Глава 14

Я вернулся и проверил квартиру кэти. Хозяйки там не оказалось. Хорошо. Вероятно, держит путь в какое-то другое место. Любая нестандартная схема в этой ситуации будет лучше, чем ничего. Вечером, когда я, поужинав, завершил чтение «Возрождения через принуждение» и приступил к просмотру «Интернешнл гералд трибьюн», позвонил Хоук.

— Ты где? — спросил я его.

— В Копенгагене, малыш, в чудном Париже севера.

— А она где?

— И она здесь. Остановилась в какой-то квартире. Ты прилетишь?

— Конечно. Буду завтра. Она одна?

— Пока да. Только что прилетела, приехала в эту квартиру и никуда не отлучалась.

— Да. У революционеров удивительно захватывающая жизнь.

— У нас, международных агентов и охотников за головами, тоже. Я сижу в отеле «Шератон» в Копенгагене и таращусь в ящик. А ты что делаешь?

— Просматривал «Геральд трибьюн», когда ты позвонил. Очень интересно. Обогащает духовно.

Хоук ответил:

— Меня тоже.

— Я буду там завтра, — еще раз сказал я.

— Мой номер 523, — сообщил мне Хоук. — Попроси в отеле упаковать мои вещи и отослать их на адрес Генри. Не хочу, чтобы какой-нибудь паршивый англичанин щеголял в моем нижнем белье.

— Да ты, Хоук, сентиментален, черт тебя побери.

— Тебе здесь понравится, малыш, — сделал свой вывод Хоук.

— Это почему же?

— Девки все сплошь блондинки, а в автоматах кока-колы продают пиво.

— Может, я успею прилететь еще сегодня, — в раздумье сказал я. Но не полетел. Провел еще одну ночь в Англии. Утром я утрясал дела с вещами Хоука — отправлял их в Штаты. Затем позвонил Флендерсу и сообщил, что уезжаю. После чего занялся разборкой револьвера и упаковкой его в багаж. Только после этого вылетел в Данию. Имею оружие — готов путешествовать.

Аэропорт в Копенгагене по-современному сверкал огромными стеклами, а многочисленные эскалаторы перемещали массы народа во всех направлениях. В аэропорту я сел на автобус, который домчал меня до отеля «Ройал», где находилось представительство авиакомпании «САС». По дороге, неся с собой дорожную сумку, чемодан и мешок для костюма, я приметил, где находится отель «Шератон». Я испытывал странный волнующий трепет, такой, какой бывает, когда я попадаю в незнакомый город.

Отель «Шератон» выглядел точно так же, как и все «Шератоны»-братья, которые я посещал в Нью-Йорке, Бостоне или Чикаго. Может, поновее, чем в Нью-Йорке и Чикаго. Больше тянет на бостонский. Хотя по духу он явно датский. Я зарегистрировался у стойки. Дежурный говорил по-английски без малейшего акцента. Потрясающе. А я даже не знал, как правильно произнести площадь Киркегаард. Ну и пошел он к черту. Сколько раз он может отжаться на одной руке? Вот то-то и оно.

Я распаковал вещи и позвонил в номер 523. Никакого ответа. Из-под окна доносилось воркование воздушного кондиционера, но воздух оставался душным. Температура — 96 градусов по Фаренгейту. Я распахнул окно и выглянул наружу. Внизу раскинулся парк, внутри которого поблескивало озеро. Парк тянулся на несколько кварталов вправо. За парком мне удалось разглядеть другой отель. Открытое окно помогло скорее психологически, и я почувствовал себя немножко лучше. Собрал револьвер, зарядил его, вложил в кобуру и повесил на спинку стула. Рубашка была влажной от жары. Я снял ее. Все остальное — не лучше. Я стащил с себя всю одежду, взял пистолет с кобурой прямо в ванную, повесил на ручку двери и залез в душ. Пока вытирался и надевал чистую одежду, все поглядывал в окно. Где-то около двух раздался стук в дверь. Вынув пистолет из кобуры, я прильнул к стене и спросил: «Кто?» «Хоук», — раздалось в ответ.

