Глава 5

Отель «Брутон» расположился близ Беркли-сквер и выглядел весьма шикарно. Флендерс расплатился с шофером, передал вещи портье, и вместе мы направились к стойке. Такое впечатление, что он не очень-то полагался на меня: наверное, считал наемным головорезом из провинции, который и двух слов связать не сможет. Надо бы проверить, не вляпался ли я в коровью лепешку.

В номере — кровать, небольшое бюро, синее с подлокотниками кресло, маленький журнальный столик красного дерева. К комнате примыкала ванная, выложенная белым кафелем. Окно выходило на вентиляционную шахту соседнего здания. Очарование старого мира. Флендерс дал на чай коридорному и взглянул на часы.

— Сейчас час, — известил он меня. — Думаю, вы захотите передохнуть и обустроиться, но позже мы бы могли пообедать, и я расскажу все, что мне известно. У вас есть деньги?

— Деньги у меня есть, но мне нужны фунты, — ответил я.

— Да, конечно, — встрепенулся Флендерс. — Я вам обменяю. — Он вытащил из внутреннего кармана большой длинный бумажник.

— Вот вам сто фунтов, — сказал он. — На первое время.

— Благодарю. — Я достал из левого заднего кармана бумажник и отсчитал две с половиной тысячи долларов. — Если вас не затруднит, обменяйте это для меня. И возьмите отсюда за свою сотню.

Он весьма брезгливо поглядел на мой бумажник. Тот был толстый и неаккуратный.

— Не обязательно, — объяснил он. — Вы же знаете, это деньги мистера Диксона. Он очень заботится, чтобы к вам здесь хорошо относились.

— Пока все неплохо, — отозвался я. — Я не скажу ему, что вы сняли мне номер с видом на вентиляционную шахту.

— Прошу прощения, — стал оправдываться Флендерс, — но сейчас — пик туристического сезона, а времени было в обрез...

— Все. Нем как рыба, — пообещал я.

Флендерс испытующе посмотрел на меня и улыбнулся. Он не знал, шучу я или нет.

— Я могу зайти за вами, скажем, в шесть.

— В шесть в самый раз. Но мы могли бы встретиться где-нибудь. Дорогу я найду. Если потеряюсь, спрошу полицейского.

— Прекрасно. Думаю, вы не будете возражать против «Симпсона» на улице Стрэнд. Это типично лондонское заведение.

— Договорились. Увидимся в шесть. Он дал мне адрес и распрощался. Я разложил вещи, потом собрал револьвер, зарядил его и положил на тумбочку у кровати.

После этого побрился, почистил зубы и принял душ. Затем снял трубку телефона, позвонил вниз администратору и попросил разбудить меня в пять тридцать. Наконец я растянулся поверх покрывала и уснул. Я тосковал по Сюзан.

В пять сорок пять, жизнерадостный и бодрый, пружинящей походкой, с револьвером, скрытым под пиджаком, я вышел через главный вход отеля «Брутон». Свернув на Беркли-стрит, я направился в сторону Пикадилли.

В руках у меня была карта города, которую я купил в магазине отеля, хотя я уже бывал в Лондоне несколько лет назад, еще до Сюзан, приезжал сюда вместе с Брендой Лоринг. Мой путь лежал вдоль Пикадилли. Я остановился у витрин «Фортнума и Мейсона», чтобы поглазеть на выставленные там продукты. Ощущалось легкое волнение. Мне нравятся города, а Лондон — город в полном понимания этого слова, как и Нью-Йорк. Было бы здорово пройтись по этим магазинам вместе со Сюзан и купить копченые перепелиные яйца, или грудки дичи в желе, или еще что-нибудь, привезенное из глубинки.

Наконец я достиг площади Пикадилли, которая была обрамлена простенькими кинотеатриками, ресторанчиками и бистро, повернул с нее направо и направился к Трафальгарской площади, к Нельсону и проклятущим голубям. Проходя по Стрэнд-стрит, я разминулся с лондонским полицейским, мирно шествовавшим по улице. Руки за спиной, переговорное устройство в кармане, микрофон приколот к лацкану. Главный аргумент — небольшая дубинка — был искусно упрятан в глубокий и ничем не выдающий себя карман.

