Он обнял Джапонику правой рукой, привлек к себе. Она дрожала, но не оказывала сопротивления.

— Леди, я преклоняюсь перед вашей храбростью. Но подумайте, что вы делаете. Еще не поздно.

— Я не молила вас пойти за мной, — сказала она так тихо, что шепот мог бы показаться криком.

— Разве? — Он улыбнулся во тьме, положил ей руку на плечо и слегка пожал. — Разве?

Она повернула голову, прижимаясь щекой к его ладони.

— Возможно.

— Бесстрашие и храбрость — разные вещи. Храбрая душа знает об опасности и все же действует. Вы оценили опасность? — Зачем, зачем он идет наперекор собственному желанию?

Джапоника повернулась.

— Разве женщина не может быть такой же храброй, как мужчина?

— Леди! — Он произнес это слово на одном дыхании, и этим словом вовсе не хотел подчеркнуть ее принадлежность к определенному классу, а лишь восхищение мужчины перед женщиной, которую он желает. — Я бы помог вам стать еще храбрее, если бы вы мне позволили.

Сладкая грусть наполнила ее сердце. К ее глазам подступили слезы. Из-за него она уже сделала то, что навечно изменило ее жизнь, только он об этом не знает.

«Нет! — сказала она себе. — Пусть эта ночь станет только этой ночью. Никаких теней, никаких призраков». Все, чего она просила у звезд, так это дать ей достаточно храбрости, чтобы быть с ним.

— Чего вы от меня хотите?

Девлин ничего не знал о ее мыслях, но он мог догадаться о том, что вызывает в ней внутреннюю борьбу. Он чувствовал, что она дрожит. Он чувствовал, как она, не осознавая того, вздрагивает от его прикосновений. Тетя считала, что она девственна. Синклер понимал, что должен быть нежен, бесконечно нежен, но не знал, способен ли на это.

Он привлек Джапонику ближе, так что щека ее прижалась к его груди и тела их соприкоснулись от плеч до бедер. Он поднял руку и снял сетку с ее волос. Почувствовал, как ее волосы рассыпались по спине. Кудри, вздрагивая и опадая, источали аромат персидского сада.

Синклер склонился, коснулся губами мочки ее уха.

— Не бойся, бахия. Я не сделаю ничего, чего ты мне не позволишь.

Он легчайшим поцелуем коснулся ее щеки, провел, едва касаясь губами, по нежной бархатистой коже, пока губы их не встретились. Она вздрогнула, и он почувствовал, что возбужден. Он приоткрыл рот, и желание, которое лорд старательно сдерживал, прорвалось, заявило о себе. Какой сладкой она была! Рот ее был теплым и имел медовый привкус. Страсть овладела им, взяла верх над нежной осторожностью.

Джапоника так долго терзалась этим сладким томлением, и теперь странная смесь чувств, в которых было понемногу от всего: страха, гнева, отчаяния и желания, слились воедино, рождая чувство настолько болезненно острое, что ей показалось, она не вынесет остроты наслаждения.

Она подняла руки, переплела их с его руками и обняла Синклера, вцепилась ему в спину.

Она слышала, как лорд что-то прошептал, но вскоре уже не слышала ничего, слитая с ним в долгом страстном поцелуе.

Чувства пробили барьер, который она строила в течение года. Барьер, который должен был оградить ее от недоверия к себе, от стыда и предательства. Хинд-Див вернулся в ее жизнь, чтобы спасти или проклясть навеки. Этого она не могла знать. Впрочем, в тот момент ей было все равно. Она лишь хотела знать, будет ли чувство, рожденное в стыде той ночью, когда она ничего не могла изменить, под стать тому, что должно родиться из ее доброй воли, желания, страсти.

Боже, смилуйся, если она ошибется!

Если бы Джапоника могла и дальше пребывать в счастливом забытье! Но нет, стремительно, словно под напором ветра, открылся ящик Пандоры. Что, если через пару минут он просто задерет ей юбки и все закончится буднично и прозаично, что, если и страсть ее тоже была обманной? Что, если через час она снова окажется одураченной этим человеком?