После этого я отпер дверь и впустил его. На нем были фирменная футболка «Найк» с красной полосой, белые спортивные брюки и расстегнутая белая куртка-сафари с короткими рукавами. В руках Хоук держал две откупоренные бутылки пива «Карлсберг».

— Свежее, только что из автомата, — сказал он, протягивая мне одну.

Я тут же опустошил ее наполовину.

— Я думал, что в Скандинавии прохладнее и легче дышать, — заметил я.

— Циклон, — пояснил Хоук. — Говорят, такой жары никогда не было. Вот почему их кондиционеры так хреново работают. Ими никогда не пользовались.

Бутылка с пивом опустела.

— Так ты говоришь, прямо из автоматов колы?

— Да, на твоем этаже, как раз за углом у лифта. У тебя кроны есть?

Я утвердительно кивнул.

— Поменял немного у регистрационной стойки, когда оформлял номер.

— Пойдем тогда купим еще. Здорово помогает от жары.

Выйдя в коридор, мы взяли в автомате еще пару бутылок и вернулись в номер.

— Ну и где же она? — наконец спросил я. Пиво приятно холодило горло.

— Примерно в квартале отсюда, — пояснил Хоук. — Если подальше высунешься из окна, может, увидишь ее дом.

— А почему ты не наблюдаешь за каждым ее шагом?

— Она приехала около одиннадцати. Больше ничего не произошло. Мне захотелось пить, а заодно я решил проверить, не прибыл ли ты.

— Хоть что-нибудь стоящее случилось с момента нашего последнего разговора?

— Абсолютно ничего. Хотя... вроде за ней еще кто-то наблюдает.

— Ага, — невнятно промычал я.

— Что «ага»?

— Я просто сказал «ага».

— Это я и сам слышал. Вы, белые, так странно разговариваете.

— Тебе сели на хвост? — спросил я у него.

— Нет, конечно. С чего ты взял?

— Да так. Снимаю вопрос.

— Так-то лучше, парень.

— Что ты можешь сказать о сопернике?

— Темнокожий. Но не из моей компании. Черт его знает, вроде сирийца или темнокожего араба.

— Крепкий орешек?

— На вид да. Думаю, и пушка есть. Я заметил, как он поводил плечами из-за неудобной кобуры. Видно, тяжеловата.

— Здоровый?

— Выше меня. Но вообще хиловат, плечи сутулит. Носатый, как хищная птица. Лет тридцати — тридцати пяти. И стрижен под ежик.

Оставалось только свериться с описанием и фотороботами.

— Вот, — подтвердил я. — Один из них.

— Тогда почему он следит за ней? — недоумевал Хоук.

— Скорее всего, он не за ней следит, а выслеживает меня, — объяснил я свою догадку.

— Пожалуй, — согласился Хоук. — Поэтому она и не дергается. За то время, что она у меня под колпаком, она только пару раз вышла ненадолго и быстро вернулась. И каждый раз этот пижон со своим рубильником тащится за ней, не бросаясь в глаза. Всегда чуть сзади. По-моему, высматривает тебя, не висишь ли ты у нее на хвосте.

Я согласно кивнул.

— В том-то и дело, — размышлял я, анализируя ситуацию. — У нее здесь свои люди. И мы им подыграем. Я пойду за ней. Пусть этот носатый приметит меня, а ты проследишь за ним. Тогда и посмотрим, что получится.

— А вдруг носатый начнет палить по тебе сразу, как только заметит?

— Надеюсь, ты этого не допустишь?

— Будь спокоен.

Пиво кончилось. Я с тоской оглядел опустевшие бутылки.

— Перейдем к делу, — предложил я. — Чем скорее мы их сцапаем, тем быстрее я попаду домой.

— Ты не любишь иностранок?

— Я скучаю по Сюзан.

— О, старик, тут я тебя прекрасно понимаю, у нее такой аппетитный зад...

Я посмотрел на Хоука.

Он пошел на попятную:

— Забудь, приятель. Извини, мне не следовало говорить о Сюзан в таком тоне. И не мое это свинячье дело. Я забылся.

Я молча кивнул.