«Симпсон» находился по правую руку, сразу за отелем «Савой». Интересно, играют ли в лифтах этого отеля джаз? Может, в потерявшем лоск «Савойе» и играют. Я вошел в ресторан, стены которого украшали дубовые панели, а потолок был недосягаем даже для взгляда. Я обратился к метрдотелю. Он поручил своему подчиненному проводить меня к Флендерсу, который как раз приподнялся из-за стола. Вместе с ним привстал и его сосед по столику. Очень классно.

— Мистер Спенсер, это инспектор полиции Даунс. Я пригласил его пообедать с нами, если вы, конечно, не возражаете.

Забавно, что произошло бы, если бы я возразил? Я представил, как Даунс, пятясь к двери и поминутно извиняясь, покидает ресторан.

— Прекрасно, — только и сказал я. Мы обменялись рукопожатием. Официант пододвинул мне стул. Мы сели.

— Что-нибудь выпить? — поинтересовался Флендерс.

— Пиво из бочки, — заказал я.

— Виски, — бросил Даунс.

Флендерс попросил «Кир».

— Инспектор Даунс занимался делом Диксона, — пояснил Флендерс. — К тому же он специализируется на действиях террористов в городских условиях, а негодяев в наши дни становится все больше.

Даунс скромно улыбнулся:

— Ну, не такой уж я большой эксперт, но сталкивался с такими делами довольно часто.

Вернулся официант с заказанными напитками. Пиво было холодное, но менее терпкое, нежели американское. Я сделал несколько глотков. Флендерс прикладывался к своему «Киру». Даунс пил виски из маленькой стопки — словно ликер смаковал. Белая кожа его большого круглого лица натягивалась на скулах и оттенялась ярким румянцем. Тело, скрытое черным костюмом, выглядело тяжелым и несколько оплывшим. Не толстым, а скорее расслабленным. Во всем его облике присутствовала скрытая мощь.

— Да, пока не забыл, — спохватился Флендерс. Он вынул конверт из внутреннего кармана пиджака и протянул мне. На лицевой стороне красными чернилами было выведено: «Спенсер, 1400». — Сейчас очень выгодный обменный курс, — пояснил Флендерс. — Ваша выгода — наши потери.

Я кивнул и убрал конверт.

— Спасибо, — сказал я. — Итак, что вы можете рассказать?

— Давайте сначала сделаем заказ, — предложил Флендерс. Он заказал семгу, Даунс — ростбиф, а я — баранину. Предпочитаю попробовать блюда национальной кухни. Официант выглядел довольным. Кажется, ему пришлись по душе наши заказы.

— Честь и Господь! — пробормотал я.

— Простите, не понял? — переспросил Флендерс.

Я покачал головой.

— Просто старая американская поговорка. Ну, так что у вас?

Даунс начал свой рассказ:

— Боюсь, не так уж много. За убийство Диксонов взяла на себя ответственность некая группа под названием «Свобода», и у нас нет основания подозревать кого-то еще.

— Что они собой представляют?

— Молодые люди, очень консервативно настроенные, собравшиеся из всех стран Европы. Штаб-квартира, возможно, находится в Амстердаме.

— Сколько их?

— Человек десять-двенадцать. Состав меняется довольно часто. Одни присоединяются, другие откалываются. «Свобода» не считается хорошо сложившейся, устойчивой группой. Больше похожа на сборище случайных молодых людей, объединившихся шутки ради.

— Цели?

— Простите?

— Каковы цели организации? Они собираются спасать китов? Или освободить Ирландию? Уничтожить апартеид? Возродить Палестину? Запретить аборты?

— Кажется, они антикоммунисты.

— Это совсем не объясняет покушение на Диксонов. Насколько мне известно, его предприятия не принадлежат к сектору государственного социализма.

Даунс улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— Вряд ли. Взрыв бомбы был случайным. Такова тактика террористов, действующих в городе. Взрывы и тому подобное. Это подрывает авторитет правительства, создает панику, позволяет изменить общественный строй. И все в таком духе.

— И насколько они преуспевают?

— Насколько я знаю, правительство сдаваться не собирается.

— А как часто они прибегают к подобным методам?

