Брайтон усмехнулся и усадил Тима лицом к себе.

– Тим, твой дедушка десять лет платил за хранение улик по делу Бейли. Двадцать восемь долларов в месяц наличными. Он помогал мне, Тим. Помогал старому другу оставаться поверх дерьма, в котором нам всем приходится жить изо дня в день. Вот как поступаем мы, полицейские. Но ты можешь, Тим, если захочешь, выставить своего старого дедушку соучастником заговора. Он принимал в нем участие. Если это станет известно, он пострадает. Но он поступил правильно. Он понимал разницу между поведением такого ребенка, как ты, и поведением мужчины.

Брайтон взглянул на Мерси, его взгляд был колючим, холодным.

– Джим убил ту шлюху, защищая себя и своих друзей. Мы покрывали это преступление ради блага управления, сержант. Покрывали, чтобы я поднялся туда, куда мне было нужно, а Фрэнк Стиллс попал в совет наблюдателей. Чтобы держать этот округ в порядке. Чтобы в нем было хорошо жить и растить таких детей, как ты.

– Брайтон, не вините моего сына в своих преступлениях. Это отвратительно. По-вашему, со всем можно обходиться как вздумается, так ведь? С законом. С друзьями. С женщинами. Кого Оуэн и Микс привлекли, чтобы избить Хессе Акуну?

– Нескольких молодых полицейских из Лос-Анджелеса. Мы узнали об этой договоренности из магнитофонной записи, воспользовались ею, чтобы открыть опорный пункт, в котором очень нуждались. И добились, чтобы Стиллс занял место Микса в совете. Какое теперь это имеет значение?

Брайтон встал, держа в руках Тима. Протянул ребенка Мерси, та взяла его.

– Соверши правильный поступок ради этого малыша. Он тебя за него не поблагодарит. Никогда не узнает о нем. Но ты будешь знать. Добро пожаловать в этот мир, Рейборн. Он суров. Время от времени ты получаешь возможность сделать что-нибудь хорошее. Воспользуйся ею.

Брайтон коснулся щеки Тима, кивнул Мерси и удалился.

Мерси обошла маленький коттедж с колотящимся сердцем и мрачным предчувствием бессонницы. Позвонила Саморре третий раз за этот день – включился автоответчик. Ей удалось узнать номер телефона родителей Джанин. Они побеседовали с Мерси. Сказали, что Пол тепло о ней отзывался. Они не видели зятя и не говорили с ним после похорон дочери. С тех пор прошло больше недели. В тот день Пол выглядел ужасно, смотрел мимо всех, искал что-то взглядом и не мог найти. Он говорил, что уедет на время.

Мерси подъехала к дому Майка почти в семь часов и сидела в машине, пока не увидела, как он открыл парадную дверь. Собаки подняли лай. Вечер был безлунный, холодный, со множеством звезд на небе.

Майк стоял в дверном проеме. Свет позади него в доме казался единственным в каньоне Модеска, единственным оставшимся в мире. Тим сидел, склонив голову набок, с застегнутыми плечевыми лямками он походил на крохотного спускающегося парашютиста.

Мерси вышла из «импалы» и, ощущая боль в боку, зашагала по дорожке к двери. Остановилась на полпути и произнесла:

– Привет, Майк.

– Привет, Мерси.

Она уже решила не входить в дом, но злилась, что Майк не приглашал ее.

– Извини за то, что сделала. Я поступила дурно. Никогда не совершала худшего. Хотя, наверное, это не так.

Мерси услышала дрожь в своем голосе, почувствовала, как по щекам текут горячие слезы, но не выказала слабости. Для нее это было очень важно, хотя она не сумела бы объяснить почему.

– Но я сожалею, Майк. Просто... просто передать не могу, как сожалею, что заставила тебя пройти через все это.

Лица Майка нельзя было разглядеть, потому что он стоял спиной к свету.

– Принимаю твое извинение, – спокойно сказал он.

– И я... знаешь, ты был мне очень дорог, Майк. Дороже всех на свете, за исключением Тима-младшего и отца, но я всегда была... такой... бестолковой. Не могла примириться со смертью Хесса, отыгрывалась на тебе, хоть это бессмысленно. Но ты был хорошим другом и любовником, и я... никогда не собиралась причинить тебе никакого зла.