С криком, больше похожим на стон, Джапоника оторвалась от его губ и высвободилась из объятий. Синклер, тут же ее отпустил.

Джапоника отошла от него на несколько шагов. Она дышала тяжело, словно за ней гнался дьявол. Она ничего не говорила, потому что была слишком ошеломлена тем, что сделала, чтобы придумать, что сказать.

— Итак, вы испугались.

— Да! — Это был быстрый отчаянный шепот.

— Леди вправе передумать.

В голосе его звучала покорная обреченность, в то время как она боялась шевельнуться, словно распростертая над пропастью.

— Это для вас так легко?

— Легко? — переспросил он тихо, но так, что у нее не осталось сомнений в его искренности. — Вы бы предпочли, чтобы мне было легко?

Джапоника покачала головой, хотя знала, что в темноте он мог различить лишь ее силуэт.

— Я не понимаю себя.

— Я тоже. — Голос его звучал так же растерянно. Джапоника понимала, что не может мыслить ясно, как надо, но знала, что, если Синклер подойдет и обнимет ее, она не сможет промолчать и скажет то, чего говорить не стоит. — У меня был мужчина. Однажды. Давно. Девлин весь вытянулся.

— Да, и что?

— Он был ослепителен.

Девлин услышал в ее голосе нотки стыда.

— Мне не стоило оставаться с ним наедине. Мне следовало проявить больше осмотрительности…

— Он вас использовал?

— О да. — Ему показалось по голосу, что она улыбается, но умом он понимал, что этого не может быть. Он протянул руку к ее плечу, чтобы привлечь к себе, но Джапоника отвернулась, а против воли он не хотел ее обнимать. — Он не был жесток или груб со мной, но произошло это против моей воли. Воля моя была подавлена вином с приправленным наркотическим зельем.

У Девлина зашевелились волосы на затылке. В этой истории улавливалось что-то знакомое. Что-то… Если только…

— Вас опоили и изнасиловали.

— Изнасиловали — слишком сильно сказано.

Джапоника прижала руку к щеке.

— Хотела бы я, чтобы все было так просто. Хотела бы я знать, что это было. Не думаю, что я оказала ему сопротивление. Мне было любопытно. Любопытно… — Последнее слово потонуло во вздохе сожаления.

— Но воля ваша была подавлена, — просто констатировал Синклер. В его голосе не было ни сочувствия, ни жалости.

— Да. — Впервые Джапоника решилась посмотреть на него. — Я действовала не по своему выбору.

— У женщины всегда должен быть выбор.

Она смотрела на него и гадала, действительно ли он так думает. Он сказал «женщина», а не «леди». До вступления в брак, она была просто женщиной. Понимал ли он, как важно для нее это различие? Или он просто сказал то, что услужливо подсказало подсознание?

— Отчего мужчина может вести себя так по отношению к женщине?

— Может, он ее боялся. Или хотел ее наказать. Или думал, что она является тем, кем не являлась на самом деле. — Лорд пожал плечами. — Я его не защищаю. Я не знаю его.

— Может, и нет, — медленно и как-то неуверенно проговорила Джапоника. Нет, неправда — она точно знала, что перед ней Хинд-Див.

Она подошла к нему вплотную, заглянула в глаза, в тревоге пытаясь отыскать правду. Глаза его сияли, как желтые огни свечей. Настал момент истины, тот самый, которого, как ей думалось, придется ждать до Судного дня.

— Он жил в Багдаде. Его звали Хинд-Див.

— Имя мне знакомо.

— В самом деле? — Ей казалось, что сейчас в нее ударит молния, каждая жилка ее тела натянулась как струна.

— Иногда во сне ко мне приходит это имя. — Голос Синклера звучал словно с другой планеты, а между тем он был здесь, совсем рядом. — Бесплотное существо с лицом, раскрашенным под леопарда. Я думал, что это ночной кошмар, порождение моего больного мозга. — Он словно смотрел в себя и не верил тому, что видел. — Я не знал, что такой человек действительно существовал.

