Глава 1

— Алхамдолиллах! Дай мне испытать хотя бы одно по-настоящему великое приключение в жизни! А потом можно и умирать.

Джапоника Фортнам выглянула на улицу сквозь шель в машрабиахе — так на местном жаргоне назывался экран, изготовленный из плотно пригнанных друг к другу деревянных планок, соединенных друг с другом прочным плетением. Удобное устройство, позволяющее видеть то, что происходит на улице, и при этом надежно скрывающее от досужих прохожих частную жизнь обитателей дома. Окно выходило на Баб-аль-Шейх, старинный квартал древнего Багдада, где купола мечетей спорили голубизной с лазурью небесной, где шпили минаретов пронзали безоблачное небо и сияли в лучах утреннего солнца. Багдад, некогда бывший пристанищем халифа и легендарного Али-Бабы с его сорока разбойниками, до сих пор оставался городом, где интриги и предательство были каждодневной частью жизни, где обмануть ближнего при торговой сделке считалось не позором, а доблестью. Джапонике казалось, что Багдад лучше всего подходит для осуществления ее мечты. Вот где провидение ответит на ее молитву. В конце концов, жажда приключений была у нее в крови.

Джапоника принадлежала к третьему поколению Фортнамов, ведущих свой род от знаменитого лондонского семейства, представители которого организовали торговый дом «Фортнам и Мейсон». Много лет назад ее дед прибыл в Бушир, портовый город, находящийся на пересечении древних маршрутов в Персию, вместе с Ост-Индской компанией. Он осел там, на Востоке, обзавелся семьей и зачем-то — никто никогда не говорил зачем — поменял «у» в своей фамилии на «о». В то время как глава английской ветви фамильного древа делал карьеру при дворе королевы Шарлотты, карабкаясь вверх по служебной лестнице от привратника у входа во дворец до привратника в парадных покоях. Уже тогда Фортнамов отличал авантюрный склад характера. Их любовь к экзотике снискала им прозвище «индейцы». Так Фортнамов, осевших в дальних пределах империи, стали называть их английские родственники. Титул, надо сказать, не слишком лестный, как однажды заметила мать Джапоники. Как бы там ни было, жизнь восточных Фортнамов, или «индейцев», никогда не была скучной.

Джапоника вздохнула. Все обстояло не совсем так. С тех пор как корабль отца затонул недалеко от Калькутты два года назад, жизнь стала весьма трудной и печальной. Ее мечты о приключениях были разбиты, и все радости остались в прошлом. Джапонике ничего не оставалось, как продолжать работу в компании в качестве специалиста по травам и травяным снадобьям. Иногда ей казалось, что она может целиком раствориться в этом мире, и никто ничего не заметит.

И вот — чудо из чудес! — компания посылает ее в Багдад. Благодаря своей известности в качестве одного из лучших специалистов по травам Джапоника была отправлена лечить лорда Эббота, виконта Шрусбери, пораженного лихорадкой. Пока ни один врач не мог излечить лорда от болезни.

Возможно, она искушала судьбу, шепча свою извечную молитву, но слово не воробей: вылетит — не поймаешь.

— Алхамдолиллах! Дай мне испытать хотя бы одно по-настоящему великое приключение в жизни! А потом можно и умирать.

Впервые она произнесла эти слова в возрасте десяти лет. В тот раз ее родители отправились в плавание в ежегодную экспедицию и оставили ее дома. Они заявили, что для их единственного ребенка настало время изучать литературу, ораторское искусство, хорошие манеры, танцы и рисование. Другими словами, пришло время окультуривания.

— Однажды ты превзойдешь себя, поднимешься над своей судьбой. Ты будешь не просто дочерью купца, а по-настоящему богатой дамой, — говаривала мать. — У красивых богатых дам чудесных приключений всегда в избытке.

Джапоника унаследовала живой ум и целеустремленность отца, а заодно цвет огненно-рыжих волос. Увы, ей не досталось ни капли от его баснословного обаяния и абсолютно ничего от красоты матери.