— Трудно сказать. — Даунс приложился к виски и, подержав его во рту, как коньяк, медленно проглотил. — Чертовски хорошая штука! Точную цифру назвать невозможно, потому что мы получаем сведения о таких случаях чуть не каждый день. Трудно сказать, кто из этих подонков подложил бомбу и почему.

В разговор вступил Флендерс:

— Насколько я понял. Фил, это самая отчаянная группа. Она не угрожает основам государства?

Даунс покачал головой:

— Конечно, нет. Западной цивилизации не грозит немедленная гибель. Но они приносят людям страдания. И поэтому мы их преследуем.

— Это как-нибудь вам поможет? — осведомился Флендерс.

— Пока не очень, — отозвался я. — Информация больше удручает. Вот Даунс знает: чем непрофессиональнее и неорганизованнее группа таких сосунков, тем труднее зацепиться за них. Большую, хорошо организованную группу ваши люди давно вычислили бы, тут и говорить нечего.

Даунс дернул плечом и отпил глоток из стаканчика.

— В своем первом предположении вы правы, Спенсер. Часто их щенячий максимализм делает контакты невозможными. Однако та же неопытность снижает революционную эффективность и не дает реализовать свои кровавые идеи. Но при этом их чертовски трудно поймать.

— У вас есть что-нибудь на них?

— Если бы вы были газетчиком, — начал Даунс, — я бы сказал, что мы прорабатываем несколько продуктивных версий. Но, поскольку вы не из газеты, я отвечу вам прямо. Нет. У нас полный ноль.

— Никаких имен? Ни фотографий?

— Только фотороботы, которые я передал мистеру Диксону. Мы провели поиск. Ни один из них не всплыл.

— А информаторы?

— Никто ничего не знает.

— Вы приложили все усилия?

— Мы сделали все, что было в наших силах, — обиделся Даунс. — Вы здесь недавно, но, вероятно, вам известно, что мы не сидим сложа руки. Ирландская проблема отнимает у нашей конторы уйму времени.

— Вы не выглядите очень уставшим.

Даунс взглянул на Флендерса.

— Говорю вам честно, мы сделали в деле Диксона все, что смогли.

— Да я вас и не обвиняю. И проблемы ваши мне понятны. Сам когда-то был полицейским. Я говорю это лишь для того, чтобы Флендерс понял, что вы не имели возможности вести более интенсивный поиск. Вы тщательно проанализировали все явные улики. Запустили своих ищеек, перетряхнули старые дела о террористических актах, а дело — ни с места. У вас ведь нет такого количества людей, чтобы обшарить каждый куст в окрестностях.

Даунс снова пожал плечами и прикончил виски.

— Это верно, — подтвердил он.

Официант вернулся с заказами. Вместе с ним явился мужчина в белом переднике, который толкал впереди себя большой стол с паровым подогревом. На столе возвышалась медная крышка. Поравнявшись с нашим столиком, мужчина приподнял крышку и отрезал тот кусок баранины, на который я ему указал. Проделав все это, он отступил чуть назад, удовлетворенно улыбаясь. Я посмотрел на Флендерса. Тот дал повару на чай.

Пока мы занимались бараниной, официант подал остальные блюда. Я заказал еще пива. По всему было видно, что он невероятно счастлив обслуживать меня.

Глава 6

Я отказался от предложения Флендерса взять такси и пешком направился по Стренд к отелю. Тихо опускался вечер. Начало девятого. Поскольку до утра мне спешить было некуда, я медленно брел по улице. Там, где Стренд вливается в Трафальгарскую площадь, я повернул к Уайтхоллу. Потом остановился, чтобы посмотреть на двух несущих почетную службу часовых, караульная будка которых находилась перед зданием Конной гвардии. На часовых — кожаные ботфорты, металлические колеты и старинные, времен Британской империи, каски. Они выглядели как статуи, если не считать молодых и веселых лиц под старинными касками и живых глаз, оглядывающих прохожих. Эти лица производили впечатление. В конце Уайтхолла располагались здания Парламента и Вестминстерский мост, а напротив раскинулась площадь Парламента и Вестминстерское аббатство. Несколько лет назад мы с Брендой Лоринг носились по этим местам в шальной толпе туристов. Хотелось бы побродить по этим улицам, когда они опустеют.