— Некоторые не стали бы называть его человеком. Говорят, он маг и волшебник. Еще говорили, что он демон или джинн.

— Как случилось, что вы узнали друг друга?

— Меня отправили к нему, чтобы я уговорила его помочь лорду Эбботу бежать из Багдада, когда город заняли французы. Я предложила ему деньги, но он потребовал другого вознаграждения.

— Девственность за жизнь.

Девственность за три жизни! Но в этом ключе она никогда не думала.

— Сделка состоялась уже… после.

Девлин сделал шаг, приблизившись к Джапонике почти вплотную.

— Неудивительно, что вы не доверяете мужчинам. Теперь я понимаю, почему вы не верите в собственную привлекательность. Однажды вы сильно на этом обожглись.

— О какой привлекательности вы говорите? — Она хотела заплакать, но вместо этого рассмеялась. — Не играйте со мной. Я — сама заурядность. Проста и очевидна, как глиняный горшок. Я не вызываю восхищения, я не…

— …знаю себе цену. — Он провел пальцем по ее щеке. — Зажгите свечу, миледи.

Джапоника сделала то, о чем он просил. Свет ударил по глазам, и она заморгала, но комната была достаточно велика, и единственная свеча не могла разрушить ощущение интимности, не могла прогнать тени, что прятались по углам.

И все же, когда она оглянулась, мужчина, стоявший перед ней, резко переменился. Пламя свечи исказило его черты. Складки у губ сделались глубже, словно у него появилась бородка. Тени легли вокруг глаз, словно они были подведены сурьмой. На мгновение она увидела перед собой не лорда Синклера, а Хинд-Дива собственной персоной.

— Вот, пожалуйста, — сдавленным шепотом проговорила она и отвернулась.

— Что с вами? — Голос его, глубокий и властный, отдавался эхом, словно звучал внутри ее, а не вовне.

Слезы, неразумные, непрошеные, наполнили ее глаза, придя на смену такому же иррациональному смеху. Но все это не принадлежало ей. Все ощущения сгрудились вокруг нее, не проникая внутрь, наступали на нее со всех сторон, сжимали кольцо. Джапоника была на грани того, чтобы потерять сознание, и единственной реальностью в этом дрожащем, как мираж, мире была его теплая ладонь на ее плече.

— Джапоника?

Она подняла глаза, она хотела заверить его в том, что с ней все в порядке, но в этот миг слова куда-то исчезли. Лицо его снова обрело реальные черты, черты лорда Синклера. Ей вдруг стало стыдно, стыдно за то, о чем она думала и чем собиралась заняться с мужчиной, которого любой разумный человек назвал бы ее злейшим врагом.

Девлин увидел сомнение в ее взгляде, но он не мог знать, в чем его причина.

— Идите ко мне, леди.

Синклер взял Джапонику за руку и подвел к зеркалу в углу. Взяв с камина свечу, высоко поднял ее, так, чтобы она осветила ее лицо.

— Посмотрите сюда и скажите, что вы не видите очарования в чертах лица, румянца щек и блеска в глазах.

Джапоника опустила глаза. У нее не было сил взглянуть правде в глаза. Наряд ее в этом освещении казался тусклым и скучным, и она себе казалась такой же. Уверенность оставила ее.

— Я не вижу ничего красивого.

Синклер взял ее за подбородок и приподнял лицо. На сей раз он обратился к ней на персидском:

— Умный купец выставляет напоказ все самое броское, кричащее. Он знает вкусы толпы. Но настоящие сокровища он прячет от праздного покупателя, который и не поймет, какой ценностью овладел. Только перед настоящим ценителем развернет он самое редкостное из своих сокровищ.

По мере того как он говорил, Девлин поворачивал се голову то вправо, то влево, рассматривая се под разными углами, так что свет, по-разному освещая ее лицо, то обрисовывал изящную линию щек, до высвечивал спелую полноту губ, то отражался сиянием в ее глазах.