Девушка встала с кушетки и пошла налить воды в таз, чтобы освежить лицо. В отличие от матери Джапоника редко смотрелась в зеркало. Она и так отлично знала, как выглядит. Морковные кудряшки обрамляли щеки, румяные и круглые, как яблоки. Никакой интересной бледности. Совершенно заурядный нос и рот, который некоторые дамы характеризовали как «несколько слишком крупный», никак не прибавляли ей шарма, и в довершение этот плебейский цвет кожи — жизнерадостно розовый, никак не вязавшийся с рыжим цветом ее волос. Нет, от такой внешности мужчины не теряли голову или состояние. Не с таким лицом запускают в плавание сотни кораблей и не на такую голову водружают корону. С такой физиономией молодой женщине только и остается, что творить молитвы, дабы Всевышний избавил от скуки.

Джапоника вытерла лицо полотенцем и потянулась к муслиновому платью. В двадцать лет она постигла, что приключения не выпадают на долю стыдливых рыжих девчонок со вздернутыми носами и губами в пол-лица. По крайней мере романтические приключения точно не для них.

Пусть так, но, если бы мать Джапоники не скончалась от лихорадки до того момента, как дочери исполнилось шестнадцать — время выхода в свет, — родительница могла бы с успехом выдать ее замуж, достойно продав на ярмарке невест в Бушире. В этой части света англичанки были редкостью. К шестнадцати годам даже она, гадкий утенок, могла похвастаться непрекращающимся потоком ухажеров из среды английских военных. Но и эта преходящая радость сошла на нет, когда ее слишком уж прагматичный отец отказал молодому лейтенанту из лейб-гвардейского конного полка, угрожая лишить ее родительского благословения.

— Тоже мне аристократ! Ты можешь найти и получше! Беден как церковная мышь! Да все они таковы, эти младшие сыновья знати. Я могу купить и продать целую дюжину таких, как он: запросто, как дюжину булок! И они об этом прекрасно знают. Их влечет к тебе блеск моего золота, и этот блеск отражается в глазах твоего лейтенанта, когда он шепчет тебе нежности.

Джапоника поморщилась как от боли. Она слишком хорошо понимала, что слова отца при всей своей жестокости были правдивы. Лейтенант так ни разу и не нашел предлога, чтобы навестить ее вновь. После того как по городу пронеслась молва о том, что для Джапоники, дочери богатого купца, простой солдат не пара, она стала подпирать стену даже на тех балах, где женщин было куда меньше, чем кавалеров.

— Собаналла! Я так и умру старой девой! Персидское ругательство, которое так не любила ее мать, само собой пришло на ум юной девушки, взращенной в королевстве шахов, пропитанном ароматами цветущих садов и восточных базаров. После того как в возрасте десяти лет Джапонике ясно дали понять, что с мечтой о путешествиях в дальние края пора расстаться, отец все же не давал дочери отчаяться. Он продолжал тайком брать дочь с собой в одежде прислуги, когда выезжал по делам на местные рынки. По настоянию отца она научилась оценивать стоимость трав и использовать их в лечебных и косметических целях, научилась безошибочно определять истинную цену благовоний, жемчугов, шелков и мехов. И когда возникала настоятельная необходимость совершить сделку по дешевке, она торговалась с азартом, но очень точно угадывала момент, когда пора отступить. Джапоника не посрамила своих предков купцов и с гордостью могла заявить о себе, что сделки с ее участием почти никогда не срывались.

— Независимость! Вот главное в жизни, девочка моя! А ты сможешь быть независимой, — с гордостью говорил ее отец. — Когда ты станешь весьма состоятельной дамой, дитя мое, тебе уже не понадобится муж, чтобы выглядеть респектабельно.