Глава 15

Выйдя из «Шератона», я повернул налево по Вестерсогад. Здания, обрамлявшие улицу, были невысокими и представляли собой почти новые жилые апартаменты для среднего класса. Некоторые отличались изысканностью. Ее дом — номер тридцать шесть. Каменный, с небольшим портиком на фасаде. Прежде чем приблизиться к цели, я пересек улицу и с беспечным видом обследовал ближние кусты в парке. Сделал вывод, что вдоль дорожки, идущей вокруг озера, как правило, выгуливают собачек. Вблизи кружила голубая «симка» с одним водителем. Я остановился. Хоука нигде не было видно. Через несколько минут «симка» отъехала. Маленькая коробка на колесах. Она проехала у меня за спиной в обратную сторону и припарковалась вблизи отеля, не доехав примерно полквартала. Я не двигался. Водитель тоже.

Через десять минут перед входом в дом, где остановилась Кэти, появился черный фургон «сааб», из которого вышли трое. Двое направились ко мне, а третий вошел в подъезд. Я оглянулся на «симку». Из нее вылезал высокий сутуловатый мужчина с большим носом. Седеющие волосы подстрижены под ежик. У меня за спиной — только озеро. Кажется, я попал в мышеловку. Парочка из «сааба» расходилась под углом, так, чтобы при желании я не мог прорваться через их линию обороны. Но я и не пытался. Продолжал стоять, раздвинув ноги и спокойно засунув руки за поясной ремень. Троица приближалась ко мне, обхватив кольцом. Носатая жердь осталась у меня за спиной.

Парочка из «сааба» смотрелась как братья-близнецы. Молодые и розовощекие. Только одного из них украшал шрам через всю щеку до самого рта. Второй хлопал маленькими глазками из-под светлых бровей. Оба были одеты в свободные спортивные рубашки навыпуск. Я сразу понял почему. Тот, который со шрамом, вытащил из-за пояса пистолет тридцать восьмого калибра и направил в мою сторону. При этом что-то сказал по-немецки.

— Я говорю только по-английски, — сообщил я ему.

— Руки на голову, — приказал он.

— Приятель, — обратился я к парню, — ты говоришь почти без акцента.

Он сделал движение стволом. Я послушно положил руки на голову.

— Это кажется мне не совсем логичным, — я позволил себе сделать замечание. — Вдруг какой-нибудь полицейский, проходя мимо, заметит меня в такой странной позе? Он может остановиться и задать вопрос, чего это я здесь делаю. Ну как?

— Опусти руки.

Я выполнил эту вежливую просьбу.

— Кто из вас Ганс?

Парень с пистолетом пропустил вопрос мимо ушей. Он сказал несколько слов по-немецки носатому, который стоял за моей спиной.

— Бьюсь об заклад, ты — Ганс, — обратился я к «меченому». — А ты — Фриц.

Носатый похлопал по моему телу, нашел оружие и забрал его себе, засунув за пояс под рубашку.

— Так будет надежнее.

Да, эти явно не тянули на сопливых новичков. Как видно, и меня они восприняли серьезно. Парень с маленькими глазками бросил: «Пошли». И мы двинулись в сторону дома, покидая зеленый парк. Мне показалось разумным не искать Хоука взглядом.

Квартира Кэти располагалась на первом этаже справа от входа, если смотреть от парка. Когда мы вошли, она сидела на кушетке вполоборота к окну, чтобы видеть улицу. На ней — белый вельветовый комбинезон с черной цепочкой вместо пояса. Человек, который находился в комнате вместе с ней, был мал ростом, крепок, бросались в глаза крупный нос и твердый волевой рот. Он носил длинные седые усы, которые спускались ниже уголков рта, и очки в тонкой металлической оправе. Почти лыс, но из того, что осталось, он отрастил длинные пряди и зачесал их слева направо. Мне показалось, что он пользуется лаком, чтобы сохранять свою прическу. Простые тяжелые ботинки и вельветовые джинсы в обтяжку. Белая рубашка с потертым воротником. Закатанные рукава открывают сильные руки. Кожа такая же темная, как у носатого. Средних лет. Внешне он не походил ни на немца, ни на сумасшедшего. Наоборот, смотрелся солидно.