— Посмотри-ка еще раз, бахия, и ты увидишь правду. Только ты сама в силах явить миру сокровище, коим являешься. Сегодня я увидел, как оно сверкнуло, увидел в числе всех тех мужчин, кто был там. — Рука его скользнула вниз, к ее плечу. Он повернул ее так, чтобы она посмотрела ему в лицо. В глазах ее по-прежнему виделось недоверие, но Синклер заметил и еще что-то. Зарождающуюся надежду. — Ты сомневаешься в том, что прочла в глазах мирзы? Ты сомневаешься в том, что видишь в моих глазах?

— Да! — хрипло пробормотала она, потому что боялась поверить.

— Лгунья! — улыбнулся он.

Девлин увидел, что его ответ заставил Джапонику покраснеть. Когда она закрыла глаза, не желая принимать его вызов, ее медно-рыжие ресницы коснулись щек, и в свете свечи волосы девушки вспыхнули как пламя, и над головой образовался золотой нимб. Боже, как она могла считать себя некрасивой?

Девлин улыбнулся. Быть может, желание творило с ним чудеса и он испытывал то же, что испытывает любой смертный в присутствии женщины, которую хочет?

— Ты всегда знала правду и поэтому избегала шумных толп, которые ищут легкой добычи и идут сплошным потоком, не останавливаясь для того, чтобы разглядеть что-то поистине драгоценное.

— Да, — выдохнула Джапоника, при этом по-прежнему избегая смотреть на Синклера.

Он наклонился и поцеловал по очереди каждое ее веко.

— Я остановился. Я сделал выбор. Я пришел познать твою настоящую цену.

Леди Эббот открыла глаза, и он увидел в них вопрос. Синклер не знал, как на него ответить, разве что задать свой собственный. Он коснулся подушечкой пальца ее нижней губы и ласково провел по ней.

— А ты чего ищешь, бахия?

Джапоника видела в его взгляде желание и более не сомневалась в искренности лорда. Но страх оставался. Он так легко мог разрушить весь ее внутренний мир, все, что было у нее дорогого, включая и это мгновение.

Она отвернулась, словно желала избежать запретной правды его взгляда.

— Это глупо, милорд. Нам не следует быть вместе. Вот так.

— Нет, не следует. — Его палец покинул ее губы и ласково очерчивал нежный изгиб подбородка. Затем легко, словно перышком, провел сверху вниз по горлу, до ямки у основания. — Но мы не говорим сейчас о том, что должно, и о том, что пристало. Здесь только вы и я. И никого больше.

— Но люди…

Синклер приложил палец к губам Джапоники. Она недовольно нахмурилась, и он улыбнулся.

— Только ты. — Он оторвал палец от ее губ. — И я. Для тебя я буду чем угодно и всем сразу, о чем ни попросишь.

Джапоника не могла не улыбнуться.

— Думала, что это я — ценный приз, а вы — покупатель. Разве мне не следует быть для вас всем, что вы ищете?

Лорд улыбнулся насмешливой улыбкой Хинд-Дива:

— Вы уже есть.

Его ладонь как бы невзначай скользнула по груди леди Эббот.

— У меня будешь ты. А что бы ты хотела иметь?

Джапоника поняла, что не может ответить честно. Она отшатнулась, но это было первое движение, а там, не зная как, она вновь повернулась к нему. Или это он к ней потянулся? Она прижала голову к его груди и стала слушать его сердце, шумевшее, как море в штормовую ночь. Дерзкая женщина, позвавшая его за собой в свою спальню, исчезла. Если она раскроет перед ним те чувства, что переполняли ее, то все — она пропала. Джапоника не могла желать того, что нашептывало ей собственное сердце. Она хотела большего, чем его тело. Хотела его любви, а это, конечно, полный абсурд.

Надо отправить его прочь, выгнать из своей спальни и из своей жизни, но вместо этого она еще крепче прижималась к Синклеру. Это безумие! Каким-то образом она должна взять себя в руки, чтобы спастись, не потеряться окончательно.

