Долгое время Мадлен молча вглядывалась в его лицо.
      – Стало быть, в каком-то смысле ты проявил милосердие к де Вальми. Благодаря тебе он избежал пыток.
      Себастьян заглянул в глубину ее темных глаз. На самом деле истина была не столь благородна, но при виде восхищения Мадлен он исполнился благодарности.
      – Спасибо, что ты поняла меня.
      Мадлен кивнула:
      – Хорошо, что мне не пришлось застрелить его. – Она крепко зажмурилась, вспомнив выстрел, толчок пистолета в ладони и боль в запястье.
      – Ты покорила Кадудаля. Теперь мне придется быть вдвойне внимательным и заботливым мужем.
      Мадлен улыбнулась:
      – Ты действительно хочешь стать мужем?
      Улыбка Себастьяна погасла.
      – Когда-то я был уверен, что меньше всего на свете нуждаюсь в женитьбе. Я считал, что попросту не способен быть мужем.
      Мадлен разглядела свет истины в его глазах, но не поверила ему.
      – Ты чего-то опасаешься?
      По пути Себастьян поведал ей о своем трудном детстве, воскрешая в памяти ненависть к отцу, чувство бессилия и ярости оттого, что не мог защитить мать. Он рассказал о том, что боялся унаследовать вспыльчивость и жестокость отца, его склонность к разврату.
      – Я никогда и ни к кому не испытывал такой ненависти, как к самому себе после ночи в Локсли-Хаус, – хрипло признался он.
      Мадлен кивнула и положила голову на плечо мужа.
      – Ты испугал и оскорбил меня, но теперь я понимаю истинную причину твоего гнева. Ты решил, что я предала тебя и твою родину, предупредив де Вальми о готовящемся аресте.
      – Я подумал, что ты с самого начала была сообщницей де Вальми и явилась в Кент под вымышленным предлогом, лишь бы проникнуть в мой дом. Внезапно я усомнился в своих чувствах к тебе. Мне показалось, что ты притворялась, разыгрывала комедию с единственной целью – следить за мной. – Он увидел, как глаза Мадлен широко раскрылись в изумлении. – Но это не оправдывает мой поступок.
      Она кивнула:
      – Верно.
      Себастьян осадил мула, привязал вожжи к передку повозки и повернулся лицом к Мадлен. Его лицо было бесстрастным, голос ровным:
      – Если после возвращения в Англию ты все-таки решишь отправиться к родителям в Брюссель, я не стану удерживать тебя. У тебя будет столько денег и слуг, сколько пожелаешь. Если захочешь, я даже подам в парламент прошение о разводе.
      Мадлен тревожно вглядывалась в его лицо, но ничего не могла понять. Казалось, его глаза вдруг стали безжизненными. Когда-то он заявил, что женился на ней для того, чтобы защитить. Теперь де Вальми мертв, Мадлен не нуждается в защите. Но она-то знала, что это неправда! Она жаждала защиты – его любви, чтобы выдержать тысячи потрясений и горестей, уготованных жизнью. Нескольких моментов блаженства ей было недостаточно.
      По щеке Мадлен скатилась слеза.
      – Зачем мне развод?
      Себастьян заморгал, впервые с начала разговора выдав свои чувства.
      – Ты же только что сказала, что никогда не простишь мне жестокости. Мы еще не жили как супруги. Ты можешь выйти замуж за кого-нибудь другого.
      Мадлен вдруг улыбнулась:
      – Значит, вот почему ты до сих пор ни разу не прикоснулся ко мне?
      Себастьян потупился:
      – Пожалуй, да. – Он вновь вскинул голову, и в его синих глазах отразилось сомнение. – А еще я думал, ты меня боишься.
      Мадлен поднесла ладонь к его щеке, недавно умытой, но потемневшей от недельной щетины.
      – Я совершила слишком много ошибок. Мне следовало сразу довериться тебе. Поэтому я тебя не оправдываю, но прощаю.
      Единственная слеза, скатившаяся из-под золотистых ресниц Себастьяна, изумила ее. Эта крохотная капля оставила на щеке влажную дорожку.
      – Я люблю тебя, Мадлен… но не знаю, как тебя защитить.
      – Ты уже защитил меня, – ответила она, чувствуя, как в горле образуется ком. – Ты спас меня от де Вальми.
