– Скажите, а любовница – женщина, отдающая свое тело в обмен на деньги?
      – Нет, только не на деньги! Любовница – не проститутка! – поспешила защититься Оделия. – Я ни за что не согласилась бы продать себя мужчине, даже Ричарду. Я просто не могу – ведь и у меня есть гордость! Но мой Ричард так силен, галантен и добр, он так любит меня! Поэтому я тоже люблю его и отдаюсь ему. В знак благодарности он подарил мне этот дом и каждую неделю преподносит новое платье. Он даже пообещал, что после свадьбы у меня будет собственный экипаж.
      Мадлен не совсем поняла разницу, но предположила, что к подобному образу мысли надо привыкнуть и что вскоре она овладеет этим искусством.
      – Вряд ли лорд д’Арси полюбит меня настолько, чтобы подарить экипаж.
      – Почему же? – Оделия окинула ее взглядом. – У тебя незаурядная внешность, я бы назвала ее континентальной. Особенно хороши эти короткие темные кудри. Если верить слухам, лорд д’Арси отличается изысканным вкусом. Ты наверняка ему понравишься.
      Мадлен смущенно поправила свои подстриженные волосы.
      – Даже если он обратит на меня внимание, я не знаю, каким образом заставить его предложить мне карт-бланш… или как это по-английски?
      – Предоставить полную свободу действий, – подсказала Оделия.
      – Верно! Я должна получить ее, и как можно скорее.
      – Это потребует нешуточного труда. Как ты намерена познакомиться с ним?
      – У меня есть план. На него меня навело одно замечание лорда д’Арси, но боюсь, вы сочтете меня сумасшедшей…
      – Тем лучше! – Оделия уселась поудобнее и потянулась за чашкой. При виде озаренного лукавой улыбкой лица Мадлен Оделия задумалась о том, как ей пришло в голову принять эту удивительную девушку за монахиню. – Рассказывай, а я помогу тебе, чем смогу. О, обожаю романтические интриги!
 
      – О Господи! – терзаясь угрызениями совести, Анриетта уронила прочитанную записку и тяжело опустилась в ближайшее кресло. – Бедняжка! Это я толкнула ее на такой шаг. Но кто бы мог подумать, что дочь одной из сестер Фокан… – Некоторое время она молчала, борясь с чувствами. – Нет, эта девчонка просто-напросто бросила нас в беде!
      – Напрасно мы ждали, что она согласится помочь нам, – рыдала в платок Жюстина. – Что мы теперь скажем Ундине?
      – Подумать только – вернуться в монастырь, не сказав нам ни слова! Оставив только записку! – Подбородок Анриетты мелко дрожал, несмотря на все попытки сохранить достоинство. – Это неслыханно! Жестоко!
      Когда у двери зазвонил колокольчик, ни одна из сестер не пошевелилась. Они не ждали возвращения Мадлен. Значит, им предстояли дальнейшие неприятности.
      – Письмо от лорда д’Арси, – объявила миссис Селдон, не спеша совершив путешествие от входной двери до гостиной. – Кому отдать его?
      Анриетта протянула руку.
      – Ты не хочешь вскрыть конверт? – спросила Жюстина, видя, что сестра отложила письмо в сторону.
      – Что бы ни было в этом письме, оно пришло слишком поздно, – с горечью произнесла Анриетта. – Себастьян подвел меня. Мадлен сбежала.
      Жюстина схватила письмо.
      – Дай-ка мне взглянуть. – Она вскрыла конверт и вытащила лист бумаги. – О Господи! – благоговейно прошептала она. – Чек на пятьсот фунтов!
 
      Светило теплое сентябрьское солнце. Через несколько недель должна была наступить осень, холоду предстояло вытеснить приятное тепло. А пока побережье Кента купалось в золотых, почти летних лучах.
      Кучер нахлестывал лошадей, торопясь доставить на место последнюю пассажирку. Впереди расстилалось море, где-то вдалеке сходящееся с небом.