Девлин чувствовал, как она прижималась к нему, словно боящийся темноты ребенок. Но он не хотел, чтобы ее тянул к нему страх — страх быть отвергнутой. Однажды у нес уже отняли то, что она была вправе отдать сама. И он должен был знать наверняка, чего она хочет.

Синклер нежно отодвинул Джапонику от себя, и она вопросительно подняла на него глаза.

— Я — человек, потерявший прошлое, руку и иллюзии. Я могу предложить вам только эту ночь, здесь и сейчас, и не обещаю ничего больше.

Чтобы нe отвести взгляда, потребовалось немало мужества, и голос ее слегка дрогнул:

— Вы спрашиваете, чего я хочу? Он кивнул, на сей раз без улыбки.

— Тогда вот, милорд. Я… хочу знать, каково это быть с мужчиной, когда я делаю это по своей воле.

Она словно ударила его в солнечное сплетение.

— Вы хотите, чтобы я занялся с вами любовью?

— Не любовью! — почти в отчаянии воскликнула Джапоника. Зачем он выбрал именно это слово? — Я желаю вас. — Она скользнула взглядом мимо, она не хотела открываться ему целиком. — Все, что вы говорили и делали, утвердило меня в мысли, что и вы меня желаете.

Девлин позволил себе улыбнуться.

— Леди, вы слишком скромны. Я очень сильно хочу обнять вас и целовать до тех пор, пока вы ни о чем, кроме меня, не сможете думать. И лишь тогда я бы доставил удовольствие вам, дав отведать себя… и себе, отведав вас.

Джапоника вздрогнула. Только сейчас она поняла, что все это время они говорили на персидском. Они были как во сне, и изысканный, изобилующий украшениями язык как нельзя лучше подходил к этой минуте.

— Вы доставите мне удовольствие, мой господин?

— Непременно. Так, будто это станет моим последним деянием на земле.

Чувство, которое она так старательно подавляла в себе, рвалось наружу. Как было бы чудесно, чтобы и чувства их соответствовали тому высокому слогу, которым они о них говорили. Но сейчас они жили во сне, а во сне возможно все.

— С чего мы начнем? — спросила она, поднимая глаза. Дсвлин заметил тонкую перемену. Теперь Джапоника словно выставила новый щит. Она отдаст ему себя, но не всю. Он понимал, не только где источник ее страха, но и то, что она не сможет насладиться сполна, если будет настороже. Если ей предстоит лечь с ним в постель, она должна сделать это по велению души, не только тела.

Лорд обнял ее, погладил по спине, привлек ближе.

— Ты слышишь, как бьется мое сердце, бахия? Оно бьется для тебя. И ты можешь изменить его ритм одним мановением. Если ты поцелуешь меня, то услышишь, оно забьется быстрее. Ты не хочешь попробовать?

— Хорошо. — Джапоника посмотрела на его губы. Не такое уж трудное дело, подумала она. Тем более что и раньше она целовала его. Она подняла голову, закрыла глаза и прикоснулась губами к его губам.

Он замер. Его рот предлагал взамен только сухое тепло. Через несколько секунд она отпрянула, разочарованно хмурясь.

— Если ты не удовлетворена, бахия, может, тебе стоит попробовать иной метод?

Джапоника задумалась. Она знала, что можно целоваться и по-другому, но как сорвать с его губ этот другой поцелуй, она не знала. До этого он брал на себя инициативу. Быть может, если попробовать сымитировать его действия? Тогда все получится?

Она протянула руку и коснулась его лица, провела ладонью вдоль впалой щеки, пока пальцы не коснулись губ. Указательным пальцем она потерла губы, пока они не приоткрылись немного и тепло его дыхания не согрело кончик пальца. Приподнявшись на цыпочки, она быстро заменила палец своими губами, и ее приоткрытые губы предлагали ему сладость ее рта.

На этот раз его руки сжались крепче. Да, вот этого она хотела. Он был такой твердый, такой настоящий. И поцелуй вышел как надо. Ее руки вспорхнули, пальцы погрузились в густую смоль его волос. Схватив его голову, Джапоника прижала его губы еще ближе к своим.