      За первой слезой последовала вторая, влажный след на щеке стал шире. Губы Себастьяна были плотно сжаты, он не стыдился проявления чувств.
      – У меня никогда не возникало желания обидеть тебя…
      Мадлен приложила ладонь к его губам.
      – Не надо, не продолжай.
      В его глазах отразилась растерянность, а затем – озарение, в уголках образовались морщинки. Убрав ладонь, Мадлен увидела, что Себастьян улыбается.
      – Я действительно люблю тебя.
      – И я тоже. Я люблю тебя, Себастьян.
      – Прости меня, – прошептал он, прижимая ее к себе. – Мне жаль, что все так вышло. – Он продолжал бессвязно бормотать, уткнувшись в ее волосы, осыпая поцелуями ее веки, щеки и губы.
      Мадлен пылко отвечала ему, а по ее щекам катились слезы.
      Позднее, когда на их лицах вновь появились улыбки, а руки перестали дрожать, Себастьян взялся за вожжи.
      Ближе к полудню он заговорил о Мэг, своей первой любовнице, о том, как она бросила его, о том, почему ее смерть посеяла сомнения, что он вряд ли сумеет стать достойным мужем.
      Подкрепившись вином, сыром и хлебом, он рассказал о годах, проведенных в Париже, о том, как и почему он познакомился с сестрами Фокан.
      Он целовал ее с такой нежностью, что Мадлен была готова простить ему любое прошлое. По глазам Себастьяна она читала: все, что было раньше, останется для него приятным, но навсегда ушедшим воспоминанием.
      Она узнала о дуэлях Себастьяна, о его потребности защищать женщин. Он словно пытался искупить свою вину в том, что когда-то не смог уберечь мать.
      Затем пришло время исповеди Мадлен. Она рассказала, зачем отправилась в Англию, как узнала, что тетки нашли для нее покровителя, как впервые увидела Себастьяна, и даже призналась, почему решила отправиться к нему сама.
      День клонился к вечеру. Мадлен призналась, что мать всегда была для нее прекрасным, но отдаленным видением, не более реальным, чем сказочная принцесса. Она скучала по ней, но могла вытерпеть разлуку – в отличие от разлуки с Себастьяном.
      За день они исполнились сочувствия друг к другу и обрели способность многое понимать без слов, заканчивать полуоборванные фразы и ощущать душевное состояние друг друга. Но как это ни странно, они избегали произносить слово «любовь», словно оно налагало непомерную тяжесть.
      Себастьян рассмеялся, узнав, что именно Мадлен была маленькой монахиней, встреченной им на Куин-Энн-гейт. Прижавшись друг к другу, они сидели в покачивающейся повозке, неторопливо катящейся к проливу.
      В сумерках они очутились в назначенном месте.
      На обширном открытом пространстве в полутьме виднелся странный, но знакомый силуэт. Черный сферический предмет мягко покачивался под порывами морского бриза, прикованный к земле толстыми канатами. Снизу к нему была привязана плетеная гондола.
      Мадлен удивленно уставилась на это видение, а затем на Себастьяна, который улыбался, словно мальчик, которому подарили первого в жизни игрушечного солдатика.
      – Ваш экипаж ждет, маркиза!
      – Ты хочешь подняться в воздух в сумерках? – прошептала она, слыша, как гондола и веревки потрескивают и стонут, словно ветви деревьев в бурю.
      – Да. По пути из Парижа я встретил одного человека, и он рассказал мне про свой шар. Он получил разрешение подняться в воздух на побережье. Я щедро заплатил ему за то, чтобы он позволил нам отправиться на шаре в Англию, и эта плата удвоится, если мы долетим до берега. – С этими словами он начал выгружать вещи из повозки. Он сунул в руки Мадлен какой-то узел. – Отойди за повозку и переоденься, а я поговорю с нашим воздухоплавателем. Только поспеши!
      – Теплый зефир с юга – редкость для здешних мест, месье, – заметил воздухоплаватель-француз. – Жаль, что вы не прибыли раньше. Теперь уже слишком поздно.
      Еще по дороге к берегу Себастьян заметил с детства знакомые признаки; он услышал скрип канатов и гул натянувшегося шелка задолго до того, как увидел шар на горизонте; слышал, как перешептываются рабочие, поглядывая на него, чувствовал, как смешивается соленый ветер с запахами суши. Надвигался «мыслительный шторм» – последняя толика удачи, в которой они так нуждались.