По лицу Джапоники пробежала тень. Наследница немалого состояния, она знала и видела, что многие смотрят на нее снизу вверх, но все же было бы неплохо, если бы ее еще и любили. Как несправедливо складывалась жизнь! Сердце ее переполняла глухая обида. Душа требовала безумных, ярких приключений. Хотя бы одного. Но мятежное бурление крови было сродни бурлению в кастрюле под закрытой крышкой: никем не видимое, никем не замечаемое.

— Так ты все-таки изволила проснуться, — сурово прозвучал голос у нее за спиной. — А я-то уже подумала, что ты все утро проваляешься в постели.

Джапоника с улыбкой повернула голову к няне. Бывшей няне, которая теперь превратилась в самую доверенную подругу.

— Доброе утро, Агги. — Заметив хмурое выражение лица пожилой женщины, Джапоника и сама нахмурилась. — Виконт плохо спал ночью? — Поделом ему. Он спит беспокойным сном грешника. Предчувствует адовы муки, вот и вертится, словно уж на сковороде.

Прищелкивая языком, Агги поставила на тумбочку поднос с чаем и бисквитами. Предрекать беды и причитать было любимым времяпрепровождением отставной няни, а теперь, когда события последних дней подвели почву под ее зловещие предсказания, она по-настоящему вошла в раж.

— Этот доктор, будь он неладен, что отправил тебя сюда, заставив разделить кров с, прости Господи, проклятой заразой, он ответит перед высшим судом! Да чтоб ему сдохнуть за это! Как будто мало было нам занедужившего лорда, кишащего заразой, так теперь и сам город этот, будь он неладен, кишит французами. Еще неизвестно, какая зараза опаснее: не сдохнешь от лихорадки, так французы тебя прикончат!

Увы, Джапонике нечего было возразить. Старая няня была права в одном: лорду Эбботу от ее лечения лучше — не становилось. Приехав сюда, в Багдад, две недели назад, Джапоника очень скоро осознала, что едва ли может чем-то помочь виконту и даже скрасить последние дни его жизни, уняв боль и страдания. И насчет французов няня была недалека от истины.

Наряду с остальными жителями города Джапоника узнала о тайном договоре шаха с Наполеоном не из газет и листовок, а по тому количеству французских солдат, что стали прибывать в Багдад примерно с неделю назад. Французы уже находились в состоянии войны с Испанией и Англией, Португалией и Египтом, а новый договор Наполеона с Персией фактически превращал Англию в военного противника страны, в которой Джапоника сейчас проживала. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Сходила бы ты к нему, когда чаю попьешь, — осторожно заметила няня. — Лорд что-то сильно возбужден после того, как прочел присланное вчера письмо.

— Вчера, говоришь? А почему я узнаю о нем только сейчас?

— Чтобы испортить тебе аппетит? Насчет виконта нечего беспокоиться: то, что он знает, все равно скоро в могилу унесет.

Джапоника бегом бросилась к виконту, но перед дверью остановилась и постучала. Лорд Эббот ослаб настолько, что голос его был едва слышен.

Несмотря на то что день был ясный и солнечный, в покоях лорда царил полумрак. Окна плотно закрывали плетеные ставни. Виконт лежал под тонкой батистовой простыней и больше походил на скелет, чем на человека из плоти и крови. Всклокоченные поредевшие волосы были того же мутно-серого цвета, что и оловянная кружка, стоявшая на столике возле кровати. Лицо его имело нездоровый красноватый оттенок. Жар не спадал.

— Доброе утро, милорд.

Виконт открыл глаза: запавшие и обведенные красными кругами.

— Моя милая Джапоника. У нас новости. — Виконт слабо постучал ладонью по письму, лежавшему рядом с ним на кровати. — Посыльный доставил сообщение ночью. Ты не прочтешь его, дитя мое?

— Конечно. — Взяв письмо из рук виконта, Джапоника машинально отметила, что кончики его пальцев холодны как лед и совершенно побелели. Жить ему осталось совсем немного.