Я посмотрел на часы: восемь пятьдесят. Минус шесть часов разницы, дома у нас еще только три. Интересно, Сюзан на занятиях? Может, лекции у них не каждый день. Хотя лето... Кто его знает? Я немного прошел по Вестминстерскому мосту и взглянул вниз. Темза. Господи Боже мой. Она несла свои воды через этот город, когда на реке Чарлз еще жили дикари. Внизу слева располагалась пристань для экскурсионных теплоходов. В прошлом году мы со Сюзан посетили Амстердам. Мы плыли на таком теплоходе по старинным каналам и любовались фасадами древних, построенных в семнадцатом веке, домов. Очарования добавили колеблющийся свет свечей, вино и настоящий голландский сыр. Возможно, сам Шекспир ходил по этому мосту. У меня сохранилось какое-то смутное воспоминание, что на той стороне реки должен находиться «Глобус»[2]. Или был когда-то. По-моему, он закрылся — или я ошибаюсь?

Я долго наблюдал за течением реки, потом развернулся и, опершись согнутыми локтями на перила моста, стал рассматривать прохожих. Очевидно, я смотрелся сногсшибательно в синем блейзере, серых летних брюках, белой рубашке и при галстуке в красно-синюю полоску. Я развязал галстук и повесил на шею, что придало мне менее официальный вид. Не прошло и пяти минут, как мимо порхнула лондонская пташка в кожаной мини-юбке. Заметив мое одиночество, она решила было скрасить его.

Насколько я мог заметить, мини-юбки не имели здесь явного преимущества. Мелькали восточные шаровары и сигарообразные джинсы «Ливайз», заправленные в высокие шнурованные ботинки. Я был готов принять любое предложение, но в мою сторону никто и не дернулся. Вероятно, поняли, что я иностранец. Сопливые патриотки! Ни одна не заметила медных кончиков моих шнурков. А вот Сюзан сразу обратила на них внимание.

Вскоре мне все наскучило. Я не курил уже лет десять-двенадцать, но в тот момент мне захотелось сделать последнюю затяжку и бросить непотушенную сигарету в реку, уходя прочь. Я решил не сдавать позиций перед лицом наступающего рака легких, но ощутил бедность арсенала своих драматических жестов. С южной стороны парк Сент-Джеймс ограничивался улицей Бердкейдж. По ней я и двинулся. Скорее всего, меня подталкивал мой ирландский романтизм. Он вел меня вдоль ограды парка Сент-Джеймс прямо к Букингемскому дворцу. Я остановился перед его фасадом и стал смотреть на пустынный широкий, выложенный тяжелыми плитами двор.

От памятника в центре площади, раскинувшейся перед дворцом, через Грин-парк тянулась дорожка до самой Пикадилли, неподалеку от которой находился мой отель. Я углубился в парк. Меня томило странное чувство одиночества, когда я шел сквозь темные заросли травы и деревьев, отделенный целым океаном от родного дома. Я вспомнил себя маленьким мальчиком, перебрал в уме цепь жизненных обстоятельств, которая связывала этого мальчика с мужчиной средних лет, бредущим в одиночестве по ночному парку в чужом городе. Маленький мальчик временами не был похож на меня. Как не был похож взрослый мужчина. Я чувствовал раздвоенность. Мне так не хватало Сюзан. Прежде я никогда не скучал по своим подругам.

Я снова выбрался на Пикадилли, повернул сначала направо, затем налево, на Беркли-стрит. Постоял немного, обозревая Беркли-сквер, длинную, узкую и очень аккуратную. Пения соловьев я не услышал. Может быть, когда-нибудь приеду сюда вместе со Сюзан и обязательно их услышу. Вернувшись в отель, я попросил коридорного принести четыре пива.

— А сколько стаканов, сэр?

— Стаканов не нужно, — ответил я ровным голосом.

Когда он вернулся, я дал ему приличные чаевые, чтобы загладить свое пренебрежение правилами хорошего тона, выпил пиво прямо из горлышка и завалился спать.

Утром проснулся рано и отправился давать объявление в «Тайме». Объявление гласило: «Вознаграждение в одну тысячу фунтов предлагается тому, кто даст информацию о группировке под названием „Свобода“ и о трех погибших от взрыва бомбы в ресторане „Стейнли“ 21 августа прошлого года. Спросить Спенсера в лондонском отеле „Брутон“».