– Знаю.

Мерси не стала говорить Майку, что любит его, сознавая, что никогда не любила так, как ей бы хотелось. Эти слова – для того времени, которое еще не наступило и, возможно, никогда не наступит.

– Прости меня.

Майк долго молчал.

– Ладно.

– Искренне? Если я встану перед тобой на колени и попрошу извинения, коснешься ты моей головы и простишь меня?

Мерси подошла к двери и опустилась перед Майком на колени на холодном, твердом крыльце. Рана в боку отозвалась острой болью, нога стала горячей и одеревеневшей.

– Прости.

Она наблюдала, как из его ноздрей вырывается пар.

– Ты задешево продала меня, Мерси. Хуже всего то, что ты поверила обо мне самому худшему. Поверила, что я убил Обри Уиттакер.

– Прости меня и за это.

Майк закрыл дверь и запер ее. Мерси услышала, как позади подъехала машина, увидела, как свет фар залил фасад дома. С трудом поднялась, обрела равновесие, повернулась и сощурилась. Фары погасли, дверца открылась.

Через несколько секунд появилась Линда Койнер.

– Добрый вечер, – промолвила она и торопливо прошла мимо Мерси, словно спеша уйти.

Дверь распахнулась, чтобы принять Линду, потом закрылась снова. Щелкнул язычок замка.

Глава 34

Поздно вечером Мерси с отцом устроились около камина, близко к огню, чтобы согреть ноющие кости. С севера надвигалась еще одна буря, дождь часто и сильно барабанил по крыше. Кларк сидел в своем любимом кресле, не очень удобном при его большом росте, сложив руки на коленях, в его очках отражались язычки пламени.

С раннего детства Мерси видела его в этой позе: он сидел у огня, пока его жена суетилась и вела разговор, который был ему неинтересен. Кларк спокойно отвечал и старался избегать споров. И хотя его черные волосы поредели и поседели, а прямой корпус ссутулился и обмяк, он все так же любил огонь, пристально смотрел на него, словно языки пламени могли дать ему те ответы, которых не давала жизнь.

– Папа, ты знал, за что платишь двадцать восемь долларов в месяц?

Кларк перевел взгляд на дочь, но ничего не сказал. Мерси подумала: «Заменяю мать, пытаюсь втянуть его в разговор, которого он не хочет вести. Нелегкая задача».

– Я прочла предсмертное письмо Джима О'Брайена своему сыну, – продолжила она. – Он обстоятельно все описал. Как приятель Билла Оуэна и Ралфа Микса, Чак Брайтон предложил ему заставить Патти Бейли умолкнуть навсегда. Потерпев неудачу, он попросил Большого Пата пригрозить Джиму, что они донесут жене о его похождениях, если он не убьет Патти. И это сработаю. Но Брайтон и Большой Пат не уничтожили улики с места преступления, как обещали. Они сохранили их, использовали для угроз Миксу и Оуэну. У Брайтона была пленка с записями их разговоров с Патти Бейли об организации избиения Акуны. Этого, видимо, оказалось достаточно. Но О'Брайен угрожал разоблачить их, заставить обоих уйти в отставку. Брайтону это оказалось на руку. Одним из условий сделки было, что Оуэн поддержит его как преемника. Вэнс Патнем, временный шериф, не был игроком.

– Рассказывай дальше.

– Нет, папа. Теперь ты. Я едва не погибла, стараясь раскрыть это дело, а ты с самого начала знал, черт возьми, кто совершил то убийство. Я очень обижена на тебя. Если моя шкура для тебя значит так мало, что ее не стоит спасать, ладно. Но ты едва не допустил, чтобы мать Тима-младшего убили, и это ужасно. Я понятно выражаюсь?

– Да. Да. Я... почти уверен, что все происходило так, как ты говоришь. Я понимал, что ежемесячные платежи связаны с Бейли, с тем, что Микс и Оуэн ушли в отставку, а Брайтон стал шерифом. Я платил за контейнер, как меня попросили. Но ничего не знал. Я... отдалился от Брайтона и Пата после этого. Старался держаться подальше от всего. Сознавал, что на руках у меня кровь, но не догадывался, много ли ее там.

– И не хотел знать.

– Не хотел.