Она подошла к окну, подставив письмо под солнечный луч, пробивавшийся сквозь плотное плетение ставен, и начала читать. По спине у нее пробежал холодок. На сей раз няня не обманулась в своих предсказаниях. Ост-Индская компания имела честь уведомить виконта о том, что миссия генерала Джона Малькольма, посланного в Тегеран для переговоров с шахом, провалилась, ибо генерал так и не сумел добраться до Тегерана. Теперь ни один англичанин, будь то военный или штатский, мужчина или женщина, не мог чувствовать себя в безопасности в Багдаде. Письмо предписывало всем немедленно покинуть Багдад и ехать в Бушир.

— Немедленно! — прошептала Джапоника и выругалась на персидском.

— Что вы сказали? — спросил виконт.

— Да так, ничего, милорд. — Джапоника прикусила губу. Как, скажите на милость, могла она вывезти смертельно больного виконта из города, кишащего вражескими солдатами?

Выход был. Джапоника помнила наставления отца о том, что местный народ, из тех, что живут в горах, не отличается чрезмерным патриотизмом, и их верность шаху всегда уступала верности таким незыблемым ценностям, как, скажем, золото. Можно нанять человек пять, чтобы те переправили виконта на юг в обход французских постов. Но ведь он серьезно болен. Ему самому до гор не добраться, а для того, чтобы доставить его туда, придется искать помощников. Только где?

— Разумеется, тебе потребуется помощь, — сказал лорд Эббот, словно прочел ее мысли. Джапоника даже заметила, как он, увидев ее реакцию, растянул бледные губы в некое жалкое подобие улыбки. — Причем помощь совершенно определенного человека. Единственного человека в Багдаде, который может позволить себе держаться независимо и от шаха, и от англичан, и от французов.

— Вы имеете в виду Хинд-Дива?! — удивленно воскликнула Джапоника.

— Именно. — Лорд Эббот еле заметно кивнул.

— Вы шутите. — Джапоника решила, что лорд обезумел вследствие тяжелой болезни. Хинд-Дива здесь называли не иначе как индийским дьяволом. — Он, конечно, весьма влиятельная персона, но не говорите, будто считаете, что ему можно довериться!

— Что ты о нем слышала? — Эббот попытался сесть, но все, что он смог сделать, это лишь приподняться на локте.

Джапоника бросилась ему на помощь.

— Говорят, что он шпион, вор, убийца, — говорила она, подбивая подушки под спину виконта.

Лорд Эббот кивнул:

— Все это, вероятно, соответствует истине. Кое-кто говорит, что он состоит на службе у Замана, шаха Афганистана, вероломного правителя, регулярно совершающего набеги как на персов, так и на индийцев. Но есть люди, полагающие, будто Дива — сам убитый султан, возвращенный к жизни пророком Мохаммедом, дабы стереть с лица земли всех неверных.

— То есть европейцев! — Джапоника почувствовала, как по спине пополз холодок страха, и в то же время она была не настолько суеверна, чтобы верить подобным слухам. — Неглупый парень этот Хинд-Дива! Знает, какую создать себе репутацию, чтобы тебя все уважали и боялись.

— Ты попала в точку! — Виконт окинул Джапонику задумчивым взглядом. — И еще о нем говорят, будто он волшебник — за должную плату может сделать так, чтобы человек исчез с лица земли, а потом появился вновь. Но только там и тогда, когда того захочет сам Хинд-Дива.

— Хорошо, если этот слух окажется правдой, — пробормотала Джапоника. Им всем сейчас не помешало бы исчезнуть из Багдада, а потом появиться вновь где-нибудь в безопасном Бушире. — Как бы там ни было, я все равно не знаю, где его искать.

— Я написал тебе рекомендательное письмо. — Виконт с бледной улыбкой кивнул в сторону лежащего на столе запечатанного конверта.

— Рекомендательное письмо? Кому, Хинд-Диву? Вы его знаете?

Виконт растянул рот в улыбке: обескураженное выражение лица Джапоники явно его забавляло.