Он обратился к «меченому» по-немецки.

«Меченый» ответил:

— Англичанин.

— Почему вы преследуете эту молодую женщину? — это уже ко мне.

Он говорил с акцентом, но я не мог разобрал, с каким именно.

— А вам что за дело? — в свою очередь задал вопрос я.

Он сделал два шага и неожиданно нанес мне удар в челюсть справа. Коротышка оказался крепким парнем, и удар был ощутимым. Ганс и Фриц одновременно выхватили оружие. У Фрица в руке был «люгер». Носатый стоял у меня за спиной.

— Вы дали прямой и доходчивый ответ, — заметил я.

— Итак, почему вы преследуете эту молодую женщину?

— Она и несколько ее приятелей совершили покушение на семью одного богатого американца, который горит желанием отомстить, — начал я свое объяснение, — и который нанял меня, чтобы вывести всех на чистую воду.

— Тогда почему вы не застрелили ее, как только обнаружили?

— Во-первых, я — очень добрый парень. Во-вторых, она для меня единственная связующая нить с остальными. Хотел использовать ее в качестве живца. Чтобы она сама вывела меня на своих соратников.

— И вам кажется, что план сработал?

— В некоторой степени. Вы для меня лицо новое, а вон тот с пушкой и Ганс с Фрицем — старые знакомые.

— Сколько человек вас интересует?

— Девять.

— Троих вы уже убрали или арестовали. Еще четверых вам удалось обнаружить. Времени зря не теряли. Вы хорошо выполняете свою работу.

Я был сама скромность. Правда, насколько мне удалось это показать, не знаю.

— Такому профессионалу, как вы, стыдно стоять сложа руки и ждать, пока ему свернут шею. Вы что, изображали статую в парке?

Теперь я являл собой непонимание и растерянность.

— Вы были вооружены и опасны. Совсем недавно вы угрохали двоих, ждавших вас в засаде. — Он выглянул из окна. — Нас ожидало то же?

Носатый сказал что-то на языке, которого я не знал. Коротышка ответил. Носатый передвигаясь неровными прыжками, выскочил в дверь.

— Продолжим, — вновь заговорил коротышка.

— Каково ваше участие в этом деле? — спросил я его.

— К несчастью, вся эта компания убийц и террористов есть моя организация. Мне они не особенно нравятся. Сосунки-любители. Мои цели куда как серьезнее, чем делать фарш из туристов.

Но мне нужны новобранцы, и не всегда попадается хороший материал.

— Да, трудно найти верных помощников, — поддакнул я.

— Вы правы, — бросил он в ответ. — Вот вы бы были одним из лучших. Я такими ударами послал в нокаут не одного здоровяка.

— Возможно, я и приму это предложение — когда не будет вокруг ваших псов, стоящих наготове.

— Я не великан, но хорошо натренирован и знаю много приемов, — объяснил он. — Однако мы собираемся отправить вас к праотцам, так что мы вряд ли сработаемся.

— Почему же? По крайней мере, вы можете еще раз попытаться завербовать меня, когда ваш носатый приятель вернется и доложит, что за дверью никто с противотанковым ружьем не прячется.

Коротышка ухмыльнулся.

— Я не ошибся в вашем профессионализме, — довольно сказал он. — Только мы вас убьем независимо от того, прячется там кто-нибудь или нет. Но сначала все выясним. Может, вы будете нашим заложником. Посмотрим.

— И чему же вы посвятили свою жизнь? — поинтересовался я.

— Святому делу свободы. Африка не должна принадлежать неграм или коммунистам.

— А кому же?

— Нам!

— Нам?

— Вам и мне, людям белой расы. Расе, которая вытащила ее из тьмы первобытности и рабства девятнадцатого века. Расе, которая может создать в Африке новую цивилизацию.

— Вы, случайно, не маньяк, а?

— Меня зовут Пауль.

— И все ваши люди разделяют эти взгляды?

— Мы — расисты и антикоммунисты, — гордо заявил Пауль. — Это достаточное основание для единства.