      Мадлен не винила кучера за желание поскорее покончить с работой. Она была бы не прочь прогуляться пару миль под солнцем, если бы знала здешние места. Единственное, о чем она жалела, – о письме, оставленном тетушкам. В нем она объясняла, что возвращается в монастырь. Теперь им и в голову не придет, что племянница по доброй воле бросилась в объятия любовника, выбранного ими для нее.
      Мадлен обводила праздным взглядом окрестный ландшафт, живые изгороди, пастбища и поля, издали напоминающие разноцветные квадратики материи на лоскутном одеяле. Постепенно обжитые места сменились безлюдными болотистыми низменностями, над которыми стоял аромат дикого тимьяна и каменника. Ветер доносил со стороны моря крики чаек. Постепенно небо сменило привычный оттенок на дымчато-металлический блеск над проливом.
      По пути из Лондона Мадлен старательно репетировала свою роль. Она не могла просто появиться у дверей лорда д’Арси и заявить о своем желании стать его любовницей. Несомненно, он отвергнет ее, не желая, чтобы ему что-то навязывали. Мадлен требовался благовидный предлог, чтобы получить доступ в дом д’Арси, и она искренне порадовалась, найдя его. Он позволял ей пробыть в доме лорда целую неделю – более чем достаточно, чтобы отпрыск неистового маркиза обратил на нее внимание.
      Оделия позволила Мадлен переночевать у нее и даже одолжила кое-какую одежду. Вспоминая об этой женщине и ее великодушии, Мадлен гадала, суждено ли ей самой когда-нибудь испытать любовь. Или же нежные чувства – непозволительная роскошь для любовницы? Мадлен понимала, что в доме лорда д’Арси ей придется держать сердце на замке. Но прежде – солгать самым убедительным образом.
      Поместье показалось вдалеке неожиданно, едва экипаж обогнул рощу старых внушительных дубов. Дом венчала крыша характерной только для Англии формы, стены были густо увиты плющом, сквозь который живописно проглядывала красная кирпичная кладка. Окна гостеприимно поблескивали в лучах заходящего солнца. Мадлен сразу поняла, что этот дом принадлежит маркизу Брекону.
      Несколько минут спустя кучер осадил лошадей в начале аллеи и помог Мадлен выйти из экипажа. Усмиряя лихорадочно бьющееся сердце, она забрала свой багаж – дорожную сумку, в основном наполненную вещами, одолженными у Оделии, и веревочную сетку, в которой лежала ее единственная покупка, медная кастрюля. Дойдя до двери дома, Мадлен вынула из кармана длинную красную ленту с запиской, привязанной к одному ее концу бантом. Ленту она завязала вокруг шеи так, чтобы записка с крупно выведенным именем маркиза Брекона сразу бросалась в глаза.
 
      Себастьян сидел за лабораторным столом, наблюдая, как колба наполняется водородом, возникшим в результате его очередной попытки найти химическую реакцию, которая позволила бы получать этот газ быстрее и дешевле.
      Ему помешал приход дворецкого.
      – Прошу прощения, милорд, но вас желает видеть одна особа женского пола.
      Себастьян отозвался, не поднимая головы:
      – Женского пола? Я никого не жду. Отошлите ее прочь, Хорас.
      – Я пытался, милорд, но она заявляет, что спешно прибыла из Лондона и теперь готова предложить свои услуги.
      – Услуги? Я ни в чем не нуждаюсь. – Он замахал рукой в сторону двери. – Отправьте ее обратно.
      – Милорд, – настойчиво продолжал дворецкий, явно страдая от невозможности выполнить приказ хозяина, – она заявляет, что она – выигрыш, присланный вам другом.
      – Выигрыш?
      – Да, приз, как она выразилась, якобы завоеванный вами, поскольку вы заключили пари с неким джентльменом.
      – Все любопытнее и любопытнее, – пробормотал Себастьян, однако не отвел взгляда от колбы, стоящей перед ним. – Не припомню, чтобы я спорил на женщину. Она сказала, кто прислал ее?
      – На ней записка, привязанная к ленте, милорд. Эта особа утверждает, что право вскрыть печать принадлежит только вам.
      Себастьян наконец оторвал взгляд от колбы, выпрямился и уставился на дворецкого:
      – Вы хотите сказать, что она перевязана лентой, словно подарок в день рождения?