— Я слишком долго прожил на Востоке, чтобы не подготовиться как подобает к стремительным переменам участи. Я написал, насколько сумел понять со слов слуг, как найти этого человека. — Воспаленные глаза виконта впились в Джапонику мертвой хваткой. — Остается только один вопрос: хватит ли у тебя мужества встретиться с этим человеком?

Джапоника испытала нечто такое, чего никогда в жизни не испытывала. Наконец-то мольба ее услышана! Вот оно, долгожданное приключение, да еще такое, о котором она и мечтать не смела.

— Мужества у меня хватит.

— На кого ты похожа! — Агги презрительно поджала губы. — Почернела вся, глаза красные! Да твой собственный отец не узнал бы тебя в таком виде!

— Будем надеяться, что мой вид послужит мне лучшей маскировкой, — ответила Джапоника и, взглянув на свои смуглые руки, улыбнулась.

Солнце не имело никакого отношения к этой внезапной перемене. Джапоника просто натерла руки и лицо специальным составом с земляными орехами, мигом превратившись в смуглянку. От сурьмы глаза слезились, но зато приобрели экзотический шарм. Впрочем, нездоровую красноту скрывала густая вуаль, наброшенная на лицо. Джапоника не в первый раз прибегала к подобной маскировке. Этому приему научил ее отец, когда брал с собой на базар. К тому же по-арабски она говорила столь бегло, что никто из местных не мог заподозрить в ней англичанку. Но все же на этот раз маскарад служил делу, при котором на карту были поставлены жизни людей. Цена провала слишком высока. Итак, ее звездный час настал. Теперь от ее смекалки будет зависеть, выживут они или погибнут.

Сказав «нет» сомнениям, Джапоника схватила черный плащ, призванный скрыть от посторонних глаз ее затейливо вышитый шелковый наряд, и попрощалась с Агги.

— Надо было тебе меня с собой взять, надо было… Грубый мужской окрик донесся с улицы, и обе женщины обернулись к окну.

— Господи! Лягушатники!

Джапоника подбежала к окну. Немногочисленная кавалькада французских солдат свернула на их улицу. Женщины в испуге замерли, когда один из всадников спешился и подошел к их двери.

— Сейчас они нас схватят и начнут пытать! — в истерике воскликнула Агги. — Господи, ты воздаешь мне за грехи!

— Успокойся, Агги! — Джапоника схватила няню под руку и оттащила от окна.

Стука не было. Они услышали, что кто-то пьет из общественного фонтана. А потом копыта вновь застучали по мостовой.

— Слава Богу! — воскликнула Агги. — Однако не стоит обольщаться: очень скоро они нас обнаружат.

Агги сурово взглянула на свою подопечную, но — о волшебная перемена! — суровость мгновенно уступила место сладкой улыбке.

— Это значит, что тебе пора, дитя мое.

Очень скоро Джапоника выскользнула на улицу через дверь черного хода, крепко сжимая спрятанный под плащом увесистый мешочек с монетами. Нависающие балконы отбрасывали глубокие тени на мостовую. Еще немного, и наступит вечер.

Улицы этого, города с историей в два тысячелетия изначально были таковы, чтобы на них могли разъехаться две лошади и даже два верблюда. Но дома надстраивались, расширялись, захватывая пространство проезжей части, и теперь, много веков спустя, некоторые части города, самые старые и самые бедные районы, превратились в непроходимый лабиринт улочек и переулков. Джапоника медленно продвигалась по пыльным дорожкам, забитым людьми. Она старалась не замечать запаха пота и прочих не слишком приятных ароматов Востока. Несколько раз ей приходилось останавливаться и поворачивать назад: маршрут, переданный ей виконтом, оказался весьма приблизительным. Каждая остановка дорого стоила. Время, драгоценное время, стремительно истекало. С наступлением темноты эти улицы превратятся в черные каньоны — пристанище волков в человеческом облике.