      Он знал, что покинуть Францию не так-то просто. Здесь, в самом узком месте пролива, войска Бонапарта патрулировали берег с особым тщанием. Лишь через несколько дней пути на запад беглецы могли достигнуть места, где чаще появлялись контрабандисты, а это значило, что придется потратить ценное время. Кадудалю Себастьян доверял, но Фуше мог прослышать о существовании Мадлен и раскинуть свои обширные сети, чтобы поймать ее. Рисковать не стоило. Покинуть Францию следовало сегодня же.
      Обострившееся восприятие помогло Себастьяну за несколько минут осмотреть шелковый шар, разыскать непрочные швы и прорехи.
      – Шар готов?
      – Разумеется, но в темноте вы не сумеете ориентироваться…
      – Нам нужен не свет, а только ветер.
      Грузный низкорослый француз выпучил глаза.
      – Нужно быть совой, чтобы ночью из гондолы разглядеть море и берег.
      Себастьян расхохотался и хлопнул его по спине.
      – Разве я не говорил вам, что моя мать была совушкой?
      – А как же холод, месье?
      – Вы приготовили жаровню с углями, как я просил?
      – Да, но ведь это очень опасно. Вспомните о водороде и гондоле из прутьев!
      – Мы будем осторожны. Кстати, Бланшар пересек пролив за два часа.
      Француз пожал плечами с видом фаталиста и пробормотал:
      – Каждый сходит с ума по-своему.
      К ним бегом приближалась Мадлен, успевшая сменить цыганские одежды на рыбацкий свитер.
      – Я готова!
      Себастьян лукаво улыбнулся ей:
      – Помнишь, каким был наш первый полет? – Он подхватил ее на руки. – Давай воспользуемся случаем и узаконим наш брак. – Он тут же посерьезнел. – Обещаю, я буду ласков.
      Мадлен вспыхнула и уткнулась лицом в плечо мужа, игриво коснувшись зубками его шеи.
      Он усмехнулся и помог ей забраться в гондолу. Перепрыгнув через борт, Себастьян сжал лицо жены в ладонях.
      – С прошлым покончено?
      – Конечно! – кивнула Мадлен.
      Себастьян помахал рукой воздухоплавателю, крича:
      – Рубите канаты!
      Рабочие дружно ударили топорами, и воздушный шар взвился в быстро темнеющее небо. Первые пять минут Мадлен под руководством Себастьяна сбрасывала балласт – мешки с песком, пока шар не набрал нужную высоту, а потом устроилась у борта гондолы, глядя на красный глаз заходящего солнца. Какое чудо – она летит над землей! То, что она видела сейчас, открывалось лишь взгляду ангелов, птиц и немногих смертных. Далеко внизу виднелся берег, толстой извилистой чертой тянущийся в обе стороны. Пролив, покрытый зыбью, был лишь немногим светлее суши.
      Себастьян подошел к жене сзади и обнял ее.
      – Нравится?
      – О да! – Она смотрела на север, на мрачную громаду суши – цель их полета. – Мы действительно летим к Англии?
      – Пока – да, – ответил Себастьян, касаясь губами ее уха.
      – Я замерзла, – пожаловалась Мадлен, прижимаясь к нему.
      Он крепче обнял ее, одной рукой подхватывая грудь, а вторую опуская ниже талии.
      – Я знаю отличный способ согреться.
      На полу гондолы были заранее приготовлены расстеленные шерстяные одеяла.
      В тот день Мадлен больше не удалось полюбоваться ни солнцем, ни берегом Франции, ни приближающимися утесами Англии, ни даже небом. Весь мир для нее сосредоточился в сияющей и лукавой улыбке на лице мужа.
 
      На следующее утро один кентский крестьянин обнаружил, что его хмельник чудесным образом накрыл шатер из тысяч ярдов золотисто-зеленого шелка. Отправившись на розыски благодетеля, крестьянин обнаружил в своем амбаре двух смеющихся людей. Разумеется, узнав, почему они хохочут, хозяин амбара поспешил ретироваться.
      Эта история постепенно обросла красочными и неправдоподобными подробностями, превратившись в местную легенду о нагом маркизе и его супруге, а также о процветании хозяина амбара, который выгодно продал шелковый воздушный шар.

Эпилог
О БЛАЖЕНСТВЕ И ЖЕНАТОМ ЧЕЛОВЕКЕ

От автора