      Дворецкий бесстрастно кивнул:
      – Именно так, милорд.
      Себастьян задумался.
      – Последние два года я ни с кем не спорил. Но до того, как уехать в Италию, я развлекался тем, что заключал самые нелепые пари. Полагаю, условием одного из них были услуги падшей женщины. Вероятно, проигравший узнал о моем возвращении и решил облегчить себе совесть, заплатив проигрыш. Надо поговорить с этой женщиной и все узнать.
      Он убавил огонь в спиртовке и, вглядываясь в закипавшую жидкость, продолжал размышлять вслух:
      – Пожалуй, следует принять ее. Нет, пусть лучше подождет в библиотеке. – Он переглянулся с дворецким. – Мне бы не хотелось разворачивать столь оригинальный подарок среди пипеток и горелок.
      В библиотеке маркиза Брекона Мадлен пришлось провести ровно два часа и двадцать пять минут – это она определила, то и дело посматривая на циферблат маленьких мраморных часов, стоящих на каминной полке. Еле выдержав первые двадцать минут ожидания, она огляделась.
      Библиотека представляла собой огромную комнату, вдоль стен которой выстроились книжные шкафы с застекленными дверцами. Сквозь стекло виднелись плотно прижатые друг к другу тома в кожаных переплетах – синих, темно-зеленых, охристых, бурых. Три больших окна были занавешены китайскими красными портьерами с ламбрекенами, отделанными золотистой бахромой. Еще два окна располагались между шкафами, а в глубине двустворчатые застекленные двери вели в сад. Мадлен решила, что комната великолепна – ничего подобного ей еще не доводилось видеть.
      Впрочем, Мадлен не смутилась и не стала сидеть на месте. Она бродила от полки к полке, читая названия книг. Здесь был «Оссиан» Макферсона; рядом с «Валленштейном» Шиллера на немецком языке стоял перевод Колриджа, изданный в 1800 году. Шкафы заполняли труды Платона, Овидия и множества других античных и современных авторов. В библиотеке нашлись книги по архитектуре и медицине, математике и химии. Наблюдательная Мадлен сразу заметила потертые и потрескавшиеся корешки многих книг. Библиотека предназначалась не для того, чтобы пускать пыль в глаза гостям: ее хозяин обладал изобретательным и пытливым умом.
      После получасовых блужданий Мадлен обратилась к картинам. Высоко над шкафами висели в ряд портреты, очевидно, изображающие предков хозяина дома. На первый взгляд сходство между ними казалось незначительным, но если присмотреться, оно ясно прослеживалось, несмотря на разнообразие костюмов и причесок, а также стилей живописи. Некоторые лица были красивыми, другие – просто миловидными, но их объединяли общие черты: высокий лоб, блестящие глаза и густые, непокорные пряди вьющихся волос – непременная принадлежность всех членов рода независимо от возраста и пола.
      В библиотеку подали чай. Подкрепившись, Мадлен перешла к осмотру бюстов исторических личностей и нескольких мраморных статуй, расставленных по библиотеке. Ее внимание приковала пара почти в натуральную величину – мужской и женский торсы, стоящие по бокам зеленого мраморного камина. Было невозможно не восхититься искусством, с которым скульптор высек из холодного мрамора все анатомические подробности живой плоти. Потрясенная и смущенная Мадлен отвела взгляд от скульптур лишь через несколько минут. Ей никогда еще не доводилось видеть обнаженных мужчин – ни живых, ни мраморных.
      Немного погодя она направилась к окну и выглянула наружу. Солнце спешило к зениту. Мадлен с тревогой подумала о том, что, если сегодня вечером ей предстоит впервые готовить ужин, необходимо как можно раньше попасть на кухню. Однако парк вызвал у нее восхищение. За несколько недель пребывания в дымном и шумном Лондоне она почти забыла о прелести деревни. Мадлен решила, что, если ей позволят остаться здесь, она будет каждый день подниматься с первыми лучами солнца и наслаждаться прогулкой.
      Размышления о пасторальных развлечениях настолько захватили ее, что Мадлен не заметила, как задела краем мантильи большую кожаную папку, лежащую на длинном столе, и смахнула ее на пол. Бумаги выскользнули из папки и веером разлетелись по полу.