В конце концов ей пришлось остановиться, едва ли не вжавшись лицом в каменную ограду общественного сада: мужчины в роскошных нарядах чинно шествовали по улице, и толпа расступалась при виде их. Стоит выказать непочтение знати, и расправа будет жестокой и быстрой. Лучше не рисковать.

Джапоника дождалась, пока господа пройдут, посмотрела направо, — затем налево и обнаружила, что не знает, куда идти дальше. Со всех сторон от площади вели маленькие улочки. Это было колесо со множеством спиц. Ей оставалось лишь довериться случаю. Вздохнув, Джапоника решительно направилась туда, куда только что пошли знатные господа. И — о чудо! — дойдя до конца улицы, она оказалась в самом сердце базара.

Здесь было не просто шумно, а очень шумно. Крики торговцев перекрывал звон молотков чеканщиков и рев недовольных верблюдов. Но именно это место и было отмечено на карте!

Она быстро прошла мимо прилавков с коврами, четками и томами Корана. Тут же торговали святой водой в глиняных кувшинах и тем товаром, что обещал более осязаемые удовольствия: финиками и миндалем, инжиром и курагой. В другой раз она непременно задержалась бы у прилавков с растениями, чтобы попробовать и понюхать и, смешав специи, насладиться новым ароматом. Ничто не возбуждало ее так, как возможность совершить стоящую сделку. Ей страшно хотелось проверить надежность компаса, который, если верить крикам торговца, постоянно указывал путь в Мекку, в какой бы точке земного шара ни находился его обладатель, и тем не менее она решительно отмахнулась от продавца, который, заметив ее интерес, бросился к ней с услужливой улыбкой. Некогда. Времени оставалось совсем мало.

Джапоника прошла сквозь ароматный белый дым фимиама, отдающий сосновой смолой, курившийся в специальном сосуде. Замедлила шаг. Этот запах показался ей необычным. Неужели обоняние подвело ее? Не может быть. Наделенная талантом различать тончайшие оттенки запахов, с годами тренировок она довела его почти до совершенства.

Джапоника быстро обернулась к продавцу, но при этом глаз на него не поднимала, вместо того внимательно изучая маленькие драгоценные шарики в курительнице.

— Сколько стоит? — спросила она на персидском.

— Четыре сотни томанов, госпожа. — Сумма была астрономической. Почти восемьдесят английских фунтов. От таких цен аж дух захватывало. Покачав головой, она отвернулась.

Как можно было ожидать, продавец поспешил за ней следом с криком:

— Сколько госпожа может мне дать?

— Откуда ваши благовония? — не отвечая на вопрос, спросила Джапоника.

— Из Дофара, — заученно ответил продавец. Впрочем, все торговцы так говорят. Но только опытный покупатель может уловить особенный дофарский аромат. Не говоря ни слова, она достала из кармана несколько монет.

При виде блеска золота старый торговец насыпал ей на ладонь пригоршню золотистых полупрозрачных шариков.

Она убрала их в карман как раз в тот момент, когда из соседнего минарета раздался пронзительный призыв к правоверным начать молитву. В соответствии с обычаем женщинам полагалось покинуть улицы в этот час. Джапоника приняла решение.

— Где я могу найти дом Хинд-Дива? — спросила она у продавца благовоний низким, хриплым от волнения голосом.

— О нет, госпожа! — воскликнул, побледнев, продавец. — Вам нельзя туда! Там обитель самого дьявола!

Джапоника быстро сообразила, что, сказав «туда», купец намекнул на то, что знает о том, где именно расположена «обитель дьявола». Она вытащила из потайного кармана золото примерно в том же количестве, что отдала за благовония.

Выражение благоговейного ужаса быстро сменилось хитроватым прищуром: старик прикидывал в уме, стоящая ли выходит сделка.