– У тебя хватило смелости принять участие в игре, но ты не отважился получить приз.

– Можно взглянуть на это так. Можно и по-другому.

– Так вот, я сообщу тебе, что находилось в контейнере, за который ты платил. Платье и туфли Бейли. Записи ее разговоров с Миксом и Оуэном. Пистолет О'Брайена и стреляные гильзы. Все необходимое, чтобы покрывать преступление и доводить человека до самоубийства, пока вы жили в свое удовольствие. Ты. Большой Пат. Брайтон. Очевидно, и Раймерс, державший напарника в неведении. Когда О'Брайен покончил с собой, Гландис все это выкрал. Подумал, что когда-нибудь сможет пригодиться. Поручил Эвану отправить мне ключ.

Кларк снова посмотрел на Мерси. Сел прямо и положил руки на подлокотники кресла.

– Мы так и не узнали, что случилось с той коробкой. И всем прочим. В контейнере ничего не оставалось.

– Теперь знаешь. И ты никогда не говорил никому, что лежало в ней.

– Никому.

– Даже мне.

– Даже тебе.

Наступило долгое молчание, слышался только шум дождя за окном.

– Хорошо, папа, как взглянуть на это по-другому? Заговор с целью не допустить раскрытия убийства. Будь добр, объясни это как-нибудь иначе.

– Знаешь, дочка, я делал это ради тебя.

– Я тебя не просила.

Кларк встал и поднес руки поближе к огню. Его голос звучал мягко.

– В том-то и все дело, неужели не понимаешь? Я оказался причастен к этому – через Брайтона и Пата. Они были моими друзьями. Поначалу мы были заодно. А если ты сделал такой шаг, то назад уже не вернешься. Моей задачей было поместить ту коробку в хранилище. Мы с Раймерсом обо всем договорились, отвезли ее туда, заказали ключи. После его смерти за хранение стал платить я. Я действительно не знал, что мы прячем, пока не заглянул в коробку. Но было уже слишком поздно. Я оказался соучастником. Что я мог тогда сделать? Арестовать Джима О'Брайена за убийство? Когда Брайтон стал шерифом, О'Брайен уехал в пустыню, а Большого Пата я до сих пор называю другом. Дальше что? Уйти из управления, устроиться куда-нибудь охранником? Нет, на руках у меня были ты и твоя мать. Ты – детсадовская девочка с прекрасной улыбкой, доброй душой и большим будущим, и я хотел, чтобы у тебя было все самое лучшее. Нет, поздно было совершать правильный поступок. Слишком поздно.

Мерси посмотрела на отца, вялого, старого, всю жизнь несшего бремя вины на своих плечах.

– Теперь я должна сделать такой же выбор, – промолвила она. – Я могу предать гласности дело Бейли, ославив Брайтона, Большого Пата, тебя, или замять его. Если замну, Брайтон обеспечит мне продвижение – сделает начальником группы, главой отдела, кем только захочу. Со временем продвинет меня в шерифы, если пожелаю. Это все, о чем я мечтала. Если не замну, то погублю себя. И Тима, насколько понимаю, тоже. Что бы ты сделал на моем месте?

Подумав несколько секунд, Кларк сказал:

– Я уже сделал.

– Если бы можно было вернуться назад?

– Сдал бы улики в прокуратуру, вместо того чтобы их прятать. Возможно, если бы я правильно поступил, ты сидела бы здесь, как сидишь сейчас. Но я повел себя иначе, и ты оказалась с разбитым сердцем. Понимаешь, я хотел защитить тебя. Ты была самой большой моей любовью и самым главным человеком. Но все, что я совершил, едва не убило тебя через тридцать лет. Не оставляй Тиму распутывать дело Бейли.

Мерси промолчала.

– И вот еще что, дочь моя. У тебя появятся злобные враги, если обратишься в прессу, в суд или куда-либо еще. Могущественные враги. Но появятся и друзья. Все станут уважать твое решение, даже если и возненавидят тебя за него. Ты можешь унести с собой это уважение, если до того дойдет. Ты не будешь погублена. Только... отодвинута в сторону на время. Тебе понадобится оглядываться на то, что делается у тебя за спиной. Наверное, оно и к лучшему. Это для тебя возможность перейти на лучшую дорогу.

– Какую? К чему?