Она услышала, как Синклер застонал от наслаждения, и испытала от своей маленькой победы чувство триумфа. Она неохотно оторвала губы от его рта.

Девлин улыбнулся, качая головой. Он был удивлен силой ее страсти не меньше, чем она сама.

— Драгоценнее рубинов твой поцелуй, — сказал он, дыша ей в волосы. — А теперь позволь мне показать, что я могу сделать для тебя.

Его рука скользнула по ее волосам — он повернул голову Джапоники так, чтобы она могла лучше принять его поцелуй. Языком нащупав край верхней губы, он лизнул его раз, другой, третий. Нижней губе он также воздал должное. Наконец, нежно зажав зубами самую полную часть ее губ, он втянул в себя, словно вгрызался в мякоть сочнейшего из плодов.

Поцелуй возымел действие сильное и стремительное. Джапоника ясно отдавала себе отчет в том, что хочет, чтобы Синклер как можно скорее занялся с ней любовью. Но она почти ничего не знала о том, как поощрить его ласку. И еще ей очень захотелось научиться этому.

Синклер улыбался.

— Теперь ты видишь, удовольствие можно давать и получать с обеих сторон.

Джапоника улыбнулась, но чувствовала себя гораздо менее уверенно, чем партнер.

— Я начинаю понимать. Но думаю, что познала только самые первые азы искусства наслаждения.

— Леди начинает жадничать. — Он обхватил ее голову рукой и принялся одаривать ее губы лаской, медленно водя по ним губами, потом языком, до тех пор пока у Джапоники не подкосились ноги.

Она не стала сопротивляться, когда Синклер расстегнул ее платье и спустил с плеч, освободив грудь. Он взял одну из них в руки, подушечкой большого пальца лаская сосок — медленно перекатывая набухший бутон между большим и указательным пальцами. Когда он склонил голову, чтобы поцеловать ее грудь, она изогнулась навстречу и тихо застонала.

— Нравится, моя госпожа? — прошептал он, лаская рукой ту грудь, которой не достался рот.

— Да! — Она чувствовала себя так, будто все ее тело охватил жар. Она не могла оставаться спокойной. Вертелась и изгибалась, стараясь как можно теснее прижаться к источнику наслаждения. Кожа ее разрумянилась. И все же Джапоника чувствовала себя глупой и неловкой и думала о том, нравится ли ему ее реакция.

Но лорд не смеялся над ней. Он поднял голову и поцеловал ее в губы — легко и нежно.

— Есть нечто большее. Мне показать?

Она открыла затуманенные страстью глаза и сказала «да».

Синклер подхватил ее на руки, прижал к себе так, что металлические пуговицы его мундира больно вжались в ее обнаженную грудь, напоминая о том, что между ними происходило, и, подарив самый нежный, самый сладкий поцелуй, понес к постели.

Уложив ее на кровать поверх покрывала, Девлин прилег рядом. Он не оставлял ее одну, не прерывал телесный контакт. Глаза Джапоники теперь были широко открыты. В их глубинах за смущением и неловкостью тлели угольки желания, которое ему еще предстояло разжечь в полную силу. И все же он не мог забыть о том, что она рассказала о своем соблазнителе, и о том, что он лишил ее права принимать решение. Больше чем когда-либо раньше Синклер желал, чтобы она чувствовала себя уверенно и бестревожно в том наслаждении, что открывалось перед двумя обоюдно желающими друг друга партнерами.

Он протянул руку и прикрыл ей глаза.

— Не бойся, бахия. Обещаю, ничего не случится такого, чего бы ты не хотела. — Он поцеловал ее в один уголок рта, потом в другой. — Ты теперь хозяйка ситуации. Веди меня. — Он поднял голову и очень нежно погладил ее по щеке. — Если тебе нужны доказательства моих чувств, достаточно лишь взглянуть мне в глаза.

Взгляд его был кротким и тревожным. Но от него по ее телу горячей волной прокатилось желание. В нем словно жили два человека: один стремился овладеть, другой — защитить ее.

— Правда? — прошептала Джапоника.