— Подождите здесь, — бросил он, а сам побежал к ближайшим продавцам. Они подозрительно посматривали на нее, оживленно переговариваясь. Разговор шел на горном диалекте, изобилующем гортанными звуками. Язык был Джапонике не знаком. Разговор велся на повышенных тонах и сопровождался отчаянной жестикуляцией, что не могло не привлечь внимания других продавцов. Очень скоро в разговоре принимали участие человек десять.

Джапоника начала сомневаться в том, что поступила правильно, раскрыв свои планы. Но все обошлось: купец подошел к ней.

— Давайте деньги, — сказал он и, взяв протянутые монеты, сообщил: — Идите налево. Сорок шагов!

— Сколько минут идти?

Но продавец благовоний уже отвернулся и прикинулся глухим. Джапоника пребывала в некой растерянности. Здесь, на Востоке, сорок могло означать любое большое число. Так что сорок шагов могло означать именно сорок шагов, а могло и четыреста.

Джапоника шаги считать не стала, но едва она свернула на боковую улочку слева, как поняла, что звуки рыночной площади сюда не проникали. Более того, здесь была слышна музыка. Кто-то играл на рожке, привычном инструменте английских моряков, да и мелодия ей была знакома — шотландская народная песенка. У кого-то здесь хватало смелости наигрывать шотландскую песню!

Джапоника расценила сей факт как удачу. Несомненно, то был знак свыше: именно тут и должен был обитать загадочный Хинд-Дива. Он ничего бы не боялся.

Джапоника поспешила к единственной узкой двери в высокой стене дома и потянула за веревку. Звука колокольчика она не услышала, зато услышала, что песня прекратилась, и сверху донесся крик:

— Ты, кш! Убирайся! — Человек, одетый как слуга, говорил на очень плохом арабском. — Мы никого не принимаем, а нищим не подаем!

— Я не нищенка! — крикнула в ответ Джапоника на своем родном языке и тут же усомнилась в том, разумно ли поступила.

— Англичанка? — У спрашивающего был ярко выраженный шотландский акцент. — Сейчас спущусь, девочка, и не кричи ты здесь на английском!

Не прошло и минуты, как в узкой двери открылось оконце. За окном оказалась решетка, так что лица говорящего она рассмотреть не могла.

— Я ищу человека по имени Хинд-Дива, — шепнула Джапоника. — Вы, случаем, не он?

— Не могу сказать, что я — это он, и не могу сказать, что он — это не я. Но лучше завтра приходите. Вечерний час не лучшее время, чтобы беспокоить Диваnote 1. — И окошко захлопнулось.

Джапоника нетерпеливо забарабанила по двери.

— У меня есть деньги. Окно открылось снова.

— Сколько?

— Впустите меня и сами увидите, — ответила она храбрым тоном. При этом чувствовала себя далеко не так уверенно.

К ее удивлению, дверь распахнулась. Джапоника торопливо огляделась — маленькая улочка была совершенно безлюдна — и ступила за порог.

В тот момент как она переступила порог, ее объял аромат жасмина и апельсинового цвета. Ни жары, ни пыли, ни уличной вони. Она сделала несколько шагов от двери и остановилась, пораженная. Неземная красота окружала ее.

Ей говорили, что персидские жилища кажутся совершенно обособленными от улицы, от города, в котором расположены. Персидский дом — королевство в королевстве. Царство неземных ароматов и роскоши. Теперь она поняла, что имелось в виду. Белоснежные колонны и арки тускло сияли, наполовину потонув в тени цвета индиго. Таков был внутренний дворик. Довольно просторный. Шелковые портьеры насыщенного гранатового цвета с золотой бахромой колыхались от ветерка, неизвестно откуда взявшегося, ибо на улице его не было. Окаймленный роскошной зеленью апельсиновых и лимонных деревьев, освещенный таинственным светом из неведомого источника, в центре двора бил фонтан. Потоки воды переливались малиновым и лазурным, золотым и серебристым — цветами мозаичного цветочного панно, которым были выложены дно и парапеты фонтана.