— Позвольте задать вопрос Кэти, — прервал я его патетику. — Полагаю, вы говорите по-английски.

— Я владею пятью языками, — бросила она. Она сидела на том же месте и в той же позе, в которой я застал ее, придя сюда. Она была невозмутима. Когда она говорила, то двигались только ее губы.

— Я что-то не заметил, чтобы через ваши белые брюки просвечивали те очаровательные французские бикини. Или их на вас нет?

— Мерзавец, — произнесли губы. Лицо ее залилось краской.

Пауль съездил мне еще раз, только теперь слева, сделав синяки симметричными.

— Не смей говорить с ней в таком тоне, — добавил он при этом.

Кэти поднялась и вышла из комнаты. Пауль проследовал за ней. Ганс и Фриц направили на меня свои пушки. В двери за моей спиной повернулся ключ, и вошел носатый.

— Никого, — сказал он. Следом за ним влетел Хоук, держа в зубах два запасных заряда и стреляя из-за спины носатого из своего обреза. Я успел заметить, как у Фрица оторвало полголовы, после чего нырнул за мягкое кресло. Ганс выстрелил в Хоука и попал носатому прямо между глаз. Хоук выпустил заряд из второго ствола в Ганса сразу после того, как свалился носатый. Ганс сложился пополам и умер. Хоук переломил обрез. Стреляные гильзы выскочили из обоих стволов. Хоук перезарядил оба ствола теми патронами, что держал во рту — защелки встали на место еще до того, как пустые гильзы коснулись пола.

Я вскочил на ноги.

— Туда! — крикнул я ему, указывая на дверь, за которой скрылись Кэти и Пауль. Хоук подскочил к ней первым, пока я вытаскивал револьвер из-за пояса носатого.

— Дверь закрыта, — бросил Хоук.

Я выбил ее ударом ноги, и мы с Хоуком стали пробираться вперед, низко пригнувшись и держа оружие наготове. Мы оказались в спальне с ванной, раздвижные двери которой вели во двор. Двери были распахнуты. Пауль и Кэти испарились.

— Черт подери, — в сердцах бросил Хоук.

— Давай-ка уносить ноги, — предложил я.

Что мы и сделали.

Глава 16

На следующий день мы просматривали датские газеты. На первой полосе — фотография с места события: квартира Кэти. На второй — фотография, снятая в момент вывоза тел на каталках. Но ни я, ни Хоук по-датски не читали, так что почерпнуть информации нам не удалось. На всякий случай я вырезал статью из газеты: вдруг найдется переводчик. Ганс и Фриц здорово напоминали двоих из моей коллекции. Мы с Хоуком внимательно рассмотрели их фотороботы и признали идентичность.

— Дела у тебя катятся как по маслу, — констатировал сей факт Хоук. — Итого, шесть.

— Ты не терял времени, когда прорвался в комнату.

— Ну не кричать же мне: «Стой! Стрелять буду!» и прочую ерунду.

— Ты что, шел следом за носатым?

— Вроде того. Засек его, когда он вышел проверить, все ли в порядке. Потом проскользнул в подъезд и спрятался в темноте под лестницей. Ты ведь знаешь, в темноте нас трудно приметить — как черную кошку.

— Пока ты не начнешь скалить зубы, — напомнил ему я.

— А если еще и глаза закрыть, то вообще...

Мы завтракали в отеле. Выпечка и бутерброды с сыром на скорую руку.

— Ну и, — продолжал Хоук, — когда он направился обратно, я прилип к его спине.

Хоук отхлебнул кофе.

— А кто этот тип, который улизнул с Кэти? — поинтересовался он.

— Зовут Пауль, коротышка, но здоров как бык. Покрепче всех остальных, с кем мы уже имели дело. Настоящий революционер. Только не разобрался в направлении.

— Палестинец?

— Не думаю, — размышлял я. — Крайне правый. Хочет спасти Африку от коммунистов и негров.

— Южноафриканец? Из Родезии?

— Мне так не показалось. Идеи идеями, но он говорит с испанским акцентом. Или с португальским.

— Тогда Ангола, — заключил Хоук.