Решив, что лучшим ответом всем ее сомнениям будет нежность, он приподнял руку, задержав ее в миллиметре от ее груди.

— Можно мне потрогать тебя здесь?

— Да. — Казалось, она боялась собственного голоса.

— Можно мне вот так тебя потрогать? — Он начал ласкать ее сосок, слегка потягивая его и потирая между пальцами. Синклер все время продолжал смотреть ей в лицо, поэтому не пропустил момент, когда губы Джапоники сложились в удивленно-восхищенное «О». — Тебе нравится. Ты чувствуешь, что я могу дать тебе.

На этот раз она лишь вздохнула в ответ.

— Но есть нечто большее, Джапоника, нечто гораздо большее. — Ему хотелось зажечь сотни свечей, чтобы це спеша насладиться созерцанием ее прекрасного тела, которое так манило его. Впрочем, будет другой раз, когда он сможет раздеть ее и позволить с удовольствием рассматривать ее тело. Сейчас для него было важно лишь то, чтобы партнерша перестала его бояться. — Ты такая сладкая. — Он поцеловал сосок, заставив его отвердеть, а потом втянул его в рот.

Джапоника забылась. Она изогнулась навстречу его губам, бедро ее беспрерывно скользило вдоль его твердой мускулистой ноги. Она чувствовала, что в ней зреет, нарастает желание. Ей хотелось прижать его к себе и никогда не отпускать. И тогда она схватила Синклера за плечи так, что ее обнаженные руки наполнились теплом. То, что он делал с ней, было так странно и так чудесно. В этот миг она все бы отдала, лишь бы он не прекращал свою сладкую пытку.

Девлин всем телом распростерся над Джапоникой. Все в нем дарило ей наслаждение: запах сандала, исходивший от его кожи, шершавое прикосновение его лица к обнаженной, оказавшейся на удивление чувствительной груди, приятная тяжесть его тела. Она почувствовала, как что-то, ставшее особенно твердым, упиралось ей в живот. Движимая любопытством, Джапоника просунула руку между их телами, чтобы дотронуться до этого места, но, едва коснувшись, в нерешительности отдернула руку.

Девлин поднял голову.

— Хочешь узнать, как устроен мужчина? Она зажмурилась и покачала головой.

— Ты уверена, что не хочешь? — В его голосе чувствовалось разочарование.

Она открыла глаза и посмотрела в его лицо, показавшееся ей одновременно и чужим, и знакомым.

— Я боюсь.

Он засмеялся, но на этот раз в его тоне чувствовалась насмешка. Едва заметная, но насмешка.

— Ты тоже меня пугаешь. Ты так чудесна и так исполнена страсти. Я боюсь, что в итоге не смогу угодить тебе.

Она слегка нахмурилась:

— Отчего же? Улыбка его стала шире.

— Мужчина, который желает леди, становится пленником своей страсти. Он не всегда может ее контролировать. Например, когда ты целуешь меня, то заставляешь меня твердеть от желания. Когда ты касаешься меня… Ах, леди, я в вашей власти.

— В моей власти? — Джапоника изумленно улыбнулась.

— Так как тебе это? — Он взял ее руку в свою. — Тебе стоит лишь коснуться меня, погладить, и ты поймешь, что это так. — Он опустил ее руку вниз. — Расстегни застежку, и сама увидишь, что сделали со мной твои поцелуи.

Вначале рука ее бессильно лежала там, где он ее оставил. Потом она набралась смелости и начала расстегивать его бриджи, пуговица за пуговицей. Он немного приподнялся, помогая ей завершить начатое. Она вскрикнула, но не отшатнулась.

Синклер снова поцеловал ее, нежно, неторопливо.

— Не бойся дотронуться до меня. Я всего лишь человек, — тихо сказал он, согревая дыханием ее губы.

Всего лишь человек. Джапоника спрашивала себя, как могла считать его чем-то иным, когда его человеческие формы были столь выразительны. Она легко погладила его и сомкнула ладонь вокруг. И в тот же миг почувствовала, как он резко втянул воздух.

— Мне прекратить?