      – О Господи! – в ужасе пробормотала Мадлен и бросилась собирать их, пока кто-нибудь не вошел и не увидел, что она натворила. Но, едва успев нагнуться, она похолодела, не веря собственным глазам.
      Лежащий сверху рисунок тушью изображал модно одетую даму, сидящую на низкой каменной скамье под навесом ветвей. Такие широкополые шляпки с низкой тульей носили в прошлом десятилетии. Шея дамы была перехвачена черной ленточкой, грудь и локти утопали в пене кружев. Сверху до пояса портрет выглядел вполне благопристойно. Но ниже талии дамы рисунок менялся так разительно, что Мадлен сначала показалось, что зрение подвело ее. Но нет, ошибки быть не могло: перед дамой на коленях стоял джентльмен. На первый взгляд могло показаться, что он делает даме официальное предложение руки и сердца, но ошибочность этого предположения становилась очевидной, стоило взглянуть на позу дамы. Она сидела, высоко подняв юбки, согнув одну ногу в колене и держа ее на скамье под таким углом, что все потайные уголки ее тела оказывались выставленными напоказ.
      Мадлен еще никогда не доводилось видеть женщин в подобном ракурсе, в том числе и себя, поэтому она смотрела на рисунок с разинутым ртом. По-видимому, зрелище ошеломило и джентльмена, стоящего на коленях. Он благоговейно сложил перед собой руки, подался вперед, широко открыв глаза и чуть высунув язык. Прошло несколько минут, прежде чем Мадлен сумела разобрать подпись под рисунком. Она гласила: «Поклонение алтарю Венеры».
      – О Господи! – Мадлен прикрыла скандальный рисунок ладонью, но тут же отдернула ее. – Может, это аллегория? – пробормотала она, пытаясь догадаться о назначении непристойного изображения.
      С горящими щеками она отодвинула в сторону первый рисунок, надеясь найти более благопристойные примеры аллегории. Под первым рисунком лежал второй, при виде которого все сомнения Мадлен улетучились.
      Набросок, названный «Смелая забава», изображал пару юных влюбленных в момент преступления. Платье женщины было поднято выше талии, обнажая бедра и ягодицы. Женщина лежала в гостиной на ковре, высоко вскинув ноги. Между ее ног стоял на коленях мужчина в спущенных панталонах, направляющий свое набухшее достоинство в пещеру меж бедер женщины. Оба они улыбались в предвкушении наслаждений.
      Мадлен вскочила, потрясенная резким и неуправляемым взрывом ощущений. Она прижала руки к щекам, досадуя на внезапно вспыхнувший румянец. Ей следовало бы оскорбиться до глубины души. Она понимала, что должна относиться к этим рисункам как к отвратительным, гнусным, непристойным примерам греховности, которой ее учили избегать, но…
      Поддавшись ее настойчивым уговорам, хихикающая и краснеющая Оделия посвятила ее в азы совокупления. А теперь перед Мадлен был точный, хотя и грубоватый наглядный пример. Она явилась сюда, чтобы предложить себя маркизу Брекону именно для этих целей – разве нет? Следовательно, она должна знать, на что решилась.
      Мадлен в тревоге оглянулась на закрытую дверь библиотеки, а затем перевела взгляд на пол, усыпанный рисунками из уроненной папки. Возможно, это ее единственный шанс узнать истину.
      Пять самых томительных и мучительных минут своей жизни она провела, разглядывая разбросанные рисунки. Ее сердце стремительно колотилось, Мадлен опасалась, что ее застигнут врасплох, и потому не могла разглядеть все подробности джентльменов, изображенных в изящной одежде, в элегантно обставленных комнатах. «Амурные утехи джентльменов и их любовниц» – так значилось на последней странице.
      Понимая, что больше не выдержит, Мадлен запихнула злополучные рисунки в кожаную папку и положила ее на край стола, на прежнее место.
      Напряжение владело ее телом последующие полчаса, но, к счастью, рассеялось, когда за дверью библиотеки послышались шаги. Мадлен даже ухитрилась принять скромную позу, но чуть не ахнула при виде приближающегося к ней мужчины.