– Не знаю.

Мерси поднялась и встала у огня рядом с отцом.

– Я всегда считала такой оптимизм ерундой. Самоутешением. Но в любом случае какой существует выбор? Хуже думать, будто жизнь устроена так, чтобы делать тебя несчастной.

– Это сомнительно.

– Но я никогда не предполагала, что правильный поступок навредит стольким людям. Моему сыну. Моему отцу.

– От этого он не менее правильный.

– Добро и зло. Черное и белое. Да и нет. Они и мы. Вот почему я пошла служить в полицию. Чтобы знать ответы с самого начала.

Кларк положил руку на плечо дочери:

– Прежде всего для того, чтобы не нужно было задавать себе эти вопросы.

Мерси вгляделась в его лицо:

– Да, пожалуй.

– Задай. Воспользуйся такой возможностью.

– В любом случае завтра я позвоню сестре Бейли. Расскажу то, что ей следует знать. Ей от этого не станет легче, но она думает, что станет.

– Никогда не знаешь заранее.

Мерси снова посмотрела на отца:

– В том-то и дело, папа. Иногда знаешь. Иногда знаешь, черт возьми!

В одиннадцать часов Мерси позвонила домой Гэри Брайсу. Когда он ответил, она услышала щелчок клавиши.

– У меня есть для тебя материал, – произнесла Мерси. – Завтра утром в шесть у закусочной на Пятнадцатой улице.

– Приеду заранее. Темные очки брать?

– Лучше зонтик и магнитофон.

– Я люблю тебя. Хочу встретиться с тобой, усыновить твоего ребенка и умереть за тебя.

Мерси улыбнулась и положила трубку.

Глава 35

Через две недели Мерси поднялась со свидетельского места в зале, где заседало большое жюри, и последовала за судебным приставом. Она провела там полдня, и от долгого сидения у нее затекли ноги.

Выйдя в двустворчатые двери, Мерси увидела множество людей: сбившихся в кучу газетчиков, теле– и радиорепортеров, полицейских, Брайтона со своим окружением у одной стены, Гландиса со своим у другой, Майка, Большого Пата и группу полузнакомых родственников справа, группу расследования убийств, державшуюся в глубине, экспертов, вспомогательный персонал.

Все таращились на нее. В этом океане глаз она не встретила ни единого дружелюбного взгляда. После секундной паузы к ней протянули микрофоны, операторы присели и застрекотали видеокамерами, репортеры принялись одновременно выкрикивать вопросы.

Мерси опустила голову, плотно прижала к животу сумочку и начала пробираться через толпу. Вспомнила о Ли Харви Освальде в цокольном этаже далласского управления полиции, испугалась, что какой-нибудь полный мужчина в шляпе может выстрелить в нее в любой момент. Представив, какую боль причинит пуля в животе, передвинула сумочку поближе к сердцу.

Что привело вас к О 'Брайену? Существовал ли заговор против Патти Бейли? Как вы нашли улики тридцатилетней давности? Почему предсмертное письмо опубликовано только недавно? Был у вас разговор с сержантом Макнелли? Правда, что шериф Чак Брайтон и ваш отец, возможно, помогали покрывать убийство?

Мерси подняла голову и посмотрела поверх прожекторов и микрофонов на поднимающуюся в вестибюль лестницу. Люди там застыли, глядя на нее. В окна лился солнечный свет, но здесь, в окружении толпы, она чувствовала себя словно заблудившейся в лесу.

Мерси сделала восемь твердых шагов, споткнулась и повалилась на одного из операторов. Тот попятился, продолжая снимать ее, пока она поднималась с пола, испытывая острую боль в боку.

Ваша роль в самом громком скандале, когда-либо потрясавшем управление? Состояли вы в любовной связи с О'Брайеном, как с Майком Макнелли? Уйдете вы теперь со службы? Какое будущее видите для управления?

Казалось, лестница находится в ста милях. Мерси ощутила ярость и горечь, ее глаза затуманились, и она чувствовала, что протискивается между телами, но не приближается к цели. Потом заметила вокруг коричневые мундиры, теснившие ее все сильнее. Услышала суровые, гневные голоса.

«Они застрелят меня, – подумала Мерси. – Застрелят прямо здесь». Ей хотелось закричать, но она понимала: своим криком она спровоцирует людей, и они убьют ее на месте.