— Если пожелаете, — пробормотал он, — но я молю вас не останавливаться. Познай меня и сделай меня своим. Я ни в чем тебе не откажу.

Она стыдливо ласкала его, и он начал возвращать ей ласку, целуя ее плечи, грудь, живот. Всюду, где он оставлял влажный отпечаток своих губ, кожа ее занималась огнем. Но ласки так утомили ее, что она разжала пальцы, целиком отдавшись волнительным ощущениям. Джапоника чувствовала его всего. Она была полна его запахом, вкусом, теплом. Было так, словно он просочился сквозь поры ее кожи и стал навеки частью ее существа. Когда Синклер поднял ее юбки и прикоснулся ладонью к обнаженной коже ягодиц, она думала, что умрет в экстазе. Но это было не все. Он коленом раздвинул ее бедра и слегка приподнял.

— Не бойся меня, — шепнул он ей на ухо. — Ты создана для того, чтобы тебя ласкали там.

И когда его рука скользнула между раздвинутых бедер и он коснулся самой потаенной ее части, Джапоника вскрикнула и застонала, чувствуя себя предельно развратной. Бедра ее по собственной воле поднялись навстречу его ласкающей руке.

— Тело твое готово принять меня, бахия. А ты сама? Она открыла глаза и прошептала «да».

— Откройся для меня, — моя сладкая. Ты готова. Я не подведу тебя. О да… Так… так хорошо. Так тепло, так влажно, так готово для…

Забыв о скромности, стыде или страхе, забыв обо всем, кроме того что он сотворил с ней своей рукой, ртом, телом и словами, Джапоника отдала себя во власть наслаждения. Синклер шептал ей слова любви на персидском, хриплые мольбы и благодарные возгласы, поощрения. Они соприкасались грудью, соприкасались животами. Он приподнял ее бедра и вошел в нее.

Джапоника вскрикнула и издала долгий протяжный стон. Спина ее выгнулась ему навстречу, а руки сжали его бедра, притянули к себе. Он двигался медленно и умело. Он смотрел ей в лицо и улыбался, вбирая в себя ее стоны наслаждения. Где бы он ни коснулся ее, возникало новое, поразительной остроты ощущение. Джапоника слышала его хриплое дыхание, чувствовала, как под ее пальцами вздымаются мышцы его спины, она купалась в его нежности и восхищалась его силой, пока не осталось ничего, кроме древнего как мир ритма.

И вот тогда пали все барьеры, отделявшие их друг от друга. Они слились и стали одним существом.

Тела их требовали развязки. Когда пришел ни с чем не сравнимый взрыв экстаза, она громко закричала от удивления и восторга, и ответом ей был его благодарный стон.

Джапоника не знала, сколько времени прошло, пока она опять не почувствовала себя на земле. Свеча догорела, и слышалось только мерное дыхание мужчины, в чьих объятиях она лежала восхитительно и бесстыдно нагая.

— Так вот как это делается! Вот что все чувствуют! Девлин повернул голову, глядя на нее с благодарным изумлением. Ни разу в жизни он не испытывал ничего подобного тому, что только что испытал с ней, и сомневался в том, что даже самые изощренные в этом упражнении люди испытывают нечто близкое к тому, что было между ними. Если она сейчас открыла в себе редкую страстность, то в нем она открыла чувство еще более глубокое и более опасное для сердца. И все же он не решился сказать о том, что думает. Не решился по причинам, которые и сам не вполне осознавал.

— Часто это бывает довольно приятно, — осторожно сказал он, — и говорят, мужчинам получить удовольствие бывает легче, чем женщинам.

— О! — только и сказала она, стыдливо пряча лицо. Он приподнялся на локте и взял ее за подбородок.

— Как ты знаешь, бахия, сами по себе уроки любви могут дарить удовольствие, и чем больше мастерства приодит к тебе, тем приятнее; Но редко, когда чувство… — Синклер смотрел ей в глаза и поэтому точно знал, когда она начала понимать его. — Но редко, когда в формулу любви входит чувство, дающее такой результат.