Когда дверь захлопнулась, Джапоника вздрогнула.

— Я пришла, — проговорила девушка, обернувшись, но сконфуженно замолчала, ибо поняла, что обращается к пустоте.

Ни у двери, ни в патио никого не было.

Осознав, что она, зайдя в чужой дом, поступила опрометчиво, Джапоника рванулась к двери и дернула за засов. Увы, дверь не желала открываться.

— Что за шутки! — воскликнула она по-арабски, но ответом ей было лишь собственное эхо. — Очень хорошо. — Джапоника выпрямилась и вышла на середину двора. Она не собиралась демонстрировать испуг, хотя сердце ее бешено колотилось. — Скажите Хинд-Диву, что я буду ждать его у фонтана.

Несколько долгих минут она продолжала оставаться в одиночестве. При этом ее не покидало чувство, что за ней наблюдают.

Джапоника решила, что Хинд-Див специально испытывает ее. Чтобы добиться уважения такого человека, надо вести себя с ним храбро и независимо. Нервозность могла ее выдать. Джапоника зачерпнула из фонтана воды, чтобы плеснуть в лицо. Там, в глубине, показались плавник и красно-золотой хвост экзотической рыбы. Она лениво нарезала круги вокруг бьющей струи, огибая стебли водяных лилий и лотоса.

Спустя несколько мгновений звон невидимого колокольчика привлек взгляд девушки к нише в стене. Там на краю стояло огромное медное блюдо с барашком на вертеле, рассыпчатым рисом, баклажанами, помидорами, несколькими сортами маслин и олив. На отдельном блюде лежала большая круглая лепешка. И еще чашка с чаем. Гостеприимство хозяина было выше всяких похвал.

Лишь после того как Джапоника отведала изысканных яств, ей пришло на ум, что пиршество могло быть ловушкой: еду могли отравить, а в чай подсыпать снотворное. Девушка сплюнула чай назад в чашку и поставила ее на блюдо.

— …Вы всегда так недоверчивы, госпожа?

Джапоника услышала густой приятный баритон, который мог принадлежать только самому Хинд-Диву, медленно обернулась, взглянула на говорившего, и… все, что происходило с ней потом, уже словно и не принадлежало этой реальности.

Глава 2

Он стоял у противоположной стены, с головы до ног одетый в черное. Черты его лица она не могла разглядеть — к роскошному тюрбану, венчавшему его голову, был прикреплен ниспадающий глубокими складками отрез ткани, тюрбан отбрасывал густую тень на лицо, но глаза мужчины сверкали, словно принадлежали дикой кошке.

Джапоника едва не вскрикнула. Она вспомнила случай, когда отец вез в Лондон каспийского тигра. Пока корабль готовился к отплытию, тигр жил у них в доме. Джапоника как завороженная могла часами наблюдать за хищником, с ленивой грацией прогуливавшимся по клетке, испытывая одновременно восхищение и страх. Вот и Хинд-Див пошел к ней с той же пугающей кошачьей грацией.

Он остановился в двух шагах от гостьи и вдруг сорвал маску. У Джапоники перехватило дыхание. Лицо его, не одни лишь глаза, поражало сходством с мордой арабского гепарда.

От внешних уголков глаз тянулись черные вытатуированные полосы: часть к вискам, часть к уголкам губ — туда, где начиналась черная клиновидная шелковистая бородка. Зря она посмеивалась над его именем. Тот, кто стоял перед ней, вполне мог быть воплощением дьявола — таким, каким представляют его люди Востока.

Джапонике вдруг вспомнились строки из арабских сказок о могущественном волшебнике. Да, это был харизматический лидер с проницательным, даже пронизывающим взглядом желтых кошачьих глаз и странным, чарующим обаянием. В сказках при его появлении мыши запрыгивали на стулья. Глядя в его завораживающие глаза того же золотистого оттенка, что и благовония, что лежали на дне ее кармана, Джапоника поверила, что этот человек и в самом деле волшебник.