Накануне вечером Даунс обещал прислать мне дело Диксона в отель, и к тому времени, когда я вернулся, в почтовом ящике у нижней регистрационной стойки обнаружился сложенный пополам большой конверт из манильской коричневой бумаги. Поднявшись в номер, я прочел содержимое. Ксерокопии первого полицейского донесения, свидетельские показания, беседы с Диксоном, прикованным к больничной койке, копии фотороботов и дежурные донесения полицейских о безрезультатности дальнейших поисков. Там же обнаружил ксерокопию заявления «Свободы», взявшей на себя ответственность за этот взрыв, и страстный призыв к борьбе с «коммунистической нечистью».

К сему прилагалась краткая история создания группировки, в основном почерпнутая из разрозненных газетных статей.

Я валялся на кровати в номере с видом на вентиляционную шахту и третий раз перечитывал материал, пытаясь выудить детали, упущенные моими английскими коллегами. Таковых не обнаружилось. Если они и пропустили что-нибудь, то и я их не обскакал. Выходит, я нисколько не хитрее их. Мои часы показывали четверть двенадцатого. Самое время пообедать. Если я не торопясь отправлюсь в ресторан и не спеша поем, то мне останется убить до ужина каких-нибудь четыре-пять часов. Я вновь взглянул на документы. Ничего нового. Если мое объявление не возымеет никакого действия, то я не знаю, что делать дальше. Я мог до бесконечности пить пиво и мотаться по стране, растрачивая десять тысяч аванса, но Диксону это вряд ли понравиться.

Я отправился в паб, расположенный на Керзон-стрит близ Шепард-Маркет, поел, выпил пива, после чего посетил Национальную галерею на Трафальгарской площади. Вторую половину дня провел в созерцании портретов людей прошедшей эпохи. Вот профиль женщины пятнадцатого века, у которой, как мне показалось, был сломан нос. А здесь автопортрет Рембрандта. Я утомился, рассматривая лица. Был уже шестой час, когда я, покинув галерею в состоянии некоторой отстраненности и легкого головокружения, направился к Трафальгарской площади с ее знаменитыми голубями. Как мне обещали, объявление должно появиться в газете завтра утром. Особого желания ужинать в ресторане не возникло, поэтому я отправился в гостиницу, заказал в номер пиво и кучу бутербродов, которые благополучно съел зачтением книги.

Обещание исполнили, и утром я увидел в газете свое объявление. Однако, судя по всему, я единственный, кто обратил на него внимание. Никто не позвонил ни в этот день, ни на следующий. Я мотался по отелю, пока у меня не поехала крыша. Тогда я пошел пройтись, надеясь, что мне оставят записку. В течение следующих пяти дней посетил Британский музей, побывал в лондонском Тауэре и прочел имена и надписи, нацарапанные на стенах тюремных камер. Я наблюдал за сменой гвардейского караула и ежедневно бегал трусцой в знаменитом Гайд-парке вокруг озера Серпентайн.

Однако, когда на шестой день после опубликования объявления я вернулся после очередной пробежки весь мокрый от пота, с расстегнутыми, как у заправского бегуна, нижними молниями на тренировочных брюках и в новеньких адидасовских кроссовках, то на мой вопрос: «Нет ли мне какого-нибудь письма?» — клерк вдруг ответил утвердительно. При этом он вынул из ящика белый конверт и протянул мне. Конверт был запечатан, на нем значилось единственное слово: «Спенсеру».

— Принесли с почтой? — спросил я.

— Нет, сэр.

— Звонка не было? Это ваш конверт?

— Нет. Письмо доставил какой-то молодой человек. Где-то полчаса назад.

— Он еще здесь? — поинтересовался я.

— Нет, сэр. Я его не вижу. Но можете посмотреть в кафетерии.

— Спасибо.

Почему они не позвонили? Вероятно, потому, что хотели посмотреть на меня живьем, а это можно было сделать, оставив письмо и проследив, кто его распечатает. Таким образом, меня вычислили, а я остался в неведении. Я прошел в холл, где по утрам подавали чай, и уселся в одно из кресел. Противоположная стена была облицована зеркалами, и я сел к ней лицом, чтобы видеть отражение зала. Темные очки гордо красовались на моем носу, и, поглядывая из-под них украдкой в зеркало, я распечатал конверт. Ничего подозрительного. В тонюсеньком конверте очень трудно спрятать взрывное устройство. Кроме всего прочего, это могло быть письменное приглашение от Флендерса на ужин с чаепитием в шикарном «Конноте». Мое предположение лопнуло как мыльный пузырь. Это было то, что мне нужно.