      По одежде его можно было принять за конюха: ворот льняной рубахи широко распахнут, рукава закатаны до локтей, а грудь и чресла закрывает кожаный передник. Ноги обуты в поношенные и стоптанные сапоги. Если бы Мадлен не видела этого человека прежде, она ни за что не признала бы в нем джентльмена, тем более маркиза.
      В отличие от того вечера, когда маркиз навестил тетушек Мадлен, сегодня его вид был далек от элегантности, волосы в беспорядке падали на лоб растрепанными вьющимися прядями, отливающими золотом. Мадлен невольно уставилась на него в упор, хотя понимала, что этого делать не следует. Поигрывая желваками на щеках, поросших жесткой щетиной, он улыбнулся, обезоружив Мадлен.
      – Приятное нарушение привычного распорядка, – заметил он, поблескивая глазами оттенка одного из любимых украшений тетушки Жюстины, персидского аквамарина. Одним взглядом он окинул дорожное серое платье Мадлен под индийской муслиновой мантильей с красно-зеленой каймой. Волосы Мадлен прикрывала маленькая шляпка, ленты которой были завязаны под подбородком аккуратным бантом.
      Снова посмотрев в глаза Мадлен, маркиз одарил ее быстрой дружеской улыбкой.
      – Значит, вас прислали мне?
      – Да, месье, – ответила Мадлен по-французски.
      – Француженка. К тому же республиканка, – подытожил Себастьян, отметив обращение «месье» вместо «милорд». – Замечательно.
      Отступив на шаг, он скрестил руки на груди.
      – Ну, моя красавица, разверните упаковку, чтобы я смог по достоинству оценить ваши прелести.
      Это дерзкое предложение не шокировало Мадлен, хотя она не скрыла удивления. Ее мысли мгновенно вернулись к одному из только что увиденных рисунков. Элегантная юная леди в тюрбане и платье, поднятом выше талии, склонялась на ковер, очень напоминающий тот, на котором сейчас стояла Мадлен. То, что рисунки принадлежали находящемуся перед ней красавцу, не успокоило ее, а, напротив, усилило опасения.
      Мадлен вдруг пришло в голову, что, вероятно, он и соблазнил эту женщину здесь, в библиотеке. Она медленно стаскивала перчатки и развязывала тесемки мантильи. Тревожных мыслей в ее голове все прибавлялось. Неужели все дамы так легко поддаются его домогательствам, как женщина, изображенная на рисунке?
      Размышления Мадлен прервал голос маркиза:
      – Робеешь, детка? – Приблизившись, он взялся обеими руками за первую пуговицу ее лифа. – Пожалуй, помощь будет кстати.
      Мадлен вдруг опомнилась и перешла к решительным действиям:
      – Мне кажется, вам прежде следует прочесть записку, месье.
      Ее огромные, темные и почему-то знакомые глаза завораживали Себастьяна, но незнакомка опускала голову, пряча их. Увидев румянец на ее щеках, Себастьян не смог отказать себе в удовольствии нежно провести по ним ладонью.
      – А ты не похожа на потаскуху.
      Эти слова он произнес не задумываясь, но с удивлением увидел, как незнакомка резко вскинула голову и уставилась на него. Прямой нос избавлял ее лицо от слащавой миловидности, рот напомнил Себастьяну губы Рафаэлевых мадонн, которых он повидал в Милане: полные, манящие. Простое платье и скромная шляпка придавали незнакомке приевшийся шарм робкой невинности, но Себастьян был уверен, что она далеко не невинна.
      Он перевел взгляд на красную ленту, обвязанную вокруг шеи Мадлен, мимоходом оценив приятную полноту ее груди и с каждой минутой ощущая прилив воодушевления.
      Мадлен указала на письмо:
      – Хотите прочесть его, месье?
      – Нет. – Себастьян медленно путешествовал взглядом по ее телу. – Я не желаю знать имени дарителя, пока не определю, нравится мне подарок или нет.
      – Вы даже не знаете, что это за подарок, – возразила Мадлен.