Я покачал головой:

— Не знаю. Он заявил, что выступает против коммунистов и цветных. Кажется, его с этого пути уже не свернуть.

Хоук ухмыльнулся:

— Он взвалил на себя непосильный труд. Насколько я знаю, в Африке встречаются чернокожие. Ему придется кишки порвать ради священного дела освобождения.

— Он, может, чокнутый, но не дурак. Опасен, как чума.

Лицо Хоука приняло довольное и горделивое выражение. Он снова улыбнулся.

— Мы тоже опасны.

— Верно, — подтвердил я.

— Каковы наши дальнейшие планы? — поинтересовался Хоук.

— Не знаю. Надо подумать.

— Хорошо. А пока ты думаешь, может, прошвырнемся в Тиволи, побродим там. Я слышу про Тиволи всю свою жизнь. Хочу посмотреть собственными глазами.

— Идем, — согласился я. — Мне тоже интересно.

Я заплатил по счету, и мы вышли на улицу.

Тиволи был прекрасен. Масса зелени и совсем мало современных материалов. Мы пообедали на террасе одного из ресторанов. Взрослым тут особенно делать нечего, только глазеть на детей и многочисленных мамаш, неторопливо прогуливающихся по чудесным дорожкам мимо привлекательных домов. Было приятно ощущать себя частью этого пейзажа, чувствовать единство с городской средой, продуманной и спланированной так, чтобы приносить радость людям. Еда сама по себе оказалась довольно простой.

— Да. Это не Кони-Айленд, — отметил Хоук.

— Точно. И не ресторан «Фор-Сизонс», — добавил я. В этот момент я был занят пережевыванием куска жесткой телятины, отчего испытывал раздражение.

— Ну как? Надумал что-нибудь? — спросил Хоук.

Я мотнул головой, весьма поглощенный телятиной.

— Надо было заказать рыбу, — заметил Хоук.

— Ненавижу рыбу, — сказал я. — В море-то мы вошли, да вот весла забыли, как говорим мы, датчане. Голову даю на отсечение, Кэти в эту квартиру не вернется. Мы упустили и ее, и Пауля. — Я вытащил из кармана записную книжку. — Все, что у меня осталось, это два адреса, которые я списал с ее паспортов, один в Амстердаме, другой в Монреале. Плюс один адрес в Амстердаме, который значился на конверте полученного ею письма. Голландские адреса совпадают.

— Похоже, мы держим путь в Амстердам? — предположил Хоук. Он приложился к бокалу шампанского и проводил взглядом молодую блондинку в обтягивающих шортах и майке. — Жаль, — вздохнул Хоук. — Копенгаген очень привлекательный городишко.

— Амстердам не хуже, — заверил я. — Тебе понравится.

Хоук согласно кивнул головой. Пошарив в бумажнике, я вытащил несколько английских фунтов и протянул их Хоуку:

— Неплохо бы тебе приодеться. Пока ты ходишь по магазинам, я займусь билетами. Деньги сможешь поменять на вокзале. Это здесь недалеко.

— Я поменяю их в отеле, малыш. Я бы хотел оставить свой обрез в номере, а не демонстрировать его в качестве аксессуара к новому костюму. Знаешь, вчера тут уложили двоих из какого-то обреза. Не жажду давать интервью датским полицейским.

Хоук ушел. Заплатив по счету, я направился к главному входу в Тиволи-гарденз. Напротив, через улицу, возвышалась громада главного вокзала Копенгагена, выстроенного из красного кирпича. Перейдя улицу, я вошел внутрь. Мне абсолютно нечего было там делать, но это был истинно европейский вокзал, и мне захотелось заглянуть в его чрево. Высокий арочный потолок центрального зала ожидания, поддерживаемый металлическими конструкциями, заботливо укрывал собой многочисленные ресторанчики, магазинчики, камеры хранения, ребятишек с рюкзачками и отражал волны разноязыкой речи. Поезда устремлялись по змеящимся рельсам в Париж и Рим, в Мюнхен и Белград. Вокзалу передавалось волнение приезжающих и отбывающих. Мне он очень понравился. Незаметно для себя я провел там целый час, вдыхая его аромат. Представлял себе Европу девятнадцатого века, когда вокзал был еще молод. Хотя и сейчас его пульс напоминал пульс здорового веселого человека.