В записке говорилось: «Завтра в десять утра будьте у тоннеля близ северного входа в Лондонский зоопарк в Риджент-парке со стороны кафетерия».

Я притворился, что перечитываю записку, а сам медленно обвел взглядом фойе, насколько это позволяло зеркало. Ничего подозрительного не заметил, да я и не ожидал увидеть ничего из ряда вон выходящего. Лишь постарался запомнить все лица, попавшие в поле зрения, с тем расчетом, что если увижу их снова, то обязательно вспомню. Положил листок назад в конверт и, постукивая уголком конверта по зубам, медленно повернулся в кресле. Глубоко погруженный в собственные мысли, я, как последний идиот, оглядывал фойе. Потом поднялся, вышел через главный вход и снова направился в сторону Грин-парка.

Нелегко выслеживать неизвестно кого и самому не засветиться, тем более что этот кто-то старается уличить вас в ведении слежки. Я увидел ее, когда она переходила Пикадилли. Она покупала открытки в фойе отеля, а теперь бежала через дорогу в сторону Грин-парка примерно на расстоянии в полквартала от меня. Я все еще был одет в спортивную форму, мокрую от пота. Оружия у меня с собой не было. А вдруг террористы вознамерятся поквитаться со мной прямо сейчас?

В Грин-парке я остановился, сделал несколько показных глубоких приседаний и растяжек, затем лениво потрусил прочь. Если она не захочет меня упустить, ей придется тоже побежать. А если она побежит, я пойму, что она не опасается быть замеченной и, возможно, намерена стрелять или передать меня тому, кто завершит дело. В таком случае я буду вынужден сделать резкий поворот и нестись во весь дух к Пикадилли в поисках полицейского.

Она не побежала. Дала мне уйти и к тому времени, как я достиг Молла, испарилась. Я вернулся на Пикадилли по Квинз-Уок, пересек улицу и направился к отелю. На улице никого не встретил, не было никого и в отеле. Поднялся в номер, принял душ; револьвер лежал наготове на крышке туалетного бачка. Я заметно оживился. После недельного созерцания заката Британской империи ощутил прилив сил. Более того, сел на хвост тем, кто думал, что вычислил меня. Если дамочка принадлежит к группировке «Свобода», они наверняка считают, что раскусили меня, оставаясь незамеченными. Если же нет, если они хотят всего лишь попугать меня, а заодно проверить, крепкий ли я орешек, то я не дергаюсь. Я понял про них все, хотя им это было невдомек, и они упивались своей безопасностью. Впрочем, у меня имелись и проколы. Им удалось узнать про меня многое, а я засек только одного члена группировки. С другой стороны, я профессионал, а они любители. Конечно, если кто-нибудь сдуру подсунет мне бомбу, то ей будет безразлично, профессионал я или любитель.

Я надел джинсы, белую рубашку от «Ливайз» и белые адидасовские кроссовки с голубыми полосками. Не хотел, чтобы вонючие англосаксы подумали, что американская ищейка ни черта не смыслит в сочетании цветов. Вытащил из чемодана черную плетенную из кожи кобуру, надеваемую, как собачья шлейка, под пиджак, и скользнул в нее. Не так удобно, как набедренная кобура, но я вознамерился надеть короткую стильную куртку, которая никак не гармонирует с моим револьвером. Я засунул оружие в кобуру, накинул куртку «Ливайз» и даже не застегнул пуговицы. Куртка была из темно-синего вельвета. Оглядел себя в зеркале, висевшем над бюро. Поднял воротник. Элегантен. Чисто выбрит, только что из душа, недавно был у парикмахера. Воплощенный образ международного авантюриста. Пару раз попробовал быстро выхватить пистолет из-под мышки и убедился, что кобура меня не подведет. Изображая перед зеркалом знаменитого актера Хэмфри Богарта, я бросил: «Все кончено, Луи, брось пистолет». Я был готов действовать.