      – Догадываюсь. – Дерзкая улыбка растянула его обманчиво мальчишеские губы. – Не могли бы вы раздеться донага? – Он увидел, как Мадлен покосилась в сторону двери. – Нас никто не потревожит. Не сомневайтесь, любоваться вами буду только я.
      Услышав просьбу, Мадлен составила себе окончательное представление о том, что такое благосклонность повесы.
      – Вы ждете, что я разденусь? Прямо здесь?
      Он положил ей на плечи теплые ладони.
      – А какую обстановку предпочитаете вы? Гостиную? Бальный зал? Чулан? Мне доводилось развлекаться там с горничными.
      Несмотря на душевное смятение, Мадлен не утратила здравого смысла:
      – Сначала прочтите письмо, месье.
      Маркиз недовольно нахмурился, но кивнул:
      – Хорошо, давайте его сюда. Поскорее покончим с письмом и перейдем к более приятным делам.
      Он потянулся за письмом, и Мадлен с трудом заставила себя застыть неподвижно. Маркиз не стал развязывать ленту, а тыльной стороной ладони задел округлость ее левой груди, подхватывая письмо. Мадлен полагала, что так мужчины обращаются лишь с женщинами известного сорта. Ей это не понравилось, но пришлось смириться – ведь ей предстояло стать таковой, и не без помощи маркиза.
      Себастьян поддел пальцем запечатанный воском край свернутого листа, еще свисающего с шеи Мадлен, и развернул его. Чтобы пробежать записку глазами, ему потребовалось всего несколько секунд.
      – Значит, вас послали заменить мою прежнюю кухарку?
      – Да, месье.
      Маркиз негромко рассмеялся и намеренно задержал ладонь на ее правой груди.
      – А вы уверены, что вы кухарка, а не лакомое блюдо?
      Сердце Мадлен ушло в пятки, она потупилась. Как легко оказалось завладеть вниманием этого мужчины! Чересчур легко!
      – Я оскорбил вас? – Хотя Мадлен не поднимала глаз, она почувствовала, что вопрос был искренним. – Какая досада! Прошу меня простить.
      Но извинение показалось ей проникнутым иронией. Мадлен робко подняла голову.
      – Месье, вы разрешите мне остаться у вас?
      – Разумеется – по крайней мере на некоторое время. – Маркиз развязал бант и снял ленту с шеи Мадлен. – Где вы предпочитаете остаться?
      Мадлен не скрыла удивления:
      – Само собой, на кухне, месье.
      – На кухне? Значит, маскарад продолжается? – Он пожал плечами. – Отлично. Дворецкий проводит вас на кухню. Насколько я помню, она где-то неподалеку.
      Мадлен наклонилась за своим багажом, но маркиз остановил ее, взяв за запястье.
      – Не беспокойтесь, вашими вещами займется Хорас. – Он огляделся, но не заметил никакого багажа, кроме дорожной сумки и сетки у ног Мадлен. – А где же остальное?
      – Это все, месье.
      Обдумывая ее ответ, Себастьян хозяйским жестом обнял Мадлен за плечи.
      – Полагаю, вы ждете от меня подарка – одного-двух платьев. Вы совершенно правы.
      Он взял ее за подбородок и пристально вгляделся в лицо, а другой рукой развязал ленты шляпки и снял ее.
      Мадлен затаила дыхание, чувствуя, как взгляд маркиза скользит по ее стриженым кудрям.
      – Вы не в моем стиле, но это не важно.
      Отложив шляпку Мадлен в сторону, он нежно погладил ладонью ее щеку и поправил смявшиеся под шляпкой локоны.
      – Как говорится, дареному коню в зубы не смотрят.
      Мадлен не сдержала недовольства:
      – Месье, мне трудно вас понять.
      – О, не беспокойтесь, мадемуазель. – Взглядом опытного сердцееда он за несколько секунд успел раздеть ее донага. – Уверен, когда дело дойдет до языка любви, мы прекрасно поймем друг друга.
      Мадлен вспыхнула:
      – По-моему, месье, вы ошибаетесь на мой счет.