«Ах, Сюз, — подумал я. — Ты должна побывать здесь, должна увидеть все это».

Потом я вернулся в отель и попросил администратора заказать два билета на утренний рейс до Амстердама.

Глава 17

В девять тридцать самолет голландской авиакомпании, круто развернувшись, взял курс на Голландию. Я уже бывал здесь раньше, и эта страна мне нравилась. Глядя из иллюминатора, я узнавал знакомые зеленые равнины, прочерченные ровными каналами. Мы пили ужасный кофе, который разносила стюардесса с невыбритыми подмышками.

— Терпеть не могу, — поморщился Хоук.

— Целиком разделяю твое мнение, — подтвердил я.

— Знаешь, кого она мне напоминает?

— Догадываюсь.

Хоук заржал:

— Я в тебе не сомневался, малыш. Так ты думаешь, Кэти в Амстердаме?

— Да черт ее знает. Другого я не придумал. Этот вариант лучше, чем Монреаль. Сюда ближе добираться, да и адреса, взятые из двух источников, совпадают. В конце концов, она могла и в Дании остаться. Или улететь в Пакистан. Все, что нам остается, это просто проверить.

— Как скажешь, хозяин. Ты платишь, я работаю. Где остановимся?

— В отеле «Мариотт», рядом с Рийксмузеум. Если обстоятельства позволят, я свожу тебя туда посмотреть Рембрандта.

— Да на кой он мне сдался! — отреагировал Хоук.

Загорелась табличка «Пристегните ремни», и самолет, еще раз сбросив высоту, через десять минут коснулся земли. Здание аэропорта сверкало огромными стеклами и напоминало аэропорт в Копенгагене. Мы сели на автобус. Он довез нас до вокзала Амстердама, который сам по себе был неплох, но уступал собрату в Копенгагене, а оттуда на такси мы добрались до отеля «Мариотт».

«Мариотт» относился к сети американских новых отелей, был по-современному спроектирован и нашпигован техникой, но сохранял очарование континентальной Европы.

Мы с Хоуком сняли номер на двоих на восьмом этаже. Не было причины скрывать наши отношения. Кэти и Пауль уже видели Хоука, и если теперь мы будем их искать, то они будут опасаться его.

Распаковавшись, мы отправились искать адрес, указанный в паспорте Кэти.

Большая часть Амстердама застраивалась в семнадцатом веке, дома вдоль каналов выглядели как на картинах Вермеера. Улица, которая отделяла дома от канала, была вымощена булыжником и окаймлена деревьями. Мы двигались по Ляйдсестраат в сторону Дам-сквер, пересекая кольцевые каналы: Принценграхт, Кайзерграхт, Хееренграхт. Грязно-зеленый цвет воды не портил впечатления. Какие бы машины ни попадались на нашем пути, все они были маленькие и скромные. Нам встретилось множество велосипедистов и просто прохожих. Вдоль каналов сновали лодочки, чаще туристические прогулочные, с застекленными надстройками. Большую часть прохожих составляли молодые люди с длинными волосами, в джинсах, с рюкзаками, без признаков пола и национальности. Если судить с этой точки зрения, Амстердам, по общему утверждению, считается столицей европейских хиппи.

Хоук пожирал все это взглядом. Шагая почти бесшумно, погруженный в свои мысли, он, казалось, прислушивался к звукам, живущим внутри него. Я заметил, что люди инстинктивно, не задумываясь, уступают ему дорогу.

Ляйдсестраат считался торговым районом. Магазины выглядели респектабельно, а одежда в них была самой модной. В витринах красовались делфтский фаянс и подделки под него. Нам попадались магазины сыров, книжные лавки, рестораны. Целые ветчинные окорока манили прохожих. Жареные гуси соседствовали с корзинками, полными черной смородины. На площади у Минт-Тауэр шумел рыбный рынок.

— Попробуй вот это, Хоук, — предложил я. — Ты ведь любишь рыбу.

— Сырую?