Внезапно Мерси сообразила, что нужно сделать. Она размышляла об этом и раньше, но считала невозможным. Теперь это имело смысл, было единственным, что имеет смысл. Достала из-под пальто ремешок со значком и хотела бросить его на пол, но люди в мундирах стиснули ее так крепко, что ремешок не падал. Застрял между ее поднятой рукой и грудью полицейского, которого Мерси никогда не видела. Он с ненавистью взглянул ей в лицо, отступил, и черный кожаный ремешок упал.

Внезапно раздался голос, она слышала его раньше, но не могла узнать, очень четкий и яростный, перекрывающий выкрики:

– Назад, с дороги, пропустите меня, черт возьми, пропустите!

Мерси попыталась сделать шаг, но не сумела. Ее толкнули лицом в накрахмаленную коричневую рубашку. Она чувствовала громадную людскую массу вокруг себя, теснящую ее то вправо, то влево. И не могла продвинуться вперед.

Потом появился свет. И пространство. Мерси подумала, не теряет ли сознание, но она ни разу в жизни не падала в обморок и не знала, что при этом испытывают. Снова споткнулась о подставленную ногу, оказалась на полу, стала искать взглядом свой значок, но он уже исчез, и это было прекрасно. Итак, она совершила очень важный в своей жизни поступок...

Мерси поднялась на одно колено. Услышала крики и брань, какую-то потасовку, удары. Нога жутко болела; в бок, казалось, снова попала пуля. Чья-то сильная рука ухватила Мерси повыше локтя, рывком подняла, и она подумала, не начнут ли ее бить. Кто-то оказался рядом и тащил Мерси через плотное окружение людей.

– Назад, с дороги, черт возьми, пропустите нас!

Саморра яростно толкал ее прямо вперед, словно она была оружием или инструментом, которые невозможно сломать. Свободной рукой он обхватил Мерси и сунул ей что-то во внутренний карман пальто. Сказал: «Подумай об этом». Он быстро повел ее по лестнице, Мерси удавалось как-то ставить ноги на каждую ступеньку и добраться до верха.

Перед ней простирался большой вестибюль, толпа замерла, все взгляды устремились на нее. Мерси тяжело дышала и чувствовала себя как животное, ищущее, куда бы убежать.

Рядом с ней оказались Мужчины. Кларк был мрачным, а Тим радостно лепетал у него на руках. Мальчик потянулся к Мерси, она взяла его и поняла: она лишилась всего, но у нее есть все.

Потом около Мерси появились люди в мундирах, давая ей пространство. Один из них – Джо Кэсик. Две женщины-патрульные. И люди в штатском – Уилер с Тигом, Кати Хьюлет. Тиммерман со стрельбища. Джиллиам. Несколько человек из группы расследования квартирных краж, еще двое из отдела нравов, угрюмый старый лейтенант, не сказавший Мерси за десять лет больше двух фраз. Гэри Брайс, без магнитофона и блокнота, казалось, он не знает, что делать, но готов драться.

Мерси двинулась по вестибюлю к выходу. Один из операторов забежал вперед. Он сохранял дистанцию и выполнял свою работу. И вдруг Мерси очутилась на улице, в ярком свете зимнего дня, солнечные лучи пробивались сквозь громадные тучи, а холодный ветер освежал ей лицо.

1

Дактилоскопическая картотека штата. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Автоматизированная система опознавания по отпечаткам пальцев.

3

По шкале Фаренгейта. По Цельсию это 37 градусов.

4

Имеются в виду волнения в Уоттсе, большом негритянском районе Лос-Анджелеса, в 1965 году.

5

Убийца киноактрисы Шарон Тейт и еще шести человек в Лос-Анджелесе в 1969 году.

6

Приблизительно 16,5 грамма.

7

Городской район, населенный в основном латиноамериканцами.

8

Десенсибилизация посредством движения глаз.

9

Шерифское управление.

10

Управление полиции.

11

Марлоу, Филип – частный детектив, герой романов Р. Чандлера и снятых по ним фильмов.

12

Счастливого Рождества (исп.).

13

Известный роман английского писателя Энтони Берджеса (1962).

14

Представитель народности, живущей в Непале.