      – Отнюдь, – возразил он, приближая губы к ее ушку. Мадлен попятилась, и Себастьян крепко удержал ее за руку. – В письме ясно сказано, что вам предстоит удовлетворить любые мои аппетиты.
      Эта ложь ошеломила Мадлен. Она вывернулась из объятий маркиза.
      – Не может быть! Я вам не верю!
      – Вот как? – В синих глазах блеснули опасные искры. – Поскольку письмо адресовано не вам, надеюсь, вы не осмелились прочесть его? – Мадлен с трудом удержалась, чтобы не выпалить, что письмо написала она сама. – Значит, остается поверить мне на слово, а я повторяю, что в письме определен круг ваших услуг. Вернее, сказано, что определить его – мое право.
      Мадлен впервые посетила мысль о том, что исход ее затеи может оказаться совсем не таким, как она задумала. Маркиз оказался сущим дьяволом!
      – Я опытная кухарка, месье. Разве вы не хотите хотя бы испытать меня?
      – Именно это я и намерен сделать, милочка. – Он привлек ее к себе и склонился к ее губам.
      Поцелуй оказался на удивление нежным, дружеским и успокаивающим, его опустошающую страсть Мадлен ощутила не сразу.
      – Первая проба снята. – Он улыбнулся, поблескивая глазами. – Вы действительно уверены, что предпочитаете возню с кастрюлями и сковородами более приятным занятиям?
      – Да. – Мадлен удивилась, услышав собственный ответ.
      – Прекрасно. – Себастьян отпустил ее, решив поддержать игру, ибо он был весьма доволен неожиданным развлечением, единственным после невыносимо скучной недели. Отправитель письма не поставил свою подпись – впрочем, в столь деликатных вопросах подобная скрытность в порядке вещей. Попав не в те руки, письмо грозило катастрофой. Но ни один мужчина не прислал бы красавицу приятелю только для того, чтобы она обливалась потом, ворочая кастрюли в душной кухне. Себастьян не сомневался, что после пяти минут этого каторжного труда гостья откажется от игры.
      – Так вы и вправду согласны готовить для меня еду? – спросил он, напирая на слово «готовить» и не скрывая иронии.
      – Да, месье.
      – Значит, вы осведомлены о моей эксцентричности в том, что касается кулинарии?
      – О чем, месье?
      – О моих привычках, капризах и пристрастиях.
      – Нет, месье, – уверенно отозвалась Мадлен, – но я буду рада узнать о них.
      – Отлично. – Маркиз отодвинул стул от стола, стоящего у окна, и предложил гостье присесть. – Вам придется делать записи.
      Мадлен настороженно взглянула на него:
      – Неужели у вас так много капризов?
      – Это зависит от того, насколько хороша ваша память. Итак, начнем. Если вы пожелаете что-нибудь записать, остановите меня. – Он сложил руки за спиной и принялся размеренно вышагивать по библиотеке. – Прежде всего я никогда не ем мяса по вторникам и четвергам. Я ем его лишь по воскресеньям и субботам. По понедельникам, средам и пятницам я предпочитаю пищу, начинающуюся с букв П и С соответственно. – Он сделал паузу. – Успеваете запоминать?
      – Да.
      – Умница. Тогда продолжим. – Он направился в дальний конец комнаты, объясняя на ходу: – Я не люблю молоко и сыр, но ем и то и другое вместе. Моя еда должна быть пикантной, но без примеси репчатого лука, шнитт-лука или лука-порея.
      Значит, остаются чеснок и лук-шалот, быстро заключила Мадлен.
      – Это все, месье?
      Он круто обернулся.
      – Это лишь начало. – Он вновь указал на стул у письменного стола, но Мадлен покачала головой. – Я предпочитаю толченый, а не молотый перец, и соль мелкую, как пыль. Хлеб должен быть мягким, но с хрустящей корочкой. Никаких тостов и гренок! Я питаю особую любовь к дарам моря, но ем лишь те, которые попали ко мне на стол не позже чем через час после того, как были выловлены. Я не ем риса, капусты и горошка. Ненавижу домашнюю птицу, пудинги, сливочные соусы, колбасы, ветчину, запеканки, огородные овощи зеленого и желтого цвета и куриные яйца. – Он вопросительно приподнял бровь. – Я не слишком утомил вас?