— Да. Когда я был здесь в последний раз, люди чуть не дрались из-за нее.

— А ты почему не ешь?

— Не переношу рыбы.

Хоук купил сырую селедку прямо с прилавка. Продавщица тут же вычистила ее, посыпала репчатым луком и подала Хоуку. Хоук осторожно откусил.

Потом улыбнулся.

— Неплохо, — сообщил он мне. — Не требуха, конечно, но довольно вкусно.

— Хоук, — прервал я его рассуждения. — Полагаю, что ты даже не знаешь, как выглядит настоящая требуха.

— Вы правы, босс. Я ведь вырос на птичьем молоке и витаминах. Ведь так, по-вашему, питаются в гетто.

Хоук доел селедку. Сразу за рыбными прилавками мы свернули налево и пошли по Калверстраат. На улице властвовали прохожие — никаких машин, чтобы не отвлекаться от магазинов.

— Похоже на Гарвад-сквер, — заметил Хоук.

— Да, куча магазинов, торгующих обувью «Фрай» и джинсами от «Ливане», дополненными блузками в деревенском стиле. А какого черта тебя понесло на Гарвард-сквер?

— У меня была одна дамочка из Гарварда, — объяснил Хоук. — Очень умная.

— Студентка?

— Обижаешь, старик. Я что, похож на воспитательницу из детского сада? Она была профессоршей. Говорила, что моя жизненная сила возбуждает ее. Понял?

— И как же ты нашел общий язык с ее собакой-поводырем?

— Что ты понимаешь? Она не была слепой. И находила меня великолепным. Называла меня ласково «мой дикарь». И считала, что Адам должен был выглядеть так, как я.

— Господи, Хоук, — прервал я его воспоминания. — Меня сейчас вырвет.

— Да, я знаю. Это было ужасно. Мы не смогли долго выносить друг друга. Она была для меня роковой женщиной. Хотя очень ничего в постели. И зад такой мощный. Верно говорю.

— Да я не спорю, — сказал я. — Ну вот, думаю, мы пришли.

Мы остановились перед выносным прилавком книжного магазина, на котором громоздились сотни книг и журналов. Еще больше этого добра было внутри. Множество книг на английском языке. Вывеска на стене сообщала: «Три суперэротических сеанса каждый час». Стрелка указывала куда-то в глубину магазина. На дальней стене красовалась такая же вывеска, только стрелка ныряла вниз.

— И какие же книжечки здесь продают? — заинтересовался Хоук.

Выбор был широк: от книг Фолкнера и Томаса Манна до книг на английском, французском и датском. Я приметил Шекспира и Гора Видала, соседствовавших с пачками журналов, на обложках которых обнаженные женщины были скручены цепями, веревками, вожжами и другими путами, так что за ними невозможно было разглядеть тело. Можно было приобрести «Хастлер», «Тайм», «Пари матч» и «Гей-лав». Эту особенность Амстердама мне было трудно постигнуть. У нас такие порномагазины располагаются в особых районах, их еще поискать нужно. А здесь книжный магазин, который специализируется на клубничке, занимает место между ювелирным магазином и кондитерской. И торгует творениями Сола Беллоу и Хорхе Луиса Борхеса.

Хоук поинтересовался:

— Думаешь, она здесь живет? Можно проверить по табличкам на "К".

— Может, пройдем наверх? — предложил я. — Адрес этот.

— Давай, — согласился Хоук. — Вот и дверь.

Частично скрытая навесом, дверь располагалась как раз за книжным магазином направо.

— А что, если она дома?

— Я знаю, как это проверить.

Хоук ухмыльнулся:

— Отлично. Посмотрим. Пока ты будешь тут ковыряться, я посмотрю, нет ли ее среди любителей порнухи там внизу.

— Хоук, в таких делах я всегда числил тебя активным деятелем, а не посторонним наблюдателем.

— Нелишне кой-чего и перенять. Учиться никогда не поздно. Совершенных людей не бывает.

— Это уж точно.

— Мы собираемся торчать тут круглосуточно?

— Нет. Только днем.

— Это хорошо. Полдня бдим, полдня спим. Не переломимся.