      Мадлен решительно покачала головой. Правда, она не думала, что мужчина со столь широкими вкусами в других сферах пожелает ограничивать себя в сфере гастрономии. Мадлен пришла к заключению, что она еще слишком неопытна.
      – Я хочу, чтобы кофе, а не чай мне подавали горячим и таким сладким, чтобы к нему слетались осы. Я принимаю пищу в десять утра, в два часа дня и в восемь вечера, а чай пью в половине пятого, а не в четыре. Ужин должен состоять из по меньшей мере пяти перемен, не считая десерта. И зарубите себе на носу: я ненавижу ваниль, перечную мяту, корицу и самое главное – шоколад.
      – Шоколад? – эхом повторила Мадлен.
      – Да, а что?
      – Ничего, месье, – ответила Мадлен. В гостях у ее тетушек маркиз заявил, что обожает шоколад. Значит, сейчас он солгал! Ладно, она постарается исполнить его приказания, а он пусть пеняет на себя. – Это все?
      Себастьян искоса взглянул на новую кухарку. Похоже, его странные капризы ничуть ее не удивили.
      – Да, но сегодня вторник, притом второй вторник месяца. Поскольку он приходится на четное число, а именно двенадцатое, у меня появляются особые требования к еде. – Игнорируя удивленно поднятые темные брови Мадлен, он задумался, готовый дать ей непосильную задачу. – Во второй вторник каждого месяца, который приходится на четное число, я предпочитаю есть мясо животного, живущего на суше, но не имеющего копыт; которое плавает в воде, но не имеет плавников и движется в воздухе, но без помощи крыльев.
      – Вы говорите об одном животном? – скептически осведомилась Мадлен.
      Он кивнул:
      – Представьте себе, да!
      – Понятно. – Мадлен заподозрила, что заслужить благодарность хозяина ей не удастся. – Мне понадобится некоторое время, чтобы освоиться на кухне – ведь я не видела ни ее, ни вашу кладовую.
      – Хорас покажет вам, где что находится, – лицо маркиза осветила торжествующая улыбка, – если, разумеется, вы не пожелаете заняться другим, более простым делом. – Он развел руками с неподдельной грустью, хотя в его невозможно синих глазах мелькал злорадный огонек. – Аппетиты бывают разными, мадемуазель.
      Мадлен удивилась: он так легко поддался на ее ложь, хотя сам способен лгать еще изощреннее!
      – Я бы предпочла ограничиться первым условием сделки, месье.
      – Хорошо, начните свои услуги с приготовления ужина. А потом мы посмотрим, где вы предпочтете развлекаться – на кухне или в спальне. – Он позвонил в колокольчик. Дворецкий явился так быстро, что Мадлен насторожилась: не подслушивал ли он под дверью библиотеки? – Хорас, проводи мадемуазель…
      – Миньон, – подсказала Мадлен.
      Себастьян расплылся в сладкой улыбке:
      – Проводи мадемуазель Миньон на кухню, Хорас.
 
      – Что она задумала?
      – Не могу знать, милорд.
      Хозяин дома и дворецкий шагали по задней лужайке, направляясь к виднеющемуся в отдалении пруду. Хорас выглядел совершенно растерянным – редкое явление для человека, привыкшего управлять свитой из сорока слуг в родовом гнезде покойного маркиза, на западе Уэльса.
      – Мадемуазель попросила моток бечевки и палку от метлы. Затем взяла в кухне вилку для мяса и привязала ее к палке. А когда она спросила, в какой стороне находится ближайший пруд, я решил, что вы должны узнать об этом, милорд.
      – Понятно. – Но Себастьян ничего не понимал. После разговора с француженкой-кухаркой он вернулся в лабораторию, однако продолжал думать о ней. Его гостья оказалась восхитительным созданием с пикантными кудряшками и темными глазами – не синими, не черными и не карими, но имеющими чудесный, хотя и неопределенный оттенок. Себастьян с нетерпением ждал следующей встречи, когда дворецкий зашел к нему в гардеробную и попросил выйти в парк.